Текст книги "На холмах горячих"

Автор книги: Иоаким Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

После усовершенствования проекта графом Паске-вичем и петербургскими чиновниками от первого варианта остались лишь некоторые положения.

У проекта и сметы, подготовленных Бернардацци, сложилась иная, более счастливая судьба. Быть может, потому что Емануель опять рискнул – направил Иосифа в Петербург, минуя Тифлис. Иосиф сумел доказать

в министерстве внутренних дел необходимость постройка в городе добротных капитальных зданий, а не лачуг.

Сенат утвердил новый генеральный план и смету. Император повелел предоставить городу 883 тысячи рублей...

РАССТАНОВКА СИЛ

После долгой переписки министр внутренних дел генерал-адъютант Закревский уведомил Емануеля, что штаты Управления Кавказскими Водами утверждены, за исключением одного параграфа, который касался экономного расходования казенных денег.

На министерство внутренних дел тех лет возлагалась постройка казенных зданий, дорог, мостов, почтовых станций и заезжих домов, сооружений по добыче полезных ископаемых. Его департаменты были основными пожирателями государственных ассигнований. Немало министров было смещено из-за растранжиривания казенных денег, а Закревский крепко сидел в министерском кресле, потому что умел «разумно» распоряжаться ассигнованиями, повседневно призывал беречь народную копейку: урезал проекты и сметы, контракты и трудовые соглашения; снижал закупочные цены на строительные материалы, находил пути сокращения транспортных расходов, должностных окладов чиновникам и т. д.

Утверждая штаты Управления Водами, Закревский конечно, еще раз подтвердил свою репутацию хозяина. Ссылаясь на то, что курортное дело на Кавказе еще не достигло внутреннего размаха, служебные обязанности директора Вод невелики, целесообразно поручить командовать сим учреждением коменданту Пятигорска, по совокупности исполняющему должность окружного начальника. Директор управления Вод – лишнее административное лицо, которому, между прочим, надо платить...

То, чего больше всего боялся Емануель, случилось: Управление Вод оказалось без .руководителя. Но.что мог изменить начальник Кавказской области, когда все уже утверждено? Бесполезная трата времени. А вот главнокомандующий, как лицо, известное при дворе, мог бы сказать свое веское слово. Он в первую очередь заинтересован в налаживании крепкого управления всеми особенно важными сторонами жизни на Кавказе. Но Иван

Федорович, напротив, подхватил и одобрил «экономические» соображения министра внутренних дел: назначил комендантом Пятигорска человека малого ранга – подполковника Кабардинского пехотного полка Якубовича, который исполнял обязанности коменданта Георгиевска и, по отзыву Паскевича, показал себя «с наилучшей стороны». «Моя воля, я этого выскочку за версту не допустил бы до комендантства в Пятигорске»,– с горечью думал Георгий Арсеньевич.

Окончательно план Емануеля был испорчен приказом Паскевича о передаче в подчинение коменданта Пятигорска воинских частей окружного города и сотни Волжского казачьего полка, расквартированных в Го-рячеводской станице. Из состава Кисловодской кордонной линии выбывало крупное подразделение, непонятно кому конкретно теперь подчиняющееся. На что ориентировался главнокомандующий, давая такое предписание? Быть может, он собирается вообще ликвидировать Кис-ловодскую кордонную линию? Но не рано ли?

Интерес к Водам начал падать у Емануеля. Сколько сил, изворотливости употребил он, чтобы жемчужину Северного Кавказа заключить в подобающую ей оправу, а результат каков?..

Из Георгиевска в Пятигорск приехал предводитель окружного дворянства подполковник в отставке Василий Петрович Толмачев, человек лет пятидесяти, одетый в поношенный мундир с потемневшими эполетами, в руке – толстая трость. Он уже не состоял на военной службе, форму военную донашивал: зачем пропадать добру?

