Текст книги "За порогом жизни, или Человек живёт и в Мире Ином"

Автор книги: Инна Волошина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

– Помоги мне, бабуля! – это всё, что я мог произнести. И я снова впал в беспамятство.

Когда же очнулся, я лежал на земле на каком-то лугу. Было так светло, что, открыв глаза, я на миг ослеп. Потом зрение вернулось ко мне, но свет был необычным, не раздражающим, хотя и был ярким, но не раздражал, а успокаивал идущим от него теплом и участием. Не знаю, что это было! Мне стало легче. Вся дурнота ушла. Я огляделся: совсем незнакомое место, не знаю, где нахожусь, это шокировало. Я снова сбился с дороги и потерял Учителя.

Страх парализовал моё тело! Но мысли неслись, неслись с поражающей скоростью… Мне захотелось оказаться в том Храме, где мы были с Учителем, и, помолившись там о дарованном спасении, отправиться снова в путь. Только пронеслась эта мысль, как я почувствовал, что темнеет в глазах, но это лишь на миг. И я оказался у дверей Храма. Снова меня окутала живительная сила, и, преклонив колени, я молился, благодаря Бога и прося у Него помощи.

С лёгким сердцем я вышел из Храма и снова пошёл по той же дороге, что чуть ранее с Учителем. Вот здесь он оставил меня одного, сказав: «Будь твёрд!», а вот здесь я встретился с той женщиной. Воспоминание вызвало лёгкую дрожь в теле, и я постарался изгнать из памяти безобразный образ, вызвав образ Тамары. Я шёл, думая о том, какова будет наша встреча, узнаем ли мы друг друга? Ведь если я сменил облик, значит и она тоже. Так я философствовал, и лишь когда резко сменился пейзаж, огляделся…

Предо мной простирались поля пшеницы, только начинающей спеть. Море жёлто-зелёного цвета пьянило свежестью и игрой «волн». Да! Пшеница была словно живая. Это зрелище очаровало меня, и какое-то время я не мог сдвинуться с места. Вглядываясь вдаль, я заметил узкую зелёную полоску, должно быть это и есть тот сад, о котором говорил мне Учитель. Идти было недалеко, но захотелось вот так, сразу оказаться там, увидеть Учителя. Я только подумал и почувствовал, что перемещаюсь с огромной скоростью. В глазах лишь слегка потемнело, но я всё время видел перед собой эту зелёную полоску. Когда же я остановился, то оказался достаточно далеко от сада, и мне пришлось идти, снова идти, но уже с другой стороны сада.

Я быстро прошёл по саду к маленькому домику. Чуть поодаль виднелся колодец. Моё внимание привлёк странный звук – какой-то гул. Я прислушался и пошёл на гул и что же увидел? Это была пасека! Обычная пасека, только домики для пчёл были сколочены из досок, а в нижней части сделано отверстие, куда пчёлы залетали и вылетали. Я раньше видел пасеку, но ульи там были иные. Это были дупла деревьев, спиленные и закреплённые в земле, а в дуплах жили пчёлы. Для меня странные домики были в диковинку.

Постояв немного возле пасеки, я направился к дому. Возле него увидел старца в косоворотке, расшитой узором, и шароварах. Лицо скрывала широкополая соломенная шляпа. Старец направлялся к дому.

– День добрый! – приветствовал его я.

Старец резко обернулся ко мне.

– Николай? – внезапно спросил он, – тебя зовут Николай?

– Да, Николай.

– Проходи! Давно тебя жду.

– Давно? А Учитель?

– Входи в дом, там и будем толковать, негоже путника держать на улице. Ты немного и гость мой. – И он жестом пригласил меня войти в дом.

– Там крынка с водой, поди, умойся, – сказал старец, лишь вошли мы в дом.

Пока я умывался, на столе появился чай и мед! Вся комната наполнилась ароматом.

– Проходи, присаживайся, чайку попьём, липой заваривал. А вот, медок, откушай, сам добывал, – ворковал старец.

– Знаю, что ульи держишь.

– Знаешь? – удивился старец, – откуда?

– Я в саду видел. Домики странные… И как там только пчёлы живут?

– Домики, говоришь, странные. Значит, впервой видишь! Да и не такое ещё на Земле будет вскорости… Да-а-а…, – протянул он задумчиво, и, словно спохватившись, сказал: – Заболтался я совсем. Имя твоё спросил, а своего не сказал. Николос я, старец Николос – так зовут меня. Почти одинаково с тобой.

