Текст книги "Девица с выкрутасами"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Кайтусь моментально парировал:

– Если бы громы были столь бдительны, обнаружилась бы резкая нехватка работников правосудия. И вообще, это вовсе не спектакль, а необходимость публичного осуждения аморального образа жизни.

– Господи! – простонала Патриция и поспешно схватила рюмку. – По мне так это самый что ни на есть отвратительный спектакль, но ты, похоже, имел в виду нечто иное?

Кайтусь, несмотря на полученное маленькое удовольствие, от своих проблем не избавился и счёл необходимым показать свою озабоченность.

– Достали уже этими письменными доносами. Судья совсем в макулатуре утонул, завалили его письмами заинтересованные лица, чтоб им пусто было. Тут и одной Зажицкой хватило бы, так ещё и Гонората подключилась, поносит Зажицкую на чём свет, и Кличмак туда же, на её счёт прохаживается, а ещё письмо о трёх таксистах, якобы найденных и подговорённых, понятное дело, за деньги дать ложные показания, плюс донос на брата…

– Какого брата?

– Брата Климчака. Якобы гонялся за теми таксистами с преступными намерениями.

– А что, в самом деле гонялся?

– Может, и все гонялись, но нашли только одного, который ничего не помнит и в свидетели идти не желает. Это, конечно, не доказательство, но всё равно говорит не в пользу обвиняемого.

– Погоди, а откуда они вообще эта такси брали прямо по первому требованию? Павловская выходит и, пожалуйста, тут как тут. Лёлик за городом ловит тачку, почитай, в полночь. Тебе это странным не кажется? Плоцк просто забит такси! Или им так везёт?

Кайтусю это тоже показалось странным, он в своё время покопался в загадке и теперь мог Патриции дать необходимые пояснения, ничего не выдумывая. Он и сам удивился, какое почувствовал облегчение.

– Я тут порасспрашивал чуток…

– И что?

– В городе, и правда, обычное везение бывает. А что касаемо дачи, так там за городом как раз рядышком таксопарк, мастерские, гаражи и всякое такое. Они туда на ночь возвращаются или на пересменку. В полночь там поймать такси – раз плюнуть. Прошли пару шагов по улице, и готово.

– Вижу, что на защиту Стаси целое войско поднялось… – съязвила, не сдержавшись, Патриция. – Рыцарь на рыцаре едет и рыцарем погоняет. Какие, однако, у этой оскорблённой невинности запросы!

– Плевал я на её невинность, здесь не в этом дело, – неожиданно откровенно заявил огорчённый Кайтусь. – Климчак должен сидеть, а иначе вся милиция Плоцка вместе с прокуратурой сама в лужу сядет. А уж где я, как надзирающий за прокуратурой, после такого провала приземлюсь, лучше и не думать.

Патриция предпочла воздержаться от высказывания своего мнения, что она думает о всевозможных органах власти вообще и о Кайтусе в частности, поскольку официантка принесла новые блюда. Пока она пережидала, ей стало даже немного жаль молодого прокурора, но затем вспомнилось, с какой лёгкостью даётся этому подлецу любая ложь в отличие от правды, которую из него клещами не вытянешь. А виденная ею под лестницей репетиция очередного спектакля с участием разнесчастной Стаси? И жалость была задушена в зародыше. А убеждение в невиновности обвиняемого только укрепилось.

– В случае чего подаст апелляцию, – заявила она. – Основания уже сейчас видны невооружённым взглядом, судья постарался.

– То-то и оно, – признал вконец расстроенный Кайтусь. – Что с этого старого хрыча возьмёшь, не будь он таким идиотом…

– Не приговорил бы Климчака.

– На основании тех показаний, что мы слышали, никто бы не приговорил. Подождём показаний жертвы…

– Погоди, погоди… – До Патриции только сейчас дошло, что тут всё как-то шиворот-навыворот, и она резко оборвала Кайтуся: – Что здесь происходит? Ведь обычно сначала заслушивают свидетелей обвинения, прокурор обвиняет, его свидетели подтверждают, а только потом за дело берётся защита. Почему же сейчас наоборот? Всё время выступают свидетели защиты: Климчак, Гонората…

– Гонората – тоже обвиняемая, – напомнил Кайтусь.