Пара коней, впряженных в легкую бричку, остановилась у виллы Бернардацци. Василий Петрович, чуть прихрамывая, вошел в архитекторские покои. Иоганн и Иосиф хорошо знали Толмачева: он в числе первых поселенцев Горячих Вод поставил в «хастатовском» квартале сначала один дом, потом рядом еще два, но почему-то записал их на свою жену, а сам безвыездно жил в своем имении Екатериновке, занятый хозяйственными заботами. Говорили, что этому человеку не клади палец в рот – отхватит всю руку. Ходили слухи, что под видом дворянской опеки Толмачев ловко прибирал к рукам усадьбы умерших отставных офицеров и гражданских

лиц. И теперь, по всему видать, приехал в Пятигорск неспроста.

– Слушаем вас, Василий Петрович! – ответил на приветствие Иосиф.

– Его превосходительство генерал Емануель приказал осмотреть здания для размещения окружных присутственных мест, а также квартиры для чиновни-ков,—расстегивая мундир, с одышкой произнес Толмачев.

«Ах, да, Георгий Арсеньевич говорил, что пришлет такого представителя, который не даст промашки при заключении контракта на аренду зданий. Это очень важно, ведь министерство внутренних дел ассигновало на это всего около семи тысяч»,– вспомнил Иосиф.

Сели в бричку, поехали по городу. Иосиф показывал: усадьба бывшего предводителя Кизлярского дворянства Арешева, помещика Реброва, протоиерея Александровского, отставных советников Ильинского, Барковских, бывшей подполковницы Поповой. Дома большие, комнат много, под учреждения вполне подойдут... Однако Толмачев даже не взглянул на них. Подъехали к воротам усадьбы коллежского асессора Золотницкого, у которого, кроме старого деревянного дома с одиннадцатью комнатами, трех флигелей во дворе, недавно был поставлен на каменном фундаменте новый деревянный дом в восемнадцать комнат. Вышедший на пенсию Золотницкий сдавал квартиры внаем.

Толмачев объявил Золотницкому о цели визита, оглядывая усадьбу, огороженную высоким каменным забором, ткнул тростью в сторону нового дома:—Здесь, на первом этаже, вполне разместится окружной суд, на втором – окружной совет. А в этом,– он показал тростью на старый дом, в пяти комнатах – полицейское управление, в подвале – камеры для подследственных. Во флигелях – караул и кухня. Как, Федор Иваныч, хватит вам с супругой шести комнат в старом доме? – обратился он к хозяину.

– А цена какая за аренду?—старик вопросительно посмотрел на архитектора. Иосифу показалось, что Толмачев и Золотницкий разыгрывают перед ним комедию. Предводитель уже был у хозяина усадьбы и обо всем договорился с ним. Архитектор, однако, не уполномочен назначать цену, и поэтому на вопрос хозяина он пожал плечами. За него ответил Толмачев:

– Полторы тысячи рублей в год.

Золотиицкий удивленно округлил глаза:

– Что вы, Василий Петрович! За два дома и три флигеля – полторы тысячи?.. Да я за сдачу под квартиры приезжим буду получать не менее четырех тысяч в год. И никакого беспокойства: ни шума, ни полицейских, ни заключенных во дворе...

– Федор Иваныч, ведь старый дом надобно ремонтировать: крыша пришла в негодность, подвал покрыт сырой плесенью. Вам есть резон заключить сделку с казной, а окружной совет покроет крышу новым тесом, полицейское управление подвал перестроит под камеры, в жилое помещение превратит. В будущем его можно будет сдавать летом под квартиры. Учтите, строительный материал, особливо лес, нынче очень дороги. Да плюс ежегодный текущий ремонт, да надежная охрана усадьбы, да близкое знакомство с окружным начальством, покровительство во всех делах,– перечислял Толмачев выгоды, загибая на руке пальцы.

– А есть ли у окружного начальства лес на ремонт?– спросил старик.

– Ежели нет, так найдет. За счет какого-нибудь купца, ежели попадется начальству на крючок за свои делишки...

И Золотницкий сдался. Тут же на столе под яблонькой был подписан контракт.

