Текст книги "Искушение"

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Радостный Акрам сам помог Кате переехать. И зачастил к ней в гости.

Внезапно Катя осознала, как многие любыми способами стремятся к оригинальности, как хотят показать себя необычными, беспредельно редкими... Не такими, как все. И большинство уверено в своей обособленности и уникальности. Таких, как я, – мало, я – исключение из правила.

Почти любой поклонник рока твердит:

– Я не серое большинство, а потому не слушаю попсу. У меня музыка "не для всех"!

И твердит это совершенно искренне.

Другой, не менее искренне, повторяет:

– Я, увы, люблю попсу. Увы – ибо, конечно, масса этого не понимает и не приемлет.

Верующие часто повторяют:

– Да, с верой трудно в современном безбожном обществе.

И не менее честно стонут их современники атеисты:

– Я исповедую атеизм, хотя это сейчас трудно – когда все вокруг без конца ходят в церковь.

Гомики постоянно жалобятся на трудности в "гомофобном обществе". Нормальные мужчины и женщины так же честно задаются вопросом:

– Да остались хоть люди традиционной ориентации, или уже везде и всюду одни голубые да розовые?!

"Гламурные" "мажоры" бормочут:

– Ну, что делать! Не экстремалы мы, нам бы в клуб сходить да пива попить. Так что лезьте без нас в горы, но не обсмеивайте со всех сторон.

И столь же правдиво признаются их противоположности:

– Мы сейчас очень нетрадиционные – в походы ходим, на горы поднимаемся, а не как остальные, которым лишь пивко подавай да ночные клубы с музыкой.

Подобные примеры легко множить и дальше. Любому носителю какого-либо настроения кажется, что он – в "оппозиции", "нонконформист", нетрадиционщик. Но Сент-Экзюпери сказал, что в реальности все не так, как на самом деле...

У каждого из нас – минимум три характера: который нам приписывают, который мы сами себе сочиняем и который есть в действительности. В каждом из нас притаилось множество самых разных людей: и хохотун, и плакса, и такой пень, которому все равно, что ночь, что день. В каждом из нас – и волк, и овца, и собака, и тихоня, и забияка. Но один из этих двадцати сильнее всех и, присваивая себе право говорить, остальным девятнадцати он грубо затыкает рты.

Хотя если вспомнить другие примеры... Рыба, которая не желает быть такой, как все рыбы, выбрасывается на берег и погибает. Тигр, который не хочет быть таким, как все тигры, спускается с гор в город, к людям, и там попадает в клетку. И мудрый не сильно отличается от обыкновенных людей.

Люди делят себя на умных и глупых, правых и неправых, красных и белых, а жизнь, по примеру Симонова, делит их только на живых и мертвых.

И насчет новых знаний... Насколько неизвестное интереснее уже открытого и привычного? Новое будоражит мыслит и чувства, рождает удивительные фантазии, оно обещает что-то, манит куда-то... Неизвестное мерцает огоньком станции в черном провале ночи, которую режет летящий вперед поезд. И оно, уже открытое и познанное, вдруг становится плоским, скучным и неразличимо сливается с серым фоном плывущих будней.

Еще всегда очень удивляет, как быстро, прямо моментально исчезают волны восторга. Грызть и ругать себя и других, нудить и зудеть можно часами и сутками, а восторг приходит – и мгновенно тает во тьме. Калиф на час...

Катя, человек излишне эмоциональный и восторженный, точно так же легко впадающий в депрессию, быстро поняла пагубность, никчемность и кратковременность всех земных страстей. Понять поняла, но избавиться от них никак не получалось. Это оказалось довольно сложно.

А чтобы страсти не вредили, нужно жить так, словно тебе осталась на Земле лишь одна неделя.

