Текст книги "В саду памяти"

Автор книги: Иоанна Ольчак-Роникер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 26 страниц)

Источники, из которых автором почерпнуты цитаты:

1. Неопубликованные

Beylin Maria Wspomnienia.

Bielska Katarzyna Wspomnienia.

Bychowski Ryszard Jan Droga wiodła przez Wilno (poświęcone pamięci Nachuma Zingera z Warszawy).

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Wspomnienia.

Mortkowiczowa Janina Wspomnienia.

2. Опубликованные

Bartoszewski Władysław 1859 dni Warszawy. Kraków, 1974.

Beylin Karolina Dni powszednie Warszawy w latach 1880 1900. Warszawa, 1972.

Beylin Karolina W Warszawie, w latach 1900 1914. Warszawa, 1972.

Budzyńska Celina Strzępy rodzinnej sagi. Warszawa, 1997.

Bychowski Ryszard Jan List do ojca // Zeszyty Literackie. 1991. N 34.

Gala Alina Asymilacja Żydów w Królestwie Polskim [1864 1897]. Warszawa, 1989.

Cywiński Bogdan Rodowody niepokornych. Warszawa, 1967. Czarna księga komunizmu. Warszawa, 1999.

Davies Norman Orzeł biały, czerwona gwiazda. Kraków, 2000.

Helsztyński Stanisław. Przybyszewski. Warszawa, 1973.

Hirszfeld Ludwik Historia jednego życia. Warszawa, 2000.

Hoesik Ferdinand Dom rodzicielski. Kraków, 1935.

Kancewicz Jan. Wuj Maks // Ludzie bliscy. Warszawa, 1960.

Karski Jan Tajne państwo. Warszawa, 2000.

Korboński Stefan. W imieniu Rzeczypospolitej // Ten jest z ojczyzny mojej. Polacy z pomocą Żydom 1939 1945. Oprac.

Bartoszewski W. i Lewinówna Z. Kraków, 1969.

Leder Witold. Przeżyłem tamten proces // Polityka, 1988, N 49.

Maria Ena. Gdzie miłość dojrzewała do bohaterstwa. Niepokalanów, 1999.

Mortkowicz Hanna Gorycz wiośniana, Warszawa, 1928.

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Bunt wspomnień. Warszawa, 1961.

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Pod znakiem kłoska. Warszawa, 1962.

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Ryś (wspomnienie o Ryszardzie Bychowskim) // Tygodnik Powszechny, 1946

Mortkowicz-Olczakowa Hanna Wspomnienie o Irenie Grabowskiej // Ten jest z ojczyzny mojej. Polacy z pomocą Żydom 1939–1945. Oprac. Bartoszewski W. i Lewinówna Z. Kraków, 1969.

Mortkowiczowa Janina Anulka. Warszawa, 1928.

Mortkowiczowa Janina Stacho. Warszawa, 1906.

Nałkowska Zofia Dzienniki 1909–1917. Warszawa, 1976.

Nowak-Jeziorański Jan Kurier z Warszawy. Kraków, 2000 Ostatni list Szmula Zygielbojma // Ten jest z ojczyzny mojej. Polacy z pomocą Żydom 1939–1945. Oprać. Bartoszewski W. i Lewinówna Z. Kraków, 1969.

Podhorecki Leszek Historia Polski 1796–1997. Warszawa, 1998. Sokolnicki Michał Czternaście lat. Warszawa, 1936.

Wałecki Henryk Wybór pism. Warszawa, 1967.

Wymiana więźniów politycznych pomiędzy II Rzeczpospolitą a Sowietami w okresie międzywojennym. Warszawa, 2000.

Żeleński-Boy Tadeusz O Krakowie. Kraków, 1969.

Żeromski Stefan Na probostwie w Wyszkowie. Warszawa, 1929.

Немое прошлое заговорило… От переводчика

Имя Иоанны Ольчак-Роникер, дочери известной польской писательницы межвоенного двадцатилетия Ханны Морткович-Ольчак и внучки варшавских издателей Янины и Якуба Мортковичей в Польше хорошо известно. Ей принадлежат документальные повести о краковском кабаре «Пивница под Баранами» – уникальном явлении культуры советской эпохи, ставшем на многие годы одним из очагов свободомыслия и бескомпромиссности. Она – автор сценариев для телевизионных фильмов Анджея Вайды, и его мнение о книге «В саду памяти» – первое:

«Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, – близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи – польская интеллигенция. Позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде – служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те и другие оказались позднее в. дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы».

