Текст книги "Любовь от кутюр"

Автор книги: Ирина Масарновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Но «русская любовь» отразилась не только в строчках биографии великой Шанель. Она создала целую коллекцию одежды, взяв за основу русские мотивы: появились расшитые мужские рубахи, накидки и пальто мехом вовнутрь – именно так носили на Руси шубы.

В жизни великой модельерши биографы выделяют целый русский период, когда ее окружали люди искусства и культуры России.

У нее в доме недолго жил композитор Игорь Стравинский. Этот некрасивый, но страшно шикарный и талантливый человек был безумно влюблен в Коко. Однако постоянное присутствие его четырех детей сделало эту страсть мучительной и безнадежной.

Но Габриэль все же нашла случай доказать композитору свое самое дружеское расположение. Она дала немалую сумму знаменитому русскому балетмейстеру Сергею Дягилеву для постановки балета Стравинского «Весна священная». И в своих мастерских сшила костюмы к этому спектаклю.

Правда, деньги эти были даны в долг, но назад их мадемуазель Шанель так никогда и не получила.

– Знай русских! – опять не удержалась Рита.

– Но «русский период» преподнес ей еще один сюрприз, от которого Коко было оправиться труднее, чем от потерянных денег. – Лицо Алины приняло горестное выражение. – Великий князь Дмитрий Романов решил упрочить свое шаткое финансовое положение женитьбой на богатой молодой американке.

– Вот подлец какой! – в сердцах выпалила Рита.

– И мне ее безумно жаль! – на сей раз Алина согласилась с сестрой. – Правда, у Коко в руках оставалось единственное, но безусловно, самое сильнодействующее лекарство: работа днями и ночами до полного изнеможения.

И Алина замолчала, на сей раз надолго.

– Ну что, заждались, птички! Прошу меня тысячу раз извинить за опоздание – возил в Химки костюм одному богатому заказчику. Делаю это в исключительных случаях. И этот исключительный случай – вы, мои прелестные девочки! Зато теперь мы можем кутить хоть всю ночь. Денег у нас – вот! – с этими словами невысокий, гибкий молодой человек, блондин, одетый в черный свитер, бросил на их столик пухлую пачку сторублевок и сел на свободное место рядом с Алиной.

Девушка испуганно подняла на него свои темно-синие глаза.

– Привет, Ритунчик! А это и есть твоя знаменитая сестрица? И впрямь – красавица! Я бы ее в манекенщицы взял! – парень говорил, разматывая при этом со своей шеи длинный черный шарф, потом перехватил из рук Риты креманку и стал быстро доедать оставшееся на дне мороженое.

Рита, оправившись от шока, вызванного внезапным появлением молодого человека, представила его:

– Алина, это и есть «мой закройщик», Вадим Ефремов. Он не нахал. Ты ему сразу понравилась, от этого он так и засуетился.

– Ну что ж, если у вас в столице принято, чтобы девушки ждали парня более двух часов и свидание все же состоялось, я, только на сегодняшний вечер, принимаю эти условия. У нас в провинции очень ценят чужое время и чужое мнение, в конце концов. Впредь знайте: я никогда не опаздываю и сама никого не жду более пяти минут, ясно? – она обвела взглядом притихших друзей. – А теперь давайте знакомиться. Алина! – девушка протянула Вадику свою узкую длинную ладонь и так крепко пожала руку, что он невольно поморщился.

– А вы действительно сильный человек, – он потирал слегка побелевшие пальцы.

– Ребята, давайте сразу на ты, – предложила Рита, – ведь мы же не на светском рауте у твоей любимой мадемуазель Коко, – бросила она в сторону Алины.

– Вы знаете что-то о Габриэль? – удивился Вадик.

– Знает не что-то, а пожалуй, все! Пока мы тут тебя ждали, Алина мне рассказала столько интересного об этой француженке, что я теперь буду стараться одеваться только от Шанель, – весело щебетала Рита, явно оживившаяся и похорошевшая с приходом друга.

Алина молча наблюдала за ней.

