Текст книги "Искушение"

Автор книги: Ирина Лобановская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

12

Алла села утром в машину взвинченная. Петр покосился на нее и выбросил в окно окурок. Дорогу заметало первым декабрьским снегом.

– Чего-то стряслось, никак? Двоек, что ли, понахватала?

Алла отмахнулась.

– Да журналюги эти паршивые! Пиарщики! Сплошное обругалово! Знаете, кто такой журналист? Это профессиональный посторонний. Пришел, увидел, написал...

Петр включил зажигание.

– И что же он написал?

– Да пока ничего! Но мама очень боится. Ей обещали грандиозный скандал в прессе! Журналисты опять скрысятничали – украли у мамы со стола фотографии нашего коттеджа, наших машин, шоферов, прислуги... В общем, роскошь. Вот как живет работник Белого дома, в прошлом Госдумы! Вы понимаете, чем это пахнет?

Дорога петляла уже робко белеющим лесочком. Скоро зима развернется вовсю.

– Ну, это еще ничем не пахнет. Украли – не опубликовали!

– А если опубликуют? – Алла была близка к слезам. – Мама уже которую ночь не спит. Папа ей капли дает, таблетки...

Петр крутил баранку и припоминал. Что-то такое на днях Тоня рассказывала... Про фотографии некой дамы из высшей власти в газете, где Тоня подрабатывала корректором.

– А журналисты из какой газеты были?

– Да кто их знает! – простонала Алла. – Она там все заодно... И норовят напечатать в разных газетах...

– СМИ... – пробормотал Петр. – Союз милых идиотов... Идеолухи... По-другому их и не назовешь. И я там есть на тех фотках? Если машины фотографировали...Что-то не упомню я никаких фотокорров, никто меня вроде не щелкал...

– Он ведь хитрые, я говорю! – опять заныла Алла. – Норовят из-за угла да из-за кустов, чтобы никто не видел, не приметил... Обувалово... А потом – бац на полосу!

– Сурово! – пробурчал Петр. – Нелегкая у вас там жизнь, как я посмотрю... "Одним концом по барину, другим – по мужику..." Еще со школы помню. Ладно, успокойся, лишь бы не было войны...

Оставив Аллу на занятиях – физик встретил ее, тотчас забывшую про все материнские беды и безмятежно одарившую его бело-туманной улыбкой – Петр достал мобильник.

– Тонь, ты о чьих фотографиях мне вчера рассказывала? Ну, помнишь, дама высокопоставленная – особняк, машины, то да се...

Жена немного замялась.

– А тебе зачем?

– Надо, если спрашиваю. Это, надеюсь, не секрет?

Тоня молчала.

– Тонь! – заорал Петр, спугнув криком стайку неумело шарахнувшихся ввысь толстоватых голубей. Разжирели на дармовых харчах! Старушки без конца подкармливают. – Ты, значит, коттедж Минераловский узнала, а чего мне мозги пудрила? Может, и я где на фотке красуюсь в натуральную величину? Пуля дырочку найдет!

– Тебя там нет, – нехотя сказала Тоня. – А ты что вдруг взбаламутился? Жалеешь свою хозяйку? Брось! Они с жиру бесятся, деньги не знают куда девать, прислуги полон дом! Я на тебя удивляюсь – защитник выискался! Пусть люди все увидят своими глазами, пусть почитают, как живут эти элитные! Ни слова неправды там нет! Все на снимках, как на ладошке.

Петр выругался и отсоединился. Достал сигарету. Но все россказни об ее успокоительных свойствах – одни только россказни. Не успокоишься, хоть подряд две пачки выкури. Разве что навсегда...

Потом он снова набрал Тонин номер.

– Нужно сделать так, чтобы эти снимки пропали из редакции, поняла?

– Да зачем? – возмутилась Тоня. – Чем они тебя так подкупили? Деньги платят? Так ведь за дело. И другому бы столько же платили, а то и больше. И ты можешь работать на других, подумаешь, невидаль! Этих миллионеров у нас теперь навалом, служи – не хочу! На дорогах одни Порше да Вольво.

Петр понял, что с женой, такой обычно покладистой и кроткой, на сей раз договориться не удастся. Правда, ему самому было не до конца ясно, почему он действительно собирается вмешаться в историю с фотоснимками. Так привязался к хозяевам? Жалко стало девчонку? Да что, что на самом деле его мучает, донимает, не дает спать спокойно?!

