Текст книги "Черное солнце"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Кроме этого конверта и рассказа Инны Петровны о визите некоей странной дамы в белой куртке – больше ничего.

Дама в белом… Считай, женщина в белом! Просто Уилки Коллинз, да и только!

Так вот, кроме этого визита и конверта, собственно говоря, больше никаких зацепок.

Но конверт – с адресом. И, значит, есть куда двигаться. Возможно, адрес не имеет никакого отношения к смерти Геннадия Геца. А возможно…

В любом случае, не побывать в Амстердаме, имея шенгенскую визу, невозможно.

* * *

Аня вышла на ночную улицу Линибурга подышать.

Пряничный городок, как и полагается порядочному немцу, в одиннадцать вечера уже исправно спал. Аня прошла по безмолвной улице и, вдруг улыбнувшись, замедлила шаги. Из пряничного домика с опущенными ставнями, возле которого она остановилась, доносилось могучее бюргерское похрапывание…

Город Гаммельн, славный город Гаммельн… Ну в точности! Цветаевский!.. Крепкий сон, как признак чистой совести…. И такая вот тишина, что редкий прохожий слышит храп честного бюргера…

Тишина. Звездное небо…

Аня решила присесть за стол уютного ресторанчика рядом с отелем. Терраса ресторанчика была пустынна и темна. Но стоило Светловой пристроиться на уютной скамеечке, как в ту же секунду вспыхнули фонари, ярко и внезапно осветив припозднившуюся гостью, зажурчал фонтан.

Посмотрела на звездное небо, называется!

* * *

За завтраком Аня постаралась расспросить Инну по программе-максимум.

– Рассказать о муже? Ну что ж…

Инна Петровна вдруг застыла с половинкой грейпфрута над соковыжималкой.

– А ведь вы знаете, Аня.., пожалуй… Пожалуй, что я не так уж много о Геннадии и знаю.

– То есть? – удивилась Светлова.

– То есть я, конечно, знаю о нем очень много.

Можно даже сказать, что – все. Ведь мы жили душа в душу, ничего не скрывая друг от друга. Но, видите ли, все эти знания относятся к нашей совместной жизни последних лет. То есть я знаю о нем все, но только с того момента, как мы познакомились и поженились.

– Это был первый брак?

– Нет… Собственно, и познакомились мы с ним в такой момент, когда каждый из нас как бы зачеркнул то, что произошло с ним раньше, и готовился начать новую жизнь.

– Он что, развелся?

– Да, Геннадий был разведен… И собрался уезжать из России. Предложил мне выйти за него замуж и поехать в Германию.

– И вы сразу согласились?

– Мы оба уже были не молоденькими и оба понимали, чего хотим. Долгого периода ухаживаний не было. Но, понимаете, именно потому, что у него это был не первый брак и у меня тоже, у нас возникла некая джентльменская договоренность, что мы начинаем все с нуля. И, стало быть, о предыдущей жизни – ни слова, ни воспоминаний, ни вопросов. Как будто прежде ничего не было. Чтобы, знаете, не беспокоили тени прошлого, не бродили по ночам…

– Тем не менее получается, что они побеспокоили.

– Кто?

– Тени…

– Да, пожалуй. Эта женщина, когда я вспоминаю ее силуэт, удаляющийся по улице, больше всего похожа именно на такую тень, явившуюся словно из небытия. Да, этот странный, тающий в сумерках силуэт выглядел пугающе. Или это мне уже сейчас так кажется, после того, что случилось потом.

– Что же в нем было странного?

– Не знаю… – Гец задумалась.

– И все-таки?

– Да ничего… Вроде бы самый обычный… Ничего странного! А я все-таки почему-то подумала тогда: странный. Может быть…

– Да?

– Может быть, решительная походка, напоминающая мужскую… Так что даже можно ошибиться, женщина это или мужчина.

– Но вы все-таки сразу решили, что женщина…

– Да нет… Если вспомнить поточнее… Сначала я просто спросила Геннадия: кто она? А он ответил: гостья.

– Вы думаете, что это была какая-то его прежняя женщина? И она – если, разумеется, предположить, что действительно совершено преступление, – явилась, чтобы отомстить, разрушить его новую счастливую жизнь? Жизнь, в которой ей, так сказать, не было места?