Тренер Леня предложил Кате ходить не только на «качалки», но и на ушу. Увидел, как Катерина узлом завязывается на паласе, разминаясь перед тренажерами. Катя задумалась. Три раза в неделю тренажерный зал плюс еще два раза ушу... Не жирно ли ей столько?.. Так совсем про ребенка позабудешь... Правда, есть мама...

– Ты пойдешь во вторник на ушу? – заглянула ей в глаза Вера.

Катя покачала головой.

– Не знаю... Пока думаю... А что?

– Я пойду с тобой! – заявила Вера. – И Валька тоже. Хотим себя попробовать. Хотя у нас, как у тебя, не получится. Ты идешь прямо с мужскими нагрузками. Вон какие "блины" ногами на тренажере отжимаешь! И потом ты ему нравишься.

– Тренажеру? – попыталась отшутиться Катя.

– Да ладно, не придуривайся! – махнула рукой Вера.

На ушу пошли втроем. Только после двухчасовой тренировки скисла даже Катя. Две другие волонтерки вообще были еле живы.

– Больше ни за что! – сказала Валя.

– Нет, надо попробовать еще... – пробормотала Вера.

– Как ваши спортивные подруги? – вежливо справился у Кати после тренировки Леня.

Катя немного смутилась.

– Это очень тяжело... Вот уж не думала... Мне казалось, я более выносливая...

Леня улыбнулся.

Катя не поверила заявлению Веры насчет тренера.

И Катя, и Валя прекрасно видели – а что здесь незаметного? – как Вера старательно вьется вокруг тренера. О муже она как-то непонятно давно умалчивала, хотя он оставался на своем месте.

– Давай не пропускать занятия совсем, – предложила Вера.

– Как это? – не поняла Катя. – А... эти наши несколько дней в месяц?

– Глупости! – уверенно заявила Вера. – Ничего страшного!

В принципе Катя считала точно так же и обрадовалась славной мысли. И подруги начали ходить в спортзал без перерывов и пропусков. Гигиенические средства есть, плотные трусики тоже. Не в каменном веке живем. Валя выразительно покрутила пальцем у виска. Но тренер Леня быстро раскусил новый маневр.

– Что-то вы ко мне зачастили, – спокойно заметил он Кате.

– Да, – согласилась она. – Решили отменить все критические дни.

– Не получится, – без обиняков заявил тренер. – Подниму все записи посещений и сам все вычислю. Вы учтите: в эти дни заниматься спортом нельзя ни под каким видом! Ишь, затейницы! В такое время человек не очень владеет координацией, а значит, способен запросто уронить себе на ногу гантель или защемить руку тренажером. Мне потом за вас отвечать? Так что, повторяю, все вычислю и в эти дни вас пускать в зал не буду! И вашу спортивную подругу тоже.

С хорошей идеей пришлось расстаться.

Через полгода после начала занятий Вера внезапно устроила Кате допрос.

– Давай начистоту! Тебе Леня нравится? Только не мнись, как ты умеешь и любишь. Салфеткой станешь!

Катя действительно растерялась.

– У тебя семья, дочка...

– А ты мне морали не вычитывай! Подумаешь, чистенькая! Просто ловко скрываешь все свои романчики. А я не хочу. Но все-таки бороться с тобой – давней подругой – за мужика не стану. Это уже полная низость. Так что выкладывай свои мысли и чувства!

Вера раскраснелась и вытерла лицо носовым платком. Смотрела на подругу в упор, чтобы в любом случае доискаться правды.

Катя колебалась. Тренер Леня ей нравился, но... Сколько их было, этих "но"... Что-то Катю неизменно останавливало, сдерживало, а что – она не могла себе сама объяснить.

– В общем, все ясно, – объявила Вера. – Можешь дальше не мучиться и слов не подбирать. Я все поняла. А как он к тебе относится, Катерине-веревке, знают даже тренажеры. Мне иногда кажется, что они к тебе приветливее, чем к остальным. Прямо сами идут в твои руки. Зря ты не занялась спортом профессионально, теперь поздно. А то глядишь, сияла бы сейчас в переливах славы, как Светлана Хоркина и Алина Кабаева, и заседала бы в Думе или в Совете Федерации. А еще лучше – вышла бы замуж, как Ирина Винер, за миллиардера вроде Усманова. И жила бы припеваючи. Упустила ты свое счастье, Катька! Но тебе это свойственно.

