Текст книги "Жизнь (не) вполне спокойная"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

В летнее путешествие мы отправились втроем – Роберт, Зося и я. Мы поехали в Сен-Мало, разумеется, через Чешин и Вену.

И опять нас преследовала дикая жара. Уже в Чешине плавился асфальт. Ясно было, что нужно как можно скорее удирать куда-нибудь, где попрохладнее. Увы, Австрия – это не Голландия. Мы гуляли по Вене, а жарища всё нарастала.

В недобрый час прибыли мы в Сен-Мало. Море всхлипывало под самым нашим носом, билось о высоченный волнорез. Прилив такой, что даже самая крепкая акула не отважилась бы приблизиться к нам, не разбив нос об него. Отлив же открывал бескрайние поля замечательного мокрого песка, но только спускаться на берег приходилось по очень крутой высокой лестнице.

Исследуя, помимо памятников архитектуры, еще и привлекательные трактирчики и закусочные, мы открыли пологий спуск на пляж, только вот прилив, который едва не заливал улицу, исключал возможность воспользоваться на пляже стульчиком или зонтом. Только голый песок и вода. Территория для молодежи!

Прага тоже обрушила на меня жару. Я бывала там раньше, но поздней осенью, и моя судьба, упрямо пичкающая меня жаром с небес, не отметила в памяти моего пребывания. С неба лился живой огонь, земля плавилась. Я гуляла по Пражскому Граду. Сразу скажу, что символ Праги, Злата Улочка, меня разочаровала. Сама улица выглядит как картинка из детской сказки, но около домиков куча ларьков, торгующих всякой туристической ерундой – сувенирами, посудой, картинами местных художников, и это очень портит впечатление. Форменный идиотизм. Правда, и в этом есть свое зерно, иначе я бы слонялась в самый полдень под палящим солнцем.

По таинственным и непонятным причинам мне мало-помалу стало плохеть. Не исключено, что дурацкий инфарктик, который я давным-давно перенесла на ногах, оказал на меня влияние. Мне перестало хватать сил на всякие обязанности, и в первую очередь на Советский Союз…

Я стала задыхаться и хрипеть, что страшно удивило мое окружение. Я ведь молода, как весенний огурчик, дивно хороша собой, с чего бы мне хрипеть и задыхаться? Так жить трудно, подобные пакости всем мешают, поэтому было решено со мной что-то делать.

Понятия не имею, кому первому пришло на ум наконец-то взяться за меня, может, мне самой, но рассуждали все о моем здоровье года этак три. Вспомнила, кто все придумал! Петр. Мой стародавний приятель, когда-то сослуживец, в какой-то момент даже мой мужчина, которого я тактично описала в нескольких своих произведениях.

Как-то давно, много лет назад, он вывел меня из депрессии, уверив, что моя жизнь только начинается, и оказался прав. Он же подсказал мне мысль пройти курс лечения в специальном оздоровительном центре. Этот центр он сам проектировал, сам в нем лечился, утверждая, что пожилым людям там возвращают частицу здоровья.

– Не глупи, – сказал мне Петр. – У тебя же есть деньги, перестань экономить на себе. В центре человек теряет десять кило веса, а в обмен получает десять лет жизни. Я пришлю тебе по факсу прейскурант с ценами.

Сразу оговорюсь, что в центр, который спроектировал Петр, я не поехала потому, что там не было казино, и меня это не привлекало. На лечение я отправилась в Ла-Боль – крупный европейский курорт на побережье Бискайского залива.

В Ла-Боль дул с моря свежий ветер. К пану доктору я опоздала на пять минут, и он был этим обстоятельством недоволен. Он вручил мне программу лечебных занятий.

Меня жутко напугал один пункт, а именно – «parcours aqua-minceur».[29]29
  Водный массаж для похудания (франц.).


[Закрыть] По-нашему, паркур – это пробежка для лошадей перед бегами на глазах публики. А это что значит? Мне предстоит скакать галопом туда-сюда? Я решила, что, в случае чего, галопировать не буду. И точка.