– Ну вот что, подружки, берем сейчас такси, едем в Елисеевский, покупаем все, что нужно для дружеской попойки, – и устраиваем у нас в ателье пир. Думаю, и Георгий Валентинович к тому времени уже будет дома. Все вместе и отметим наше знакомство…

Георгий Громадский, довольно известный фотохудожник, когда-то делал снимки для журналов мод и слыл в этой области большой знаменитостью. Но затем ему все надоело, он обленился и постарел. В последнее время увлекся фотографированием обнаженных женщин.

Тут ему позировали, конечно, совсем не те девушки, с которыми он привык работать для государственных журналов. Прежние его знакомые манекенщицы не соглашались сниматься даже в нижнем белье. Он тратил огромные усилия, пуская в ход все свое мужское обаяние, чтобы уговорить их сфотографироваться хотя бы в купальнике.

А у этих нынешних натурщиц нет ни стыда, ни стиля. Конечно, Громадский снимал иногда обнаженное женское тело, просто так, для собственного удовольствия. Но ему и в голову не приходило, что можно такими снимками торговать. Но вот однажды его юная натурщица сунула себе в сумочку фотографию своего соска.

После этого случая выполненные Громадским снимки «ню» вдруг вошли в моду. Зачастую было невозможно с первого взгляда определить, какая именно часть женского тела изображена на них, но фотографии шли, а это, в свою очередь, давало возможность Георгию Валентиновичу жить безбедно.

Вот уже год он снимал в одном из домоуправлений в Кузьминках трехкомнатную квартиру на правах руководителя детской фотостудии.

Громадский делал бесплатные снимки для всех работников домуправления, оформлял к 1 мая и 7 ноября ЖЭСовскую газету, а за это ему бесплатно предоставили не только помещение для студии, но на той же лестничной площадке выделили еще и однокомнатную квартиру для офиса.

В ней-то уже несколько месяцев и обитал племянник Георгия Валентиновича – Вадик Ефремов.

По просьбе Громадского обе квартиры были объединены общей прихожей, и в фотостудию можно было пройти как из комнаты Вадика, так и прямо через входную дверь.

Пока Вадик разгружал на кухне сумки, наполненные деликатесами из Елисеевского, девушки, удостоверившись, что Громадского еще нет, решили осмотреть его студию.

Большая комната была завалена рулонами розовой, голубой и зеленой бумаги, которая использовалась фотографом для создания нужного фона. На одной стене висела огромная белая простыня, на другой была простыня еще большего размера, но черная. Здесь же валялись какие-то серебристые зонтики, насаженные на длинные палки, стоял целый лес осветительных приборов.

Слева был вход в маленькую комнату. Рита щелкнула выключателем, и Алина зажмурилась от света ярких голых ламп, что загорелись над туалетным столиком. На нем стояли разноцветные коробочки с какими-то кремами, валялись губки, смятые бумажные салфетки, маленькие грязные щеточки для окраски ресниц, прозрачные тонкие косынки из шифона, щипцы для завивки волос, портативный фен и много всякой женской парфюмерии.

Алина, пораженная всем увиденным, минут пять простояла не двигаясь.

– И откуда такая красавица? – донесся до нее веселый голос. – Если вы не против, я сейчас же сделаю несколько ваших снимков.

Мужчина, вдруг возникший в двери, произвел на Алину такое впечатление, что она буквально вросла в землю. Перед нею стоял сам великий князь Дмитрий Романов – высокий блондин с зелеными глазами и ослепительной улыбкой. Правда, уже чувствовался возраст. Громадский начал слегка полнеть. Но он был еще очень недурен собою и знал об этом.

Не давая Алине опомниться, фотограф быстро установил свет, направив его на черный задник. Потом он, бережно целуя пальцы Алине, легонько подвел ее к освещенной стене.

– Не бойтесь, моя прелесть. Я – фотохудожник-профессионал. Меня зовут Георгий Громадский. И сейчас я сделаю ваш портрет и назову его «Русское чудо», ибо вы действительно чудо! – все это он говорил, нацеливая на молчавшую и почему-то беспрекословно ему подчинявшуюся Алину объектив своей фотокамеры.

