Текст книги "На Краю (СИ)"

Автор книги: Ирина Ломакина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Посреди деревни действительно оказалось что-то вроде площади. Рядом росло большое дерево, стояли лавки, от дерева к столбу тянулась коновязь. Видимо, здесь собирались на сходки, торговали, здесь вершился суд и тут же, на месте, приговоры претворялись в жизнь. Меня подтолкнули к столбу, развязали руки и велели раздеваться. Я оглянулся на Добрыню. Тот пристально наблюдал за мной. Ждет, понял я. Ждет, что я, выдам себя, посмотрю на небо в ожидании помощи. Я опустил глаза и принялся расстегивать куртку. Пальцы тряслись. «Дыши, – сказал я себе. – И держи себя в руках. Это будет больно, но не смертельно. С этим можно справиться. Бывало и хуже». Но если честно, нет. Ничего хуже в моей жизни до сих пор не случалось. Допросы на союзном крейсере ни в какое сравнение не шли.

Я снял куртку, потом рубашку. Тело моментально покрылось гусиной кожей. Порезы на груди за сутки поджили благодаря мази, но сейчас оказанная помощь казалась почти издевкой. Стоило возиться, чтобы потом заново истязать.

– Сюда, – Иван подтолкнул меня поближе к столбу. – Руки!

Он связал мне запястья, а второй конец веревки продел в кольцо на столбе, расположенное чуть выше моей головы. Потянул так, чтобы руки почти коснулись кольца, и закрепил двойным узлом. Я прижался лбом к столбу и закрыл глаза. Меня трясло, но холода я не чувствовал. Все ощущения смыло страхом. Вокруг слышались шаги, голоса – я плохо разбирал слова, но по тому, как внезапно затихла толпа, сообразил: все готово к тому, чтобы начинать. Добрыня рассудил так же.

– Давайте! – услышал я его негромкую команду. Он сказал еще что-то, но я не разобрал. И почти сразу же свистнула плетка.

Не помню, сколько это продолжалось. Вряд ли больше пяти минут. Но мне и они показались слишком долгими. Две мысли придавали мне сил: от меня не ждут никаких ответов, а спасать меня никто не прилетит. Нужно просто дождаться, когда им надоест, когда они поймут, что это бесполезно. Дотерпеть. И я терпел, стараясь не срываться на вопли. А потом Добрыня крикнул: «Хватит!», и я наконец-то смог нормально вздохнуть.

Иван подошел и распустил узел на железном кольце. Веревка ослабла, и я опустил руки. Не спрашивая разрешения, я сел на землю прямо у столба. Только теперь я ощутил, насколько замерз. Руки ломило. Я начал дрожать. Кто-то подошел и накинул мне на плечи куртку. Отвязывать меня не собирались.

Толпа «гражданских» постепенно разошлась, остались одни мужики с ружьями и Добрыня. Они вертели головами, высматривая врагов, но никто, конечно, не появлялся. Я съежился на земле, прислонившись к столбу плечом, закрыл глаза и закутался в куртку. Я ни о чем не думал, просто ждал, когда кошмар закончится, неважно, чем именно.

Но оказалось, что это лишь начало. Прошел час или около того, и вдруг Добрыня поднялся с лавки и махнул рукой:

– А ну-ка, добавьте ему!

Меня вздернули вверх, куртка с рубашкой полетели на землю, и спину ожег новый удар. Во второй раз терпеть было сложнее. Может, от того, что плетка попадала по свежим рубцам, а может, я попросту выдохся. Зато упрямства у меня нашлось больше, чем я рассчитывал. С каждым ударом становилось больнее, но я не кричал, только стонал сквозь зубы.

На этот раз все закончилось быстрее – или мое восприятие времени изменилось? Веревку ослабили, я сполз по столбу.

– Эй, – окликнул меня Иван, подходя. В одной руке он держал мою куртку, а во второй – кувшин. Я подумал, что это вода, но ошибся.

– Будет больно, – зачем-то предупредил он и, придержав меня за плечо, плеснул на спину то ли водку, то ли спирт. Я заорал и попытался вырваться.

– Да стой, чтоб тебя! – выругался Иван. – Так надо. Терпи!

Я подтянул связанные руки к лицу и вцепился зубами в веревку. Это помогло не заорать снова. Иван щедро плеснул на спину еще разок, набросил на меня куртку и оставил в покое. Потянулись бесконечные минуты ожидания.