– Ты что там считываешь для издательства? Все еще Стендаля?

Тоня вздохнула:

– Его....

– Ну и как тебе?

– Зануднее только Голсуорси.

– А я вот никак не соберусь тебя спросить, любопытно... ты читала на днях про уродку какую-то... Что там по сюжету происходит и действительно ли пресловутая герцогиня такая безобразная?

Тоня засмеялась.

– Да, девушке сильно не повезло с внешностью. А что касается содержания – то бароны отхватывают друг у друга землю и из-за лишнего ее куска нарезают друг друга на колбасу. Ни в какую не хотят жить в мире – руки чешутся, как бы на соседа войной пойти. В общем, совсем обычная историческая реальность...

Вечером Ностра проорала свое обычное приветствие возле забора.

– Заткнись, дура! – посоветовал ей Петр.

Дед Архип сразу полез выяснять, что случилось.

– Неласковый ты нынче, Петька, смурной. Чего стряслось?

– На итальянском твою комедиантку зовут "наше дело", – мрачно поведал Петр. – Имя свое она вполне оправдывает и свою роль тоже, а вот ее значимость... Сильно ты ее преувеличиваешь, дедуля!

Дед Архип предпочел ничего не услышать.

– И-и, болезный... А хозяйка тобой сильно довольна. Встретил я ее тут на днях, прогуливаться она изволила... Под личной охраной. Оченно она тебя расхваливала, прям на все лады.

– Охрана? – хмуро спросил Петр.

– Как есть ты дурак, Петька, – сказал дед. – Ты, а не моя бедная козочка, которую ты обругал незаслуженно. У ней интуиция есть, а у тебя – ни на грош! И Ностра твою хозяйку госпожу Тушину прямо обожает. Ластится к ней, как собака.

– Вся Москва разрушена, осталась только Тушина, – угрюмо и плоско сострил Петр.

Вышли три дочки посмотреть, что сегодня приключилось с отцом. Младшенькая привычно пропела:

– "Я хочу, шофер, чтоб тебе повезло..."

– Надоело! – буркнул Петр. – Иди учи уроки!

Маша и Даша фыркнули и исчезли. Саша подошла поближе.

– Видел я твоего... – поведал ей Петр. – Прямо гимнаст! Через заборы сигает, глазищами зыркает. А место ему самое лучшее в цирке. И зачем ты сюда Алку припутала? У нее уже есть один, в школе, так еще здесь! Пускай лучше учится, чем хвостом вертеть.

– А это ее дело, – логично заметила разумная младшенькая. – И я ее никуда не впутывала: мы стояли, она шла себе мимо... он спросил, знаю ли я ее...

– А ты как где с ним познакомилась? – взревел Петр. – Шляешься вечно где-то, дома тебя сроду нет!

– Откуда такая информейшн? – огрызнулась дочка. – Сам приезжаешь к ночи! А познакомилась очень просто: он помогал своей училке на лето в деревню переехать. И часто к ней приезжал. Ему училка попалась классная, стоящая, повезло. Тебе чем помочь? Ты скажи...

Петр задумчиво посмотрел на дочку.

– Помочь?.. Сашутка... ты в редакцию к матери заходила?

Дочь хмыкнула.

– Сколько раз... Но туда так просто не пройдешь, пропуск надо заказывать. Если идти, когда мамы там нет... – дочка была очень догадлива. – Можно что-то выдумать... причины всяки-разны... Например, мамуля забыла там книгу, рукопись какую-нибудь, документы... Я найду, что сказать, даю палец на отсечение! А ты колись, папуля, что мне надо сделать...

Белым лебедем проплыла над землей зима. И растаяла очень быстро и почти незаметно.

Тамара Вадимовна попросила Петра зайти в дом. Он делать этого не любил. Помрачнел, долго тер о пушистый коврик подошвы, наконец ступил на террасу...

Хозяйка его ждала, в нетерпении выбивая ритмичную дробь малиновым ногтем по стеклу.

– Петр Васильич... вы не знаете, что случилось с Аллой? Она давно сама не своя...