Примерно в таком же духе шли торги и в других домах – поручика Шеховцова, коллежского асессора Колчина, надворной советницы Куальтовой,– где предназначалось снять квартиры для окружных чиновников. Из пяти тысяч Толмачев сумел сэкономить почти две трети для найма помещений для земского суда и дворянской опеки.

Иосиф удивился, когда Василий Петрович направил бричку в дом своей жены. Въехали во двор. Толмачев, показывая, тростью на большой деревянный дом и постройки во дворе, как о давно решенном деле сказал:

– В доме разместятся остальные присутственные места, в кладовых – архив.

«Неужто две тысячи он приберег для себя?»—по-думал Иосиф, оглядывая неказистые помещения, арендная плата которым была не более одной тысячи. Неужели в Пятигорске нет более приличных зданий?.. И тут только догадался архитектор: ухватистый подполковник

не только возьмет две тысячи, но еще за чужой счет капитально отремонтирует усадьбу!

Так предводитель дворянства уложился в предназначенную сумму и себя не обидел...

По мере переезда из Георгиевска присутственных мест в Пятигорске жизнь становилась оживленнее. Приехал и новый комендант Якубович – с черными как смоль усами, закрученными кверху; молодой, энергичный, крутой с подчиненными и изысканно вежливый с начальством.

Вопреки опасениям Емануеля, подполковник с большим рвением занялся прежде всего «водовскими» делами. Должность директора Вод генеральская, и поэтому действовать он обязан по-генеральски – широко и властно. Пробу своей власти Василий Васильевич сделал на главном враче, вызвав его в свой кабинет и выразив неудовольствие:

– В подведомственных вам лечебных учреждениях творятся безобразия. В купальнях большие очереди, на приемах врачей—сутолока. Лечат из рук вон плохо. Наведите порядок! Каждую субботу будете являться ко мне на доклад...

На заседании Строительной комиссии Якубович заявил:– Я положу конец растранжириванию казенных денег. У меня ни единой копейки не улетит на ветер. А посему все бумаги, касающиеся расходов, приносить мне.

Для поддержания настоящего общественного порядка в Пятигорске Якубович лично подбирал кадры для полицейского управления, назначив городничим надворного советника Вишневского, человека «по всем статьям добропорядочного». Правда, Конради, хорошо знавший надворного советника, пытался возразить: «Иван Егорович по характеру не способен занимать должность городничего»,– но комендант возразил: «Мне виднее, батенька, непорядочный не имел бы чина надворного советника и приличной усадьбы на главной улице». В пользу Вишневского были и такие обстоятельства: Иван Егорович любезно предложил коменданту за небольшую плату квартиру. Вдобавок изъявил желание обеспечивать семью подполковника продуктами, и опять-таки недорого. Говоря об этом, Иван Егорович сжал руку в кулак и хитровато подмигнул: «Все торгаши на базаре вот где у меня сидят».

Якубович удачно провел выборы в городскую думу. По его рекомендации в совет думы вошли влиятельные купцы. Однако на должность головы думы Василий Васильевич утвердил не купца, а мещанина, но какого!– известного на Водах предводителя биржи извозчиков и кучеров Кондратия Афанасьева: рыжая борода лопатой, голосище – гром, энергии, изобретательности – на

двоих.

А Афанасьев словно ждал этого поста. Сразу же после выборов начал с ремонта арендованного за бесценок у своей родственницы дома для совета думы, хотя в кассе вновь учрежденного городского органа самоуправления не было ни копейки. Кассу пополнили, введя ряд платежей: сборы за торговлю, за охрану складов на базаре, за проверку и клеймение весов. Была повышена ежемесячная такса также за содержание питейных домов, буфетов, игорных, бильярдных и других заведений.

