Текст книги "Черное солнце"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Не имело смысла выслушивать долгие разглагольствования болтливой соседки. Проще и полезнее было послушать профессора Лебединского, изложившего суть событий на редкость доходчиво и лаконично. Практически конспективно. Не упустив при этом ни одной существенной детали.

Женька Семенов, оказывается, сложил голову в стандартной бандитской разборке весной этого года. И тут уж «даму в белом» заподозрить было никак нельзя.

К тому же разборка случилась еще весной, когда и Геннадий Гец, и Осип Николаев, и Марион Крам были живы и здоровы, а женщина в белом еще не начала являться к ним с визитами.

"

– Ну, вот… А Люська у них, у Семеновых, не прописанная жила, – продолжала свое повествование Анина собеседница. – И не в браке! А уже беременная была, когда Женьку-то застрелили. Ну, как его похоронили, она еще у них пожила, у Семеновых. А вот как родила, да недоношенного, они ее и выставили за порог.

– Где же она сейчас?

– Кто?

– Да Люся.

– Где-где! Дом такой открыли у нас в Петербурге – для нагулявших.

– Далеко отсюда?

– Да тут он, рядом. И совсем даже недалеко. Называется приют «Юная мама»! Во как!

* * *

В приюте «Юная мама», где Аню, намекнувшую на некую спонсорскую помощь, встретили очень приветливо, только и разговоров было что о Люське…

«Люська молодец… Люська герой…»

Аня, честно говоря, не могла понять этих сверхвосторгов. Конечно, по сравнению с теми, кто бросает младенцев, Люся, может, и молодец, но все-таки это не героизм, это нормально – не оставить своего ребенка, не бросить.

* * *

– А вот и он! Наш Женечка!

Спальня была в голубых тонах.

«Мальчик! Женечка – мальчик, – догадалась Светлова. – И Женечка – в честь папы».

Ее подвели к кроватке.

Конечно, они – директор приюта, и мама Люся, и воспитатели – притерпелись к этому зрелищу…

Привыкли… То, что видишь ежечасно, заставляет привыкать к себе.

Но Светдова, несмотря на всю очевидную мерзость своего поведения, не могла не отшатнуться от детской кроватки.

Теперь ей была понятна цена восторгов. Почему Люся, не отказавшаяся от ребенка, такой герой.

Мало того, что ей всего шестнадцать лет. Что родители выгнали из дома. Что не в браке. Так еще и…

Из голубых одеял и пеленок на Светлову смотрел малютка Джекил. Не больше – не меньше, нет! Без всяких преувеличений.

Значит, вот что случилось с Семеновыми! Не смерть, не болезнь. Врожденное уродство младенца.

Просто совпадение?

Потому что… Ну, это-то как?!

Не колдунья же она, эта «женщина в белом», в конце-то концов?

* * *

Путь к сердцу Семеновой мог лежать, очевидно, только через ее мужа. А путь к сердцу мужа Семеновой мог лежать только через его желудок. И мог быть этот путь на редкость коротким и незамысловатым.

Предварительно Аня купила все, что полагается – выпить и закусить.

И затарившись всеми этими, столь необходимыми для задушевной беседы компонентами, очень скоро уже звонила в дверь семеновской квартиры.

Может быть, конечно, сама Семенова и устояла бы – что маловероятно, но шанс-таки оставался.

Но глава семейства Семеновых был еще дома.

И не такой это был человек, чтобы дать уйти просто неожиданному гонцу, явившемуся с водкой и закуской.

А какие, собственно, могут быть тайны у народа, когда есть возможность душевно посидеть за бутылкой водки?

– Присаживайтесь, присаживайтесь! Сейчас мы тут все устроим, сообразим, организуем! Семенова, ты капустку не забудь! Мечи ее на стол, нашу фирменную… Семеновскую! Ядреную, хрустящую…

Семенов, одетый в униформу бедных пятиэтажек-трущоб – майку, треники с пузырями на коленках и тапочки на босу ногу, – радостно потирал руки. Просто не веря в то, что вынужденный пост – «Верите ли… Уже три дня ни капли. Десяти рублей ни у кого до получки занять не могу! Обнищал народ при демократах!» – прервался столь неожиданным и чудесным образом.