А потом оказалось, что водный массаж – моя самая любимая процедура за весь курс лечения. Это бассейн с бурлящей водой, разделенный на секции, в котором каждый может делать всё, что угодно. В бассейне приходилось постоянно идти против течения. Потрясающе! Уже после второй недели лечения на крутой склон я взбиралась без малейшей одышки. Ведь помогло, а? Правда, были и неприятные моменты. Например, постоянно дующий с моря сильный ветер. Вроде бы мелочь, но страдающим от давления было не по себе.

Моника стала приезжать в Польшу, где родилась, после шестнадцати лет. Конечно, она говорила по-польски, но воспитана была все-таки в англоязычной среде. Роберт не хотел, чтобы у ребенка были комплексы. Сын разговаривал с внучкой по-английски, и счастье Моники, что его жена Зося все-таки общалась с дочкой исключительно по-польски.

Вторая моя внучка, Каролина, – двуязычная, равно хорошо говорящая и по-французски, и по-польски. Когда она говорит по-польски, никто не догадается, что экзамены за среднюю школу она сдавала во Франции, и ни один француз, если она говорит по-французски, никогда не подумает, что она родилась в Польше.

Увы, стоит заговорить моей первой внучке, как сразу становится понятно, что она тоже росла в англоязычной культуре. Однако в Монике живет дух родного языка, словно гены ее польских предков. Даже если она придумывает свои особые слова, то абсолютно в согласии со здравым смыслом. Смешной случай произошел в Париже.

Мы зашли в какое-то бистро, причем с кучей покупок. Перед едой возникает естественное желание избавиться от этого балласта, и самое удобное – положить покупки на стул рядом. Иногда свободных стульев не хватает. Мы огляделись вокруг.

– Вон та размалеванная старая кошелка заняла сразу три стула, – заметил Роберт. – Может, забрать у нее один?

– Не получится, у нее тоже полно покупок.

На следующий день ситуация повторилась. Мы снова оказались в кафе и снова оглядывались в поисках свободного стула.

– Есть! Вон там! – обрадовалась Моника. – Видите? Где сидит это… ну это… как ее… пожилая крашеная корзинка!

Секунду мы таращились на нее, не понимая, что она хочет сказать, но тут же сообразили. Конечно! «Пожилая крашеная корзинка» – это же размалеванная старая кошелка! Дама за столиком выглядела как родная сестра вчерашней, поэтому всё сошлось.

Под давлением моды распространилось пугающее явление: люди, потребляя произведения искусства или литературы, жаждут увидеть автора.

Потому что люди хотят… Вот и неправда! Людям внушили, что нужно хотеть.

В результате жертва этой кошмарной моды, автор или писатель, вместо того чтобы упорно писать, рисовать или ваять, сочинять музыку за любимым музыкальным инструментом, таскается на всякие книжные ярмарки и выставки, сотрясает воздух на конференциях, дает интервью, позирует фотографам, выступает с умными речами перед камерой, а в итоге – тратит впустую время, силы и здоровье. Мне так и представляется глохнущий Бетховен на встречах с энтузиастами. И неизвестно, что им больше нужно: его творения или ответы на их дурацкие вопросы, которых он не слышит. А ведь великий композитор любой ценой старался скрыть факт, что он оглох! Хорошо бы выглядел Бетховен перед лицом нынешних стервятников-журналистов.

Давление со стороны средств массовой информации на изобретательную личность – проявление той самой популярности, которую жаждет любое творческое человеческое существо. Популярность свидетельствует о том, что цель достигнута, задание выполнено, люди тебя услышали. Казалось бы, получай удовольствие! Только вот подобные вещи – увесистая ложка дегтя в бочке меда…

Единственная организация, которая пока не угнетает и не принуждает меня к лишним действиям, – потрясающее общество «Всё Хмелевское». Этот фан-клуб воплощает в жизнь цель моей работы и замечательно развлекается, и дай им бог здоровья! Честное слово, они ничего от меня не требуют, не просят интервью, не неволят к поездкам и выступлениям, а если куда-то и приглашают, то всё происходит по-человечески. К тому же непонятным образом они находят для меня нужные книги, которые я безуспешно разыскиваю много лет. Господи, какие же замечательные люди! Мне кажется, что я не заслужила такую любовь.