На вырученные деньги Кондратий купил строительный материал, оставалось только нанять мастеровых. Смышленый голова рассудил: «Зачем платить вольно

наемным, ежели в городе даровой рабочей силы хватает?..» И попросил городничего Вишневского сделать облаву на базаре и в ночлежках, выловить «беспаспортных», среди которых были и мастеровые. Через месяц дума вселилась в прекрасно отремонтированное помещение-

Генерал Энгельгардт получил предписание Емануеля: согласно повелению из Тифлиса все полицейские функции в Пятигорске передаются в ведение коменданта Якубовича. Генерал с досадой крякнул, повернулся к плац-майору Устинову:

– Николаша, отобрали от нас Пятигорск, остались под нашим попечительством только Кислые и Железные Воды.

– С воза поклажа – лошади легче,– беззаботно ответил Устинов, тридцатилетний молодцеватый офицер, небрежно одетый. Бесстрашный, но смышленый и сноровистый на редкость. Он тянул тяжкую полицейскую лямку на Водах и фактически был правой рукой коменданта Кисловодской кордонной линии. Внук бывшего командира Хоперского казачьего полка, одного из первых строителей Ставропольской крепости – основателя тамошней станицы и города, знаменитого на весь Кавказ Конона Устинова. Он унаследовал от деда главное

качество —крепкую хватку. За это и любил Устинова-младшего Эигельгардт, ласково называя его Никола-шей. Ннколаша всегда был желанным гостем в квартире генерала. Часто вечерами, когда уходили гости, они садилсь играть в преферанс «по копеечке»—больше Владимир Сергеевич не ставил, знал, что хитрющий казак непременно обыграет: хоть тысячу поставь, все одно она окажется у него в кармане.

– Теснит нас Якубович, прыток!—сердито бурчал Энгельгардт.– Нужных людей по своему вкусу подобрал и на посты расставил.

– Погодите, Владимир Сергеевич, эти «нужные» люди еще подложат свинью господину Якубовичу. Да и сам Василий Васильевич получит свое,– усмехнулся Устинов.

Справедливость замечания Устинова подтвердили ближайшие события. Взяв главенство в Строительной комиссии с соответствующим окладом, Якубович в интересах экономии ввел новые правила закупки строительных материалов. Высказав недоверие чиновникам комиссии, которые сами ездили в центральные губернии России закупать лес, железо, стекло, краски, инструмент и другие принадлежности, Якубович решил посылать закупщиками честных, добропорядочных людей. А самый честный, добропорядочный человек, по мысли коменданта,– офицер армии. Причем не интендант (интенданты тоже жулики), а строевой офицер, готовый за отечество положить свою голову.

Однако первые же «коммивояжеры», истратив немалые деньги, привезли такой материал, что Чайковский и архитекторы, придя на цейхгаузный двор, схватились за голову: железо толстое – один вес; брусья и доски – сырые, покрытые зеленой плесенью, видимо, лежали несколько лет под открытым небом; краски – густотертые, комки в банках; веревки гнилые; инструмент не пригоден.

Погнавшись за дешевизной, несведущие коммерсанты израсходовали впустую добрую половину отпущенных средств.

Чайковский жаловался приехавшим в Пятигорск Энгельгардту и Устинову на новшества Якубовича, беспомощно разводя руками:

– Что делать?.. Написать Георгию Арсеньевичу – кляузой посчитают, но и молчать нельзя. Нововведения

господина Якубовича дорого казне обходятся... А в городе что творится! Воровства сколько развелось!..

– Вот как? При нашем правлении на Горячих Водах жуликов, кажется, мало было. Так, Николаша?– повернулся генерал к своему помощнику.

– Было да сплыло,– ответил Устинов.– Переехало в Пятигорск целое полицейское управление, во главе частной управы города стоит такой важный чин, как надворный советник Вишневский, а порядку общественного не стало.

– Ох, уж этот Вишневский!—насмешливо и осуждающе покачал головой Чайковский.– Говорили же мы Якубовичу, что не получится из него городничего. Взялся он за порученное дело сначала горячо, но не надолго хватило пороху, снова ударился в разгул с приехавшими на лечение дамами. А воровская братия не зевала. Часовщик Васька Ворон, тот, что при вашем правлении был посажен в острог, оказался на воле – выпустили. Сам-то не ходит в дело, сидит в своей мастерской, копается в часах, а шайка его по квартирам, по дворам лазает. Начали пропадать кони, в ванных отделениях часы, деньги у больных.