– Сегодня я работаю без помощника. Поэтому мне немного больше потребуется времени, чтобы высветить вашу прелестную головку, – Громадский, невзирая на возраст и рост, был удивительно верткий и пластичный, и в этой захламленной студии порхал, как мотылек.

– Так, красавица, встаньте, пожалуйста, спиной к камере и больше ничего не делайте.

Щелк! – шлепнул затвор фотоаппарата.

– А теперь повернитесь в профиль! – щелк, щелк! – Пожалуйста, подбородок чуть повыше! – щелк! – Отлично, теперь посмотрите на меня. Вот так, умница! – Щелк! Щелк! Щелк!

– Вот и все! Ничего страшного, правда? – Георгий опять подошел к Алине и, заглянув в ее бездонные глаза, нежно поцеловал хрупкую девичью ладонь.

Алина смущенно опустила ресницы и произнесла немного дрогнувшим голосом:

– А я ничего и не боюсь.

– И как вас звать-величать, бесстрашная прелестница? – Громадский откровенно любовался слегка раскрасневшейся девушкой.

– Алина, – взметнув пушистые ресницы, быстро сказала она.

– И имя у вас дивное, необычное, – нараспев произнес Георгий. – Откуда же такое чудо попало в наше холостяцкое жилище? – этот вопрос предназначен был уже скорее Вадику, который выглянул из кухни.

– Добрый вечер, Георгий Валентинович! Вы как раз к ужину. У нас гости! – парень кивнул в сторону Алины.

– Но я пока вижу одну гостью и думаю, что эта наша встреча будет иметь эпохальное значение для моего творчества и личной жизни.

– Конечно, ведь Алина теперь будет жить у нас и вы будете иметь возможность часто посещать наш дом для творческого вдохновения, – с этими словами Рита появилась перед почему-то смутившимся Громадским.

– А, Ритуша! И ты здесь! – без особой радости в голосе произнес Георгий.

– Я привела сюда свою сестру, чтобы она поближе познакомилась с жизнью столичной богемы. – Рита с вызовом смотрела на Громадского. – Да и мама спрашивала, как ваше здоровье, что-то вы к нам давно глаз не кажете.

– Дела, Риточка, дела! – Громадский убрал в стол фотоаппарат и включил верхний свет в студии.

По тому, как он сейчас двигался в павильоне, было видно, что с нервами у него не все в порядке. Донесшийся из кухни призыв Вадика идти к столу был встречен всеобщей радостью…

Ужин удался на славу. Вадик оказался блестящим кулинаром. Девушки от души хвалили его, уплетая за обе щеки салаты и паштеты.

Громадский был в ударе. Он острил, рассказывал очень смешные случаи из своей жизни, сыпал анекдотами.

Алина держалась с достоинством. Безошибочным чутьем женщины она поняла, что Громадский в нее влюбился, сразу и безоглядно. Разобраться в своих чувствах к этому импозантному стареющему красавцу она еще не успела.

Рита, счастливая от присутствия любимого и в то же время заметившая обоюдный интерес сестры и Громадского, вела себя раскованно, но не теряла бдительности.

При каждой попытке Георгия Валентиновича привлечь внимание Алины к его персоне Рита тут же вспоминала вслух о какой-либо истории, связанной с Галиной Дмитриевной и Громадским.

Алина внутренне содрогалась от таких выходок сестры, но внешне ничем не выражала своего недовольства, а чтобы отвлечь внимание от Громадского, завела разговор с Вадиком:

– Как тебе удалось отвертеться от службы в армии?

– Когда мне было четырнадцать лет, я переболел туберкулезом, поэтому военкомат меня забраковал, – просто ответил парень.

– Бедненький мой! – Рита ласково обняла его за шею. – Но теперь же ты здоров! – и она весело подмигнула ему.

– А как случилось, что ты научился шить, да еще так хорошо? – снова спросила Алина.

– Не знаю. Я просто шил и все, – пожал плечами Вадик.

– Но нельзя же просто так взять и начать шить ни с того ни с сего. Так не бывает, – возразила Алина.