"Чтоб вам всем провалиться!" – подумал Петр. Пробурчал:

– Ничего не знаю... Взрослый она человек... хотя еще вроде маленькая... три штучки у меня этаких... и каждая – тот еще апельсин...

Тамара Вадимовна даже глазом не повела в его сторону.

– Вы должны знать... Может, что-то слышали... у нее что-то в школе...

Петр вздохнул.

– Да вам лучше знать, как она учится... отметки хорошие...

– При чем тут отметки?! – вдруг завизжала точь-в-точь как дочка хозяйка.

Петр вздрогнул от неожиданности, покрутил головой... Баба есть баба, даже Белодоменная или Госдумовская.

– Я вас не про отметки спрашиваю! И вы все прекрасно понимаете, только притворяетесь! Зачем вы лжете, Петр Васильич?!

Петр сел и постучал грязным ботинком о ботинок. Аккуратно стряхнул на ковер придорожную мартовскую грязищу. Достал сигарету, подумал, повертел и спрятал.

– Есть такое понятие, как личная жизнь... И чужие тайны...

– Но это моя дочь! Какие могут быть тайны?! – хозяйка сорвала голос и осипла. И – наконец-то! – зашептала: – Мы с мужем думаем, что она влюбилась...

– Правильно думаете, – хмыкнул Петр. – Такое со всеми случается рано или поздно...

– И влюбилась безответно, несчастливо...

– И это не редкость... – Петр опять вытащил сигарету.

– Да курите! – махнула рукой хозяйка и отошла от окна. – Что вы все мучаетесь?.. Я в молодости тоже сигаретами баловалась, а как забеременела... Потом пока Аллочку растила... Отвыкла... Так вы считаете, это все ничего? Пройдет? Просто – перемелется?

– Перебесится, – буркнул Петр. – У меня три таких... Настоящие колючки... Теперь до последнего звонка осталось – всего-ничего... Два с небольшим месяца. А там улетит она в края далекие учиться в этом самом Оксфорде... или еще где.. И все сразу пройдет... забудется... Лишь бы не было войны.

Тамара Вадимовна внезапно глянула ему прямо в глаза.

– Вы так думаете? А если нет?

– Конечно, да! – уверенно сказал Петр. – Вот увидите!

На обратном пути по Рублевке Петр осторожно осмотрел Аллу. Все, кажется, в порядке.

– Ты вот что... – начал он. Запнулся... вернулся к фальстарту. – Вот что... тебе с этим физиком пора завязывать... и навсегда... я случайно кое-что слышал...

Алла дернулась.

– Что вы там еще слышали?

Петр махнул рукой.

– Эти подробности не для твоих ушей... Но я тебе говорю серьезно: кончай свои игры и представления в любовь! Не для тебя этот мужик!

– А для кого?! – истерически завизжала Алла. – Нет, вы уж продолжайте! Для кого, если не для меня?!

Может быть, она была уверена, что ей предназначен и подчиняется весь мир?

– Он для взрослых, пойми ты! – тоже взорвался в ответ Петр. – Для больших и жизнью пользованных людей! А ты – началка! Тебе незачем вязаться в эти накрутки!

– Какие еще накрутки? Какие?! – визг Аллы стал еще пронзительнее. – Я не понимаю, что вы плетете! А мне нужно понять! Понимаете, нужно! Чтобы не вляпаться в одуралово!

Петр внимательно глянул на нее. А ведь девчонка права...

И остановил машину.

– Тогда слушай... И мотай на ус... Запоминай хорошенько...

Максим Петрович был человеком уникальным. Во-первых, по эрудированности и начитанности.

– Во время учебы и после университета я очень любил читать древних, – рассказал он однажды Кате. – Это словно беседовать с ними. Беседа очищает. Я и беседовал. А вот с нынешними не хочется. Древние умели говорить и о тебе тоже, тогда как нынешние – лишь о себе. Хотя какого только абсурда нет в книгах философов... А поэзия скальдов? Они "зашифровывали" понятия, обозначая вычурными развернутыми метафорами одно и то же. Например, "дерево меча" – это о воине. А что означает: "Прибой дрожжей людей костей фьорда"?

Катя смущенно пожала плечами. Добров торжествующе поднял вверх палец.