– Что-то незаметно. Да и ты этого не поддержишь, правда? А где обвинение?

Приступ искренности у Кайтуся уже прошёл, и он вернулся в своё нормальное состояние. Теперь у него было такое ангельское выражение лица, будто на его тарелке возлежала райская амброзия, а не зауряднейшая отбивная, уже наполовину съеденная.

– Свидетели защиты… ну, сначала жертва… а те могут и подождать. Мелкое упущение… А у судьи, исходя из его почтенного возраста, могут быть проблемы с памятью…

Патриция от возмущения не знала, что и подумать.

* * *

Процесс возобновился.

Без коварного Кайтуся тут явно не обошлось, так как судья упорно жертвы не вызывал, а воспылал желанием заслушать некоего Точека или Точака, из бухтения для протокола следовало, что старому маразматику оба варианта фамилии одинаково милы. В зал ввели молодого человека, даже симпатичного, и просто удивительно, что в сопровождении милиционера. Последний особой бдительности не проявлял, из чего следовало, что свидетель не представляет опасности для окружающих и не склонен к побегу.

Судья вступительными церемониями не заморачивался:

– Что свидетелю известно по делу? – недоброжелательно буркнул он.

Свидетель, вне всякого сомнения, получил чёткие инструкции и сразу начал, как учили:

– Мне известно следующее: я в тот день вернулся домой, у меня собака такая большая, пошёл с ней гулять и видел, как у дома сорок три остановилась тачка, из которой вылезла Руцкая, там аккурат внутри свет зажёгся, в тачке, и она с Климчаком прощалась, я его узнал. Он высунулся, она его поцеловала, сказала: «Пока, Лёлик» и пошла в подъезд.

Судья терпеливо слушал и не прерывал.

– Вы с Руцкой знакомы?

– С детства, росли вместе.

– Который был час?

– Около двадцати четырёх.

Это судье не понравилось.

– Поздновато вы собаку выгуливаете! – сделал он выговор.

– Припозднился я в тот день, – принялся оправдываться свидетель, приняв покаянный вид. – А псина не гулянная…

– Откуда вы знаете Климчака?

– Сидели вместе в одной камере.

Прокурор включился в допрос, воспользовавшись очередным приступом судейского бормотания.

– Вы обсуждали это дело сразу, как Климчака посадили?

– Нет.

– А когда?

– В конце января, где-то так.

– Значит, в январе Климчак узнал от вас, что вы его видели. У меня вопрос к обвиняемому.

Климчак встал. Судья не вмешивался.

– Обвиняемый, вы требовали вызвать свидетеля Орлика?

– Именно. Я обращался с письменным ходатайством, поскольку он знает водителя такси…

Судья не замедлил встрять с путаным заявлением, что ходатайство отклонено по каким-то непонятным причинам. Патриции не составило труда догадаться, что обвинение беспардонным образом участвует в тех самым им критикуемых махинациях, которые оно называло спектаклем, поскольку принялось вникать в какие-то другие ходатайства Климчака, чем спровоцировало его жалобу в адрес прокуратуры. По мнению подсудимого, к нему отнеслись явно предвзято, игнорировали его свидетелей, в том числе того самого Орлика, который знал таксиста. Похоже, он сказал правду, поскольку Кайтусь быстро сменил тему и предпочёл вернуться к Точаку.

– Вы стояли далеко от такси?

– Метрах в трёх.

– Какая это была машина?

– Светлая «Варшава».

– Старая «Варшава» или новая?

– Не помню.

Невинный тон вопросов тут же сменился кровожадной иронией:

– Лицо Климчака вы разглядели, а как выглядит машина, не заметили, очень странно…

Патриции удалось сдержаться и слишком громко своих эмоций не выражать. Ограничилась тихим шипением в брошку. Ну, ясно, что Кайтусь строил из себя такого грандиозного кретина, чтобы не отставать от судьи, но, похоже, перестарался. Будь у адвоката хоть капля энергии, он камня на камне не оставил бы от подобного идиотизма. Какой же молодой парень, хоть с собакой, хоть без, пялился бы на самое заурядное в стране авто, если у него под носом целуется знакомая пара? Скорее всего, он вообще не заметил, на чём они приехали. Климчак в СИЗО рассказал ему о светлой «Варшаве», а новая она была или старая и сам, небось, не обратил внимания. Только полный дебил мог радоваться, что подловил, видите ли, свидетеля! Достижение, нечего сказать!