Прошло не меньше часа, прежде чем Добрыня вновь поднялся с лавки. Я невольно сжался, но воевода, дежурно осмотрев горизонт, приказал:

– Отвяжите его.

Он выглядел задумчивым.

Мне развязали руки, вернули одежду и отвели обратно в дом Добрыни, в уже знакомый закуток. На этот раз он показался мне теплым и уютным. Я нащупал матрас, лег на него лицом вниз и разрыдался от боли, унижения и отчаяния.

4.

Я был уверен, что на следующий день все повторится, и опять ошибся. Видимо, воевода решил, что дело сделано: мои гипотетические друзья все увидели, но не стали нападать, и нужно подождать, когда они созреют.

На этот раз никто не пришел поить меня волшебным отваром и мазать мазью. Придя в себя, я попытался самостоятельно оценить повреждения и понял, что легко отделался. На плечах прощупывались валики рубцов, кое-где кожа была рассечена до крови, спина болела, но в целом все было совсем не так ужасно, как я полагал. Судя по всему, Добрыня не собирался меня всерьез калечить. Это была лишь демонстрация, правдоподобная и весьма болезненная, но все-таки демонстрация. Если бы с меня хотели по-настоящему спустить шкуру, моя спина выглядела бы иначе.

Время шло, а жизнь в деревне и вокруг нее текла своим чередом. Дружинники шныряли по лесу и не спускали глаз с горизонта, Добрыня ждал. Но ничего так и не произошло. Никто не искал пропавшего в лесу товарища, никто не прилетел отбивать его у толпы вооруженных мужчин. Воевода просчитался.

На пятый день за мной пришли, но повели не во двор, а проводили к лестнице на второй этаж и ткнули в спину: поднимайся. Я дернулся (рубцы еще болели).

– Шагай, не дури! – прикрикнул очередной мальчишка-конвоир.

Руки мне не связали. Я поднялся по лестнице и оказался в просторной комнате. Стены были обшиты досками, на деревянном столе лежала скатерть, на окнах висели занавески. Интересно, откуда это добро, мимоходом подумал я. Неужели ткут и вяжут по старинке? Или сохранились где-то старые… запасы?

Должно быть, я осматривался слишком явно, и Добрыня это заметил. Он сидел за столом, напротив него стоял кувшин с молоком, миска вареной картошки, лежал хлеб и нарезанное ломтями сало. От картошки шел пар. Я отвел глаза. Завтрака мне сегодня не предложили, а горячую еду я в последний раз ел на «Птахе» в тот день, когда мы собирались похищать Анну. Я не мог вспомнить, сколько прошло времени.

– Садись, – велел Добрыня. – Присматриваешься? Данные собираешь?

– Нет. – Я сел, стараясь не смотреть на еду. – Просто интересно, как вы тут живете.

– Никогда такого не видел?

– Такого – нет, – я покачал головой.

– Как же у вас там люди живут?

– По-разному. Некоторые – так, что вы и представить себе не можете. А некоторые – почти так же. Но все же лучше.

– А мы не жалуемся, – нахмурился Добрыня.

– Я не это имел в виду. – Я мысленно обругал себя за неосторожный подбор слов. – Даже на самой отдаленной планете можно многое купить. Не приходится все делать самим, от одежды до ложек, – я показал на деревянную ложку в миске с картошкой и не удержался, сглотнул слюну.

– Вещь, которую сам сделал, и в руке держать приятно, – сказал Добрыня, потянувшись к ложке. – И сила в ней другая.

– Наверное, – уклончиво ответил я. – Я в этом не разбираюсь.

– Оно и видно, – хмыкнул Добрыня и смерил меня взглядом. – А ты гордый, как я посмотрю. Есть хочешь, но не просишь. И у столба хорошо держался.

Я промолчал, но спина заныла сильнее при одном упоминании.

– Ты прилетел, чтобы найти здесь кого-то и увезти обратно, на небо? – спросил воевода.

Я кивнул.

– Ты вроде сказал, вас заставили. Как это вышло?

– Я не смогу рассказать так, чтобы вы все поняли, – честно предупредил я. – У нас слишком… другая жизнь.

– А ты расскажи, как можешь. Я попробую понять, – предложил Добрыня.

