Текст книги "Девица с выкрутасами"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Патриция решила в Варшаву не возвращаться.

Приглашение пани Ванды было действительно, а поболтать с ней следовало серьёзно, основательно и по душам. Кроме того, не мешало выцарапать глаза вконец изовравшемуся Кайтусю, а имелись все шансы, что он появится в доме гостеприимной прокурорши. Как и господин адвокат. Но поскольку сторонам предстоит основательно подготовиться к завтрашнему переливанию из пустого в порожнее, оба должны прийти позже. Хотя с таким же успехом могли бы на прениях вообще ничего не говорить или продекламировать монолог Гамлета. Эффект получился бы ровно тот же.

Покидая зал в достаточно большой компании участников эпохального процесса, Патриция вдруг сообразила, что приехала она сюда вовсе не для борьбы с Кайтусем, а для выяснения, имело ли место изнасилование? И до сих пор не разузнала никаких подробностей о всех заинтересованных лицах, даже не взглянула ни на кого вне зала суда. Напоролась, правда, на инструктаж Кайтуся, но вместо того, чтобы хорошенько подслушать, почувствовала, видите ли, отвращение и гордо удалилась. Совершенно непростительное поведение для профессионального журналиста!

Публика не спеша спускалась по неудобной лестнице. Перед Патрицией шли Стася с Мельницкой. Подруга выговаривала потерпевшей:

– …надо было сначала со мной! Что ж ты сразу к этой скандалистке помчалась, зачем тебе такая огласка!

– Откуда мне было знать, что она такой шум поднимет, а она его знала лучше всех… Ну, и уговорила меня… И вовсе я не хотела, чтобы так вышло…

– Ты хотела полюбовно?

– Ясное дело!

– Теперь уже, наверное, поздно…

За собой Патриция слышала Гонорату и Павловскую. Судя по разговору, горе-заговорщицы тоже были недовольны:

– Отец разозлится, если Лёлика снова посадят, – огорчалась Гонората. – Сколько ещё отделки, а Лёлик хорошо работал, быстро шло. Теперь придётся рабочих нанимать.

– Ерунду городят, а не знают, что она сама хотела, – сердито критиковала ход слушаний Павловская. – Всё Лёлик да Лёлик, только о нём и болтала.

– Пьяная была.

– Что у трезвого на уме…

– Одно утешение, может, Элька не выдержит. Если отец её выгонит…

Патриция пропустила подруг вперёд, а за спиной теперь слышала обмен мнениями старшего поколения. Одни бабы, она попыталась распознать голоса, но получалось плохо, удалось определить только мамашу.

– …завсегда никому ни словечка, а теперича стыда не оберёшься…

– Да какой там стыд, ты что, Ганя, на весь город дивчина прославилась!

– Это всё Ядька растрепала, не иначе из ревности, ведь Стася сама из себя… Да ни в жизнь…

– А как она так не знала, что в нутре у неё не того… И только дохтур растолковал?

– Да кому ж было знать-то? А честная девушка за здорово живёшь по докторам не шастает. И вообще, оно такое бывает…

– Ой! Чуть не забыла! Мудракова сказывала, что завтра оковалок должны выбросить и ещё печёнку, да только немного. Надо, выходит, пораньше…

Спускаться медленнее Патриция уже не могла, и так останавливалась, почитай, на каждой ступеньке, прикидываясь хромой. Её обогнали ещё три человека.

– …свинья он паршивая, что тут скажешь! Мало ему было обычных потаскух, что сами набиваются, так ещё и ссильничал…

– …молодец деваха, своего не упустит…

И напоследок кто-то злобно прошипел сверху:

– Проваливай, шалава!

Лестница кончилась. Мимо Патриции прошмыгнула в слезах разъярённая Карчевская. Внизу, уже стоя в холле, журналистка оглянулась и с изумлением увидела последнюю пару, спускавшуюся по лестнице. «Греческий профиль» с Зажицкой.

Ни минуты не раздумывая, она направилась к той самой двери, за которой «греческий профиль» подслушивал Кайтуся и Стасю. Постояла, подождав, пока эта исключительно неподходящая друг другу пара вышла на улицу, а затем последовала за ними. Эти двое свернули налево и шли как-то очень странно: не понять было, вместе они или порознь?

