Текст книги "На холмах горячих"

Автор книги: Иоаким Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

бочку и двадцать копеек в пользу церкви. Арендатор обязан иметь свой паром на переправе через Терек, при нем содержать служителей и караульных...

Симонов слушал, наклонив голову, что-то обдумывая.

– Что, не подходят статьи?—насторожился Озер-ский.

– Хочется и колется,– заискивающе улыбнулся городской голова.

– Поскольку хочется, то не должно колоться. Освещение города —дело наиважнейшее.

– И выгодное для купцов-подрядчиков,—услужливо подхватил Симонов.

– Поскольку так, то и разговору конец. Можете приступать,– произнес комендант...

* * #

Взять в аренду грозненские промыслы, пусть не ахти какие пока, стать хозяином жидкого топлива и смазочных материалов во всей Кавказской области – очень заманчиво. Но нужны по первоначалу деньги, и немалые, а наличных у Симонова нет: все ухлопал на закупку мануфактуры. Одному Симонову всю нефтяную ношу «е поднять. Надо объединиться, видимо, нефтяную артель создать...

По дороге домой Симонов завернул в лавку купца Ромашова и с глазу на глаз рассказал Сидору Сидоро-вичу про арендное положение.

– Окромя торговли, ты состоишь в пае с содержателем питейных домов в Пятигорске и Ставрополе титулярным советником Дмитрием Ездаковым. У вас денег наличных куры не клюют. На все первоначальные расходы хватит с лихвой... Дмитрий Ездаков бумажные дела знает тонко, к начальству в Ставрополе вхож – его в коренник,– предлагал городской голова.

– А ты?– спросил Ромашов.

– А я в пристяжку к вам, так чтобы масть была незаметной, поскольку я занимаю чин головы. И чтобы не тыкали пальцем – вот, мол, выгодное дело заграбастал, других купцов плечом оттолкнул. Завистники могут и сковырнуть с выборной должности, как Афанасьева...

Сидор Ромашов приехал в Ставрополь к Ездакову. Тот к начальнику штаба войск на Кавказской линии генералу Петрову, которому командующий поручил сдать в аренду Грозненские промыслы.

Павел Иванович Петров, коренной кавказец, объяснил Ездакову, что на положение уже откликнулось несколько охотников. Первым, чего никто не ожидал, заявку сделал командующий правым флангом Линии генерал Засс. Дальше шли командир горного казачьего полка майор Макаров, моздокский купец Николай Ав-дюхин, список замыкал нахичеванский (на Дону) купец Михаил Айвазов.

Дмитрий Ездаков, хорошо знавший платежеспособ-

ность претендентов на грозненскую нефть, убедил генерала в том, что гарантированный залог штабу Засс может выставить не свыше пяти тысяч рублей; у Макарова– вошь на аркане, вместо денег выставит доверенность от полковой общественной кассы; Айвазов, армянский купец на Дону – тысяч семь; Авдюхин – до десяти, а они с Ромашовым, не хвастаясь, гарантируют девяносто тысяч. На все хватит: и на разовый взнос штабу, и на пошлины, и на наймы.

– С нашей компанией иметь дело выгодно, с другими– нет,– резонно заключил титулярный советник.

– Хорошо! Пишите прошение областному начальнику, выставляйте гарантию, готовьте наличные,– согласился Петров, но добавил, что согласно закону о сдаче в арендное содержание казенного имущества должны состояться торги для всех желающих стать арендаторами. Закон обойти никак нельзя.

– Зачем же торги?.. И без них ясно, в чьи руки отдать нефть,– пытался отговорить начальника штаба титулярный советник.

– Нет,– возразил Петров.– Штабу невыгодно отдавать в аренду промыслы без торгов. Пока мы установили годовой оброк в десять тысяч, а на торгах вдруг больше дадут. Ведь в такое трудное время получить как можно больше денег для содержания войск Линии очень важно. Подумайте об этом...