Новая гимназия... Вера... Зоя... Почему Катя так не любит эту молоденькую англичанку? Просто не переносит... Заснуть невозможно... а потом рано вставать... глаза не раздерешь... голова сама падает на подушку...

Катя встала, вышла на кухню, вдохнула ледяной воздух, плывущий из окна... Как хорошо... Мы все, выросшие среди разгульной непогоды, любим холод, к нему приучены... Потом всю ночь будет сниться еда – большая и вкусная... какая-то жирная рыба... огромным куском... кажется, семга... Но этого есть нельзя, печень этого не переносит, и поджелудочная тоже... съешь – и тогда смерть в мучениях... У желудка тоже давно осложнились отношения с едой... А желудок надо тренировать... да нет, беречь его нужно...

Катя уже списана в архив. Что за глупость?.. Нет, это правда...

Компрессионные колготки. Ежеутренний ужас перед их надеванием. Натягивать – только в резиновых перчатках, ни в коем случае не обрезать нитки, не тянуть, не выжимать, не сушить возле батареи... В общем, не дышать на них. А цены... Немецкие Меди Бауер – от двух с половиной до четырех с половиной тысяч , швейцарские Сигварис – от трех восьмисот. Итальянские Релаксан тоже перемахнули за две тысячи. Первая компрессия, конечно, дешевле, но нужна вторая. И как минимум – две пары. Каждый день стирать. Надевать только лежа. Ой-ой-ой... Муки всех, у кого работа "на ногах".

Катя извернулась и нашла в ортопедическом салоне испанские Орто. За тысячу. Радовалась очень. Ровно одну неделю. Через семь дней колготки на ней лопнули... На другие фирмы денег не было, и рисковать такими суммами... Да провались они, все компрессии и колготки на свете!..

– На здоровье экономить нельзя! – солидно изрек Платоша.

Конечно, нельзя. Но мы будем. И на здоровье, и на еде. Потому что ничего другого нам не остается делать. А еще эти дрязги врачей... Понятно, что во всех коллективах всегда возникают и конкуренция, и ревность, и зависть... Но если от этого страдают больные... Хотя кому какое до них дело...

Один всероссийский медцентр, оказывается, не доверял ЭХО кардиограммам другого великого института. А Катя чем виновата? Только ей пришлось повторять ЭХО в центре, поскольку пришла она туда со своей кардиограммой из сердечно-сосудистого института, – а это стоит тысячу... Тысяча там – тысяча здесь...

А потом кардиолог центра, глядя на Катю невинными глазами, развела руками:

– Ну, надо же! Наше ЭХО почти в точности совпало с институтским!

На здоровье нельзя экономить...

Она психанула и больше к этому кардиологу не пошла. Хватит с нее! Обойдется районкой. И вообще пора уже догнивать себе потихоньку, раз лечить тебя не собираются, а только тянут из тебя деньги, деньги и деньги... А лекарства?.. Они даже не подлежат никаким подсчетам. И трудно понять, помогают ли они. Ведь неизвестно, что было бы без них. Платон вечерами рассеянно перебирал Катины таблетки на кухонном столе и мурлыкал:

– Кто грызет, а кто глотает, кто за щечкой их катает...

Стоило бы вернуться к занятиям спортом. Все вокруг о нем лишь и твердят – надо, надо, надо... Катя верила. Понимала. Знала. Но какой и когда спорт, если она вечно, как внук Клары Трофимовны, опаздывает на работу? Утром, что ли, у нее будет теперь этот спорт, когда она едва успевает, с трудом проснувшись, ноги в тапочки всунуть? И что делать? Работа "от" и "до", а деньги надо в дом приносить. Она человек вечерний. Второй половины дня. Утро для нее – зряшнее время и напрасно прожитые часы. Но школа всегда с утра...