Любопытство взяло верх. Патриция, стараясь не цокать каблуками, пошла следом и собственными глазами видела, как «греческий профиль» садится в итальянский «фиат», открывает пассажирскую дверцу и вежливо поджидает столь часто меняющую свои настроения любовницу обвиняемого.

Как написали бы в старинном романе, пелена спала с её глаз, и журналистка, немало времени посвятившая судебному репортажу, стала понимать, какие заоблачные сферы затрагивает этот провинциальный процесс.

* * *

Домработница пани Ванды запекла мясо с черносливом. Божественный запах привлёк даже хозяина дома, но главной задачей этого фантастического блюда было успокоить разбушевавшиеся страсти. С чем оно в основном и справилось. Во всяком случае, господин адвокат, подобрев после еды, предпочёл со стороны наблюдать, как Патриция с Кайтусем выклёвывают друг другу глаза. Пани Ванда с удовольствием подливала масла в огонь:

– Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь. Пани Патриция, что вы на это ответите?

– Пытался однажды один субъект позабавиться со мной в лесу… – начала Патриция весьма раздражённо.

– Только однажды? – недоверчиво переспросил Кайтусь.

– Этот только один раз. Другие предпринимали попытки неоднократно и при разных обстоятельствах. Этот, что в лесу, подходит по параметрам, не дохляк, но и не Кинг-Конг. Нормального телосложения. Я на его чувства не ответила, и достаточно было чуть-чуть поднапрячься и самую малость его толкнуть, ну чтобы уж совсем точно удалиться в заданном направлении.

– Каком? – поинтересовался адвокат.

– К шоссе. Там его машина стояла. Несостоявшийся насильник последовал за мной, правда, не так быстро, но протеста не выразил.

– Боялся, что ты ему машину поцарапаешь, – выразил предположение Кайтусь.

Патриция бросила на него презрительный взгляд.

– Уходим от темы, не так ли? Во-первых, она и так была поцарапана, а во-вторых, Стася – девчонка крепкая, а Климчак – отнюдь не гигант. Может, он жилистый и руки имеет крепкие, но врежь она ему хорошенько пару раз, могла бы преспокойно удалиться в целости и сохранности.

– А вдруг она растерялась и не знала, куда идти? Здесь собака, там капуста, а ещё дальше – запертая калитка…

– Собаку, по её словам, не видела, а калитку даже не проверяла. Не дай бог, оказалась бы та открытой, и что тогда?

– Вот именно, что? – деликатно подначила пани Ванда.

– Фигня тогда, а не изнасилование!

– А без собаки и капусты всё-таки изнасилование?

Патриция принялась закипать:

– Ты опять меня сбиваешь? Старательно уклоняешься от обсуждения сути проблемы, а именно: физических данных нападавшего и жертвы. Ведь Стася очень постаралась, чтобы, упаси господи, не задеть Лёлика. Разве не так?

– Задетый мог бы и осечку дать, – тонко намекнул Кайтусь.

– Что и требовалось доказать! – победно заключила Патриция. – А как она пережидала возню с брюками да с простынёй…

Адвокат вдруг кашлянул:

– Должен вам, господа, признаться, – смущённо начал он, – я позволил себе провести эксперимент со своей женой…

Это признание вызвало жгучий интерес всех присутствующих.

– Ну же, ну? – жадно торопила гостя пани Ванда.

– Просматривая протоколы, я случайно наткнулся именно на этот фрагмент показаний. Жена на эксперимент согласилась. Я держал одной рукой обе её руки, велел ей вырываться, а другой пытался снять брюки. Оба мы обычного телосложения, поэтому я позвонил парочке знакомых и попросил, чтобы и они попробовали. Сегодня утром по телефону я получил отчёты. Ни у кого не вышло. Невозможно. Либо жёны убегали, либо брюки оставались. Какие тут ещё нужны доказательства?

И крайне довольный собой и воткнутой в муравейник палкой, господин защитник взял добавку шарлотки – ещё одного кулинарного шедевра домработницы.