Журналистка не отказала себе в удовольствии и шепнула в брошку:

– Климчака он знает лично, а такси видел в первый раз…

Нет, придётся с этим Кайтусем раззнакомиться, просто стыдно иметь рядом нечто подобное. Пригвоздил свидетеля и ждёт лаврового венка, не иначе. Из сушёного лаврового листа – в самый раз будет… Недоумком он, конечно, только прикидывается, но кто или что его заставляет?

Защитник не реагировал, что, принимая во внимание всю эту пародию, было даже не удивительно. Замороченная свалившимися на неё проблемами и проблемками Патриция на некоторое время отвлеклась, а когда спохватилась, на месте свидетеля уже стоял Шимон Климчак, брат Лёлика, тот самый, что, по слухам, гонялся за таксистами и одного таки догнал.

– Так он их возил или не возил? – яростно прорычал судья.

– Сказал, что если бы их увидел, то, может быть, и вспомнил бы, а просто так, это извините. Много всяких разных возит.

К допросу неожиданно подключился защитник. Патриция даже не заметила, когда он попросил слова и когда судья ему это слово дал. Зато заметила, что на адвоката Кайтусь соблаговолил обратить внимание, судья у него такой чести не удостаивался.

– А вы случайно не спрашивали этого водителя о такой вещи… – начал защитник деликатно. – Может, ему приходилось везти молодых людей? В конце поездки девушка не захотела выходить, и парень её силой вытаскивал? Такое обычно запоминается. Спрашивали?

– Даже спрашивать не пришлось, – без малейшего колебания ответил свидетель. – Сам рассказал, точно так, как вы, пан болтун… то есть доктор… в смысле…

Он жутко смутился. Адвокат же ничуть не удивился и даже не обиделся.

– Ничего страшного, бывает. Мне эта блатная феня знакома. Доктор, он же врач, а также болтун, в суде так говорить не принято, можете называть меня просто «господин адвокат». Продолжайте, пожалуйста.

– Я не… того… – принялся оправдываться окончательно растерявшийся свидетель, – в смысле… не приходилось… не судим я…

– Всё ещё впереди, – ласково вставил прокурор.

– А то! – подтвердил оживившийся судья.

Вышло это у них на редкость дружно, но защиту им сбить с панталыку не удалось, довоенный адвокат, похоже, и не такое видал в своей практике. Он всё так же вежливо разблокировал свидетеля:

– Значит, он того… говорил, когда мы с ним балакали, что всякие происшествия и чудные случаи бывают, они-то и запоминаются, а обычное – нет. Года два тому, рассказывал: один тип деваху силком тащил, но это не здесь, не в городе, было, а чуток подальше, где поворот на Варшаву, с той стороны. А ещё помнит, как тётка одного типа вытягивала, сильно поддатого, мужа своего. Так водила даже помог, она попросила, а он, муж то есть, всё хотел Колобжег брать. С какой радости именно Колобжег, он не знает, но из-за Колобжега как раз и запомнил. А больше ничего такого не помнит.

Даже судья заинтересовался штурмом Колобжега по пьяни и слушал внимательно. Брат Климчака так разошёлся, что обязательно выложил бы всё, что знал. Да и на пройдоху он не походил. Фальшивыми показаниями тут и не пахло.

Свидетеля отпустили с миром, а у судейского стола состоялась непродолжительная ворчливая конференция с участием обоих народных заседателей, обвинителя и защитника. Все посматривали на часы, и Патриция догадалась. Что они сейчас сделают, не известно, но Стасю явно собираются отложить на завтра, поскольку предвидятся обширные показания, а теперь уже начало седьмого, ночь на носу.

