Текст книги "Воздушная тревога"

Автор книги: Иннес Хеммонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Я попытался позабыть о нем, и на какое-то время, пока наблюдал за воздушной схваткой к юго-востоку от нас, мне это удалось.

Затем вдруг я снова увидел его – он стоял у капонира, между нами и лагерем, у того самого капонира, с которого меня чуть не убили. Не знаю, почему, но у меня душа ушла в пятки, когда я его там увидел.

Я с опаской огляделся, пытаясь прикинуть, с какой точки сподручнее всего было бы пустить в наш окоп пулю. Ждать удара свинцового комочка, который может последовать каждую секунду и в любом месте, не ахти как сладко. Несмотря на жару, меня знобило, а ладони были потными от страха.

Воздушной тревоге, казалось, не будет конца. Мы следили за нашими истребителями, заходившими один за другим на посадку, и жадно смотрели в бинокль, сорваны ли брезентовые заслонки пулеметных портов – верный знак того, что самолеты побывали в драке.

На пару минут забежал поболтать знакомец Лэнгдона, офицер-летчик. Он участвовал в воздушном бою над Мейдстоном и сбил два «мессершмитта-109». Офицер рассказал, что видел, как Найтингейл выпрыгнул с парашютом из горящей машины, предварительно бросив ее в пике на таран немецкого истребителя. Больше всего меня расстроило известие о том, что мишенью налета на сей раз стал аэродром Крейтон и что утром нападению подверглись еще две базы. Все это прекрасно укладывалось в мои представления о плане немцев.

Именно тогда я впервые подумал о необходимости выбраться из Торби.

Интересно, так ли уж много в мире людей, испытавших в своей жизни настоящий страх? Чувство жуткое. Я замерзал и в то же время обливался потом, ощущал противную слабость в коленях и не смел посмотреть в лицо ребятам, чтобы они не увидели того, что отражается в моих глазах. Я утратил всякую веру в собственные силы; ощущение, что мы сидим в Торби, будто в клетке, обострилось как никогда. Мне была видна загородка из колючей проволоки посредине холма между нашим бараком и рощицей в низине; она, казалось, отмечает, будто ниточкой, границу между смертью и жизнью. И я знал, что не буду в безопасности, пока не окажусь по другую ее сторону. Ведь на мою шкуру покушались уже дважды, и жив я только по воле случая. В следующий, третий раз, может не повезти. Из Торби надо бежать. Непременно. Бежать, бежать, бежать, – это слово барабанной дробью билось в моем перепуганном мозгу до тех пор, пока я не почувствовал, как в ушах пульсирует кровь…

– Эй, проснись-ка!

Я вздрогнул и разом очнулся от оцепенения. Блах протягивал мне сигарету. Я взял ее и сказал:

– Прости…

Блах вытащил зажигалку, которую ему подарили ко дню рожденья в начале недели. Зажигалка была тяжелая, серебряная и у Блаха еще не улеглось чувство гордости от обладания ею. Он щелкнул крышкой, сверкнула искорка, но огонь не загорелся. Сколько Блах ни бился, фитиль упорно не желал загораться, а все подразделение с интересом наблюдало за этим поединком. Наконец, измучившись, Блах воскликнул:

– Вот же свинья! – и убрал эту штуковину в карман.

Пустяк, казалось бы, но он благотворно подействовал на мое настроение. Я от души рассмеялся – как он это сказал! А уж после этого Торби уже не казался столь неприdетливым. Оглядевшись вокруг, я увидел мирно гревшийся на солнышке аэродром, а не тюрьму с решеткой из колючей проволоки.

Оnбой дали незадолго до пяти. Выпив чаю, я предложил Кэну партию в шахматы – хотелось хоть как-то отвлечься. Не просидели мы и десяти минут, как соперник съел моего ферзя. Я в сердцах смел фигуры и сдал партию, сказав:

– Бесполезно, не могу сосредоточиться, извини.