– Прошу меня извинить, коллега, но я не могу с этим полностью согласиться, – Кайтусь вложил в своё возражение максимум светскости, на которую был способен. – Любой мужчина, кого ни возьми, обладает некоторым опытом по части брюк. Возможно, тут дело в жёнах…

– В каком смысле? – заинтересовалась пани Ванда, да и адвокат взглянул вопросительно.

Всем своим видом Кайтусь изобразил лёгкое замешательство и нечто вроде сожаления.

– Существует определённая вероятность, что некоторые жёны, в особенности, как бы это… слегка поднадоевшие… не вызывают сильных желаний…

– Наглое животное, – немедленно возмутилась хозяйка дома.

– А может, скорее, слишком интенсивно эксплуатируемый муж не в состоянии проявить требуемой страсти? – задумчиво поделился глубокомысленным выводом её муж.

– Войтек!

– Прости, это я не о присутствующих… – Он опомнился и, окончательно смутившись, кинулся подливать гостям белое вино, отлично сочетавшееся с шарлоткой.

У Патриции мелькнула коварная мысль, и она искоса глянула на Кайтуся.

– А может, сам попробуешь? Все и так нас сватают, что тут скрывать. Никакие опровержения не помогают, так что от нас не убудет. Только давай определимся: я – надоевшая или ты, заэксплуатированный?

Идея всем участникам застолья очень понравилась, особенно пани Ванде, которая единственная ориентировалась в сложных взаимоотношениях Патриции с её жильцом. Она с увлечением следила за перипетиями их романа и с нетерпением ожидала, когда же та сдастся, хотя из женской солидарности целиком и полностью поддерживала Патрицию и считала, что Кайтуся требуется должным образом помучить.

Неожиданное предложение Кайтуся озадачило, и он, на всякий случай, галантно пробормотал:

– Лично я не допускаю ни первого, ни второго. А что?..

– А то, что прокурору самому не мешало бы поучаствовать в таком страстном акробатическом этюде, а я охотно помогу. Или ты предпочёл бы какую-нибудь иную даму?

– Нашлась бы парочка желающих, но ни одна не подходит…

– С чего бы это? Слишком податливы?

Кайтусь опять оказался на тонком льду и пока не решил, как поступить. Что ещё за каверзу придумала эта полоумная? Как собирается его одурачить? Оказаться в дураках совсем не хотелось, но предложение выглядело таким заманчивым!

– Я по-прежнему уверен, что даже отчаянно сопротивляющаяся дама не справится с насильником!

– Спорим?

Невзирая на всю свою осторожность, Кайтусь совершил ошибку и клюнул:

– Да ради бога Хоть сейчас. На что?

– На машину. Останется за мной независимо от приговора суда.

Глаза у пани Ванды заблестели, она потребовала, чтобы муж принёс очередную бутылку. Госпожа прокурорша была на стороне Патриции, радовалась, что в ней не ошиблась, уже предвидела поражение Кайтуся и даже немного его жалела. Пан Войтек, чрезвычайно увлечённый аполитичными экспериментами и всё ещё терзающийся угрызениями за свою неловкость, рысью затрусил к холодильнику за новым белым вином, а Кайтусь принялся кусать локти. Какого рожна он согласился? Но надежды не терял, не выцарапает же она ему глаза, в конце концов?..

Разнузданными сценами никто любоваться не собирался, поэтому ограничились распахнутыми створками двери в соседний салон, куда и перебралась парочка противников. Видимость для публики была несколько ограничена, зато слышимость – отличная, что позволяло делать необходимые выводы. Кайтусь потребовал предоставить ему угол, поскольку в подвале Климчаков имелось целых четыре угла, в один из которых Лёлик якобы и загнал Стасю. Хозяин дома с превеликой готовностью отодвинул здоровенную пальму в кадке, а домработница предусмотрительно унесла подальше два стула. Кайтусь получил не угол, а мечту.