В первый раз они пригласили меня на встречу в чудесное кафе «Шпулька». Пригласили просто так, в качестве гостя. А под конец вечера мне вручили большое блюдо с устрицами.

После выхода книги «Кот в мешке» произошла вторая встреча с моими почитателями в обществе. Я получила «кошачий мешок». Чудо! Мне снова не пришлось ничего делать, кроме как развязать мешок. Сразу признаюсь, что стиральный порошок я извела на стирку, а колготки положила вместе со своими и теперь уже не знаю, где дареные, а где купленные.

Мои канадские дети были в восторге от этой затеи, а Моника так та просто помешалась из-за какой-то штучки из «кошачьего мешка». Я ей эту мелочь подарила, но, хоть убей, не помню, что это было.

Беда в том, что всякий раз, когда я должна идти на встречи в общество, здоровье меня подводит, и я не могу выйти из дома. А общество заслуживает лучшего отношения.

Меня очень возмущает факт, что на встречах с читателями среди задаваемых мне идиотских вопросов ни разу не прозвучал про избавление от лишнего веса. А ведь на него я охотно бы ответила, потому что собой в этом вопросе очень горжусь.

Приходится признаться, что, разменяв седьмой десяток, я чудовищно растолстела и накопила четырнадцать кило лишнего веса Полная невозможность носить любимые юбки и укор собственных ранних фотографий глубоко меня потрясли, и я принялась за работу.

Начала я с изучения различных советов «как похудеть» и диет и сразу же разозлилась.

Все единогласным хором советовали перестать есть супы, сахар, сладости, чипсы, хлебобулочные изделия, крупы, жирное жареное мясо и клецки под соусом. Замечательно! Супы ненавижу с детства, один килограмм сахара живет у меня года три, от сладостей я давным-давно отвыкла… Что, черт побери, я при этом должна перестать есть? Очень я тогда разгневалась.

Потом я честно две недели сидела на диете, состоящей из двух яиц вкрутую и двух помидоров в день, разумно выбрав любимые продукты. Пережила я и диету, состоящую только из капустного супчика. Потом диету, стимулирующую обмен веществ, тоже две недели, но, увы, в середине второй недели я не выдержала: мой дух надломил жареный сельдерей, а добила меня морковка с яйцом.

Тогда я плюнула на научные диеты. Дело проще пареной репы – я стала есть меньше, не набивала пузо до отвала, вставала из-за стола чуть-чуть голодной, и результат не заставил себя ждать. Без всякий операций я уменьшила себе желудок. Это имеет свои трудности – я не в состоянии полностью съесть обычное блюдо, в ресторанах мой пир обычно начинается и заканчивается легкой закуской. Я до отчаяния довожу свою подругу Ягоду Готковскую, живущую в Пясках. Ягода – камень преткновения на моем пути диет, потому что у нее условный рефлекс: при виде человеческого существа она заваливает стол угощением. И каким! После каждого возвращения из Пясков я должна страшными усилиями сгонять налипшие килограммы. С Ягодой я толстею, как на дрожжах, хотя у нее в гостях двигаюсь раза в полтора больше, чем в Варшаве.

Пила я натощак и грейпфрутовый сок. Питалась одним творожком, который описала в своей поваренной книге, крошечными тушеными куриными окорочками, малюсенькими ломтиками сыра, постной ветчиной, фруктовыми салатиками, уже не упомню чем еще, но вес покидал меня с трудом.

Сбрасывание веса для меня муки адовы, потому что по натуре я существо плотоядное. Обожаю польскую и немецкую кухню. Я млею от свиных отбивных, клецек под соусом, картофельных оладий с густой сметаной, вареников, жирных сыров и жареной кровяной колбаски с гречневой кашей.