Я собрался с мыслями (соседство с горячей картошкой и салом этому не способствовало, но у меня получилось) и в нескольких словах изложил воеводе историю об Анне Бовва, ее изобретении и бегстве, а потом о том, как я оказался в поле зрения СБС, получил в напарники Вики и попал на Землю. О Братстве Тени я, конечно, умолчал. Добрыня не стал задавать дополнительных вопросов. Он долго молчал, а потом подвинул мне миску:

– Ешь.

Мне стоило больших усилий спокойно взять ложку и есть аккуратно, не давясь и не чавкая.

– Значит, ты что-то вроде дружинника при исполнении? – уточнил он.

– Не совсем, но похоже, – ответил я с набитым ртом.

– И ты здесь по приказу?

– Да.

– И против нас ничего не замышлял?

– Наоборот, – нехотя признался я. Не очень-то мне хотелось этим хвастаться. – Я хотел аккуратно все провернуть, без жертв и разрушений.

– Жалеешь? – Добрыня хитро уставился на меня.

Я не отвел взгляда. Прожевал и проглотил все, что было во рту, отложил ложку и ответил:

– Жалею.

Воевода усмехнулся.

– А ты и честный к тому же. Люблю таких. Итак, тебя здесь бросили. И что ты теперь будешь делать?

– Не успел решить, – я пожал плечами. – Думал, вы меня убьете.

– Мы не убиваем просто так. Вреда ты не причинил и не собирался. Вернуться на небо и рассказать там что-нибудь, что нам повредит, ты не можешь. Да и не знаешь ты ничего о нас. Выходит, убивать тебя не за что. Но и в живых оставлять… Ты чужак. Таким среди нас не место.

– Тогда отпустите меня.

– И куда ты пойдешь? К кораблю, который давно улетел?

Я промолчал.

– В любой деревне, где тебя поймают, будет то же самое, – веско сказал Добрыня. – Допрос, пытки и казнь, скорее всего. Но есть способ этого избежать.

– Какой?

– Ты можешь остаться здесь. Добровольно. Попросить людей принять тебя и оставить в живых.

– Людей? Не тебя?

– Конечно. Я один такие вопросы не решаю.

– И что, мне у всех придется спрашивать? У всей деревни?

– Ну да. А что тебя удивляет? Это ведь каждого касается.

Я вздохнул. На ум Добрыни и его интерес к чужаку я еще мог рассчитывать, на милосердие деревенской толпы – вряд ли.

– А если я скажу «нет», вы меня убьете? – спросил я после долгой паузы.

Добрыня со странной улыбкой покачал головой:

– Нет. Я тебя отпущу. Даже кое-какой еды с собой дам. Но далеко ты не уйдешь. Со дня на день выпадет снег. В лесу полно волков, да и медведи попадаются. А самое главное – тебя снова поймают. Ты к этому готов?

Я сидел на стуле напротив воеводы и смотрел, как он наливает себе молока, как пьет, утирает усы и ставит на стол тяжелую деревянную кружку. Мне тоже хотелось молока. Впервые за долгое время был сыт и не мерз. За окном кружилась мелкая снежная крупа. Добрыня не знал, что «Птаха» по-прежнему ждет меня, но он прав в одном – я не дойду до корабля. Или попадусь, или замерзну в лесу, с моим-то опытом выживания. И неизвестно, что хуже. Добрыне я, похоже, был интересен, и этим стоило воспользоваться.

Главное, чтобы Солнце не взорвалось в ближайшие дни, а там будет видно. Я что-нибудь придумаю. Вряд ли СБС сунется сюда, когда на крейсере поймут, что мы пропали. Земля велика. «Птаху» еще можно найти с воздуха, но ни меня, ни Анну им не отыскать. Скорее всего, они и пробовать не будут. Сочтут нас с Вики погибшими, и крейсер вернется на Радость за дальнейшими инструкциями. Все это займет время, за которое я обживусь и подготовлюсь к дальнему походу. Да и местные ко мне привыкнут.

Может, оно и к лучшему, неожиданно сообразил я. Про меня забудут, а я доберусь до «Птахи» и тихо улизну. Последую примеру Вики. И пусть Союз разбирается с Анной Бовва без меня, если сумеет. И Край от войны пусть спасает кто-то другой. Кажется, из меня спасатель не получился.

