Текст книги "Воздушная тревога"

Автор книги: Иннес Хеммонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Теперь мы шли крадучись. Оставив в стороне тропу, мы пересекли то, что, судя по всему, некогда называлось цветником: среди душившей все вокруг поросли вереска и утесника изредка попадались рододендроны и даже розы. Мы обогнули дом сбоку и вышли туда, где прежде была посыпанная щебнем терраса. То крыло здания, где возвышалась остроконечная крыша, казалось темным и нежилым, черепица поросла зеленым мхом и кое-где отвалилась, деревянные балки и оконные рамы наполовину сгнили. Во влажном воздухе стояла кладбищенская тишь. Мы вороватым шагом обогнули угол и вышли к фасаду.

Дом был длинный и, судя по всему, некогда принадлежал зажиточному семейству. В беспорядочном нагромождении наступающего вереска еще виднелась проторенная подъездная аллея. Я бросил взгляд вдоль стены пришедшего в упадок строения. Ни малейшего проблеска света в окнах. Ночную тишину не нарушал ни единый звук. Дом буквально задыхался под шубой из плюща, который зелеными волнами выплескивался даже на крышу, поскольку ему ничто не мешало.

При виде этого дома у меня упало сердце. Я просто не мог заставить себя поверить в то, что Вейл устроил свое логово именно здесь. Казалось более вероятным, что он встречается с другими агентами в Лондоне. Здесь, в этой богом забытой дыре, любого пришлого сразу же заметят и обсудят местные жители, если, конечно, они еще есть в округе. Во всяком случае, такой большой дом и сам по себе наверняка должен был стать предметом сплетен.

Я подошел к парадной двери, которую, вне всякого сомнения, уже меняли. Она была сколочена из дешевых сосновых досок и снабжена медной ручкой. Коричневая краска трескалась и шелушилась. Я приналег на дверь, пытаясь открыть, и, к моему удивлению она поддалась, отворившись с легким скрипом. Войдя, мы прикрыли ее за собой.

В темном доме стояла мертвая тишина. А впрочем, не совсем уж и мертвая – доносилось едва уловимое тиканье часов. Значит, дом был обитаем. Я включил фонарик. Мы стояли в просторном холле с низким потолком, прямо перед нами была узкая лестница, покрытая истертой дорожкой. В холле тут и там валялись потрепанные половики. Здесь стояли изящный старинный обеденный стол и стулья с прямыми спинками. Остальная мебель была в викторианском стиле. Дом казался грязным и запущенным, открытый камин завален осыпавшейся штукатуркой, а потолок, разделенный тяжелыми дубовыми балками на полосы, почернел и кое-где осыпался так сильно, что была видна дранка.

Я открыл дверь по левую руку и повел вокруг фонариком. Большая комната, заставленная самой безобразной и неудобной викторианской мебелью, какая только может существовать. Стены сплошь заклеены фотографиями и испещрены какими-то надписями, все завалено старым хламом. Застекленная дверь выходила на террасу, по которой мы только что подошли к дому. Тяжелые плюшевые шторы были раздвинуты, светомаскировка не соблюдалась, не хватало нескольких стекол. Воздух был влажен и удушлив. Наверняка в комнате никто не жил.

– Похоже на ярмарочный балаган «Снеси счастливый домик», – зашептал Мики. – Я, бывало, двумя крикетными мячами разбивал целую кучу фарфора.

Я закрыл дверь. Пройдя через переднюю, мы подошли к другой двери в дальнем конце. Эта вела в меньшую по размеру и гораздо более уютную комнату. В ее дальнем углу мерно тикали изящные часы эпохи наших дедов; медный маятник, поблескивая, раскачивался за стеклянным окошком в корпусе. Была четверть первого. На каминной решетке валялись головешки: совсем недавно здесь горел огонь.

