Текст книги "Черное солнце"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Мания и болезнь.

– Понимаете, один из главных признаков анорексии – это потеря адекватной самооценки. Заболевшие девочки, даже при полной дистрофии, не замечают своего истощения. Напротив, они находят, что их тело огромно и ужасающе. Когда врач предлагает такой девочке нарисовать свой портрет, глядя на себя в зеркало, на бумаге, представьте, появляется некто, раза в три превосходящий по объему оригинал.

При этом для таких больных характерна фантастическая физическая гиперактивность. Они занимаются физическими упражнениями несколько часов в день, могут полдня гулять с собакой. Даже уроки такие школьницы делают стоя, а утром вскакивают ни свет ни заря. И как вы думаете почему?

– Почему?

– Чтобы поменьше лежать в постели. Причем такое поведение типично для всех страдающих нервной анорексией. При этом даже врач не понимает, откуда у такой девочки берутся силы: она кажется поистине двужильной. И у нее всегда отличное настроение.

– Они чувствуют себя при этом сильными, не так ли? Способными достичь любой поставленной перед собой цели?

– Да! В общем, да. Они чувствуют себя очень сильными и душой, и телом. Уверены в себе и своей правоте. Они восхищаются собственной силой воли!

В них словно вставили мотор, и, поверьте, психотерапевту очень непросто одержать верх в этом поединке с пациенткой.

– Ну, так.., можно только мечтать о таком состоянии?

– Да, отличное настроение у девочек сохраняется постоянно. Пока не начинаются обмороки.

– Обмороки?

– Да, они неизбежны.

– Но существует ли вероятность выздоровления?

– В принципе да. Но, знаете, с такими больными необходимо буквально нянчиться. Тут и лекарства специальные, и психотерапия, и особый режим питания – минимум раз шесть в день. Так, чтобы желудок постепенно привыкал к приему пищи.

– Желудок у котенка меньше наперстка? – грустно усмехнулась Аня.

– Да, у них не меньше, конечно. Но забыл бедолага-желудок о том, что такое хорошая отбивная. Это точно! Плюс к этому шестиразовому питанию необходим особый питательный коктейль. Его нужно пить в промежутках между приемами пищи.

– То есть больную нужно просто как следует кормить?

– Самое сложное тут – добиться того, чтобы пища действительно была съедена. У нас в клиниках это контролируется. Ну, знаете, наша российская привычка – сажают на виду и следят, чтобы не прятали куриные ножки по карманам. Хотя, как вы понимаете, уследить, если человек категорически не хочет есть, необычайно трудно. А в клинике, где лечатся такие больные, у них существует взаимовыручка. Одна отвлекает надзирающего, а другая в это время жульничает с едой. Лишь бы не есть! Прячут еду, выбрасывают…

Западные специалисты при лечении придают особое значение совместным трапезам. Хитрость в том, чтобы за столом было уютно, весело, чтобы было приятное общение, чтобы хотелось и приятно было посидеть за столом… Это называется формировать у больных «привычку к кутежам».

– А что же эффективнее?

– Ну, в общем, подходы тут самые разные. Некоторые психиатры считают, что с такими больными нужно, например, как можно меньше говорить о еде. Упоминание о ней вызывает у иных настоящую агрессию: неприятная, так сказать, тема для разговора.

– В общем, хлопот с такими хватает?

– Еще сколько! Нужно, кроме всего прочего, избавиться, а попросту выбросить – а это, сами понимаете, непросто! – их узкую одежду, узкие юбки, джинсы, ради которых, собственно, пациентка и стремились сбросить лишние килограммы. Иначе возможен рецидив…

Нужно все время принимать лекарство, а кому-то из близких следить, чтобы еда попадала в рот, а не в специальные потайные пакетики, которые хитрюги носят при себе.

– Неужели таких больных много?

– Представьте, больше, чем может подумать человек, незнакомый с проблемой! Родителям надо быть начеку.

Среди патологий подросткового и юношеского возраста, по правде сказать, нервная анорексия на первом месте.