Поскольку главными претендентами на грозненскую нефть были Ромашов и Ездаков (в официальном объявлении фамилия Симонова не указывалась), то и торги состоялись в Пятигорске. Будущие арендаторы на торгах первыми заявили, что обязуются платить ежегодный налог в сумме пятнадцать тысяч, чем сразу же отбили охоту других претендентов... Пятигорский окружной суд утвердил их контракт.

Нефтяная артель взяла в пай сотника Моздокского казачьего полка Мартынова, который обязался своими казаками нести охрану промыслов и парома.

По предписанию штаба Линии Василий Дубинин изготовил перегонные аппараты, обучил, как пользо-зоваться ими. Арендаторы промыслов стали вывозить нефть в города Кавказской области, открыв там склады и лавки. Очищенную нефть пятигорские купцы возили даже на Нижегородскую – Марьевскую ярмарку и в Москву...

В Петербурге узнали о том, что на Тереке крестьяне, холопы графини Паниной, изобретя «перегонку», первыми в мире совершили переворот в использовании жидкого топлива. На семь лет раньше немецкого ученого Рейхенбаха, выделившего в лаборатории керосин из нефти, Дубинины первыми разработали промышленный способ перегонки нефти. Приоритет в открытии способа принадлежит России. По велению императора Василию Дубинину была выдана серебряная медаль для ношения в петлице на Владимирской ленте...

В связи со вспышкой военных действий на Кавказской линии Вельяминов распорядился отдать в аренду пошивочные, ремонтные мастерские, кожевенные заводы, работающие на армию, заезжие дома и гостиницы.

В Пятигорск приехал содержатель ставропольской гостиницы, в прошлом таганрогский купец 3-й гильдии, грек Алексей Петрович Найтаки – человек невысокого роста, на коротких ножках, с огромным носом на темного цвета лице и маленькими, как пуговки, глазками, посматривающими пристально и хитровато. Найтаки знали почти все офицеры Кавказской армии, потому что приезжающим на Линию приходилось ждать назначения в Ставрополе, живя в заведении услужливого грека. И он знад многих. Алексей Петрович остановился в Пятигорской ресторации. Многие думали,, приехал лечиться, а он принялся дотошно осматривать гостиницу: облазал погреб, кухню, столовую, обшарил глазами стены зала, постучал согнутым пальцем по штукатурке– крепко ли держится, не образовались ли от сырости пустоты. Обследовал комнаты второго этажа, попробовал рукой бархатные шторы, расправил смятое место, посмотрел на свет – новые или стиранные сотни раз.

Потом пригласил к себе в номер дежурного служителя, угостил его вином из маленького бочоночка, который привез с собой, и начал выспрашивать:

– Любезный, сколько же дает дохода ваша ресторация?

– Около тридцати тысяч,– охотно отвечал служитель.

– А на ремонт сколько тратите?

– Много!.. Проходной двор, а не гостиница. Тысячи приезжают, тысячи уезжают. Хоть и господа, а казенное

не берегут. То стены вином обольют, то постельное белье изорвут, то ножом стол изрежут. Два раза в неделю собрания, танцы —паркет дважды уже менять приходилось.

– Все-таки сколько на ремонт и обновление инвентаря уходит?

– Около тринадцати тысяч...

– Плохо хозяйничаете... У меня в Ставрополе порядок. Увеселительные собрания только в воскресенье. Перед выездом господа комнаты сдают прислуге, испортил что–плати...

Из Пятигорска Найтаки съездил в Железноводск – там начал Карпов закладывать заезжий дом. Спросил у Карпова: не собирается ли он развернуть в своем доме буфет? Нет, Карпов не собирался, денег еле-еле хватало на помещение под номера. Алексей Петрович присмотрел бойкое место, где можно поставить заведение, вначале хотя бы в виде летнего балагана...

Из Железных Вод Найтаки направился в Кисловодск. По дороге остановился в Ессентуках и рядом с торговыми палатками, на горке, близ источника, тоже высмотрел бойкое место для летнего балагана. Расходы на содержание временных заведений будут невелики, но какой они дадут доход во время летнего наплыва людей!.. Легкие закуски, шашлык из свежего барашка, набор вин – кто проедет мимо!..