Да только всё напрасно. Опытом Патриция располагала немалым, частенько приходилось уклоняться от слишком навязчивых ухаживаний. Кайтусь же, наоборот, не привык к отчаянному сопротивлению своих дам. Ему никогда не случалось использовать силу, достаточно было прикинуться разочарованным отказом и слегка упрекнуть капризулю, чтобы та немедленно одумалась, а то, не дай бог, и в самом деле разочаруется. Насилие было ему столь же чуждо, как охота на акул. Или на страусов.

Не повезло господину прокурору с самого начала. Патриция не дала загнать себя в угол. Кайтусь чуть было не высказал претензий по этому поводу, но, вспомнив, что обвиняемый действовал куда последовательней, постарался приложить усилия. Без толку. Патриция ловко увернулась. Кайтусь опять поднапрягся и врубился коленом в стул, отодвинутый всё-таки недостаточно далеко.

– Нет, так не пойдёт! – возмутился он. – Никто не говорил, что жертву ловили по всему помещению. Не валяй дурака! Речь шла только о брюках!

– Ага! Выходит, Стася полезла в угол добровольно?

– От неожиданности… Он её врасплох застал…

– А что она собиралась там делать, в этом милом подвальчике? Играть на пианино?

– Маяковского декламировать. У нас пари или как?

– Ладно, ладно… Довожу до всеобщего сведения, что в угол я встала добровольно! – громко адресовалась жертва к открытым дверям.

– Мегера! – столь же громко воскликнул Кайтусь.

Слушатели наслаждались представлением. Доносившийся шум свидетельствовал, что Кайтусю никак не удаётся ухватить сразу обе руки противницы, он вынужден действовать двумя руками, что напрочь исключает какие бы то ни было манипуляции с одеждой.

– Что? Так и будем за ручки держаться до самого утра?

Кайтусь неожиданно сменил тактику. Такие манёвры были ему привычны, а в отношении Патриции его так и подмывало их задействовать. Выиграет не выиграет, а своё возьмёт. Надо же пользоваться случаем. Он отпустил руки мнимой жертвы и схватил её в объятия, не жалея при этом страстных поцелуев. Патриция, не без удовольствия исполняя роль Стаси, и не думала уклоняться от нежностей насильника, тем более что брюки своего местоположения не изменили, а значит, она могла спокойно получать удовольствие. Воодушевлённый Кайтусь перешёл к более интимным действиям, оставаясь тем не менее в полном обмундировании. Патриция, ловко скрыв нежелание менять диспозицию, воспользовалась первым же удобным случаем, слегка оттолкнула агрессора и расхохоталась.

– У меня нет пуговиц, так что же ты хочешь оторвать?

– Чёрт тебя дери, ты можешь хоть минуту постоять спокойно!

– А Стася стояла спокойно?

Здорово разозлённый Кайтусь предпринял попытку повторить эксперимент с тремя руками, двумя её и одной своей. Патриция мгновенно вырвалась и уже с порога салона воскликнула:

– Что, съел?! Мне даже и царапаться не пришлось!

– Зато и синяков у тебя нет!

– Синяки потом появились. И вообще, насколько я помню, это никого не взволновало…

– Ступай назад, в угол!

– …Стася вроде бы на козлах посидела. Там доски были и прочие стройматериалы, кто поверит в идеальный порядок в подвале строящегося дома? Могла сколько угодно себе синяков насажать и без всякого участия ухажёра. Обращаю также внимание, что за тобой ещё простыня. Расстели-ка её одной рукой. И сколько мне ждать продолжения страстных ухаживаний?

Кайтусь охолонул и, в конце концов, сдался. Стало совершенно очевидно, что придётся вступить с этой заразой в настоящий бой, следствием чего явились бы серьёзные травмы. Опять же он вовсе не собирался в первый раз заниматься с Патрицией сексом в салоне пани Ванды. Прокурор вспомнил также, что мужчина с приспущенными штанами, ну, скажем, до уровня колен, резко теряет свободу движений да и выглядит, мягко выражаясь, не особо эстетично, и он чуть было не очутился в таком глупом положении. Вот уж свалял бы дурака! Честно говоря, он и сам ни минуты не верил в винегрет с руками, брюками и простынёй, да и в изнасилование тоже, но не признаваться же в этом публично! Злой больше на себя, чем на Патрицию, он принялся ломать голову, как бы вернуть двухмесячное право на машину.

