Текст книги "Ангел-искуситель"
Автор книги: Ирина Буря
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Присутствие Татьяны постоянно заставляло меня отвлекаться – Олежка блестяще использовал каждый момент моей рассеянности и, в результате, пустил ко дну всю мою флотилию. Вот как бы и с Галей так не… Нет, я обязательно приведу Татьяне этот пример! Торжественно признав Олежкино бесспорное превосходство на водных просторах, я пообещал ему вернуться, как только наберусь сил. И уговорю Татьяну не следить больше за каждым моим жестом – рука ведь сама не туда дергается! А к сражению я бы еще вернулся… Что-то слишком лихо он меня сегодня на обе лопатки положил…
По дороге домой я коротко рассказал Татьяне о предложении Марины. Она пришла в полный восторг. В слишком полный восторг. Я тут же насторожился – что-то за этой настойчивостью скрывается! Она разбила в пух и прах все мои возражения по поводу незнания сферы туризма и возникающих там осложнений. А заодно и еще раз дала высокую оценку работе всех ангелов-хранителей – и моей, в частности. Ангелы-хранители, оказывается – точно так же, как и эти туристические лидеры – пинками заставляют слабых и невинных людей двигаться в нужном им, ангелам, направлении. Я, между прочим, могу это и как руководство к действию воспринять – насчет пинков-то! Ага, ангелу-хранителю, оказывается, можно на шею даже гроздь таких слабых и невинных повесить… А ноги ему тоже лишние пришить – чтобы было чем пинки дополнительным подопечным раздавать? Ага, мне, значит, весьма полезно о человеческих конфликтах послушать… люди, значит, не все – слабые и невинные… только она у нас, конеч… Что?! Веревки? Из нее? Я?! Да из нее только одну веревку свить можно – чтобы повеситься…!
И тут, войдя, видимо, во вкус ощипывания белоснежных ангельских крыльев, она проговорилась. Я знал, что она не просто так меня уговаривает, что мне любое дело по плечу! Особенно, если этим делом мне придется заниматься где-то вдалеке. Она прямо завтра (вы слышали – прямо завтра!) начинает беседовать с Галей! Насчет завтра пришлось-таки рявкнуть. В дальнейшем ситуация выглядела более обнадеживающей. Я небрежно сообщил ей, что мои услуги, скорее всего, окажутся Марине не по карману, надеясь по ее реакции понять, насколько я завысил реальную цену.
Услышав названную мной стоимость консультаций, она посмотрела на меня так, что я сразу почувствовал, что вот процентов 25–30 точно нужно было сбросить. Для первого раза. Может, даже не больше пятидесяти евро я час. Какие два-три часа? Я же сказала, в час! Дорога? Какая дорога? Туда и обратно…? Это мне, что, по полдня в ее офисе отсутствовать?!
Татьяна, как обычно, тут же нашла выход из положения. А почему, в самом деле, нельзя этих туристических клиентов в Татьянин офис пригласить? Марина сама сказала, что только первая встреча должна быть… общего плана. Один раз я туда съезжу – вот, кстати, с учетом дороги и цена окажется вполне реальной, уж никак не больше пятидесяти евро в час. А там – послушаю их вопросы, сгруппирую их… а вот узконаправленные беседы с узкой группой заинтересованных вполне можно и… В группе – человека три-четыре, не больше… Татьянины сотрудники в обед у кофейного столика могут собраться, а мы пока в другом конце комнаты устроимся – как раз в час и уложимся… Я и цену с удовольствием снижу – так что такой вариант всех должен устроить… А что это мы так быстро доехали?
Мне очень хотелось рассказать Татьяне о ходе своих рассуждений по поводу Марининого предложения, но она, похоже, о нем уже забыла. Дома она принялась бегать из угла в угол, явно накручивая себя перед завтрашней поездкой к родителям. Ладно, главное – идею насчет своего офиса она мне подбросила, детали я уже и сам как-нибудь проработаю. Да чего она опять заранее нервничает? Все будет отлично. Я прекрасно помню, что мы едем к ним мириться…
И тут она заявила мне, что хочет поговорить со мной о чем-то другом. Она сказала это таким тоном, что я понял, что мне лучше присесть. Когда Татьяна начинает подбирать слова, обычно это не сулит мне ничего хорошего.
