Текст книги "Девица с выкрутасами"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Обвинение не чувствует в себе достаточно сил, чтобы вникать в психологию юных дам второразрядной метрополии…

– Обвинение компрометирует себя такими идиотскими вопросами, которые бьют даже вопросы судьи, а, казалось бы, судья здесь вне конкуренции!

Почему эта старая развалина до сих пор не на пенсии, кто ему подсуропил это дело?!

Кайтусь зыркнул на пани Ванду и занялся чрезвычайно трудным делом – попытался прикурить сигарету, которая сопротивлялась со страшной силой. Адвокат Островский вздохнул, хмыкнул и снова фыркнул, не сказав при этом ни слова. Патриции опять почудилась какая-то искорка, и она уставилась на пани Ванду. Журналистка считала её человеком честным и порядочным, несомненно, осторожным, но не трусливым, которому случается иногда и правду сказать.

– Я, – призналась пани Ванда, веселясь всё больше. – Я получила сверху общую указивку отыскать в нашем воеводстве глупейшего судью, ибо менее глупого не удалось бы подписать на обвинительный приговор. А этому всё едино, и так давно уже пора на пенсию. Из жалости его ещё в Плоньске держим по-свойски, вот и пригодился.

– Кошмар, – заявила Патриция с отвращением. – И я об этом даже написать не могу, ведь никто не поверит. Что-то мне подсказывает, что не один горотдел Плоцка на Лёлика окрысился. Не вырос ли на него зуб ещё у более высокой инстанции?

Ответа она не получила. Пани Ванда разглядывала её с большим интересом, а отличное настроение Кайтуся скисло, словно молоко перед грозой. Патриция хранила молчание не более двадцати секунд, но в глазах её мелькнуло нечто, что с успехом могло заменить длинную речь. Через двадцать секунд опасное «нечто» исчезло, всё вернулось в норму, и Патриция продолжила весьма саркастически:

– Если героине предстоит торжественный выход в финале, то сначала должна выступить Зажицкая – пружина всего спектакля. Это хоть предусмотрено? Или у вас свидетели появляются, как бог на душу положит?

– Не трудно догадаться, что героиня возглавляет кампанию защиты… – начал было Кайтусь, но правом голоса пользовался недолго.

– Что ты мне тут, цветик, рассказываешь? Главная обвинительница – и свидетелем защиты? Господин адвокат, что всё это значит? Сей дьявольский план ваших рук дело?

– Зажицкая, – смущённо вякнул Островский.

– Жертва, обвинительница, потерпевшая окажется в когтях господина адвоката, – поспешил вмешаться Кайтусь, вложив в свои слова максимум эмоций, на которые был способен. – И тогда мы увидим, что произойдёт, может, она, сама того не сознавая, подтвердит выдвинутые против неё обвинения и выдаст свои чувства к насильнику?

В этот момент Патриция готова была дать голову на отсечение, что Кайтусь опять установил персональный контакт с жертвой и на этот раз успел проинструктировать её должным образом. Раз судья оказался безнадёжен и реформированию не поддавался, надеяться оставалось исключительно на пострадавшую. В конце концов, этот обвинительный приговор, чёрт знает кому так понадобившийся, должен был иметь хоть какие-то юридические основания.

– Боюсь вас огорчить… – Журналистка вновь обращалась только к пани Ванде. – Но я сейчас в полной растерянности. Пока только догадалась, что готовится некое сказочное свинство, скрашенное баснословной глупостью, вполне достойной умственного развития судьи. Что не Его Честь это придумал, ясно. Ему такие взлёты интеллекта недоступны. Кто – не знаю, но у меня странное чувство, что тут пытаются убить сразу двух зайцев, а то и трёх, а следы ведут на самый верх. На чью же это мозоль несчастный Климчак умудрился наступить?! Интересно, на каком уровне заканчивается слабоумие…

– Чьё? – подозрительно поинтересовался супруг пани Ванды, отодвигая стул.

– Высших инстанций, – вежливо объяснила Патриция. – Ведь не успеем оглянуться, как апелляция выбежит из зала суда и, похоже, обе стороны бросятся на неё независимо от результата. Разве не так?