Вернувшись в прихожую, я попробовал открыть последнюю, третью дверь. Она была по левую сторону от очага и вела в холодный коридорчик с кирпичным полом. Я двинулся по нему с чувством какой-то отчаянной тоски. Либо я придал слишком большое значение совпадениям в бреде раненого рабочего и сонной болтовне Элейн Стюарт, либо просто попал не на ту ферму Коулд-Харбор, на какую надо. Я чувствовал смятение, меня бросало в жар. Если я дал маху и завтра утром действительно случится беда, это будет попросту ужасно. Мысленно бросив взгляд назад, я убедился, что все мои попытки сладить с Вейлом были жалкими потугами, основанными лишь на слепой вере в случай и совершенно непродуманными.

Я остановился перед дверью. Шедший за мной по пятам Мики налетел на меня и, наверное, вытянул руку, пытаясь сохранить равновесие: уголком глаза я заметил какой-то падающий белый предмет, и тишину дома разорвал оглушительный дребезг. Я посветил фонариком вниз. На красном кирпичном полу валялись осколки белого с синими цветами блюда для овощей. Мы застыли и прислушались. Ни звука, лишь в маленькой комнате мягко тикали часы. Звон этот прозвучал в тишине, будто гром. Если в доме были люди, он наверняка их разбудил.

Я открыл дверь и прошел в типичную деревенскую кухню, большую и беспорядочную, с буфетной и судомойней, бойлером и туалетом. Грязной посуды не было. Мы забрели в судомойню, дальше за ней когда-то была маслодельня. Большая часть побелки осыпалась со стен, в углу стояла старая маслобойка. Не знаю, почему я так заинтересовался домом и понятия не имею, что я, собственно искал. Скорее всего, рыскал просто так, заранее зная, что не найду ничего. Мебель и запустение прекрасно гармонировали друг с другом. Тоже мне, шпионское логово! Я почувствовал страх. Зря я ушел с аэродрома. Подставился под обвинение в дезертирстве, а ничего не добился. В этот миг я напрочь забыл о том, как трясся за свою шкуру там, на аэродроме.

Только мы вернулись на кухню, как за открытой дверью в коридорчике забрезжил свет. Я быстро выключил фонарь. Свет становился все ярче и ярче, мы услышали, как по кирпичному полу коридора шаркают подошвы. Стоявший рядом Мики шумно глотнул воздуху. Я замер, завороженный светом, в котором резко обозначились очертания дверного косяка, а лоскутки шелушащейся штукатурки отбросили черные тени. Я даже не пытался спрятаться.

Внезапно появилась оплывшая свеча. Державшая ее костлявая рука слегка дрожала. А потом перед нами возникло привидение, сошедшее, казалось, прямо со страниц Диккенса. Это был интеллигентного вида старик в ночной сорочке и накинутом поверх нее выцветшем халате. Голову его венчал красный шерстяной ночной колпак, в руке старик держал кочергу.

Первым моим желанием было рассмеяться. Честное слово, столь невероятного по своей нелепости зрелища я никак не ожидал. Однако, несмотря на костюм, старик держался с достоинством. Увидев нас, он остановился и нацелил на нас очки в стальной оправе.

– Солдаты, да? – проговорил он.

Я кивнул, внезапно почувствовав себя набитым дураком, гораздо большим, чем тогда, когда Вейл застукал меня в своей комнате.

– И-извините… – промямлил я. – Мы думали, в доме никто не живет. Добирались на попутках в казарму, да вот сбились с пути. Хотели напрямик выбраться к Истборнской дороге… Думали, может, найдем тут приют до утра. Передняя дверь была отворена… – неуверенно закончил я.

– Эх, ты! – с досадой воскликнул старик, теребя обвисшие седые усы. – Опять, выходит, забыл запереть? Теряю память. Да и дом надо бы чуток подлатать… Так вы, говорите, хотели переночевать?

Я не нашелся, что сказать, и только кивнул.

– Так-так… ну, это, наверное, можно устроить, только, боюсь, без особых удобств. Я нынче стал немножко затворником. Во всяком случае, соседи так считают. Дайте-ка сообразить… В комнате рядом с моей есть двуспальная кровать, да и одеяла для вас, надо думать, найдутся какие-нибудь. Надеюсь, вы парни спокойные? – Он пытливо оглядел нас. – А то я что-то стал слишком чутко спать. Старею, знаете ли…

– Право, сэр, – проговорил я. – Вы очень добры, но мы не смеем утруждать вас…

Он перестал моргать и посмотрел мне прямо в глаза. У него были синие зрачки.