– Оказывается, кости фьорда – это скалы. Люди костей фьорда, то бишь люди скал – великаны, живущие среди гор. Дрожжи людей костей фьорда – то есть дрожжи великанов – это напиток великанов, на дрожжах брага настаивается. А в переносном значении – это поэзия. Но не простых людей, а великанов – величественная поэзия! И прибой дрожжей великанов, иначе – прибой дрожжей людей костей фьорда – это звучание песен и стихов. А в данном значении "прибой" – "шум" "прибоя" поэзии. Интересно?

"Запутано", – подумала Катя.

– А как переводится греческого "трагедия", вы знаете? По одной из версий – "пение козлов". А "понт" – так у древних греков называлось море.

Во-вторых, директор обладал редкой пробиваемостью. В-третьих, просто поражал нелюбовью к детям. В-четвертых, потрясал нелюбовью к себе. Последнее особенно изумляло всех.

У директора была язва, чудовищная аллергия и очки с толстенными стеклами. Прямо бинокли. На все свои болезни Добров плевал. Он обладал завидным аппетитом и выпить тоже был не дурак. Запросто съедал тарелку шпига с горчицей, большой торт с жирным кремом, запивал все это коньяком, а потом лопал таблетки горстями из ладони.

– Вам нельзя! – дружно кричали учителя.

Добров весело отмахивался.

– Полезная еда имеет лишь один недостаток – ее невозможно есть. Еда! Еда! Почему память сердца всегда слабее памяти желудка? Кто это сказал, Екатерина Кирилловна?

– Бес чревоугодия, – говорила Ариадна Константиновна.

Потом лицо у директора покрывалось красной коростой, глаза слезились, а ночами ему частенько вызывали "скорую". Как-то врач, чтобы притупить боль, начал ломать ампулы с новокаином и вливать в рот катающемуся по дивану Доброву.

– Пей, мужик, а то подохнешь! Болевой шок будет!

Первый раз его отвезли в больницу на "скорой" с приступом язвы, но он из больницы сбежал, едва полегчало. Второй раз – тоже отвезли на "скорой", но он не захотел остаться. Врач ему спокойно сказал:

– Дело ваше. Но предупреждаю – в третий раз вы сами по своей воле придете к нам.

– Как же, как же... – насмешливо отозвался директор.

И отправился в школу. По-прежнему бодрый и переполненный клокочущей под огромным давлением энергией.

– Мы еще поработаем! – заявил слишком оптимистично.

Но предсказание мудрого доктора все равно сбылось. Только нескоро. Когда начались нелады с гимназией, любимым детищем Доброва.

– Если каждый присмотрится к себе и отыщет тот свой проступок в прошлом, за который он получил "в награду" болезнь, осознает его и раскается в нем – может пройти даже неизлечимая болячка, – изрекла Ариадна Константиновна.

Катя терпеть не могла и даже боялась, когда директор заявлялся на выпускные экзамены. Он был способен – и делал это с превеликим удовольствием – завалить любого ученика, потому что дети его боялись до онемения, а его вопросы... это ужас! Даже самые простые, хотя Добров умел спросить такое... и хитро поглядывал на учителей вокруг – а? что? вот я каков! Вот сколько знаю!

Громогласно заявлял:

– Девяносто процентов учеников не могут ответить на вопрос, который и вопросом назвать нельзя.

Говорил правду. Он спрашивал: "Это какое склонение?" И дети впадали в ступор. Катя нервно ерзала на стуле, а директор снова с торжеством смотрел на нее: что я вам говорил, Екатерина Кирилловна? Они у вас ничего не знают! И как только вы их учите?

Катя злилась.

– Дети боятся одного вида директора, – говорила Ариадна Константиновна.

Едва Добров останавливал школьника в коридоре своим привычным и ласковым "Гулы-гулы! Пойди-ка сюда, деточка!" и просил назвать фамилию, озорник тотчас цепенел.

Директор похохатывал:

– Это универсальный аргумент в дискуссиях еще с тридцатых годов – тихий такой вопрос: "А как ваша фамилия?"

Добров был снисходителен лишь к красивым девочкам. Они могли у него ничего не учить и получать сплошные пятерки. Хотя любил повторять:

– Ученик – он не имеет рода. Он – ученик!