Что я мог ответить? Старец нравился мне, и я просто улыбнулся ему в ответ, протягивая стакан для чая. Стакан был в специальной подставке из серебра, оно потемнело от времени и без особого ухода, но красоты своей не потеряло!

– Если уж красиво, то и не скроешь красоту, – сказал я, принимая из рук старца чай.

– О чём ты?

– Да о подстаканниках, – узор затейливый.

– Что правда, то правда. Не начищены они у меня, всё время не выберу, да и привык к таким уже. А медок-то как?

Он явно хотел, чтоб мёд понравился мне. Но лукавить я и не собирался.

– Чудный мёд! Душистый. Прозрачный, как слеза!

– То-то и оно, то-то и оно… Допил чай, так пойдём на улицу. Душно что-то мне.

Я вышел вслед за старцем. Он по дорожке, вдоль которой благоухали розы, прошёл вглубь сада. Там под раскидистой грушей стоял небольшой деревянный столик и лавочки по обе стороны от него. На столике стояли крынка и кружечка. Старец взял крынку и, протянув её мне, попросил:

– Сходи до колодца, там, за домом. Принеси водицы. Чай – чаем, а вода – водой!

Я принёс воду. Старец сидел за столиком и наблюдал за мной. Я сел напротив него и задал вопрос, снедавший меня:

– А где Учитель?

– Да вот и я хотел бы знать, где он, но сперва – ты-то, где был?

– Не знаю…

– Как так не знаешь? Что, ничего не помнишь?

– Почему не помню? … Просто долго рассказывать.

– А ты говори, торопиться некуда.

И я поведал ему всё, что приключилось со мной. Не знаю отчего, но старец располагал к себе, и мне было легко с ним рядом. Когда же я замолчал, он спросил:

– А на пасеку как попал? Она ж на той стороне, – и он махнул рукой, указывая направление.

Мне пришлось рассказать и о том, как я «перелетел» сад и, не решившись более на подобный эксперимент, пешком дошёл до дома.

Старец улыбнулся:

– Так вот оно что! А я-то ума не приложу, как же ты с той стороны зашёл… Да, Николай, – немного помолчав, продолжил он, – угораздило тебя! Учитель твой, не дождавшись, искать тебя пошёл; так тебе – одна дорога, а ему – тысячи. Благодари Всевышнего, что жив остался, и бабушке своей, когда она сюда придёт, «спасибо» скажи или так сходи. Это она помогла тебе.

– Бабушка? Но как? – удивился я.

– Да, бабушка твоя. Она тебя выходила. Отравила душу твою та девица, одурманила. Как только сил у тебя хватило до бабушки добраться…

– Но что она делала?

– Отварами из трав тебя отпаивала. Разве для тебя ново, что она знает свойства трав?

– Нет, но она…

– Да, да! Она… она неделю за тобой ходила. Днём маялась, места не находила, молилась, а ночами подле тебя была.

– А она это знает?

– Нет, не помнит. Не дано этого людям знать.

Надолго меж нами воцарилось молчание. О чём думал старец, не знаю, но я же пытался осмыслить то, что только что услышал и узнал.

– Что ж будет теперь? – нарушил я молчание.

– А что? Учителя ждать будем. Твой путь испытаний окончен. Но тебе ещё надо войти в нашу Небесную Страну. И когда тебе будет открыта эта дверь – кто знает?!

Он встал и медленно пошёл вглубь сада, а я остался наедине со своими думами. Немного погодя появился старец, он нёс в руках красивое большое яблоко. Подойдя к столику, протянул его мне:

– На-ка, отведай, а то загрустил совсем.

– Нет, не загрустил, просто задумался.

– О чём думается то?

– Да обо всём понемногу.

– Да я вот тоже думаю: как же ты мог угодить к этой девице?

– Это не его вина, – вмешался кто-то. Мы со старцем Николосом оглянулись и изумились, и обрадовались: это был Учитель. – С тобой всё в порядке, я рад, – говорил он, похлопывая меня по плечу. – Давно он пришёл? – обратился Учитель к старцу.

– Да нет, только ныне, чайку-то только и успели испить, а тут и ты появился.

– Ты вызвал меня, вот я и вернулся.