А нестиранное белье уже выбегает за дверь за порог и догоняет Катю на лестнице. И борьба с пылью всегда заканчивается ее безусловной победой. Разбить пару яиц в один клик, и скорее их на сковородку... И чем меньше у человека времени, тем больше он успевает. Просто очень плотный рабоче-хозяйственный график.

– Мам, ты классическая "сова"! – объявил Платон.

– "Сова"? – пробубнила Катя. – Скорее, жаворонок с обтрепанными крыльями. Потрепанный жизнью.

Тяжкий страх перед метро, ужас равнодушной давки – ежеутренний разбухший вагон, куда нужно воткнуться, вползти ужихой любой ценой... Иначе опоздаешь на первый урок. Толкаться в метро – это на очень большого любителя. Лишь бы удачно ссыпаться вместе с толпищей по лестнице или слететь с эскалатора... А на обратном пути всю дорогу убедить пакет, перегруженный продуктами, потерпеть и не оборваться до подъезда дома.

Хотя когда-то давно... огромный стеклянный зал на "Октябрьской"... тренер Леня... Подруги называли Катю женщиной-веревкой.

Давно это было.

14

Катя сказала коррекционному классу на уроке русского:

– Ребята-молодчата, запишите фразу: "Я хочу учиться".

По рядам прокатился иронично-протестующий гул.

– Ну, хорошо! Напишите, если вам больше нравится: "Я не хочу учиться". Мне все равно, какую фразу из этих двух разбирать синтаксически. Они строятся по одному принципу.

Дети начали выводить буквы в тетрадях. Катя подошла к первому столу. Очень много разных надписей и рисунков.... Намалеван какой-то Левиафан с огромной зубастой челюстью и грозными глазами под нависшим лбом. И надпись под картинкой: "Это – людолюб. Он любит вас!". И еще одна надпись, очень четко: "Вы дураки".

– Это кто написал?

– Я, – небрежно уронил Акрам.

– Молодец! И что ты этим хотел сказать?

– А что они дураки, кто стол размалевали. Зачем на нем писать? Вот я и не выдержал.

Катя засмеялась.

– Интересная логика!

Акрам отличался удивительной честностью. Мог в сочинении вдруг написать: "А дальше я эту книгу не прочитал, не успел, поэтому тут написано все, что понял". Он брезговал – не то, что другие – пользоваться всякими официально изданными шпаргалками вроде "Ста золотых сочинений".

Когда Катя впервые взяла в руки эту книгу, которая без конца перепечатывались различными издательствами, когда полистала... Естественно, ни имен составителей, ни указателей источников в книге не было: почти анонимное издание. А сочинения, предложенные в качестве образцов для подражания, просто не выдерживали никакой критики. Катя потешалась.

"То, что Базаров человек дела, видно сразу по его красной обнаженной руке".

Отнести фразу к числу анекдотических, бредовых, над которыми любой здравомыслящий человек весело посмеется? Можно. Особенно если учесть общую диковатую логику: дело – значит, рука. Но почему у бедного Базарова она только одна? Не помнила Катя, чтобы Евгений был у Тургенева инвалидом. И где же тире после фамилии Базаров, которое здесь необходимо?

"Базаров ненавидит многих, а у Аркадия нет врагов".

Разве враги Аркадия и ненависть Базарова логически сопоставимы? Чувства, насколько Катя понимала, можно сравнивать с чувствами, а людей – с людьми. Если же составители имели в виду, что добрый человек не имеет врагов, то, увы, жизнь опровергает этот достаточно сомнительный постулат.

"Но как можно было осмелиться на этом..."

Детям предлагают делать подобные речевые ошибки? А книгу ведь читали и редактор, и корректор.