Вайда, как никакой другой художник, по опыту знает, как трудно сегодня найти роман, вымышленные образы которого по силе убедительности и проникновения могли бы состязаться с реальными действующими лицами. Нет ничего удивительного в том, что книга «В саду памяти» стала в Польше бестселлером, получила одну из самых престижных в стране литературных премий – «Нике».

Талант писателя складывается из его личной жизни, мастерства стиля, умения попасть в насущную тему, из выбранного жанра, но прежде всего – способности быть открытым тексту. Можно иметь какой угодно характер – добрый или злой, хитрый, лукавый или сердечный и прямой, все эти важные в жизни этические качества тут не имеют никакого значения. Только абсолютная степень доверия тексту.

Но открытость и ум трудно соединимы. Первое предполагает безоглядность, искренность и самоотдачу, второе – рациональность, взвешенность, даже самоконтроль – а надо ли, стоит ли? Иоанна Ольчак-Роникер владеет и тем и этим. Причем ее ум – не возрастная привилегия, которая приобретается, как опыт, с годами, ведь книга написана в зрелости, когда можно научиться владеть и пером, и собой. Нет, это природный ум – искрометный, живой, реагирующий на все. Любопытствующий. Ум, который позволяет быть необузданной с самой собой – чтобы понять другого. Ну и себя, конечно. А для чего еще, в итоге, пишется?

Об этом думаешь, читая горькую и увлекательную прозу воспоминаний, которую в чистом виде не отнести к мемуарному жанру. Ибо автор порой воссоздает то, чего не помнит и сама практически не знала. Так уж сложилось, что почти ничего ей не удалось получить из первых рук, а потому по крохам реконструируется целое – история предков, плетется нить жизнеописания семьи на протяжении более чем столетия. Это заставляет дорожить любой мелочью и мобилизовать ум, а с ним воображение, исключающее полет фантазии. Выдумка неуместна, уцелевшие эпизоды – быль. Именно из них состоит История. Чтобы разглядеть ее, представить себе и проанализировать события, словно бы навсегда канувшие в Лету, надобны любопытство, наблюдательность и еще одно свойство натуры – впечатлительность сердца, которая может заставить глухого услышать, слепого увидеть, а немого – заговорить.

В строгом смысле мы как раз имеем дело с таким – немым, но заговорившим повествованием, и одно это ставит труд Ольчак-Роникер на высоту лучших документальных сочинений нашего времени. Более того, может быть впервые – не только в польской, но и во всей мировой литературе – расставлены все точки над «и», систематизированы акценты, существовавшие раньше порознь, по поводу самой непроговоренной, а значит, и самой болезненной темы – еврейства, у которой нет конкурентов. Сфокусировавшей вокруг себя национальные, социальные, политические, а в итоге – человеческие проблемы. Когда заслуженная работа оценивается по достоинству, невольно думаешь о справедливости свыше. Речь не просто о попадании в десятку. Иоанна Ольчак-Роникер угодила в десять десяток сразу, несмотря на то, что она повествует о том, о чем польской литературой неоднократно писалось и раньше: о евреях, советских лагерях, подполье. И жанр вроде бы тоже не нов. Богата польская традиция мемуаристикой, семейной сагой, хроникой. А борьба за национальную независимость? Да без нее поляк просто не поляк! В чем же тогда актуальность? Всё собрано воедино. И еще: у проблем живые лица. Трагедия конкретной и каждой судьбы объемлет, не позволяя задохнуться от ужаса, правды, отчаянного чувства стыда.

Отдельная, а значит частная, история еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, обнажает своеобразие Польши и ее культуры, становясь неотделимой частью, однако, не только ее прошлого, но и нашего тоже, ибо история Польши того времени неотрывна от истории России. Масштаб вырисовывается поистине монументальный, но вдруг оказывается, что это – детали, и не они определяют кровоток повествования. На наших глазах – через реальные человеческие поступки и характеры – возникает и формируется процесс приобщения личности к человеческому бытию. И неотрывность от него.

Девять детей одной семьи, а вместе с ними еще и дети, внуки, правнуки… Их линиями испещрена карта едва ли не всей Европы, да и Америки тоже. За каждой линией – свой круг событий, требующих осмысления. А их не мало.

Это и система образования и воспитания – целый пласт.

История становления и развития книжного дела в Польше.