– Э-э.., не думаю! – Инна Петровна решительно нажала половинкой грейпфрута на соковыжималку. – Видите ли, Геннадий Олегович был человеком, словно созданным для этой страны.

Инна Петровна кивнула за окно, на благополучный Линибург.

– Его первый брак мог оказаться неудачным…

Но не мог же он быть безумным.

– Вот как? Даже в юности? Неужели такое не случается?

– Да, представьте! У Геннадия, полагаю, не могло быть никакого романтического бреда. И такое предположение – ревнивая мстительная женщина.., этакая, знаете, мексиканская страсть.., как-то несовместима с характером моего мужа. А уж со здешним пейзажем и подавно. Представить, что сюда явится безумная ревнивица и начнет разыгрывать бразильские страсти… Он что же, с ней переписывался? Как она сюда попала? Ну, нет… Знаете, здесь стиль жизни совсем иной.

У меня одна приятельница вышла замуж за немца.., живет тут, неподалеку. Так вот представьте…

Она как-то раз раскапризничалась и решила повыяснять супружеские отношения. Ну, знаете, как это у нас принято… «Может быть, мы ошиблись, дорогой… Может быть, я напрасно вышла за тебя замуж… Может, мы поторопились и, может быть, нам следует расстаться?..» Вечное наше «может быть»…

Но она забыла, что он немец и что для него одно из двух: или может, или не может! Знаете, что он сделал?! На следующее утро после этого разговора отправился в официальные инстанции выяснять, каков порядок расторжения отношений. И что нужно сделать, чтобы расстаться. Дама струхнула. Она-то надеялась, что супруг станет разубеждать, уговаривать: «Как же так, дорогая? Ну что ты, разве так можно?» – и тому подобное…

Так вот, Геннадий очень подходил для этой жизни. Вокруг него не было никогда никаких недоговоренностей, неопределенности… Все очень четко.

Посмотрите, как расставлена эта посуда! Словно по пунктиру… Видите, как расположены эти коттеджи в городке? В идеальном порядке. Если вы открываете кран, из него льется вода. Всегда! Потому что это кран. И другого не дано. А если вода не полилась, значит, это не кран, а крючок для шляпы.

– Да, но эта женщина.., со своей мексиканской страстью.., она могла не знать.., и она сама, может быть, совсем иная…

– О, я думаю, что даже в юношеском пылком угаре он не выбрал бы ничего подобного! С определенного сорта людьми определенного сорта вещи просто никогда не могут случиться. Вся эта романтика и страсти происходят с другими.

– Вот как? Ну что ж… Нам только остается выяснить: относится ли все вышесказанное к той женщине, которая написала ему письмо из Амстердама? – Аня протянула собеседнице чуть обгоревший конверт. – И не есть ли это одно и то же лицо? Как, вы думаете, туда удобнее добраться?

– В Амстердам?

– Именно.

* * *

После страшной жары, как и полагается, разразилась гроза.

Анна и Инна Гец мчались в маленьком Иннином автомобильчике по автобану. А справа и впереди сверкали молнии. Кроме того, молниями же проносились, параллельно, справа, по железной дороге скоростные серебристые, как молния, поезда. Десять секунд – и вот он исчез из виду! Задерживаясь в поле зрения чуть дольше блеска молнии…

В сочетании с грозой – зрелище феерическое!

Разразившаяся по дороге из Берлина в Амстердам гроза заставила даже водителя большегрузного рефрижератора, всю дорогу ехавшего параллельно, спрятать высунутую из окна ногу в белоснежном – по-немецки! – носочке.

Видно было, что идеальные дороги вообще расслабили европейских дальнобойщиков донельзя.

Чего они только не делали! Разве что не спали и не читали за рулем. Самый забавный из них ехал, пока не начался дождь, вот так – высунув из окна машины ногу.