– Вы правы, – сказал я тихо. – У меня нет выбора. Я согласен остаться. И прошу вас… принять меня.

– Просить будешь у всех, – сухо оборвал меня Добрыня. – Я прикажу объявить людям, что собрание будет завтра на площади.

Он вновь потянулся к кувшину.

– Можно мне тоже молока? – не выдержал я.

Добрыня кивнул и подвинул мне кружку: «Пей».

А потом спросил:

– Значит, говоришь, люди у вас сами ничего не делают. А откуда же они вещи берут?

Я глотнул молока, поставил кружку на стол и принялся рассказывать все, что знал об экономике самых маленьких и отсталых планет Края. С этой темы мы плавно перешли на первые столетия освоения Галактики, русский сектор, звездные войны и прочие факты времен становления Союза.

Понятия не имею, сколько Добрыня понимал в моих рассказах, но слушал он меня с горящими глазами и затаив дыхание, будто сказителя. Только теперь я осознал, что воевода немногим меня старше, а его интерес ко всему новому не очень-то согласуется с местными обычаями и образом жизни. Я говорил и одновременно размышлял о том, что у Добрыни явно что-то на уме. Должно быть, он хочет установить какие-то контакты с пришельцами и рассчитывает поиметь свою выгоду с этого сотрудничества, а меня собирается использовать для торга. Но озвучивать свои догадки вслух я не стал.

В свою каморку я вернулся, когда начало темнеть. Насколько я понял местные обычаи, в ночное время было не принято как допрашивать пленных, так и засиживаться в гостях, и этими обычаями Добрыня пока не пренебрегал.

Собрание на площади началось ровно в полдень следующего дня. Меня ввели в круг и поставили рядом с Добрыней. Многие были уже в курсе, кто я такой, кто-то видел устроенное недавно на площади представление. То один, то другой селянин запрокидывал голову и с тревогой смотрел в небо, но ничего подозрительного не обнаруживал. Мальчишки – а я выяснил, что голосуют в этом рассаднике дикой демократии с двенадцати лет – пялились на меня с откровенным любопытством. Они мало чем отличались от мальчишек на Краю, только те могли, пускай и чисто теоретически, полететь к звездам, а у этих ребят такой возможности не было. Но дети есть дети, и среди них наверняка есть и те, кто мечтает о чем-то подобном. Однако это не означает, что сегодня они проявят милосердие. Может, напротив, проголосуют за мою казнь, исключительно из зависти, мысленно сострил я, чтобы подбодрить себя. На самом деле, мне было не до смеха.

Многие женщины пришли с маленькими детьми. Несколько стариков и старух пристроились на знакомых лавочках вокруг столба, вооруженные мужчины столпились за Добрыней. Вскоре я понял, что здесь действительно собралась вся деревня. Над площадью стоял разноголосый гул. Мне было неуютно. Добрыня поднял руку, дождался тишины и заговорил:

– Все вы знаете, что произошло. Мы поймали чужака. Он утверждает, что прилетел сюда по заданию своей тамошней, небесной дружины, но друзья предали его и бросили здесь, а сами улетели. Мы проверили его слова. Похоже, что он не врет. Мы не нашли вокруг деревни никаких следов небесной лодки. Зато в том месте, где они якобы приземлялись, в тридцати верстах к северу, следы есть. И если судить по этим следам, он говорит правду.

Я вскинул голову и удивленно посмотрел на стоящего рядом Ивана. Тот заметил мой взгляд и усмехнулся. Вон оно что. За эти дни они не поленились наведаться туда, откуда я пришел, и нашли подтверждение моему рассказу. Интересно, а тамошним жителям они поведали, что по душеньку одного из них прилетала небесная лодка? Впрочем, не все ли мне равно…

– Теперь ему некуда идти, – продолжал Добрыня. – Он сказал мне, что хочет остаться у нас. Но решить, как с ним быть, мы можем лишь вместе, сообща. Выбор прост: изгнать его или принять в общину.

– Повесить его, и дело с концом! – подал голос кто-то из толпы.

– Это против закона, – возразил Добрыня. – Он ничего не совершил.

– В прежние времена хватило бы и того, что он оттуда! – крикнул все тот же голос.

– Все меняется, – спокойно сказал Добрыня. – Пора признать, что там живут чужаки, но не враги. А то и друзья.