Наконец сели за стол. И по первой – за вакцинацию!

За «вакцину» и производство фабрики «Кристалл», которая есть для русского человека наивернейшее и самое что ни на есть надежное средство защиты – и от гриппа, от всякой другой заразы.

И по второй – чтоб не болеть!

И по третьей.

Светлова, опасаясь, что не выдержит такого темпа, хотела поскорее произнести вслух одну из фамилий списка. Поглядеть, как будет реагировать Семенова.

Ей хотелось попробовать этот фокус, прежде чем расспрашивать Семенову в лоб.

Фамилия Осипа Николаева для этого явно не годилась. Их пруд пруди! Полуцухин? Пожалуй, да, годится.

А вот Гец.., верняк.

Редкая. Однажды услышав, не забудешь.

– И дерут же с меня.., по три шкуры за эти прививки… – жалобно начала Анна. – Главврач у нас…

Гец фамилия.., просто зверь, а не человек… Вынь да положь ему эту вакцинацию!

– Гец? – Муж Семеновой оживился. – Еврей, что ли?

– Да нет…

Аня не была готова к подобным исследованиям.

– А кто ж тогда?! – Муж Семеновой изумленно уставился на Светлову.

– Ну, не знаю… Догадайтесь сами!

Аня оставила алкоголика Семенова один на один с его непростыми размышлениями. И обратила свой взгляд на хозяйку…

– Правда, фамилия редкая?

Мадам Семенова сидела, словно проглотив кочергу.

Прямо застыв и даже, как показалось Светловой, несколько выпучив глаза.

– Тонь, у вас ведь тоже был вроде Гец? Ну, там, в Октябрьском.., помнишь? Гец тоже был? Разве он не еврей? Может, тот самый?

Семенова вдруг, схватив бутылку, налила себе стопочку и залпом опрокинула ее.

– Тонь, ты чего молчишь-то? Как воды в рот набрала! – наседал захмелевший Семенов.

– Зато ты у нас, козел старый, уж больно разговорчив! – выдохнула наконец Тоня. – Мелешь языком, как помелом.

– Чтой-то я козел-то?

– Не знаю я никакого Геца! – бросила хозяйка Светловой и, резко поднявшись, начала убирать со стола. – Хватит! Расселись!

– Тонь, да ты чего? – изумился Семенов. – С печки, что ли, свалилась?! Так хорошо сидим…

Во всем следует находить плюсы: бесцеремонно выставленная из «радушного» дома Семеновых Анна уже к одиннадцати вечера была дома, в Москве.

* * *

Звонок раздался поздно.

– Анна, вас разыскивают.

Это был адвокат Фонвизин.

– Интересно, кто же?

– Молодая красивая девушка.

– Вот как!

Светлова ни за что бы не догадалась, о ком идет речь, если бы Леонтий ее не назвал: это был гусенок, дочь Тегишева.

В адвокатской конторе Фонвизина засиживались допоздна. И гусенку просто повезло, что она застала Леонтия в такое время.

– Так я передаю ей трубку? – спросил Фонвизин. – Видите ли, она стоит рядом.

– Хорошо.

– Я сейчас за вами заеду… Вы мне нужны, – торопливо объявил Анне в трубку гусенок.

– А что, собственно… В чем дело? – Аня не скрывала удивления.

– У папы проблемы… Мне кажется, надо вмешаться.

– Именно сейчас?

– Потом будет поздно.

– Вмешаться следует именно мне?

– Да.

– Юля, извините, я, кажется, не слишком понимаю… Неужели я чем-то вам обязана?

– Ну, видите ли…

– Ах, да, ведь вы меня угощали обедом!

– Ну, если хотите, считайте, что так. Что, разве было невкусно?

– Ну, хорошо, допустим… Долг платежом красен?

– Угу! – довольно бесцеремонно промычал в трубку гусенок.

– Да, от скромности вы не умрете. Может быть, объясните, в чем все-таки дело?

– Нет, вы тогда со мной не поедете.

– А так, без объяснений, вы уверены, я поеду?

– А так – да.

– Интересно, почему вы так убеждены?