Я с недоумением смотрел то на старца, то на Учителя.

– А ты думаешь, я руки сложа сидел бы и ждал? – спросил старец, улыбаясь мне. – Пока ты тут раздумывал, я и ходил звать его. А то, кому ведомо, сколько бы он ещё искал тебя и где?

Мы все сели за стол, и завязалась оживлённая беседа.

– Кто она? – спросил старец. – Почему не его вина?

Я сразу понял: разговор о девице. Вспомнив эту женщину, я невольно вздрогнул, а Учитель отвечал:

– Он раньше видел Князя Тьмы, это слуга его. Это он заслал её сюда.

– А что же должно было быть на этой дороге? – поинтересовался я.

– Этого не скажу. Не надо тебе знать, но, подвергнувшись более тяжкому испытанию, ты достойно вышел из него. К тому же время испытаний закончено. – Учитель смотрел на меня с улыбкой и продолжил: – Если хочешь, мы можем немного побыть здесь, а если нет, то отправимся в путь сразу.

– Нет, нет, нет! – запротестовал старец Николос. – Вы не просто путники, вы – мои гости. И так вот просто я вас не отпущу.

И старец поспешил к дому, неся оттуда посуду и еду. Я встал, чтобы помочь ему накрыть на стол. Но старец, слегка подтолкнув меня в бок локтем, сказал:

– Где вода – знаешь, предложь умыться с дороги, – и он заговорщицки указал на Учителя.

Я сходил в дом за рушником и водой; подойдя к Учителю, сказал:

– Учитель, умойся с дороги.

Я в первый раз обратился к нему так. Да и откуда я мог знать, что «Учитель» – так почетно. Учитель с благодарностью посмотрел на меня, и по его взгляду я понял, что это теперь не просто Учитель, холодный и рассудительный, а друг, приветливый и мудрый.

Когда мы с Учителем вернулись к столу, старец уже ждал нас. Трапеза прошла в молчании, зато потом мы тараторили больше сорок. Старец рассказал Учителю о моей попытке переместиться, хоть я сам не придал этому никакого значения. Учитель похвалил меня и добавил:

– Надо научиться тебе правильно рассчитывать свои силы и энергию на предстоящий путь. Со временем придёт это знание, ты сам к этому пришёл, и мне нет необходимости тебе объяснять.

Мы говорили много и долго. О разном. Иногда Учитель и старец говорили о чём-то понятном только им. Мне хочется привести ещё один не большой диалог, запавший мне в сердце.

– Учитель, мой срок испытаний закончен?

– Да, но дальше будет не легче, а, может, в чём-то и сложней. Тебе придётся очень многому научиться.

Я был в хорошем расположении духа и мне казалось, что я смогу пережить всё, чтобы ни ожидало меня. Но мне не давал покоя ещё один вопрос, и я спросил:

– Как долго шли испытания мои?

– По земному исчислению, – немного задумавшись, отвечал Учитель, – мало, совсем мало – всего двадцать один день.

– О!? – вырвалось у старца Николоса, и брови слегка поднялись вверх.

– Да, так немного, – отвечал Учитель не сколько мне, сколько старцу. – Он достаточно чист, поэтому я так и испугался, когда он не пришёл в назначенный срок.

Помолчав, Учитель обратился ко мне:

– Вообще душа проходит этот путь за сорок дней, из них: девять – на Земле, среди родных. Но нередко бывает, что и сорока дней мало; тогда такие души бродят не месяцы, а годы. У тебя ещё много времени; я не хочу подвергать тебя опасности, мы завтра отправимся к воротам, ведущим в Страну Небесную. Войдя в них, ты станешь её жителем, и только тогда тебе откроются многие знания. Ты часто действовал, полагаясь на интуицию, – продолжал монолог Учитель, – а будешь знать, как отличить добро от зла и ещё многое другое. Если войдёшь сразу, можешь попутешествовать, а я найду тебя. Если нет, то придётся ждать. Но я буду встречать тебя за воротами. Знай это.

Всё, что сказал Учитель, обрушилось на меня холодной волной, и я пытался привести свои разбегающиеся мысли в порядок. А Учитель со старцем ещё долго разговаривали, но я был далёк от их беседы. Я долго гулял по саду, подходил к пчелиным домикам, прислушивался к гулу в них, пока меня не позвали.

– Николай, идём в дом, пора на покой, – звал старец.