Договорились. Патриция предполагала Зажицкую, в конце концов, это свидетель обвинения, более того, на её показаниях всё дело, можно сказать, строится. С юридической точки зрения следовало её заслушать. А вот и нет, не Зажицкая, а Павловская.

Патриция разглядывала её с большим интересом. Девушка высокая, крепко сколоченная, постарше Гонораты, чуть расплывшаяся, но в себе уверенная, спокойная и даже нагловатая. Никакой приблатнённости, всё в норме, серый костюм, белая блузка, туфельки на каблуках, грубоваты, но видно, на комиссионку денег не хватило, пришлось довольствоваться отечественными.

– Как давно вы знакомы с Гоноратой? – на удивление вежливо поинтересовался судья.

Павловская отвечала тоже вежливо. Деловито. Без эмоций.

– Мы вместе учились в школе.

– Как часто вы бывали у неё дома?

– Очень редко. Я работаю, мне некогда.

– А когда вы не работали?

– Тогда бывала чаще.

Патриции стало любопытно, как долго свидетельница выдержит эту тягомотину, прежде чем сорвётся и ляпнет что-нибудь неожиданное. Похоже, судья считал свои дурацкие вопросы о визитах Павловской к Гонорате ловким способом вывести свидетельницу на чистую воду и собирался вырвать у неё, таким образом, страшную тайну об их гнусных замыслах. На кой ляд ему такая информация? Павловская могла хоть ночевать у Гонораты, что с того? Какое это имеет отношение к Стасе?

Судья перестал валять дурака.

– При каких обстоятельствах вы встретились с Руцкой?

– Мы встретили её на Коллегиальной.

– И что она сказала?

– «Здравствуйте, я ваша тётя», – фыркнула Патриция себе под нос, но брошка сработала, и Кайтусь взглянул на журналистку с осуждением.

– Ничего особенного. Просто сказала, что хочет встретиться с Климчаком. Гонората спросила, что она такая смурная. А та спрашивала, правда ли, что Климчак женится.

– Домой вы вернулись в котором часу?

– Около восьми.

– Зачем вы говорили Руцкой, что пойдёте домой?

Павловская отлично понимала, с какой целью судья об этом спрашивает, и легко смирилась с его манерой ужимать время.

– Потому что она сказала, что хочет увидеться с Климчаком.

– Был какой разговор дома?

– Не помню.

– А водку пили?

– Это была моя водка, – заявила свидетельница с полнейшим равнодушием.

– Много её было?

– Четвертинка в графинчике и пол-литра в бутылке.

Ну наконец-то графинчик! Значит, он старому пню не приснился…

– А откуда там взялась ваша водка?

– Это же моё торжество.

Из чего следовало догадаться, что пресловутую водку она купила лично и принесла ещё раньше. Судья и не пытался притворяться, что отлично об этом знал. Процесс, пся крев…

– Какое торжество?

Теперь Павловской следовало ответить: «Интимное», и Патриция с нетерпением ожидала, отреагирует Высокий Суд, в конце концов, на эту интимность или нет? Но Павловская обманула её ожидания:

– Я получила повышение и премию, – объяснила она самым заурядным образом.

Судье служебные успехи свидетельницы были до лампочки.

– Сколько вы выпили до прихода Климчака?

– По рюмке.

– Пришёл Климчак, и что?

– Руцкая предложила, чтобы он с ней выпил. Сначала он не хотел, а потом выпил. Он пошёл на кухню, а мы – на балкон.

– Кто был в кухне?

– Его невеста и родители.

– Почему невеста не входила в комнату?

– Они с Гоноратой не ладят.

– Кто перенёс водку на балкон?

– Руцкая.

– А вы что переносили?

– Рюмки.

Поскольку Патриции не было нужды записывать, могла подумать. Кайтусь прав, сплошной дурной спектакль да глупое враньё, преувеличивающее Стасино пьянство. Раньше тяги к алкоголю за ней никто не замечал, а теперь ни с того ни с сего в чужом доме принялась носиться с бутылкой водки! Только что к груди её не прижимала! А раз так себя ведёт, значит, и на прочие гадости способна. Впилась в эту водку, значит, и в парня тоже, и не Лёлик изнасиловал Стасю, а она его, вцепилась и склонила к разврату! Мура собачья…

Судье мыслительный процесс был явно чужд.