– Ну, а как на это дело смотрит Якубович?—по-интересовался генерал.

– Пытается Вишневского из кабака вернуть в кабинет – да что толку!

– Дело тут в способах сыска,– сказал Устинов.– Я видел, как действуют квартальные надзиратели. Получив журнал, надзиратели делают из него выписку, составляют объявления и вывешивают их на базаре, на деревьях, у входа в ресторацию, у игорных домов и других увеселительных заведений – для всенародного обозрения.

– Так это хорошо! Пусть народ знает, что пропало, и помогает управе искать похитителей!—одобрительно отозвался Энгельгардт.

– Так-то оно так. Да к громкой публикации необходима тихая работа. А этому не обучены ни Иван Егорович, ни его люди.

– А как вы ищете?—заинтересовался Чайковский, зная, что Устинов быстро вылавливал воришек, но секрет своей «системы» никому не открывал.

– Ладно, так и быть, приоткрою завесу,– усмехнулся полицмейстер. На всех бойких местах у меня свон люди. На базаре – постоянные торговки вещами, которым поистратившиеся квартиранты отдают продать то часы, серьги, кольца, то белье или платье. Для вора такая торговка – человек весьма нужный. Краденое вор никогда сам не станет сбывать, обязательно сунет бойкой бабенке. А та понесет продавать, предварительно дав знать квартальному надзирателю. Добросовестно продав вещи, она получит вознаграждение. Но вор-то уже сидит у меня на крючке, с которого не сорвется.

Во всех купальнях у Устинова были тоже свои люди для присмотра за нечистыми на руку служителями или посетителями... У источников – отставные солдаты-инвалиды. В питейном заведении – буфетчик, в . ресторации– швейцар. На выгоне, где пасется скот, непременно один-два пастуха. Даже среди цыган на таборах имеются устиновские «глаза и уши».

– А одни публикации что... Видел я такое творение Вишневского однажды: «Надворный советник Греве подал в частную управу прошение на розыск украденных из хозяйского дома вещей на сумму 1183 р. В хищении подозреваются два бродяги по фамилии Васильев и Зайчиков, приписанных к Волгскому казачьему полку и проживающих в станице Горячеводской...» Скажите, господа, какова польза от этих объявлений?.. В них все распубликовано: и кто подозревается, и где воров надобно защучить. Разве они полезут в расставленные сети?..

– Да, недоброе у вас, в Пятигорске, творится,– горестно сказал Владимир Сергеевич.– И все оттого, что в Петербурге не утвердили наш проект. Несчастные Воды! Не было о них настоящей заботы и теперь нет...

«ВОЗМЕЗДИЕ»

В Пятигорск приехал областной прокурор генерал-майор Худинский, высокий, тонкий как жердь человек весьма строгих правил, как и подобает стражу порядка. Войдя в канцелярию окружного стряпчего Панарского, тоже человека на вид строгого, Худинский извлек из папки стопку документов с жалобами, положил их на стол и вынес приговор:

– За такие безобразия вас всех здесь нужно привлекать к ответственности!

Панарский поспешно надел на нос пенсне и стал читать жалобы. Первым было прошение пятигорского купца Рахманова и бывшего предводителя Кизлярского дворянства Арешева о том, что городской голова Кон-дратий Афанасьев занял у них по одной тысяче рублей на постройку лавки и до сих пор не отдает долг. Кроме того, начал строить козни против них: первого обвинил в утайке доходов дабы скрыться от налогов, второму приписал самовольный захват земли для расширения усадьбы. Обращались они в окружной суд, но там не стали разбирать гражданский иск, а послали дознавателей для подтверждения претензий городского головы, и те, разумеется, обнаружили утайку доходов и самовольный захват земли. Но кто из торговых людей не утаивает свои доходы, кто из местных жителей Пятигорска не прихватывает самовольно лишних пятнадцать-двадцать аршин земли при расширении собственных усадеб?

