Текст книги "Жизнь (не) вполне спокойная"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Своим уходом она отобрала у меня что-то ужасно важное, жизненно нужное, незаменимое. Свою собственную жизнь. Вот и пусть теперь сидит себе в этом швейцарском санатории…

Поездка на похороны Алиции, да и сами похороны были совершенно в ее стиле.

Шоу (а иначе это никак не назовешь) устраивали ее наследники, двое детей ее сестры: Малгося-французская и Рысек-американский. Собственно, руководила этим печальным действием Малгося, которая жила ближе к Алиции, что следует из ее прозвища, – во Франции, в то время как Рысек находился в Техасе, откуда, понятно, несколько дольше добираться.

При жизни Алиция упрямо считала свою племянницу истеричкой. Я не соглашалась с ее мнением, особенно в трудных ситуациях. До железного характера Алиции Малгосе было далеко, и я постепенно перестала спорить. Потом, тоже не сразу, я пришла к выводу, что Алиция была права.

В первую очередь я узнала от Малгоси-французской, что траурная церемония состоится в Гентофте – датской коммуне в Дании, потому что только там находится единственный крематорий, а Алиция хотела быть похороненной рядом с Торкилем, в урне.

По телефону я заставила Роберта, исполненного горечи от потери, чтобы он заказал нам гостиницу в Гентофте, заранее поставив крест на собственных возможностях, потому что известно, что Дания пользуется в международных переговорах английским языком, и с моим французским лучше не рисковать.

Со мной ехала наша Малгося, для которой Алиция оставалась предметом обожания, невзирая на все мучения, которые ей пришлось с покойной претерпеть. При случае она могла быть полезна и мне, поскольку в последнее время ревматизм в левом колене снова подал голос, и это плохо отражалось на моем контакте с педалью сцепления.

Малгося сидела в автомобиле рядом со мной и производила странные действия. В одной руке она держала туфельку, в другой – зажигалку и упорно пыталась поджечь туфлю. Я старалась не обращать на это внимания, каждый имеет право развлекаться, как хочет, но в конце концов я не выдержала. В этот момент туфелька со свистом вылетела у Малгоси из рук и приземлилась на рычаг переключения скоростей. Я вежливо спросила, что это было и как это понимать.

– Ради бога, извини, я обожгла себе палец, – покаялась Малгося.

Оказалось, что из стельки в туфельке торчит что-то маленькое и синтетическое, похожее на кончик толстой рыболовной лески, и колется, зараза! Я предложила заразу отрезать, но единственный режущий предмет – маникюрные кусачки – был спрятан в одном из чемоданов, а чемодан, естественно, лежал в багажнике. Нам не хотелось останавливаться для поиска кусачек, и Малгося упрямо продолжала жечь несчастную туфлю.

На полдороге меня все-таки настиг приступ ревматизма. Мы пересели, рулить пришлось Малгосе, которая поневоле бросила терзать обувь.

Гостиницу в Щецине мы нашли сразу, поплутав самую малость.

На следующий день погода изменилась, ревматизм отступил и на парковку я мчалась чуть ли не вприпрыжку. Малгося мешающий фрагмент из туфельки отрезала и вздохнула с облегчением.

Тем не менее в Варнемюнде я ухитрилась заблудиться и прозевала въезд на паром, которым пользовалась многие годы, благодаря чему мы намотали еще двадцать километров, проехав два раза платный тоннель, по два евро с носа. Малгося здраво рассудила, что мы ведь едем на похороны Алиции, значит, что-то должно быть не как у людей. Как же она была права!

В Дании я заблудилась снова. На автостраде в полном разгаре велись дорожные работы, куда-то исчез выезд на Гентофте: его просто не было там, где он должен был быть. Мы наткнулись на него чисто случайно, я этим воспользовалась, и к гостинице дорога привела меня сама.