Спал я крепко. Наутро Учитель с трудом разбудил меня. Умывшись, я немного побродил по саду. Как здесь было спокойно и хорошо! Я сорвал грушу и съел. Маслянистая мякоть плода и свежесть сока взбодрили меня. Когда я вернулся к домику, Учитель ждал меня, держа в руках небольшую суму.

– Это тебе, – сказал он, протягивая мне сумку. – Нам пора. До встречи, Николос!

– До встречи, Био.

– Меня удивило такое обращение к Учителю, но я промолчал: должно же быть имя у человека.

– До встречи, Николай. Когда захочешь, приходи. Мой дом всегда для тебя открыт.

Растроганный предложенной дружбой, я не знал, что ответить, и мы просто обнялись по-дружески. Старец остался на крылечке, а мы с Учителем снова отправились в путь.

Теперь его отношение ко мне было другим: более тёплым. И мы разговаривали.

– Скажи, Учитель, почему Николос живет старцем? Не лучше ли быть молодым?

– Это только внешне он выглядит старцем, а так: он молод, как ты или я. Он радость жизни приобрёл на Земле только в старости, незадолго до перехода сюда. Когда-нибудь он сам расскажет об этом. Этот облик не тяготит его, наоборот, радует. Я говорил тебе, что так бывает, хотя и редко.

– А что я могу делать, попав в Небесную Страну?

– Всё что угодно. Ты будешь надолго её жителем. Ты можешь построить себе дом или попутешествовать; здесь очень много интересного. Но одно неизменно – ты должен учиться, и я буду помогать тебе.

– Чему учиться, Учитель?

– Приобретать Вселенские знания.

Какое-то время мы шли молча, потом Учитель обратился ко мне:

– Николай, в скором времени тебе предстоит встреча с Всевышним. Очень во многом жизнь твоя здесь будет зависеть от Него.

– О чём Он будет спрашивать?

– Этого я не могу знать. Одно могу сказать – будь искренен. И если чего-то желаешь, можешь попросить.

– А перед Ним все предстают?

– Все до единого, только каждый в свой срок.

– А от чего зависит это?

– Трудно однозначно ответить на твой вопрос. Очень многое зависит от самого человека, от его жизни, образа мыслей, да и многое другое может повлиять. Вот ты уже не раз был перед Ним.

– Я?!

– Да. Вспомни то пекло, куда ты попал, убегая от преследователя; а яркий, ослепивший тебя свет? Это и был Он.

– Но я не знал этого.

– Это не страшно, главное, что ты верил в Него, в Его помощь. Знаешь, можно молить и просить, но не верить. Это ужасно!

– Учитель, а то «чудище», что преследовало меня, кто это?

– Не знаю. Но это был блуждающий дух.

– Как понять – «блуждающий»?

– Это дух, не нашедший пристанища в Стране Небесной. Он низко пал и деградирует, становясь всё хуже и хуже. Это духи, обречённые на гибель, редко кто восстаёт из них. В основном они погибают, перестают существовать, даже как энергия.

Мне не всё было ясно, но решил не переспрашивать. Так мы шли среди леса. Деревья стеной поднимались сразу от тропинки. Лес казался глухим и непроглядным. Но вот нашему взору открылась поляна.

– Здесь есть родничок, пойдём к нему, отдохнём немного, – сказал Учитель.

И правда – из-под земли бил небольшой родничок, рядом с ним на камне стояла кружка из бересты. Это удивило меня. Учитель взял у меня суму, развязал её и достал оттуда пару лепёшек и яблоко. Разломил яблоко, протянул мне его половину и лепёшку; то же досталось и ему. Пища привела меня в восторг! Мне казалось, что я никогда не ел ничего вкуснее. Отдых у родничка пошёл на пользу мне, и, выпив воды напоследок, мы снова двинулись в путь. Чувство голода притупилось, но не прошло. Как ни странно, я постоянно чувствовал это.

Какое-то время мы шли молча. Щебет птиц и свежесть леса завладели мной, и я рассматривал всё, что попадалось мне: это и цветы, и бабочки, и птицы, а вон там юркнул зверёк, пушистый, небольшой – наверное, белка. Незаметно мы вышли из леса, и перед нами открылась широкая степь, изредка попадались небольшие одинокие деревца. Вдали виднелось что-то большое и тёмное.