Супруг пани Ванды поспешил опередить апелляцию и выбежал из комнаты, а адвокат Островский тихонько захихикал.

– Одна сторона, моя милая, одна сторона…

Кайтусь пренебрежительно пожал плечами:

– Апелляция ничего им не даст…

Патриция подумала, что такое просто невозможно. Дурацкие показания девиц, по-идиотски, вопреки всем правилам проводимое судебное следствие, старый маразматик за судейским столом… Конечно, придурка в высших сферах найти не проблема, но не такого же! Или всё это дело замешано на связях, а Кайтуся прислали, чтобы он имитировал обвинение и держал на коротком поводке трухлявого птеродактиля…

Она собралась с мыслями и добавила:

– И этот некто наверху очень меня интересует… – замолчала и оглядела присутствующих. Нет, в такое просто не верится. Это было бы слишком глупо и противно. – А ещё мне кажется, что под ногами начинает хлюпать третье дно, – грустно закончила она.

«Третье дно» пани Ванда приветствовала лёгкими, практически беззвучными аплодисментами.

* * *

Перед Высоким Судом предстала Зажицкая.

Она вполне соответствовала образу, созданному показаниями свидетелей и обвиняемого. Очаровательная девушка, сексапильная, невысокая, стройная и изящная. Было в ней что-то от ласки, ну и, разумеется, перебор в одежде и макияже. Она явно решила выглядеть эффектно, вот только не понятно, для кого этот эффект предназначался, не для судьи же с заседателями? Посади по обеим сторонам от судьи два пня в скучных деловых костюмах, никто бы подмены и не заметил. Вероятно, она постаралась на всякий случай – по привычке.

Зал суда понемногу наполнялся. На первом ряду вместе сидели Гонората и уже опрошенная Павловская. За «греческим носом», занимавшим своё прежнее место, перешёптывались какие-то две мамаши, явно допущенные на слушания по родственным основаниям. Чьи это были матери, Патриция понятия не имела.

Только сейчас она вспомнила, что собиралась расспросить о «греческом носе» пани Ванду, и, надо же, совсем из головы вон! Кто он такой и почему тут сидит? Кайтуся спрашивать – дохлый номер, всё равно правды не скажет, а только привязался бы с глупыми намёками, а то и подозрениями, да ещё постарался бы связать интерес Патриции к этому типу с делом об изнасиловании, в рамках которого он бичует всеобщее падение нравов…

Напяль на себя распутная Зажицкая хоть кокошник со страусиными перьями, судью бы это не впечатлило. Обстоятельства её знакомства с подсудимым он оставил в небрежении, сразу перейдя к самому интересному:

– Когда вы вступили с ним в связь?

Зажицкой вопрос не понравился. Заметно было, что она рада была бы отказаться отвечать и чувствовала себя весьма неуютно.

– Ну, недавно, в августе.

Патриция удивилась. В предыдущих показаниях август фигурировал, но создавалось впечатление, что не успел Климчак выйти из ворот тюрьмы, как эта самая Зажицкая тут же к нему в объятия и кинулась. А получается – ничего подобного. Прошло без малого полгода, прежде чем они определились. Интересно, кто проявлял инициативу, а кто сопротивлялся, и как это так произошло, что всего-навсего двухмесячный роман получил такую огласку? У Зажицкой, конечно, муж имелся. Факт, исходя из возраста ребёнка – уже два года замужем… Ерунда, муж и ребёнок не обязаны совпадать по времени… Как бы там ни было, семейное положение вовсе не стало препятствием на пути к Лёлику.

– Вы познакомили Руцкую с Климчаком?

– Да.

– При каких обстоятельствах?

По непонятной пока причине настроена Зажицкая была крайне враждебно. Может, кусала себе локти, что сама же их и познакомила?

– Я точно не помню.

Зато судья помнил. Он тяжко вздохнул и принялся по новой задавать всё те же вопросы, будучи уверен, что получит на них всё те же ответы, потому как лгать тут не имело ни малейшего смысла. Встретились, Зажицкая зашла к Гонорате, Стася ждала у ворот, пошли в кафе…

– А в кафе что было? О чём говорили? Она кокетничала или как?

Свидетельница постаралась припрятать неприязнь и проговорила сухо и слегка обиженно:

– Я бы так не сказала. Болтала по-приятельски.