Вадик подумал, почесал затылок и сказал:

– Сначала я сшил несколько костюмов своей маме. Она их с удовольствием носила. Правда, мне казалось, что делает она это только ради того, чтобы доставить мне удовольствие. Но потом все ее подруги захотели иметь такие же платья. Ну что ж, была не была! Вот так я и начал! – он широко улыбнулся. – А теперь расскажи, что ты сама собираешься делать в Москве.

Все с любопытством посмотрели на Алину.

– Пойду в Технологический и стану модельером! – серьезно сказала она.

– Как мадемуазель Коко! – вставила Рита.

– Ого, какие замашки у нашей пташки! – Громадский во все глаза с восторгом смотрел на Алину. – Я не сомневаюсь, что вы станете известной в любом деле, за которое возьметесь!

– С чего это такая уверенность вдруг? – ревнивые нотки в голосе Риты заставили Владика сменить тему разговора.

– Девочки, хотите заглянуть в мое ателье? – и он, вскочив со стула, широким жестом отворил дверь в свое жилище…

Маленькая комната при ярком свете подвеса была более чистой и опрятной, чем фотостудия Громадского.

На длинном столе, занимавшем большую часть помещения, на большом куске розовато-лиловой шерсти лежали картонные выкройки.

Слева от двери на самодельном стеллаже были сложены отрезы тканей, а справа стояли две передвижные, на колесиках, высокие вешалки, на которых что-то висело: туалеты были прикрыты белой оберточной бумагой.

– И я очень хочу посмотреть твои работы, – попросила Алина.

– Ладно, но только бумагу я буду снимать сам, – охотно согласился Вадик.

Громадский пошел проявлять отснятую пленку, чтобы узнать, получились ли фотографии Алины, и девушки чувствовали себя рядом со своим сверстником гораздо свободнее, чем при «взрослом» Георгии.

Вадик стал осторожно снимать туалеты с вешалок и вынимать их из-под оберточной бумаги. Оказалось, что он шил главным образом либо костюмы, либо комплекты, подобранные к верхней или нижней частям костюма.

Здесь были весьма художественно выполненные жакеты и юбки в размытых розовом, бледно-лиловом, голубом тонах и такие же по цвету, только более темных оттенков брюки. Были и вельветовые костюмы цвета граната, топаза или сапфира, которые можно было надеть с шерстяными пальто подходящего оттенка.

Модели были простые, без вставных или накладных деталей.

– Эту одежду нужно носить с какими-нибудь яркими и необычными украшениями, лучше всего золотистых оттенков, – объяснял Вадик, а девушки тем временем примеряли то одно, то другое и долго восхищались каждой вещью, глядя на себя в большое зеркало.

– Я конструирую один плащ, но делаю его в трех вариантах по длине: можно выбрать любой. Его можно носить и с поясом и без пояса, и он будет сочетаться с любой другой вещью из той же коллекции, – Вадик извлек откуда-то светло-коричневый габардиновый плащ на пурпурной шерстяной подкладке.

– Мне очень хочется сделать этот фасон и в оловянно-сером цвете с бледно-розовой подкладкой.

– Слушай, это ведь так здорово! Мне почти все нравится, – с восторгом заключила Алина после того, как они с Ритой на протяжении получаса перемерили все, что им показал Вадик.

– Да, действительно, впечатление такое, как будто на тебе вообще ничего не надето, – вертясь перед зеркалом, продолжала Алина. – Этих вещей на себе просто не ощущаешь.

– Я стараюсь делать такую одежду, в которой женщина выглядела бы изящной и элегантной, но при этом не испытывала бы никаких неудобств, – гордо объявил Вадик, явно польщенный похвалой сестер.

Вдруг он неожиданно подошел к стеллажу, взял с него отрез розовато-лилового шелка, отмотал от него несколько метров и, набросив ткань на худенькие плечи Алины, стал орудовать булавками.

– Большинство модельеров работают не так, – Вадика трудно было понять, так как губами он сжимал множество булавок. – Только Ритина бабушка, Клавдия Елисеевна, кроит прямо из рулона и делает разметку булавками прямо на человеке.

– Ты бы пригласил кого-нибудь в помощники мерки снимать, – предложила Рита, наблюдая за его манипуляциями с тканью.