Сегодня от этой болезни гибнет не меньше людей, чем раньше уносила чахотка. Причем многие так никогда и не узнают, как называется эта болезнь, стоившая им жизни. Девять из десяти жертв анорексии – женщины.

В юности, знаете ли, многие недовольны своей внешностью… Но это заболевание – все-таки удел обидчивых, застенчивых, закомплексованных. Достаточно одного обидного слова, намека на то, что они неуклюжи, как уже начинает казаться, что они смешны, плохо сложены и окружающие только и заняты тем, что обсуждают их недостатки.

– Мне рассказывали, что в частных школах на Западе – это самое страшное прегрешение: если девочку заподозрят в склонности к анорексии, то все она пропала.

– Вы правы… Ведь это, кроме всего прочего, и заразная болезнь, в том смысле, что дурные примеры, как известно, заразительны… Анорексия в западных учебных заведениях, где учатся подростки, считается заразой похуже чумы. Самый восприимчивый к ней возраст – тринадцать-восемнадцать лет.

И такая «голодающая» девочка вполне может увлечь своим примером, втянуть в голодание пару-тройку закадычных подружек. Поэтому администрации школ неумолимы – тут же торопятся избавиться от них.

– Понятно! – вздохнула Аня.

* * *

"Интересно, – думала Светлова, покидая клинику и доктора, – а кто, кстати сказать, Юлин избранник? Можно держать пари, что это не какой-нибудь там скромняга из серии «просто человек» и «главное, чтобы человек был хороший».

Наверняка какая-нибудь заметная птица! И он тоже, скорее всего, «заманчивая цель», которой не прочь добиться многие.

Как это сказал доктор? «Круглые пятерки в школе, к которым она привыкла, не позволяют ей отставать и во всем остальном – в спорте, умении одеваться, внешности и увлечениях».

Именно так доктор и сказал : «и в увлечениях».

И еще он сказал… «Они чувствуют себя очень сильными. Они уверены в себе и своей правоте. Они восхищаются собственной силой воли!»

* * *

– Ладушкин! – Аня ахнула. – Неужели?

– Взял да и залез, – скромно признался Егор. – Прямо к нему в квартиру.

Неискоренимая привычка производить несанкционированные обыски, приобретенная Егором в частном агентстве по слежке за неверными супругами, произвела истинную революцию в Анином расследовании.

– Ладушкин, но как вы могли? Как посмели это сделать?

– Так и смог, – нахмурился Ладушкин. – На то в агентствах и требуются разные специалисты. Разве не такого рода вещи вы имели в виду, когда искали такого человека, как я?! Вы бы ведь наверняка туда не полезли?

– Я?

– Ну, вот и я также подумал: вы не полезете, санкции на обыск никто не даст, а как еще бы я это достал?

Да, что и говорить. В душе Светлова не могла не согласиться. Такие привычки Ладушкина существенно расширяли спектр возможностей их со Светловой новоиспеченного «агентства». Поэтому возмущаться было бы высшей степенью лицемерия А итог несанкционированного обыска, произведенного Ладушкиным, был великолепен: письмо к генералу, в котором его шантажировала Марион Крам!

– Ладушкин!.. Но почему, как ты думаешь, Тегишев его не уничтожил?

– Не знаю.

– Или хотя бы не спрятал как-то похитрее?

– Да, непонятно!

Хранить такую улику!

– Получается, что письмо лежало практически на виду?!

– Получается.

– Словно его кто-то специально так положил. Будто нарочно!

– Но кто?

– Кто-то, кто хотел генерала подставить… В таких случаях других вариантов нет.

– Но кто мог догадаться, что я полезу в его дом?

Даже вы этого не знали.

– Ты прав. К тому же генерал не подследственный и никто его ни в чем не обвиняет.

– Такое можно и подстроить, если кто-то намеренно рассчитывал на обыск.

– Пожалуй.

* * *

Письмо Марион Крам было написано в обтекаемых фразах. Столько тут было умолчаний, что смысл становился понятен только двоим, кто пишет и кому письмо адресовано. Речь идет о каком-то грехе молодости. Преступлении двадцатилетней давности – преступлении, о котором «генерал вряд ли захочет, чтобы узнали все…».