Когда Татьяна заговаривает о том, что мы – взрослые люди, обычно это значит, что ей в голову взбрело нечто, что даже детской глупостью не назовешь.
Когда Татьяна заговаривает о спокойном и откровенном обсуждении, обычно это значит, что меня опять ждут шарады, разгадать которые можно только упорством и терпением.
Когда Татьяна заговаривает о наших отношениях, обычно это значит, что она приплела к ним кого-то третьего, как было тогда с Мариной.
Когда Татьяна заговаривает о неодобрении людей, обычно это значит, что она только что пообщалась… или собирается пообщаться с родителями.
Когда Татьяна заговаривает о том, что было бы разумно…
Нет, я больше не могу! Когда Татьяна начинает говорить таким тоном, разумность там в десятикилометровом радиусе не найдешь!
Я попросил ее высказаться попроще и покороче. Сегодня я уже заметил, что короткие фразы как-то быстрее до сознания доходят.
Она высказалась: «Пока. Надеюсь. Не знаю». Просто и коротко. До сознания дошло быстро – но не задержалось там. Пришлось попросить ее уточнить.
Когда она уточнила, я вдруг понял, что чувствуют люди, когда посреди переливающегося всеми цветами радуги сна о райском острове они вдруг осознают, что это – всего лишь сон. Они все еще видят буйство красок и блики солнца на тихой глади залива; они все еще слышат щебет райских птиц и тихий шорох волн; они, возможно, даже ощущают божественные запахи невиданных цветов и мягкую шелковистость песка под ногой… Но это – сон. Всего этого на самом деле нет. И никогда не будет…
Все это время, пока я добивался этой невероятной женщины, я ни разу не задумался о том, а что же будет дальше. Мне казалось, что главное – завоевать ее, заинтересовать ее, заставить ее понять, что никто и никогда не сможет любить ее больше, чем я; а потом – мы будем вместе и счастливы.
Но я забыл, что люди иначе видят это потом. Я забыл о том, что она – человек; я забыл о том, что она – человеческая женщина; я забыл о том, что одной моей любви ей окажется недостаточно. Ей захочется, чтобы из этой любви выросло еще что-то. Кто-то. Что со мной было совершенно невозможно.
Я еще раз прокрутил в памяти все материалы, которые я прочитал у нас, наверху, перед возвращением на землю. Да, там было довольно много случаев, когда ангелы женились или выходили замуж за людей. И жили с ними долгую и счастливую жизнь. Счастливую ли? Во всех тех материалах не было ни единого – ни единого! – упоминания о детях, родившихся в таких семьях. Читая о них, я даже не задался таким вопросом. Это было совершенно естественно.
Что могло бы выйти их таких полукровок? Что могли бы унаследовать они от своих ангельских родителей? Как бы вписались они в человеческую жизнь с таким наследством? Что пришлось бы нам делать с ними в конце этой жизни? Они могли бы дать нам уникальный опыт общения с людьми – но с ними-то что делать? Брать к себе – где гарантия, что они окажутся готовы? Очистить их память и отправить назад на землю – как контейнер, который после разгрузки опять готов к приему интересных сведений? Как подопытных кроликов – если память их до конца не очистится? Нет уж – такие эксперименты чреваты непредсказуемыми осложнениями. Не говоря уже о моральной стороне. И потом – нам и с людьми возни хватает…
Я не стал все это объяснять Татьяне. Незачем. Суть проблемы это не изменит. Я напомнил ей, что я не человек. Я сказал ей, что у меня не может быть детей. Я извинился за то, что не сообщил ей об этом заранее. Я предложил ей больше не возвращаться к разговорам о свадьбе. Хорошо хоть никому рассказать не успели… Теперь осталось только плотно закрыть ту часть сознания, в которой расплодились мечты…
А вот не буду я это делать! Никто мне не запретит представлять себе, как все могло быть! И вреда от этого никому не будет. Пока я буду делать это молча. Когда же она выйдет замуж… А может – если она выйдет замуж? До сих пор она туда не рвалась. Правда, до сих пор она и о детях не заговаривала… Ну что ж, если захочет замуж, я просто перейду в невидимость, чтобы глаза ей не мозолить. И вот тогда-то и закрою – плотно – ту самую часть сознания…
Она принялась со мной спорить. Ну, почему меня это не удивляет? Да уж, не удивляет – спорить из привычки спорить. И аргументы такие же… избитые, банальные. Оскорбительные аргументы. Людям случается без детей жить? Ну да, наслышаны – что только они не делают, чтобы эти дети у них все же появились; тема эта все остальное в их жизни затмевает. И, тем не менее, живут? А что они при этом думают? Каждый день? Да какие, к чертовой матери, приоритеты? Покажите мне людей, у которых человеческие приоритеты не на первом месте стоят! Не хочу я об этом больше говорить! Не надо мне благородство демонстрировать.