Я позвонила Рысеку, он заявил, что сей момент приедет. За ужином мы узнали, что да, похороны состоятся завтра в два часа дня, только вовсе не в датской коммуне Гентофте, а в Буддинге. Ну и ладно, пусть будет в Буддинге, какая разница. Вся околица, вместе взятая, равняется двум районам Варшавы, например, как южный левобережный район Мокотов плюс Служевец. Или Северная Прага и Таргувек. Только путь туда не в пример легче.

В субботу я предусмотрительно решила заказать цветы. Мы двинулись пешком, ведь до цветочного магазина, как нам сказали, два шага пройти… Примерно метров через сто мы вернулись и поехали на машине. Я не давала обета ради Алиции бегать марафоны, к тому же у Малгоси снова вылезла из туфли та леска, обрезанная в Щецине. Похороны назначены на два, я заказала цветы на час дня. После чего, в силу уже укоренившейся предусмотрительности, мы поехали искать похоронное бюро, чтобы потом не блуждать.

До Буддинге я доехала без малейших проблем. Вскоре показалось то, что нам требовалось. Вне всяких сомнений, это была часовня, на что указывал крест на крыше.

Однако часовня эта выглядела как-то странно: словно в ней находились стойла и рядом был выгон для лошадей.

Я сделала поправку на разницу вероисповеданий. В конце концов, Алиция была католичкой, а вот Торкиль… Может, он был протестантом? Я как-то никогда не спрашивала. Я что-то не припомню конфессий, сильно связанных с конюшнями для первоклассных скаковых лошадей. Может, гуситы? У чехов есть Большие Пардубицкие скачки – международные соревнования по конному спорту, но ни Торкиль, ни Алиция особо лошадьми не интересовались…

Мы с Малгосей растерялись и таращились на строение с большим сомнением. Вокруг пусто и тихо – ни коней, ни похоронных дрог, ни живой души, только роскошная ухоженная растительность.

Единственный живой человек, который в конце концов появился в поле зрения, оказался дежурным сторожем. Он по мелочи наводил порядок: подметал территорию и убирал листья. Он удивился и сказал, что сегодня никаких церемоний нет. Зато в Буддинге есть еще одна церковь. Он ткнул куда-то в сторону пальцем, добавив:

– За Национальной библиотекой.

Национальную библиотеку я нашла без труда. Огромное фундаментальное здание занимало почти полквартала. Если двигаться в направлении, указанном сторожем, пришлось бы проехать библиотеку насквозь.

Не зная, что делать, я позвонила Рысеку. Тот страшно огорчился и сказал, что не представляет, как доходчиво объяснить нам дорогу к нужной церкви. Выход он нашел не самый оригинальный: поскольку он не раз там бывал, то через четверть часа будет в Гентофте и проводит нас до нужного места.

Ничего не поделаешь, мы вернулись в Гентофте.

С Рысеком приехали Малгося-французская и ее муж Дидье. Они повсюду ездили втроем, потому что машина была только у Рысека.

В десять минут двенадцатого Малгося стала верещать, требуя, чтобы мы немедленно ехали в часовню.

– Послушай, ты в своем уме? К чему такая спешка? – вежливо спросила я. – У меня цветы заказаны на час дня, не поеду же я требовать их так рано? Ты что, первый раз в Дании?

Но она уперлась: нет, надо ехать и все тут! Она должна, она договорилась, всё нужно приготовить, уже пора, не то опоздаем. – Форменная истерика.

Я плюнула, лишь бы с ней не ссориться. Мы поехали за цветами. По дороге я заранее проговаривала шепотом по-английски извинения.

К счастью, венки и букеты были уже готовы, оставалось только прикрепить ленты. Цветочницы даже обрадовались нашему приезду, потому что не были уверены, куда какие ленты прицепить. Мы забрали заказ и без десяти двенадцать отправились на церемонию.

Оказалось, что похороны в Вангенде, а это крематорий не в Гентофте, а в Гладсаксе. Дорога до Вангенде заняла десять минут, и мы были на месте еще до часу дня. Ровно час мы слонялись у часовни, потому что проходила церемония, и посторонним родственники явно были не рады. К нам на минутку выскочила какая-то дама, объяснившая, что волноваться не надо, все уже устроено, а с Малгосей-французской она вообще не захотела разговаривать.