Я едва не присвистнул, но тут же взял себя в руки и скромно уставился в землю, как и подобает жалкому просителю.

– Алексей! – обернулся ко мне Добрыня. – Тебе слово.

Я сделал шаг вперед, скользнул глазами по шеренге людей, стоящих в первом ряду. Мне нечего было делать в их мире, и я не собирался здесь оставаться, но ради спасения жизни стоило найти нужные слова и взять правильный тон. Мне нужно их убедить. Но ложь не шла с языка.

– Я хотел бы вернуться, – тихо сказал я, – но не могу этого сделать. И раз уж мне суждено здесь остаться, я прошу вас… – Я запнулся, подбирая слова. – Прошу вас принять меня и позволить стать одним из вас. Я знаю, что будет трудно. Но я хочу попробовать.

– Все сказал? – проворчал Добрыня, оттирая меня обратно в строй дружинников. – Кто еще высказаться хочет?

В круг выступил, опираясь на палку, совсем древний старик.

– Негоже от веры отступать, Добрыня. Отпустим его – Солнце нас не простит. Или ты конец света приблизить хочешь? Удавить его, как обычай велит, а тело в лесу зарыть!

Толпа загудела, непонятно, с одобрением или недовольно, а у меня мурашки побежали по спине. Повезло мне, как ни крути, что времена у них нынче «не те». Или не те воеводы?

– Глупости говоришь, Захар, – в круг выступил мужик из дружины. – Столько лет прожил, а ума не нажил. Где это видано, чтоб чужаков в подвале казнили да на огороде закапывали? Или не хозяева мы на своей земле? В темноте да тайне одни преступные дела вершиться могут. Нет, убивать его по обычаю должно, под пресветлым Солнцем.

– А вдруг его дружки все же вернутся? – крикнул молодой голос из толпы. – И вздумают отомстить?

– Верно мыслишь, – кивнул Добрыня. – Если его начнут искать и не найдут, неприятности будут не только у нас. А в других деревнях не такое хорошее войско. Пусть лучше живым его обнаружат, а с чужаками мы уж как-нибудь разберемся.

Толпа снова зашумела. Довод подействовал. И в самом деле, звучало убедительно: мои друзья прилетят, не найдут меня и начнут мстить всем подряд. Есть чего испугаться, не зная, что таких друзей у меня нет.

– Кто еще сказать хочет? – Добрыня оглядел толпу.

Вперед шагнула молодая женщина. Ребенок лет пяти цеплялся за ее юбку.

– Мы на этом месте больше века живем, здесь могилы наших предков, – обратилась она к толпе. – Если за него мстить прилетят, сами-то мы сбежим, да все добро потеряем.

– Да брось ты, Варвара, – выкрикнула из толпы совсем молодая девка с ребенком на руках. – Куда нам бежать? Тут и поляжем. Гнать его, так я сужу! Пусть с других спрашивают, куда он подевался!

– Гнать, гнать! – поддержали девушку несколько человек.

Толпа вновь загудела.

– Всё? – Добрыня оглянулся вокруг. – Да? Тогда пора суд вершить.

Он взял в руки небольшой деревянный бочонок и принялся обходить толпу. Голосование было тайным. Люди кидали в бочку оструганные палочки. Длинная – прогнать или казнить, короткая – помиловать и принять, как мне с утра объяснил Добрыня.

Последний человек высказал свою волю. Добрыня принес бочонок и поставил на расстеленный платок перед собой.

– Иди сюда, – позвал он. – При тебе считать будем, без обмана.

Я подошел к платку. Бочонок опрокинули, и я увидел, кажется, только длинные палочки. Их было много. Гораздо больше, чем коротких. Руки дружинников потянулись к платку и принялись раскидывать «голоса» на две кучки. Я беспомощно оглянулся и увидел Ивана – он все время маячил где-то рядом со мной, стерег, должно быть.

– Не могу смотреть, – пробормотал я, отступая назад. – И так верю, что не обманете.

– Боязно? – Иван усмехнулся. – Посиди вон. – Он подвел меня к лавке и сам уселся рядом. – Повезло тебе, парень. Суда нашего общинного удостоился. Сроду чужакам такой чести не было. Суд равных это. – Он задумчиво пожевал губами. – Да-а… Может, и казнят тебя сейчас, а все равно что-то стронулось в мире…

– Четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, – доносилось из толпы дружинников.