«Да, это тебе не родная сторона, – думала Светлова, – где, подпрыгивая и дребезжа на бетонке, надо все время сидеть, вцепившись в руль, и, не отрываясь, вглядываться в дорогу, ожидая какой-нибудь гадости-сюрприза… Или подвоха…»

«Ожидание подвоха – вообще отличительная сторона нашей жизни», – с грустью думала Аня. Ну, нельзя у нас двигаться по жизни вот так, безмятежно пошевеливая пальчиками в белоснежном носочке…

Впрочем, Гецы вот уехали… И оказалось, что и тут-, в Европе, расслабляться никак нельзя… Но, может быть, их просто что-то догнало? Смерть вдогонку? Или нет?

* * *

– У вас есть зонт? – волновалась Инна Гец.

– Увы… – Аня вздохнула, и не столько по причине зонта, сколько по поводу своих невеселых мыслей.

– Плохо! В Амстердаме всегда дождь. Сколько я там ни бывала, всегда.

* * *

Но как раз в Амстердаме на этот раз дождя не было. По дороге бушевала гроза, а над городом висела теплая нагретая дымка.

– У меня тут живет хороший приятель, – предупредила Гец. – Он нам поможет сориентироваться. Хорошо говорит по-русски. У него жена была из СНГ. Неудачный брак, но – ирония судьбы – без русских он с той поры не может… Чем-то мы его заразили.

И Аня быстро поняла чем.

В промежутках между краткими экскурсами в историю своего города и рассказа о достопримечательностях Иннин приятель, Карл, успел поведать о своей полной бурных событий жизни. Например, о каком-то крутом бизнесе, в котором ему довелось участвовать. Намекал на не менее крутые связи.

Фразы «мы с Володей Гусинским.., мы с Борей Березовским…» сыпались как из рога изобилия! «Но потом я решил уйти из бизнеса…»

Словом, вместо скромной голландской сдержанности Карл – как в том анекдоте – «растопыривал пальцы» и изображал из себя крутого бизнесмена, не хуже какого-нибудь подвыпившего москвича.

Все это очень противоречило образу «типичного голландца», который сам Карл обрисовал так:

– Знаете, мы, голландцы, живем в тисках своей религии. Протестанты! Это значит, что нужно много работать и мало тратить. Считается, купил «Мерседес» – дьявол уже близко!

– Карл, не отвлекайся! – прервала его словесный поток Инна. – У нас важное дело!

– О! – Карл мельком взглянул на адрес, списанный Светловой с обгоревшего конверта. – Это домбаржа. Очень изысканное место!

* * *

Домики-баржи, которыми были уставлены тесно, один к одному, каналы Амстердама, придавали городу удивительное очарование.

Баржу Марион Крам они отыскали быстро, ловко лавируя на крошечной Инниной машинке, идеально подходящей для тесноты амстердамских улиц.

Но им никто не открыл – скромный домик-баржа не подавал признаков жизни.

Зато на соседней кто-то упражнялся на саксофоне.

Они долго пытались привлечь к себе внимание.

Наконец этот «кто-то» недовольно прервал свои занятия. И, оказавшись при ближайшем рассмотрении довольно мрачным молодым человеком, хмуро ответил, что не интересуется жизнью своих соседей и потому полезным быть никак не может.

– Знаете, творческие люди, особенно музыканты, именно потому и выбирают баржи, чтобы им никто не мешал и они никому не мешали; выбирают такое жилье именно из-за уединенности… – извиняющимся тоном попытался объяснить свою нелюбезность саксофонист.

– Понимаю! – Аня кивнула. И вправду, мрачно-тоскливый его взгляд явно давал понять: «Уже и тут достали! С суши на воду перебрался – и тут покоя не дают!»

Саксофонист – понятно. Но почему такое место для жительства выбрала та, которую они намеревались проведать?

Вряд ли они узнают об этом, не повидав ее.

– Может быть, она уехала и скоро вернется?

– Может быть.

Но вечером, когда они, погуляв по городу, вернулись к дому-барже, им опять никто не открыл.

На следующий день повторилась та же история.

Кратко посовещавшись, они решили, что ждать далее не имеет смысла.

– Может быть, хозяйка в отпуске. Все-таки сейчас летнее время…

– Возможно.

– Я буду следить и, как только она появится дома, дам вам знать, – пообещал на прощание Карл.

И Аня с Инной Гец отправились обратно в Берлин.

* * *

Ночью город Амстердам освобождался от грязи.

А поскольку большую часть его площади занимали каналы, то очиститься для города – означало поменять в них воду… Лозунг «Чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят!» не казался голландцам убедительным. Они предпочитали просто как следует убираться.

Город же предпочитал не следить за своими многочисленными вольнолюбивыми гостями и не омрачать их пребывание окриками «Не мусорить!», штрафами и контролем… Завсегдатаи его кафе-шопов вольны были делать все, что заблагорассудится, или почти все.

Но ночью городу нужно было привести себя в порядок перед новым днем.

И его многочисленные шлюзы работали изо всех сил, перегоняя воду каналов, замусоренную и застоявшуюся, в море, набирая вместо нее свежую, чистую, морскую.

Вода опускалась и поднималась, унося с собой следы дневных городских происшествий. В эту ночь темная, почти черная ее масса тащила за собой в открытое море тело моложавой светловолосой женщины.

Возраст неопределенный. На вид не старая. Но, как известно, моложавость – лишь маска молодости.

Впрочем, о ее лице судить было трудно: страшным, просто зверским ударом оно было превращено в кровавое месиво.

К тыльной стороне сжатой в кулак ладони прилипли остатки раскрошенного крекера.

От трупа, несмотря на пребывание в воде, исходил слабый, едва уловимый, но все-таки ощутимый запах миндаля. Женщина, судя по всему, следила за собой при жизни. Была ухоженная: на руках сохранился аккуратный маникюр.

* * *

Звонок Карла настиг Анну, едва она переступила порог своей московской квартиры.

– Есть новости! – сообщил он с места в карьер.

Оказывается, за то время, что Светлова добиралась из Амстердама в Берлин, а потом в Москву, голландская полиция выловила из воды тело Марион Крам.

Она была голландской подданной. Моложавой привлекательной женщиной сорока трех лет с признаками насильственной смерти.

Карл прочел об этом в газетной криминальной сводке и тут же позвонил Анне в Москву.

К сожалению, ничего сверх того, о чем было написано, он сообщить не мог: голландские полицейские не болтали направо и налево с кем попало об обстоятельствах столь тяжкого преступления.

Правда, из газеты милейший Карл также узнал, что амстердамская полиция разыскивает русскую – предположительно туристку, – посетившую Крам незадолго до того дня, как ее тело было выловлено из воды…

Близкие соседи – очевидно, другие, более словоохотливые, чем мрачный саксофонист, – сообщили репортеру криминальной хроники, что видели и слышали, как в своем маленьком садике на барже Крам разговаривала с кем-то по-русски – это был некий силуэт в белой куртке с низко опущенным капюшоном.

– Как соседи поняли, что это женщина? Почему так решили? – спросила Анна.

И далекий голос Карла, хмыкнув, пояснил в трубку:

– Когда гостья уходила, Крам будто бы пробормотала на голландском языке:

– Идиотка!

* * *

– Ну, как поездка? – поинтересовался у жены Петя Стариков.

– Замечательно! Германия – прекрасная страна. Мощная, красивая, все наилучшего качества, и населяют ее очень милые, воспитанные и славные немцы. Да, по-моему, нынешние европейцы – это просто хорошие люди.

– Хорошие – это какие?

– Хорошие – это не глупые, не завистливые и не хамоватые. Достаточно обладать перечисленными качествами, и получается хороший человек.

– Ну, я рад за европейцев.

– А вот Амстердам немножко замусорен, но это, видишь ли, философия города.

Петя с нескрываемым интересом взглянул на жену:

– А ты и в Амстердаме успела побывать?

– Нет! Мне рассказывали, – спохватилась Светлова. – Я только хотела туда попасть! Ну, там ведь рукой подать…

Аня малодушно опустила подлинные, не экскурсионные цели своей поездки.

Откуда все-таки в ней этот ужасный авантюризм и неприличный азарт? Анна даже пыталась как-то найти этому объяснение… Корни искала, как и полагается, в своем детстве. Некоторые эпизоды и впрямь тянули на объяснения. Особенно с игрушечным кроликом.

Однажды в одном из автоматов, перед сеансом в кино, она выиграла кролика. Никому из столпившихся вокруг, жарко дышащих и ревниво наблюдающих за происходящим дошколят микрорайона не удалось… А ей, Светловой, удалось. При этом было понятно, что это фантастическая, ничем не объяснимая «просто удача». Обыкновенное, так сказать, чудо. Кролик уже почти сорвался с крючка и полетел вниз, обратно, в кучу никому никогда не достающихся призов, но в последний момент каким-то невероятным образом изменил траекторию полета и попал точно в желоб, выкидывающий выигрыши наружу. А уж оттуда прямо в руки счастливице. Аудитория ахнула. Анна схватила кролика за уши, прижала к груди и почему-то побежала. Хотя была «домашней» девочкой, у которой никогда никто ничего не отнимал – ни одноклассники, ни дворовые недоброжелатели, ни уличные, специализирующиеся на карманных деньгах малолетние ровесники-рэкетиры.

Но тут она схватила и побежала. Наверное, таково инстинктивное отношение к удаче – уберечь ее.

Кролик был, в общем-то, никудышным: розовым, трехкопеечным, но Анна не расставалась с ним ни на минуту дня три. Потому что кролик – это и было материализовавшееся везение. Розовое трехкопеечное, но везение. И Анна просто еще не знала, что полагается делать, когда на тебя сваливается розовый нежданный, негаданный кролик, то бишь Госпожа Удача…

«Тебя ждет судьба героев Достоевского, – прокомментировала событие бабушка. – С этого все и начинается: азарт, игральные автоматы, сумасшедшая, ничем не заслуженная удача, желание повторить легкий успех, опасное представление, что в жизни можно достичь чего-то без труда…»

Бабушка была сторонницей строгих правил в жизни и воспитании и ни в каких рыбок, вытащенных из пруда без труда, тем более золотых, не верила.

Другие родственники, представлявшие более легкое, «метафизическое» отношение к жизни и считавшие, что не все поддается логическому объяснению, заметили по поводу кролика: "Может, ребенок одарен способностью выигрывать в лотерею?

Это ведь тоже природный дар…"

Позже, повзрослев, Анна поняла: это неплохо, когда каждый говорит свое… Хорошо, когда человек может услышать разные мнения.

Но бабушка, очевидно, была права насчет азарта…

Сейчас, разговаривая с мужем, Светлова поймала себя на укоренившемся в ней за последнее время двоедушии.

Очевидно, это можно было уже квалифицировать даже как сознательную – ну, ладно, пусть полусознательную! – коварную тактику. Она сообщала Петру о том, что ввязалась в расследование на той стадии, когда уже извлечь ее из «процесса» было практически невозможно.

К тому времени, когда она поставила мужа в известность, развитие событий дошло уже до необратимого состояния – до того «интересного» момента, когда Анна вынуждена была защищаться, убегать или нападать. То есть у нее уже не оставалось выбора, действовать или отойти в сторону.

Однако удивительно, что обычно бдительный Петр теперь вовсе не выказывал желания ловить жену на слове и вообще – вникать в подробности. Он больше помалкивал, помалкивал и выглядел опасно задумчивым.

Наконец этому нашлось объяснение.

– Вот, Аня. А я тоже собрался в дорогу…

– Это как?!

– Да, и скажу сразу и честно… Отказаться от предложения у меня не хватит духу. Я очень хочу поехать и очень хочу этой работы. А ехать нужно пока одному.

– Понятно! Если не секрет, куда?

Впрочем, что было спрашивать: на земном шаре была только одна страна, от поездки в которую Стариков не смог бы отказаться даже под угрозой развода.

Компания, в российском филиале которой Петя работал, наконец построила в Южной Африке свой автомобильный завод, и Старикову открылся шанс – участвовать в продвижении продукции на рынке, давно захваченном конкурентами компании.

Это было почти что дохлым номером в стране, традиционно ориентирующейся на «БМВ»… Ну да, чем трудней задача, тем почетнее!

Петя не мог отказаться от шанса. Эта страна притягивала его как магнит, несмотря на все сложности текущего политического момента и страдания белого населения. Ну, впрочем, это для тех, кто понимает.

Что делать, Стариков никогда не мог устоять перед красотой.

А от мужа Аня знала, что, например, в бурском языке «африкаанс» слов, предназначенных для описания красоты пейзажа, реки, неба, восхода, заката, океана, больше, чем даже в «великом и могучем» русском.

Так много, как в ни каком другом языке! Потому что и красоты эти южноафриканские пейзажи такой невероятной, какой больше нигде, наверное, нет на свете.

И Петя уезжал жить и работать среди этих пейзажей.

А Светлова оставалась.

Глава 2

Адвокаты инюрколлегии славились тем, что помогали родственникам представителей криминалитета без особых проблем добраться до счетов, которые погибшие в разборках бандиты оставляли в зарубежных банках. Адвокаты действовали умело и довольно быстро. Говорили, что для них почти не существует ничего невозможного. Об этом слагались легенды, что и подвигло Светлову на визит к господину Фонвизину.

Леонтий Фонвизин пристально, но вполне деликатно оглядел посетительницу:

– Вы что же, ее дочка?

– Нет.

– Внучка?

– Нет.

– Близкая родственница?

– Нет.

– Очень-очень дальняя родственница?

– Нет!

– Трудно доказываемая степень родства?

– Нет.

– А кто же?

– ?!

Леонтий лишь приподнял краешек брови, что свидетельствовало о высшей степени невозмутимого адвокатского удивления.

* * *

И Аня принялась объяснять свою необычную просьбу.

– Я ведь не претендую на наследство Марион Крам. Но, представляя меня как наследницу со спорными, не доказанными правами, вы могли бы раздобыть необходимые мне сведения об этой самой Марион Крам. Кто она? Откуда родом?

– Назовите хоть одну причину, которая могла бы подвигнуть меня взяться за это сомнительное поручение.

– Пожалуйста! Это гонорар. Назначенный вами гонорар, разумеется.

– Ну что ж…

Они расстались с Фонвизиным – пока! – обоюдно довольные друг другом.

Светлова хотела выяснить, каким образом была связана с Марион Крам «женщина в белом»? За что убила ее? Но для этого, как минимум, не мешало выяснить, кто была сама эта Марион Крам.

Получить сведения из Голландии иначе чем через адвоката инюрколлегии не представлялось возможным.

* * *

– Кофе? Чай?

– Кофе и чай. И что-нибудь поесть.

Молодой человек, которого Анне порекомендовал капитан Дубовиков, так стремительно проглотил изящные бутербродики с бужениной и карбонатом, что Светлова и мигнуть не успела.

«Отлично! – вздохнула Анна. – С такими сотрудниками я, пожалуй, разорюсь, а не заработаю».

– Может, вам и картошки пожарить? – на всякий случай поинтересовалась Анна.

– Можно, – с готовностью согласился протеже капитана Дубовикова.

– Но чуть позже, хорошо? – с надеждой спросила Аня. – Сначала поговорим?

– Валяйте! – Ее собеседник оказался покладистым.

* * *

Молодого человека звали Егор Ладушкин.

Обстоятельства, в результате которых сей субъект возник на пороге ее квартиры, были следующие.

За то время, пока Светлова вернулась в Москву, произошло не так уж и мало. Инна Гец, например, очень тщательно выполнила ее поручение.

Дело в том, что перед расставанием в Германии Аня попросила ее очень внимательно пересмотреть и разобрать все бумаги Геннадия Олеговича. И если вдруг случится так, что Инна наткнется на какие-то записи, которые поставят ее в тупик…

– То есть я не буду понимать, о чем идет речь, так? – уточнила Инна Петровна.

– Да.

– И что тогда?

– Тогда вы обязательно сообщите об этом мне.

– Значит, вы не отказываетесь от расследования, Аня? – обрадовалась Гец.

– Посмотрим, посмотрим! – уклонилась тогда от прямого ответа Светлова.

Даже если Инна ничего не найдет, это как-то отвлечет ее. Кропотливая работа и какая-то цель, в данном случае – самая оптимальная: «она помогает найти убийцу мужа». А сама Инна переживет период стресса. «Без длительного промежутка времени тут не обойтись, есть вещи, которые лечит только время» – так решила тогда Светлова.

И вот недавно Инна Гец позвонила Ане и продиктовала записи, которые ее «поставили в тупик».

– Я не могу понять, кто они, эти люди? Это не клиенты. Не пациенты. Не соседи, не друзья, не сотрудники, не знакомые… Я их не знаю…

По сути же, это было не что иное, как список из трех фамилий и трех адресов.

Этот список, возникший в поле зрения благодаря разысканиям Инны Гец, не оставлял сомнений: коли хочешь разобраться, все эти адреса придется объехать…

Если Светлова будет это делать одна – уйдет уйма времени!

Да к тому же там были обозначены такие медвежьи углы, в которые – Аня это понимала! – и добраться-то будет непросто. Не говоря уже о том, что список в основном состоял из мужских имен. А с мужчиной потолковать, в общем-то, кто может лучше всего? Конечно же, мужчина, а не какая-то там особа женского пола, возникшая внезапно на пороге.

Но главное – объем работы.

Конечно, Светлова займется этим, но нужны еще люди.

Ее телефонный разговор со старым приятелем, капитаном Дубовиковым, в общем-то, сводился к тому, что Аня попросила его поучаствовать в общем деле.

– Понимаете, товарищ капитан, нужны крепкие мужские плечи для исключительно оперативной, чисто сыскной работы.

Но капитан оказался страшно занятым.

– Вам что же, помощник нужен?

– Получается, что так. Помощник или сотрудник. Назовите, как хотите, но одной мне не справиться.

– Вот как?!

– И желательно, чтобы этот человек был с чисто ментовским взглядом на жизнь, – попросила Светлова. – Мне самой этого качества явно не хватает.

А иногда это бывает очень полезно для работы.

– «Чисто ментовский» – это, разрешите уточнить, что означает? – осторожно поинтересовался капитан Дубовиков. – А то я вдруг подумаю, что вы мне льстите.

– Ну, это когда у индивидуума такая перед глазами картина мира, что все, кто не в погонах, – потенциальные подследственные. А если кто-то еще не задержан, то это исключительно временное состояние.

– Ну-ну! Умеете вы, Анна Владимировна, сказать человеку приятное. Спасибо.

– Да не за что.

– То есть если Шекспир сказал, что «весь мир – театр», то милиционер Дубовиков, вы полагаете, должен выдать нечто вроде: «Весь мир – изолятор временного содержания…»?

– Умри, лучше не скажешь! И, заметьте, не я озвучила эту интересную мысль.

– Значит, в одиночку силенок не хватает?! Спасовала?! Кишка тонка?! – тут же отплатил ехидно капитан.

– Фу ! Какая еще «кишка»? О чем это вы? Оставьте эти свои народные прибаутки. Просто, увы, я не обладаю свойством без раздумий, на уровне инстинкта, вцепляться в загривок. Мешает свойственная нормальному человеку вера в презумпцию нсвиновности. Это не значит, что я не справлюсь с расследованием, – нахально блефуя, возразила Светлова. – Понимаете, как говорил один мой знакомый, интеллигентный человек может все, если обстоятельства потребуют. Построить дом, подоить козу… Он решит проблему с помощью интеллекта.

Может, он сделает все не так быстро, как тот, кто всю жизнь возится с пилой и рубанком и доит козу, но все-таки в итоге сделает.

– Ваш знакомый имел в виду Робинзона Крузо?

– Нет, он имел в виду себя.

* * *

Следствием этой словесной перепалки с капитаном Дубовиковым и стало появление в Анином доме Гоши Ладушкина, детектива агентства «Неверные супруги».

Капитан, как это уже не раз бывало, помог Светловой и прислал человека, которого – это можно было и не уточнять! – он явно считал подходящим и, разумеется, надежным.

Гоша явился на переговоры со Светловой и готов был с ней сотрудничать. Дело в том, что слежка за неверными супругами, как объяснил Гоша Анне, стала его порядком доставать: Егору хотелось, и это естественно, профессионального роста.

Однако от перспективы роста, которую предложила ему Светлова, детектив Ладушкин, несмотря на то что работа в агентстве приучила его ничему не удивляться, немного опешил.

– То есть… Если я правильно понял то, как вы описали ситуацию… Вы хотите сказать, что некая женщина в белом пришла, поговорила – очень недолго! – с мужем вашей клиентки и человек умер?!

– Да. Все было именно так.

– То есть можно даже считать – пришла, посмотрела – и клиент готов?

– Совершенно верно!

– Тогда… Тогда вопрос: как она это сделала?

– Вся загвоздка именно в этом вопросе.

– Но она должна была хоть что-то сделать.

– А она ничего не сделала.

– И Гец просто заболел и умер?!

– Ну да… Если не считать того обстоятельства, что она ничего и в самом деле не сделала.

– Но чудес не бывает. Дама случайно не угостила его отравленной конфеткой?

– Нет.

– Но она все-таки вошла в дом и…

– Ну и что?

– Куча вариантов!

– Ну, ну… Слушаем!

– Аэрозоль…

– Дама была – извините, что цепляюсь к мелочам! – не в противогазе. И находилась с Гецем в одной комнате.

– Может быть, она его просто заразила?

– Ну да! Какая-нибудь мстительная пациентка, умирающая от неизлечимой болезни.., своим тлетворным дыханием!

– Вот именно! Может, она его и вправду просто заразила. Не будем забывать, ведь Гец был по профессии врач.

– А может, какое-то кодирование? То есть, я хочу сказать, вываливайте все, что приходит в голову.

Но поскольку в голову ничего путного все равно не приходит…

– А что? Давайте, валяйте! Когда нет никаких версий, это бывает иногда продуктивно. Например, условные слова.

– И запускается какой-то процесс, ведущий к летальному исходу? – уточнила Светлова.

– Например, как это часто бывает в таких случаях, человек выпрыгивает из окна..

– У Гецев одноэтажный коттедж.

– Хм…

– Да, проблема… Человека кодируют на выпрыгивание из многоэтажки, а он переезжает в сельский домик…

– И тем, кто кодировал, надо на ходу перестраиваться.

– Все? – поинтересовалась Светлова.

– Что «все»?

– Я имею в виду вашу «кучу вариантов»?

– Ну, пожалуй, все.

– Н-да, кучей это вряд ли назовешь.

– Тогда, если нет никаких разумных объяснений случившемуся, ничего другого не остается…

Эту женщину надо найти!

– Отличная идея! Мне бы тоже хотелось. Ничего проще: найти и просто спросить: мадам, как вам это удалось? Остается пустяк: найти!

– Все-таки в этом ее посещении есть что-то в высшей степени странное.

– В «высшей»? В смысле, потустороннее? Женщина-зомби?

– Ой, ой, ой! – Ладушкин сморщился. – Ну, это уж слишком! Это уже даже не кодирование… Это вообще полная чушь!

– Не верите?

– Не верю.

– Ладно, Константин Сергеевич Станиславский.

Я вот не отмела с порога ваши безумные предположения. Насчет «мстительной пациентки», «тлетворного дыхания» и.., этих…. «условных слов»… Однако, если ваша роль будет сводиться только к критике и утверждению «не верю»…

– Увидите, я буду конструктивен.

– Примем все-таки версию зомбирования…

– Примем, – без особого энтузиазма согласился Ладушкин. – Кстати, если уж берем такие, с позволения сказать, версии, то нет ничего проще! Пришла дама-зомби, нехорошо поглядела на Геннадия Геца и таким образом навела на клиента порчу. Вынула душу. Забрала с собой. Ушла. И все. Готов! И нет проблем… Что тут нам с вами голову-то ломать?

– А что.., неплохое объяснение!

– Однако я лично не готов рыскать по следам неизвестно кого, то ли зомби, то ли привидения. Для такой работы вам нужен и сыщик-зомби. Оттуда, из потустороннего мира. А у нас в агентстве «Неверные супруги» все, знаете, очень реальны: натуральные бабы-потаскушки, натуральные мужики… – Ну, хорошо, хорошо, Георгий! Мы ни в коем случае не будем пренебрегать вашим ценным опытом, накопленным в этом замечательном агентстве, где все такое натуральное.