Вернувшись в Пятигорск, Найтаки нанес визит к полковнику Озерскому. Разговор был короток. Узнав о цели вояжа ставропольского содержателя гостиницы,

^пол—‘ВДеЖШ^ на нашу ресторацию?.. Опоздали!

– Кто ж это раньше меня?– растерянно замигал глазами-пуговками Алексей Петрович.

– Купец Иван Аракчеев.

– Не родственник ли того Аракчеева?—Найтаки показал пухлым пальчиком на потолок.

– Нет, однофамилец...

– Ах, однофамилец!.. Но однофамильца можно того... Сколько он дает за аренду гостиниц Пятигорска и Кисловодска?

– Пятнадцать тысяч в год. .

– А я дам двадцать!

– Не прогадаете?

– Нет.

– Аракчеев обещал сверх пятнадцати платить в пользу города ассигнациями по двести рублей в год,– гнул свою линию прижимистый комендант.

– По двести рублей ассигнациями?.. И я буду платить. Почему не порадеть в пользу прекрасного Пятигорска и еще более прекрасного Кисловодска?—охотно отозвался Найтаки.

– У нас в окружном городе нет приличного острога. Бедные заключенные томятся в сыром подвале полицейского управления. Даже не имеют возможности дышать свежим воздухом. Потому и часты у нас побеги... Аракчеев обещал пожертвовать на сооружение нового острога три тысячи рублей,– бесстрастно продолжал полковник.

Найтаки ничего не оставалось, как согласиться. Так на Кавказских Минеральных Водах появился новый содержатель гостиниц...

Спустя несколько лет пятигорский окружной начальник составил прошение командующему Линии такого содержания:

«Алексей Петрович Найтаки, будучи движим чувством христианского сострадания как к заключенным в остроге, так и отвечающим за их побеги караульным нижним воинским чинам, предложил безвозмездно три тысячи рублей на содержание хорошей тюрьмы. О похвальном таком поступке его, Найтаки, я имею честь доложить Вашему Превосходительству.

Кроме того, господин Найтаки содействовал украшению батальонной церкви в Кисловодске. Посему имею честь покорнейше просить Ваше Превосходительство благосклонно принять ходатайство мое: в поощрение дальнейших человеколюбивых поступков его, Най-таки, к пользам общим и казны, представить министру внутренних дел прошение о награждении золотой медалью для ношения на шее на Аннинской ленте...»

Алексей Петрович был награжден. Медаль с надписью «За полезное» он носил на шее с гордостью...

На уступе Горячей эффектно смотрелся новый одноэтажный корпус Ермоловских ванн с пятью светлыми окнами, смотрящими на запад, и шестью фасадными колоннами главного входа с северной стороны. Перед зданием была сооружена полукруглая смотровая площадка, обнесенная чугунной решеткой. От Николаевской купальни к этой площадке вела каменная лестница со 193 ступеньками.

Расширяющийся вдоль и поперек Пятигорск стал перед новой трудностью: недостатком питьевой воды.

Лечебной – утонуть можно – и пресной – рядом течет бурный Подкумок, но мутный, насыщенный солями. На стирку белья, на мытье в бане и купания, для скота – подойдет, а для приготовления пищи – нет. Жители становились рано утром в длинную очередь и покупали ведро воды за пятнадцать копеек у водовозов, которые в бочках возили драгоценную влагу из-за Подкумка, от селения Юца. Юцинский водопровод, когда-то выложенный из гончарных труб, вышел из строя, да и трубы были слишком малого диаметра.

Инженеры-путейцы начали искать питьевую воду рядом с Пятигорском. У подножия горы Бештау нашли прекрасные чистые ключи. Братья Бернардацци принялись за составление проекта Бештаугорского канала...