Что за грех? Что за преступление?

Может быть, опять какие-то ложные домыслы?

«Гадости», вроде тех, что пишет Зворыкин?

Домыслы «наугад» того же рода, что раскручивает Орлов-Задунайский?

И все это вызвано тем, что генерал Тегишев словно создан для того, чтобы его шантажировали, – яркая, заметная фигура, чье генеральское прошлое представляет большой простор для подобных домыслов, для того, чтобы каждый, кому не лень и охота подзаработать, мог обвинить его во всевозможных злоупотреблениях. Богатый человек, чье богатство вызывает немало вопросов. Впрочем, чье состояние на нынешнем историческом отрезке не вызывает их?

Возможно, все и так. И домыслы ложные, и гадости выдуманные, и шантаж ни на чем не основан.

Существует только одно «но»: Орлов-Задунайский и Зворыкин живы-здоровы, а Марион Крам мертва.

Марион Крам не просто мертва. Она убита.

Глава 9

Аня позвонила Инне Гец. Нужно было ее согласие на дальнейшие расходы. Молчание Тони Семеновой, ее нежелание встретиться, скорее всего, можно было бы сломить – так казалось Светловой! способом простым, незамысловатым и сильнодействующим: подкупом, деньгами, денежным подношением.

Аня прикинула, сколько может понадобиться.

Петербургская нуждающаяся семья. Но, правда, уже попробовавшая вкус больших денег: сын, бандит Женечка, прежде чем погибнуть, просветил.

И вот с этой высчитанной необходимой суммой Светлова и отправилась в дорогу.

Экспресс, уходивший по четвергам, – Светловой более всего нравился этот вариант попадания в Петербург! – отправился и прибыл точно по расписанию, минута в минуту.

Вообще-то Аня терпеть не могла спать в поездах Это переодевание-переобувание в тапочки в присутствии совершенно незнакомого человека, когда двое еще десять минут назад совершенно незнакомых людей стукаются лбами в тесном пространстве купе, казалось ей довольно дурацким. Поэтому всякие там «Красные стрелы» ее нисколько не прельщали: Светлова любила четверговый экспресс.

* * *

В Петербурге накрапывал мелкий дождь.

А Светлова предвкушала. Ей было понятно, что Тоня Семенова знает немало. И чем больше Анна вспоминала детали своего прошлого посещения четы Семеновых, тем более досадным ей казалось, что она в прошлый раз так и уехала от них, не добравшись до настоящей информации, способной пролить свет на эту историю.

И Светлова, уверенная в том, что денежное подношение подействует, готовилась к удивительным откровениям.

Но самым большим откровением для Светловой оказалось то, что деньги ей не понадобились.

Подкуп не состоялся.

* * *

Тоня Семенова, разумеется, «имела в виду» всех своих соседок… Осуждают они ее, видите ли! Посмотрели бы на себя.

А если бы им «в подоле» такого ребеночка принесли?

Всякими разговорами о жалости да совести пронять Тоню было трудно.

Ну, не могла она взваливать на себя такую обузу!

Сын Женька им с отцом ничего не оставил, хотя деньги имел немалые. Да все ушло сквозь пальцы: и самого нет, и они с отцом остались под старость голью перекатной.

Получается, что остался им в наследство от Женьки только этот урод, которого Люська родила. Тоже Женечка.

Маленький сморщенный гном.

Тоня представила уродливое тельце, покрытое язвочками, и поежилась. Обычно она старалась не вспоминать мальчика.

Неприятно Тоне было – плевать на соседок! – что сын Женька никогда ей не снился.

Сведущие люди говорили:

– Обиделся он на тебя. Не хочет приходить проведать.

* * *

Обычно Тоня успокаивала себя такими рассуждениями: как от ее Женечки мог родиться такой урод?

Не мог. Никак не мог!

А раз родился, значит, Люська шалава.

Но, несмотря на эти категорические рассуждения, у Тони Семеновой было и подозрение, и объяснение, как все-таки у ее сына мог уродиться такой страшный гномик…

Однако думать обо всем этом Тоне Семеновой было невыносимо тяжело. Потому что есть вещи, в которых никому нельзя признаться, – и особенно самому себе.