– А Климчак был на балконе?

– Выходил несколько раз.

– И выпивал?

– Руцкая сама ему наливала.

Патриции вдруг сделалось жутко любопытно, какая же эта Руцкая? А ведь чем чёрт не шутит, может, и подсудимый, и эти девицы говорят правду? Может, ей, и в самом деле, крышу снесло, и проснулись в ней ранее глубоко скрытые страсти, нашла своего принца и взялась его соблазнять, уж как умела. Девчонка неопытная, думала, что так будет лучше всего? А вместо восхищения вызвала отвращение…

Лёгкое отвращение демонстрировала и Павловская.

– Повисла у него на шее и заявила, что он может с ней красть коней…

Тронулись они все с этими лошадьми, что ли? Патриция неожиданно вспомнила, что неподалёку, в Лонцке, находится конезавод, опять же поговорка популярная, каждому могла прийти в голову, вопрос только, кому именно…

– Кони эти из Лонцка, там конезавод, – подсказала она Кайтусю через косыночку, и Кайтусь не выдержал.

– В Лонцке есть конезавод, – заявил он во всеуслышание, чем спровоцировал несколько секунд ошалелой тишины.

Старый хрен впал в ступор, тупо таращась на обвинение. Затем он чуток побухтел, пошуршал бумажками и, окончательно стряхнув с себя лошадиный гипноз, вернулся к своим обязанностям.

Павловская на вопросы суда отвечала со свойственной ей невозмутимостью.

– …сказала, что хочет провести с ним вечер.

Судья себе не изменил и наклонился к секретарше:

– «Сказала, что хочет провести с ним вечер и доказать ему, что она девица…»

Кайтусь не выдержал. Формальная сторона дела явно волновала его гораздо больше, нежели судью, он был готов проглотить много разной чуши, но всему есть границы. Пришлось вскочить с места.

– Этого свидетельница ещё не сказала!

– Да? – чистосердечно удивился судья.

Павловская проявила бдительность и поспешила с показаниями:

– Сказала, точно. Руцкая сказала, что она девица и может это ему доказать.

Старикан чуть было не выразил ей благодарность. Чем больше оставалось позади, тем больше он радовался. Без какой бы то ни было связки, без малейшего перехода он перенёсся на дачу.

– Они вошли, и что?

– Ничего. Мы с Гоноратой подобрали в траве яблоки…

– А не сорвали?

Первый раз Павловская немного смешалась, видно, яблочного вопроса предварительно не согласовали. Но долго не раздумывала, проявила осторожность:

– Я не помню. Там уже валялись упавшие, но Гонората вроде сорвала, одно такое, другое эдакое…

Судью витамины не увлекли, зато Патриции показалось, что Кайтусь при посредстве одного из заседателей довёл до сведения высокой инстанции, что в показаниях имеется пробел, который необходимо заполнить. До инстанции с трудом, но дошло, и она, воспылав праведным гневом, спросила:

– Это вы поймали такси у дома Климчаков?

– Да, я.

– И вас ничего не удивило? Вот Климчак, тут невеста, тут Зажицкая, а ещё и Руцкая в придачу, и вы спокойно пошли искать такси?

– Меня попросили.

Судья не на шутку рассердился:

– А если бы вас попросили дом поджечь?

– Это совсем другое дело, – спокойно возразила Павловская.

Поворчав на заседателей и в протокол, доисторическая рептилия немного успокоилась и продолжила допрос уже без малейшего интереса, скорее по обязанности. Под конец ей и это надоело, и она передала свидетельницу в распоряжение сторон.

– Вы бывали позже у Гонораты как у подруги, где можно держать водку? – изящно сформулировал Кайтусь.

На Павловскую подковырки прокурора не произвели ни малейшего впечатления.

– Бывала.

– А встречали вы там Зажицкую? Может, когда и с дочкой?

– Да.

– А о чём вы беседовали? Не о Климчаке?

– Нет.

– Обо всём беседовали, только не о Климчаке?

– Нет. Меня Климчак не интересует.