– Твой путь лежит туда, – указал Учитель рукой в сторону неясных очертаний. – Я буду ждать тебя за воротами. До встречи.

– До встречи, Учитель.

И он исчез, а я медленно двинулся вперёд. Но чем медленнее шёл, тем быстрее приближалось неясное строение, обретая чёткие грани. Это были ворота, ведущие в Небесную Страну. За ними Учитель будет ждать меня. Но когда я войду в них – неизвестно.

Я подходил всё ближе и ближе к ним. Сколько здесь было народу! И все они ждали одного – возможности войти туда.

На меня никто не обратил внимания, да и кому какое дело до вновь прибывшего? В их глазах: я – ещё один скиталец, ничем не отличающийся от них. Я опустился наземь, прислонившись спиной к камню, стал рассматривать пёструю толпу, ожидая своего часа на вход в эти ворота…

ГЛАВА 3

Люди были здесь самые разные. Но больше в потрёпанной одежде, уставшие и измождённые. Кто-то разговаривал, но больше молчали. Кое-кто куда-то уходил, кто-то приходил. Обстановка была давящей. Я закрыл глаза и погрузился в дрёму. За мной придут, наверное, не скоро, думал я.

Из состояния задумчивости меня вывел сначала общий шум, а потом наступившая звенящая тишина. Приподнявшись, я, как и все, устремил взгляд на ворота. Они были открыты, из них вышла женщина. Красивая, в белой одежде, она походила на Ангела с картины. Всё внимание было приковано к ней. Она обвела взглядом молчавшую толпу, почти ни на ком не останавливая взгляда, и мелодичным голосом назвала два имени. Поднялись двое: две женщины. Одна была более сильной, она поддерживала другую, чтоб та не упала. Так они подошли к женщине в белом, та взяла за руку совсем обессилившую женщину, и они вошли в ворота. По толпе пробежал лёгкий ропот, послышались вздохи. Ещё трижды открывались ворота, и кто-то уходил с красивой женщиной в белом.

Не зная, что делать, я решил осмотреть содержимое сумы, которую дал мне Учитель. В ней было несколько лепёшек и яблоки. Я достал лепёшку и, вприкуску с яблоками, принялся кушать. На меня сразу устремилось несколько жадных взглядов. «Люди голодны», – подумал я и предложил им немного еды. Ко мне ринулась женщина средних лет и юноша-подросток, потом подходили ещё, и моя сума вмиг опустела. Получив кому что досталось, каждый вернулся на своё место. Рядом со мной остался подросток. Рубаха на нём была грязная, рукава на локтях зияли дырами, штаны обветшали и лохмотьями свисали от колен. Волосы цвета льна были взъерошены и спутаны. Почувствовав, что я его рассматриваю, он рукой попытался привести в порядок торчащие пряди волос, но они только ещё больше топорщились. Вид у него был забавный, и я улыбнулся подростку. Это, видно, ободрило его, и он спросил:

– Ты давно здесь?

– Нет, недавно пришёл.

– Я так и подумал, иначе ты не стал бы делиться едой. Кто знает, сколько тебе ждать придётся…

– Я как-то не подумал об этом. А ты давно здесь?

– Я-то? Давно. Шестой годок жду. За мной выходила она, да я за яблоками бегал; вот теперь и не знаю, позовут ли вообще. Пропустил я своё время.

Накатившуюся волну молчания снова нарушил подросток, говоря, как бы думая вслух:

– Вот и голодают многие. Видел, вон женщина, едва идти могла. Совсем из сил выбилась. А ты – добрый, – сказал он, оборачиваясь в мою сторону.

– А ты нет? – слукавил я.

– Не знаю… Тяжело мне, понимаешь?

– Отчего же так?

– Да друга я зарубил за девчонку. Она нравилась мне, а он испортил её, вот и отомстил…

– А сам как тут оказался? Молод ещё ведь…

– Её отец вилами намахнулся на неё, кричал, что опозорила она род их, и меня вплёл – я де виновник. Да мне-то что, я ни при чём; видеть не мог, что отец её убьет, вот и кинулся, чтоб закрыть её собой. Она… Она на соломе в сарае лежала, совсем без чувств… – подросток погрузился в воспоминания, я не прерывал его. И он продолжил:

– Её-то сберёг, да не знаю, прав ли? Умереть бы ей лучше, каждый в лицо случившимся тычет… Выдержит ли?! Да ещё и сынишку родила… Я на Землю хожу иногда, её повидать… В тот день кое-как узнал от неё, кто этот подлец. Когда имя услышал – в ярость пришёл… И это друг называется! – бросил мальчишка в сердцах. – Вот и зарубил я его, а потом испугался, кинулся было прочь, да споткнулся, упал и головой о камень… Нечего больше не помню… Только чьё-то лицо, искажённое болью произнесло: «Покарать решил, да самого Бог покарал».