И от всего этого мне пришлось отказаться по четырем причинам.

Во-первых, кошмарный четвертый этаж без лифта мне тяжело таскать покупки домой.

Во-вторых, все мои любимые блюда я должна была бы готовить. Я этого не переношу, да и времени у меня на такую готовку нет.

В-третьих, готовила бы я целый день, а съела бы крошку, потому что желудок я себе уменьшила уже давно.

В-четвертых, к диетам нужно относиться серьезно.

И тут вдруг, вернувшись после отдыха из Франции, я убедилась, что потеряла два с половиной килограмма! Я ужасно обрадовалась, но тогда еще не задумалась над этим явлением.

И только после следующего отпуска я выяснила, в чем дело. Я питалась одними устрицами и окончательно избавилась от лишнего веса. В первый раз я влезла в новую юбку, которая до тех пор была недоступной мечтой.

Я поняла, что причина в микроэлементе хром, необходимом для активации инсулина и стабилизации углеводного обмена. Особенно полезен хром пожилым людям, организм которых плохо усваивает углероды. Хром помогает похудеть, а источником его в первую очередь являются морепродукты. Вот вам и пожалуйста сама того не зная, я избавилась от лишнего веса при помощи хрома. Без мучений и усилий, без вредных химикатов, без врачей и операций, на любимых продуктах очень даже можно похудеть. Поэтому не желаю слушать всякие глупости о невозможности избавиться от полноты.

Если уж я упомянула о Пясках по поводу потери веса, воспользуюсь случаем и признаюсь, какую честь мне там оказали. После многочисленных скандалов на административно-организационной почве и очень оскорбительных для властей предержащих подметных писем мне присвоили статус почетной гражданки курорта Морская Криница.

Я бушевала по поводу начальной школы и царящей в этом учебном заведении антисанитарии, требовала, чтобы в школу привозили детей из отдаленных рыбацких деревушек, просила провести дорогу в порт, назначить врача и организовать аптеку. За последние четверть века исчезло множество недостатков (правда, появились новые), но дороги как были, так и остались нетронутыми. А меня они, честно говоря, очень волнуют, потому что к ближайшему пляжу я предпочитала подъезжать, так как ходить мне трудно. Меня однажды как-то раз вытурили со стоянки, заявив, что она только для местных, а я, если хочу, могу парковаться в Варшаве!

Когда мне присвоили звание почетной гражданки Морской Криницы, я очень этому обрадовалась, потому что теперь никто меня со стоянки не вытурит…

Я переехала в новый дом и сразу поняла, что им заинтересовалась не только я. С первого момента мне стали попадаться представители кошачьих всех размеров и цветов, которые шмыгали и по дому и в его окрестностях, сужая круги. Это были дикие беспризорные коты, кошки и котята. Сначала по строительным материалам стало упорно скакать что-то маленькое, двухцветное, черно-белое. Существо пыталось заглядывать ко мне, а потом окончательно угнездилось на террасе. На следующий день появился черный кошачий зверек. Я вынесла ему еду. Черныш расхрабрился так, что на следующий день влез в дом. Я отправилась следом за ним, он мгновенно испугался и удрал.

Еда стала постоянно находиться на крыльце, и через два дня я снова увидела около миски черное существо – и не поверила своим глазам. Просто невозможно, чтобы мелкий котик за два дня так вырос! Даже на моих харчах. Огромная мощная зверюга, форменная черная пантера… Это тот же самый котик или… другой?

Двери у меня теперь постоянно были открыты даже в непогоду. Черненький котенок осмелел, стал всё чаще заходить в дом и даже засыпал на ковре. Не знаю, почему, но я назвала его Флорек. Огромное черное создание получило имя Черная Пантера. Правда, потом оказалось, что существо мужского пола, поэтому он стал зваться Черным Пантером.