Мое место занял Четвуд, а я принялся стелить себе постель. Эта потеря ферзя казалась такой символичной… Все виделось мне в черном цвете: Марион так и не появилась; Найтингейл прыгнул с парашютом, и бог знает, когда теперь он сможет достать необходимые мне карты. В довершение ко всему я должен был как-то выбраться из Торби – непременно, пока меня не убили. Я чуть не плакал, когда разворачивал свои одеяла. Как же отсюда выбраться? Главные ворота? Об этом не может быть и речи. Вдоль ограды с внутренней ее стороны днем и ночью ходят патрули. Единственная возможность – прокрасться в темноте сквозь колючую проволоку в надежде, что меня не заметят. Но это – слишком большой риск. Остаться было лишь немногим опаснее. Да и в лесу, в низине, тоже понатыкано немало охраны. Я машинально отметил про себя, что пролезть сквозь проволоку удобнее всего позади нашего барака. Но я не мог уйти, не выяснив, где находится эта ферма Коулд-Харбор и когда немцы намерены осуществить свой план.

– Я должен, должен выбраться. – Я вдруг поймал себя на том, что бормочу эти слова вслух, вновь и вновь повторяя их. От усталости и расстройства глаза мои наполнились слезами, разум отказывался повиноваться, мысли путались в лабиринте смутных страхов, которые наверняка рассеялись бы, будь у меня возможность обдумать все спокойно.

– Хэнсон! Тебя хочет видеть девчонка из ЖВС.

В дверях стоял Фуллер, следивший за воздухом.

– А? – тупо переспросил я. Мозг никак не мог осмыслить то, что совершено четко уловил слух.

– С тобой хочет поговорить девчонка из ЖВС. Она ждет возле окопа.

Я почувствовал, как мое тело вновь наливается силой.

– Иду, – сказал я, бросил одеяло, которое расстилал, и вышел на улицу.

И правда, это была Марион. Подойдя к ней, я не нашел ничего лучшего, как спросить:

– Узнали, когда у нее день рождения?

Я понимал, что пытаюсь скрыть нервозность и оттого говорю так резко.

– Узнала, – ответила Марион. В ее взгляде мелькнула растерянность, или мне только показалось. – Он был бы в воскресенье.

– То есть завтра?

Она кивнула.

Близость опасности привела меня в равновесие. Я молчал, «Завтра», конечно же, следует понимать как «завтра утром». Чтобы вывести из строя аэродром с истребителями, нужен воздушный десант, и его почти наверняка выбросят на рассвете. Времени оставалось совсем мало, меньше двенадцати часов.

– Что с вами? – спросила Марион.

– Так, ничего. Просто если я хочу что-то сделать, надо спешить. А я даже не знаю, что предпринять.

– Я не об этом. Я знала, что вы встревожитесь. Но когда вы вышли ко мне, у вас был очень странный вид.

– Простите, – проговорил я, внезапно почувствовав, что боюсь потерять своего единственного союзника. За стеной слов, которые мы говорили друг другу, незаметно возникала какая-то близость, но связывающая нас паутинка казалась слишком непрочной, слишком тонкой и эфемерной. – Просто я устал и очень встревожен.

– Может, лучше рассказать все, что вы знаете, Уинтону. Или еще кому-нибудь из начальства? – с мольбой в голосе спросила она.

– Разумеется, только что я, собственно, знаю? Ровным счетом ничего. Я уже говорил с Джоном Найтингейлом. Слава богу, он хоть не стал смеяться надо мной! Нет, в этом отношении я сделал все, на что был способен, дальше придется действовать на свой страх и риск.

– Но что вы можете?

– Не знаю. Надо будет сегодня же ночью добраться до этой фермы Коулд-Харбор.

– Да, но каким образом? Увольнительную вам никто не даст, верно?

– Верно. Остается только самоволка. Придется рискнуть.

– Нет! – страх в ее голосе как-то странно взволновал меня. – Нет, вас могут подстрелить!

– А мне не привыкать, – с нервным смешком заявил я. – В меня уже два раза стреляли.

– Барри! – Марион стиснула мне руку. – Вы шутите! Вы ведь шутите, да?

Я рассказал ей о пуле, попавшей в затылок моей каски во время налета накануне, и о пулеметной очереди, которая прошла мимо утром возле капонира.

– Почему вы не доложили офицеру? – спросила Марион.

– Да потому, что не могу ничего доказать! – вспылил я.

– Ладно, если вы решили упрямиться, упрямьтесь себе на здоровье, это ваше личное дело, – ее глаза расширились, на щеках вспыхнул сердитый румянец.