– Потому что у вас в характере есть склонность к авантюризму.

– Люблю искреннюю молодежь, которая говорит старшим, что думает!

– Собирайтесь. Я буду через три часа.

– Не раньше? Вы же торопились…

– Раньше не надо. Именно через три.

Гудки.

* * *

«А она довольно решительна.., для такого тщедушного создания», – подвела итог своим размышлениям Светлова.

Просто пробивающая стену кипучая энергия!

Аня припомнила Юлю Тегишеву, хлопочущую на кухне возле плиты.

Говорят, такие девочки даже уроки делают стоя.

Ни присесть, ни прилечь.

Симптомы…

Явное отвращение, которое испытывала к приему пища Юля, – это было «петелькой»… Недаром Аню еще в тот раз, когда она угощалась цыпленком, насторожило это.

А крючком… Крючком было слово, которое произнесла мимоходом в разговоре с Аней девочка Настя Козлова.

Анорексия.

Скорее всего, генерал «не в курсе»… Впрочем, так же, как этот Сигизмундович, врач, который ее лечит. Вряд ли они догадываются, что у Юлии анорексия.

Скорее всего, ее лечат от чего-то другого.

Но для Светловой симптомы были слишком очевидными!

Почему Анна сразу об этом не подумала?!

Потому что крючок цепляет петельку не сразу, а через некоторое время, когда все у Светловой в голове разложится по нужным местам.

Когда все впечатления, вся информация, услышанные фразы, которым поначалу не придаешь никакого значения, устаканятся…

Возможно, последним толчком было то, что ее попутчица в поезде Москва – Петербург заговорила о моделях.

И крючок подцепил петлю.

Но, собственно, что дает Светловой это открытие в смысле дальнейших перспектив расследования?

Ни-че-го!

Только вот… Кстати, как там говорил поэт Кольридж:

«Человек с чистой душой не способен отказаться от пончиков с яблоками»?

Любопытное утверждение.

* * *

Ночь была очень ясная. При такой прозрачности воздуха все становилось необычайно четким. Луна казалась ближе и крупнее… Таким огромным Светлова вообще раньше никогда ночное светило не видела. Как необычной величины надраенный медный таз для варенья.

Перистые, вытянутые, как стрелы и копья, облака, посеребренные, подсвеченные лунным сиянием, были грозно направлены куда-то, словно выпущенные из тетивы лука.

А с лугов и дальнего низкорослого леса, от теплой, еще не остывшей земли поднимался в холодный уже воздух туман… Он вырастал клубами, дымился длинными, устремленными вверх языками, и в этом движении было что-то колдовское.

Все вместе это было похоже на зловещие декорации, на фоне которых могло случиться все что угодно.

Такой красивой и странной ночи Аня в своей жизни раньше не видела.

Дорога свернула в лес.

– Это здесь! – объявил гусенок.

– Что здесь? Вы так и забыли это мне объяснить.

– Дуэль.

– Что? Вы не бредите?

– Нет! Папа вызвал Зворыкина на дуэль.

– Какого Зворыкина?

– Ой, вы счастливая, что не знаете Зворыкина.

– Я, и правда, не знаю.

– Это журналист с такой фамилией.

– И что, этим он и провинился?

– Нет, не только этим. Он все время пишет про папу.

– Ужасное прегрешение!

– Он все время пишет про папу всякие гадости…

– А в суд?

– Нельзя!

– Почему?

– Вы не знаете папу.

– Я «не знаю папу», я «не знаю Зворыкина»… Но как нужно вскакивать посреди ночи и ехать неизвестно куда, в темный лес, – это тем не менее я. Это все – ко мне!

– Вы не понимаете. Суд – это не для папы.

– Ах, ну да! «Букашки»! Все вокруг ничтожные букашки!

– Ну, в общем, да. – Юля опустила глаза. – Он все время кричит, что бумажная возня и препирательства с этими штафирками – не для него…

– Ну да… Для него – сразу из пушки! Чуть что не по генералу – сразу залп из всех орудий. Батарея, огонь!