– Показывала какие-нибудь фотографии?

– Только удостоверение. Сказала, что плохо на том фото получилась.

– Говорила, что она девственница?

– Как-то так выходило.

Равнодушие Зажицкой казалось абсолютно искренним. Тема девственности ей явно надоела. Патриции тоже. А очень может быть, что и судье.

Тот по своему обыкновению сделал скачок во времени:

– А что там случилось с той встречей в Лонцке?

– Они собрались и уговаривали меня, чтобы я тоже поехала. Климчаку нравилась Мельницкая, и он хотел с ней увидеться. Мы договорились встретиться на остановке, но их там уже не было.

– И на чём вы поехали?

– На такси.

– А кто платил?

– Климчак.

«Какая ему, на фиг, разница, кто платил за такси Зажицкой и Климчака? – подумала Патриция. – Какое это имеет касательство к изнасилованию Стаси? Разорился на такси и от расстройства её поимел?!»

Нет, судья спрашивал о чём попало, потому как готовился к следующему вопросу, в который вкралась нотка сомнения:

– Обвиняемый показал, что вы были близки и с целью половых сношений отправились в лес?

Зажицкая немного помолчала:

– Нет, это неправда.

– Тогда зачем ехали?

– Ему нравилась Мельницкая, – повторила свидетельница.

Поскольку сам судья, похоже, в лесу не баловался уже давненько, он, покопавшись в документах, поспешил перейти к более понятной ему теме:

– Вы ездили в Познань?

– А что, ваша честь, это запрещено?

Ого, за такой постановкой вопроса скрывалась глубокая обида. Судья легкомысленно игнорировал проблему свободы передвижения.

– Вы говорили, что боитесь ареста?

Ещё как боялась, это было видно сразу. И Гонората, и Павловская давали показания совершенно спокойно, без малейших опасений, даже сопровождаемый милиционером молодой человек не проявлял беспокойства, а вот Зажицкая – напротив. Она всё время была настороже, и последний вопрос ей категорически не понравился.

– Она жутко боится, – шепнула Патриция в брошку, а Кайтусь, вдруг заинтересовавшись, посмотрел на свидетельницу.

Зажицкая опять помолчала и, поразмыслив, нашла выход:

– Это когда? – спросила она осторожно.

Судья чужие вопросы пропускал мимо ушей.

– Вы признавались Климчаку… – недовольно подсказал он.

– Нет. – Тут свидетельница проявила твёрдость.

– А откуда же он знал?

– Я говорила его сестре…

– Что вы говорили?

«Так она тебе, старый хрыч, и скажет», – подумала Патриция.

Давление, однако, оказалось слишком сильно, и Зажицкой не удалось вывернуться. Она упорно молчала, а судья мелочиться не стал и нашёл себе другого собеседника:

– Гонората, что говорила Зажицкая?! – рявкнул он в сторону публики.

Гонората, не торопясь, встала с места.

– Она мне рассказывала, что у неё в Познани были знакомые. Её использовали как приманку, а сообщники обирали жертву.

– Климчак, что говорила Зажицкая?

Климчак тоже поднялся, и видно было, что вопрос доставил ему истинное наслаждение.

– Зажицкая рассказывала, что в Познани она оказалась в трудном положении и занималась проституцией.

– Ну, что скажете? – упрекнул судья свидетельницу.

Той с трудом удалось скрыть ярость:

– Нет, всё это неправда.

Патриция начала сомневаться в своих мыслительных способностях. Кто им всем, собственно говоря, нужен, Климчак, Стася или Зажицкая? Кто здесь должен быть всенародно осуждён и приговорён? В начале рассмотрения дела защитник размахивал перед судейским носом бумажонкой на тему разврата, какой-то кляузой, а Высокий Суд знать ничего не хотел, теперь же сам вцепился и землю роет. Нет, что-то с этой Зажицкой сильно неладно…

Судья сделал многозначительную паузу, не иначе чтобы до всех дошло, а может, просто устроил себе передых:

– Когда Руцкая снова пришла к вам?

Зажицкая явно почувствовала под ногами твёрдую почву, приосанилась, стала менее напряжённой.