Наконец Добрыня выпрямился в полный рост и крикнул:

– Слушайте все! Объявляю нашу общую волю.

Иван взял меня за локоть и легонько подтолкнул вперед.

– Слушай и ты, чужеземец, – обратился ко мне Добрыня. – Судили мы тебя нашим справедливым судом. Много людей высказалось за то, чтоб тебя прогнать или казнить, но чуть больше – против того. На три голоса всего. И по нашим законам мы обязаны принять тебя в общину. Если ты не передумал, конечно. А передумал – тебе придется уйти.

С этими словами Добрыня шагнул ко мне, вытащил нож и перерезал веревки на моих запястьях. Иван отпустил мой локоть и отступил куда-то в толпу. Я оглянулся вокруг. Люди стояли и спокойно смотрели на меня, не выказывая ни особой радости, ни недовольства таким решением. Я не сразу осознал, что произошло. А когда осознал, ничего сказать не успел. Почва выскользнула у меня из-под ног, и я без чувств свалился в осеннюю грязь.

5.

– До последнего я тебе не верил, Алешка, – сокрушенно сказал Добрыня. – Но по всему выходит, что ты не врал. Не летит за тобой небесная лодка.

Я только плечами пожал. Уже четыре дня я жил у воеводы. И большую часть времени по его приказу проводил во дворе или на улице – чтобы наблюдатели с неба, не дай бог, меня не пропустили. Но наблюдали за мной лишь хозяйки из-за плетней: провожали глазами и брезгливо поджимали губы. Хоть и помиловал меня здешний люд, но любовью воспылать не спешил.

Мне было плевать. Я не собирался надолго здесь задерживаться.

Добрыня будто читал мои мысли.

– Все гадаешь, как бы на небо вернуться? – сочувственно заговорил он. – Да пОлно. Неужто у нас так плохо? Погоди, обживешься, привыкнешь… Умный человек нигде не пропадет. Оставайся у меня, дом большой. К делу тебя приставлю, а ребята всему научат, что мужчине в нашем мире уметь положено.

Я кивнул без особого энтузиазма.

– А может, за тобой и вернутся. Ты же сумел найти ту девушку. И тебя найдут. А если нет… Придется тебе смириться, сам понимаешь. И жизнь свою как-то налаживать. Так что подумай над моим предложением. Мне дружинники всегда нужны.

Я снова кивнул и встал из-за стола. Идти в дружинники мне совсем не хотелось, но за неимением какого-то другого занятия – почему бы и не попробовать. Или у Ивана лесной науке поучиться, охоте да выживанию. Это интересно, да и пригодится в дороге.

Я вышел на крыльцо. Дни стояли ясные. Выпавший вчера снег до сих пор не растаял, и температура держалась минусовая. Я привычно обвел глазами горизонт, но, разумеется, ничего необычного не увидел. Лишь вороны кружили над лесом, да Солнце, готовое в любой момент взорваться, слепило глаза.

Дойти до «Птахи» не единственный выход, вдруг сообразил я. И не лучший. Во-первых, без экрана мне будет очень сложно найти корабль. А во-вторых, у меня нет другой шлюпки, чтобы незаметно вернуться и забрать Анну. И что мне останется? Бежать с планеты и всю жизнь скрываться, зная, что девушка была рядом, достаточно руку протянуть?

Можно, конечно, сообщить безопасникам, где она скрывается, или взять у них катер с сопровождением. Но есть еще один способ заполучить Анну, куда более выгодный для меня и безопасный для местных. Я знаю, в какой деревне она живет, и ничто не мешает туда наведаться. Оставалось придумать, как это сделать. А дальше – дело техники. У Анны наверняка где-то припрятан катер, она же не планировала остаться тут навсегда. Но если я ошибаюсь и катера у нее нет, есть радиоприемник, с которого можно связаться с крейсером. Я этого не умел и не хотел рисковать – ведь у меня была только одна попытка. Но Анна разбирается в этой технике и имеет к ней доступ. И у меня есть одна мыслишка, как уговорить ее отправить сигнал.

Стукнула дверь – Добрыня вышел вслед за мной.

– Ну что, надумал? – спросил он.