Еврейство как проблема нравственная (больше, чем этническая) – и для еврея, избравшего путь ассимиляции, вступившего на путь преодоления местечковости; и для всего мира, ставшего свидетелем гетто – его возникновения и уничтожения; так и не проговоренная до конца вина Европы перед Катастрофой; наконец, участие евреев в революции и коммунистическом движении, в польском повстанчестве, войне с фашизмом.

Эмиграция и ее последствия.

Пронзительны страницы правды. И не знаешь, какая из поставленных проблем важнее. Будто идешь по минному полю – сплошные болевые точки. Чего стоит одна лишь проблема ассимиляции польских евреев, если наряду с ней была и русская ассимиляция, правда, насильственно насаждаемая и отторгаемая, хотя именно она сулила выгоды. Проблема революции? Столь пагубно отразилась она на судьбах отдельных членов семьи, в какой-то степени предопределив и наше общее будущее.

А может, главное действующее лицо здесь – время, которое не уходит? Ждет и ищет сказителей, подготавливая их к труду любить память?

Но как и какую? У поляков она одна, у евреев – другая, а у русских – своя, выходит, третья. Именно мучительные разделы Польши, в которых принимала участие Россия, пробудили польский свободолюбивый дух, который, со всей остротой возникнув в конце XVIII столетия, наполнил легкие последующих поколений, предопределив развитие нации. Повстанческая ситуация сама шла в руки: успевай в топку уголь подбрасывать. Вот почему польские евреи полюбили страну, в которой проживали, и потянулись к польской ассимиляции. И те и эти были в равно угнетаемых условиях. И тех и этих одинаково боялась и не любила Россия, что прекрасно отразила русская литература. Это хорошо известно, а потому интересно другое: были ли еще случаи подобного взаимодействия – когда против врага с народом объединялись живущие вроде бы своей жизнью евреи? И носили ли такие явления столь же массовый характер? Были. Например, финские евреи настолько, видимо, прониклись интересами своей родины, что вошли в гитлеровскую армию для борьбы с Советской Россией во время Второй мировой войны – тоже по закону своеобразной ассимиляции, и финны, кстати, немцам евреев не сдали. Вот и польских евреев сблизил с поляками общий враг – Россия. Оба народа, по крайней мере, в той части Польши, о которой идет речь, оказались в одинаковом положении: их обоих соединила жажда свободы. Отсюда совместное сопротивление поработителю вообще: перед лицом России, СССР и Германии. Однако взаимной любви не получилось. Но это уже выводы.

Чтобы понять суть царивших настроений в Польше прошлого и позапрошлого веков, достаточно перечислить явления, поспособствовавшие неприязни. Их в изобилии. Польша как никакая другая страна кроилась, резалась и расчленялась.

Итак, факты. Образование единого польского государства связано с так называемой Люблинской унией 1569 года. На ее основе был узаконен союз Польши с Литвой. Отсюда, кстати, встречающееся в книге наименование Польши как «Короны Польши и Литвы», употребляемое наряду с другими ее названиями – Польское Королевство и Конгресс (см. дальше), что по-своему запечатлело трагическую участь вечно переименовывавшегося польского государства.

В результате Петербургских конвенций 70-90-х годов XVIII века, а именно так вошли в историю соглашения по трем разделам Польши между Россией, Пруссией и Австро-Венгрией, польское государство перестало существовать не только фактически (три разделенные границами части Польши оказались в разных государствах), но и юридически. К 1797 году упразднены правовые понятия и законы, наложен запрет на язык. Наступила эра глобальной неволи, которая не могла не сформировать повстанческую идеологию, окрасившую жизнь волнующими тонами протеста. И резко отрицательное хождение слова «москаль» – «русский (солдат)».

Первый раздел (1772) инициировался поначалу Пруссией, от которой Россия в определенной степени была зависима, поскольку находилась в войне с Турцией, но и сама Россия получала хороший «куш»:

Гомель, Могилев, Витебск, Полоцк, часть Ливонии. Второй раздел – 1793 год – присоединил к России значительную часть Белоруссии и Украины. После третьего и окончательного раздела – 1795 года, инициатором которого уже выступала Екатерина Великая, к России отошли земли от реки Буг до Немирова, Гродно и реки Неман, вплоть до границ с Пруссией.