«Мы, конечно, виноваты в своих грехах,– писали Рахманов и Арешев,– но это не дает право городскому голове не возвращать долг, а окружному суду – не разбирать гражданский иск. Заступитесь за нас, господин областной прокурор, приведите к порядку городские и окружные власти Пятигорска...»

Вторая жалоба была от владельца питейного заведения Барышева, который писал о том, что городской голова не только сам часто заходит в его заведение, пьет, ест бесплатно, но и стал приводить с собой чиновников– казначейства и полицейского управления. Барышев не против того, чтобы Афанасьев посещал бесплатно питейный дом, на то он и власть; не против и чиновников окружных угостить раз-другой, но постоянно поить-кормить задарма такую ораву каждую субботу – дело накладное, разор настоящий. «Обращаться к старшим окружным начальникам я не посмел – опасно. Тот же Кондратий так прижмет, что завоешь волком...»

Третья жалоба была анонимная, без подписи. Анонимщик, по всему видно, приказчик, писал, что чиновники городской и окружной управ занимаются вымогательством. Придут покупать товар, цена обозначена, а они – «дорого», требуют купца. А купец, когда ему доложишь об этом, затрясется от страха, машет рукой: «Продай, за ту цену, которую дают!» Чиновнику-то то-пар продашь за полцены, а с простого люда приходится драть вдвойне, наверстывая упущенное...

Четвертым был рапорт командира 22-й пехотной дивизии генерал-майора Фролова, который доносил командующему войсками на Линии о том, что он, находясь на лечении в Пятигорске, был жесточайше оскорблен и унижен. На квартире, где он жил, у него украли именное оружие —шашку с золотым эфесом; вдобавок увели с пастбища пару вороных коней. О краже он заявил в частную управу, был там вежливо принят, но вежливость сия обернулась полнейшим бездействием по розыску похищенного и похитителей. Он до глубины души возмущен поведением и отношением к служебному долгу городничего, надворного советника Вишневского. «Ежели на мою просьбу он так реагировал,, то легко представить, как он относится к людям, чей ранг и положение ниже... И пятигорский комендант подполковник Якубович смотрит на бездеятельность городничего сквозь пальцы. О сих безобразиях считаю своим долгом донести вашему превосходительству, имея в. виду вмешательство вашего превосходительства в преступное пятигорское дело и наказание виновных».

– Что скажете, Яков Алексеевич?– кивнув на жалобы, едко спросил окружной прокурор.

Панарский тяжело вздохнул, пожал плечами:

– Виноват! Иного не скажешь. Когда творится беззаконие– чиновники правосудия всегда виноваты.

И стряпчий пустился в объяснения, почему именно он виноват. Он знал о том, что Рахманов и Арешев обращались в окружной суд с гражданским иском и чем это дело кончилось. Ему ведомо было то, что городской голова сам кормился и устроил это многим чиновникам городских и окружных учреждений. Первым желанием было прижать пользующегося своей властью голову, но в окружном совете предупредили: Афанасьева не

трогать.

Что касается городничего, Панарский также пытался указать надворному советнику на бездеятельность, но попытки стряпчего также не увенчались успехом. Комендант Якубович, он же окружной начальник, дал стряпчему понять, что яйца курицу не учат.

Что касается остальных анонимных жалоб, то Па-нарский видит их впервые, а если бы они и поступили, то на основании законоположения не были бы рассмотрены, так как приравниваются к навету, лжи закулисной, и поэтому находятся вне закона.

Генерал-майор Худинский язвительно улыбнулся:

– А вы, любезный Яков Алексеевич, ловко умеете уходить от ответственности!

– А что, разве я не прав?—уже смело спросил Па-нарский, чувствуя, что гроза начинает уходить в сторону.