Аня смотрела на девушку за рулем. Скорее, по виду, почти девочку, чем девушку. Бледненькая, в растянутом темном свитере. Такой чудненький бесформенный трикотаж и Елену Прекрасную может сделать похожей на посудомойку. А к дурнушкам он и вовсе безжалостен. Детская челка прилипла ко лбу. То ли девочка вспотела от волнения, то ли знобит ее, то ли у нее температура… Вид не самый цветущий, если быть точной. Что и подтверждает Анины догадки… В общем, как всегда, осунувшаяся.

Впрочем, что такое «как всегда»? Светлова видит ее, по сути, третий раз в жизни. А женщины имеют свойство выглядеть по-разному. Настолько по-разному…

– А кстати… Юлечка, откуда такое неуемное доверие к плохо знакомым людям? Ко мне то есть?

– Не знаю откуда! Если вы имеете в виду папу, то не знаю, почему он вам доверяет… Проникся! Непонятно почему! А если вы имеете в виду меня, то лично у меня никакого доверия к вам нет.

– Приятный ответ…

– Но, папа, повторяю, как-то к вам расположен.

– Откуда вы знаете? Он с вами делился своими мыслями на этот счет?

– Нет, разумеется. Но это заметно. И я надеюсь, что вы повлияете…

– На что же я должна повлиять?

– Сейчас увидите.

Машина остановилась на лесной дороге…

* * *

Щуплый седой человек с всклокоченной бородкой целеустремленно мерил шагами лесную, устланную опавшими листьями поляну.

– Это Медынский, – шепнула Ане девочка. – Алексей Петрович. Секундант.

– Чего?! – Аня изумленно взглянула на свою спутницу.

– Того! Секундант, говорю.

Увидев появившихся на поляне, человек изумленно остановился.

– А почему здесь дамы?

– Не волнуйтесь! Мы посидим в карете! – успокоила человека Светлова. Правило не перечить помешанным и уверять их, что «все в порядке» и земля вращается в соответствии с их указаниями, было ей хорошо известно.

– Он нормальный? – шепотом поинтересовалась Светлова у девочки.

– Нет. А что?

– Ну, так. Хочется быть в курсе необходимых подробностей.

– Он коллекционирует старинное оружие и пишет книгу «Дуэли в России». Главный труд его жизни.

– Он историк? Культуролог? Литератор?

– Нет. Офицер в отставке. Папин знакомый.

– И это… – Аня обвела взглядом поляну, – разумеется, идея Медынского?

– Разумеется! Он всем уже предлагал! Одному депутату, который выступает на митингах и говорит всякие мерзости. Какую гадость захочет, такую и скажет – и никто с ним ничего не может поделать. Медынский к нему подошел и говорит: «Я вас вызываю! По всем правилам». А депутат говорит: «Ты что, сдурел? Если так хочется, возьми ружье и застрелись…» Я, мол, могу тебе даже одолжить!

– А Медынский ждал чего-то другого?

– Не знаю. Он иногда воздевает руки к небесам и повторяет: «Низкие времена, низкие люди!»

– Ну, в общем… Где-то в чем-то он прав. – Аня вздохнула. – Слово вполне подходящее – низкие.

– Да. Время такое….

– А ты-то откуда знаешь? – Аня с интересом поглядела на Юлю.

– Хотите сказать: «Откуда может знать такая маленькая девочка? И к тому же выросшая в тепличных условиях?» Может, я и маленькая, но ведь я не дура и не слепая. Люди так себя ведут, что, если вызывать всех, кто заслужил, никто бы уже не избежал. Но никто еще, как известно, не стрелялся. Все Медынскому отказывают! А тут такой случай.., папа… Папа ведь тоже немного сумасшедший.

– Как Медынский?

– Увы! Он романтик. Вот Медынский и почувствовал слабину, он сказал папе: "Что ты терпишь?

Вызови Зворыкина на дуэль. Не согласится – хоть не будешь чувствовать себя оплеванным и будешь знать, что твой Зворыкин трус. А оскорбления, нанесенные трусом, не считаются оскорблениями!"

– Ну а Зворыкин?

– А Зворыкин возьми да и согласись. Все просто ахнули.

– И Зворыкин тоже?

– Что – тоже?

– Сошел с ума?