– На другой день прямо с утра.

– И что сказала?

– Лицо у неё было опухшее.

– Красное? Синее?

– Нет, опухшее.

Судье опухшего лица было явно мало, ему требовались травмы посерьёзнее.

– Может, у неё просто зуб разболелся? – съехидничал он.

Зажицкая не дала сбить себя с толку:

– Ничего подобного, она вся была в синяках, руки, ноги…

Ну, руки и ноги – это уже лучше.

– И что она говорила?

– Поначалу не хотела рассказывать, только потом призналась, что была у Гонораты, её там подпоили, должны были отвезти домой, а завезли на дачу. Там Климчак стал к ней приставать, ударил по лицу, когда она попыталась бежать, и бил, пока кровь из носа не пошла…

– Поняла! – прошипела, сдвигая прикрывавшую брошку ткань, Патриция, на которую нашло внезапное озарение. – Я тебе позже расскажу, знаю, как дело было!

Кайтусь бросил на неё подозрительный взгляд. Судья тянул свою резину, пока без скачков во времени.

– Кто её уговорил идти в милицию? Вы? Из ревности?

Зажицкая демонстративно пожала плечами:

– Я спросила, что она намерена делать? Она ответила, что пойдёт в милицию. Муж сказал, чтобы мы шли к свёкру, он работает в милиции.

– Вы были так дружны, что Руцкая пришла именно к вам?

Зажицкая пожала плечами, на сей раз без всякой демонстрации.

– Пришла как к подруге…

Судья выдохся и бросил свидетельницу на съедение сторон. Господин прокурор с минуту разглядывал очаровательную ласку, наверняка прикидывая, как бы её половчее заарканить, чтобы хоть на бумаге свести в этом грязном деле концы с концами.

Патриция была абсолютно уверена, что он предпочёл бы провести допрос в гораздо более непринуждённой обстановке, позволяющей использовать лёгкий флирт с последующим соблазнением, что несравнимо действеннее, чем вся эта занудная тягомотина. Вот только шансов на это не было никаких, так ему и надо!

– Климчак и его сестра отзываются о вас как нельзя хуже, – начал прокурор наконец, неуверенно косясь на Патрицию. – Вам известно, что в Познани против вас возбуждено дело?

– Нет.

– Вы ничего не знаете?

Зажицкая упорствовала:

– Нет.

«Пошла в отказ», – подумала Патриция, и, похоже, Кайтусь подумал то же самое, поскольку перестал давить на свидетельницу.

– А что вы думаете… Когда к вам пришла Руцкая, вы поверили, что Климчак её изнасиловал?

В ответе послышалось лёгкое презрение, сопутствующее тем не менее серьёзному размышлению:

– Я сначала не поверила, так как не думала, что он на такое способен, и только когда она показала укусы, синяки и поклялась…

Показы явно оказались сомнительными, поскольку обвинение закончило допрос с чрезвычайной поспешностью. Патрицию это здорово удивило, с чего бы вдруг? Чего он испугался? И какие такие укусы, разве что собака, ассоциированная с капустой, постаралась? Что же Кайтуся так не устроило?

Адвокат собак не боялся.

– Как вы объясните факт… – начал он осуждающе, листая лежащие перед ним документы. – Сначала вы посылаете пострадавшую к прокурору…

– Она сама! – резко возразила Зажицкая.

– …а потом вы пишете письмо, что Руцкая влюбилась и сама искала встречи с Климчаком?

Враждебность полыхнула из свидетельницы, словно жар из приоткрытой печи:

– Я уже объясняла, что это письмо я написала под диктовку Гонораты!

– Но вы ещё написали, что имело место медицинское обследование, и врач установил у Руцкой нетипичную физиологическую особенность. Другими словами, что она по-прежнему является девицей или никогда девицей не была. Такая естественная особенность её организма Этого Гонората знать не могла, а значит, не могла и вам продиктовать. Откуда вы это взяли?

– Я не знала, мне позже Руцкая рассказала.

– Если вы писали письмо, то знали уже тогда. А откуда узнала Гонората?

– Я не помню… – проговорила она это сдавленным голосом, чуть не плача.