_ Ну, где же «прав»?.. Ежели судить не по закону, а по совести, то вся ваша защита г—карточный домик. Возьмем анонимки. Почему люди не подписываются под жалобой?.. Боятся расправы! А ведь в каждой анонимке есть крупицы правды. Скажите, положа руку на сердце, покупают ваши чиновники товар у купцов за полцены?

– Конечно, покупают. Но не только у нас, но и у вас, в Ставрополе.

– Воровство в городе процветает? Так ведь? Командующий приказал пресечь сии преступления,– открыл карты областной прокурор.

– Это уже другой разговор,– окончательно оправился Панарский, поняв, что если бы не приказ Еману-еля, то вряд ли Худинский сам приехал в Пятигорск, проделав утомительный путь, а отослал бы жалобы почтой с предписанием разобраться на месте и принять надлежащие меры. На том бы и кончилось. А теперь вот будут тревоги и волнения. И непременно жертвы.

– Что ж, придется привлекать к ответственности Кондратия Афанасьева,– наметил Панарский. первую жертву.

– Непременно! Предать суду за использование власти в корыстных целях,– подтвердил генерал.

– Жалко не Кондратия, а других... Других зацепим и запятнаем, добрых, порядочных чиновников. Они просто поддались на хитрость городского головы,– почесал затылок Панарский, выясняя, как на это дело смотрит областной прокурор.

– Добрые и порядочные не поддаются!—изрек генерал известную и незыблемую истину.—Всякие преступления наказуемы. Слава богу, перед законом все равны.

– И все ж таки позор! Чиновников городских и окружных властей будут судить,– тяжело вздохнул стряпчий, обдумывая, как повернуть дело Афанасьева, чтобы овцы были целы и волки сыты, закон соблюден и побочных жертв и громкой огласки не было. «Следствие-то не станет вести сам генерал, а поручит мне. Судить будет наш окружной суд, а там люди свои – ворон ворону глаз не выклюет...»

– И Вишневского отстранят от должности городничего?– забросил вторую удочку стряпчий.

– Непременно!

– Сие будет удар господину Якубовичу. А он поставлен самим графом Паскевичем и утвержден государем,– закинул стряпчий третью удочку, опасаясь, как бы этот удар не задел рикошетом и его, и Худинского, и, быть может, даже самого Емануеля.

– Боюсь, что придется и здесь наказать виновных. Командующему стало известно безалаберное растранжиривание денег на закупку строительных материалов. И каких денег!.. За одно это по головке не гладят, милостивый государь...

Пока Панарский вел следствие по некрасивому делу Кондратия Афанасьева, пока областной прокурор лично давал ход жалобе генерал-майора Фролова, допрашивая Вишневского и вникая в деятельность частной управы и Строительной комиссии, Пятигорск потрясло новое неприятное известие: шайка абреков напала на селение Незлобное, подожгла его, разграбила, зарезала священника, захватила в плен молодых женщин, в том числе двух поповских дочерей, угнала скот. На бульваре, на базаре, в лавках, купальнях и у источников только об этом и говорили.

– Сколько лет было тихо, мирно и вдруг!..

– А Незлобное-то где? Рядом с Георгиевском, в тылу. Вон куда проникли разбойники!

– И нам теперь, живя на Водах, на самой кордонной линии, несдобровать! Нападут ночью и всех перережут!..

Многие больные стали поспешно уезжать домой, местные жители вооружаться, покупая на базаре пистолеты и кинжалы, ладить запоры на воротах, превращая усадьбы в крепости.

Якубович метал громы и молнии. С пеной у рта доказывал Худинскому, что Энгельгардт настолько развалил кордонную службу, что поставил под угрозу разбойничьих нападений все населенные пункты на Под-кумке, что по-настоящему охраняется только Пятигорск войсками, подчиненными ему, коменданту. Василий Васильевич пытался отвлечь прокурора от следствия по неприятному делу растранжиривания казенных денег и отвести от себя удар.