А это еще здесь причем? Я же сказал, что я – не человек; нечего меня под человеческие рамки подгонять! Как будто она не знает, что я ее ни при каких обстоятельствах не оставлю – пусть даже и не мечтает! Даже если мне придется опять в невидимость вернуться и локти там кусать, наблюдая, как она… кого-то другого ужином кормит, как она… с ним в магазин идет, как она… над ним смеется, как она… на него смотрит, обижается, орет…
Опять орет! А сейчас-то за что? Я ее подозреваю? Я ее подталкиваю? Да что она врет – дети ей не нужны? Я ей…? Я – свинья? Да еще и последняя? Которая еще и головой кивать умеет – естественно, тупой? Умудряясь при этом перебивать ее на каждом слове – молча? Но которая, тем не менее, обязана на ней жени…?
Нет, это – действительно последняя… В смысле, капля. В смысле, в чаше моего ангельского терпения.
Я не знаю насчет той части моего сознания, в которой расплодились мечты, но ту часть Татьяниного тела, из которой вываливаются слова, нужно закрывать очень плотно. Зафиксировав ей сначала руки. Чтобы она нерастраченную энергию в них не направила.
Я вспомнил, как собирался, перед возвращением на землю, сказать ей все те слова, которые раньше как-то не выговаривались – наглядная демонстрация моих намерений казалась мне более убедительной. Собирался – да все никак момент подходящий не подворачивался. До сих пор.
Я рассказал ей, как любовался ею каждый день в транспорте. Как ревновал ее к Франсуа. Как пытался попрощаться с ней, когда она спала, почти прогнав меня, и понял, что не могу уйти. Как чуть не ошалел от радости, услышав, что ей со мной интересно. Как меня выбросило в невидимость, когда я в первый раз подхватил ее на руки. Как готов был есть все, что она мне подсовывала, и общаться со всеми, кто ее окружал, лишь бы еще прочнее войти в ее жизнь. Как она мне снилась, когда меня вызвали на разбирательство. Как мне не хотелось ни о чем говорить по возвращении, когда я понял, что невидимость рядом с ней мне больше не грозит…
Спустя некоторое время я понял, что рот ей можно больше не зажимать. Но я не убрал руку. На всякий случай. Чтобы не перестать говорить…
Впечатления, произведенного моим рассказом на Татьяну, хватило ровно до утра. В том смысле, что в воскресенье, прямо с утра она опять начала суетиться, поглядывая каждые пять минут на часы. А у меня возникла интересная мысль. А что, если нам взять сегодня и опоздать? Я бы с удовольствием оказался в действительно серьезном конфликте – впервые со времени моего официального очеловечивания – и посмотрел, как я с ним справлюсь. Ну, в самом деле – не годится же мне только фразами общего плана отделываться в разговоре с Мариниными сопровождающими, нужно их и примерами из личного опыта подкрепить.
Татьяна, однако, категорически отказалась оказываться в таком конфликте. Ну, что за несправедливость! Я же сказал ей, что возьму весь удар на себя! Но она твердо настроилась на мирную встречу. По возможности – с переводом ее в мирное сосуществование.