Не помню очередность появления остальных котов и кошек. В конце концов я их пересчитала, постоянных посетителей оказалось одиннадцать. Одна серенькая киска осенью окотилась на старом одеяльце. Я в очередной раз произвела подсчеты, и оказалось, что через год у меня будет сто сорок восемь кошек, а также я должна буду постоянно слушать бурчание недовольной пани Хени, добывать корм для всей этой оравы, думаю, что еще что-нибудь найдется…

Я нашла ветеринара и вцепилась в него мертвой хваткой. Он порекомендовал всех до одного очистить от глистов и блох, стерилизовать и привить от болезней.

Беда в том, что все кошки были дикие. Я, Малгося, Витек и пан Тадеуш, а также ветеринар пустили в ход всякие хитрости и приманки. Ветеринар даже привез клетку, и вскоре мы переловили почти всех животных.

Одна пятнистая кошечка по осени чрезвычайно растолстела, чем нас всех перепугала. Толстая – значит, с котятами, это же караул!

Киска дала себя поймать без малейшего труда, после чего ветеринар изрек:

– Слава богу, пронесло. Это просто толстая баба. Она элементарно жирная.

– Толстая Берта! – нарекла ее Малгося.

Вот так кошка стала Толстой Бертой. И теперь она постоянно спит на моей кровати. Главарь всей этой шайки Черный Пантер был всесильный властелин и тиран. Во время кормежки он всегда утробно то ли выл, то ли утробно рычал. Своих подданных он разгонял одним мановением лапы. Со временем нрав его смягчился, он даже разрешал себя погладить. Что поделаешь – старость не радость… С самого начала было ясно, что он стар, и поэтому мы не стали стерилизовать Флорека, кто-то ведь должен стать наследником трона.

В прошлом году Черный Пантер пропал, полагаю, что он уже в кошачьем раю. Не знаю, как бывает у кошек, но сменила Черного Пантера Толстая Берта, а не Флорек. Это она приняла бразды правления в кошачьей банде. Ну что ж, и у людей так бывает…

Глава 7. ГОРЕСТИ

Существует много совершенно чужих людей, для которых Алиция – близкий человек. Они спрашивают меня про нее, про ее сад, а некоторые даже едут в Биркерод, чтобы лично с ней познакомиться и все увидеть собственными глазами.

Не знаю, как так получилось, потому что все сваливают друг на друга, но общими силами у Алиции навели порядок и в доме и в саду – «жалко выбросить». Вали валом, потом разберем… На ее месте я бы показала этим чистюлям и педантам. Я вовсе не утверждаю, что вся макулатура, которой был завален дом Алиции, была нужной и ценной, наверняка многое можно было попросту выбросить, но решать это должен владелец макулатуры. А вдруг это память о чем-то или о ком-то? Может быть, что-то предполагалось еще использовать? Это очень болезненная тема, и к ней надо относиться осторожно.

Ну ладно бумаги. А растения-то за что пострадали? Все верно, в гостиной Алиции невозможно было помыть окна, потому что доступ к ним преграждала баррикада из комнатных цветов, форменные джунгли, но именно они создавали неповторимую атмосферу в ее доме.

От всех джунглей – а я специально подсчитала! – остались шесть чахлых веточек, кое-как произрастающих в горшках и цветочных ящиках. Вандализм сожрал обстановку дома и перекинулся в сад. Откуда-то в саду появилась помесь комбайна с асфальтовым катком, который дочиста выскреб плодородный слой. Исчезли шикарные живописные кусты, погибли аканты с листьями, похожими на медвежьи лапы, цветущие юкки, папоротники, ирисы, тысячи тюльпанов… Всё, что так любила Алиция…

Мы копались с Витеком у нее в саду в надежде отыскать уцелевшие побеги декоративного имбиря, но не нашли даже луковички тюльпана. Ведь они были везде! Ну кто, кто всё уничтожил? Сорокалетний труд Алиции пошел псу под хвост за две недели. Одно утешение – всякая трава-мурава быстро растет.

АЛИЦИЯ

Когда я писала о святотатстве в саду Алиции, она еще была жива.