В его шикарно-безвкусном кабинете с кожаной мебелью на столе стоял "веселый Роджер". Человеческий череп, улыбающийся, а на одной глазнице – черная повязка. Как знак-антидепрессант – череп с улыбкой. Вроде песни Витаса "Улыбнись".

Опытные родители одиннадцатиклассников однажды совершенно потрясли Катю, успокоив:

– Не волнуйтесь, Екатерина Кирилловна. Максим Петрович к вам на сочинение не придет.

А Катя психовала заранее: как помочь, как подсказать детям при директоре, где найти нужную цитату, в чем суть той или иной темы? При нем сиди не шелохнись... Хотя были заранее закуплены ручки с одинаковыми стержнями – двадцать пять – классу, двадцать шестая – Кате, чтобы она могла поправить ошибки своей ручкой, подходящей по цвету, все равно... Можно исправить слово, два, но сочинение ведь не перепишешь!..

– Почему это не придет? Куда он денется? – Катя подозрительно оглядывала хитро ухмыляющихся родителей.

Они безмятежно разводили руками.

– Да не придет – и все! Сами увидите... Помогайте спокойно нашим детишкам... Пусть они нормально сочинение напишут.

Но Катя все равно упорно дергалась почти три часа, и лишь потом немного пришла в себя: дети писали сочинение, она им вовсю помогала, а Добров не появлялся... Чудеса... Они объяснились очень просто. Когда счастливая Катя, собрав работы, спустилась в учительскую, то обомлела. Какой шикарный стол там был накрыт... Правда, уже значительно опустошенный.

– Екатерина Кирилловна, угощайтесь, – посмеивались родители. – Хотя на вашу долю маловато осталось, мы сейчас еще для вас подложим... У Максима Петровича очень хороший аппетит.

Потом Вера со смехом рассказала Кате, как легко и просто родители пригласили директора откушать, как он, чуток поломавшись для вида, отправился завтракать и обедать одновременно... И съел, конечно, гору, и выпил коньячку немало... и заел все это горстью таблеток с неменьшим удовольствием. Валя хмурилась. Молчала. Ариадна Константиновна ходила с непроницаемым безразличным лицом.

– Привыкайте, девочки, если собираетесь с ним работать и дальше.

Привыкайте...

13

В спортзал подруги прибегали к семи утра, чтобы успеть потом в школу, которая была неподалеку. Пустые раздевалки, небрежно распахнутые дверки ящиков для одежды, тихий душ... И огромный, смирный зал, плывущий зеркально-стеклянным кораблем между соседними домами.

Катя всегда влетала в зал первой. Торопилась на встречу с любимыми – как быстро они стали такими! – тренажерами. Вера неторопливо шествовала следом. Валя семенила в самом хвосте.

– Как ваши спортивные подруги? – вежливо порой интересовался у Кати тренер Леня.

Очень скоро выяснилось, что ее просто манит в этот зал, к этим железякам. И жить без них становится невыносимо.

– Зависимость, – коротко ответил тренер Леня на ее вопрос.

Катя изумилась. Какая еще зависимость? Наркота?

– А почему вы так удивляетесь? – тренер оставался привычно невозмутимым. – Да, наркота. Разная бывает в жизни зависимость. Организм вырабатывает довольно алчные вещества, требующие своего удовлетворения. Что заставляет "бейсера" прыгать с мостов и башен? Что толкает людей носиться по узким тропкам, пугая лесных духов и рискуя "убраться" в дерево? Зачем людям тяжкая усталость после стокилометрового марафона? Почему так отчаянно тянет некоторых в горы, где можно погибнуть в два счета? Да потому, что они не в силах обойтись без определенного давления и высокогорного воздуха – вот и все. Так и спорт. Считается, что чрезмерное количество физических упражнений может быть даже вредным.

– У меня чрезмерное? – снова удивилась Катя и вспомнила, что Вера недавно с интересом заметила: "А голова у тебя болеть перестала...".

Катя действительно никогда так хорошо себя еще не чувствовала.

– Кто его знает... – тренер Леня внимательно осмотрел тощую Катю. – Наверное, именно для вас. Вы астеник. Вам надо есть больше белка, иначе мышцы накачивать трудно. Хотя самая распространенная ошибка худых в другом. Они начинают думать, наслушавшись тупой рекламы, что им занятия спортом ни к чему. На самом деле худому спорт нужен даже больше, чем толстому. А пристрастие к спорту... Нужно искать свои разумные нормы. Иногда люди занимаются так резво, что доводят себя до обмороков. Затейники! Самые уязвимые в этом отношении – пытающиеся похудеть или страдающие пищевым расстройством.