Напряженная многолетняя работа братьев-архитек-торов (они выстроили в общей сложности около пятидесяти зданий) подорвала здоровье Иоганна, зрение его стало совсем плохим, и вдобавок его начали мучить приступы кашля. Появилось кровохарканье. Ухудшилось зрение и у младшего. Братья дважды обращались в Строительную комиссию с просьбой выделить в их мастерскую писаря, чертежника, инженера-кондукто-ра – для осуществления контроля за возводимыми объектами, но возглавлявший комиссию полковник Озер-ский всякий раз отказывал. Будучи по натуре людьми долга, братья с прежней настойчивостью и добросовестностью продолжали работу...

.209

буйный житель. начало слежки

В управлении Пятигорском произошли некоторые изменения. Военным комендантом и окружным начальником назначили генерала Энгельгардта, его, замести-телем—плац-майора Унтилова, городничим – Устинова. Наконец-то Строительную комиссию изъяли из ведения коменданта, члены ее во главе с Чайковским обрели самостоятельность. В Пятигорске было создано Управление линейными казачьими войсками, вся кордонная служба на левом фланге Линии была передана под начало этого управления. Наказной атаман генерал-майор Верзилнн купил усадьбу у бывшей комендантши Софьи Игнатьевны Поповой.

О красавце генерале, ловко сидевшем в седле, в белой черкеске и серой смушковой папахе с алым верхом, говорили, что он бесшабашно смел,– почему и быстро рос в чинах. В двадцать восьмом году был всего лишь майором, а вот теперь уже генерал, наказной атаман.

Пятигорчанки, знавшие Петра Семеновича, судачили меж собой: Верзилин женат второй раз. Овдовел рано, остался с сиротой девочкой Агашей. Досталось вдовцу. Время прошло, подыскал он собе вдову, полковницу Марию Ивановну Клингенберг с дочерью Эмилией. Вскоре родилась еще дочь – Надюша. Девочки-то подросли, стали барышнями, да ладненькими, развитыми. Теперь привлекают в свой дом молодых офицеров и чиновников. А хлебосольный хозяин рад, купил рояль, не прочь выпить с ними, любит веселье.

О Петре Семеновиче еще говорили, что он с буйной казачьей начинкой и может выкинуть такое, что небу станет тошно. И верно, вскоре пятигорчане испытали это на себе.

Был первый день пасхи. По-весеннему ярко светило солнце. Лучи его ласково озаряли новенькие свежеоштукатуренные и побеленные известью дома, казенные здания, церковь, распускающиеся липки на бульваре, молодые деревца в Емануелевском саду.

По-праздничному одетые мужчины и женщины шли на богослужение, неся в белых рушниках куличи. Народу на первый торжественный молебен в городе собралось столько, что церковь не могла вместить всех. И вот, когда колокол басовито и мелодично оповестил об окончании богослужения, на горе Горячей вдруг оглушительно ахнули пушки. Да так, что земля под ногами вздрогнула.– В окнах зазвенели стекла. А в Николаевской купальне стекла высыпались до единого.

Молящиеся, что были в церкви, и те, которые успели выйти на площадь, вздрогнули. Кто-то испуганно крикнул:

– Уж не Шамиль ли?

Женщина средних лет в белом платке и в нарядной кофте выпустила из рук узелок с освященной пасхой и кинулась опрометью, истошно крича:

– Шамиль, Шамиль напал! Люди добрые, спасайтесь!

В городе началась паника. Многие побежали запрягать лошадей, стали грузить все что можно, сажать на возы ребятню и увозить в сторону Карраса.

Военные успокаивали людей:.

– Господа, да это генерал Верзилин в честь пасхи салютовал!

Управление Кавказскими Минеральными Водами обратилось с жалобой к окружным властям. Те с санкции окружного прокурора и начальства Кавказской линии вынесли решение:

«По рапорту Строительной комиссии о починке стекол в Николаевских ваннах, выбитых пушечными выстрелами по распоряжению генерал-майора Верзилина на первый день пасхи... за счет его, г. Верзилина,.. отнести».

Многие местные жители предъявили наказному атаману такой же счет, требуя возместить убытки за вставку выбитых стекол в своих домах, бранились: «Мало

того, да еще стариков и детей чуть заиками не сделал!»

Посетовал Петр Семенович на то, что кисейные барышни от залпа пяти пушчонок в обморок упали, однако стекла в домах были вставлены и счета оплачены.