Когда-то в молодости, когда ее сын Женя еще лежал в колясочке, Тоня Семенова нарушила один запрет по обычной российской привычке плевать на всякие правила и запреты.

Всем известно, что, если на пляже, например, объявляют, что купаться нельзя, потому что в воде могут быть вредные бактерии, через пять минут все, кто загорает на пляже, – будьте уверены! – уже будут плескаться в воде. Это весьма загадочная черта русского характера, но на ней многое построено в нашей жизни. А сколько анекдотов родилось на подобную тему!

Конечно, Тоня знала о существовании запрета. И ей не надо было брать коляску с собой на работу. Это тоже категорически запрещалось!

Да и само место Тониной работы, «контора» эта – несколько комнат на третьем этаже серого здания! считалась в городке, где она в молодости жила, местом нехорошим. Никто толком не мог объяснить, что там происходит.

Но молва, как известно, на пустом месте не появляется.

И Тоня об этих сплетнях знала. Но такая работа, где и ребенок мог находиться при ней, – оставить сына дома Тоне было не с кем! – и зарплата неплохая идет, очень ей тогда была кстати.

И Тоня устроилась в эту контору уборщицей.

Приходила по вечерам, когда сотрудники уже покидали помещение. Мыла полы, вытирала пыль. Ничего, что нельзя было трогать, не трогала, как и требовала того инструкция.

Вот только коляску с сыном тайком от начальства Тоня брала с собой, ставила рядом, чтобы, если заплачет ребенок, сразу услышать.

Сын Женька спал, а Тоня спокойно убиралась.

* * *

Теперь, когда погибшего в разборке сына Женьки уже не было на свете, а ее внук, родившийся уродом, находился в приюте «Юная мама» вместе со своей матерью Люськой, Тоня Семенова с содроганием вспоминала, как брала тогда с собой на работу детскую коляску.

Тем более что погибший сын Женька не желал даже являться матери во сне. Презирал! Обиделся, видно, на свою мать сильно. Мало, мол, того, что внука в приют отправила, так даже и навестить его там не желает. Вот так бабушка!

И как ни было Тоне плевать на соседей и людскую молву, на своего сына наплевать она не могла.

Наконец Тоня решилась: накупила баночек с детским яблочным пюре, голубую пушистую фланелевую пеленку. Вытащила из своих запасов банку варенья – матери, для Люсъки-шалавы, – и отправилась.

Приют «Юная мама» был похож на обычный многоквартирный дом.

Но дверь «квартиры» Тоне Семеновой отворила не Люська, а какая-то женщина, как оказалось, воспитательница.

* * *

Тоня, собственно, и сама не знала, почему все-таки решила прийти, навестить Люську и внука. Наверное, все-таки хотела еще раз сказать Люське, что та шалава, еще раз предупредить, чтобы не лелеяла надежду вернуться когда-нибудь к ним, Семеновым, в дом…

Потому что срок, на который мамы, похожие на Люську, могли оставаться в приюте, был ограничен – не больше года. И год этот рано или поздно истечет.

Но, когда, поборов брезгливость, Тоня наклонилась над детской кроваткой, уродец ей улыбнулся.

Тоня не любила читать книжки и не знала, что подобное уже случалось не раз. Это описывали еще античные авторы: когда самые свирепые наемные убийцы приходили убить младенца, он улыбался им – и они не смогли исполнить приговора.

Всего этого Тоня, конечно, не знала.

Но что такое сила улыбки невинного существа, которое, не подозревая о злости человеческой и коварстве и о том, как его ненавидят, беспечно улыбается ненавидящим его, Тоня Семенова узнала. Испытала на себе.

И когда наконец она разогнулась над детской кроваткой, душа ее была смущена этой невинной улыбкой. Душа ее проснулась.

И хмуро глядя куда-то в сторону, Тоня сказала своей невестке Люське:

– Ладно! Перебирайся домой!

* * *

Ночью Тоне Семеновой приснился ее сын Женька.