– Да что тут думать, – отозвался я. – Ты прав, больше мне здесь все равно нечем заняться. Хотя…

– Что?

– Да так. Интересно мне стало. В той деревне, откуда я шел, никто недавно не пропадал?

– Понятия не имею.

– А как это выяснить?

– Зачем тебе?

– Да мне тут в голову пришло… Может, Вики не просто так меня бросила, а чтобы без помех до Анны добраться?

На самом деле, я так не считал, но Добрыне об этом докладывать не собирался.

– Вон оно что… – протянул он. – Хочешь правду узнать?

– Что-то вроде.

– Темнишь ты, Алешка, – тихо проговорил Добрыня. – Способ ищешь на небо вернуться. Думаешь, что за ней могут другие прилететь и тебя заодно подобрать. Так?

– А ты бы на моем месте как поступил? – я бросил на воеводу злой взгляд исподлобья. – Спасибо, конечно, что вы меня не убили, но пленником быть не очень-то сладко. Я хочу домой.

– Понимаю тебя. – Добрыня промолчал. – Но ты не пленник. Ты теперь свой, а своих мы не неволим. Уходи, если хочешь.

– Мне некуда идти. – Я помолчал и повторил просьбу. – Узнай, как дела в Сосновке.

– Узнаю. А ты не теряй времени, присоединяйся к ребятам. Эй, Семен!

Незнакомый дружинник, который как раз шел мимо, приблизился к крыльцу.

– Возьми парня да покажи ему все. Расскажи, чем занимаетесь. Принимайте новенького, в общем.

Семен смерил меня оценивающим взглядом и ответил:

– Как скажешь, воевода. – И уже мне. – Ну, пойдем, познакомишься. Ты хоть что-нибудь умеешь?

– Кое-что, – уклончиво ответил я.

– Покажешь. – И Семен, повернувшись, направился прочь со двора.

– Иди, – воевода подтолкнул меня в плечо. – Не бойся.

– Я и не боюсь, – огрызнулся я и последовал за Семеном.

Прошло еще несколько дней, прежде чем Добрыня позвал меня на разговор.

– Ну что, как успехи? – с усмешкой поинтересовался он.

Я догадывался, что обо всех моих «успехах» ему в обязательном порядке докладывают, поэтому ответил коротко:

– Помаленьку.

Если честно, у меня болело все тело. Давненько я столько не бегал, не прыгал и не упражнялся с палкой. Точнее, никогда. Ружье освоить оказалось несложно, а к лошадям я и близко не подходил, хватало и всего прочего. До оценки моих навыков рукопашного боя тоже дело пока не дошло, тем более что на этом поприще я особо не блистал, и здешние мужики могли завалить меня без всяких навыков.

– Откуда ты вообще набрал свою дружину? И зачем? – в свою очередь спросил я. – Вы же ни с кем не воюете, сам говорил.

– Не воюем, – согласился Добрыня задумчиво. – И мне иногда кажется, что зря. Дуреет молодежь. В разбойники сбегают или просто уходят из деревни. Землю пахать, дрова рубить да зверя бить рук хватает. Вот и не знают, к какому делу себя приложить. Я и решил, когда меня старостой выбрали: нужно молодым парням воинскую науку осваивать. Деревню охранять, чужаков ловить, разбойников истреблять. Так и стал воеводой.

– Ясно.

Я хотел сказать: «Появляется армия – рано или поздно появится и повод ее применить», но не стал вступать в бессмысленную дискуссию. Если Добрыня и строит далеко идущие планы, это не мое дело. Галактику ему не завоевать, а пару соседних деревень – ради бога. Кстати, не поэтому ли он так жаждет, чтобы за мной кто-то прилетел? Солдатам нужен враг, а то они еще не так одуреют.

– Но я не за этим тебя позвал, – сообщил воевода. – Ты просил кое-что для тебя выяснить.

– Да? – подобрался я.

– Я поговорил с нашим радистом, – начал рассказывать Добрыня. – В той деревне, возле которой тебя из лодки выкинули, в Сосновке, пару месяцев назад новый радист появился. Точнее, радистка. Пришла пешком, как говорят, голодная и уставшая. Сказала, что сбежала с небес, попросила убежища. Ты уже понял, что мы не всех чужаков убиваем и не всегда. Вот и ее не тронули и даже приняли в общину, как и тебя. В Сосновке на тот момент давно радиосвязи не было. Старый Мастер умер, замены не нашли, а приемник сломался. Девушка его починила и стала Мастером, как положено. Умельцев, что в радио понимают, у нас мало осталось, так что ее очень ценят и берегут пуще глаза. Из других деревень просители приезжают: приемник починить или учеников взять.