– Ты что? – возмутился Ефремов. – Снятие мерки – это самая важная часть всей работы, и это я всегда делаю сам. Хорошим примерщиком можно только родиться, научиться этому нельзя.

– Самые лучшие примерщики – в Париже! – мечтательно проговорила Алина.

– Да, верно! Только стой спокойно, а то уколю. – Вадик вертел Алину, словно забыв, что перед ним живой человек, а не манекен. – Я могу делать выкройки, шаблоны, кроить, шить снимать мерки, могу стать мастером небольшого пошивочного цеха.

– Ишь, как расхвастался! – с улыбкой заметила Рита.

Не обратив внимания на ее реплику, Вадик продолжал скалывать на Алине шелк булавками. – Я мог многое в портняжном ремесле, но прежде всего и главным образом я – модельер, и когда у меня будет свой собственный салон, ничем другим я заниматься не буду, увольте!

– И уволят, не сомневайся. С твоими претензиями жить и творить нужно где-нибудь на западе Европы, а не на юго-западе Москвы в ателье индпошива № 43 «Мосшвейпрома», – съязвила Рита.

– Зачем ты так зло! – вмешалась Алина, заметив, что Ритины слова обидели парня. – Что ж, по-твоему, и помечтать нельзя? А может, лет через десять и у нас в Союзе что-то изменится и тогда не только Слава Зайцев да Лидия Орлова будут выезжать со своими моделями в Париж. Возможно, именно кутюрье Вадима Ефремова и Алины Светловой украсят номера модных журналов, издаваемых капиталистами.

Вадик благодарно посмотрел на нее снизу вверх, а потом, поднявшись с корточек и отступив слегка назад, проговорил, обращаясь к Алине:

– Ну вот, готово, дорогая. Как тебе это нравится?

Девушка осторожно подошла к зеркалу. На ней был классический греческий хитон.

– Ой, как мне хочется иметь такое! – в восторге воскликнула она.

– Когда стану богатым, тогда сделаю тебе такой роскошный подарок! – щедро пообещал Ефремов. – А пока что я вынужден экономить каждый рубль.

Вадик быстро вынул все булавки, скреплявшие платье, бережно и ловко поймал упавший с плеч Алины и тут же рассыпавшийся материал.

– Пойдемте, выпьем за то, чтобы наши мечты когда-нибудь стали реальностью! – Вадик широко раскрыл перед девушками дверь, приглашая их в кухню.

Громадский еще не вышел из ванной, над которой висела надпись «Фотолаборатория», поэтому компания без него уселась за стол.

Белый рислинг разлили по фужерам и стали его пить медленными, небольшими глотками, как голливудские кинозвезды.

Рита достала из сумки пачку «БТ» и, картинно держа сигарету, закурила.

От выпитого вина Вадик сделался необычайно болтливым. Он стал делиться с сестрами своими планами и замыслами. Эти планы были столь же отчетливы, как вид с обзорной площадки на Ленинских горах, на которой Алина побывала вчера.

Отметив про себя с завистью это их качество, Алина вслух задумчиво произнесла, обращаясь к Вадику:

– Ты так уверенно говоришь о своем будущем!

– Я? – искренне удивился молодой человек. – Да я живу в постоянной неуверенности в себе, в постоянной нерешительности. Внутренне я все время панически сомневаюсь, есть ли у меня хоть какие-нибудь способности, – ответил Ефремов, а потом мрачно добавил: – Ты и представить себе не можешь, какое это мучение – решить, должен ли пиджак быть однобортным или двубортным. А решение это крайне важно, потому что мои заказчики не так богаты, чтобы позволить на себе экспериментировать. Поэтому мне приходится решать сразу, как и что делать.

Помолчав, Вадик добавил, глядя куда-то в сторону:

– Мне даже не с кем посоветоваться.