– Отличная подготовка к прениям сторон, – заметил развеселившийся господин адвокат, когда насильник с жертвой вернулись в столовую. – Отдельное спасибо за синяки и стройматериалы, обязательно подчеркну это в своей речи. Да только все без толку, судья и их проспит.

– Я совсем не напрягался, – с достоинством заявил Кайтусь, садясь за стол. – А кроме того, прошу учесть, что участница эксперимента трезва, тогда как Стася была под хмельком…

Патриция не замедлила встрять, выразив наивное удивление:

– Вот те на! Так кто же из нас негодящий? Жертва потрёпанная или напавший вяловат?

– Реконструкция событий неверна. Я же говорю, та жертва была пьяна…

– А Климчак после целого дня на стройке…

– Ну, не преувеличивайте, она наверняка успела проветриться, – вмешалась пани Ванда, с энтузиазмом разжигая спор. – Ведь ещё там, на балконе, избавилась от большей части отравляющего вещества, опять же свежий воздух… Подловили Лёлика, что и требовалось.

Полная радостного злорадства, Патриция решила побаловать себя ещё одним кусочком шарлотки.

– Что дело именно в этом, я с самого начала поняла, – откровенно призналась она, оставив на некоторое время Кайтуся в покое. – Это мой бокал? Спасибо. А вот личность заказчика всего этого цирка меня очень интригует. Ясно же, что не станут стражи порядка такой огород городить, да и пани Ванда по собственной инициативе тоже. Возникает вопрос – кто? Прокуратура? Высокие партийные инстанции?

Пан Войтек вскочил как ошпаренный, чуть не подавившись последним куском десерта. Опять политика! Перепуганный хозяин дома срочно пытался придумать благовидный предлог, чтобы смыться.

– Я того… Надо навести порядок. Больше изнасилования не будет? Я тогда займусь пальмой?

Сидевшие за столом не обратили на него ни малейшего внимания, но как-то уж очень одновременно замолчали. Адвокат Островский задумчиво смотрел в окно, где садовый фонарь жутковато освещал ещё голые ветви липы, пани Ванда с подозрением смотрела на Патрицию, а Кайтусь – на пани Ванду. Патриция обвела всех по очереди внимательным взглядом.

– Ну и?.. – протянула она со значением.

Судя по звукам, пан Войтек предпринял в салоне генеральную уборку. Пани Ванда инстинктивно обернулась на доносившийся звон и шварканье, пожала плечами, вздохнула, пригубила вино и указала подбородком на Кайтуся:

– Он до такой степени держал вас в неведении?

– Он обычно ничего не говорит, а если и говорит, то такую тень на плетень наводит… И вообще он не знал, что я приеду.

– Раз такое дело, то вижу, вы ещё вчера догадались. Хотела бы я знать, насколько это бросается в глаза…

– Не то слово! – запротестовала Патриция. – Не бросается, а прямо бьёт! Из всех видов оружия! С самого первого слова!

– Вот именно. А я останусь свиньёй и буду дальше ждать, до чего вы ещё сможете докопаться. А потому ничего пока не скажу.

– Выходит, придётся мне пораскинуть мозгами и ещё самой подумать?

– Думать вредно, – попытался съехидничать Кайтусь, но, получив два сердитых взгляда, поспешно добавил: – Прекрасным дамам…

Патриция пожала плечами, мыслительный процесс у неё шёл быстро.

– Весь вопрос, в ком тут дело, – принялась она размышлять вслух. – Сдаётся мне, что на первый план выходят две персоны: обвиняемый и его такая непостоянная, прости господи, любовница.

Адвокат оторвался от созерцания природы за окном и с интересом взглянул на журналистку.

– Ну, ну? – поощрительно подал он голос.

– Вы со мной солидарны?! – обрадовалась Патриция. – А то все остальные – сплошные враги.

– Только не мой муж, – быстро вставила пани Ванда. – Он сейчас полдома разнесёт, но это никак не в пику вам.