– Ну как вы не понимаете! – воскликнул я. – Ведь все это могло произойти совершенно случайно. Огилви просто решит, что у меня нервное расстройство после вчерашнего налета, и отправит меня в дивизион, на отдых. Я должен нынче же ночью добраться до Коулд-Харбор. Да, кстати, только что вспомнил, – спохватился я, – Джон Найтингейл обещал мне достать топографические карты юго-востока Англии, но теперь не сможет этого сделать: днем был воздушный бой, и ему пришлось прыгать с парашютом. Черт его знает, где он сейчас, а карты нужны до зарезу. Может у вас на посту оповещения найдутся какие-нибудь?

– Разумеется, только их ведь нельзя выносить.

– Зато вы можете их просмотреть. Конечно, на это уйдет время, но…

– И не подумаю, – отрезала она. – Не хватало еще, чтобы я потворствовала этой вашей безумной идее уйти в самоволку!

Все мои тревоги, казалось, разом куда-то исчезли, когда я посмотрел на ее дерзкое испуганное личико.

– Спасибо, Марион… Но вы должны мне помочь, умоляю вас. Здесь мне угрожает ничуть не меньшая опасность. К тому же, если я никуда не пойду, а то, чего я опасаюсь, действительно произойдет, вы себе никогда этого не простите, я знаю.

Она заколебалась.

– Пожалуйста, – попросил я. – Это наш единственный шанс.

– Но почему вы так уверены, что сонная болтовня Элейн и впрямь имеет какое-то значение?

– Вы забываете о бреде раненого рабочего.

– Оба плели что-то про Коулд-Харбор, и это совпадение показалось вам важным? Ладно, тут я еще готова вас понять. Но вот день рождения Элейн почти наверняка не имеет никакого отношения к делу.

– Сегодня немцы атаковали еще три аэродрома, – сказал я, – За последние три-четыре дня практически все базы истребителей на юго-востоке Англии подверглись мощной бомбардировке. И большие, и малые. Я думаю, что день рождения Элейн случайно совпал с датой главного удара. Если, конечно, его вообще нанесут. Ваши доводы ничем не отличаются от тех, которые привело бы начальство, вздумай я к нему сунуться. А я убежден, что стою на верном пути, и вопрос сейчас заключается лишь в одном – будете вы мне помогать или не будете. Ну же, Марион…

Она молчала.

– Ну… – повторил я.

– Конечно, помогу, – просто сказала Марион. Говорила она медленно, словно прикидывая что-то в уме. Потом вдруг разом стала чересчур деловитой, манеры приобрели резкость. – Пойду посмотрю эти карты прямо сейчас. При первой возможности вернусь и расскажу, что и как.

– Скорее всего ферму вы найдете поблизости от центра окружности, по которой расположены базы истребителей, – сказал я, когда она повернулась, чтобы уйти.

– Ясно, – ответила Марион.

Она быстро пошла прочь, а я глядел ей вслед и думал, до чего же все-таки разнообразны проявления человеческой личности. Только что я впервые увидел в Марион прекрасную секретаршу и подумал: «Что за жена для журналиста!» И тут же выругал себя за эту невольную мысль. В самом деле, я вдруг понял, что думаю лишь о том, что может дать мне Марион. А вот что я в силах предложить ей взамен – об этом я как-то не поразмыслил.

– Черт! – вслух выругался я и вернулся в барак, так как заметил, что Фуллер с любопытством меня разглядывает.

Следующие несколько часов были томительно тягучими. Но страха я больше не чувствовал. Ему просто не осталось места в моих мыслях: ведь теперь передо мной стояла конкретная задача. И все же с наступлением вечера я ощутил тяжелое волнение, как перед важным футбольным матчем. Часть времени я убил на то, чтобы вновь продумать способ побега. Проскользнуть сквозь проволоку нетрудно: ее витки стояли на земле стоймя. Разъединив два соседних, можно было с легкостью пролезть между ними. Что меня всерьез тревожило, так это часовые. Я сходил к соседнему блиндажу и перекинулся парой слов с капралом из охраны. Задав несколько настойчивых, но не слишком лобовых вопросов, я выяснил, что на каждые пятьсот ярдов проволоки приходится в среднем по одному часовому. Еще несколько человек несли караул в поросшей лесом долине, но их было мало – по одному на каждой из двух опушек. Им надлежало ежечасно встречаться посреди леса на пролегавшей сквозь чащу тропе. Казалось, часовые не должны были меня волновать, но я боялся их куда больше, чем охранников у изгороди: страх неизвестной опасности всегда сильнее.