* * *

Светлова сразу почувствовала неладное. У подъезда уже знакомого дома Семеновой толпились люди. Они были и на лестнице в подъезде, и на лестничной площадке перед дверью квартиры Семеновых. А сама дверь была распахнута настежь, и даже приставлена табуретка, чтобы не закрывалась.

Такое бывает только в одном случае… Когда в доме похороны.

Гроб был крошечный. Таких маленьких гробиков Аня в своей жизни никогда раньше не видела.

И закрытый.

Так хоронят тех, кого нельзя привести в божеский вид, чтобы продемонстрировать городу и миру.

Изуродованных во время страшных автокатастроф, потерявших надлежащий вид…

Уродливый младенец Женечка Семенов относился к их числу. Различие было только в том, что он таким в этот мир и явился.

Увидев девушку из поликлиники. Тоня Семенова, кажется, совсем не удивилась. В прошлый раз она выгнала ее, потому что понимала, что не из какой она не поликлиники, а «крутится» тут… Потому крутится, что что-то выведывает, вынюхивает.

Только такой охламон, как ее муж, позарившийся на дармовую выпивку, мог этого не понять.

Тоне, в общем, не было дела до того, что эта светловолосая девушка собиралась у них выведать.

Семенова боялась тогда только одного: что ненароком вылезет наружу то, в чем она и себе признаться не имела сил.

А именно в том, что у Люськи родился урод, виновата, очевидно, она. Тоня.

И это неизбежно бы «вылезло», начни Тоня Семенова вспоминать про свою жизнь в городке Октябрьский-27 и про Геннадия Николаевича Геца, фамилию которого якобы вскользь упомянула «девушка из поликлиники».

Но теперь все это не имело значения.

После того как Тоня забрала Люську и маленького Женечку из приюта, внук-уродец, к которому Тоня буквально с каждым днем привязывалась все сильнее, – всей душой! – прожил совсем недолго.

И, потрясенная смертью мальчика, Тоня рассказала Светловой и про детскую коляску, которую тогда брала с собой на работу… И про эту работу…

И про ту… – Тоня и не знала толком, как ее назвать! – которая навещала ее некоторое время назад, задолго до смерти маленького Женечки.

* * *

– И вы, конечно, понятия не имеете, как ее найти? – автоматически, без всякой надежды на положительный ответ, поинтересовалась совершенно ошеломленная рассказом Тони Светлова.

– Почему же не имею…

– Имеете?! – изумилась Светлова.

– Она же это.., адрес мне свой оставила.

– Адрес?! – Аня изумленно смотрела на Семенову.

– Ну да…

– У вас есть ее адрес?! – переспросила Светлова.

– Щас вот погляжу… Где-то был.

Семенова встала из-за стола, подошла к зеркалу и долго копалась в груде лежащей там всякой всячины – квитанций, каких-то ниток, коробочек, баночек. И наконец извлекла из этой груды листок.

– Вот. Все она тут и написала.

– Можно?

Аня, не веря происходящему, приняла из рук Семеновой как великую ценность листок из блокнота.

Светлова смотрела и не верила глазам своим: «Город П., улица Космонавтов, дом двадцать три…»

Точный адрес! Садись в поезд до города П. – и езжай!

Вот тебе и таинственная неуловимая женщина в белом!

Но Светловой было уже не до этого города П., чтоб ему!

Анна оперативно зашла в ближайшую аптеку, купила градусник и прямо в аптеке, не обращая внимания на оглядывающихся посетителей, померила себе температуру.

Градусник показывал тридцать шесть и шесть…

Все равно Светловой казалось, что ее бьет озноб.

Она посчитала себе пульс.

Пульс был нормальным. Но это ее мало успокоило. Душу ее наполнял настоящий ужас.

Прав был Оскар Уайльд, утверждая: у человека две трагедии – получить то, что он хочет, и не получить!

Анне так хотелось, чтобы ее муж оставил ее в покое и не мешал ввязываться в авантюрные расследования… И Петя Стариков так, в кои-то веки, и сделал: уехал, оставил и не мешал.