– А как определить, есть ли такая зависимость?

Леня пожал плечами.

– Довольно сложно. Общих признаков нет, но если человек заставляет себя заниматься, даже когда ему плохо, или проводит все свое свободное время в спортзале, – есть серьезный повод задуматься. Я пока мало читал статей, объединяющих две темы – спорт и наркотики. Адреналин, вырабатываемый надпочечниками, – это провокатор возбуждения и действия, а потому его обожают все экстремалы. Некоторым вообще нужны наркотики в качестве лекарства, поскольку это единственное, что может скрасить их дни.

Катя слушала очень внимательно. Подскочила любопытная Вера. Тихо подошла Валя. А тренер явно увлекся темой.

– Наверное, его наибольшую дозу я получил, впервые прыгнув с парашютом. И очень удивился, когда, закинув голову, увидел над собой приветливо распахнувшийся купол и вдруг жутко захотел сплести макраме из строп.

– Но вряд ли наркоман, "сидящий" на амфетамине, кокаине или экстази, заменит их альпинизмом или горными лыжами, – сказала Верпа.

Леня улыбнулся.

– Тем не менее, все экстремалы обязательно адреналинозависимы. А финальная точка любой наркомании – всегда передоз. Это и перебор сильнодействующего вещества, насыпанного на глазок, и потеря контроля при адреналиновой эйфории. Есть еще такой эндорфин. Его вызывают аэробные виды спорта – бег, велосипед и другие физические нагрузки, связанные с большим количеством и частотой движений. Вот вы вернулись домой с футбола или хорошей пробежки, приняли душ, бухнулись в кресло и ощутили приятную усталость и расслабленность, а заодно – подъем настроения. Поздравляю – вы под эндорфином!

Подруги засмеялись.

– Почти героиновая эйфория. Я лет шесть занимался горным велосипедом. И если хоть ненадолго прекращал ездить, начинал мучиться. Конечно, обошелся без беспричинных страхов и головокружений, но становился все раздражительнее, потом одолела вялость, настроение стало падать... Заглянул в книжку по наркологии и понял, что заработал легкую форму абстиненции. Вот перед выездом я смазываю цепь, наливаю воду во флягу, надеваю тренировочный... И все это время меня прямо колбасит: скорее, скорее, скорее.... Наверное, то же самое чувствует "варщик" вдыхая запах фиалки у края пузырька. "Торчок" всегда аутсайдер, человек вне общества. А многие ли профессиональные спортсмены гармонично вошли в обычную жизнь, оставив спорт? Таких по пальцам перечесть... Наркоман убивает себя химией, спортсмен делает то же самое, работая на износ и получая спортивные травмы – открытые переломы, разрывы связок, вывихи...

– Вы так часто травмируетесь? – ахнула Вера. – И все равно не бросаете спорт? Это прямо подвиг!

Леня вновь пожал плечами.

– Подвиг?.. Да нет... Трудно себя бывает порой заставить тренироваться. Начать утром или днем. Потом втягиваешься. Однажды я слышал, как таксист говорил о велосипедистах, занимающихся даунхиллом: "Только шизанутые могут купить велик за три тысячи долларов, кататься на нем с гор, откуда на ногах спускаться страшно, вставить пластину в череп и титановую ключицу и продолжать заниматься этой фигней". То же самое относится и к горным лыжам, и к альпинизму.

Катя таращила удивленные глаза.

– Но ведь спорт всю дорогу пропагандируют и противопоставляют наркотикам! Еще акции такие проводят. А он сам наркота?

Тренер Леня развел руками.

– Именно. Сочетание несочетаемого. Бывает довольно часто. Не замечали? Вспомните кокаиниста Марадону.

– А вы любите любой спорт? – вновь вмешалась Вера.

– Не люблю женский бокс. Женщины, по-моему, не для того рождаются, чтобы друг другу морды бить.