Начальство думало, что после денежного наказания за пасхальную проделку Верзилин не позволит подобного. Ан нет! Всякий раз, возвращаясь из похода, при въезде в город атаман, окруженный свитой офицеров, открывал в воздух ружейный и пистолетный огонь, с гиканьем и свистом по старой казачьей традиции галопом несся по улицам. Осадив коня около дома, с седла стучал нагайкой в окно, зычно крича:

– Мария Ивановна! Дети! А ну, встречайте отца с победой!..

Однажды Верзилину потребовалось срочно отправить пакет в штаб Кавказской линии. А в Пятигорске была «тяжелая» почта: за неделю накапливала письма и посылки и, нагрузив ими фургон, под охраной двух городовых в субботу отвозила на главный почтовый тракт в Георгиевск.

Грозный атаман сам приехал к почтовому попечителю и потребовал от него немедля доставить пакет в Георгиевск. Почтовый попечитель, лысенький старичок в очках, в чиновничьем мундире, висевшем на его худых плечах как на вешалке, взмолился:

2U

– Извините, ваше превосходительство, не можно гнать почтовую тройку из-за одного пакета. Да и расписание имеется: возить токмо в субботу, а сегодня понедельник.

– Вот видишь!—показал нагайку Верзилин.—Вези!

Старичок стал ссылаться на то, что курьерского почтаря он отпустил на свадьбу в Ессентуки, а охранники из городовых наряжены ловить беглеца из тюрьмы.

– Нет курьерского, сам вези, а охрану для такого случая городничий найдет.

– Не можно самому, я болен,– заупрямился попечитель и не успел опомниться, как почувствовал на спине жгучий удар.

– Вези, канцелярская крыса! Иначе исполосую в клочья!

Старик схватил пакет и побежал закладывать почтовую тройку.

– Вот так-то! Я заставлю вас каждый день возить почту!—грозил нагайкой рассвирепевший атаман.

Попечитель на бульварной улице свернул во двор окружного управления и в кабинет прокурора: так и

так, избил Верзилин, заставил везти письмо в Георгиевск.

Прокурор Стукальский вызвал городничего Устинова:

– Лично поезжай к наказному атаману и шепни на ухо, по срочному-де делу, касающемуся линейного казачества, вызывает окружной прокурор,– приказал Сту-кальский, зная, что если Верзилину станет известно, для какой цели его вызывают, не явится.

Уловка удалась. Наказной атаман, не мешкая, прискакал на своем вороном жеребце. Увидев в кабинете прокурора и почтового попечителя, обжег его взлядом.

Стукальский кивнул в сторону чиновника, ни живого ни мертвого, боявшегося взглянуть на своего истязателя:

– Ударили плетью?

– Разок для науки!—усмехнулся генерал.

– Донесу командующему Линии генералу Вельяминову о вашем самоуправстве. А уж Вельяминов взыщет с вас по всей строгости,– пригрозил прокурор.

Верзилин никого не боялся, кроме нового командующего. Вельяминов был беспощаден к любителям расправы. Он уже дважды выговаривал Петру Семеновичу за буйство, в третий – не простит: полетишь с поста.

– А ежели без доносу?—поигрывая нагайкой, натянуто улыбнулся Верзилин.

– Не донесу в том случае, если вы принесете извинение господину почтовому попечителю. Кроме того, возьмете у него пакет и – дело ваше, как срочно доставить его в Георгиевск.

Верзилин побагровел. Как? Ему, генералу, извиняться перед каким-то дохлым чиновником?.. И на унижение это толкает его страж законов государства Российского! Как он смеет!.. Наказной атаман еле сдержал себя, чтобы не выругаться,– всё же высокопоставленное должностное лицо. А старикашка попомнит это до гробовой доски. Обуздав гордыню, Петр Семенович подошел к почтовому попечителю и выдавил из себя:

– Извиняюсь за действо, а пакет верните.

Старик дрожащей рукой вынул конверт и подал его.