– А я для тебя не советчик? – Рита смотрела на Вадика глазами, полными слез. Ее пухлые губы дрожали, а каштановые волосы сбились на одну сторону. Дрожавшим от обиды голосом девушка заговорила вновь:

– Бабуля моя тебе постоянно что-то по телефону подсказывает, что подшить, да как пришить. Мама таскает с собой на все выставки – и на Кузнецкий мост, и на Вавилова, и в Олимпийскую деревню. Я все заморские журналы мод к нему волоку от своих подружек, что наезжают из-за бугра в Москву, знакомлю со всякими знаменитостями, которые бывают у нас в доме, только бы найти богатого заказчика, чтобы помочь сделать ему имя в мире моды и – нате вам, он жалуется, что ему не с кем посоветоваться! Сиротиночка бедненький! – Рита громко кричала, размазывая по лицу смешанные с тушью слезы.

Вадик вскочил и, обняв девушку, стал вытирать платком ее вспухшие веки, при этом он говорил ей нежно и ласково:

– Глупышка, ну что ты так разволновалась? Я ведь очень ценю все, что делаете для меня вы, Зуевы. А тебя я люблю, и ты об этом тоже знаешь. Я хочу на тебе жениться, но только не теперь, а когда у меня будут не случайные заказы, а свое дело. Понимаешь? – он осыпал лицо Риты мелкими поцелуями.

Девушка затихла в его объятиях. Алина сочла благоразумным оставить эту пару для выяснения своих любовных отношений, а сама направилась в смежную с фотостудией комнату.

Алина толкнула дверь и остановилась от неожиданности. Комната являла собой странный контраст с артистическим беспорядком фотосалона и с предельно практичной, находящейся в безупречном порядке квартирой Вадика.

В этой комнате, очевидно, жил холостяк – личные вещи Громадского, а это была его «берлога», валялись грудой в ногах широкой тахты: нижнее белье, ботинки, рулоны фотопленки, журналы мод, альбомы.

Все помещение до отказа было завалено осветительными приборами, мешками с торчащими оттуда какими-то частями женской и мужской одежды, шляпами, перьями, вуалями.

Вдруг резкий звонок, доносившийся откуда-то из-под диванной подушки, заставил Алину вздрогнуть. Звонок повторился несколько раз, и только тогда девушка сообразила, что звонит телефон.

Осторожно переступая через груды вещей, Алина подошла к тахте и, сдвинув подушку, вытянула из-под нее телефонный аппарат.

– Алло! – гортанный и очень знакомый женский голос нежно проворковал: – Жорж, шалунишка! Ты что же так долго не подходишь к трубке? И вообще, я скоро буду тебя пороть – ты совсем забыл свою киску!

– Тетя Галя! Это я, Алина! – залившись по уши краской, охрипшим от волнения голосом проговорила девушка. – Георгий Валентинович проявляет пленку в лаборатории.

В трубке раздался щелчок отбоя и пошли частые гудки.

Осторожно положив трубку на рычаг, Алина на цыпочках отошла от телефона. Ее всю трясло, а внутри бешено колотилось сердце. Состояние Алины было близко к обморочному. Ей хотелось куда-то спрятаться, будто она стала свидетелем чего-то безобразно-гадкого.

– Зачем я ее узнала, да еще и назвала! – корила себя Алина. – Господи! Да как же я ей в глаза посмотрю после услышанного? Как мне себя вести с дядей Костей? Ведь я теперь точно знаю, что тетка ему изменяет!

Потом, немного успокоившись, Алина решила не говорить ничего друзьям об этом телефонном звонке, а дома у Зуевых держаться так, будто и впрямь ничего не произошло.

Кстати, дальнейшие события показали, что Алина выбрала верную линию поведения…

Прошло два года. Алина училась на втором курсе в Технологическом институте и жила в общежитии.

Правда, она каждый день звонила Зуевым и в зависимости от того, кто брал трубку, рассказывала о своих новостях.

Рита заканчивала журфак МГУ и проходила практику на Шаболовке. Она мечтала о карьере телевизионного редактора. И когда одна из постоянных клиенток ее мамы – заведующая сценарным отделом литературно-драматических программ – предложила Рите немного у них в редакции поработать, вся семья Зуевых была счастлива.

Рита легко вошла в коллектив, работа ей очень нравилась, и она ей так увлеклась, что стала реже встречаться с Вадиком.

Ефремов к этому времени уже был замечен прессой после удачной коллекции женского осеннего костюма, которую ему удалось выставить, а затем и молниеносно распродать после «Бала моды», проходившего в Олимпийской деревне.