Что там эти три девахи замутили? Патриция кляла Кайтуся на чём свет стоит. Все закулисные интриги от неё скрывал, паршивец! А ведь ознакомился со всеми показаниями, полученными в ходе предварительного следствия. Ничего, она и так догадалась, и ещё ему покажет!

Паршивец как раз включился, наводя на след:

– А разве вы втроём не обсуждали некую новость из прокуратуры?

– Обсуждали. Карчевская упоминала, что получила доступ к документам следствия через одного водителя.

– Это она рассказала о результатах врачебного обследования?

– Я не помню, – стояла на своём Зажицкая после продолжительного молчания всё так же враждебно. И было видно, что никакими хитростями её не сломить.

Сломался судья. Он отпустил свидетельницу и в конце концов проворчал что-то о вызове пострадавшей.

Патриции с трудом удалось оторваться от наблюдений за бурей эмоций, разыгравшейся в скучном зале суда между обвиняемым и последней свидетельницей. Климчак и Зажицкая старательно избегали смотреть друг на друга, отчего атмосфера между ними накалилась до предела. Ладно, это потом. Наконец-то она увидит долгожданную Стасю!

Разбежалась! Не так сразу.

* * *

Судья объявил небольшой перерыв как-то очень внезапно. Он что-то шепнул заседателю и вышел так поспешно, будто за ним гналась всё та же маячившая на процессе собака.

Кайтусь объяснил задержку:

– На этот раз ему в сортир приспичило. Он заседателю признался. Видишь, пристав следит, чтобы народ не расползался.

– А заседатели сами расползлись.

– Сейчас вернутся, не волнуйся. Что у тебя там за открытие?

Они беседовали в углу наполовину опустевшего зала, не привлекая к себе внимания. Патриция не скрывала своих прозрений.

– Слушай, всё настолько очевидно, будто я сама там была, – призналась она чуть пренебрежительно. – Эти девахи, вдвоём или втроём, сговорились зло подшутить. Уж очень она их допекла своей добродетелью…

– И решили её от балласта избавить?

– Её, а заодно и себя, перестанет им глаза колоть! Стася на Лёлика запала и стала лёгкой добычей. Накачали её водкой, отсюда вся эта судейская свистопляска с рюмками и графинчиками. Лёлик опять же всё время перед носом маячил. Сама бы она ни на какую природу с ним не поехала, но ей помогли. И я, честно говоря, абсолютно уверена, что Стася в глубине души отлично знала, куда едет, и только притворялась, что собирается домой. Но Зажицкую в своей наивности убедила, Кайтусь обдумывал нюансы девичьего заговора.

– Что это тебя вдруг озарило?

– Показания Зажицкой. Краткое изложение сказанного Стасей. Чистая правда. Напоили её и завезли на дачу, всё правильно. Остальное ими тщательно согласовано и вызубрено так, что от зубов отскакивает, а цель – представить Стасю в самом невыгодном свете с точки зрения общепринятых стереотипов.

– Очень даже вероятно, что кое-что из прессы почерпнули, – задумчиво согласился Кайтусь.

– И выходит у них глупо и бездарно…

– Климчаку помогают, он с самого начала врёт в свою пользу!

Патриция рассердилась:

– А в чью пользу прикажешь ему врать? Себе во вред? Давай соберись, сейчас увидим, что Стася соврёт в свою пользу!

– Судья идёт…

* * *

Стася предстала перед судом.

Патриция прямо-таки впилась в неё глазами. Дородная. Это было первое слово, которое сразу приходило в голову. Дородная блондинка, высокая, хорошо сложённая, энергичная, с правильными чертами лица и, пожалуй, даже симпатичная. Но сейчас в ней чувствовалось какое-то ожесточение. Видно было, что она готова к борьбе. Одета скромно, но держит себя с достоинством и производит благоприятное впечатление. Ох, похоже, не удалось Кайтусю сделать из неё пугливую и обиженную злыми людьми сиротку…

Журналистка быстро сопоставила её с насильником. «Развернись она хорошенько и дай ему в морду, не скоро бы он выполз из той капусты», – сердито подумала Патриция, но не успела сообщить об этом брошке. Судья явно собрался с силами и выдавил из себя как можно более официально:

– Когда вы познакомились с Климчаком?