Худинский, прежде чем донести о случившемся в Ставрополь, направил нарочного в Кисловодск к Энгельгардту, которого просил приехать в Пятигорск для выяснения причин нападения абреков. Но нарочный вернулся ни с чем: Энгельгардта в Кисловодске нет.

– А Устинов, его правая рука, что говорит?—спросил Якубович у курьера.

– И господина Устинова тоже нет.

– Вот видите, ваше превосходительство, обоих нет. Уехали на охоту, а там в картишки играют и винцо попивают!– подливал масла в огонь Василий Васильевич.

А Энгельгардт и Устинов не охотились. Получив известие о набеге на Незлобное, они срочно выехали на восточную оконечность кордонной линии, проехали по всем казачьим заставам, придирчиво проверяя службу нарядов, ища дыру, через которую проскочила шайка абреков. Генерал повелел дежурным на постах прочесать свежеубранные поля, луга, лесные полосы, прис-тально'отыскивая следы копыт на влажной от недавнего дождя земле.

Широкую свежую полосу следов от табуна обнаружили только на участке между станицами Марьинской и Павловской. Там и перестрелка была в прошлый день на рассвете, когда шайка абреков, появившаяся неожиданно с тыла, угоняла за кордон табун коней и десять пленниц. Разбойники бросили насмерть перепуганных женщин, а косяк лошадей все-таки угнали к себе.

Энгельгардт, осматривая полосу, сказал:

– Да, именно здесь они ушли. А вот как они к нам попали?.. Не по воздуху же, не на крыльях перелетели через кордон и оказались вон где —в селении Незлобном... Ищите, ищите след, ведущий в нашу сторону,– приказал он.

Однако поиски не увенчались успехом. Все перешарили, следов не нашли.

– Загадка!—нахмурил брови Энгельгардт и обратился к Устинову:

– Николаша, у тебя нюх как у борзой. Поезжай,

братец, в Незлобную, порасспроси жителей. Быть может, абреки где-то между Невинкой и Кумой, не на нашей линии, прорвались через кордон?.. Поезжай, друг сердечный, а я тебя буду ждать в Пятигорске...

В Пятигорске Владимир Сергеевич наткнулся на генерала Худинского, который сразу же взял его в оборот, высказывая то, что услышал от Якубовича.

– Андрей Семенович, не горячитесь, дорогой, и не пойте с чужого голоса,– сказал Энгельгардт областному прокурору, с которым он был на короткой ноге.– Пойдемте лучше пообедаем, а то у меня с утра не было во рту маковой росинки...

На второй день в Пятигорск приехал Устинов и нашел Энгельгардта в кабинете Якубовича: генерал Ху-динский «мирил» двух комендантов, призывая не ссориться, а сесть за стол и наметить меры по усилению охранной службы.

Увидев Устинова, Энгельгардт живо спросил:

– Ну, что, Николаша?

– Набег лежит на совести предводителя нашего дворянства подполковника Толмачева.

У сидящих вытянулись лица: как? почему? Первым оправился от неожиданного известия прокурор:

– Я не понимаю вас, господин плац-майор... Какое отношение имеет к набегу предводитель дворянства?– спросил он.

– Имеет, ваше превосходительство. По его вине совершено злодеяние,– смело ответил Устинов и рассказал о том, что ему удалось узнать у жителей Незлобной и в других станицах.

– Надвигалась страда, урожай богатый, а рабочих рук у помещиков маловато. Вот и приехали они в Пятигорск к своему предводителю: у тебя-де, Василий Петрович, в ауле Коши живет мирный кабардинский уздень Исак Кошев, а у него брат, Аджигельды, он родичей жены в горах имеет. Аджигельды в прошлые годы не раз ездил за кордон и приводил для тебя холопов, они старательно трудились в твоем имении, и платил ты им недорого. Постарайся ныне и для нас, закупи на страду горцев. Иначе затянем уборку, хлеба осыпятся, убыток сплошной – выручки от продажи зерна не будет...