И что из этого?!

Как теперь Анна раскаивается в своем желании!

Если бы Петя был рядом, он бы непременно удержал ее от этой авантюры!

А теперь…

То, что рассказала ей Тоня Семенова, было ужасно.

Конечно, Семенова толком ничего не знала. Что вообще может знать уборщица? Но детали, о которых Тоня сообщила Светловой… Эта «контора», в которой Семенова двадцать лет назад мыла полы…

Какие-то пробирки! Опыты! Какая-то лаборатория!

И все, кто имел отношение к этой лаборатории, умирают один за другим… Гец, Николаев…

А Семенова уверена, что и внук ее родился таким уродом оттого, что она таскала с собой туда, в контору эту, своего сына Женьку, его отца.

И внук-младенец тоже умер.

Светлова еще раз, уже в поезде, по дороге в Москву, померила себе температуру. Удивительно: температура по-прежнему была нормальной!

Анна в ужасе смотрела на своих попутчиков. Мало того, что она во время своего расследования, возможно, подхватила какую-то дрянь, так не исключено, что и она сама является источником опасности! И ее надо теперь в карантин!..

Светлова скорбно вздохнула. Там она, очевидно, в скором времени тихо и быстро скончается!

Чуточку успокаивало Анну то, что все те, кто был в контакте с умершими, – Инна Гец, соседи Гецев в Линибурге, коллеги самого Геца… А также Семенова, ее муж, Люська-шалава… Семья умершего Полоцухина, кстати сказать! И другие персонажи… Все они были живы и здоровы! И, судя по всему, все – с нормальной температурой.

Здравствовала также и была полна жизни и энергии – даже сверх меры! – и деревня Ковда. Хотя находилась «в контакте» с Осипом Николаевым! Однако все другие Николаевы остались, по счастью, живы.

Но эти пробирки, о которых рассказала ей Семенова!

Какие там зомби, о которых Анна еще недавно гадала! Какие там зомби могут быть в пробирках?

В пробирках могут быть вирусы! Зараза всякая…

А зомби… Зомби – это прелесть что такое по сравнению с этой дрянью…

Да, Светлова сейчас променяла бы новую открывшуюся ей версию на десяток зомби! Милых, приятных женщин-зомби! С ними можно все-таки иметь дело. Они незаразные.

С вокзала Анна поехала не домой. Она отправилась, помчалась, понеслась прямо в Безбожный переулок. Ох, не надо было переименовывать этот переулок в Протопоповский! Генералу Тегишеву полагалось жить в переулке именно с тем, старым названием, – Безбожный!

Охранник уже привык к визитам Анны и беспрепятственно пропустил ее.

– Юли нет. – Аню встретил на пороге сам генерал и далее в квартиру не пустил.

– Не нужна мне ваша Юля на сей раз. – Светлова в упор смотрела на генерала.

– Я скоро умру?! – без обиняков спросила она.

– Ах, вот оно что! – Генерал ухмыльнулся. – Испугались, стало быть?

– Испугалась!

– И докопалась! Докопалась все-таки, любознательная вы моя?

– Докопалась!

– Спите спокойно, любознательная! Вам это не грозит! Вы слишком хорошенькая, чтобы я допустил такую ужасную развязку!

И генерал с треском захлопнул дверь перед самым носом у Светловой.

Очевидно, Игорь Багримович тут же позвонил консьержу, потому что могучий охранник, как только мог, крайне оперативно «помог» Ане покинуть подъезд.

– Грубиян! – обругала в сердцах Светлова охранника. – Грубиян и преступник!

Однако Светлова явно успокоилась и даже повеселела, а вернувшись домой, опять померила температуру – тридцать шесть и шесть.

Неужели это правда и она будет жить?!

Обнадеженная, Анна принялась названивать своему знакомому Федору Андреевичу Соколовскому.

– Федор Андреевич, миленький, а в том фонде знаменитом, где вы консультируете… Нет ли там специалистов по…

Светлова, как могла, объяснила, о чем именно она хотела бы потолковать со «специалистом», знающим человеком.