Стася была готова и с ответом не замедлила:

– За две недели до случившегося.

– При каких обстоятельствах?

– Через Зажицкую.

– Прошу рассказать, как это произошло.

– Я отправилась к Зажицкой и встретила её по дороге. Она сказала, что у неё дело к Гонорате. Мы пошли вместе, она поднялась в квартиру, а я ждала внизу. Гонората вышла вместе с Зажицкой и своим братом, Каролем Климчаком, но Гонората сразу куда-то ушла, и мы остались втроём.

– И куда вы пошли?

– В кафе «Театральное».

Официальность судье наскучила, и он позволил себе выказать неудовольствие:

– А что это вы с Зажицкой так часто встречались? Она ваша лучшая подруга? Откуда вы её знаете?

– Мы вместе в летнем лагере были. И так как-то…

– И что там было, в кафе то есть?

Показания Стаси пока совпадали с предыдущими. У неё была такая короткая стрижка, и он пошутил, что выглядит она пятнадцатилетней, потому и документ показала… Девственность, к всеобщему облегчению, судья старательно обошёл молчанием.

– А когда вы встретились во второй раз?

– В гастрономе.

– Что вы там делали?

– Я с подругой Мельницкой пошла за продуктами.

Жертва не жертва, а характер у старого гриба не улучшился. Он проворчал что-то для протокола и рявкнул со всей силы:

– Какие такие продукты, что вы там покупали, нечего здесь секреты разводить!

– Полкило топлёного сала, – призналась оторопевшая Стася.

Добавив сало в диктант, судья удовлетворённо обратился к свидетельнице:

– О следующей встрече договаривались?

– Договаривались. Мы собирались поехать в Лонцк…

* * *

Ох уж этот Лонцк! После изысканного знакомства в элегантном заведении Лёлик не выходил у Стаси из головы. Она сделала выбор, но никак не могла с намеченным объектом, в смысле субъектом, встретиться. Только раз где-то вдалеке мелькнул, и всё… А уж как ей хотелось, чтобы прямо нос к носу, но случайно. Чтобы, упаси бог, не она его искала, ведь девушка должна быть горда и неприступна! Вот и умудрись тут организовать этот самый случай. А ведь он обязан узнать её получше, заинтересоваться… Стася начала чаще бывать у Зажицкой. Собственно говоря, заглядывала к ней ежедневно. Куда ни пойдёт, обязательно оказывалась неподалёку от дома Климчаков, в кафе наведывалась, да всё без толку, Лёлик нигде не попадался. Кошмар!

Зато встречались разные подружки, и до неё дошли слухи, что первый амант города Плоцка обзавёлся невестой – она уже и дома у них бывает, и Климчак собирается жениться, если уже не женился…

Стасю подобные сплетни нервировали. Уж как она дёргалась и огорчалась, а, поди ж ты, повезло! Лонцк подвернулся. Лёлик был с Ядвигой, ну и ладно, специально при них сказала, что они с Мельницкой туда собираются. Автобус скоро отправляется, вот сейчас Мельницкая покупки к тётке отнесёт, и поедут, та совсем рядом с остановкой живёт. Лёлик проявил интерес и тоже выразил желание поехать, почему бы и нет? Зажицкая не слишком обрадовалась и воротила нос, да он настоял Стася, понятное дело, смотрела в другую сторону, что вовсе не мешало ей всё отлично видеть, Лёлик не к ней подбивал клинья. С ней был вежлив и только, а сам на Мельницкую глаз положил, ну да это ничего, уж она в Лонцке как-нибудь справится. Лишь бы он был рядом, а там Стася покажет, какая она исключительная и неповторимая…

Должны были встретиться там, на месте, в «Русалке». Она-то думала, что все вместе поедут на автобусе, но те не успели, а посвящать в свои интимные переживания Мельницкую ей не хотелось. Подружка явно бы её не одобрила, скорее, совсем наоборот, да и врождённая скрытность помешала. Ничего не поделаешь, пришлось ехать вдвоём.

Прекрасные планы с треском провалились.