– Сейчас увидим. – Юля вздохнула. – Если и вправду приедет, значит, сошел.

Аня обвела взглядом поляну. Концентрация сумасшедших в этой местности превышала мыслимые пределы. И она, Светлова, кажется, не лучше, нездоровее рассудком. Согласиться принять участие в такой авантюре!

Ведь если все, что планировалось Медынским, состоится… Да их всех здесь же, на этой поляне, просто повяжут! Как свидетелей и соучастников!

Какая дуэль? Сейчас все, здесь находящиеся, попали под магию Медынского. А когда гипноз перестанет действовать и утренний туман рассеется?..

И на желтых листьях будет лежать труп или хотя бы истекающий кровью раненый человек – окажется, что это просто уголовное преступление.

* * *

А Зворыкина все не было. И присутствующие заметно поскучнели. Тогда Медынский, важно расхаживая по поляне, пустился в объяснения.

– Дуэль – предрассудок, но честный человек, который вынужден обращаться к ней, не предрассудок! – возвестил Медынский громко.

Присутствующие только кивали. Возразить было трудно. Умри, лучше не скажешь! Кому только придется на этой полянке умереть? Вот вопрос.

– Только пунктуальное следование установленному порядку отличает поединок от убийства. От тяжести нанесенного оскорбления зависит и характер дуэли. Начиная от формального обмена выстрелами до гибели одного или обоих участников.

– Чудненькая перспектива! – вздохнула Светлова.

– Если примирение невозможно, секунданты составляют письменные условия и тщательно следят за соблюдением процедуры. За образец можно взять самую известную в России дуэль. Вот условия, подписанные секундантами Пушкина и Дантеса. Подлинник, господа, по-французски! Я же ознакомлю вас с переводом.

Медынский вытащил из кармана листок и принялся торжественно зачитывать:

– "Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга и пяти шагов для каждого от барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам.

Вооруженные пистолетами противники по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьеры, могут стрелять.

Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же расстоянии.

Когда обе стороны сделают по выстрелу, то в случае безрезультатности поединок возобновляется как бы в первый раз, противники становятся на том же расстоянии в двадцать шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.

Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя".

Медынский с удовольствием декламировал. Народ же немножко заскучал.

Зворыкин явно опаздывал, и были все основания объявить его неявившимся!

Заставлять себя ждать на месте поединка, как объяснил собравшимся Медынский, крайне невежливо.

– Явившийся вовремя обязан ждать своего противника не более четверти часа, – заявил Медынский. – По прошествии этого срока явившийся первым имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбытии противника.

Но генерал Тегишев явно не собирался покидать место поединка. Он не уходил.

И строго-настрого запретил секунданту, то бишь Медынскому, явно получающему от всей этой истории огромное удовольствие, составлять этот самый протокол, «свидетельствующий о неприбытии противника».

– «Я буду целиться тебе в лоб, где, как известно, всякая пуля, и менее горошинки и более вишни, производит одинаковое действие!» – бормотал Игорь Багримович, сердито повторяя одну и ту же фразу.

Очевидно, это была цитата из какого-то литературного произведения или чьих-то мемуаров.

Генерал упорно дожидался Зворыкина.

* * *

– Юля! – осторожно начала Светлова. – А что за «гадости», если не секрет, пишет о вашем отце Зворыкин?

– Какой уж тут секрет, если тираж у газеты, в которой работает Зворыкин, полмиллиона.

– Знаете, сейчас так много всего печатается. Я как-то пропустила… Не читала, каюсь.

– Не кайтесь. Вы мало что потеряли.

– А все-таки, что за «гадости»?

– Да всякая чушь.

– Ну, какая именно?

– Интересно?

– Слушайте, я все-таки имею право знать подробности, при том, что вы в четыре утра вытащили меня в этот лес?

– Ну, что отец якобы причастен к распродажам имущества ЗГВ. Он же, перед тем как уйти в отставку, служил в Германии. Когда оттуда выводили войска…

Ну, знаете, все эти обычные домыслы о растранжиривании и присвоении военного имущества.

– А-а! Слыхала, слыхала. Продал генерал с десяток вертолетов и удалился на покой. На заслуженный отдых.

– Ну, что-то в этом роде.