Помолчав, он сказал:

– Вот так-то вышло.

Больше ни о чём поговорить не удалось. Снова над толпой пронёсся гул, и повисла тишина. Ворота открылись, и вышла женщина в белом. Она смотрела на меня и ни на кого более. Мальчишка подтолкнул меня.

– Вставай! Это за тобой. Видишь, на тебя смотрит.

Я поднялся и пошёл навстречу женщине, она, улыбнувшись, позвала:

– Иди за мной, Николай.

В спину я услышал голос мальчишки.

– Я же говорил, добрый ты… Я – Герман, слышишь, Герман! Может, свидимся когда, – почти кричал он.

Мне хотелось оглянуться и сказать ему что-нибудь ободряющее, но я не мог, меня влекло вслед за женщиной. Но и к мальчишке я испытывал чувство привязанности, несмотря на то, что он кого-то убил.

Ворота, к которым подходили, были, пожалуй, металлические; казались массивными и тяжёлыми. По ним вился кованный замысловатый узор. Ворота не были полностью открыты. Они могли впустить лишь двух-трёх человек, идущих рядом. В воротах, но уже по ту сторону, стояли два сказочных существа. Рослые юноши, белокурые; с красивыми чертами лица и мягким взглядом голубых глаз. Они были во всём белом, лишь чуть виднелись стопы из-под одежды, перехваченные золотистыми ремешками от пальцев к щиколотке. Но что поразило меня больше всего – это огромные белые крылья за спиной у каждого. «Ангелы!» – пронеслось у меня в голове. Один из них сменил идущую рядом женщину. Потом едва уловимым жестом остановил меня и указал рукой в сторону. Посмотрев, куда мне указывал Ангел, я увидел Учителя. Он шёл мне навстречу.

Учитель жестом пригласил следовать за ним.

– Ты вошёл в Небесную Страну сразу. Это хорошо. Хороший знак. Но где и как ты будешь жить, зависит от встречи твоей с Всевышним. А пока пойдём ко мне. Мой дом – не роскошный дворец, но места на двоих вполне хватит.

Он взял меня за руку, и мы перенеслись к его дому. И правда, домик был невелик. Стоял он, по-видимому на окраине города. Дом обрамляла изгородь из кустарника, похожего на тот, что я видел около дома Марты, и Бена. «Как они там?» – подумал я, вспомнив о них… Мы вошли во двор дома. Крылечко невысокое, обвито странным растением: темно-зелёные листья сердечком, а среди них, словно звёзды на вечернем небе, слегка голубенькие цветочки-колокольчики. Под окнами дома росли цветы, стройные и высокие, разной формы и цвета.

– Это георгины, – сказал Учитель, заметив, что я рассматриваю их, – мои самые любимые цветы… После роз, конечно, – добавил он.

Обстановка в доме была простой, без роскоши. Но здесь царил порядок, как будто кто-то только что прошёлся, убирая и расставляя всё на места.

– Вот так я живу. Проходи и будь как дома.

Несколько дней, проведённых в доме Учителя, показались мне блаженством.

Однажды Учитель, взяв меня за плечи, сказал: «Смотри». У меня в глазах на миг потемнело, а потом я увидел бабушкин дом. Во дворе стояли столы, за ними сидели люди. Сквозь какую-то завесу, разделявшую меня с Учителем, я услышал его голос.

– Прошло сорок дней. Тебя вспоминают.

Мне показалось, что я вдохнул запах щей и куриного бульона. Различил дух блинов и чая, заваренного травами. Это переполнило меня каким-то непонятным чувством.

Всё исчезло, и теперь я видел только комнату и Учителя. Но я не мог понять, что же за чувство переполняло меня… Сытость! Я был сыт и совсем не ощущал голода. А я уже стал привыкать к нему. Сколько бы я ни ел – не наедался. Учитель говорил, что со временем привыкну.