Умерла Алиция шестого мая 2006 года. Она была для меня настолько нужным человеком, что я не в состоянии поверить в ее смерть. Неправда, она не умерла. Наверное, просто уехала на лечение в Швейцарию и на некоторое время стала недоступной для меня, потому что в такую гористую местность я уж точно не поеду.

Мне не удавалось с ней по-настоящему связаться вот уже два года, мы даже разговаривали через посредников. Вот и сейчас она сидит себе в этой Швейцарии, поэтому разница невелика. Для меня она жива. И точка.

И будет жить до Судного дня.

Вы думаете, она была ангелом? Вовсе нет. У нее имелась куча недостатков, она бывала несносной, капризной, упрямой… О ее достоинствах я пока умолчу, но при всем при том она – ЧЕЛОВЕК! В самом высоком смысле.

Для меня она сделала больше, чем кто-либо другой. Даже представить себе не могу, как выглядели бы мои жизнь и здоровье, если бы она не вытащила меня из Польши в момент глубочайшего отчаяния и нищеты. Несомненно, когда-нибудь я бы выкарабкалась и сама, но вот когда, какой ценой и с каким результатом? Да и удалось бы мне это, если честно?..

А ведь тогда, сама только-только приехавшая в Данию, еще без квартиры и без денег, она устроила мне приглашение, прекрасно зная, что у меня ничего нет и ничем отблагодарить ее я не смогу. Мы вместе жили в прачечной семьи фон Розен, и я существовала на ее деньги, а она делилась со мной тем, чего ей самой не хватало.

Естественно, что стоило мне получить работу, как я, само собой разумеется, стала по возможности возвращать ей свои долги. Думаю, что вернула ей далеко не всё, не считала же она каждую тарелку супа, которую я съела? Конечно, я изо всех сил старалась ее не обременять, но даже эти старания были возможны исключительно благодаря ее благородной душе. До сего дня считаю, что она действительно спасла мне жизнь.

Мы ругались с ней миллион раз. Из-за политики, из-за чужих людей, из-за знакомых… черт знает из-за чего… Из-за всякой ерунды… Но никогда в жизни мы не ссорились из-за домашнего хозяйства, невымытых тарелок, чужих вещей, бардака в квартире.

Она была своенравной, всегда настаивала на своем. Ненавидела принуждение и ограничения. Она сбежала из вурдалачьей и нечеловеческой страны не затем, чтобы как сыр в масле кататься, а чтобы почувствовать себя человеком. Свободным… Счастливым… Имеющим право всё решать за себя. Полностью самостоятельным. Вранье и увертки она ненавидела. Ненавидела зависимость от людей или вещей.

Она умело владела своими чувствами, это у меня она время от времени научилась устраивать скандалы, с изумлением убеждаясь в их эффективности. Никогда и никому она не показывала собственное дурное настроение, нервное состояние души, пусть даже перед ней была лестница на эшафот. Ни разу она прилюдно не пролила ни одной слезинки. Вершина стресса и максимальная ярость проявлялись у нее разве что в чуть большей раздражительности. И больше ни в чем!

В ней было что-то, что для очень многих людей было убежищем, духовным или материальным. Она всегда была готова прийти на помощь, это было у нее как рефлекс. Ее первым откликом, иногда даже неразумным, было помочь в чем угодно: послать денег, обеспечить стол и кров, пригласить к себе. Как минимум в половине случаев ей платили злом за добро. Но до конца жизни она была неисправима в этих вопросах.

При всей своей терпимости некоторые черты в людях она не переваривала, а иногда и попросту не понимала. Не выносила склонности к истерике, даже простой несдержанности и нервозности. Излишнего проявления чувств, пусть и обоснованного. Ее взгляды на эмоциональные проявления проистекали из того, что для нее не существовало разницы в отношении к близким и чужим людям. Для нее существовала СПРАВЕДЛИВОСТЬ.

Может быть, на это повлиял факт, что своих детей у нее не было, а Торкиль прожил слишком недолго, чтобы ее взгляды изменились. Возможно, ей только казалось, что все люди равно имеют право на ее чувства?