Верзилин полагал, что этим дело и кончится, но Стукальский голосом, не допускающим возражений, сказал:

– А теперь выслушайте еще одно условие. Поскольку у вас есть надобность в срочной почте, а у окружного и городского управления также, то вы, ваше превосходительство, при канцелярии вверенного вам войска учредите почтовых нарочных из числа конных казаков и ежедневно или через день, в зависимости от надобности, возите «легкую» почту.

Верзилин молча выслушал, щелкнул каблуками.

И все-таки Вельяминов отстранил Верзилина от должности наказного атамана. И вот за что. У Петра Семеновича давно горели руки сразиться в картишки с Устиновым: «Уж он у меня не сжульничает». Вечерком пригласил городничего в свой дом и поставил перед ним условия: «Колода карт моя. Метать банк буду только я, независимо от выигрыша или проигрыша». Связываться с атаманом Николаю Дмитриевичу не хотелось. Но тлеющий огонек азарта все-таки вспыхнул в душе Устинова, и он сел за стол. Играл честно. И за один вечер выиграл у Верзилина две тысячи рублей.

Атаман вывернул кошелек, в котором оказалось всего пятьсот рублей.

– А остальные когда изволите, ваше превосходительство, отдать?—сгребая деньги в кучу, спросил городничий.

– И остальные сейчас же,– генерал влепил пощечи-

ну городничему. Выхватив из-за пояса пистолет, он заставил Устинова поклясться, что он никогда, нигде не заикнется о том, что играл в карты с наказным атаманом и никогда не потребует от него остальных денег.

Под дулом пистолета Устинов уступил, но, вернувшись домой, составил рапорт командующему Линией, в котором честно описал, как было дело, и просил увольнения с поста городничего «по причине уступки пристрастию к карточной игре». Вельяминов Устинова оставил пока на должности, а Верзилина снял «за поступок, порочащий генеральский чин»...

Пётр Семенович уехал к своему благодетелю фельдмаршалу Паскевичу, которого перевели в Варшаву усмирять восстание поляков-конфедератов. Жизнь Верзилина оборвалась на поле брани. В сороковых годах, во время венгерской кампании, генерал был тяжело ранен саблей в живот. Его увезли в Бессарабию в госпиталь. Там он скончался, там и был похоронен...

Николай I, помня о событиях 14 декабря, даже по истечении стольких лет все еще опасался заговоров, которые ему мерещились повсюду, даже на Водах. Отражением этих страхов был его приказ военному министру Чернышеву об учреждении в Пятигорске тайного наблюдения за вольнодумцами. Чернышев в секретном отношении к шефу жандармов Бенкендорфу писал: «Государь император, усматривая по течению дел большого числа штаб– и обер-офицеров, отпущенных для излечения ран и болезней к Кавказским Минеральным Водам, изволил найти нужным усугубить надзор за тишиной и порядком и вообще за поведением большого скопления приезжающих в Пятигорске, поручить мне изволил отнестись к Вашему сиятельству о том, чтобы вы изволили назначить из подведомственных вам чиновников самого надежного и благоразумного штаб-офицера для исполнения сей обязанности со всевозможною точностью и осторожностью. О том же, кого изволите избрать для поручения, не угодно ли будет доложить Его Величеству...»

В ответ Бенкендорф составил довольно любопытный документ:

«Во исполнение высочайшего повеления, объявленного мне Вашим сиятельством в отношении от 7-го мая за

№ 50, чтобы во время приезда посетителей к Кавказским Минеральным Водам был для наблюдения назначен штаб-офицер вверенного мне корпуса, я возложил сию обязанность на майора корпуса жандармов Алексеева, о чем и доведено мною до высочайшего сведения; и сверх того, предлагая поручить начальнику 6-го, доверенного мне корпуса ген.-майору графу Апраксину такое же наблюдение в Пятигорске по случаю намерения его посетить Кавказские Воды для поправления своего расстроенного здоровья, я имел честь представить о сем Вашему сиятельству рапорт от 7-го мая за № 730...»