Следует заметить, что все три раздела, сопровождавшиеся множеством политических событий, выступлений, которые, в итоге, и стали считаться поводом к перекройке карты Европы, совершались при молчаливом попустительстве самой Европы. Три могучие державы – Россия, Австро-Венгрия и Пруссия – начинают сговор тайно, но делят Польшу уже явно. И никто не вступается. Спустя почти полтора столетия все повторяется: Сталин и Гитлер находят общий язык при дележе такой сладкой добычи, как Польша. Опять Европа безмолвствует.

На протяжении трех разделов польская территория превращается в кипящий безудержными вспышками котел. Однако по порядку.

5 августа 1772 года – Петербургская конвенция.

3 мая 1791 года – принятие польским сеймом Конституции – «основного закона», который вскоре будет низложен, но в истории страны останется как важнейшее событие государственного значения, а потому и государственный праздник.

14 мая 1792 года – Тарговицкая конфедерация – сделка польских магнатов (С. Жевуский, Ф.-К Браницкий, Щ. Потоцкий) с царской властью, компромисс ради спасения Конституции завершился русско-польской войной и присоединением к Конфедерации короля Станислава Августа Понятовского: стараясь сохранить страну, он фактически ее сдает. Невозможно совсем избежать трактовок, двигаясь исключительно вдоль линии фактов, которые не могут быть однозначно оценены: любое индивидуальное событие обрастает множеством далеко идущих последствий. Итог этой даты – второй раздел – 23 января 1793 года.

А уже 12 марта 1794 года в открытую начинается польское освободительное движение. 24 марта – восстание в Кракове под началом Тадеуша Костюшко. Между этим выступлением и пленением Костюшко в октябре вспыхивают еще несколько выступлений: в Варшаве – 17–18 апреля; в Вильно – 22–23 того же месяца; снова в Варшаве – 28 июня, затем капитуляция Польши.

Менее чем через год после третьего раздела Польши начинается Освободительное восстание в Великой Польше против Пруссии (ноябрь 1796 года).

7 июля 1807 года – Тильзитский мир, создание внутри России княжества Варшавского.

С 22 июля – наполеоновские войны. Армия княжества Варшавского входит в состав наполеоновских войск и воюет против России.

3 мая 1815 года – Венский конгресс под предводительством Александра I утверждает новый раздел Польши – на основе княжества Варшавского возникают Королевство (царство) Польское, Краковская республика и Познанское великое княжество. Отсюда и принятое в народе название Польши – Конгресс.

Крах наполеоновских завоеваний еще сильнее закаляет умы и сердца поляков в их стремлении к свободе и объединению, в борьбе за независимость. Вскоре после изданной Александром I Конституции Королевства Польского на территории Польши появляются повстанческие группы и общества – в частности, в Вильно знаменитые общества филоматов и филаретов, одним из их участников был Адам Мицкевич. Сосланный после их разгрома в 1824 году сначала в Россию, а потом за границу, поэт невольно содействует своим сближением с декабристами влиянию декабрьского движения на польское повстанчество. Вот где искра пламени! Между 1824 годом и новой вспышкой национально-освободительной борьбы, сформировавшейся к 1830 году, но ее участники держались до декабря 1831 года, – битва с царскими войсками, выступление народных масс, штурм столицы войсками царского генерала Паскевича. Завершающим аккордом становится антироссийское Январское восстание 1863 года. Все, кто принимали в нем участие, негласно стали национальными героями: в литературе возникли характеристики и приметы, по которым угадывалось «прошлое» того или иного персонажа: например, красные руки (т. е. замерзшие), хромота или болезни, вызванные ранениями.

Бурные политические выступления перемежаются бесконечными манифестациями, казнями, расстрелами, возникновением и ростом революционных организаций, усилением повстанческих настроений. Единой Польши нет. Она раздроблена, и ни один поляк ни на минуту не забывает об этом. Вырабатывается скрытая – подпольная – система спасения языка, культуры, обычаев, своей национальной самобытности, традиций, ради чего получает конкретную и четко определенную цель будущее.

Вот в эту-то Варшаву – «хмурый российский город», дразнящий своим беспокойством, – и прибывает главный герой повествования – Густав Горвиц: философ, европеец, сын раввина, вкусы, пристрастия и интеллектуальные увлечения которого имеют мало общего с тем, чем жила Польша тех лет. Почему? Да потому, что духовная сфера Густава, выросшего в имперской Вене, входила чуть ли не в конфликт с земной опорой, тогда как в Польше ситуация была прямо противоположной: здесь духовное соединялось с земным, жизнь получала особое измерение и гармонию, и это почувствовала его «практичная» жена Юлия. Свободолюбивый дух романтизма витал не только в головах, он определял стиль поведения и тип жизни: трудно было найти более цельное бытие. И более драматичное в парадоксальности место существования. Немецкая поэзия, воспитавшая не одно поколение свободомыслящих поляков, утешает их, погибавших во время Второй мировой войны от немцев же.