– Я позвоню кое-кому сейчас, узнаю, – откликнулся на ее просьбу, более похожую на мольбу, Федор Андреевич. – Однако какая экзотическая область знаний вас привлекла!

– Да уж привлекла.., экзотическая! Чтоб ей, этой области… – чертыхнулась про себя Светлова.

– Договориться о встрече с этим человеком? – предложил Соколовский.

– О, если это только возможно, Федор Андреевич, миленький! Я вам по гроб жизни буду благодарна! – залепетала благодарно Светлова и сама вдруг испугалась этой простой фразы «по гроб…».

– Полагаю, это возможно, – хмыкнул «Федор Андреевич миленький». – Без ложной скромности доложу вам: уважают старика и вряд ли откажут.

Я вам позвоню, как все разузнаю поподробнее.

Да, Анечка, забыл спросить… А вы на даче-то этим летом будете?

– Где? – Аня не сразу даже поняла вопрос: настолько она выпала из обычной колеи, где люди живут как ни в чем бывало, планируют будущее, строят планы.

– Да, да, конечно!.. На даче… Разумеется!

«Если доживу до этого лета…» – вздохнула Анна, положив телефонную трубку.

* * *

То, чего хотят боги, делается быстро. Так говорили древние.

Надо отдать должное: рассеянный и забывчивый, часто выглядящий смешным стариком, Федор Андреевич Соколовский весьма оперативно организовал для Светловой встречу со специалистом. И Анна, жаждущая информации о вирусах и военной биологии вообще, отправилась на эту встречу.

* * *

«Специалист» представляться не захотел, но постарался быть откровенным:

– Видите ли, Анна… Штаммы некоторых вирусов могут дремать в организме человека семь лет, а некоторые – и тридцать. И в тот день, когда вирус проснется и начнет свою работу, разве придет в голову несчастному носителю как-то связать свое внезапное заболевание с происшествием, случившимся тридцать лет назад? Скорее он воспримет это как удар судьбы.

– Так оно, полагаю, и вышло, – подтвердила Анна.

– Ну что ж. Если верить вашему рассказу, выходит, что приблизительно в одно и то же время Осип Николаев, господин Полоцухин и Геннадий Гец умерли от заболевания, симптомы которого напоминали геморрагическую лихорадку.

– Геморрагическую лихорадку?

– Да. Заболевание довольно редкое. Особенно для цивилизованных стран.

– В смерти Геца врачи обвинили белую крыску Микки.

– Да, представьте, так оно и есть. Подобная ошибка в диагнозе вполне вероятна. Укус крысы и некоторых грызунов вызывает симптомы геморрагической лихорадки. Отказывают почки – и смертельный исход.

– Но виновата была не крыса?

– Скорее всего, нет. Ее следует посмертно оправдать.

– А.., кровавый пот? Некоторые упоминали «кровавый пот»?

– Да. Кровь источается сквозь поры при тяжелом течении этого заболевания…

– Что же случилось?

– Возможно, все трое – Осип Николаев, Александр Полоцухин и Геннадий Гец когда-то пострадали от вируса, заразившись во время своего пребывания в Октябрьском-27, где велись соответствующие работы и исследования. Но, вполне вероятно, что они даже не знали об этом и не узнали бы никогда, благополучно скончавшись от старости, а не от поселившегося в них вируса.

– Тогда что произошло?

– По-видимому.., мы, конечно, только можем предположить, основываясь на аналогичных случаях. Скажем.., что-то произошло с солнцем! Его невиданная активность, вспышки… Вспышки, влияние которых на состояние земных дел до сих пор никак не изучено.

– Ну да, – понимающе кивнула Светлова, давая понять, что она уже посвящена в тему. – Иначе откуда вдруг берутся несметные полчища ос? Или почему черепахи выползают умирать на каменистый раскаленный остров?..

– Именно так! Воздействие солнечной активности на все живое на Земле непредсказуемо. И возможно, сверхактивное поведение солнца в один отнюдь не прекрасный день разбудило спавший в Николаеве, Полоцухине и Геце дремавший вирус. И этот день оказался для бывших жителей Октябрьского-27 по-настоящему черным!