Генерал-майор Апраксин, приехав в Пятигорск «для поправления своего расстроенного здоровья» сутками кутил в доме генеральши Мерлини, выезжал с ней в окрестности города и уехал в Петербург с опухшими глазами. А вот жандармский майор Алексеев в Пятигорске проявил необычайное рвение. Он обвинил военного коменданта города генерала Энгельгардта в оплошностях секретного политического характера «касательно доктора Майера, причастного к делу декабристов». В донесении Бенкендорфу он охарактеризовал коменданта как человека добродушного, чересчур старого и слабого для занимаемой должности. Он также уличал заместителя коменданта майора Унтилова в беспробудном пьянстве, карточной игре и взяточничестве вкупе с городничим Устиновым.

Он обрушился на недавно вступившего в должность председателя Строительной комиссии подполковника Пантелеева, у которого «нет никаких понятий о военной и гражданской архитектуре». Пользуясь этим, архитекторы братья Бернардацци занимаются казнокрадством, в чем они «уличались и ранее инспектором-ревизором Теребиловым, который не довел дело до конца по неизвестным причинам». Майор Алексеев сообщал Бенкендорфу:

«При Елизаветинском источнике сделана галерея длиною десять сажен и шириною три, на восьми столбах, покрытая досками и обтянутая с боков холстиною. Таковую галерею можно выстроить за 750 руб., а в отчете она показана в шесть тысяч. Недалеко от оной выстроена круглая маленькая беседка на четырех из камня сложенных колоннах, покрытая железом, посредине поставлена Эолова арфа. За постройку много две тысячи, а в отчете значится двенадцать тысяч...»

Алексеев жаловался, что, когда он предъявил Энгельгардту изложенные обвинения, тот выгнал его из свого кабинета, а Устинов и того больше: «Прочь отсюда, голубой мундир».

«Из вышеописанного, Ваше сиятельство, усмотреть изволите, каково должно идти здесь всем делам, и что я при всем усердии моем нахожусь в затруднительном положении в выполнении со всей точностью возложенного Вашим сиятельством поручения. Офицеры, приезжающие для лечения, из оставшихся на зиму совершенно находятся без начальства, ибо ген. Энгельгардт не имеет возможностей ни во что вмешиваться, а майор Унтилов поведением своим лишился всякого уважения, должного занимаемому им положению...»

Бенкендорф направил донесение Алексеева Чернышеву. Чернышев – главнокомандующему войсками на Кавказе барону Розену. Розен – Вельяминову. Вельяминов лично выехал в Пятигорск, не стал трогать вконец одряхлевшего Энгельгардта, устроил Унтилову очную ставку с Алексеевым и разобрался в точности донесений жандармского офицера. Выяснилось, что лично сам Алексеев не видел пьяным Унтилова, а пользовался всего лишь слухами. Алексеев также не мог назвать свидетелей, которые подтвердили бы, что заместитель коменданта Унтилов брал взятки вместе с городничим Устиновым.

Вельяминов обстоятельно расследовал и обвинения, предъявленные братьям Бернардацци. В рапорте главнокомандующему Розену Вельяминов писал, что на оборудование самого Елизаветинского источника и его галерею в общей сложности «употреблено 2272 руб. 347вКоп.», а «каменная беседка в публичном саду построена в 1830 году по предписанию ген. от кавалерии Емануеля от 16 апреля 1830 г. №> 285, употреблено 1398 руб 25 коп.». При этом Вельяминов подчеркивал, что жандармский майор, указывая фантастическую сумму, затраченную на Эолову арфу (12000 руб.), не удосужился даже взглянуть на сие сооружение: пишет в донесении, что она четырехколонная, в то время как она всегда была восьмиколонной...»

Обвинение в нечестности архитекторов Бернардацци было тяжело пережито братьями, которые своим трудолюбием и бескорыстием снискали всеобщее уважение. Иосиф заболел и слег.

В тридцатые годы почти каждое лето в Пятигорск приезжал заниматься врачебной практикой доктор штаба Кавказской линии Николай Васильевич Майер, маленького роста, с большой коротко остриженной головой, высоким крутым лбом и большими выразительными глазами.