Поездка в Лонцк оказалась сущим кошмаром. В «Русалке» Лёлика не было, погода – хуже не придумаешь – начался дождь. Девчонки совещались, что предпринять. Стася готова была остаться в «Русалке», но Мельницкая почти сразу встретила старых знакомых. Стасе знакомые были до лампочки, она на них даже не взглянула. Её трясло, хотелось во что бы то ни стало побыть в одиночестве, обежать все дорожки и аллейки, притворяясь, что гуляет. Уж лучше быть одной, чем с Мельницкой, как никак, а соперница. В конце концов она не сдержалась, ляпнула что-то сгоряча и ушла, а они остались в своей палатке. Вышло не слишком красиво, но те развлекались на всю катушку и ничего не заметили. Промокла Стася до нитки…

И только на обратном пути, когда она уже потеряла надежду и побрела на автобусную остановку, выглянуло солнышко. Не на небе, а у неё в душе. Лёлик с Ядвигой приехали на такси…

* * *

Судья пребывал в чуть меньшем раздражении и даже, казалось, надеялся услышать что-нибудь новенькое.

– И вы встретились?

– Нет.

– Почему?

– Не знаю. Мы пошли в «Русалку», но их там не было. Начался дождь, мы спрятались в таком домике для туристов. Потом подошли двое ребят – знакомые Мельницкой из Варшавы и позвали нас в свою палатку. Потом я сказала Мельницкой, что собираюсь уходить, а она хотела остаться, ну я и ушла.

– В котором часу это было?

– Около семи.

– Вы встретили Климчака на остановке?

– Да.

– Он спрашивал о Мельницкой?

– Спрашивал.

В голосе судьи прозвучало осуждение:

– И, говорят, вы о ней невежливо отозвались?

Стася откровенно удивилась. На душе у неё могли кошки скрести, но Мельницкая-то тут при чём?

– Это как – невежливо?

– Ну, что вам до неё дела нет, поскольку подруга ведёт себя распущенно. Разве вы не сказали, что она такая… Ну…

Возмущение Стаси было совершенно искренним:

– Ничего подобного! Я о ней никогда бы так не сказала! Она не водится с такими… этими… У неё приличные друзья!

Образ жизни и знакомства Мельницкой судью мало интересовали.

– А потом, когда вы встретили на остановке Климчака с Зажицкой, что дальше было?

– Я вернулась вместе с ними на такси. В городе мы распрощались и разошлись.

* * *

Слава богу! Об этом никто не мог знать, ведь она никому не сказала, но Лёлик был совсем другой… О Мельницкой он, конечно, спрашивал, но ей сделал комплимент, пошутил немного, а смотрел так, будто впервые её наконец заметил. Зажицкая думала о своём и не обращала на них внимания, а Стасе сам воздух в том такси казался умиротворяющим. Шаг вперёд был сделан, вся затея не пропала зря, ещё чуть-чуть…

Вот если бы встретиться с ним наедине, без ненужной компании…

* * *

Патриция не могла, разумеется, знать Стасиных переживаний, но она почувствовала неожиданную мягкость, на мгновение появившуюся в голосе свидетельницы. Затем всё опять затвердело: и свидетельница, и голос.

– При каких обстоятельствах вы встретились снова?

– Мы договорились с подругой…

Судья слишком долго благодушествовал. Остатки вежливости улетучились и сварливость прорвалась наружу:

– С какой подругой? Фамилии называть! О чём договорились?

– С Добровольской Вандой, – всполошилась Стася. – Ну… так просто… встретиться…

Не иначе как ничего не значащая Добровольская Ванда потребовалась судье для протокола, поскольку в бумагах отрыть её не удалось. Набормотавшись вволю, он успокоился, и рыки на какое-то время прекратились.

– И что?

– У меня остановились часы.

– И вы опоздали?

– Ну да.

– И что?

– Я встретила на улице Гонорату с Павловской, они сказали, что Юрик Зажицкий приехал из армии.

Инструкции, адресованные секретарше, были практически не слышны, и Патриция пожалела, что лишена возможности наслаждаться этими литературными шедеврами, да ещё в невероятном сочетании с высказываниями свидетелей. Судья опять взялся за излюбленный скачкообразный способ ведения допроса:

– Кто вас приглашал?

Ни о каком приглашении никто и словом не упомянул, но Стася поняла, не в первый раз её спрашивали.