А возможно, вирус просто «проспал» положенный ему цикл и пришла пора пробуждаться. Ведь даже сами создатели вирусов не могут прогнозировать с точностью его поведение. А может быть, сошлось и то, и другое вместе.

– Понятно… То есть возможно все?

– Именно так. Никто, например, из ученых не знает, отчего пробуждается чумной вибрион. Отчего и, главное, когда? Когда происходит очередная вспышка на солнце – через двадцать или пятьдесят лет после нее?

* * *

– Вы так спокойно говорите обо всем этом!

И можно подумать, что мой рассказ вас совсем не удивил, – заметила Анна.

– К сожалению, время от времени нечто подобное происходит. Разве вы, например, ничего не слышали о том, что стряслось не так давно в станице Обливской Ростовской области?

– Ах, это! Да, слышала.

– И просто чудо, что дело получило огласку: какой-то парень случайно вышел в Интернет!

– Но…

– Вы уверены, что в каждом маленьком поселке или городке, где может произойти подобное, есть человек, имеющий доступ в Интернет, и есть провайдер, у которого достанет мужества, чтобы противостоять давлению властей, поместив его информацию?

– Я слишком мало об этом знаю, чтобы судить.

– Ну а я знаю и поэтому утверждаю: я не уверен.

Не уверен, что, если где-то сейчас, в данный момент, проснется какой-то страшный вирус и вызовет мини-эпидемию, мы с вами об этом узнаем.

– Но в нашем случае… Что это может быть за вирус?

– История этих экспериментов долгая.

– Долгая? Насколько долгая?

– Первыми, кажется, попробовали японцы. Говорят, они даже проводили опыты над живыми людьми. Вообще обычно «бакоружие» – это аэрозоль.

Или сухая пыль. И во время войны японцы распыляли что-то подобное в Китае.

– Но это же бесчеловечно! Вопреки здравому смыслу. И наконец, смертельно опасно!

– Ну, разумеется! Однако, понимаете… Если оружие можно создать – его нужно создать. Такова логика военных. У представителей каждой профессии своя логика поведения. Они не были бы военными, если бы думали иначе. Это равносильно тому, чтобы требовать от балерины, которой грозит в перспективе профессиональный артрит, перестать танцевать. Балерина знает, что у нее в итоге все равно будут болеть ноги… И что из этого?

– Слушайте, но это ее ноги! И это ее, только ее, личное дело! А тут…

– Ну, танцовщице просто повезло, что у нее такая профессия. Не будем романтиками. Будем исходить из того, как реально устроен мир и наша жизнь, А реальность, это вы, несмотря, наверное, на свою молодость, успели заметить, достаточно жестока Такова, какова есть! И повторюсь: если оружие можно создать – его создают. Что касается вируса конкретно геморрагической лихорадки, то с ним.., с ним много работали! История этих экспериментов насчитывает не один десяток лет.

– Даже так?

– Геморрагическую лихорадку Мальбурга обнаружили когда-то в Африке. Немцы тогда сразу заинтересовались этим. Проводили опыты. Захоронили трупы зараженных. Наши после войны раскопали – не пропадать же добру! И вызвали на свет божий вирус. Где он? Томится запертый в лаборатории, дремлет в каком-то человеке-носителе? Или с ним происходит что-нибудь еще?

Дело в том, что для создания бактериологического оружия не потребуется мощного производства.

Все можно делать тихо, локально, незаметно. Так, ничего особенного – на посторонний взгляд. Трудится где-нибудь некая контора, «лавочка». Чем занимается? Иногда, увы, это становится известно десятилетия спустя.

– Ну точно как в нашем случае!

– К тому же, когда речь заходит о военной биологии, догадаться, докопаться до первопричины заболевания вообще необычайно сложно. Например, военные любят сочетание двух вирусов.

– Это как?

– Это когда один вирус компенсирует недостатки другого. Скажем, первый возбудитель болезни нестойкий, но зато эффективно заражает. Когда он гибнет, уже вовсю работает другой. В результате же человек заболевает от одного, а умирает от другого.