– Я тоже как-то покоряла гору, – объявила Вера. – И один человек у нас в группе нес громадный арбуз. Говорил: "Вот поднимемся на вершину – и будем его есть". Все тащили рюкзаки, а он – этот арбуз как величественное нечто, фетиш. Ну, покорили мы вершину. И все жаждали арбуза, все смотрели на него, главное лакомство, как на удачное завершение похода. Вроде цирковых собачек, которые, выполнив трюк, ждут вкусной награды. Мы уже вытаскивали одноразовые тарелки. И тут этот мужик с размаху, будто большой мяч, швырнул арбуз вниз в ущелье. Когда все "отвисли", машинально проводив улетевший арбуз изумленными взглядами, и вопросительно уставились на мужика, он сказал: "Зато этот арбуз вы запомните на всю жизнь!" Он не ошибся...

Все засмеялись.

– И вы не сбросили этого оригинала в то же самое ущелье вслед за его арбузом? – спросила Валя. – Или, может, он вернулся домой с синяками и шишками? Все-таки я бы его малость поколотила для острастки. Чтобы в другой раз было неповадно издеваться над людьми.

Вера хихикнула.

– Вопрос здравый. Но у всех то ли был шок, то ли группа такая попалась небоевая... В общем, никто ему не навтыкал, легко отделался...

Тренер Леня усмехнулся:

– Я бы не назвал его оригинальным. Его прямой предшественник – Герострат. Тоже большой затейник. А люди стремятся ввысь потому, что, хотя вверх идти трудно, вниз, как говорят китайцы, – опасно.

Подруги с уважением и немалым удивлением посмотрели на Леню. Эрудированный попался им тренер, необычный.

Катя всю жизнь боялась дач. С самой ранней молодости, когда после развода с мужем сняла на лето дачу в Томилино для годовалого Платоши.

Переехать помогала Валя. А через десять дней наведалась в гости и осталась ночевать. Катя очень обрадовалась. Ей казалось на даче немного тоскливо, хотя за стеной – у хозяина было полдома – кто-то жил. Там за высоким забором визжали и смеялись дети, назидательно выговаривала старушка, слабо полаивала собака... То ли старая, то ли больная, то ли просто патологически ленивая. Да еще зачастили холодные июньские дожди – после жаркого мая, отгоревшего на всю катушку невыносимой жарой – и Катя совсем затосковала. Зато Платоша блаженствовал в манеже, который кочевал вместе с ним из дома в сад – в те короткие сухие часы без дождя. И зубы сразу полезли, которые задерживались. Плюс высокая мокрая трава на участке – некошеном и безогородном, диковатом, запущенном, как Катя и выбирала – и старые деревья с подгнившей корой, и эти старые стены... У Кати – две комнаты и кухонька с террасой, у хозяина Михаила – еще комнатенка и терраса. Но жил он в Москве, работал в биологическом НИИ, а Кате добродушно сказал:

– Делайте здесь что хотите. У меня работы много, я сюда приезжаю редко. Но одна просьба: мне ремонт нужно начинать, я бы хотел деньги за все лето вперед...

Катя поколебалась и согласилась. Хотя Валя и Вера, дружно, в один голос, уверяли, что так делать не стоит. Это подозрительно. Но Катя привыкла всем и всегда доверять.

Как раз в ту ночь, когда у нее ночевала Валя, в окно осторожно постучали. Платоша спал, Валя подняла голову от подушки.

– Это еще кто?

– Понятия не имею... – Катя подошла к окну. За стеклом размывалась чья-то тень. До рассвета еще часа два, самые короткие ночи стоят. – Вам что нужно?

– Надю... – отозвался мужской голос.

Катя начала закипать. Запсиховала.

– Какую еще Надю? Здесь таких нет. Вы мне ребенка разбудите, уходите!

Но эти двое – а их было двое, Катя теперь хорошо рассмотрела – уходить не собирались. Не для того они пришли, чтобы сразу уходить. Перед ними стояли задачи посложнее. Хотя тоже не очень трудные.

Тени придвинулись к стеклу вплотную. Потом одна исчезла, и через минуту застучали в дверь с другой стороны дома.

– Кого они ищут? – в страхе спросила Валя, подняв голову.

– Надю какую-то... ошиблись, должно быть... – Катя быстро подошла к двери. – Здесь нет никакой Нади, я вам в который раз твержу-повторяю... Здесь я снимаю полдома... У меня маленький ребенок, подруга ночует...