– Вы же сказали, что ищете ночлег, разве не так?

– Так, сэр, но мы…

– Ну вот что, друг мой, – перебил он меня, – будет вам молоть чепуху. Это самая малая услуга, какую только можно оказать двум учтивым юношам. Кухню-то вы, я смотрю, сразу отыскали. Наверное, не прочь перекусить, а?

Он хихикнул и прошаркал в кладовку. Положение было – нарочно не придумаешь.

– Остаемся? – спросил я, бросив взгляд на Мики.

– Разумеется, – шепотом ответил он.

Значит, так тому и быть. У меня все равно не хватило бы духу повернуться и уйти от этого милого старикана, да и смысла не было: какая разница, где ночевать, здесь или в любом другом месте? Даже если утром действительно стрясется беда, сейчас я уже бессилен предотвратить ее. Я попал не на ту ферму Коулд-Харбор, только и всего. А может, нужной мне фермы с таким названием и вовсе не существует. Господи, какой же я дурак!

Старик суетился вокруг нас, как мать родная. Подал нам холодный окорок (бог знает, где он достал такой большой кусок), хлеб, масло и молоко, чтобы запить еду. Только почувствовав запах окорока, я понял, что страшно проголодался, и с аппетитом поел. Говорил старик все больше об англо-бурской войне. А потом он отвел нас наверх, в комнату под остроконечной крышей, снабдил одеялами и зажег для нас свечу.

– Доброй ночи, – сказал он и кивнул, отчего помпончик на его красном ночном колпаке забавно прыгнул в нашу сторону. – Надеюсь, сон у вас крепкий.

Старик закрыл дверь, и мгновение спустя ключ в замке повернулся. Признаться, это меня слегка обескуражило. Первым делом я взглянул на окно. Когда-то комната, видимо, служила детской, потому что оно было забрано тонкими стальными прутьями. Инстинкт чуть было не заставил меня забарабанить в дверь и потребовать, чтобы нас открыли. Но, посмотрев сначала на Мики, а потом на свое отражение в испещренном черными крапинками зеркале над камином, я понял, что вряд ли я вправе требовать подобающего отношения. Вид у нас с Мики был довольно сомнительный: под глазами от бессонницы черные круги, грязная одежда изодрана…

Мики, наевшийся по обыкновению до отвала, плюхнулся на кровать в чем был.

– А старикан ничего, правда? – спросил он, потом удовлетворенно хрюкнул и закрыл глаза, поленившись даже укрыться одеялом. Еда и сон – единственное, что скрашивало его армейские будни. Мне оставалось только последовать его примеру. Сняв форменку и ботинки, я лег с ним рядом и натянул на себя одеяло.

Но уснуть оказалось не так-то просто. Я тревожился из-за грядущих опасностей и оттого, что понятия не имел, как будет истолкована моя самовольная отлучка. Поверит Огилви моим объяснениям, когда я снова явлюсь на службу, или же я окажусь под арестом по обвинению в дезертирстве?

Наверное, я все-таки задремал, однако момент пробуждения стерся из моей памяти. Просто я вдруг понял, что пребываю в полном сознании и чувствую себя так, будто не спал вовсе. Потом до меня дошло, что тревога не рассеивается даже тогда, когда разум свободен от мыслей об опасности. Какое-то мгновение я никак не мог понять причины беспокойства, затем услыхал едва уловимый шум. Казалось, где-то на низшей передаче движется автомобиль. Я перевернулся на другой бок, намереваясь заснуть опять, но вдруг вспомнил, что шоссе слишком далеко – слишком далеко, чтобы звук этот мог долететь сюда. Его мог донести ветер, но ночь была тихая… Да и с чего бы вдруг водителю ехать по шоссе на первой скорости?

Шум нарастал. Внезапно я понял, что это не легковой автомобиль: звук был куда громче, и источник находился не на шоссе, а гораздо ближе. Вскочив с кровати, я подошел к окну. Луна стояла довольно высоко, и даже легкий туман, по-прежнему висевший в воздухе, не помешал мне разглядеть какое-то движение позади зарослей утесника ярдах в пятистах от меня. На открытое место выполз грузовик, следом за ним, почти впритык, второй, потом показался и третий. Я смотрел, как они исчезают из виду, растворяясь в тумане. Шум моторов мало-помалу затих, но я продолжал ждать, и наконец мое терпение было вознаграждено – я увидел на шоссе мигающее светлое пятно, а следом за ним еще два огонька. Они двигались в южном направлении.

Я взглянул на часы: было самое начало второго. До рассвета еще три часа. Я не знал, что делать. Это могли быть и армейские грузовики. Вдруг я вспомнил, как раненый рабочий бормотал, что в Коулд-Харбор он поедет на грузовом автомобиле. То, что я искал, могло быть и не на самой ферме, а где-нибудь поблизости. Возможно, ферма сама по себе совершенно безобидна, но неподалеку от нее расположен, к примеру, тайный склад оружия, который удобства ради тоже именуют Коулд-Харбор.

Я никак не мог решить, что же предпринять. Я окончательно разуверился в своей способности мыслить логически и боялся наворочать еще больших глупостей, чем те, которые, похоже, уже совершил. Пока я стоял у окна, раздумывая, как быть, до моего слуха вновь донесся отдаленный рев моторов, надрывавшихся на низкой передаче. Я вперил взор в кустарник, из-за которого выползли на этот раз четыре грузовика. Я следил за фарами, пока машины не выехали на шоссе. Они тоже свернули к югу. Почувствовав внезапную решимость, я круто повернулся.

– Мики! – приглушенным голосом позвал я и потряс его за плечо. – Мики, проснись!

– А-а? – Мики повернулся, уставился на меня и сонно заморгал. – Что такое?

– Надо мотать отсюда, – сказал я.

– Не понимаю, чего ради. Разве тут плохо?

– Неплохо, только тут творится неладное.

– Скажи, когда смеяться, – промямлил он, – и я посмеюсь.

– Не будь ослом! – яростно встряхнув его, рявкнул я.

– Ладно, ладно, – недовольно проворчал он, слезая с кровати. – Что случилось?

Рассказав ему об увиденном, я добавил:

– Надо попробовать дознаться, откуда едут эти грузовики и что они везут. А времени у нас мало.

Я уже надел форменку и теперь обувался.

– А может, это бедную пехоту на ночные маневры повезли? – бестолково произнес Мики. – Он никак не мог проснуться.

Я подошел к окну. Высота была футов двадцать, внизу твердый грунт, но плющ казался довольно прочным. Единственная трудность – решетка. Прутья были гораздо толще, чем обычно в детской. Более того, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они не привинчены к оконной раме, а замурованы в глубокие гнезда. Складным ножом я соскреб краску и внимательно изучил цемент. Он был не совсем свежий, но наверняка гораздо моложе рамы.

И в этот миг шоры упали с моих глаз. Окно забрано решеткой вовсе не потому, что комната когда-то служила детской. И не потому заперли дверь, что мы здорово смахивали на отпетых субчиков. Просто наш старик – вовсе не тот, за кого себя выдает.

Я изо всех сил рванул прутья, но они даже не дрогнули.

– Не рыпайся, браток, все равно не выдернешь, – рассудил наблюдавший за мной Мики, – Попробуй лучше дверь.

– Она заперта, – сообщил я.

– А что, разве нельзя отпереть?

– Можно, – ответил я, дивясь его тупости, – только вот ведь беда какая: ключ-то с другой стороны.

– Дай-ка мне ножик. Свой я однажды вечером посеял в подпитии.

Я отцепил нож от шнурка. Мики открыл шильце и сунул его в замочную скважину. Спустя пару минут из-за двери донесся стук упавшего ключа.

– Плевое дело, когда есть подходящий инструмент, – пробормотал Мики, осторожно ковыряясь шилом в замке. – Эта штуковина слишком толстая.

Помочь я ничем не мог. Я просто стоял рядом и ждал в лихорадочном волнении, боясь, что Мики не справится. Но вот наконец раздался щелчок, и он выпрямился.

– Господи, прости мою душу грешную. Не разучился, оказывается… Может, еще пригодится, когда демобилизуюсь, – сказал он, подмигнув мне.

– Грандиозно! – похвалил я. – Давай трогаться.

Я тихонько повернул ручку и открыл дверь. В коридоре после залитой лунным светом комнаты было темным-темно. Просунув в дверь голову, я осмотрелся. Похоже, никого. Я включил фонарик. Да, коридор был пуст. Когда я ступил в него, снизу от лестницы донесся какой-то шорох, и я замер на месте с поднятой ногой. В доме стояла могильная тишина, ничто не двигалось, только едва слышно тикали старинные напольные часы. Вполне вероятно, это пробежала мышь или даже крыса. Похоже, дом кишел теми и другими. Я вновь двинулся вперед. Мики прикрыл дверь, и мы, по-прежнему в полной тишине, дошли до лестницы.

Однако, когда мы стали спускаться по ступеням, тишина эта показалась мне гнетущей. Меня охватило мерзкое паническое стремление бежать из этого дома вон, пока эти молчаливые стены не сомкнулись вокруг нас навсегда. Дом был из тех, что имеют свою собственную атмосферу. Войдя в него, я поначалу как-то не заметил этого, потому что был охвачен азартом приключения. Теперь же, когда я знал, что дом враждебен, его атмосфера пугала меня. Здесь царил дух какой-то затаенной злобы, дух, из-за которого благообразный викторианский облик дома казался не более чем коварной личиной.

Но мы сумели добраться до входной двери, ни разу не нарушив тишины. Я отодвинул засовы и снял цепочку. К нашему удивлению, замок был хорошо смазан, и ключ повернулся почти беззвучно. Я открыл дверь, и в прихожую хлынул лунный свет; он саваном окутал трапезный стол и огромный камин, придав им призрачную бледность. Когда Мики закрыл за нами дверь, я испытал страшное облегчение.

Мы двинулись влево вдоль стены дома и вышли на открытое место в тени амбара. Очутившись в зарослях вереска, я перешел на трусцу. Кустарник, за которым проезжали грузовики, был едва виден, но мы добежали до него в считанные минуты, а еще через сотню ярдов наткнулись на поросшую вереском колею. Земля была твердая, но в тех местах, где колеса примяли вереск и траву, можно было разглядеть следы колес. Похоже, это была дорога, отходившая от проселка, ведущего на ферму.

Мы направились по ней в ту сторону, откуда приехали грузовики, но далеко уйти не успели. Пришлось проворно спрятаться, чтобы пропустить еще три машины, которые урча проехали мимо нас.

– Ну и что? – спросил Мики, когда мы выбрались из вереска обратно на дорогу. – Это же грузовики ВВС.

– Это еще как сказать, – ответил я.

Теперь я был твердо убежден, что раскопал нечто серьезное. Если Вейл хочет провезти на наши аэродромы оружие или взрывчатку, чтобы поддержать воздушный десант, он вынужден будет воспользоваться грузовиками ВВС. И вести их тоже должны люди в мундирах ВВС. Это совершенно очевидно. Если у них есть необходимые пропуска, им позволят проехать на аэродромы. Задавать вопросы и обыскивать грузовики никто не станет.

Незаметно для самого себя я ускорил шаг. Наконец дорога свернула вправо, к большому гравийному карьеру. Здесь мы сошли с колеи и, пригибаясь как можно ниже, взяли еще правее, пока, идя по ровной земле, не оказались в конце концов над этим карьером. Тут мы по-пластунски подобрались к самому обрыву и заглянули вниз.

Подползший ко мне сзади Мики сдавленно ахнул. В карьере, прямо перед нами, стояло больше тридцати тяжелых грузовиков. Я никак не мог понять, откуда они взяли столько машин.

Вокруг кишели люди в форме ВВС. Некоторые носили сержантские лычки, но в большинстве своем это были рядовые из наземной обслуги. Офицеров я не видел. В машины грузили какие-то штуковины, похожие на цилиндры для сжатого воздуха. Они очень напоминали баллоны с водородом, используемые для надувания аэростатов воздушного заграждения. Доставали их из углубления в дальнем конце карьера. По обе стороны от входа в эту пещеру лежали огромные кучи щебня, которым, очевидно, и был завален тайник.

Машины, стоявшие ближе всего к въезду в карьер, судя по всему, были уже загружены. Водители первых трех автомобилей сошлись вместе и болтали, ожидая, очевидно, команды трогаться. У многих рядовых наземной службы, грузивших машины, были ремни с револьверами в кобурах. У въезда, там, где подъем достигал уровня окружавшего карьер вереска, стояли часовые с винтовками, а по краю обрыва ходили патрульные. Это меня встревожило, и я стал поглядывать по сторонам, однако, поблизости от того места, где лежали мы, охраны, похоже, не было.

Тут из-за заднего борта грузовика появилась знакомая фигура. Это был Вейл, я узнал его по быстрой уверенной походке, несмотря на то, что он был в офицерском мундире. Вейл шел вдоль ряда грузовиков, направляясь к водителям первой тройки, следом за ним шагало еще человек двадцать. Я бы многое отдал, лишь бы узнать, о чем говорил с ними Вейл. Беседа продолжалась не больше минуты, потом Вейл взглянул на часы, и мгновение спустя водители забрались в кабины. Моторы взревели. Сопровождавшие Вейла люди полезли в кузова, человек по семь в каждый. Клацнули шестерни в коробке передач первой машины, и она пошла на подъем, следом тронулись еще две. Мгновение спустя они скрылись, шум моторов мало-помалу рассеялся в неподвижном ночном воздухе.

Вейл зашагал вдоль шеренги грузовиков в обратную сторону. Походка его была легкой и бодрой, в ней чувствовалась гордость и самодовольство. Мне это не понравилось. Вейл перешел на ближнюю к нам сторону карьера, и я вытянул шею, чтобы видеть то, что творилось под нами. Там стояло четыре человека. Они молчали, переминаясь с ноги на ногу, и не знали, куда девать руки. Вейл подошел прямо к ним.

– Вопросы будут? – спросил он. Его твердый командирский голос едва достигал моего слуха. – Нет? Отлично! – Он посмотрел на часы, похожие на секундомер, ожидая, когда закончится минута. – Сейчас ровно без четырнадцати минут два. – Четверо мужчин сверили свои часы с часами Вейла. Очевидно, точное соблюдение времени играло важную роль. – Вам все ясно?

Они закивали.

– Проверьте, хорошо ли укрыты дымовые баллоны. Лучше вступайте в препирательство, до пальбы дело не доводите. И смотрите, чтобы посадочная полоса была обозначена как можно четче. Высота – пятьдесят футов, понятно?

Четверо вновь закивали головами.

– Тогда, пожалуй, вам пора отправляться. Удачи!

Они отсалютовали, как это принято у военных летчиков, но что-то выдавало в них неангличан – туловище было слишком напряженно, каблуки чересчур плотно сжаты. Водители двинулись к следующей четверке грузовиков, в кузова полезли люди, опять по семь человек в каждый.

– Ни с места!

Команда раздалась откуда-то сзади. Сердце мое подскочило к самому горлу. Я повернул голову. Над нами стояли три человека, двое патрульных держали нас под дулами винтовок. Третий, в штатском, был вооружен револьвером. Он-то к нам и обращался.

– Встать! – приказал он.

Мы медленно поднялись на ноги.

– Что вы здесь делаете? – спросил штатский.

– Просто смотрим, – ответил я, гадая, как лучше себя повести. – Что тут происходит?

– Не вашего ума дело, – был ответ. – Этот участок – собственность ВВС. Придется задержать вас до установления личности.

– Разве то, что здесь происходит, – тайна? – спросил я.

Штатский не ответил.

– Проверьте, есть ли у них оружие, – велел он одному из часовых. – Руки вверх!

Часовой шагнул вперед и проворно ощупал нас.

– Оружия нет, – доложил он.

– Хорошо. Уведите их да смотрите, чтобы не удрали. Займемся ими потом.

– Да что такое? – спросил Мики. – Мы не сделали ничего плохого, а если тут частная собственность, то почему она не огорожена забором?

– Уведите их, – скомандовал штатский, и часовые зажали нас с боков.

О попытке бежать не могло быть и речи: нас пристрелят, не отпустив и на десяток ярдов. Но и ждать какого-то удобного случая, которого, возможно, никогда не представится, тоже бессмысленно, – счет пошел на минуты. Грузовики отъезжали группа за группой, по четкому расписанию. Теперь я в общих чертах представлял себе план операции: дымовая завеса не даст нашей наземной обороне вступить в бой, парашютисты и транспортные самолеты с войсками сами приземлятся на важнейшие аэродромы… Надо что-то делать, и делать немедленно.

– Я хочу поговорить с мистером Вейлом, – сказал я. От меня не ускользнул быстрый удивленный взгляд штатского. – Это очень важно, – добавил я.

– Не понимаю, о чем вы, – произнес он деревянным голосом. Этот тип был очень осторожен.

– Еще как понимаете, – ответил я.

– Кто такой мистер Вейл?

– Может, хватит препираться? – разозлился я. – На случай, если вы этого не знаете, сообщаю, что фамилия вашего офицера Вейл, и он работает библиотекарем на аэродроме Торби. А теперь будьте любезны немедленно проводить меня к нему, мы не можем позволить себе попусту тратить время.

– Зачем он вам понадобился?

– Это касается только нас двоих, – ответил я.

Штатский заколебался, потом все же уступил.

– Ладно, пошли.

Нас повели по краю карьера – часовые шагали по бокам, а захвативший нас штатский замыкал шествие. В карьер мы вошли по дороге. Когда мы двинулись вдоль шеренги грузовиков, стоявшие вокруг люди замолчали. В их любопытстве сквозило нервное напряжение, что меня ничуть не удивило: они повели опасную игру. Если они попадутся, им грозит смерть, да и при удачном исходе операции возможность гибели отнюдь не исключена.

Когда мы приблизились, Вейл обернулся. Он присматривал за погрузкой оставшихся машин и не выказал удивления, увидев нас, только разозлился.

– За каким чертом вы привели сюда этих людей, Перрет?

– Как вы и ожидали, сэр, из дома они удрали, – ответил наш страж. – Я задержал их вон там, на краю карьера.

– Хорошо, но какого дьявола вы тащите их ко мне? Распоряжения вам известны. Уведите!

– Так точно, сэр, но вот этот человек, – тут он указал на меня, – знал ваше имя и настоял на встрече с вами. Сказал, что это важно.

Вейл повернулся ко мне.

– Ну, в чем дело, Хэнсон? – резко спросил он.

Наше непрошеное появление встревожило его, он сгорал от нетерпения; близился звездный час, ради которого этот человек трудился шесть лет. Вейл всему отвел место, даже мне. Я мог понять его раздражение.

– Думаю, вам будет небезынтересно узнать, что игра окончена, – сказал я. – Командование Торби знает о вашем плане все.

Это прозвучало жидковато, но ничего лучшего я тогда придумать не мог.

Его густые брови приподнялись в знак недоверия. План был разработан слишком тщательно, и Вейл непоколебимо верил в себя. Я почувствовал, что теряю самообладание.

– Вы пытались убрать меня, – продолжал я, – потерпели неудачу. Я рассказал все, что знал, Уинтону. Сначала он мне не поверил, но я показал ему схему, которую вы мне подсунули, и это убедило его принять меры предосторожности.

Едва я упомянул о схеме, как в глазах Вейла отразилось внезапное сомнение. Он заколебался, но тут же захохотал. Смех был естественный и непринужденный.

– Ну куда это годится, Хэнсон? Если Уинтон действительно принял меры, с чего бы это вы стали предостерегать меня? И вообще – зачем вы явились сюда? – Он взглянул на часы. – Извините, одну минуту…

Оставив нас, он зашагал вдоль ряда грузовиков, чтобы напутствовать очередную группу. Едва она уехала, Вейл вернулся. Он улыбался, и его взгляд на мгновение встретившийся с моим, был холоден.

– Ну, Хэнсон, похоже, наши пути расходятся, заявил он. – Я отправляюсь дальше. Надеюсь, что к величайшей победе, победе, в сравнении с которой даже падение Франции покажется мелочью. В каком-то смысле это моя победа, поскольку план принадлежит мне, а без захвата аэродромов истребителей мы не смогли бы осуществить вторжение в Британию.

Он умолк и на мгновение отдалился от нас. Глаза его приобрели отсутствующее выражение, взор устремился к храму победы, уже возведенному фантазией. Внезапно эти глаза оживились, вспыхнули, транс прошел…

– Ну, а вы… вы отправитесь… – Вейл развел руками, и жест получился каким-то странно чужим, не свойственным англичанину. – Мне очень жаль. Я восхищен вашим умом и самообладанием. Вы разглядели то, чего не увидел никто другой. Вы пытались втолковать им, что к чему, но вас не пожелали слушать. Жаль, что вы ^не уснули мирным сном там, на ферме, удовлетворившись сознанием собственного заблуждения. Я был уверен, что Райэну удастся одурачить вас. Он милый старик, и как соответствует обстановке, а? Он рассказывал вам об англо-бурской войне?

Я кивнул.

– Так я и знал. Полагаю, однако, он не упомянул о том, что сражался на стороне буров, а не англичан? Позвонив мне, он сказал, что ваши подозрения касательно его дома улеглись. Что же их воскресило? Грузовики?

Я снова кивнул.

– Да, я этого опасался. Потому-то и отрядил Перрета присматривать за вами, – он снова взглянул на часы. – Впрочем, ваши действия даже придали игре некоторую пикантность. Я рад, что был знаком с вами. Прощайте.

Он поклонился с серьезным и непринужденным видом, потом повернулся к человеку, которого именовал Перретом.

– Посадите этих двоих в их грузовик и отвезите назад, мимо Роубака на холм в Форест-Роу. На первом повороте есть довольно крутой обрыв, опрокиньте с него грузовик и подожгите. Вам ясно?

– Ясно, сэр, – многозначительно проговорил Перрет.

Вейл отвернулся. Вопрос был улажен. Момент даже нельзя было назвать напряженным, способным поразить воображение. В словах Вейла не отразилось никаких чувств, ни малейшего волнения. Приказ он отдал спокойно и деловито, будто речь шла о привычном будничном деле, а не о зверском убийстве. Больше всего поражало то, что в облике Вейла не было ровным счетом ничего зловещего, а в манере говорить – ни малейшего оттенка враждебности. Я не мог ненавидеть его, оказалось, мне даже трудно возлагать на него какую-то вину, мы с Мики были лишь пешками, угрожавшими его ферзю; песчинками, способными повредить мягкий, отлаженный механизм его плана. Наша смерть была необходима, и он отдал соответствующую команду в интересах своей страны, не проявив абсолютно никакого интереса к тому, как мы прореагируем на вынесенный им смертный приговор. Наш жалкий вид не вызывал у него и тени злорадства, и оттого убийство показалось мне чуть ли не нормальным явлением. На грядке с кабачками завелись два слизня, и он их раздавил, только и всего.

Сперва меня поразила лишь безучастность, с которой совершалось это убийство, но потом, когда мы, зажатые с боков часовыми, спотыкаясь, потащились к вереску, пришел страх. Перрет повел нас прямиком к нашему грузовику. Сразу было видно, что он прекрасно знал, где стоит машина.

Поначалу я едва ли понимал, что эти простые слова, произнесенные Вейлом так буднично, означают, что через несколько минут мы умрем. Но когда нас скрутили веревками и бросили, будто мешки, в кузов грузовика, прикрыв брезентом, до меня дошло все значение приказа: «Подожгите грузовик». Может, когда он загорится, мы еще будем живы? Интересно, мгновенно ли наступает смерть от огня? Я задрожал. Что это такое – умирать? Я никогда особенно не задумывался о смерти, считая ее чем-то невероятным. Эх, если б только я спокойно уснул, как Мики, и не слышал этого рева ползущих по вереску грузовиков! А впрочем, если план Вейла осуществится, через какой-нибудь час наш орудийный расчет, скорее всего, тоже погибнет…

Я перевернулся в темноте.

– Мики! – я говорил тихо, зная, что один из часовых залез к нам в кузов. – Мики!

– Ну что? – его голос звучал хрипло и с натугой.