"Своей смертью Катерина, а вместе с ней и автор, бросила вызов всей самодурной силе".

За "самодурную силу" Катя сильно бы снизила оценку и написала на полях грозное "стиль"! А уж о том, что в предложении неправильное согласование (почему "бросила", а не "бросили"?), и говорить излишне. Кстати, разве автор тоже погиб вместе с Катериной? Из контекста это очевидно.

А фактические ошибки?

"Роман Толстого "Война и мир" был написан в 1869 году".

За это сразу можно ставить двойку: роман создавался шесть лет – с 1863 по 1869 год, да и смешно думать, что подобную эпопею можно написать за год даже титану-Толстому.

Исаака Бабеля в сочинениях почему-то назвали Иваном, очевидно, на русский лад, а Уильяма Фолкнера – Джоном.

– Огромное количество стилистических мерзостей! – объявил Акрам.

Первый раз он вышел отвечать к доске в кожаных перчатках. Великоватых, словно с чужих рук.

Валя часто возмущалась:

– У тебя дети на уроках в шапках, в банданах! Ты их распустила вконец! А с этими учениками говорить нельзя. Они сидят там и смеются своими делами...

Нервничая, она начинала говорить несуразности. И кричала в классе:

– Немедленно сними шапку! Ты что сидишь вшей паришь?!

Катя тоже в ответ раздражалась.

– Не приставай ты к ним! Когда будет надо, тогда они и снимут!

Валин крик перед началом уроков:

– Вы почему в школу с пивом пришли?!

И бесстрастный ответ Акрама:

– Ишь ты оно как... Что же нам, по-вашему, Валентина Иванна, с водкой в школу приходить?

И вот теперь перчатки... Катя постаралась их не заметить, но все-таки поинтересовалась:

– Не мешают?

Акрам покачал головой. Класс выжидающе смотрел на учительницу. Испытывал и проверял.

– Тогда пиши...

– А двойку сразу не поставите?

Катя искренне удивилась.

– Двойку по русскому за перчатки? Молодец! Оригинально мыслишь!

– Да нам всегда ставят двойки по русскому за плохое поведение! – тотчас загалдел класс. – Вечно мешают одно с другим! А так нельзя!

Так нельзя... Катя задумчиво смотрела на детей.

– Пишите, пишите, молодчата... С доски не списывайте: там могут быть ошибки. Акрам, у тебя как дела с русским?

Он пожал плечами.

– Дела как дела...

Катя дала классу задание на дом – выучить наизусть любое стихотворение – на свой выбор. Акрам и выучил на свой, на очень свой...

Встал и объявил:

– "Ночлег в пути"! Бернс.

Катя вытаращила глаза:

– Надо же... Молодец... "Чужая жена" Лорки тоже подошла бы ...

Акрам начал читать. Все слушали с интересом и смотрели на него – на вызывающего парня – улыбаясь. На строках: "Целуя веки влажных глаз..." он сбился. Степанов заорал::

– Ну вот! На самом интересном месте!

Катя поправила:

– Нет, Саша, самое интересное место он как раз прочитал нам без запинки.

И тут вдруг трепетная Танечка, со слов Доброва, уже лечившаяся в наркологии, крайне истеричная и чувствительная девочка, аккуратно и спокойно подсказала. Класс разразился овацией. А Акрам с помощью Тани подхватил и дочитал до конца.

Его выступление нашумело. Катя потом признавалась подругам, посмеиваясь:

– Да, наивно я предложила учить что угодно. Моя старая школьная учительница всегда повторяла: "Не позволяйте учить детям любые стихи, какие они хотят!". Зря я ее не послушалась...