Марион появилась только около десяти часов, когда я стоял в карауле. Я вышел из окопа ей навстречу.

– Кажется, все в порядке, – сообщила она. – Нашла две штуки. Первая – на Ромнийской болотистой низине. Не та, наверное?

– Найтингейл говорил мне о ней, – сказал я. – Не та.

– Вторая – в самом центре юго-восточной зоны, не так уж далеко, в сторону от шоссе на Истборн, в Эшдаунском лесу.

– Вот это, пожалуй, вернее. Других нет?

Она отрицательно покачала головой.

– Нет. Я изучила карты Кента и Суссекса буквально по миллиметру. Кажется, ничего не проглядела.

– Простите, – смутился я. – Наверное, это был чертовски тяжкий труд.

– Нет, даже в каком-то смысле интересно – разные местечки, о которых прежде и слыхом не слыхивала, а среди них вдруг бах – и знакомое. Любопытно. Вы ведь знаете Истборнское шоссе, правда? Надо идти через Ист-Гринстед и Форест-Роу до самого Уич-Кросса, где развилка на Льюис. Оттуда по шоссе влево и где-то через полмили увидите по левую руку один-два коттеджа. Минуете их, а еще через полмили вправо пройдет тропинка. Сверните на нее и шагайте по правой стороне вдоль проселка. Попадете прямиком на ферму.

– Замечательно, – сказал я.

– Когда вы отправляетесь?

– Как стемнеет, часов в одиннадцать. Луна сейчас появляется поздно. Наш расчет заступает на пост в час ночи, стало быть, хватятся меня только через два часа.

– Удастся ли вам ускользнуть незаметно?

– Это нетрудно. Разве что очень уж не повезет.

– Тогда желаю удачи, – сказала она и стиснула мою руку. – Я должна возвращаться, а то ваши ребята уже моют нам косточки.

Она уж было повернулась, но остановилась.

– Кстати, незадолго до восьми Вейл уехал куда-то на своей машине и сегодня уже не вернется.

– Откуда вы знаете?

– Сказал один знакомый с поста оповещения. Он учится на штурмана. Этот парень видел, как Вейл садился в машину, и спросил, можно ли зайти попозже поговорить о какой-то премудрости. Обычно Вейл с готовностью помогает людям, но тут он ответил, что нельзя, поскольку сегодня-де его больше не будет.

– Все совпадает, – проговорил я.

Марион кивнула.

– Я тоже так думаю. Если вы не вернетесь до рассвета, я сама пойду к Уинтону.

– С богом, – сказал я.

Она задержалась еще на мгновение, глядя мне в глаза. Может быть, хотела запомнить мое лицо, опасаясь, что мы больше никогда не увидимся? Не знаю. Но в этот миг мы были очень близки. Секунду спустя Марион быстро повернулась на каблучках и ушла.

В окопе меня не преминули осыпать разного рода шуточками, но я, занятый другими мыслями, не обратил на них никакого внимания.

– Вы с Мики – идеальная парочка, – заявил Че-твуд. – У обоих одинаково перепуганный и таинственный вид.

– Не плети чепухи, – яростно огрызнулся Мики.

Злость, прозвучавшая в его голосе, должна была навести меня на кое-какие мысли, но я был слишком погружен в собственные думы и едва заметил ее. Приближался решительный час.

Глава IX
Коулд-Харбор

В десять нас сменили. Обычно весь расчет тут же заваливался на боковую, чтобы поспать как можно дольше, но как раз сегодня Кэну и Четвуду приспичило затеять спор о сцене. Четвуд отстаивал достоинства актеров-любителей, а Кэн, естественно, защищал более утонченную современную школу. Они просидели при свете фонаря «летучая мышь» и проспорили до без четверти одиннадцать, а я тем временем лежал на койке, кипя от злости.

Наконец барак погрузился в тишину. Я выждал до четверти двенадцатого, пока все крепко уснут. Когда барак наполнился тихим ровным сопением, я соскользнул с койки и натянул форменку. Ложась в постель, я снял только ее. Чтобы идти быстрее и без шума, надел парусиновые башмаки. Перед уходом я запихнул под одеяло свой вещмешок и шинель, чтобы караульный, который будет будить сменщика, подумал, что я по-прежнему сплю.

Никто из спящих не шелохнулся, когда я открыл заднюю дверь барака. На улице было темно, только на западе, над горизонтом, еще брезжили последние отсветы уходящего дня, на фоне которых маячил силуэт зенитки. Я без труда разглядел каску часового и ствол пушки. Тихонько приоткрыв дверь барака, я замер и прислушался. Изнутри не доносилось ни единого звука. Спустившись по склону холма поближе к ограде, я присел, чтобы оглядеться и привыкнуть к темноте. Прежде мне лишь однажды доводилось заниматься чем-то подобным, когда я рыскал по Шотландии. Однако я знал точно: в таких делах нельзя спешить, даже если время и поджимает.

Постепенно я начинал видеть все лучше и лучше и вскоре различил витки проволоки, растянутые вдоль склона. Дальше в низине смутно маячили черные деревья. Я выжидал. Надо было узнать, где часовой. Наконец я услышал его. Он медленно вышагивал по внутреннему периметру изгороди, время от времени штык его винтовки клацал в гнезде. Я дождался, пока часовой минует меня, и уже поднимался на ноги, когда за моей спиной что-то щелкнуло. Мне показалось, что открылась задвижка на двери барака, но больше никаких звуков не доносилось. Чуть погодя я встал и быстро двинулся к изгороди.

И в этот миг взвыли сирены. Я выругался и в нерешительности застыл на месте, но тут же ринулся вперед, сообразив, что рев сирен заглушит любой шум, который я мог произвести, пробираясь сквозь проволоку.

Еще мгновение – и вот я уже на протоптанной часовым тропке. Посмотрев вдоль изгороди в обе стороны, я не заметил никаких признаков присутствия охранника. Я прихватил с собой пару кожаных перчаток. Натянув их, я раздвинул витки проволоки и ступил в образовавшуюся брешь, потом точно так же разъединил витки с внешней стороны, поднялся на цыпочки и перекинул на освободившееся место правую ногу. С левой было сложнее, колючки впились в тело, и я почувствовал жгучую боль. Стиснув зубы, я снова махнул ногой. Казалось, дело сделано, но тут один из шипов зацепился за парусиновый башмак. Потеряв равновесие, я упал ничком и ударился головой о твердую как бетон землю. Левую ногу обожгла резкая боль.

Поднявшись, я обнаружил, что проволока позади, и прислушался. В неподвижном ночном воздухе не раздавалось ни звука. Похоже, шума моего падения никто не слышал. Пригнувшись пониже и ныряя за крошечные бугорки на голом склоне, я поспешил в лес. Оглянувшись, я по-прежнему никого не увидел, на верхнем краю склона смутно маячили барак и пушка, чуть правее виднелась черная громада капонира.

Я углубился в лес. Здесь стояла кромешная тьма, дорогу приходилось отыскивать ощупью, натыкаясь руками на деревья и кусты. Каждый ярд пути занимал уйму времени и, хотя моей голубой мечтой было как можно скорее миновать лес, чтобы выйти на дорогу, я не позволял нервам подгонять себя. Переход через этот чертов лес опять заставил меня трястись за свою шкуру. Целых десять дней я жил на оголенном холме аэродрома и знал все до единого звуки этой открытой полоски погубленной земли. За это время я ни разу не слышал, как шелестят от ветра листья деревьев, как скачет белка по тонким веткам, как потрескивают сухие листья или хворостинки – в лесу кипит ночная жизнь. Над каждым новым, наводившим поначалу ужас звуком приходилось задумываться, и лишь поняв, откуда он доносится, я набирался духу двигаться дальше.

Однажды за спиной у меня треснул сучок, преломленный чем-то очень тяжелым. Из-за этого звука я замер и простоял с поднятой ногой чуть ли не целую минуту.

В конце концов я набрел на какую-то тропку. Было тихо, только шелестела вверху листва. Пройдя с десяток футов, я почувствовал себя уверенней и зашагал быстрее. Но за мою беспечность был тут же «вознагражден» кочкой, споткнувшись о которую, я просто каким-то чудом не угодил в глубокую канаву. Миновав ее, я опять наткнулся на колючую проволоку, но теперь это были не стоящие торчком витки, а всего лишь несколько нитей, и я без труда пролез между ними.

Однако на это ушло время, и, когда я перелезал последнюю проволоку, за спиной у меня снова треснул сучок, на этот раз буквально в нескольких ярдах. В тишине этот хруст прозвучал особенно громко. Я оцепенел. Инстинктивно догадавшись, что это необычный лесной звук, я тут же получил этому подтверждение. Послышались чьи-то спотыкающиеся шаги и глухой шлепок; в ров, через который я только что перескочил, свалился какой-то человек. Раздались приглушенные проклятья, потом я услыхал, как человек осторожно поднимается на ноги.

Несколько секунд тишины, и вот уже он лезет через колючую проволоку. Я юркнул за дерево, чувствуя, как колотится сердце. Первым делом я подумал, что за мной отрядили погоню, но тут же сообразил, что патрульный-то наверняка бы знал, где вырыт ров, и уж никак не загремел бы в него. И еще эти проклятья… Если бы он бежал за мной, то не стал бы чертыхаться вслух.

Но кто бы он ни был, я уже слышал его тяжелое дыхание. Вдруг все звуки перекрыл шум проезжавшей по дороге машины. Лес внезапно обрел формы и очертания, когда покрытые маскировочными щитками фары промелькнули в нескольких ярдах от меня. Они осветили лес лишь на мгновенье, но этого хватило, чтобы не только увидеть приближавшегося человека, но и узнать его.

– Боже милостивый, Мики! – воскликнул я. – Какого черта ты тут делаешь?

– Кто это?! – его голос звучал хрипло и испуганно.

Я заколебался. Дорога была совсем рядом, гораздо ближе, чем я ожидал. Выйдя на нее, я мог улизнуть, и Мики никогда бы не узнал, кто я такой.

– Есть здесь кто-нибудь? – снова спросил он.

Поняв, что ему страшно, я сказал:

– Это я, Хэнсон.

– Хэнсон? – прошептал Мики. – Ну и напугал ты меня.

– Что ты тут делаешь, черт побери?

– То же, что и ты, – смываюсь. Только я не думал, что ты настолько перетрусишь.

– Боже мой! Ты хочешь сказать, что дезертируешь?

– Кто это говорит, будто я дезертирую?! Вевсе и не дезертирую, а перехожу в другую часть. Пойду добровольцем к «темно-желтым».

– С чего это вдруг?

– А с того, что я не собираюсь торчать на этом вонючем аэродроме, чтобы джерри тренировались на мне как на мишени. Это не бой, а убийство. Хочу служить там, где можно дубасить фашистов по-человечески, с винтовкой и штыком.

– Но тебя сочтут дезертиром, если поймают.

– Понятное дело. И тебя тоже. Только ведь не для того я бегу, чтобы попасться.

– Все против тебя, Мики, – сказал я. – Почему бы тебе не вернуться, пока есть такая возможность?

– Чтобы меня опять бомбили, а я ничего не мог поделать? Не больно охота. Кстати, твое-то положение чем лучше?

– Хотя бы тем, что я не дезертирую.

– А что ж ты делаешь, интересно знать? Может, на дембель уходишь? Силен мужик! Сам драпает со всех ног, а мне, значит, возвращаться? За кого ты меня держишь? Вот ты пойдешь добровольцем в другую часть?

– Нет, – ответил я.

– Ну а я пойду, понял? Я хочу драться за родину. И не дезертирую я вовсе. Ладно, давай уносить ноги, коль уж напали на хорошую дорогу.

Спорить с ним значило терять драгоценное время, да и услышать нас могли каждую минуту. Я двинулся следом за Мики по пологому склону, через деревянный перелаз к шоссе.

– Там чуть дальше есть гараж, – сказал я. – Достанем машину.

Неожиданно нам повезло. Не успели мы пройти и сотни ярдов, как услышали шум приближающегося автомобиля.

– Стань на обочину, – велел я Мики и, как только из-за поворота показались тусклые фары, вышел на середину дороги, делая знак остановиться. Скрипнув тормозами, машина замерла. Это оказалась не легковушка, как я сперва думал, а грузовик марки «бедфорд».

– Могу я взглянуть на ваше удостоверение? – спросил я, когда водитель высунулся из кабины. Я мельком посмотрел на карточку и осветил лицо шофера фонариком, который прихватил с собой. – Боюсь, вам придется вылезти и подождать, пока мы осмотрим кабину.

– Какого черта? – заворчал водитель. – Что случилось?

Он и не думал двигаться с места.

– А ну! – гаркнул я. – Не дури, парень, я не собираюсь тратить на тебя всю ночь.

– Ладно, ладно, чего ты… Свои же ребята, – пробормотал он, выбираясь наружу. – В чем все-таки дело?

– Ищем «бедфорд», набитый динамитом, – сообщил я.

– Разве не видно, что я порожний?

– Водитель мог успеть спрятать груз, – пояснил я, потом повернулся к Мики и приказал: – Обыщи с той стороны, да побыстрее, парень торопится. Небось, и так припозднился?

– Так точно, сэр, – наверное, по моему голосу и манере обращаться с Мики он принял меня за офицера в полевой форме. – На койку раньше часа уже не попаду, а завтра в восемь утра выезжать.

Я влез на шоферское сиденье и стал для виду шарить по кабине лучом фонаря, на самом деле примечая расположение рычагов и педалей.

– Да, плохо дело, – проговорил я и тут же врубил передачу. Двигатель взревел, и я рывком включил сцепление.

Я слышал, как закричал водитель, но вопль сразу потонул в вое двигателя. Я включал одну передачу за другой. Кажется, не прошло и секунды, как я промчался мимо развилки, ведущей к главным воротам аэродрома.

Минут через десять, даже меньше, я резко свернул налево, к широкому Истборнскому шоссе, и направил машину в сторону Ист-Гринстеда. Нам повезло: порожний «бедфорд» способен развивать неплохую скорость. Всходила луна, становилось светлее, и это позволило мне еще наддать ходу. На прямых отрезках спидометр показыват почти 60 миль в час.

Менее чем через полчаса после «экспроприации» грузовика я миновал Ист-Гринстед и Форест-Роу и поехал по длинному извилистому подъему на холм, за которым начинался Эшдаунский лес. Сразу за Роубаком, возле Уич-Кросса, я свернул на левую ветвь шоссе, а еще через милю подъехал к правому повороту, о котором говорила Марион. Здесь я выключил фары: луна светила достаточно ярко.

– Все, Мики, здесь я тебя оставляю, – сказал я.

– Что ты задумал? – подозрительно спросил он.

– То есть?

– Я что, недостоин твоего общества?

– Не плети чепухи.

– Тогда что у тебя на уме? Ты нашел нору, куда можно забиться, и не хочешь делить ее со мной, да?

Я заколебался. В конце концов, если он узнает правду, это вряд ли что изменит.

– Никакой норы у меня нет, – сказал я. – Вообще никакой. Я не дезертир. Через два-три часа я снова вернусь на аэродром.

– И тогда это кончится «теплицей» и кирпичной стенкой, поверь мне, браток. Зачем смывался, если все равно вернешься?

– Затем, что сегодня ночью мне надо отыскать одну ферму. Я затеял драку с целой шайкой лазутчиков. У них есть план, по которому немцы смогут захватить все базы наших истребителей, и я хочу помешать этому, а действовать приходится в одиночку.

В слабом свете приборного щитка я заметил, что Мики смотрит на меня косым вороватым взглядом.

– Ты меня дурачишь?

– Да нет, – ответил я, покачав головой.

– Точно?

– Вот те крест!

Его маленькие, близко поставленные глазки внезапно вспыхнули.

– Господи, спаси и помилуй! – вскричал Мики. – Какой шанс! Совсем как в той книжке про американских гангстеров, что я недавно читал. А у них есть пистолеты?

– Вполне возможно, – ответил я и не смог подавить улыбку, хотя меня подташнивало от сознания близости решительного часа.

– Господи, спаси и помилуй! – повторил Мики. – Вот такая драка мне по сердцу. Рукопашная – это дело. Хлебом меня не корми, дай только замочить какому-нибудь джерри по морде! Хоть разок – и то счастье великое. Поехали, возьмем их за задницу!

Я бросил на него быстрый взгляд. Невероятно! Трус, испугавшийся бомбежки, сейчас источал тот самый дух, благодаря которому британские «томми» в свое время бесстрашно бросались с винтовкой и штыком на вооруженного автоматами врага. Судя по наружности, Мики мог оказаться полезен, если дело дойдет до потасозки. Маленький, злобный, он, вероятно, не станет брезговать ударами ниже пояса. К тому же я не строил иллюзий насчет моих собственных способностей к кулачному бою. Словом, Мики мог очень помочь мне.

– Ладно, – сказал я и снова включил скорость, – только учти, я могу и ошибаться. Вполне вероятно, никакой шайки нацистов мы там не найдем, а стало быть, и драки не будет.

Быстро перейдя на прямую передачу, я дал малый газ, и мы почти бесшумно покатили по ровной, поросшей вереском пустоши. Дорогой служила здесь колея, кое-как присыпанная щебнем. В тусклом мерцании луны открытая местность впереди и по сторонам от дороги казалась совершенно безжизненной. Деревьев не было, и однообразие вересковой поросли нарушали только искореженные скелеты кустов утесника. После недавнего пожара кусты почернели, цветов на них не было. От такого окружения на душе у меня стало еще тревожнее.

– Господи, вот уж где жуть так жуть, – пробормотал Мики, облекая в слова мои собственные думы.

«Вот Чайлд Роланд подъехал к черной башне», – невольно вспомнилось мне. Стоял легкий, почти прозрачный туман, все вокруг источало хлад запустения. Когда я видел Эшдаунский лес в последний раз, он был залит солнечным сиянием, казался теплым и мирным, вереск пестрел яркими осенними красками. Я ехал тогда на такси в Истборн, чтобы провести выходные с приятелями. Теперь от этого дружелюбия не осталось и следа. Я вдруг подумал о древних бриттах, которые сражались и полегли на этой пустоши, тщась преградить путь лавине победоносных легионов Цезаря. В Англии много пустынных уголков, и самые пустынные из них в большинстве своем еще хранят призрачную память о скорбной доле этого народа…

Проселок разветвился – значит, с пути я не сбился, – и я резко свернул вправо. Пошла грунтовая дорога, между ее ухабистыми колеями росла трава. Где-то в конце этого проселка должна стоять ферма Коулд-Харбор.

Я миновал еще более узкую тропинку, убегавшую вправо, и тут мне навстречу из бледного тумана буквально выскочил какой-то густой кустарник. Я притормозил и свернул с дороги, чувствуя, что пора как-то сориентироваться. Загнав грузовик подальше от проселка за кусты, я выбрался из кабины. Мики – за мной.

– Куда теперь потопаем? – хриплым шепотом спросил он.

– Вот по этой тропке, – ответил я. – Она должна вывести нас к ферме Коулд-Харбор.

– Чтоб мне окаменеть! Ну и название[29]29
  Cold Harbour (англ.) – холодное пристанище.


[Закрыть]!

Мы молча двинулись вперед – две тени, крадущиеся в зыбком лунном свете. Наши парусиновые туфли бесшумно ступали по ссохшейся от жарких лучей солнца тропе. Прошагав с четверть мили, мы вошли в какие-то ворота. Они были распахнуты настежь, полусгнившие сосновые створки косо висели на изъеденных ржавчиной петлях. На воротах вкривь и вкось было намалевано краской название: «Ферма Коулд-Харбор».

Тропа пошла влево, и чуть дальше мы увидели ферму – приземистое, беспорядочно сложенное здание в окружении многочисленных надворных построек и с огромным сараем в дальнем углу усадьбы.

– Прямо дом с привидениями, а? – шепнул Мики.

Это была одна из тех построек, что кажутся разоренными даже с первого взгляда, – неопрятный дом с остроконечной крышей. Деревьев не было, только чахлый кустарник, подступавший из-за хозяйской халатности к самой двери.