О Вадике заговорили одновременно и в кругах модельеров, и в кругах журналистов, пишущих о моде. Но это были только первые ступеньки, ведущие на Олимп. И на них можно было либо поскользнуться, не заметив подножки коллеги по ремеслу, либо, оттолкнувшись, взлететь на подиум и встать рядом с заветнейшими кутюрье мира.

Вадик предпочитал второе. Поэтому он, не щадя сил и здоровья, работал до изнеможения над новой коллекцией одежды.

В общежитии Алина жила в комнате вместе с очаровательной блондинкой, хохотушкой и гуленой Светланой Гуриной. Света училась на дизайнера, была уже на четвертом курсе и не только ввела для себя свободный режим посещения лекций, но и в общежитии появлялась раз в месяц.

Она быстро подбегала к своей кровати, на которую Алина аккуратно складывала почту. Каждый раз среди множества пестрых конвертов из разных стран Света безошибочно находила письма из Киева, от «ридных мамулечки и папулечки», как она их называла.

Поплакав над листочками из школьной тетрадки – Гурины были школьными учителями – Светлана бросала в сумку какие-то конспекты и учебники, а потом быстро забиралась под свое студенческое одеяло и моментально засыпала.

За два года Алина уже привыкла к таким Светкиным «отгулам». Светлана спала ровно сутки, ничего не слыша и никак не реагируя на достаточно бурную жизнь общаги.

Просыпалась она всегда в одно и то же время – в 7 утра. Невзирая на то, что Алина, сова по натуре, после ночного бдения над очередным чертежом еле раскрывала слипавшиеся глаза, Светлана заставляла ее не только выслушивать рассказы об очередных своих поклонниках, именуемых новомодным словом «спонсор», но и требовала от Алины советов, как ей жить дальше.

Гурина исчезала так же неожиданно, как и возникала, не дослушав Алину, не сказав куда, к кому и насколько она отбывает.

После Светиных «побывок» Алина высыпалась всласть, приводила в порядок подружкину постель и вновь придерживалась уже установившегося режима своей студенческой жизни до очередного «набега» Гуриной.

Кроме друзей-однокурсников да семейства Зуевых, Алина подружилась с Вадиком Ефремовым.

Никаких видов на него как на потенциального поклонника Алина не имела. Вадик был женихом ее двоюродной сестры Риты. А в доме у Светловых бытовала поговорка, со временем переросшая в принцип: «чужое нас не касается».

Поэтому Алина с радостью спешила на каждый звонок Вадика, тем более, что их связывал профессиональный интерес. Алина только подступала к карьере модельера, а Ефремов уже был на полпути к успеху.

– Ты – мой паж, а я – твой фей! – любил шутить Вадик. – Ты еще не волшебник, ты только учишься у такого же неволшебника.

Два раза в неделю после лекций Алина торопилась на квартиру к Ефремову, чтобы сдать мастеру очередное задание: либо подшитый сложным швом подол шифоновой юбки, либо аккуратно вшитый вточной рукав шерстяного кардигана, либо еще какой-нибудь каверзный портняжный «пустячок».

Мастер придирчиво рассматривал работу своей ученицы и почти всегда, удовлетворенно хмыкнув, заносил в специальный журнал – большую амбарную книгу – соответствующую оценку.

Алина с нетерпением ждала того момента, когда мастер, закончив писать, пододвигал к ней журнал и, ткнув пальцем в поставленную отметку, просил Алину:

– Распишись, пожалуйста, вот здесь!

– Зачем тебе эта бухгалтерия? – Алина, улыбаясь, расписывалась рядом с пятеркой.

– Я во всем люблю учет и порядок! – назидательно поднимал кверху палец Вадик. Расхаживая по комнате вдоль стеллажей с тканями и дойдя до рабочего стола, на котором всегда лежал подготовленный к раскрою какой-нибудь отрез, Ефремов обычно останавливался и с серьезным видом говорил:

– Когда тебе через несколько лет придется рассказывать в музее моего имени о том, что ты училась шитью у самого мастера Влади, доказательством тому и станет этот необычный табель, – и он хлопал рукой по коричневому коленкору тетради.