Для «пятачков» Катя придумала на уроках рекламную паузу, во время которой детишки должны прорекламировать свои любимые книги – так называемое внеклассное чтение. И как увлеченно они готовили дома эти рекламные паузы! Придумывали себе наряды, притаскивали в школу атрибуты рекламы – то шляпу Незнайки, то кружевной воротник Мэри Поппинс. А уж когда речь зашла о программной Гоголевской «Ночи перед Рождеством...», Катя просто обхохоталась. Дети проявили самостоятельность. На урок пришла заинтересованная классная руководительница «пятачков». А в классе... И мешки с колядками, и «красотка Оксана» в монистах, и «кузнец» с приклеенными усами и оселедцем...

Это было еще в первой школе, до Доброва. Учителям нравилось, но пришла на урок завуч, просидела сорок пять минут – мумия мумией – и на перемене изрекла:

– Екатерина Кирилловна, у вас в классе грязно и душно. Пусть дети подметут и откроют окна!

Катя растерялась.

– И это все, что вы можете сказать по поводу урока?

– Все! – и завуч гордо проплыла мимо, другими словами и оценками не удостоив.

Но Катя все равно неизменно что-то выдумывала, иначе ей становилось скучно работать. Еще она играла с детьми в шарады. Например, мальчишки вышли трое на трое, начали усердно молотить друг друга, даже сцепились. И вот уже потасовка, все шестеро катаются по полу и голосят:

– Князя Гостомысла!

– Нет, Вадима Новгородского!

– Нет, Гостомысла!

Катя даже испугалась – не переборщила ли она со своими фантазиями? Но все кончилось тем, что мальчишки, выдохшись, улеглись большой кучей малой. Что изобразили? Оказывается – вече. Ну да, первые два слога в слове "вечером". Потом показали второй слог в слове "гид-ра".

Несколько парней ползли в ногах у третьего, стоящего надменно и гордо над ними, смотрящего на них по-орлиному сверху вниз. И воздевая к нему руки, молили:

– Здоро-овья нашему фараону-у! Проси-им воды-ы Ни-ила на на-аши па-астбища!

Он их небрежно выслушал и сделал высокомерный, отстраняющий, шикарный жест рукой:

– Довольно!

Мол, все, выслушал, не надоедайте мне больше. И те покорно отползли. Это означало египетского бога Ра.

Потом изобразили слово "гимназия".

"Азию" воплотили так. Мальчишки, разодевшись в халаты и повязав на головы полотенца, пританцовывали на месте с подносами и тарелками, на которых – халва, чернослив, виноград – притащили из дома – и с восточным акцентом голосили:

– Если хочи-ишь быть счастли-ив – покюпайти-и чи-ирносли-ив!

– Если хочи-ишь быть бога-ат – покюпайти-и виногря-яд!

Но главный цимис – когда мимо этих "рядов" стала пробираться, сутулясь, руки в карманы, ни на кого не обращая внимания, одновременно напролом и воровато, стрёмно таясь, бегая глазами, девица, несмотря на "жару" – в кепке и плаще. Отыскала в дальнем углу какого-то затаившегося темного человека, сделала ему молча только им понятный знак... И человек, так же молча, насыпал ей в ладонь и карман белый порошок и зеленую травку.

А все слово изобразили так. Один, приклеивавший себе черную острую козлиную бородку, решил вначале надеть к ней в пандан большие очки – мол, получится учитель дореволюционной гимназии. И стал изображать дореволюционного учителя, рассказывать, что тема нашего урока – Столетняя война...

Посередине "урока" "ученик" и "ученица" "задремали" и, вконец бессовестно "уснув", попадали друг на друга "в проход". Тогда интеллигентный "учитель" мгновенно остервенел, достал большую и толстую указку и с громким воплем бросился на "учеников". Те, с криками, – от него.

А затем, отдышавшись, поймав и сдав "хулиганов" "инспектору гимназии", "учитель" вновь стал обаятельным улыбающимся интеллигентом и объявил:

– Итак, Столетняя война окончилась. На этом мы заканчиваем наш урок.

И изящно, манерно поклонившись, удалился.