– Спасибо, – пробормотал я.

– И что ты теперь будешь делать? Поедешь туда?

– Поеду, если отпустишь.

Добрыня нравился мне все больше. С ним почти не приходилось притворяться.

– Отпущу, – кивнул он. – С одним условием.

– Каким?

– Привезешь ее сюда.

– Зачем?

– А у нас тут на днях приемник сломался.

Я в упор посмотрел на воеводу. Он усмехнулся.

– Удивлен? Это правда, но не вся. Убедиться хочу, что с твоего большого корабля, который на небе остался, никто за тобой не наблюдает.

Я задумался. В словах Добрыни был резон. Если за мной следят с крейсера или с катера, то лишь с одной целью – надеются, что я приведу их к Анне. И как только я это сделаю, они прилетят и подберут нас.

– Если за тобой наблюдают, обратно до Ключей вы не доедете, – Добрыня как будто читал мои мысли.

– Допустим, – согласился я. – Но тебе-то что до этого?

– Привезешь ее – и я буду знать, что вас пока не нашли.

– И что? Нас могут найти позже и забрать из Ключей, и ты этому не помешаешь. И ничего с них потребовать у тебя не выйдет. Моя напарница еще могла бы за меня поторговаться. Те, кто придет за нами, не торгуются. Они берут то, что им нужно.

Добрыня помолчал.

– Может быть, ты и прав, – наконец сказал он. – Но я рискну. Привези ее, а там посмотрим, что из этого выйдет. Я дам тебе лошадь и бумагу, что нам нужен Мастер. Староста Сосновки передо мной в долгу и препятствий чинить не будет.

– Не будет, говоришь? – Я разглядывал Добрыню исподлобья. Мне не нравилось то, что он замышлял. – И когда же мне ехать?

– Да как будешь готов, так и поезжай, – ответил Добрыня. – Но не тяни. Скоро ударят настоящие морозы, а наездник из тебя так себе. Эй, Андрей, поди-ка!

Уже знакомый мне молодой конопатый дружинник упражнялся во дворе с тяжелой палкой. Услышав зов, он аккуратно прислонил ее к лавке и подошел к крыльцу.

– Какого бы коня ты неопытному наезднику посоветовал?

– Из наших конюшен?

– Нет, из соседских!

– Ему, что ли? – Андрей кивнул в мою сторону. – Да он лошадь-то хоть видел?

– Издалека, – ответил я.

– Ну-у… Я б, конечно, вообще лошадь такому ездоку не доверил, но раз ты, воевода, приказываешь… Орлика бы ему отдал. Он самый спокойный.

– Добро. Да возьми сейчас Алексея да потренируй его. Справишься?

– А чего ж? – Андрей щербато улыбнулся. – И пацанов позову, пускай посмеются.

– Ничего, смех – дело доброе. А учиться ему надо. Глядишь, он еще тебя обскачет.

– Решил чему-нибудь поучиться? – спросил Андрей, подводя мне гнедого конька. Тот нервно прядал ушами, видно, чуял неопытного человека. – Это правильно. Не бойся, – засмеялся он, заметив, как я отодвинулся. – Орлик не кусается. Погладь его. Ну.

Я послушно погладил коричневую морду. Дыхание у коня было теплое, а нос нежный и приятный на ощупь. Я немного расслабился.

– Так-то лучше. Морковку бы ему принести, ну ладно, потом. Пойдем, за околицу выйдем. Там и потренируешься.

Мы пошли по деревенской улице в сторону леса.

– Значит, бросили тебя, – заговорил Андрей. – Ну ладно, не грусти. Бывает. У нас тоже жить можно.

Я едва не рассмеялся. Этот парень не знал ничего, кроме своей деревни и пары соседних. И рассуждал соответственно.

– Расскажи, как на небесах, люди живут? – тем временем поинтересовался Андрей.

– Да как живут? – неохотно ответил я. – Жизнь – она везде одинаковая… Только вот Солнце у них над головой не собирается в любой момент взорваться.