Ага, Кайтусь пытается упорядочить безобразия. Встречались, сговаривались, очень может быть, и ссорились…

– А Зажицкая уходила?

– Не знаю.

– Ну, ясное дело, уходила, она же там не живёт, – ответил он сам себе вместо свидетельницы и неожиданно обратился к Гонорате: – Вы помните, что позже Зажицкой ни разу у вас не было?

Гонората вскочила с места.

– Да, она часто заходила, но до ареста.

Ну чистой воды безобразия, ох уж эти актрисы погорелого театра…

Судье эта бодяга окончательно надоела:

– Продолжение завтра в девять.

* * *

Кайтусь исчез из поля зрения где-то в закомарках служебных помещений. Не иначе как отправился вправлять мозги судье, проявлявшему запредельную тупость. Требовалось Его Честь хорошенько встряхнуть. Благодаря этому у Патриции образовалось свободное время.

Долго она не раздумывала и решила отправиться пораньше к пани Ванде, чтобы вволю поболтать. Девушка готова была даже пожертвовать собой и помочь хозяйке с ужином, что, честно говоря, не являлось уж такой страшной жертвой, поскольку у пани Ванды имелась домработница. Жертва и правда не понадобилась, домработница справилась сама. Пани Ванда достала белое вино, и обе дамы уселись в салоне у большого окна с видом на калитку.

– С какой стати этого Климчака так травят? – поинтересовалась Патриция. – Растолкуйте мне это, ради всего святого. Формально всё понятно, там отвертелся, тут сбежал, опять же амнистия подвернулась, менты, понятно, огорчаются, но не менты же судебные махинации проворачивают. Кому он так насолил, что все молчат как проклятые?

Пани Ванда вздохнула с явным облегчением:

– Ну, слава богу, вы мои ожидания оправдали. Я к вашим услугам, можем начать эту тему обсуждать, раз вы двойное дно заметили. По официальным документам этот дуралей взялся за ум, не известно, надолго ли, я лично сомневаюсь. Когда был совсем ещё сопляком, пытался строить из себя неуловимого разбойника, да не вышло, отсидел своё, повзрослел и вернулся к нормальной жизни. Семья у него приличная, отец работает, квалифицированный строитель, брат – снабженец по этой же части, ни в каких взятках не замечен, дочь Гонората – девушка порядочная, только что окончила среднюю школу. Всё в норме, никакой патологии. Лёлик, конечно, подкачал, но исправился. По профессии он техник-строитель, умудрился между отсидками этот техникум окончить, семейная традиция. А вот чем он из ряда вон выделяется, так это успехом у женского пола, интересно, что вы об этом думаете? Что в нём такого особенного? Чем он их привлекает? Есть у меня некоторые соображения на этот счёт, но хотелось бы сначала послушать ваши.

Ответила Патриция не сразу. Сначала повесила на поручень кресла сумочку, достала сигареты (у пани Ванды все пороки приветствовались и пепельницы были повсюду), щёлкнула зажигалкой и задумалась.

– Скажу вам честно, сама голову сломала. Парень как парень, может нравиться, хотя у меня эмоций не вызывает. Здесь тоже есть своего рода второе дно, на общем уголовном фоне он явно выделяется. Приятный, воспитанный, с хорошими манерами, никакой жестокости. Девушка с ним рядом чувствует себя в безопасности, а к тому же он держит себя этакой знаменитостью. Я, конечно, упрощаю, но благодаря такому поведению он может менять местных дурёх, как перчатки, отсюда и реноме здешнего донжуана. А поскольку не женится, считается трудной, но завидной добычей, вот все и лезут из кожи вон.

Пани Ванда казалась очень довольной и, подливая вина в высокие хрустальные бокалы, согласилась:

– Вот именно! Я тоже так думаю и рада, что наши мнения совпали. В конце концов, я здесь живу, знаю всех, можно сказать, с детства, и свои выводы, конечно, делаю, но ведь могу и ошибаться.

– Значит, я угадала?

– В самую точку.

– Тогда откуда это всеобщее помешательство в связи с волной изнасилований, якобы захлёстнувшей ваш многоуважаемый город? И почему насильником сделали этого ловеласа, столь желанного для табунов здешних девиц?