Семья у Акрама жила небогато – отец ушел, подрастал младший брат. Мать работала в продуктовом магазине. Вскоре она перестала удивляться хорошим отметкам сына по литературе и русскому. Всякий раз отмахивалась:

– Да ну, опять по литературе... Если бы по другим каким предметам...

Амир вел себя резко. Или несдержанно. Хамоват, говорил директор.

Как-то мрачновато спросил Катю на уроке:

– А вы почему слово "орбита" называете словарным? У него есть проверка.

– Это какая же?

– "О"рбит"! Который без сахара.

Учеником Акрам оказался сверхоригинальным. На вопрос, как пишется слово "бачок" – через "а" или через "о", вполне серьезно ответил:

– Я думаю – через "о".

– А почему?

– Потому что от слова "бочка".

А когда Катя поинтересовалась, как пишется "замешенное тесто" и "замешанный в преступлении человек" – где через "е", а где через "а", Таишев изрек:

– Если тесто, замешанное как улика – то через "а". А если человек, замешенный в преступлении в бетономешалку – то через "е".

Катя усмехалась: мыслитель... Философ...

Однажды он объяснил этимологию слова "канить"

– Крестьянин вел коня с плугом по борозде, а конь боялся. Крестьянин ему говорил: "Не бойся, гривастый, не кани!". Нередко так говорили: "Ну что ты, как конь, боишься"? А потом "бояться как конь" устоялось в одно слово – "канить". Ну что ты канишь?

– Но почему тогда слово "канить" пишется через "а"?

Акрам нашелся с ходу:

– Чередование произошло!

Правда, еще одного он не объяснил: с чего коню борозды бояться? Что-то Катя не слышала никогда о подобном явлении.

Англичанка жаловалась. Она объясняла на уроке:

– Если мы говорим "на столе" – то предлог "on" – "on the table". А вот если "на картине" – то предлог "in" – "in the picture". Здесь уже речь не о материальном, а изображенном.

Таишев, конечно, тотчас вылез.

– А если "на картине муха", то какой тогда предлог – "in" или "on"?

Англичанка почему-то рассердилась. Дубинноголовая, как Коробочка. Без конца ныла:

– Степанов стал читать вслух английский текст: "Ин зис хаус ливд... э-э... Ны-к-хо-ла-и Ва-сы-ла-вы-чч... Хо-хол..." Я ему говорю: "Да ты что? Там написано Николай Васильевич Гоголь!" Класс хохочет... Вот как замкнуло: на полном серьезе читает что-то непонятное, написанное английскими буквами, а что – не доходит...

Потом девятиклассники слушали минут двадцать аудиозапись на английском. Там человек приходит в гости.. Прослушали. Учительница спрашивает, что поняли. Отвечают: "Только "хэлло"..." А Таишев снова орет:

– А я понял, что там звенел дверной электрический звонок!

Однажды Катя, читая наизусть стихотворение, запнулась.

– Что же вы так плохо подготовились к уроку? – лениво спросил Акрам.

Даже класс возмутился. Он уже привязался к Кате, раз решился вдруг восстать против лидера. Но Акрам сам тотчас усмехнулся. Слегка виновато. Опустил темную голову... Пробурчал:

– Ишь ты оно как...

Почему Катя всегда все прощала этому мальчику?

Он хотел стать врачом. Катя прекрасно понимала, что в медицинский ему не поступить ни за какие коврижки, потому как негде взять такие немалые коврижки, но зачем сразу убивать мечту?

Добров категорически отказался брать Акрама в десятый класс.

– Таишева?! – заорал директор. – Совсем вы, Екатерина Кирилловна, с головой разбежались! Да как он учиться там будет?! Нет, пусть окончит девять классов и катится! Мне такие десятиклассники не нужны!

Он планировал в гимназии для старших классов, во втором своем отремонтированном здании, два профильных десятых – гуманитарный и математический. Но все равно оставался еще один десятый, самый обычный – некоторых детей надо было довести до конца школы, а на спецклассы они не тянули.