Всю решительность ее намерений я прочувствовал по дороге к ее родителям. Она даже рассказала мне – с подробностями – о том разговоре, который случился у нее с матерью в мое отсутствие. На этот раз под впечатлением оказался я. Я ведь точно знал, что совершенно не понравился им в ту первую встречу. Более того, из-за меня Татьяна даже потом поссорилась с ними – впервые в своей жизни в открытую. Что же ее мать меня защищать взялась? Что же она успокаивала Татьяну, говоря, что я обязательно вернусь, и советы ей давала, как меня лучше встретить? Мне казалось, что перспектива моего исчезновения ее только обрадует…
Вспомнив свои вчерашние размышления о наследственности, я задумался. За три года наблюдения за Татьяниными родителями со стороны, у меня сложилось твердое убеждение, что Татьяна у них – словно подкидыш. Ну, разные они люди – и все! Но, как в последнее время все больше и больше выяснялось, я многое в Татьяниной жизни не разглядел – со стороны-то. Может, я и здесь что-то пропустил? В самом деле, не может же быть, чтобы ей только внешность от них досталась – что-то же она и в характере от них унаследовала. Трансформировала, сгладила, в размышлениях что-то свое наложила – но ведь взялась же откуда-то основа ее характера!
Нужно будет присмотреться. Этим-то я и решил в тот день заняться – углубить свои профессиональные знания, раз уж у них деревья пилить не нужно и к конфликтам она меня на пушечный выстрел не подпускает.
Как и следовало ожидать, первым объектом для изучения оказалась Татьянина мать. Она заговорила первой – и говорила, как обычно, много. Мне, правда, в отличие от Татьяны, удавалось время от времени вставлять словечко. Ну, говорил же я ей, что со мной они сильно ругаться не будут!
Кстати, а вот эта ее неуемная разговорчивость Татьяне передалась или нет? Очень сложный вопрос. Во-первых, раньше Татьяна скорее молчаливой была – это она со мной разболталась, спасу нет! Очень интересно – это, что, я на нее так повлиял? Честно говоря, мне раньше очень хотелось, чтобы она со мной скрытничать перестала. Опять, что ли… воплотились мои желания? Но ведь я же просил только, чтобы она мне мысли свои сокровенные высказывала, а не все подряд, что ей в голову взбредет!
Во-вторых, я понятия не имел, всегда ли Людмила Викторовна столь разговорчива. Судя по Татьяниным рассказам, мне казалось, что это она на людях так душу отводит, а с мужем наедине – больше помалкивает и его слушает. Вот мне бы так – а то у Татьяны все наоборот.
Честно говоря, в какой-то момент я даже забыл о необходимости этих своих профессиональных наблюдений. Комплимент ее столу я сделал скорее из вежливости и из желания дать ей возможность поговорить о чем-то другом – о кулинарии. Зная ее любовь к этой теме, я приготовился слушать и кивать, наблюдая… и вдруг поймал себя на том, что ее подробное описание имеющихся на столе блюд вызывает у меня очень острый интерес. С удовольствием плюнув на профессиональный опыт, я принялся переспрашивать у нее названия ингредиентов и уточнять пропорции – старательно запоминая всю полученную информацию, чтобы в самое ближайшее время опробовать ее самостоятельно.
Вспомнив на какую-то долю секунды о наследственности, я чуть не рассмеялся. Вот тут уж сомнений нет – умение и желание готовить Татьяне от матери никак не передалось! Хорошо, что у нее появился я, а у меня появился интерес к вкусной и здоровой пище. Людмила Викторовна рассказывала о своих кулинарных шедеврах так же красиво, как Марина – о своих путешествиях. Но путешествия-то на зуб не попробуешь! А тут каждый рассказ о тонкостях вкусовых ощущений тут же ними и подтверждается. И нечего меня вегетарианством попрекать! Если эта колбаса так изящно законспирировалась среди сочной зелени, она только охотничий интерес вызывает…
Внезапно я почувствовал некое напряжение в Татьяне. Мгновенно вернувшись на грешную землю – к профессиональным планам, я бросил на нее быстрый взгляд. Она смотрела на отца – с непонятной полуулыбкой на губах. Так, что-то у меня перекос случился в оказании внимания хозяевам. Сейчас поправим. Тем более что есть тема, на которую я вполне искренне хотел поговорить с Татьяниным отцом.