Еще один парадокс: после войны и возникновения ПНР началось поголовное истребление в Польше АК – Армии Крайовой (буквально армии страны), которая была в подлинном смысле народной: в нее входили представители почти всех общественно-политических течений, направлений, слоев, в том числе и пилсудчики. Но по иронии судьбы, именно так – народной – была названа Армия Людова (АЛ – буквально армия народная), созданная коммунистами и сторонниками союза со страной Советов, вследствие чего участникам АК пришлось вести борьбу на два фронта: с Гитлером и Сталиным одновременно. Аковцы были тесно связаны с находившимся в эмиграции, в Лондоне, правительством. Они обеспечивали подполье тылами, работая на его бесперебойную деятельность, спасали от смерти и голода, снабжали документами, тайными квартирами, деньгами, переправляли за границу, причем в основном анонимно, не спрашивая фамилии, руководствуясь одной лишь просьбой человека, которому доверяли. Аковцы почти все были арестованы советскими властями, вошедшими в Польшу с Армией Людовой, сосланы или расстреляны. В книге Ольчак-Роникер об этом говорится лишь вскользь. Но в памяти цепко держатся имена истинных героев, жертвовавших собой ради спасения другого, прославившихся беспримерным бескорыстием и храбростью. Разумеется, поляки без колебаний приняли сторону аковцев. Есть вещи, которые навсегда остаются святыми.

Родословная Горвицев запечатлела немыслимую до этого в Европе трагедию идеологического захвата – гитлеровского и сталинского сразу, что нашло отражение в пределах одной семьи. История, в которой два деспотизма меряются силами: кто страшнее и в итоге – кто кого?

Книга «В саду памяти» ни с кем не сводит счеты, и это самое большое ее достоинство. Ее объективность максимально честная, какой может быть объективность индивидуальная, личная, субъективная. А потому и правдивость ее убедительна по-своему: рассказ о том, как вырастить многодетную семью, поставить всех на ноги и выпустить в мир, – полезен и поучителен. И все же, мало только преподать школу любви и уважения друг к другу, сохраняя при этом деликатность, подразумевающую дистанцию. Надо верить в свое высокое предназначение, не наступая никому на пятки, не расталкивая никого локтями и не сетуя на невыигрышные обстоятельства, и во всем видеть предназначение и избранность – вот что значит «Выше голову!» А еще воспринимать себя и свою жизнь неотрывно от места, где выпало родиться, как собственную участь. Так формируется наука терпимости: в умении оказывать помощь и принимать ее, что намного труднее. Верность человеческой любви всегда существует сама по себе – вне систем, границ и религий.

Воспоминания здесь – сама жизнь, предназначение которой понимается только с уходом. Судьба, которую нельзя свести до одного лишь случая. Но познать многомерность мира можно при условии примирения с самой собой. Хорошо, что воспоминания не кончаются – раз потомки встретились и воссоединились. И невозможно отделаться от ощущения, что гены, когда их несправедливо изничтожают, становятся сильнее и выносливее: талант и легкость нынешнего поколения Горвицев – дар, полученный в наследство вместе с широтой натуры и умением жить во всем мире. Кажется, черные силы трудились, чтобы выкорчевать, а получилось – поспособствовали расцвету самых лучших человеческих свойств: доброты, ума, красоты. Выходит, правы те, кто утверждает, что и зло работает на добро.

Выражаю глубокую признательность всем, кто помогал мне в процессе работы над переводом этой книги, за содействие, советы, подсказки. Прежде всего это:

Игорь Баранов (Москва), Иоанна Бохеньская (Краков), Дина Гусейнова (Кэмбридж), Ирина Карапетьянц (Москва), Зоя Масленикова (Москва), Данута и Станислав Сиесс-Кжишковские (Краков), Лия Нестерская (Страсбург), Наталья Соловьева (Москва), Виктория Тихомирова (Москва), Надежда Тубкина (Элиста), Юрий Цурганов (Москва).

Елена Твердислова