– Гонората Сказала, что придут Юрик с Ядвигой, у них со дня рождения осталось ещё немного водки…

– И что дальше?

– У них было какое-то дело, свёрток несли. Я встретилась с ними снова, и тогда мы пошли вместе где-то после семи. Зажицкой не было.

Судья попёр напрямик, отбросив мешавшее ему «вы»:

– Откуда знаешь Гонорату?

– Мы знакомы уже несколько лет, она дружила с моей сестрой.

– Где ты до этого встретила Гонорату?

– Она была на свадьбе Зажицкой.

– Продолжай. Вы пришли в квартиру, и что?

– Никого не было. Гонората поставила пластинку. Мы ждали Зажицкую, но она не пришла. Вот Гонората и предложила выпить по рюмочке.

– Какая это была водка?

– Не знаю, я в ней не разбираюсь.

– Ну и кто из вас пил больше?

Патриция с досадой подумала, что опять он начал хоровод вокруг водки. Втемяшилась же судье эта сервировка и порядок выпивки. Ну да ничего не попишешь, посмотрим, как это выглядит в Стасином исполнении.

А та, до сих пор державшаяся твёрдо, начала немного путаться и смущаться. С одной стороны, ей не хотелось явно врать, с другой – и правду сказать было стыдно. Слова застревали в горле.

– Когда мы встретились…

– Кто больше пил?

– Ну, я пила в два захода.

– Кто пил меньше всех?

– Ну, я ту первую рюмку выпила в два приёма.

– Кто пил меньше всех?

– Выходит, что я.

Каждый ответ сопровождался лёгкой заминкой. Совершенно очевидно, что Стася отдала бы год жизни за возможность честно похвалиться, что совсем не пьёт. Только вот смысла в этом не было, потому как, а дальше что? Трезвая, как стёклышко, отправилась на свидание с насильником?

– Гонората утверждает, что она не пила. Гонората пила наравне с Павловской?

– Ну да.

– А как Климчак пришёл?

– Ногами, наверное, – проворчала про себя Патриция. – Как ещё мог прийти? Не на четвереньках же?

– Гонората сказала, чтобы мы перебрались на балкон.

– Что ты переносила?

– Я несла сифон.

– Кто нёс рюмки? Кто водку?

– В графине уже ничего не осталось.

Патриции этот ответ показался уклончивым, судье, похоже, тоже. Он повторил:

– Кто принёс на балкон бутылку?

– Руцкая принесла, – заявила из первого ряда Гонората, вежливо встав с места.

– Да как же я могла! – возмутилась Стася. – Первый раз в гостях и лезть в буфет!

Судья был неумолим:

– Водка стояла на буфете, кто её перенёс?

Патриция подумала, что не иначе Павловская, которая как-никак устраивала в этом доме своё торжество и совершенно естественно могла позаботиться о выпивке. Но оказалось, что нет. Стася постаралась и вспомнила:

– Климчак, – решительно заявила она.

Климчак в качестве переносчика алкоголя всех устроил. Судья приступил к уточнению вопросов относительно чувств и предосудительного поведения, старательно валя всё в одну кучу.

– Ты говорила: «Лёлик, я должна с тобой выпить»?

– Тогда я с ним не разговаривала.

– Климчак всё время был с тобой?

– Нет, он выходил на кухню, я только потом узнала, что там сидит девушка. Они не хотели её сюда пускать, он относил ей водку.

– А как было с поцелуями?

Поцелуи Патрицию озадачили. До сих пор о поцелуях не было ни слова Откуда этот старый пень их выудил? Наверняка из материалов дела, поскольку Стася ничуть не удивилась.

– Когда он налил мне рюмку, просил, чтобы я его поцеловала.

– После которой это было рюмки?

– Ну, после четвертой. Я сказала, что не буду. Тогда он поцеловал меня в щёку.

– Да уж, оргия, что и говорить… – не сдержалась Патриция, а Кайтусь резко нагнулся к бумагам, тщательно их штудируя.

Судье была ближе выпивка, чем телячьи нежности.

– Сколько ты ещё выпила?

– Кроме той, ещё три-четыре.

– Климчак приходил и уходил?

– Ну да, выходил через каждые несколько минут.