Случается ведь, что кто-то из друзей человеку ближе собственной семьи. Случается и ошибиться в оценке себя самого. Спорили мы и об этом, спокойно, без азарта, но упорно. Я держалась принципа, что лучше я что-то дам своему ребенку, пусть даже он этого не заслуживает, чем кому-то чужому, которому это что-то нужно, и он это заслужил. Ну и что с того, ребенок-то мне ближе.

Алиция была совершенно противоположного мнения: чужой человек или нет – ему это больше нужно, поэтому элементарная справедливость требует отдать ему, а ребенок пусть помолчит в тряпочку.

Воспитанная в духе эгоизма и эгоцентризма, именно от Алиции я научилась думать о других. Мы с ней были знакомы лет сорок пять, за это время даже законченный кретин что-нибудь понял. В своем страшном беспорядке, незаслуженно охаянном другими, Алиция хранила вещи, совершенно ненужные ей самой. Но они могли пригодиться другим! Я не единственная, кто получил от нее вещи, совершенно бесценные для меня, но не нужные Алиции: мотки красной шерсти на коврики-килимы.

– Вот видишь, – попеняла она мне тогда. – Все крутом нудят: да на что тебе это, да на что, выброси, мол… А ведь кому-то это может пригодиться. Так зачем же выбрасывать?

Мысль об этих других, которым что-то может пригодиться, я поняла, хотя до конца жизни Алиции считала, что она слишком далеко заходит. Отдает больше, чем может себе позволить. Мне она тоже отдавала всю себя до капли, и поэтому позднее, не сразу, я всеми силами, исподтишка старалась хоть как-нибудь ей эту доброту компенсировать, только чтобы она этого не заметила. Я знаю, что она не заметила. Она была простодушна.

Все знали, что Алиция собственные дела скандально пускает на самотек, зато чужие решает с блеском. Про свои дела она забывала, или ей просто не хотелось возиться. Для других у нее всегда находились и время, и память, и силы. На нее можно было рассчитывать «при любой погоде». Если кому-то нужна была помощь, она мчалась впереди паровоза, даже если эта помощь была во вред ей самой.

А вот человеческую глупость она никак не могла понять. И тысячу раз погорела на этой самой глупости. Но она не понимала самого этого явления. Я ей много раз пыталась втолковать, что она никогда не угадает, каким местом думал очередной идиот, потому что он вообще ничего не думал. Умного человека можно «просчитать», дурака же никогда. Это до Алиции не доходило.

Каждый раз, столкнувшись с глупостью, она бывала глубоко изумлена. Всякий раз чья-то глупость приносила ей то моральный, то материальный ущерб. Она никогда не делала поправку на глупость, не принимала ее к сведению априори. Похоже, просто не соглашалась признавать существование такого понятия.

Она удивительно владела своими чувствами, подчинив их разуму. Давно миновали те времена, когда она решила убежать с Зенеком, которого я в романе «Всё красное» обозвала Эдеком. Ее мать очень плохо к нему относилась, потому что он был обыкновенным пьяницей. А к побегу Алиция со всей серьезностью готовилась, уложив в багаж подушку и консервный нож. Возлюбленного она ждала у окна с багажом под рукой, но возлюбленный не пришел, поскольку надрался в хлам и о романтических чувствах забыл. Алиция потом рассказывала мне эту историю, плача и смеясь.

Она смогла трезво оценить ситуацию и отказаться от алкоголика, не питая идиотских надежд в стиле «когда женится – переменится», хотя сентиментальную привязанность к нему она сохранила надолго. Да, она была крепкий орешек, а мы все знаем, как тяжело это дается. Честь и хвала Алиции за это, а я ей даже завидую.

Свой сад она любила безгранично. Раньше ей ведь не приходилось так тесно общаться с растениями.

После смерти Торкиля она превратила земляные неудобья и рвы в райские кущи. На это ушло двенадцать лет. Она заинтересовалась садоводством, принялась углубленно изучать этот вопрос. У нее была легкая рука, «зеленые» пальцы. У нее всё росло, хоть палку воткни. Хотя не всё у нее поначалу получалось правильно.