Кроме того, недавно Акрам, отнюдь не дипломат, не хитрец и не льстец, совершил серьезную ошибку, прочитав директору стишок в ответ на очередной грубоватый крик Доброва:

– В нашем мире много психов.

Каждый пятый в мире – псих.

Говори со мною тише:

Может, я один из них?..

Максим Петрович тотчас пообещал Таишева из школы убрать навсегда. Но Ариадна Константиновна не позволила.

Валя тоже ненавидела Акрама после одного случая еще до ее знаменитого вопроса о пиве. Она спросила класс, чем город отличается от деревни. Все задумались. Потом неуверенно ответили: город больше... Валя возразила: бывают ведь маленькие города и большие деревни. Дети еще подумали. Ну, в городе дома другие... Нет, и города бывают одно– и двухэтажные. У вас получаются вторичные признаки, а где основной?

Вопрос и впрямь оказался на засыпку. Вроде бы так все просто: вот город, а вот деревня... Валя, наконец, подсказала:

– В городе есть промышленное предприятие, а в деревне – нет. Вот главное, стержневое, принципиальное отличие. Если в населенном пункте только земельное хозяйство, то каким бы место не было богатым – это все равно деревня. А если есть хотя бы один, пусть захудалый, но завод – то это уже город. Пусть самый маленький, но город. Вот в чем суть.

И вдруг Акрам выразительно хмыкнул.

– Да при чем тут завод? В городе есть церковь, а в деревне – нет. В селе тоже есть. Это основное различие, а не какой-то там завод.

Так что Валя тоже голосовала за исключение хама Таишева.

И насчет церкви... Это была далеко не единственная дерзость Акрама по отношению к историчке. Она всегда очень ревностно контролировала у школьников сменную обувь. Как будто ее наличие было для Валентины важнее всякой успеваемости и прилежного поведения – такое порой складывалось впечатление – а ее отсутствие становилось преступлением.

Наконец Акрам не выдержал и слегка куражливо, но вполне правомерно спросил, заметив, что у нее на ногах сапоги:

– Валентина Иванна, а у вас самой есть сменная обувь?

Валя искренне обиделась.

– Но я же учительница, а не ученица!

– Ишь ты оно как! – хмыкнул Акрам.

Тупик женской логики или попросту верх всякого идиотизма?.. Катя обозлилась. Стало быть, сапоги учительницы, в отличие от обувки учеников, пол не пачкают, они заговоренные званием их владельца?

Потом Акрам взялся коллекционировать оговорки исторички-истерички, как ее называли ученики. И аккуратно докладывал о них Кате.

– Екатерина Кирилловна, а разве можно так говорить, как Валентина Иванна? Она тут недавно брякнула: "Заготовьте дома ваши домашние заготовки". А еще "Смотрите глазами по тексту". Потом она часто спрашивает: "Кто вслух-то разговаривает?" И еще: "Голос девочек бубнит все время", "А кто это меня все время дублирует? Все время слышу какое-то бу-бу-бу-бу-бу-бу...", "Куприянова, хватит шепотаться!", "Вы к следующему занятию перевариваете, а потом приносите", "Я не знаю, как у вас, а у нормальных школьников...", "Вот парта свободная, садитесь. Какая разница, где спать – впереди или сзади?..", "Пятый стол, назовите свою фамилию".

Катя мялась. Она попала в сложную ситуацию: и Валю жалко, и слушать она никого все равно не станет, и ребята по-своему правы... Но они тоже быстро все поняли – Акрам внезапно перестал приводить примеры высказываний Валентины и словно забыл о ней.

А Катя упорно стояла на своем, пробуя помочь ему остаться в десятом классе, – она умела это делать, когда ничего другого не оставалось. Да еще позвала на помощь Веру и Ариадну Константиновну, классную руководительницу девятого коррекционного.