В первый свой приезд он прежде всего нанес визит главному административному лицу лечебных учреждений Федору Петровичу Конради. Тот любезно усадил коллегу, стал выспрашивать, откуда гость. Николай Васильевич рассказал о себе. Родился в Петербурге в семье комиссионера книжной лавки Академии наук. Закончил высшее медицинское учебное заведение, стажировался у опытных столичных специалистов. А потом был направлен на Кавказ в распоряжение командующего Линией генерала Вельяминова. Тот определил его штабным лекарем. Вот и все.

Конради, внимательно всмотревшись в приехавшего» вдруг весело сказал:

– А я ведь с вашим батюшкой Василием Генрихов вичем был дружен. И, знаете ли, на какой почве сошелся?.. Ваш отец был единственным в Петербурге книжным комиссионером, который, пользуясь заграничными связями, выписывал из Европы литературу по всем областям науки и искусства. В лавке всегда было много ученого мира. Батюшка ваш был полиглот, каждому покупателю мог предложить что-то интересное. А я, знаете ли, часто заходил в лавку вашего батюшки, был постоянным его клиентом. Василий Генрихович разрешал порыться на полках и даже водил меня в свой книжный склад, чтобы отыскать нужное издание.

Конради был рад встрече с сыном петербургского библиофила и выразил готовность оказывать ему всяческую помощь.

– Вообще-то я приписан к военному госпиталю, но хотелось бы из-за финансовых трудностей заняться частной практикой, лечением гражданского населения,– сказал Николай Васильевич.

– Пожалуйста, ведите прием у себя на квартире* выезжайте на вызовы,—охотно согласился Федор Петрович.

От Конради Майер пошел к главному врачу военного 8 Заказ № 372 217

госпиталя Якову Федоровичу Рсброву, брату известного на Кавказе помещика – шелковода и владельца домов в Пятигорске и Кисловодске Алексея Федоровича Реброва. Доктор Ребров оказался человеком приятным, добродушным, он познакомил гостя с молодым ординатором Иваном Егоровичем Барклаем де Толли, повел показывать офицерские палаты. Здесь была большая скученность, и поэтому многие состоятельные офицеры жили на частных квартирах. Яков Федорович повез Майера на гору Горячую в бывшую оборонную казарму, в которой был размещен солдатский госпиталь. Тут было еще хуже. В огромных комнатах стояло по тридцать коек, в узких проходах между ними можно было протиснуться еле-еле. Тяжелый запах ран, медикаментов, несвежего белья, изможденные раненые и больные...

Прожив несколько дней в ресторации, Майер нашел для себя квартиру. Первую половину дня проводил в офицерском госпитале, в доме Орлова, вторую – вел прием у себя на квартире.

По городу пронесся слух, что приехал новый доктор, который лечил в Ставрополе штабных офицеров и генералов и даже самого Вельяминова. К Майеру повалили пациенты. Многие, побывавшие у него на приеме, отзывались о нем восторженно: умен, разносторонне образован, владеет иностранными языками, а его советы больным помогают как нельзя лучше. Особым авторитетом Майер стал пользоваться у женщин. Вроде бы не атлет и лицом некрасив, а прелестный пол других докторов и знать не желал.

А когда нового доктора стала посещать самая очаровательная гостья Вод московская госпожа Мансурова и, более того, «водяное общество» увидело врача и пациентку гуляющими каждый вечер под руку в Емануелевском парке, в ресторации, у Машука, разговорам было дано достаточно пищи.

Столь явная дружба на виду у многих ревнивых почитателей красоты госпожи Мансуровой сослужила Майеру дурную службу. И вдруг неожиданно прелестница уехала в Москву, не закончив лечебный курс. Завистники были удовлетворены.

Репутация доктора окончательно была подорвана. Знать, лечащаяся в Пятигорске, стала говорить о том, что Майер по образу мыслей опасный вольнодумец, материалист. В личных беседах преподносит «горькие и

едкие лекарства», позволяет себе осуждать лиц, власть предержащих.