– Может, как раз поэтому? Как слишком желанного?

– А это мысль! – согласилась Патриция. – А откуда вы такого судью вытряхнули?

Пани Ванда радостно рассмеялась.

– Правда, прелесть?

– Потрясающая. Гротеск в чистом виде. Я тут разузнала, что по настоянию полицейских Климчак должен быть изображён страшным бандитом, наводящим ужас на невинных девиц, опять же неисправимым и только притворяющимся, что строит дом, на самом же деле строящим гнусные планы очередного преступления, выставляя при этом дурой набитой исполнительную власть. Да вот беда, сей милый образ не очень-то у судьи получается. Я ещё хотела узнать… Тьфу, чёрт!

Изящное восклицание было вызвано двумя причинами. В калитку как раз входил господин адвокат, прекрасно различимый в свете, падавшем из большого окна салона, а значит, разговор по душам придётся прекратить, это одно, а во-вторых, Патриция только сейчас узнала адвоката Островского, который в зале суда стоял спиной к свету, и поэтому его лицо оставалось в тени. Да и, честно говоря, она внимательно не присматривалась, сосредоточившись на обвиняемом.

Кайтусь пришёл последним, чего она даже не заметила, занятая возобновлением знакомства с господином адвокатом, который сам ей напомнил, где они мельком виделись и на каком процессе, столь отличном от здешнего кретинизма. Потрясённая журналистка успела-таки прикусить язык, чтобы не выболтать своих тогдашних впечатлений.

Блестящий, полный энергии пожилой джентльмен, отличный профессионал выиграл тогда дело в два счёта, легко и элегантно. Узнать же в нынешнем равнодушном, опустившем руки старом человеке того защитника не было никакой возможности… Патриции с трудом удалось сдержаться, чтобы не ляпнуть столь сомнительное оправдание, но адвокат и сам догадался.

– Не стану скрывать, могу прикидываться и старым склеротиком, от меня не убудет, – объяснил он снисходительно. – Иногда приходится. Извини, Вандочка, но здесь приговор предопределён…

– Это не моё дело, я не вмешиваюсь, – успокоила его пани Ванда и поспешила пригласить всех к столу. – А муженёк мой где? Гриша! Удрал? Только что здесь был? Я же там не присутствую. Меня от этого процесса века отодвинули, а посему осуществляю руководство только номинально, ничего не знаю и развлекаюсь на всю катушку.

– А я-то думала, что вы огорчены и обеспокоены! – удивилась Патриция, осторожно устраиваясь на старинном стуле с резными ножками, которые жутко драли чулки.

Знание этого свойства мебели позволило ей избежать неприятности, несмотря на раздражение, вызванное замечанием Островского.

– Какой смысл тратить такие благородные чувства на истерику одного борова в большом стаде? – беззаботно отозвалась пани Ванда. – Наш жуткий насильник мне до лампочки, а бедную жертву никто на костре сжигать не собирается.

– Развратниц обычно побивали камнями или секли розгами у позорного столба на площади, – многообещающе подсказал господин защитник.

– Ну, ну, никаких позорных столбов! Слишком большое удовольствие для местных зевак, они бы нам всю площадь разнесли вместе с прилегающими улицами!

– Ничего не поделаешь, это публичное мероприятие, – по инерции проговорила Патриция, занятая другой мыслью. Что за боров в стаде? Ни пани Ванда, ни господин адвокат ничего особенного вроде бы не сказали, а всё же какая-то искорка между ними проскочила. Неужели за этим Климчаком, и правда, нечто такое стоит, о чём не принято говорить?

Кайтусь своё очарование расточал весьма умеренно. Довоенная домработница, которую в её национальном костюме можно было принять за деревенскую родственницу на пенсии, готовить умела, и ужин получился – высший класс. Отыскался и супруг пани Ванды – известный всем отшельник по причине рода своих занятий, требующих тишины и сосредоточенности, а именно: филателии. Он был экспертом в этой области, а проводимые экспертизы зачастую сопровождались и оценкой, что солидно подкрепляло семейную материальную базу. А ещё он терпеть не мог разговоров о политике, зато обожал сплетни на общественно-преступную тематику.