– А может, лучшим доказательством моей учебы у великого Вади станут собственноручно выполненные швы на всех сногсшибательных моделях неподражаемой мадемуазель Алины? – в тон ему, светским томным голосом произнесла Алина, нисколько не смутившись.

– А почему – мадемуазель? – Вадик, смешно подняв светлые брови, удивился только этому слову из всей длинной Алиной тирады.

– Потому что я не собираюсь замуж! – с вызовом, свойственным молодости, почти прокричала девушка.

– Чтобы такая красавица и в старых девах осталась?! – Ефремов, дурашливо обхватив свою голову руками, покачивался на стуле, как китайский болванчик.

– Старыми – будем, а девами – никогда! – Алина, отсалютовав, как пионер, вытянулась по стойке смирно и замерла рядом с голым манекеном.

– Ну и бесстыдница! – со вздохом пожурил Ефремов.

– Так не держи бедную девушку голой в доме холостяка. А еще в знаменитые кутюрье метишь! – капризным голосом произнесла Алина.

– Это кто же здесь голый? – поинтересовался Ефремов, в упор разглядывая нарядную Алину. – Это ты-то голая? Да за этот розовый комплект, что я тебе сшил, могли бы передраться между собой все актрисы из новогоднего «Огонька», принеси я его в Останкино, а не тебе в общагу, – обиженно проговорил Вадик и замолчал.

– Да я ведь говорю про твой раздетый манекен, – Алина постаралась смягчить обстановку. – А что касается этой розовой двойки, так из-за нее я чуть не схватила двойку по моделированию одежды.

– У кого? У Семеновой? – возмутился Вадик.

– Да, представь себе, как только я вошла в кабинет, где шел экзамен, и стала тащить билет, эта старая грымза впилась в меня глазами, а потом таким тихим нахальным голосом говорит мне:

– Послушайте, Светлова! Я думала, что вы – скромная студентка из провинции. И похоже, здорово в вас ошиблась.

– И чем же я так вас разочаровала, Валентина Сергеевна? – спрашиваю я, а сама в это время смотрю на своих сокурсников. У всех ушки на макушке, даже списывать со шпаргалок перестали, так интересен им мой разговор с этой сибирской язвой.

– Ты уж болезнь-то сюда не приплетай, – буркнул Ефремов.

– Причем здесь болезнь? Это кличка Семеновой, она ведь из Урюпинска, а этот город находится где-то в Сибири. Отсюда и сибирская язва, – терпеливо пояснила ему Алина.

– Насколько я помню географию, Урюпинск всегда находился на Приволжской возвышенности, хотя к данному вопросу это не имеет отношения. Так что от тебя хотела эта язва? – поинтересовался Вадик.

– Ее, видите ли, как специалиста по истории костюма интересовало, за сколько долларов и, главное, где я добыла этот комплект.

Алина вышла на середину комнаты и, закатив глаза и поджав губы, явно копируя профессоршу, противно-высоким голосом пропищала:

– Только у Диора могло хватить фантазии, чтобы решиться так соединить верхнюю и нижнюю часть платья. Если снять со Светловой этот роскошный пояс, то вы убедитесь, дорогие мои слушатели, – и Алина смешно раскланялась с невидимой аудиторией, – так вот, повторяю, если снять этот пояс из чудесно выделанной телячьей кожи, то под ним окажется тонкая подкладка, которая держит верх и низ платья. Но до этого мог додуматься только Диор. Особенно ему в этом удался воротник. Уж поверьте мне как специалисту: так кроить умеют только у Диора и нигде больше во всем мире! – при этих словах Алина даже притопнула ногой.

– Хм, – удовлетворенно хмыкнул Ефремов. – Мне, конечно, лестно, что меня сравнивают с самим Кристианом Диором. Но неужели ты промолчала?

– Ха, сейчас! – и Алина приняла воинственную позу. Ее темные густые брови сошлись к переносице, глаза из темно-синих превратились в почти черные, тонкие ноздри вздыбили крылья, и она, медленно наступая на Вадика, стала теснить его к стеллажу: