Текст книги "Второстепенный: Плата (СИ)"

Автор книги: Ирина Нельсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Сначала он подумал, что родичи всё-таки пришли за ним, но это были всего лишь местные разумные. Похожие, но хрупкие, пятипалые, покрытые волосами, а не сенсорами. Они изумлённо переворачивали его, рассматривали причёску, острые уши, шестые пальцы на ладонях, странные с их точки зрения глаза, тыкали в него палками, пытались о чём-то спросить на своей звуковой речи. А он радовался, что умрёт не в одиночку. Их угомонил лишь строгий окрик, а потом на него посмотрели глубокие тёмные глаза с круглыми зрачками и непонятным образом поняли, что ему нужны не вода и не еда, а живое тепло и общение.

Это была их первая встреча: обожествлённого человека, несущего в мир волю богов, и его, рядового разведчика и исследователя. Это была судьба, пламя, породившее связь настолько необычную и крепкую, что удержала от вечного сна его и спасла остальных.

– Значит, твой народ не просыпается? Знаешь, может быть так, что во время сна их души покинули тела и заблудились в незнакомом мире, – острый оценивающий взгляд, – или их поймали.

– Ты можешь их вернуть?

Пожатие плеч. На солнце блеснули тяжёлые женские украшения.

– Возможно. Сколько их?

– Спящих шестнадцать миллионов семьсот восемьдесят три тысячи восемьсот сорок два.

Озадаченная пауза, очаровательная улыбка и уточнение:

– Это значит «очень много», да?

Концепция миллиарда для людей, только-только научившихся делить и умножать, тогда была непостижима.

– Да. Очень много. На момент моей аварии нас осталось всего двести тридцать восемь.

– Ты говорил, что ваши дети растут на дереве и что их гораздо больше, чем на родине. Быть может, это знак? Знак, что нужно принять судьбу и расстаться с бессмертием?

– У нас нет богов. Мы не верим в знаки. Мы верим в разум и волю. А разум у нас один на всех, – под настойчивым взглядом ему пришлось сдаться и кивнуть. – Но я поговорю с Владыкой и Судьями… Если они остались…

С накатившей тоской и тишиной там, где раньше был нескончаемый шёпот, помогли справиться сочувственные человеческие объятия.

– И обратно вернуться на звезды вы не можете… Что ж… Это точно по моей части… – тяжёлый вздох. – Однако тогда вам придётся играть по нашим правилам. Это означает, что за спасение вам придётся заплатить. Здесь по-другому не бывает. И ещё…

– Что?

– Великую Мать не следует злить, её следует чтить. Справлять праздники, проводить определённые ритуалы, приносить жертвы. Я научу и покажу, конечно же. Она милостива, как всякая мать. Научитесь жить как её дети и играть с ними в одни игры – и она примет. Однако остальная небесная семья ревнива и жестока. До нашей с тобой встречи ей принадлежало всё во мне, а ты… Ты заполнил собой всю мою душу. Богам это не понравится, а это значит, что что-то может пойти не так…

Конечно, всё пошло не так. Первый жрец был торжественно принесён в жертву на весеннем празднике, и это сделало того исследователя несчастным навеки, толкнуло в смертельный сон. Саженец с детьми был срублен Альвахом, когда Изначальных осталось всего двое. Вместо уснувших бессмертных тел их душам достались человеческие, отчего все духи взъелись на них и принялись нашёптывать жрецам и друидам о звёздной природе волшебства, что породило несколько войн и очередную ссору между богами и их первым жрецом. Но они всё ещё здесь, они крепко вросли в эту планету, а обожествлённый человек Великой Матери заслужил их благодарность, восхищение, уважение и любовь. Любовь, которую почти всю забрала себе одна-единственная душа их народа, простой разведчик и исследователь, ныне Седьмой из бруидена Гвалчгвин.

Седьмой сполз с каменной горгульи, уступив место другому, устало прислонился к стене, запрокинул голову, взглянув на луну, и хрипло захохотал. Объединение разумов не дало прорвавшимся воспоминаниям затмить рассудок. Память упорядочилась, встала в стройную линию. Он, наконец, сумел разглядеть закономерности и ключевые точки. Вспомнил даже злополучный гребень, проклятье которого затмило взгляд. И лицо того скифа, которым родился первый жрец. Вадим ошибся, думая, что это была женщина. Тогда все жрецы Аргимпасы носили женские одежды и украшения. Такая уж у них была форма. Гребень же был вовсе не свадебным даром. Он предназначался для побратима!

Впрочем, первый жрец, как и эльты, перерождался то женщиной, то мужчиной. Седьмой после проклятья гребня не узнавал… и убивал. Убивал собственными руками, порой напевая песнь жертвоприношения на алтаре Великой Матери. А потом понимал, кого убил, и уходил следом, не выдерживая поступка. Почему-то женщина из первого жреца часто получалась жестокой и циничной, а вот из мужчины чаще выходил милосердный целитель. Как Вадим и Валентина…

Где-то в глубине Седьмого застонал Корион Хов – и забился, продираясь наружу. Вадим и Валентина!

– Наконец-то, – проворчали Владыка и Судья, подавая алхимику руки. – Мы уже думали, что опять не догадаешься.

Корион осознал себя глядящим на порхающих каменных горгулий, с которых эльты слетали к укрытыми щитами людям и пытались обезвредить их оружие. Получалось плохо – люди принесли с собой не только ядерные заряды и ружья, но и гранаты. Корион покачнулся и заторопился вниз со стены.

– Где Волхов?

Фогруф моментально осмотрели и у клуатра заметили неподвижное тело, мальчишеское, щедро присыпанное каменной крошкой и пылью. Корион выругался и кинулся в замок.

Неужели он опять всё понял слишком поздно?

Глава 17. Солнечный жар

Мозаичные полы, покрытые мелкой крошкой и пылью, были неожиданно уютными и удобными. Внутри меня разгоралось странное пламя, жаркое, солнечное. Оно было привычным, родным, знакомым до последней искры. Как будто бы оно горело во мне всегда, но до этого момента просто пряталось в надёжную каменную печь. Сейчас же печь с грохотом разрушили, и огонь вырвался наружу, запылал во всю свою мощь, наполнил каждую клеточку и жилу сиянием. Было жарко, а земля приятно холодила лицо и тело, даже впившийся в бок камень не мешал. Шевелиться не хотелось. Казалось, стоит только двинуть пальцем – и всё это текущее вместо крови сияние вырвется наружу. Да и в целом состояние не вызывало позитива. Не физическое – душевное.

Долго прохлаждаться мне не дали – под ухом раздалось эхо шагов, кто-то большой и сильный сел рядом, осторожно отодвинул кудряшки.

– Вадим! – выдохнул Корион и, аккуратно проверив позвоночник, подхватил на руки. – Вадим, очнись!

Обычно глубокий, бархатный, голос отчётливо дрожал. Да ещё моя голова угодила прямиком ему на локоть, и картинка получилась совсем замечательная. Хоть сейчас на постер какого-нибудь драматического фильма.

– Вадим!

Корион наклонился ближе, и у меня, несмотря на весь раздрай, перехватило дыхание. Он был так близко, что на губах ощущалось тепло. Вот сейчас… Ещё чуть-чуть…

Холодные пальцы пробежались по шее в поисках пульса, и я захихикал от щекотки. Весь драматизм сразу испарился.

– Волхов! – грозно рявкнул профессор, разом войдя в режим злобного тёмного мага. – Что за шуточки? Вы зачем ушли из Больничного Крыла? – Он безжалостно затряс меня за плечи. – Дрянной мальчишка! Совсем совесть потерял, маленький мерзавец! Хочешь меня с ума свести?!

От такого бесцеремонного обращения с моей больной тушкой глаза открылись сами собой.

– Не на-надо меня-ня трясти-ти! – завопил я, звонко клацая зубами. – Ай! Профессор, я язык прикусил!

Профессор добавил ещё и подзатыльник.

– За ваши фокусы, мистер Волхов, вас выпороть мало!

Выпороть? Меня? После всего, что я тут сейчас пережил?!

– Вот сейчас обидно было, – я шмыгнул носом, сморгнул навернувшиеся слёзы. – Из меня тут сердце с корнем выдрали, душу раздербанили и в качестве компоста использовали, а вы… вы… Да я тут сдох сейчас за вас всех!

И отвесил звонкую пощёчину этой вконец офонаревшей морде. Корион от неожиданности только головой мотнул, а меня, воодушевлённого победой, понесло. Пощёчины, удары и толчки посыпались на голову и грудь эльта вперемешку с бессвязными воплями. Корион был в таком удивлении, что даже не сопротивлялся. А я орал, дрался и ревел в голос, потому что огонь в жилах плескался и настойчиво просился наружу, к Кориону, такому вкусному и терпкому. Не сжечь, нет. Согреть. Этого тепла было так много, что я чувствовал себя огромным переполненным шариком. В меня лилось и лилось, а выхода всё не было. И это бесило ещё больше. Я бил и бил, бил и бил… За потерянную часть души, за проклятый гребень, за все мои чёртовы смерти от его руки, за то, что даже выдранная с корнем яблоня не освободила меня от него…

Корион потрясённо внимал, покорно снося всё, и даже не дёрнулся, когда я в запале поставил ему синяк на скулу и выдрал клок волос из виска. Чёрные пряди в кулаке отрезвили. Я растерянно посмотрел на них, разжал пальцы и уткнулся в твёрдую тёплую грудь лбом с совершенно жалким скулежом.

Его руки зарылись в спутанные кудри, погладили по затылку и плечам. Виска осторожно коснулись сухие губы. Я вздрогнул от этого неожиданного поцелуя и весь сжался.

– Я очень виноват перед тобой, – едва слышно выдохнул Корион и замер, прижав меня к себе. – Как мне искупить вину?

Слёзы сразу показались горькими. Эти бы извинения да пару часов назад…

– У меня внутри ничего не осталось, – глухо выговорил я и схватил алхимический плащ за молнию, когда Корион отшатнулся, желая заглянуть в лицо. Смотреть на него не было сил. – Великая Мать на этот раз взяла очень много. Всё такое неустойчивое и хрупкое и горит… От меня ничего не останется, если ты не заберёшь этот огонь. Передай его остальным. Я знаю, ты сейчас в связке с Владыкой. Пусть ещё раз наложит забвение на людей, как тогда, в последнем бою против Инквизиции. Сотрите Сопротивление окончательно…

Корион вздрогнул, обнял сильнее, зарылся носом в пыльные волосы, помолчал и неохотно разлепил губы:

– Владыка опасается, что Змей снова попытается подобраться к нему. Во время колдовства он будет беспомощен.

– Пусть не волнуется. Я прослежу, чтобы Змей убрался отсюда, – я потянулся, обнял в ответ и шмыгнул носом в последний раз. – Готовы?

Ещё мгновение назад ласковые, руки больно сжали волосы, потянули властно, и Корион строго посмотрел мне в глаза.

– Что значит «я прослежу»? Что вы задумали, мистер Волхов?

От его потемневшего вида и чёрных глаз, пробуравивших душу, мне стало ну очень неуютно. А огонь в жилах всё набирал и набирал напор, затрещала голова... В общем, сохранять достойный настрой для диалога у меня сил не осталось.

– Сэр, давайте потом, а то я сейчас лопну! У меня, вообще-то, сверхчувствительность, и она никуда не пропала! Давайте вы сначала передадите всё Владыке по вашему эльтскому вай-фаю, а потом будете пытать со злодейским видом?! Честное слово, я вам даже подыграю. Буду закатывать глаза и постанывать: «О, сэр! Да, сэр!»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

От страстной высокой ноты, с которой были сказаны последние слова, в носу стало мокро, и я красноречиво выгнул бровь, слизнув кровь с губ. Хов вздохнул, снова притянул меня в объятья и забрался холодной рукой под футболку. Мышцы живота непроизвольно дёрнулись.

– Шут, – проворчал он. – Почему вы такой шут, Волхов? Говорили же серьёзно…

– А почему вы по-серьёзному не понимаете? Ждёте, когда я сбавлю градус вашего нуарного пафоса? – фыркнул я и прикрыл глаза, чувствуя, как жар закрутился воронкой и хлынул в солнечное сплетение. Спину выгнуло в судороге наслаждения. Руки вцепились в широкие плечи, и страстный стон получился сам собой: – О! О, да, сэр!

Жар всё не кончался. Я бился в его руках. Корион слушал, слушал, и по белым щекам медленно разливался румянец, делая его похожим на сказочную Белоснежку. К моему безграничному восторгу. Обычно алхимик реагировал на слияние куда сдержаннее. Неужели ему там что-то ещё дополнительно нашёптывали? Владыка любитель подсмотреть? Или у эльтов и такое в порядке вещей? Они ребята со всех сторон коллективные… Да и ничего такого Корион не делал, это я с ума сходил.

– Прекратите немедленно! – взорвался он. – Мы помогаем Владыке выплести заклятье, здесь идёт решающий бой, а вы срываете весь настрой! Вы хоть отдаёте себе отчёт, что вас слышит весь земной шар?! Или вы и у хирургического стола такой?!

– Ещё хуже… О-о! Классно-то как… – у меня даже пальцы на ногах поджались.

– Что за нелепое существо! У всех побратимы как побратимы, и только мне достался шут человеческий… – прошипел Корион и закрыл глаза.

У него даже уши полыхали. Я шально улыбнулся и закинул руки ему на шею.

– Вы такой красивый….

– Волхов, вы несовершеннолетний! Пожалейте мои нервы, в конце-то концов! Я женщин люблю! Женщин! – Корион прислушался к невидимым собеседникам и разъярился ещё больше. – В этой жизни – только женщин!!!

А, то есть в предыдущих были варианты?

Я хмыкнул, откинул ему голову на плечо, хватая воздух ртом частыми глотками, и позволил сиянию затопить меня с головой. Бок с бедром резанула слабая, даже какая-то пикантная боль. Тьму перед глазами расцветило алым, затем белым, и поток вдруг подхватил, понёс. Я хлопнул крыльями, подхватил розовым опереньем тепло и выпорхнул прямиком на Владыку. Златовлас сидел на полу Больничного крыла, пел, запрокинув голову, и неспешно раскачивался с сидящим напротив него Альвахом в одном причудливом ритме. Выводил тонко-тонко, как не каждая девушка может, а Альвах вторил ему низким гортанным голосом, больше похожим на вой ветра в трубе. Венец телепата врезался ему в голову так, что на висках запеклась голубая корочка от крови. Бабочки рассыпались вокруг них в затейливом танце, и эльты, рассевшиеся вокруг, тоже раскачивались и тянули каждый свою ноту, глядя в пространство остекленевшими глазами. Рты никто не раскрывал и даже, кажется, не дышал. Может быть, эта песнь слышалась мне не обычным слухом? Вокруг Златовласа и Альваха медленно заверчивалась солнечная воронка. Они ускорили песнь, голоса взлетели на предел, и из воронки выстрелили вверх огромные сияющие дуги – и завертелись, раскрываясь, расходясь в разные стороны красивыми лепестками.

Сразу стало ясно, почему Орден был Золотой Розы. Со стороны творящееся колдовство действительно походило на розовый бутон.

Я даже на несколько секунд поддался ритму и знакомой силе, позволил бабочкам увлечь меня в их танец и забылся бы, но встревоженное конское ржание не позволило.

Да, это был мой верный Ай. Он испуганно топтался в углу между тенями, перебирал вывороченными копытами и бил в свернувшуюся кольцами тень. Тень знакомо шипела, ругалась и изворачивалась в попытках укусить, пробраться мимо. Ай отступал, но упрямо мотал рогатой башкой.

Я слетел к ним, оседлал вечно мокрую спину и поймал Змея за шею прямиком в очередном выпаде.

– Попался, Яшка, змеюка ты моя подколодная! – заявил я в ошарашенно выпученные зенки и радостно рассмеялся.

– Ты! Ты что делаеш-шь? – зашипел Змей, возмущённо обвиваясь вокруг руки. – Ты что, гад, делаешь?!

Я обернулся на Владыку, и вдруг поймал на себе ошарашенный взгляд. Синие нечеловеческие глаза Судьи смотрели прямиком на меня – и видели! Видели меня, келпи, Змея и танцующих в ослепительных солнечных лепестках бабочек. Увидев их, Альвах затаил дыхание и робко улыбнулся, когда одна из них села ему на руку.

– Семнадцать, действительно семнадцать, – он с трудом оторвался от них, внимательнее присмотрелся ко мне и расцвёл окончательно. – А ты теперь восемнадцатый…

Ай заржал, когда Змей рванулся из рук.

– Детка, куда идти?

– Ты что делаешь?! – всё надрывался ползучий гад.

Я послал Верховному Судье улыбку и, озарённый неожиданной мыслью, позвал:

– Илмариона! Забирай своих детей отсюда и поскакали!

В общее пение вплелись ещё голоса. Неспешно переступая белоснежными ногами, из лунного света соткалась кобылица. Блеснули роскошью фиолетовые волосы. Илмариона провела рукой по макушке Златовласа, ласково улыбнулась Альваху и взмахнула невесомыми рукавами одежд:

– Ко мне!

К ней спорхнули не только бабочки. Из стен и леса, из-под разрушенных башен и бойниц к ней потянулись тени. Все как на подбор остроухие, тонкие, высокие, совсем неземные. Они встроились в цепочку, схватили друг друга за руки, кто-то подал ладонь Илмарионе, и она крепко её схватила.

– Иди первым, – сказала мне Владычица. – Я за тобой.

Я поудобнее перехватил матерящегося Змея и подмигнул Альваху:

– До скорой встречи!

А Змей всё извивался, шипел, плевался ядом. Бесполезно. Я горел, и яд с шипением испарялся прямо с рук безо всякого следа.

– Что ты возмущаешься, Яша? – спросил я. – Твоё обожаемое дерево снова на месте. За ним ухаживать надо, садик растить, а ты всё в войнушку никак не наиграешься!

Я легонько толкнул Ая в бока. Келпи промчался сквозь туман, звонко цокнул копытами по мосту, легко перепрыгнул быстрые воды Безымянки и, взметнув комья влажной земли в огороде, остановился на тропке у цветущей яблоньки.

Там были все. Бабуля с Зоей бодро делали бороздки, ямки и клумбы под посев. Волх ставил свои обожаемые улья у бани, а Кайракан и Овто таскали брёвна к малиннику, строя свеженький сруб новой избы.

– Вернулся, – кивнула бабуля, выпрямившись, и многозначительно похлопала лопаткой по ладони. – Где-то сердце нашёл, кости подобрал… Не хочешь, значит, в улья, дурачок ты мой несчастный? Ты понимаешь, что без этого ты просто пропадёшь с концами? Твой удел – умирать в срок и в срок восставать. Разрушишь круг – плохо будет в первую очередь тебе.

Я сильнее выпрямил плечи, гордо вздёрнул подбородок:

– Вернулся, – и бесцеремонно скинул Змея на тропинку.

Тот ударился о твёрдый бетон, охнул и обернулся человеком.

– Вы знаете, что он сейчас делает?! – завопил он.

Бабуля и Зоя удивлённо обернулись к нему. За их спинами, за оградой, расступился туман. Илмариона вопросительно склонила голову. Я кивнул на яблоню.

– А что он делает? – удивлённо уточнила бабуля.

– Он силу, что из земли черпает, Владыке чужаков для заклятья забвения передал! И тот из людей знание стирает!

Илмариона вскинула руки, и из её рукавов выпорхнули бабочки. Они мелькнули в воздухе сияющим синим шлейфом и осели на яблоневые цветы. Увидев такое непотребство, Змей завопил, а бабуля схватилась за сердце.

– Ты что наделал?!

Бабуля со Змеем кинулись к саженцу, замахали руками, но было уже поздно. Бабочки ловко ввинтились в глубину, их крылья побелели, превратились в лепестки. Яблоня подумала, подумала – и наполнила зелёные листики отчётливыми белыми прожилками, точно такими, как те перламутровые нити, которыми вышивали длани. Илмариона удовлетворённо кивнула, ослепительно улыбнулась мне и растаяла в тумане вместе с толпой своих сородичей.

– Ты что сотворил?!

– Ты говорила, что мы слишком разные. Я убрал разницу, – ответил я.

Зоя и мужики флегматично наблюдали, как Змей схватился за волосы и запрыгал вокруг дерева.

– Это же теперь не вывести! Это же теперь навсегда!

– Да, – радостно подтвердил я, любуясь своим творением.

Яблоня ничуть не пострадала, даже сразу как-то крепче стала, бодрее, в рост пошла…

– Зоя, ты можешь что-то сделать? – чуть не роняя слезу, спросил Змей.

Тётушка пожала плечами.

– А зачем? И так сойдёт!

– Мужики! – рявкнул Змей, уперев руки в боки. – Повлияйте на него! Я со своей стороны сделал всё, что мог!

Кайракан переглянулся с Овто и Волхом, флегматично наблюдающими за стенаниями Яши.

– Яша, а что тебя не устраивает? С подобными плодами наши дети больше не будут мучиться, – вдруг сказал он.

Бабуля крутилась вокруг яблони, задумчиво касалась ствола и пробовала листики на ощупь.

– А ведь верно, сорт весьма интересный получился, – подумав, согласилась она. – Да и мы обещали оставить чужаков в покое, если он отдаст нам саженец. Саженец – вот он, хороший, крепкий, здоровый...

– Но… Но… Так нечестно! А он?! – и Змей совсем по-детски ткнул в меня пальцем.

Бабуля выпрямилась, перебросила косу на спину и взглянула на меня. В тёмном пристальном взгляде разгорелась ласковая и оттого ещё более жуткая улыбка.

– Ну что ты! Конечно, так просто он не уйдёт. Да, родной мой?

Над горизонтом занялась заря.

Я вздохнул.

И открыл глаза.

Корион успел донести меня до Больничного крыла, уложить на постель и сейчас расчёсывал тем самым гребнем. Тяжёлые зубцы скользили по коже приятным холодком. Тело было лёгким-лёгким и странно заторможенным. Правый бок с бедром онемели, и, скосив глаза, я увидел на ноге свежую перевязку, а рядом, на тумбе в тазу – крепкое дерево с окровавленными корнями.

– Когда мы начали слияние, растения взбесились и резко пошли в рост, – пояснил Корион, погладив меня по голове. – В том числе яблоко в твоём кармане. Оно пустило корни прямо в тебя и задело печень. Элиза сказала, что ничего опасного, но позже, скорее всего, понадобится пересадка.

Ясно. Значит, Змей всё же подгадил напоследок. Элиза молодец, конечно, но...

– Как… бой?

– Заканчивается, – ответил Корион удивительно спокойно. – Мы усыпили и разоружили Сопротивление, сейчас отряд зачищает один остров, чтобы знания о ядерном оружии больше не всплыли и снова не отравили нам всем жизнь.

– А что с... сопротивленцами? – прохрипел я.

– Владыка решил дать людям разобраться с ними самим. Всё же это их… творение. К тому же они слишком сильно наследили, чтобы стереть о них все знания.

Корион был непривычно мягкий, спокойный, даже какой-то умиротворённый. Он улыбнулся мне, и от этой улыбки у меня перехватило дух. Он ещё никогда так не улыбался.

Золотой олень лёг мне в руки.

– Он твой. Тебе нравится?

Я улыбнулся в ответ.

– Нравится. Благодарю.

– Теперь ты мой побратим. Мы теперь одно целое.

Побратим. Самый близкий родич не по крови – по духу. Побратим был даже ближе жены и возлюбленной. И меня, израненного и пустого, это более чем устраивало. Женскую суть вынули, испепеляющий жар высосали, и чувства превратились в тлеющие тёплые угли. Дай время – и костёр вновь разгорится. Если бы не онемевший бок и первый день весны... Я погладил знакомый изгиб рогов и вложил гребень обратно в ладонь Кориона.

– Подержишь у себя, пока я не вернусь, хорошо? Ты только женщину больше не жди…

– Вадим? Вадим, дыши!

Я успел увидеть, как расширились чёрные глаза, а потом потолок сменился небесной синью глаз Кайракана, мир наполнило пчелиное жужжание, рот забился сладостью мёда, и бабуля поднесла ко рту чашу с водами Безымянки.

– Не бойся. Ты выживешь в любом случае, – шепнул мне Волх и залил уши воском. – Просто то, что отдано, к тебе уже не вернётся.

Так было правильно. Чтобы что-то получить насовсем, нужно что-то насовсем отдать. Иначе в чём смысл сделки?

В глаза ударили первые лучи рассвета, и всё растворилось в солнечном сиянии.

Глава 18. Ребенок человечества

Корион не раз видел смерть. Она приходила в разных обличьях: кто-то уходил быстро и кроваво, как тот дурной мальчишка Джордж, кто-то медленно и мучительно угасал от болезни, кто-то же вот так, внезапно, без видимых причин и предпосылок закрывал глаза. Как Вадим Волхов.

Но до сих пор Корион не гнал от себя очевидное с такой страстью. Мальчишка не мог просто взять и умереть. Они же совсем недавно провели слияние, то ли переругиваясь, то ли перешучиваясь. Элиза удалила проросшую яблоню, она говорила, что жизни ничего не угрожало. Причин для смерти не было, не было, и всё! Корион ещё не убил Волхова за ту эскападу с превращением в женщину, так какого чёрта у него остановилось сердце?!

– Дыши! Дыши, ну же! Дыши, я сказал!

Он встряхнул обмякшее тело раз, другой. Златокудрая голова мотнулась так, что в шее что-то хрустнуло. Глаза приоткрылись, и в пространство уставились круглые расширенные зрачки с бледно-зелёной каймой. Пустые, безнадёжно мёртвые. От их вида в голове щёлкнуло. На мгновение перед Корионом предстал совсем другой мальчишка, рогатый, как все келпи, и его открытые глаза, сначала мёртвые, а затем дрогнувшие от промелькнувшей в них жизни.

«Вы понимаете, что между остановкой сердца и остановкой мозга бездна времени?!» – кипятился Волхов в воспоминании.

– Элиза! Элиза, быстро сюда! – крикнул Корион, взмахом руки наколдовал под ногами мальчишки валик, нащупал мечевидный отросток на грудине, отмерил от них два пальца и, поправив положение головы и языка, с силой выдохнул в мягкий рот перед тем, как надавить на нужную точку. – Элиза!

Пятнадцать нажатий, два вдоха в рот, перекрыв нос – так делал Вадим, когда возвращал Ки к жизни. Спокойно, методично, ритмично, без паники качать насыщенную кислородом кровь к мозгу. Вадим ещё вводил препараты от возрастной гипотонии и некоторые обезболивающие, выпытав перед этим состав и уточнив механизм действия. Корион разрабатывал их как средство против обмороков и боли в сердце. За счёт адреналина зелье расширяло сосуды в мозге и повышало давление.

Прибежала Элиза с нужными пузырьками и ахнула. Корион, не обращая внимания, бился над бездыханным телом.

– Коли!

Целительница нащупала вену и ловко вогнала лекарства.

– Корион… Хватит, уже всё… – через пять минут пробормотала она.

Корион послал ей зверский взгляд и снова наклонился, вдыхая в безвольно приоткрытый рот воздух.

– Не всё. Волхов вернул Ки к жизни безо всякой магии, – процедил он сквозь толчки. – В его мире для этого целый подраздел медицины существует. Пока его мозг работает, он жив.

Корион знал, что при желании мог довести до икоты одним своим видом, но здесь эффект превзошёл все ожидания. Элиза попятилась от него к выходу из палаты, успокаивающе подняв руки.

– Хорошо-хорошо. Ты не паникуй, спокойно делай искусственное дыхание, я сейчас позову медиков из Сида Трёх Дубов. Они работали с Волховым, у них есть его методики и разработки по реанимации. Они всё сделают грамотнее. Ты продолжай, продолжай…

Корион на какой-то ужасный момент заподозрил, что она побежала вовсе не за коллегами Волхова, а за психиатрами, но в палату действительно прибежали целители с ИВЛ в чемодане и оттеснили алхимика в сторону, ловко надев маску на лицо Вадима между вдохами. Кто-то разорвал его футболку, прижал к груди ладони с трещащими между пальцев электрическими разрядами, и тело на кровати выгнуло в судороге. Бледная рука с посиневшими ногтями безвольно повисла, и с нескольких фенечек посыпался бисер. Корион зацепился взглядом за эту руку, сделал шаг назад и тяжело осел на стул. Мир поплыл кругами, заложило уши, осталась лишь тонкая мальчишеская рука с нитками, зацепившимися за пальцы. Сознание выхватывало отдельные действия целителей и слова вспышками. Будто бы это была не светлая палата в Больничном крыле, а снова поле боя, рядом что-то взорвалось, и он не успел открыть рот. Впрочем, почему «будто»?

В себя Кориона не привела даже горечь во рту. Он сглотнул машинально, не отрывая взгляда. Элизе пришлось вытолкать его из палаты и надавать пощёчин.

– Да очнись же ты! – она сотворила рядом с Корионом пузырь ледяной воды и хорошенько макнула туда его голову.

Вода и недостаток воздуха сделали своё дело. Вынырнул Корион уже вменяемым.

– Вот, молодец, – одобрительно кивнула Элиза. – А теперь иди к Эриде вылавливать людей из леса. Мы всех разоружили, но парочка особо прытких вывернулась и сейчас скачет по сиду.

Корион посмотрел на дверь палаты, коротко кивнул и развернулся на пятках. Сидеть в коридоре и ждать он бы не смог – рехнулся бы. Вся его сущность стремилась к действию, нужно было бежать и что-то делать, что-то, что помогло бы Вадиму хоть как-то, пусть даже косвенно. Ведь если не поймать сейчас сопротивленцев, то они, возможно, проберутся в Фогруф, в палаты Больничного крыла. Теоретически.