Моя квартира, конечно. Вернее, район, в котором она расположена. Вернее, принципы современного строительства, согласно которым этот район был возведен. Кстати, и о квартире можно упомянуть. Этот вопрос их, по-моему, очень интересовал.
Оказалось, что район этот Сергей Иванович знает. И, как выяснилось, с самой лучшей стороны. Квартиры в нем он оценил весьма положительно. Хм. Интересно. Интригующая идея мелькнула. Я пожаловался на запутанность района… И получил лекцию о том, что запутанность эта является результатом гениальности инженерной мысли, сумевшей вместить максимальное количество комфорта и функциональности на каждый квадратный метр.
Я чуть не рассмеялся. Ну, здесь, кажется, тоже все понятно – откуда взялось Татьянино «Нет» в ответ на каждое слово собеседника. Ага. А ведь я, вроде, уже приспособился к этой ее черте – даже научился некоторые из ее «Нет» в «Да» превращать…
Я взял и пригласил их к себе в гости. В ту самую квартиру, которая уже – заочно – вызвала одобрение Сергея Ивановича, и в которой я угожу их обедом по рецептам Людмилы Викторовны. Посмотрим, что они на это скажут. Вот, кстати, и придется нам с Татьяной побыстрее в дом ее превращать, а то мне это ее «Поживем – увидим»… Пока мы там не поживем, так ничего и не увидим.
Она метнула в меня таким взглядом, что я понял, что вечером мне предстоят долгие и жаркие объяснения. Черт его знает, может, она и права – так быстро не обживем… Ладно, сейчас мы и это поправим. Я сказал им, что, часто бывая в командировках, не успел еще создать у себя настоящий уют. Но, добавил я, глянув многозначительно на Татьяну, сейчас я надеюсь, что ситуация в самом скором времени изменится.
Ах, Танечка им говорила, что я уезжал с целью расторжения контракта? А меня Танечка не могла поставить в известность о причине моего отсутствия? Опять Танечка уверена, что я из любой ситуации выкручусь? Так я очень признателен Танечке за доверие – сейчас я создам ситуацию, из которой выкручиваться мы будем вместе. В смысле – не выкручиваться, но… вместе. Вчера мы, по-моему, окончательно это «вместе» обсудили, и она даже потребовала – на повышенных тонах и в не вызывающих ни малейшего сомнения выражениях – чтобы я на ней женился. А я, по-моему, всегда был готов следовать ее пожеланиям. Вот пусть и родители ее об этом узнают.
Куда, кстати, я уезжал…? Да какая разница, куда – главное, сколько контрактов я разорвал и зачем я это сделал.
Сделав глубокий вдох, я произнес негромкую, но увесистую фразу.
– Дело в том, что мы с Татьяной решили пожениться.
Все. Отступать некуда. Глянув на Татьяну, я понял, что она временно выбыла из строя. И, по-моему, на весьма долговременно. Ну, и очень хорошо – я еще утром предлагал взять удар на себя. Кроме того, появилась надежда, что она помолчит. Впервые – в моем присутствии. Впрочем, отдельные звуки могла бы и издать – помычать согласно, например, или хихикнуть радостно – чтобы хоть на мгновенье отвлечь их внимание от меня. У меня возникло впечатление, что я – со всей своей пресловутой физической подготовкой – не смог бы сейчас подняться с этого стула – под тяжестью их взглядов. Так. От кого первого отбиваться, если они вдвоем за меня возьмутся?
– Тань, а ну-ка пойдем, поможешь мне посуду помыть, – сказала вдруг Людмила Викторовна, поднимаясь из-за стола.
Э, минуточку, на такой поворот событий я не настраивался! Или… Ну, достопочтенные вы мои отцы-архангелы, ну, надо же соображать, когда к вам с серьезной просьбой обращаются, а когда – так, оборот речи проскользнул! Ну, пошутил я на днях, что лучше бы нам с Татьяной ее родителей по гендерному принципу поделить – так зачем же сразу реагировать? Получите, мол… воплощение и распишитесь!
Да я-то справлюсь; если я был готов их объединенные атаки отражать, то уж один на один с Сергеем Ивановичем – и подавно! Тем более что и в прошлый раз в нем меньше неприязни было, чем в супруге его, да и характером Татьяна больше в него, по-моему, пошла. И сдержанность, и упрямство – все это мне хорошо знакомо…
Но с Татьяной-то что мать сейчас наедине сделает? Она же и так почти в обмороке! Встав с обреченным видом, она собрала со стола ножи и вилки и направилась к выходу, понурив плечи и голову. Ну вот – я же говорю, решила защищаться до последнего, подсобными средствами вооружается! Я принялся изо всех сил внушать ей в спину: «Татьяна, если что, зови на помощь! И нечего стесняться – если их двое, то и нас тоже!». Она ни единым жестом не выдала, дошел ли до нее мой отчаянный призыв.
Когда мы остались одни, Сергей Иванович положил перед собой руки на стол и негромко спросил, не сводя с меня все того же тяжелого взгляда: – Анатолий, я хотел бы, чтобы Вы объяснили мне, что Вас заинтересовало в моей дочери?
Вот лучше бы он меня ударил! Хотя, впрочем, нет – подумал я, глядя на лежащие на столе руки строителя. Хватит с меня пожеланий… Татьяна мне, собственно говоря, рассказывала, что они нечто подобное обо мне думают.
Я тоже положил руки на стол (так, в сравнении его кулаки, вроде, не так впечатляюще выглядят) и также негромко ответил: – На этот вопрос я могу ответить либо очень коротко, либо достаточно длинно. Если коротко – в Татьяне меня интересует Татьяна.
– А если длинно? – спросил он, прищуриваясь.
– А если длинно… – У меня вдруг мелькнула шальная мысль рассказать ему некую версию нашей с Татьяной истории. – Вы знаете, я заметил ее намного раньше, чем мы собственно познакомились. Вот так утром, в транспорте, на работу ехал, и вдруг… бросилось в глаза очень необычное лицо.
Сергей Иванович хмыкнул.
– Когда я говорю «необычное», – разъяснил я, – я имею в виду не привлекательность, хотя Татьяна – очень красивая девушка. Было в ее лице что-то… светлое, возвышенное, уж простите меня за банальность. Или, другими словами, не было в нем обычной мрачной рутинности – несмотря на то, что увидел я ее обычным утром, перед началом обычного трудового дня.
– О да! – издал Сергей Иванович звук, который мог означать что угодно.
Я внимательно посмотрел на него. Похоже, возвышенность в его глазах скорее витание в глупых фантазиях означает, чем умение подняться над обыденностью.
– Сразу я к ней не подошел – неловко как-то было, – он опять хмыкнул, – да и по делам я ехал. Но так случилось, что ей нужно было выходить на остановку раньше, чем мне, и я вышел вместе с ней. Посмотрел, где она работает. И к шести часам вернулся к тому месту.
Он покачал головой и уже открыл рот… наверняка, чтобы сообщить мне, что романтических сказок ему по телевизору хватает.
– Сергей Иванович, Вы хотели услышать длинную историю, – решил я проявить твердость характера. Вот не дам я ему меня перебивать! – В тот вечер я тоже не стал подходить к ней. И в следующий. Я целую неделю к ней присматривался.
– Вы, что, следили за ней? – Он опять как-то неприятно прищурился.
– Можно и так сказать, – не моргнув глазом, согласился я. – А можно сказать, что я провожал ее на работу и с работы домой, хотя она об этом и не знала. Однажды, после работы, я даже увязался за ней на встречу с подругой… И сидел рядом с ними в кафе. И, если хотите, подслушивал… – Глянув на его поджатые губы, я спросил: – Мне продолжать?
– Да уж извольте, – решительно произнес он. – Честно говоря, я рассчитывал на откровенный разговор, но Вы, похоже, решили превзойти все мои ожидания.
– Татьяна встречалась с… Мариной, как я теперь знаю, в пятницу. И вот после выходных, прямо в понедельник, после работы я и познакомился с ней. – Я решил свести стадию наблюдения за Татьяной к приемлемому с человеческой точки зрения периоду времени.
– А что же так? – насмешливо бросил он.
– У меня было два дня, чтобы проанализировать результаты своих наблюдений, – ответил я, сделав вид, что не заметил его тона. – И… Сергей Иванович, поверьте моему профессиональному мнению, Татьяна – очень редкий человек. Редкий – в том смысле, что она умеет видеть за обычными, будничными проявлениями жизни нечто большее.
– Да что Вы можете знать о ней – за месяц-то знакомства? – вспылил он.
– Довольно много, – возразил я. – Чтобы получить представление о человеке, нужно всего лишь правильно вопросы формулировать, а я это умею. Мы очень много говорили с ней за этот месяц – каждый день собственно.
– М-да? – Он недоверчиво покосился на меня. – Так, глядишь, выяснится, что Вам она за этот месяц больше поведала, чем мне за всю жизнь…
Я улыбнулся. Он даже представить себе не может, насколько больше.
– Да, я знаю, что она не любит о себе говорить, – кивнул я.
А вот теперь, похоже, можно попробовать начать налаживать отношения – не только мои, но и Татьянины – с ее родителями. Как я ей и обещал.
– Кроме того, – продолжил я, – я уже знаю, что она очень дорожит вашим с Людмилой Викторовной мнением и… простите, Сергей Иванович, боится вас.
Он крякнул и решил, видимо, перевести разговор на другую тему. – А что она о Вас знает? – спросил он, и добавил со смешком: – Только не нужно мне Вашу блистательную биографию пересказывать – у меня хорошая память.
– Обо мне? – переспросил я. Ну что ж, на этот вопрос мне ответить легко, и притом абсолютно честно. – Она знает, что для меня самое главное – сделать так, чтобы ей жилось лучше. Спокойнее, легче, полноценнее… И в этом я хотел бы уверить и Вас.
Он фыркнул и откинулся на стуле. – Ну, эти разговоры для ухаживаний хороши! Семейная жизнь на более прочной базе строиться должна. Вот как Вы, к примеру, совместную жизнь с Татьяной видите?
– Что Вы имеете в виду? – спросил я. – Я знаю, Сергей Иванович, что Вы – человек практический; наверняка у Вас ко мне конкретные вопросы есть. Спрашивайте – я постараюсь ответить.
– Ну что ж, откровенность за откровенность. – Он вновь придвинулся к столу и принялся похлопывать рукой по руке. – Татьяна у нас – человек очень скрытный и, как Вы правильно подметили, предпочитающий в облаках витать. Настоящей жизни она не знает. Мне ею заниматься некогда было, а мать… избаловала единственное чадо.
– Ну, я бы не решился назвать Татьяну балованной, – не удержался я.
– Вот я и спрашиваю, что Вы о ней знаете. – Он хмыкнул и помолчал немного. – Но, как я уже сказал, она у нас – единственная дочь, и потому хотелось бы нам удостовериться, что не случится ей… рухнуть… с облаков-то ее… возвышенных. Другими словами, у меня есть к Вам два основных вопроса. В состоянии ли Вы обеспечить ей должный уровень жизни – раз. – Он выбросил вперед, из сжатого кулака, указательный палец. – И в состоянии ли Вы держать ее в руках – два. – Вслед за указательным вперед выскочил средний палец.
О! А вместе-то они знак победы показывают! Вот только чьей – моей или его?
– С какого вопроса начинать? – спросил я, выгадывая время на раздумья.
– Со второго, – безапелляционно ответил он. – Он посложнее будет.
М-да? Я бы так не сказал… Вопросами взаимоотношений я всю свою ангельскую жизнь занимаюсь, а вот деньги зарабатывать как-то еще не доводилось…
– Ну что ж, – начал я, улыбаясь, – я с Вами абсолютно согласен – держать Татьяну в руках действительно нужно. И мне кажется, что я уже нашел к ней подход…
– Да какой еще подход! – возмутился Сергей Иванович. – С ее фокусами к ней каждый день новый подход искать нужно будет. С ней твердость нужна.
– Сергей Иванович, – тут же отозвался я, – а Вы не хотите предположить, что у нее тоже твердый характер может быть? Она ведь – Ваша дочь, в конце концов…
Он моргнул.
– Вот я и говорю, – быстро продолжил я, – что если на нее открыто давить, она сразу же сопротивляться начнет. Но с другой стороны, – добавил я, вспомнив, с кем говорю, – насчет твердости я с Вами согласен. В споре с ней свою точку зрения упорно нужно отстаивать – но аргументировано – тогда она соглашается.
– А что, уже приходилось… отстаивать? – Впервые он глянул на меня с интересом.
– Приходилось, – буркнул я. Приходилось – как же! Тут каждый день… приходится – и упорно, и аргументировано, и не всегда успешно. Без рычания, бывает, не обойдешься. Но ему об этом знать необязательно. Он хочет знать, справлюсь ли я с его взбалмошной дочерью. Вот пусть и думает, что мне это – раз плюнуть. А с Татьяной мы уж как-нибудь сами разберемся.
– Ну, а что Вы мне все же о материальной стороне расскажете? – Опять сменил он тему разговора. Будем надеяться, что твердость мою он счел удовлетворительной.
– Обеспечить жизнь Татьяны на ее нынешнем уровне я вполне в состоянии, – коротко ответил я, морщась. Черт, придется-таки на эту дурацкую работу ходить! – И капризной Татьяна мне вовсе не кажется…
– А вот кривиться нечего, – жестко прервал меня он. – Я – отец, и мне совсем не все равно, в каких условиях моя дочь жить будет. Ей у нас с матерью никогда ни в чем отказа не было. Наша, наверно, вина, – вдруг добавил он, – что она о трудностях понятия не имеет. Вот Вы говорите, что она умеет будничные невзгоды не замечать. Да она их просто не знала никогда! А столкнется сейчас, неожиданно – куда все романтические настроения денутся!
Так, я прекрасно помню, что с ним спорить не нужно. Я прекрасно помню, что на любое прямое возражение у него своих с десяток найдется. Я прекрасно помню, что он – человек практический и материальную основу жизни считает… основой.
Но я не буду сейчас ему поддакивать!
– Сергей Иванович, насколько я понял из Ваших слов, – твердо начал я, – вы с Людмилой Викторовной не всегда жили в таком достатке, как сейчас.
– Да уж, – кивнул он, – мы с нуля начинали. Две комнаты в общежитии – и это мне еще две, как начальнику участка, дали! Я на стройке с утра до вечера пропадал, да в выходные – подработка на мелких ремонтах… Мы в отпуск впервые поехали, когда Татьяне четыре года было – решили ребенка хоть на недельку к морю вывезти. Она этого всего не помнит, конечно. Мать над ней, как квочка, всю жизнь тряслась…
– А часто вам с Людмилой Викторовной ссориться приходилось? Что денег не хватало? На отпуск, например? – спросил я.
– А когда же нам ссориться было? – Он искренне удивился. – Люда всегда знала, что у меня в голове ничего, кроме семьи, нет, да и она с самого начала только на дом и была ориентирована. Нет, не ссорились мы. У нас цель была общая – жизнь себе достойную построить…
– Сергей Иванович, так дайте же вы и нам с Татьяной общую цель себе поставить и воплотить ее совместными усилиями! – воскликнул я.
– Совместными усилиями, говорите… – задумчиво произнес он.
– Сергей Иванович, можно, я Вас попрошу? Можно, Вы ко мне на «ты» обращаться будете? – вырвалось у меня неожиданно для меня самого.
Он опять хмыкнул, но уже со смешком. Настоящим. – Ну, ладно. Мне так тоже проще будет – а то я на стройке Выкать не привык. Так вот – совместными усилиями, говоришь…