– Загуляла она, Надька... – не слушая, злобно забормотал ночной гость. – Жена это моя... сказали, сюда она ходит к кому-то...

Катя совершенно вышла из себя и заорала, забыв о спящем Платоше:

– Да к кому ей сюда ходить, к кому?! Здесь даже мужчин нет!

– Открой, я проверю и уйду! – настаивал ревнивец.

И Катя решилась в полном отчаянии. Но сначала выхватила беспокойно завозившегося Платошу из кровати и заколотила ногой в стену соседям.

– К нам кто-то ломится! Помогите! Выйдите! Пожалуйста, я вас умоляю!

Соседи давно уже проснулись, поэтому отозвались тотчас.

– Кто там еще у вас?

– Я не знаю! – кричала Катя. – Выйдите! Пожалуйста!..

Сосед нехотя выполз на крыльцо.

– Мужики, в чем дело?

– Пусть она откроет! – не сдавались пришельцы. – Нам только проверить нужно...

– Откройте окно, – сказал сосед. – Я буду стоять здесь, не бойтесь...

Катя дрожащими руками распахнула раму. Валя стояла сзади, сжимая в руке прихваченный на кухне молоток. На всякий случай. От гостей вовсю несло перегаром. Они мельком через подоконник осмотрели комнату, хмыкнули и растворились в ночи.

– Спасибо! – крикнула Катя соседу.

Он, ворча, ушел досыпать. А Катя и Валя глаз до утра не сомкнули. Едва рассвело, Катя встала, накормила Платошу и проворно собрала все необходимое – ту малость, что можно было унести с собой.

– Валя, помоги мне доехать до дома, в Москве такси возьмем, я больше здесь ни за что не останусь.

Дома Катя стала названивать в институт Михаилу, чтобы рассказать ему все, извиниться и попросить деньги назад. Жить на даче в одиночку Катя теперь боялась. Но дозвониться оказалось невозможно. Номер телефона был правильный, Катя и раньше звонила по нему. Просто хозяина дачи больше не подзывали к телефону, едва узнав, кто звонит. А спрашивали об этом в институте обязательно. Катя звонила день, другой, третий... А потом вдруг ясно поняла, что занимается пустым делом: Михаила ей никогда не позовут, там либо все в сговоре, либо он наплел коллегам что-то и попросил... И вообще институт ли это? И Нади никакой никогда не существовало, и ее мужа с приятелем тоже... А есть хитрован Михаил, который задумал напугать одинокую бабу так, чтобы она с дачи сбежала. Деньги ведь уже в кармане... И дачу можно сдавать снова. И так раз пять за лето.

Для проверки своей догадки Катя попросила Валю, которую там не запомнили, съездить в Томилино. Подруга к идее отнеслась с большим недоверием и скептицизмом, но поехала. Вернулась мрачная, подавленная.

– Ты была права... Дача сдана, там живет какая-то тетка с дитем лет двух... Я спросила, давно ли она здесь. Сказала, третий день, очень рада, что нашла. Удобно, от станции близко и от Москвы. Я сказала, что ищу Михаила. Он там, конечно, не бывает. Сдал – и снова в Москве. Пока эту не шуганет. Надо же... Я думала, у тебя такая болезненная фантазия разыгралась...

После того лета Катя ездила с Платошей за город на выходные, а в основном держала его в городе. Казнилась, но боялась снова попасться в ловушку. И ничего с собой поделать не могла. И поэтому, когда Акрам вдруг предложил ей пожить летом в поселке под Москвой, очень удивилась: с чего бы это?

Не умеющий врать Таишев нехотя ответил:

– Повод ищу... Вы там будете – я смогу к вам приезжать, как здесь прихожу... Мне там девчонка одна нравится... Буду и ее видеть почаще... А дачу мы вам хорошую найдем. Мне подруга поможет, Саша.

Он смотрел на учительницу с надеждой. И Катя, сначала вдруг возмутившаяся такому нелепому, дикому способу ухаживания за девчонкой, вспомнила, как пахнет июньский лес, каким горячим становится июльский песок на берегу пруда, неподвижного и зарастающего липкой зеленью, как нежно клонят головки в земле августовские астры... И сдалась.