– Нейтральный и работящий. Согласна. Что у нас получается? Надо было прижать Лёлика, чтобы завладеть Зажицкой, или отомстить Лёлику, что посмел переключиться на Зажицкую. Покинув предыдущую зазнобу? А пол заказчика этого дела тоже должен оставаться тайной?

– А вы допускаете и женский пол?

– Почему нет? Лёлик обладает загадочным очарованием, дамы и девицы так и льнут…

Пан Войтек бросил уборку, осторожно заглянул в столовую, решил, что опасность миновала, и вернулся к столу. По пути он пополнил запасы, добавив к очередной бутылке вина нарезанный кубиками тильзитский сыр, за что удостоился рассеянной похвалы супруги. Кайтусь практически не принимал участия в беседе, усиленно пытаясь скрыть недовольство собственной персоной и злость на Патрицию, которую считал виноватой во всём: неудаче с брюками, своём провале, потере, почитай, уже выигранной машины, а главное, слишком въедливом отношении к этому гротескному процессу. Сам-то правду знал и ввязался в это дело частично по глупости, а частично из любопытства, чем такая заваруха может кончиться. Теперь же он горько сожалел, что влип в эту авантюру, и ни за какие коврижки не хотел, чтобы Патриция обо всём догадалась.

И без того уже начинал чувствовать себя круглым дураком.

А Патриция как раз напала на верный след.

– Мне бы очень не помешали материалы того познанского дела, – обратилась она к адвокату Островскому. – Вы в них копались заодно с нашим трухлявым грибом…

– Если я правильно понял, вы имеете в виду многоуважаемый суд?

– Кого же ещё? Мне показалось, что вы прихватили их с собой, и я совсем бы не обиделась, если бы вы позволили сунуть в них нос. Там могут оказаться всякие милые подробности.

– Ещё какие милые. Да, ради бога, дело прекращено, не вижу никаких препятствий.

– Сегодня!

– Можно и сегодня, пожалуйста.

– Собираешься заняться следствием? – поморщился Кайтусь, даже не скрывая своего неудовольствия. – Опускаешься до уровня сточных канав?

И тут же понял, что совершил очередную ошибку. Вот ведь невезучее дело и невезучая поездка! А казалось – проще некуда… Его акции у Патриции стремительно летели вниз. Сколько же придётся попотеть, чтобы наладить отношения!

А зловредная репортёрша прямо-таки сочилась ядом:

– Какие такие сточные канавы, ты это о чём? У нас же появляется шанс приобщиться к возвышенным чувствам ведущей и направляющей, к высшим, так сказать, государственным сферам. Уж не хочешь ли ты сказать, что сточная канава правит передовым социалистическим государством? Впрочем, может, ты и прав, здесь явно дерьмо просачивается и, как полагается по закону природы, сверху вниз…

Пан Войтек упустил десертную вилку, следом за ней брякнулась о пол ложечка Вскакивая, он ещё успел поймать рюмку.

– Ну вот опять! Я извиняюсь…

– Только ничего не убирай! – быстро предупредила пани Ванда. – Иди уже к себе!

Хозяин дома воспользовался разрешением и, развив крейсерскую скорость, скрылся из виду, оставив приборы валяться под столом. Адвокат из вежливости пытался скрыть улыбку, хозяйка, не стесняясь, похохатывала, а Кайтусь не на шутку рассердился.

Ведь проклятущая ведьма, к которой его тянет, как магнитом, ни за что ему не простит этого процесса. А значит, можно распрощаться и с уютным гнёздышком, и с беззаботной жизнью на всём готовом, и с видами на неё саму. Потеряет он Патрицию, не успев даже заполучить. Как же быть?

Господин прокурор боялся признаться себе, насколько эта женщина для него важна, но чувствовал, что без Патриции жизнь потеряет смысл. Ну не то чтобы совсем, до петли, конечно, дело не дойдёт, но оставшийся шматок сгодится только, чтобы подложить под трамвай. Зря он темнил, может, стоило ей рассказать чего не то, глядишь, и не оказался бы сейчас в такой…

Патриция не испытывала ни малейшего сочувствия к переживаниям Кайтуся, хотя отлично знала, как он мучается. Считала, что так ему и надо, и правильно, получил по заслугам, сам виноват. В настоящий момент её занимало другое.