У ворот встретился Мэдог. Под стеной, между пустым коровником и загоном для овец, мерцал круглый купол алхимического щита, который держала целая толпа из преподавателей, старшекурсников и пациентов Сида Трёх Дубов. Их было не меньше пяти десятков на сравнительно небольшой – объёмом с тот же коровник – щит. Внутри щита лежали те самые рюкзаки со взрывчаткой, снятые с людей. Стоявший на перевёрнутой бочке Мэдог взмахнул рукой, и внутри взметнулся ослепительный, как солнце, взрыв. Пламя вспучилось, растеклось по стенкам щита красивыми волнами, закрутилось в вихрь и попыталось было подняться жутковатым грибом – но купол держал надёжно. Так что пламя ярилось внутри, а двор  наполнился резкими тенями резкими тенями и убийственно-разящим светом. По щиту прошла дрожь, но Корион вбивал студентам технику безопасности на совесть – все держали заклинание крепко и вовремя остудили реакцию. Полученная пыль аккуратно опустилась в специальный ларец для особо опасных веществ. Крышку сразу же плотно закрыли.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Все выдохнули. Кто-то с усталым стоном повалился на землю, кто-то облегчённо рассмеялся. Из толпы вынырнул Блодвин Аунфлай, поднял ларец и протолкался к Мэдогу. Корион отстранённо подумал, что теперь в жизни не перепутает его с Мерфином. Мерфин обожал распущенные волосы, несмотря на все неудобства, а Блодвин же предпочёл их заплести в косу, да и одежду явно взял из гардероба Мэдога – яркие светлые краски и струящийся силуэт, которые предпочитал Мерфин, жителю сурового десятого века оказались непривычными.

Мэдог принял ларец и, с улыбкой хлопнув брата по плечу, повернулся к Фогруфу.

– Корион, не хочешь посмотреть, что получилось? – спросил он, заметив алхимика, вгляделся – и переменился в лице: – Кто?

Корион с трудом разлепил губы.

– Волхов. Целители пытаются его вернуть, но…

– Волхов?! – Мэдог побледнел. Руки у него ослабли. Чтобы ларец не свалился, его подхватил Блодвин. – Волхову нельзя умирать! Как без него помочь брату?! Что произошло?

– Я не знаю.

Корион шагнул мимо, но лорд Аунфлай не дал пройти, вцепившись в локоть.

– А ты куда?

– Ловить людей, – процедил Корион, сжимая заискрившие кулаки.

В нём что-то бурлило и кипело, стоять с каждой секундой становилось всё тяжелее. Память Седьмого безжалостно вытащила всю историю, все встречи с ним, первым жрецом… все убийства и смерти. И тем хуже становилось от воспоминаний о солнечной, обожающей улыбке Вадима. Корион не мог не думать, что и сейчас в этой смерти виноват он. Корион не мог поверить, что был настолько слеп. Корион хотел разнести Фогруф, доделать то, что начали люди. Корион хотел стереть людей с лица Земли. Корион хотел завыть над остывшим телом. Корион хотел застрелиться…

– Какие люди? Корион, у тебя такой вид, словно ты опять Владыку заточил. Давай выпьем водки, – послышался уверенный голос позади, и к спине Кориона прижалось знакомое тело Эриды. Пахнуло смесью дорогих духов, гари и человеческой крови. – Что там случилось с моим женихом, говорите?

Леди не постеснялась – навалилась всем весом. Корион отцепил ловкие руки, обвившиеся вокруг шеи. Он опоздал. За Эридой шли эльты, толкая перед собой группу потрёпанных, подкопчённых и местами даже немного порезанных людей. Пленников спеленали заклятьями – вокруг рук, ног и шей светилось по тонкому обручу. Заклятье на ногах не давало сомкнуть ступни и сделать нормальный шаг, и люди семенили, переваливаясь с бока на бок стайкой экзотических пингвинов. Одна из женщин споткнулась, шлёпнулась на колени, и из-под плотного капюшона выбились длинные светлые пряди. Кто-то из эльтов пьяно заржал и поднял её за локти. Блондинка недовольно дёрнула головой, когда капюшон окончательно откинули с головы, гневно прищурила серые глаза и недовольно поджала по-кукольному пухлые губы. Корион узнал в ней ту самую женщину, которую утащил за собой Змей. Она надменно выпрямилась, скользнула взглядом по ним и во все глаза уставилась на Блодвина.