Пани Ванда вежливо переждала практически весь ужин, с одной стороны, из-за мужа, с другой – из уважения к кулинарным достижениям домработницы. Ей удалось без особого труда сдержать своё любопытство и дождаться десерта.

– Ну, пани Патриция, вы начали говорить, что вас ещё что-то интересует?

Патриция тоже молчала из вежливости, неприлично за едой обсуждать служебные гадости. Кайтусь в бой не рвался, муженёк-филателист тем более, а господин адвокат отличался завидным терпением.

Вопрос пани Ванды немного смутил гостью. Её тяга к знаниям неожиданно возросла и, если можно так выразиться, немного изменила направление, совсем чуть-чуть, но она предпочла бы побеседовать с радушной хозяйкой с глазу на глаз. Уж очень её заинтриговал «боров из большого стада», тут повеяло какой-то тайной, а всем известно, где веет тайной, там и воняет. Но что-то ей подсказывало, что на прямой вопрос, да ещё при всех, ответа она не получит.

А потому решила продолжить начатую тему:

– Очень хочется знать, откуда травля номер два. Невинной Стаси.

– О! – обрадовалась пани Ванда. – Вы заметили?

– Глаза режет. Легавые вместе с прокуратурой трясут Климчака, что твою грушу, а милые дамы в один голос поливают Стасю почём зря.

– Ну ты и выражаешься, – раскритиковал Кайтусь.

Патриция его проигнорировала и обратилась напрямую к пани Ванде:

– Я много чего не понимаю, и, может, вы мне растолкуете? Что за всеобщее помешательство на пункте девственности? Добродетель на добродетели едет и добродетелью погоняет. Стася якобы выпытывает, девственница ли невеста насильника. Кто тут спятил? Павловская, сочинившая эту чушь, или Стася со своими идиотскими вопросами?

– Гонората тоже за невинность цеплялась, – ядовито заметил Кайтусь. – А версии Стаси мы пока не слышали.

Патриция временно оглохла и обращалась исключительно к пани Ванде:

– Да и сам процесс более чем странный. Сначала выступают свидетели защиты, а свидетели обвинения отодвинуты. Я могу понять упования на склеротичность судьи, но сами по себе упования закона не заменят. Где пресловутая Зажицкая? Где невинная жертва, которая как-никак тоже выдвигает обвинения?

– Звезда выступает в конце, – буркнул адвокат.

Пани Ванда, махнув на него рукой, заставила замолчать. Она наслаждалась горячностью Патриции и реакциями Кайтуся. А тот не удержался.

– Гонората – тоже обвиняемая.

– А где её адвокат? – прорычала Патриция.

– В суде дела объединены…

Тут раздалось издевательское фырканье адвоката, а Кайтусь продолжал с лёгким поклоном в его адрес.

– …Возможно, это не так сразу понятно, но готов признаться, что обвинение не намерено настаивать…

– На чём настаивать? – дёрнулась Патриция, но успела придержать стакан с остатками чая. – На совершённом ею ужасном преступлении, состоящем в том, что открыла калитку на даче? Или на печеньях, подаваемых на закуску к водке? Ну тут ещё можно согласиться… А такси молодым ловила Павловская, а не Гонората, а посему соучастие в преступлении расползается на глазах!

Кайтусь поморщился с крайним осуждением:

– Обе дают такие показания, что ни одному слову нельзя верить. Затвердили наизусть, как им кажется, предосудительное поведение Стаси, которое сами же и выдумали, и уцепились за эту сказку зубами и когтями…

– Это и я заметила, а её добродетель тоже придумали?

– Эта самая добродетель их-то и спровоцировала!

– Значит, здесь источник заговора? Ты уж, будь добр, определись, кто тут на Климчака наезжает: его собственная сестрица с подружкой или доблестная полиция Плоцка? Ведь как мы до сих пор наблюдали, свидетели упорно пытаются подставить Стасю, из чего неким странным образом должно следовать жуткое преступление нашего злоумышленника. Полная галиматья, сам чёрт тут ногу сломит.