– А кстати, никто случайно не знает, что это за элегантный господин с почти греческим профилем? С самого начала сидит в суде, ни слова не говорит, ни во что не вмешивается. С чьей он стороны?

– Ни с чьей, – беззаботно отозвалась пани Ванда. – Таинственный консультант.

– Кто, простите?

– Психологические аспекты именно этого, рассматриваемого в настоящий момент дела. Нечто вроде морального контроля на самом высшем уровне.

– Присланный?

– Я его, во всяком случае, не вызывала.

– Как его зовут?

– Пан доктор.

Патриция присвистнула с небольшой задержкой, поскольку сначала должна была проглотить вино.

– Тогда дело серьёзное. При таком раскладе заказ получен от мужчины, бабы отпадают. В высших эшелонах власти у нас полнейший антифеминизм. Разве что какая-нибудь Ванда Василевская, но она, насколько мне известно, оказала всем услугу и уже перебралась в лучший мир. Мы её в школе по литературе проходили, убей меня бог, ни словечка не помню.

– А вы её читали?

– Я всё читаю. С детства.

– Тогда понятно, как вы справляетесь с материалами судебных дел и прочими показаниями! Снимаю шляпу, – сказал господин адвокат. – Нужная вам макулатура у меня в гостинице, могу вас ею осчастливить…

* * *

Стася переживала невыносимые муки. В её душе сошлись в смертельной битве два чувства. В самом центре поля боя располагался, понятное дело, Лёлик, с одной стороны, по-прежнему желанный и, возможно, ещё не окончательно потерянный, а с другой – ненавидимый лютой ненавистью и заслуживающий сурового наказания. Не смерти, боже упаси! Уйди он в мир иной, Стася потеряла бы к нему всякий доступ, а следовательно, не могла бы ни питать надежд его заполучить, ни отравлять ему жизнь и демонстрировать гордое презрение. А вот какие-нибудь казематы, галеры, цепи с кандалами…

Но тут же давал о себе знать второй фронт. Нет, раз уж ему придётся сидеть, то пусть лучше посидит с комфортом, опять же выйдет быстро, полон раскаяния, пусть начнёт молить о прощении, осознав, что потерял..

Она бы его простила. Не сразу, конечно, но достаточно быстро, а то ещё раздумает…

Стася и так и сяк в который уже раз мысленно прокручивала в голове случившееся. Может, надо было подольше сопротивляться? Бежать? А, спрашивается, зачем? Она отлично понимала, что отбилась бы, но… что тут скрывать… Он мог бы пострадать! И что тогда? Ещё обиделся бы и не стал больше иметь с ней никаких дел, а ведь ей совсем не это нужно. Всё из-за проклятого медосмотра… Откуда ей было знать об особенностях своей анатомии, если бы не этот чёртов недостаток, Лёлик бы наверняка… Говорил же, что не верит в добродетель… А тут, пожалуйста, сам бы убедился и железно бы на ней женился!

Вот тогда бы она точно оказалась исключением – единственной и неповторимой!

А так что? Выставила себя на посмешище. Права Мельницкая: нечего было идти на поводу у этой беспутной Ядьки, лучше раздула бы это дело среди своих друзей и знакомых. Даже Гонората бы её поддержала, вон до чего она ненавидит нахалку Карчевскую, Лёлик бы, глядишь, и сдался… Да как у него только язык повернулся сказать, что она не девственница?! Зато теперь весь город знает, что ещё какая, только анатомия у неё нетипичная…

Если бы не характер, Стася бы сломалась. К счастью, она была не из тех, кто, чуть что, забивается в угол и ревёт белугой. Держалась девчонка стойко, подкрепляя свой дух слабеньким утешением, что удалось-таки сделаться исключительной и неповторимой. Если уж оказалась изнасилованной, то прогремела на весь город! Опять же при самом непосредственном участии главного местного героя-любовника, за которым все девчонки сами бегали, и ему не было нужды никого насиловать, а вот её пришлось. И теперь он понесёт наказание!

Ну, с паршивой овцы хоть шерсти клок, да только вовсе не это ей было нужно…

А если говорить совсем начистоту, то от утраты этой пресловутой девственности, которой вроде как и не было, никакого удовольствия она не получила.