– И все это не правда?

Юлия пожала плечами:

– Вы что, не видите? – Она обвела нервным жестом поляну. – Не видите, что отец по-настоящему обиделся? А мог бы поплевывать с высокой колокольни. Как это делают все остальные.

* * *

Зворыкин так и не приехал.

В иные времена, в веке эдак девятнадцатом, это бы означало правоту генерала. Но что это означало теперь, в конце двадцатого века? «Означало ли это в „нашем случае“, – думала Светлова, – что генерал не торговал вертолетами? Или только то, что у Зворыкина с утра сильно болела голова с перепоя?»

При том, что дуэль для всех, кроме романтика Медынского, ушла в прошлое безвозвратно, и оскорбления более не полагалось искупать кровью.

Ответить на этот вопрос с достоверностью не представлялось возможным.

Однако, когда Медынский торжественно и театрально возвестил, что дуэль не состоится, Игорь Багримович вдруг пошатнулся и, схватившись за сердце, опустился на покрытую инеем траву.

Словно выстрел, не сделанный противником, все-таки достал его!

Юля ахнула и, побледнев более обычного, бросилась к отцу.

На поляне все засуетились.

– Сердце!

Девушка Юлия – аптечка все это время была у нее наготове под мышкой! – принялась отсчитывать шарики нитроглицерина.

Через несколько минут стало понятно, что приступ оказался несильным. Понемногу лицо генерала приобретало обычный цвет, он глубоко вздохнул.

И только теперь окружающим стало понятно, как генерал нервничал во время всего этого театрального, фарсового, на посторонний взгляд, действия.

Генералу помогли подняться.

– Я зверски голоден. Ничего не ел со вчерашнего дня! – пророкотал он. – И все из-за этого засранца Зворыкина!

– Что так? Еда в горло не полезла? Стресс?

Страх? – поинтересовалась Светлова.

– Дудки! Я и не думал нервничать, но это, знаете ли, старое мудрое правило перед поединком. «При несчастии пуля может скользнуть и вылететь насквозь, не повредив внутренностей, если они сохраняют свою упругость…»

– Ах, вот что!

– Именно так. Хочешь остаться жив при «несчастии», то есть когда пуля все-таки попадет в тебя, – не набивай пузо. Кроме того, натощак – это отмечали все бретеры! – и рука вернее!

* * *

Все-таки выходило, что эта затея с дуэлью была для генерала чем-то очень серьезным, более серьезным, чем могло показаться на первый взгляд.

Аня остановилась, с неподдельным интересом наблюдая, как Юлия складывает лекарства в аптечку.

Казалось бы.., у ее отца только что случился приступ.

Дуэль, волнение, тревога… Словом, без преувеличения, сверхэкстремальная ситуация.

Но девушка Юлия, пока не положила строго все на свое место, не завинтила все флакончики, не закрыла все тюбики – не успокоилась.

– Ну, все, молодец. Пять с плюсом! Поехали.

Гусенок только кивнул.

И Светлова вдруг поняла, что это были для Юли привычные слова, привычная похвала.

Юля очень аккуратно вела машину.

– Кажется, ты все стараешься делать на пять с плюсом? – одобрила гусенка Светлова, когда они заехали в кафе перекусить и разместились за столом.

– А Юля по-другому ничего и не делает! – похвалился генерал.

– Да что вы! Отличница?

– Еще какая!

– Какая?

– Абсолютная!

– Что вы говорите?

– Представьте. За все время учебы в школе ни одной не то что тройки – ни одной четверки.

– Ну, это вы, наверное, хватили.

– Во всяком случае, четверки по пальцам можно было пересчитать.

– Даже так?

– Говорю вам, отличница. Круглая.

– Вот оно как!

Аня задумчиво рисовала на салфетке цифру пять.

«Синдром отличницы… Стремление все делать на пятерку.., привычка брать рекорды.., добиваться во всем совершенства!» – думала Анна, время от времени бросая взгляд на нетронутую пиццу на тарелке генеральской дочки.

Сам генерал ел за троих, и с грибами, и с ветчиной.., все как полагается… Светлова тоже не отставала. А Юля отстала, да еще как.

«Вот, например, милая девочка Настя, – думала про себя Светлова. – Как ни мечтала она быть похожей на ту замечательно худую, истощенную девушку с крысой на плече, которая запала ей в душу и стала ее идеалом, но любовь к пирожкам оказалась сильнее! А вот если бы у нее была болезнь под названием анорексия…»

– Игорь Багримович, а Юлечка в детстве, не обессудьте за любознательность, интересно, на кого мечтала быть похожей?

– На кого? Известно на кого… – Генерал хмыкнул. – Уж Юлька если мечтает, так мечтает!

– Так на кого же? Вы меня просто заинтриговали!

– На Линду Евангелисте!

– Да что вы!.. Даже школу бросила ради своей мечты…

– По-моему, нам пора двигаться! – Гусенку явно наскучило то, что ее обсуждают. Она посмотрела на часы и решительно встала из-за стола.

* * *

А может быть, дочке Тегишева не хотелось, чтобы отец чересчур откровенничал?

И отчего Юлия Тегишева бросила школу?

Девочка с такими потрясающими успехами в учебе взяла да и бросила школу?

Загадка!..

И интересно, какую школу она бросила?

Тегишев, действительно, был из новых бар и, как большинство из них, недоступен. Но Светлова уже сумела обнаружить брешь в его неприступности.

Жизнь этих людей, несмотря на максимум возможностей, открывающихся благодаря деньгам, в общем, однотипна. Они не только одинаково одеваются, но и довольно одинаково строят свою жизнь.

Очевидно, оттого, что все они вышли из одной коммуналки, и мечты у жителей этой всеобщей «совковой» коммуналки, когда они из нее «выходили», были одинаковые: одеться от Кензо и дочку отправить учиться в Англию.

Вероятно, именно так все и было? Возможно, например, что поэтому все они или, во всяком случае, многие и детей учат одинаково – в Милфилде.

* * *

Расставшись с семейством генерала и уже подъезжая к своему дому, уставшая и почти засыпающая – всю ночь на ногах! – Светлова набрала номер сотового телефона славной девочки Насти.

Все-таки Светлова умела располагать к себе людей, и неудивительно, что Настя на прощание оставила ей свой номер: "Звоните мне, Аня… Буду рада.

Там, в Англии, иногда бывает скучно…"

Возможно, в Англии как раз было скучно. Так ли, нет ли, но Настя Аниному звонку явно обрадовалась.

– А-а! Это вы!

– Настя, а ты случайно… – Светлова сделала паузу, – ты случайно не помнишь, как ту девочку зовут?

– Какую?

– Ну, помнишь, ты мне рассказывала? Ту, которую заподозрили и хотели отчислить из-за анорексии?

– А почему это мне не помнить-то? Помню, конечно!

– И как же?

– Юлька Тегишева.

Вот оно как!

А вдруг и Настя ошибается?! И никакой анорексии у Юли Тегишевой нет? Ведь ее только подозревали…

А если и есть, что тогда?

В общем, если это действительно анорексия, то…

То этот диагноз поможет Светловой восполнить белые пятна, узнать неизвестные ей тайные черты характера генеральской дочки.

Портрет болезни – это портрет пациента.

Да, но…

Зачем все это Светловой знать? Получается, вроде незачем…

Но!..

Это очень важное правило. Почти заповедь. О тех, кто попал в круг расследования, нужно знать все.

Просто так. На всякий случай. Если не все, то как можно больше.

И не надо раздумывать. Надо просто выполнить то, что полагается.

И потом, чем больше Аня будет знать о дочери генерала, тем больше она будет знать о нем самом – о подозреваемом, Игоре Багримовиче Тегишеве!

* * *

Этого врача Аня с трудом нашла через знакомых Такие специалисты в России пока были редкостью.

– Совершенно верно! Нервную анорексию, кстати говоря, так и называют: «синдромом отличниц». – Доктор сразу подтвердил Анины подозрения насчет характера дочки Тегишева.

– Все и начинается с того, что девочка с характером выбирает себе идеал: какую-нибудь красавицу на картинке. И ставит перед собой цель: стать похожей на нее. И добивается этого с немыслимым упорством!

– Впрочем, наверное, как и всего остального? уточнила Аня.

– Именно так! Круглые пятерки в школе, к которым она привыкла, не позволяют ей уже отставать и во всем остальном: в спорте, умении одеваться, внешности и увлечениях.

Она бросает есть, но при этом начинает тратить на еду очень много времени и энергии…

– А любимое чтение «Книга о вкусной и здоровой пище»? Так?

– Верно! Поваренная книга становится буквально настольной. Они, бедняги, вкусными картинками наслаждаются. Вообще, они обожают бродить по супермаркетам и рынкам. Тщательно и со вкусом выбирают продукты. Нюхают, трогают, ощупывают и покупают, покупают… Но не для себя. Для других – для домашних и знакомых.

– Любят готовить?

– У таких девочек открываются просто недюжинные кулинарные способности. Мало того, они буквально упиваются приготовлением деликатесов.

– И сами ничего даже не пробуют при этом?

– Верно! Но практически закармливают всех, кто оказывается рядом. У них просто патологическое желание готовить, кормить…

– Но неужели близкие ни о чем не догадываются?

– Это не так просто, даже когда родители и внимательны к своим детям. Дочки ведь, разумеется, всеми силами скрывают свою голодовку. Попробуй догадайся! На какие только хитрости не идут. Поначалу близкие слышат: «Не успеваю позавтракать – опаздываю!» Или: «Перекушу у подруги!» Или:

«Я уже поела в школе»… И тому подобное. Мамы дисциплинированно готовят обеды из трех блюд и, сопровождая записками, оставляют в холодильниках.

– А дочери?

– А дочери столь же дисциплинированно выбрасывают все это в унитаз, не забывая, однако, оставить на видном месте специально испачканную тарелку.

– Неужели даже так?

– Представьте! Сублимация аппетита – один из критических моментов развития болезни. И вот тут близкие должны насторожиться! Самый первый признак – это когда у совсем не толстого подростка появляется навязчивое желание похудеть.

– Навязчивое?

– Вот послушайте, что записывают они в своих дневниках: «Было трудно, но приятно побеждать голод и сознавать, что сегодня сумела ограничиться меньшим, чем вчера…» И худеют при этом за шесть месяцев на тридцать килограммов, стремительно приближаясь к смерти от истощения.

– Неужели даже может грозить смерть?

– Именно!

– А врачи?

– Подозревая неладное, родители, естественно, обращаются к врачам. Но все превращается в бесплодное хождение по мукам. Пациентки молчат, как партизаны на допросе, об истинных причинах истощения. А доктора обычно подозревают все, что угодно, но только не анорексию, которая, видите ли, обычно приходит под маской других недугов, поэтому помощь так часто запаздывает. Родители и врачи, не сумев вовремя распознать болезнь, оказываются бессильны.

– Ужасно!

– Выдумаете, это причуда, блажь, каприз девочки-подростка и достаточно ее отшлепать, припугнуть, заставить поесть, как все станет на свои места?

– А вы, доктор, думаете, что это все-таки мания?

– Ну, как вам сказать. Обычно страдающие анорексией и доводящие себя до голодной смерти девчонки слышат вокруг: «Ты что, с ума сошла?!», «Вот дура-то…»

И правда, их «мания» для нормального человека не поддается осмыслению с точки зрения здравого смысла.

Однако при этом надо отметить, у них очень высокий уровень умственного развития. Хотя, надо признаться, что анорексия – это и в самом деле мания.

– Настоящая мания?

– Мания голодания. Известная, кстати сказать, медицине уже довольно давно.

– Давно?

– Да. Представьте! Психиатр Ричард Мортон столкнулся с манией голодания, помнится, еще в 1689 году… У Мортона тогда лечился семнадцатилетний пациент. Ричард Мортон назвал эту болезнь «нервной чахоткой». И тогда же дал точное ее описание: резкая потеря веса и страх пополнеть, повышенная активность, категорический отказ от лечения, «глубокая печаль и озабоченность».

Голодающие ставят перед собой цель и идут к ней с маниакальным упорством. Потому что здоровый человек непременно вовремя остановится. Они же находят в себе силы продолжать голодовку.