Погода решила подпортить и без того нерадостное настроение, подул противный ветерок, похолодало, и полил дождь. Как стадо придурков, мы сидели в машине, а дождик барабанил по стеклам.

– Алиция на небе довольно хихикает, – буркнула я нашей Малгосе, которая полностью разделяла мое мнение. Малгося была опять занята – ковырялась в своей туфле и казалась озабоченной только этим. Она была единственным человеком, у которого было хоть какое-то занятие. Из туфли торчали уже несколько кончиков лески, а обувь изнутри напоминала ежа. Уничтожить весь сапожный шов ей пока не удалось, но я подозреваю, что скоро Малгосе придется ходить босиком.

Наконец настал наш час. Из Польши были только мы двое, два земляка опоздали на двадцать минут, а вся церемония продолжалась полчаса. С прощальным словом на двух языках, с музыкой, но без церковного отпевания. Так хотела покойная, видимо, тут и сыграла роль разница вероисповедания ее и Торкиля.

Церемония закончилась, гроб должны были перевезти в крематорий. Возле часовни стоял катафалк, а в катафалке за рулем сидел… пес.

Богом клянусь, никакого сюрреализма – пес сидел на водительском месте и внимательно и слегка высокомерно смотрел на меня. Я его сфотографировала, но фото вышло нечеткое.

Мы знали, что будут скромные поминки. Оказалось, что к трактиру, где они должны состояться, ведут вниз ступеньки, скорее, какая-то приставная лестница. Малгося-французская уверяла, что это охотничий домик у озера, якобы любимое местечко Алиции. Вранье! Я вообще долго не могла понять, о каком доме идет речь. Французская Малгося умиленно вспоминала, как они с Алицией чуть ли не три раза в день бегали в этот трактир по идиотским ступенькам. Алиция обожала прогулки у воды и этот старинный домик… Какой еще домик, к чертям собачьим, я там никакого домика не видела! Почему, интересно, прогуливалась Алиция исключительно в компании племянницы и ни разу не позвала на прогулку меня? Кажется, что я чаще и дольше бывала в Биркероде, чем Малгося. Я приезжала каждый год, торчала по полтора-два месяца и за все это время была с Алицией у озера всего один раз. Ну, может, два. Охотничий домик, видимо, учуял тогда мое присутствие и предусмотрительно спрятался.

Насколько мне известно, самым любимым местом Алиции была кафешка возле Бругсена. Когда она ехала за покупками, то обязательно пила там кофе. И если бы речь вообще зашла о том, что Алиция любила больше всего на света, так это кофе.

Охотничий домик меня заинтересовал, оказывается, тут есть еще что-то, о чем я понятия не имею. Ладно, посмотрим, что за домик такой.

Ехать пришлось через памятный мне лесочек, в котором находится сумасшедший дом. Если помните, мне удалось побывать там несколько лет назад, когда я непонятным образом заблудилась. Я благоразумно поехала за кем-то из знакомых, и мы в конце концов оказались на уютной стоянке среди леса. Все правильно, на стоянку можно доехать, а дальше, к озеру, нужно уже спускаться пешком по асфальтированной тропинке, конечно, но все-таки вниз. Законы природы безжалостны: если в одну сторону нужно спускаться, значит, обратно придется подниматься в горку.

Я осторожно спустилась, заранее трепеща, как буду подниматься. Когда мы оказались у озера, я узнала это место. Деревянный барак, где можно сесть на длинные лавки у столов, внутри или на свежем воздухе, попить недорогого пивка. Но поминки!.. Я поймала за рукав Малгосю-французскую.

– КТО это придумал? – прорычала я сквозь стиснутые зубы.

Малгося безмятежно ответила, что придумала это Кирстен – племянница Торкиля, но Малгося тоже думает, что Алиции это место понравилось бы. Кирстен всё замечательно устроила, она заказала столики…

– Где Кирстен?

Малгося сказала, что Кирстен не пришла, она на поминках присутствовать не может…

Я заскрипела зубами от бессильной злобы.

Непогода усиливалась, ветер трепал верхушки деревьев, дождик нудно лупил с неба. Старинный домик оказался битком набит, и нам предложили только столики на свежем воздухе, даже без навеса. Холодно было, как в Арктике.

К тому же я узнала, что к домику можно было прекрасно подъехать на машине, только с другой стороны. Это сообщение было последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Словно разъяренная гадюка я прошипела чтобы кто-нибудь подогнал к домику свой автомобили и отвез бы меня до моей машины, оставленной на лесной стоянке. Видно, в злобе я была страшна потому что два парня помоложе ринулись на гору к своей машине.

Кто-то вспомнил о забегаловке возле Биркероде, и мы отправились туда. На парковке нашлось место для одного автомобиля, к тому же позади ресторанчика, поэтому пришлось снова спускаться с горы. Боже мой, а географы еще смеют утверждать, что Дания – плоская страна!

Тут кто-то предложил поехать в ресторан в центре Биркерода. Туда меня пилотировать не понадобилось, я там бывала тысячу раз.

Всё происходящее вдруг показалось страшно смешным (сочетание слов полностью отражает характер атмосферы), потому что до нас дошла гротескность всех сегодняшних приключений. Сидящая рядышком со мной Малгося заметила, что ведем мы себя скандально неприлично, в конце концов, это поминки… И тут же в подтверждение ее слов Малгося-французская в расстроенных чувствах произнесла тост: «За здоровье Алиции!» – и все выпили с большой охотой и без малейших колебаний…

– А как ты думаешь, что Алиция сейчас делает? – спросила я Малгосю. – По-моему, летает над нами и рыдает от хохота. И еще напоминает мне, что она утверждала – Малгося явная истеричка, а я ей не верила.

– Ну и глупо с твоей стороны, – отрезала моя племянница.

Малгося-французская еще пару раз предлагала выпить за здоровье Алиции, после чего выяснилось, что она даже не знает, где должна быть похоронена ее тетка. Она никогда не бывала и на могиле Торкиля. Я там бывала и знала, где это, но моя Малгося знала еще лучше, потому что много раз убиралась там вместе с Алицией.

Она пожертвовала собой, нашла под столом туфли и сказала, что может показать место. Кладбище было почти рядышком, возле костела, и они отправились на разведку: обе Малгоси и Рысек, который был по горло сыт всякими пересказами и предпочел увидеть все своими глазами.

Говорят, что ни один добрый поступок не остается безнаказанным. Возможно, это правда, но мою Малгосю чуть удар не хватил: выйдя из ресторана, она попала ногой в решетку ливневой канализации и сломала каблук той самой зловредной туфли! Кажется, всю дорогу она потом шла босиком…

После похорон Рысек сказал мне:

– Столько у Алиции было друзей и знакомых, так ее все любили, сюда целые стада ездили, а в результате на похоронах была только ты.

Он был прав. К Алиции все рвались наперебой, приглашали ее к себе, как сумасшедшие: в Варшаву, в Краков, в Вену, в Кёльн, в Калифорнию… Но на похоронах их не было. Возможно, ни для кого Алиция не сделала столько, сколько для меня.

Малгося-французская сообщила, что Алиция завещала мне какой-то камень или что-то в этом роде, но я не обратила на это внимания, потому что не помнила, о каком камне идет речь.

Но потом вспомнила!

Когда я гостила у Алиции в Варшаве, мне на глаза попалась коробка не коробка, скорее большая шкатулка, между прочим, редкой красоты, из темного, почти черного дерева Изукрашена она была тонкой резьбой, а на крышке находился овальный оранжевый камень, то ли янтарь довоенной обработки, то ли вообще стекло.

– Ах, какая красота! – восхитилась я. – Алиция, может, ты мне ее продашь?

– Идиотка, – спокойно ответила Алиция. – Об этом и речи быть не может. Хотя… Получишь ее от меня в наследство.

– Ты что, мне шкатулку завещаешь?

– Если хочешь, могу отписать.

– Хочу! А если я умру первой?

– Я принесу ее тебе на могилу.

Предложение мне понравилось, но как-то этот случай почти стерся из моей памяти. Потом я увидела эту шкатулку много лет спустя еще раз, в Биркероде, и обрадовалась.

– О, знакомая вещица! Это та самая, из Варшавы?

– Ну да. Твое наследство.

Мы с Алицией рассмеялись, разговоры о наследстве казались шуткой, ведь тогда мы были на сорок лет моложе.

Надо же, тема шкатулки напрочь вылетела у меня из головы, но Алиция помнила! В последние минуты жизни она велела Малгосе-французской проследить, чтобы мне передали шкатулку, просила Малгосю поклясться, что ее распоряжение будет выполнено. Так и получилось.

Сразу по возвращении с похорон Алиции меня искусала мошкара в собственном саду.

А ведь дерматолог меня предупреждал, что еще одна встреча с мошкарой, и я просто-напросто помру. Я ведь должна была радоваться, что после нападения кровопийц в Познани осталась жива, но сколько можно испытывать на прочность собственный организм?

Никакой мошкары! А тут я влезла между клумбой и живой изгородью, чтобы вырвать сорняк, и заметила на себе крохотную черную точку. Мошкара, в отличие от комаров, невидима и неслышима, кусает она незаметно. Черная точка меня напугала, я стала себя осматривать и – о ужас! На мне сидели еще несколько, а вокруг кружился целый рой. Я наплевала на сорняки и удрала домой. Увы, слишком поздно. Мерзкий яд моментально начал действовать. Я чувствовала себя все хуже и хуже, просто совершенно разболелась, а я ненавижу болеть! Это отравляет жизнь!

Именно в таком состоянии (так записано у меня в ежедневнике) десятого июня меня чествовали в Лодзи. Я отправилась туда поездом. Конечно, путешествовать в таком состоянии было настоящей ошибкой, но иногда здравый смысл мне отказывает.

Я понятия не имела, где находится книжный магазин «Эмпик», где должно было проходить торжество, и опрометчиво позволила таксисту отвезти меня к старинной, прекрасно отреставрированной ткацкой фабрике. Вокруг простирались зеленые поля, никаким магазином не пахло. Мне объяснили, что «Эмпик» находится в километре отсюда.

Моя хворь имеет особенность – каждое физическое усилие конфликтует с дыханием. Оздоровительные марши, прогулки и променады – это именно то, что могло бы задушить меня насмерть. Я еле доковыляла до магазина, потому что ничего другого мне не оставалось, и сунула свою сумочку в руки перепуганному пану Тадеушу, которого крайне взволновал мой обессиленный вид.

До нужного места мне удалось добраться исключительно благодаря крайне интересной мысли: каким чудом я могу так долго идти пешком? Оказалось, на этот раз мне не пришлось сражаться с пыточными почестями, от них отказались, возможно, под деликатным нажимом пана Тадеуша. Дверь на улицу находилась рядом, а за порогом ждал автомобиль. Вот ведь чертовщина, если бы я приехала на своем собственном автомобиле, именно здесь бы и парковалась. Никаких тебе пеших марафонов! А ведь столько раз я себе обещала, что буду поступать разумно!

Целый месяц я страшно болела.

Понятия не имею, чем меня пользовали, но мой организм оказался умнее всей Академии медицинских наук.

Он потребовал от меня картошки.

Одному богу ведомо, сколько картошки я слопала за две недели. Ничто другое меня не интересовало, я жаждала картошки – и ничего больше. Через две недели болезнь прошла, как рукой сняло, и от картошки я тоже отстала: принялась ее есть как обычно, раза три в год.

Ко мне повадились ходить в гости ежи. Как минимум шесть штук, целая семья, мой дом они облюбовали в собственное владение.

А я все забываю купить каких-нибудь безвредных красок, чтобы пометить зверюшек, потому что не могу ручаться, что их шесть, а не больше. Два – совсем большие, несомненно, папаша с мамашей, два средних и два совсем маленьких, хотя насчет маленьких и средних я не совсем уверена. Могу ошибаться, потому что в гости ко мне они ходят по одному, парами и тройками, один раз с коллективным визитом пришло шестеро, отсюда и моя уверенность, что их минимум шесть. Жрут они, как мясорубки.

Если верить картинкам в детских книжках, ежик – существо травоядное, но я начинаю в этом сомневаться. Я сама лично для них нарезала роскошное яблоко на маленькие кусочки, так ни один из них даже носом в сторону яблока не повел, зато они с таким аппетитом трескали выставленные для кошек мясо и сухой корм, что у соседей слышно было чавканье, хруст и сопенье.

Ну и ладно, неужели я зверюшкам еды пожалею? Только вот на передний план выходят некоторые недостатки ежиков, которые могут довести до полного отчаяния.

Во-первых, от колючих пришельцев страдают кошки. Ни одна кошка не тронет ежа, да и никакой разумный пес не станет этого делать. Так вот, бывает, что кошки не могут даже спокойно позавтракать, потому что утыканный иголками зверь уже суется рылом то в одну миску, то в другую, а несчастные кошки с мрачным омерзением на мордах пережидают вопиющую несправедливость.

Во-вторых, еж идет напролом, как танк. Его не интересуют препятствия, они для него просто не существуют: клумбы цветов, только что посаженный кустарник – он ничего не обходит, всё топчет, мнет и калечит.

Кот лежал себе спокойно на террасе, развалившись на солнышке, так ежик напролом устремился прямо на кота, ни на волосок не свернув в сторону, с явным намерением промаршировать прямо по бедному животному. Ясное дело, кот сорвался с места и ошарашенно отпрыгнул.

В-третьих, я с грустью должна констатировать – ежи гадят где попало. По утрам вся терраса у меня была разукрашена следами жизнедеятельности гостей, причем даже миска с остатками еды и блюдце с молоком не избегали их безобразий.

Из страха разгневать пани Хеню я должна была как-то отреагировать на этот ужас, потому что терпеть подобное безобразие пани Хеня не стала бы. Поэтому я ежей перехитрила.

Я кормила кошек, но потом, если в мисочках оставалась еда, а приходили два-три ежика, я, так и быть, позволяла им воспользоваться остатками, бдительно карауля, чтобы они не переедали. В помощь мне был только инстинкт и ничего больше. После я выхватывала остатки из-под носиков ежей и ставила их повыше, туда, куда коты забраться могли, а ежи нет.

Эти манипуляции помогли, к террасе вернулись чистота и порядок, потому что недокормленные ежи шли искать себе десерт куда-то еще, но мне, честно говоря, было их жалко. Бедные разочарованные зверюшки…

Я уже не оставляю вечером полные миски еды, во всяком случае, не на полу. Кошки немного сбиты с толку, но каким-то своим кошачьим образом они отыскивают свою еду на столе или на прикрытой доской клетке, потому что утром все миски вылизаны до блеска.

Но это еще не всё. Оказалось, что масштаб бедствий куда больше, потому что ежи поселились в кошачьем домике.

Если учесть, что территория, которой я располагаю, с гулькин нос, кошачьи домики сейчас стоят один на другом, образуя роскошные двухэтажные апартаменты. В последнее время я стала замечать, что на вторых этажах как-то очень тесно, а на первом не видать ни хвостика, ни сверкающих глазок. Ну и ладно, в конце концов, это их кошачье дело, не моей бабки бигуди. Только в начале лета выяснилось, в чем дело – на нижних этажах поселились ежи и основательно их загадили. Теперь нижний домик застрахован от непрошеных квартирантов прибитой к порогу доской. Еж через такое не перелезет, а кошки ее даже не замечают.

Мне нужно было с самого начала заняться обогащением плодородной садовой земли. Увы, в страшной суете переезда я не сделала самого важного: не сняла и не вывезла верхний слой утоптанной на стройке глины, заменив ее слоем чернозема.

Есть способ, которым блистательно пользовалась Алиция, превратившая у себя в саду землю просто в черное масло. Ее опыт я сначала применила на семейной делянке в Окенче, а потом уже и в этом доме. Пан Рышард сколотил мне деревянный ящик и приволок довоенный котел для кипячения белья.

В котел в равных долях закладываются крапива, хвощ и ромашка. Их нужно как следует утрамбовать, залить водой, закрыть крышкой и оставить недель на шесть как минимум. Далее следует вылить забродившее месиво в ящик с садовой землей, размешать и снова дать постоять месяца три. Затем снова перемешать с садовой землей и рассыпать по саду, на сколько хватит.

Постепенно обогащенный слой становится всё толще и наконец превращается в то самое желанное «черное масло». Питательные вещества по закону всемирного тяготения стекают вниз и питают корни растений.

Я решила еще поработать над рецептурой. Проявить, так сказать, фантазию. Для начала я добавила в состав сухой коровий навоз. Я купила пару мешков навоза и садовую землю и рассыпала ее в саду. Сначала толстый слой земли, а потом тоненький слой порошка коровьего навоза.

После моих трудовых усилий ночью разразился ливень. Рано утром, сосед, высунувшийся из-за живой изгороди, обратился ко мне:

– Проше пани, скажите, у вас случайно скотина не сдохла? Запах просто ужасный…

– Нет, это навоз, коровий. Натуральное и полезное удобрение. Просто из-за дождя запах усилился. Мы сегодня примем меры.

– A-а, ну ладно, тогда все в порядке…

Коровий навоз засыпали землей, и с той поры он проявлял исключительно полезные свойства, а не запах.

Я продолжила сельскохозяйственные эксперименты и приготовила в котле еще одну порцию компоста. Я предусмотрительно предупредила пана Рышарда, чтобы он отследил момент, когда у кого-нибудь из его работников будет сильный насморк. Я попросила прислать заболевшего ко мне, чтобы он помог перелить пахучее сокровище и перемешать с землей. Работники у пана Рышарда были молодые и здоровые, насморк к ним не цеплялся. Он прислал двоих, и только с началом работ парни поняли, что их ждет.

– Мать честная! – ахнули они, скривившись, но компост перелили и перемешали.

Ящик для компоста находился уже с другой стороны моего дома, возле помойки. Ошеломленный сосед с другой стороны очень вежливо, но напряженно поинтересовался – не от моего ли участка идет этот необыкновенный аромат и долго ли он продержится? Я не только успокоила соседа, но и завербовала, теперь он тоже готовит компост.

Горести продолжали тянуться, как жевательная резинка.

На меня сильно обиделась Тереса, что я не согласилась стать ее компаньонкой, а вскоре здоровье у нее стало стремительно ухудшаться.

После возвращения из Канады и похорон моей матери она поселилась в Урсинове. Я старалась как можно скорее приспособить ее к реалиям новой жизни.

К тому, что я постоянно рядом, Тереса привыкла чуть ли не с момента моего рождения. Визиты к родне, празднование Рождества у родственников, которых она не видела долгие годы, посещения кладбищ, поездки на отдых и тому подобное… Я рада была ей помогать, но, к сожалению, с каждым годом не становилась моложе.

Был такой случай. Тереса решила съездить на кладбище. День был воскресный, середина октября, теплынь и солнышко. Я сидела за компьютером и упорно работала. Вдохновение выстреливало гейзером, я просто-таки не успевала записывать. В самый разгар позвонила Тереса и настойчиво намекнула, что, раз такая замечательная погода, надо ехать на кладбище. Она добавила, что через две недели, в начале ноября, на погосте будет форменная толчея, а сейчас можно спокойно привести могилу в порядок.

Я запротестовала. И речи быть не может, у меня самый разгар работы, я на пике вдохновения, и мне сейчас не до поездок! Тересу к тому времени я уже немного выдрессировала, потому что раньше она не терпела возражений, а просто приказывала, теперь же смирилась и особо не упорствовала.

Но рабочий настрой Тереса мне сбила. Текст у меня застопорился и захромал. Может, семья с того света вмешалась, то ли обиженная муза решила показать мне то, что у нее пониже спины. После нескольких попыток вернуть прежний настрой стало понятно, что я уже работать не могу. Я позвонила Тересе и крайне неохотно объявила, что поеду с ней на кладбище, так и быть.

Я заехала за ней в Урсинов, и мы двинулись на Брудно. Но дальше было так. Я остановила машину у кладбищенских ворот, но Тереса наотрез отказалась выходить, потому что народу было столько, что яблоку негде было упасть.

О том, чтобы нормально припарковаться, нечего было и думать, я десять минут ждала в плотной пробке, чтобы проехать дальше.

Так мы и не побывали на кладбище.

Домой я доставила Тересу только через час. Милейшая прогулка. Вот так и бывает, если я что-то делаю вопреки своему желанию или исключительно по доброте душевной и из чувства долга. Надо уяснить себе – раз моя душа протестует, лучше и не начинать. К сожалению, у меня это плохо получается.

После экскурсии к кладбищенским воротам Тереса взяла некоторую паузу и уже не цеплялась ко мне с просьбами так часто.

К ней стали цепляться различные хвори, с учетом ее возраста – просто мелочи, но на них уже было нельзя не обращать внимания. Появилось мерцание предсердий, Тересу забрали в больницу, где ей совсем не понравилось, приступ быстро купировали, и она немедленно решила возвращаться домой.

Приближалась Пасха. Наш семейный врач, который уже долгие годы берег здоровье болезненных членов нашей семьи, планировал на праздник поехать к семье и заклинал меня всеми святыми, чтобы я задержала Тересу в больнице. Я обещала, что постараюсь, доктор спокойно уехал, а Тереса немедленно проявила неуживчивый характер своих предков по женской линии.

В Страстную пятницу она позвонила и заявила, что выписалась. Тереса потребовала, чтобы я приехала в больницу, взяла у нее ключ от дома, поехала к ней, прихватила ее одежду и привезла в больницу. Ну а потом отвезла ее домой. Она сообщила, что уже стоит возле больничного лифта и ждет меня. Пришлось поторопиться.

Остро встала проблема сиделки. Может быть, если бы состояние моего здоровья было хоть немножко получше, я бы с Тересой малость пожила, хотя не могу сказать, что смогла бы за ней ухаживать, так как сама мысль о медицине мне неприятна. Увы, это был период, когда состояние моего здоровья мало чем отличалось от ее собственного, и я начала вызванивать наших знакомых сиделок. Одну я сразу поймала, и надо сразу отметить, что это была замечательная опытная сиделка, милая и доброжелательная, много раз помогавшая нашей семье. Она оказалась свободна на тот момент и приступила к своим обязанностям.

К сожалению, и на солнце есть пятна. Был недостаток и у сиделки. Эта женщина всегда лучше знала, что требуется ее больному. Пациент – существо капризное, раздражительное, упрямое, только голову морочит. Но у нашей сиделки не забалуешь. Пациент должен скушать и выпить именно то и столько, сколько она дала, принимать лекарство точно по часам и не плясать по квартире вприсядку, а тихонечко лежать в кроватке. Можно, конечно, развлекать пациента разговорами, но на этом точка, и пусть не выпендривается. Сиделка словно была создана для Тересы. Она ведь тоже лучше знала, что кому надо…

Потихоньку здоровье к Тересе вернулось, и тут она получила приглашение от Лильки приехать в Чешин. Мы с Тересой в Чешине уже бывали, ей там понравилось, она заявила, что охотно бы поехала к Лильке еще, но только при одном условии: со мной вместе. Правда, мне не нужно с ней в Чешине гостить, я просто ее отвезу туда, потом вернусь в Варшаву, а попозже за ней приеду…