В обвинительном приговоре Стася не сомневалась, прокурор был на её стороне. В тот последний вечер, проводив Мельницкую к тётке, она пошла не домой, а к прокуратуре в надежде встретить там господина прокурора. Хотелось с ним поговорить, получить утешение и поддержку, а если он ещё не вернулся, собиралась подождать, в конце концов. Имела право прогуляться по спокойному приличному городу, разве нет?

Перед прокуратурой стояла какая-то машина, а в нёй жутко костлявая особа. Видно было, что худая, потому как сидела она не за рулём, а боком. Широко распахнула дверцу и ноги выставила наружу. Из-под короткой юбки торчали две жерди. Верх тоже просматривался. Особа курила, опершись локтями на колени. Два источника света; лампа над входом в здание и уличный фонарь добросовестно освещали выставленную на всеобщее обозрение кучу костей. Длинные тощие ноги, руки-палочки в узеньких-преузеньких рукавах кофточки, цыплячья шейка и выпирающие ключицы. Голодом её морили, что ли? Сущий скелет!

Стасю охватили сомнения. Может, эта тоже прокурора поджидает? В прокуратуре рабочий день уже кончился, окна были тёмными, только в дежурке, где дремал милиционер, горел огонёк. Чего, спрашивается, она тут сидит? Если и в самом деле дожидается прокурора..

Вот не везёт… Стася несколько раз протопала туда-сюда по противоположной стороне улицы, времени прошло страшно много, но дождалась. Кожа да кости и правда караулила прокурора. Но Стасе очень уж хотелось с ним пообщаться ещё до вынесения приговора, подсказать ему как-нибудь половчее, что пусть он обвиняемого слишком сильно не прижимает, ведь она готова, собственно говоря… Ну, если не простить, то… как бы это… помягче… Срок покороче? Хотелось бы иметь Лёлика на свободе, рядом, а не за колючей проволокой.

Ничего не поделаешь, утешения сегодня вряд ли дождёшься, но посмотреть-то можно. Должен же он, в конце концов, вернуться!

Да уж, дожидаться стоило. И наблюдать тоже. Было на что посмотреть.

* * *

Патриция жадно выхватила из рук адвоката Островского толстенную папку с бумагами, сунула в неё нос и сразу увлеклась чтением. Только спустя несколько минут, а весьма возможно, что и нескольких десятков минут, она почувствовала, что ей надо выпить, сообразила, что она вытворяет, и сменила помещение. Журналистка отправилась в ресторан гостиницы, теоретически работавший до десяти, но для гостей открытый до одиннадцати. Водрузив пухлую папку с растрёпанным содержимым на столик, она опять ушла с головой в завлекательные документы, позабыв о выпивке. Когда от переживаемых эмоций в горле у неё окончательно пересохло и она оглянулась, ища официантку, в зал вошёл «греческий профиль». Он направился прямо к ней и уселся напротив.

– Патриция, – произнёс обладатель профиля почти утвердительно с едва заметным вопросительным знаком.

Нет, невозможно…

Только сейчас Патриция разглядела его хорошенько и с близкого расстояния.

– Зигмунд?

Знак вопроса с её стороны прозвучал гораздо более внушительно, хотя нужен он был, как рыбке зонтик, ведь и так уже поняла, что не ошиблась. Значит, всё-таки тот самый профиль, ничегошеньки ей не почудилось. Как же она его сразу не узнала? Не иначе из-за фигуры. Жир сошёл и изменил человека до неузнаваемости. Да и выражение лица стало теперь иным: исчезла беззаботная и чуть насмешливая жизнерадостность, а её место заняла какая-то циничная жёсткость.

– Я тебя сначала и не узнал, – заявил гость из прошлого, тоже оглядываясь в поисках официантки. – Семнадцать лет назад ты была страшно тощая, эдакая девчонка-худышка…

В Патриции бушевали все чувства сразу.

– А ты был жутким жирдяем, – обиделась она. – Выходит, вес вводит в заблуждение. Господи, как же я тебе тогда завидовала!