Я как-то бестактно брякнула, что высокие растения нельзя сажать перед низенькими, они будут загораживать солнце. Алиция недовольно фыркнула, но когда я приехала на следующий год, высокие росли позади низких. Представители датской прессы с удовольствием публиковали снимки сада Алиции.

А она трудилась день и ночь. Самолично проделывала в саду все тяжелые работы.

В последние годы у нее, правда, сил поубавилось. Сад разрастался и превращался в джунгли, но какие же прекрасные!

Даже сорняки были на загляденье. Алиция вполне разумно их не уничтожала, можно было выпалывать только одуванчики.

Великодушие ее было удивительным. Однажды ее домработница Стася, которая уже давно умерла, чудная женщина, нечаянно вырвала розу, привитую на дичок. И вот, пожалуйста – Алиция ее не убила. Даже худого слова не сказала, хотя чуть не упала в обморок.

Алиция постоянно жила надеждой, что когда-нибудь успеет всё-всё в саду сделать, навести порядок, выполоть, посадить… Надежда связывала ее с жизнью.

Я тоже живу надеждой, поэтому я ее прекрасно понимаю.

Алиция хотела сделать больше, чем могла. Она давно должна была бы нанять ловкую и очень снисходительную домработницу, которая помогала бы ей, не уничтожая ее чудесный хаос. Но нет – свои деньги она продолжала тратить на стол и кров для очередных гостей – бездомных, бестолковых, неудачливых и придурковатых. Возможно, ей нужно было чувствовать, что кому-то значительно хуже, чем ей.

Вернувшись из Польши в последний раз, она еще какое-то время держалась, хотя уж не могла, да и не должна была, жить одна. Алиция впала в депрессию, потому что датские местные врачи отменили ей польские лекарства, исключительно хорошо подобранные. Из этой депрессии ее вытащили, но она так и не вернулась к своему прежнему спокойному состоянию. А добила ее, прости господи, та самая сокрушительная уборка, которую потребовали сделать ее сиделки и домработницы.

Я согласна, что поддерживать чистоту на этом складе рухляди было почти невозможно, но между Алицией и прислугой возник конфликт. Когда в свой очередной приезд я увидела этот мертвенный порядок, у меня сжалось сердце. Отобрать у Алиции надежду, что она еще раз сможет просмотреть рекламные буклеты, садоводческие брошюры, старые газеты, банковские выписки, пожелтевшие письма, праздничные открытки, фотографии?..

Я понимаю, что нужно было создать условия для человеческого проживания, но ведь не так грубо и жестоко! И практически без ее ведома. Как после смерти… К черту мытье окон! Запыленные кучи бумаги, коробки, пустые или со странным содержимым, пусть их, но выбросить цветы?! Помещение сразу лишилось уюта и тепла – и все это ради чисто вымытых окошек? Для прислуги окна важнее Алиции? Варварство…

Генеральная уборка в доме – и прахом пошли все планы Алиции. Какими бы дурацкими они ни были, но они существовали в ее голове. А генеральная уборка в саду, когда в одно мгновение уничтожили плоды ее многолетних усилий, исключила дальнейшую жизнь вообще, окончательно и бесповоротно. У Алиции отобрали надежду. Она просто расхотела жить. Действительно, зачем жить, не имея дорогих тебе вещей и обожаемого сада. Для кого?

Я была для нее не самым нужным человеком. Это она была важнее всех для меня, а не я для нее. На первом месте у нее стояла Зося, а за ней вся остальная толпа. Возможно, я была где-то в первом десятке, но совсем не на первом месте.

Конечно, у меня к ней куча претензий. Надо было слушать мамочку, а не горбатиться, как вол, вашу простоквашу! Надо было знать меру, а не падать от усталости в Польше на горной тропе, не падать в саду и в собственной гостиной! Надо было тратить на себя свои же деньги, не знаю… молоко пить, кальций принимать, а не зарабатывать двадцать четыре трещины в позвоночнике!