Мы часто ходили с ним гулять. За домом, невдалеке раскинулся молодой лесок. Там Учитель объяснял мне, как надо правильно передвигаться, рассчитывая энергию на путь. Но у меня не совсем это получалось: на небольшие расстояния я передвигался легко и точно, а на более далёкие: то оказывался дальше, то не доходил до них.

– Как только почувствуешь, что такое сила твоего тела, так всё встанет на свои места, – ободрял меня Учитель.

Дома я помогал ему ухаживать за цветами и небольшим садом. Это доставляло мне радость. Он много, очень много говорил мне о том, чего я не знал, но об этом у меня ещё будет время рассказать.

Однажды, вскоре после того, как Учитель показал мне поминки в сорок дней за меня, проснувшись, я увидел на столике у окна большой букет душистой сирени. Я ахнул! Мне очень нравилась сирень, именно такая – с розоватым оттенком. Заворожённый, я смотрел на это чудо, неизвестно откуда взявшееся.

– Это тебе в день рождения, Николай! – сказал Учитель.

– Мне? Но…

– Это не от меня, – оборвал меня на полуслове Учитель, – это твоя сестра Анна. Она вспомнила, что у тебя сегодня день рождения, а ещё, что ты очень любил сирень, но осенью нет сирени. На Земле – нет, но здесь возможно всё. Это её подарок тебе.

– О! – у меня не нашлось слов для ответа. Я лишь, подойдя к столу, опустил лицо в благоухающий букет.

– Каждый раз, когда вспоминают дату твоего рождения, появляются цветы. Таков обычай, если хочешь, – говорил Учитель, – и так будет, пока помнят твой день. Он важен, очень важен. Ведь в этот день душа обретает плоть и живёт в ней. Эта жизнь даёт возможность приобрести любовь и оставить продолжение своего рода: плоть от плоти. Со временем ты поймёшь, что значат эти слова! – закончил он, немного с грустью в голосе.

Мне предстояло ещё многое познать. Но, прежде всего, была встреча с Богом, со Светоносным Существом, от которого исходили Тепло и Любовь. Каждая душа предстаёт перед Ним в своё время. Кто-то – чуть ранее, кто-то – чуть позднее. Это происходит непременно в течение полугода земного исчисления. Я же к этой встрече был готов далеко не сразу. Да и когда я предстал перед Ним, я не знал, как себя вести и что говорить, так как не знал, чего Он потребует от меня…

Я не знаю, как мне передать описание Его. Это самое сложное из всего повествования, потому что не хватает слов или выражений, чтобы в сравнении описать Увиденное. Я не видел лика Всевышнего. Свет, исходивший от Него, не слепил меня, но был таким лучезарным, что под ним черты лица Всевышнего делались как бы невидимыми или неосязаемыми. Страх, который сковывал меня, улетучился, я испытывал спокойствие.

– Твоя жизнь была недолгой. Но был ли ты счастлив? – эти слова относились ко мне.

– О, да! Конечно, я был счастлив… – что мог ответить я ещё, будучи счастлив встретиться и здесь с Тамарой.

– Что породило это счастье?

– Любовь! – ответил я робко.

– Ты веришь в любовь?

– Да, я верю… – но странное чувство волнения исходило от Всевышнего, ибо это Он общался со мной. Не говоря, разговаривал; это был диалог на уровне мысли, потому что я не слышал голоса, откуда-либо идущего, он звучал во мне. Волнение передалось мне, и, словно почувствовав это, Он попытался ободрить меня.

– Если веришь, будь мужественным. Твоя любовь ждёт тебя, и не важно, в чьём образе она придёт.

Тогда эти слова я воспринял иначе, потому что истинный смысл их понял слишком поздно. Но в тот миг они ободрили меня. Я верил, что речь шла о Тамаре. Я был рад, а Он, я почувствовал это, улыбнулся с лёгкой грустью и сказал:

– Теперь смотри внимательно.

Я осязал, что Он удалился, но не ушёл совсем, а я остался в каком-то изолированном пространстве, наедине со своей жизнью. Не знаю, как долго это длилось, но во мне чувства сменялись одно за другим: я бледнел и краснел, улыбался, и… даже плакал. Хотя трудно объяснить эти слезы.

Я видел сначала своих родителей до моего рождения. Видел потом отца, держащего меня на руках, я кричал так звонко, что отец, смеясь, сказал: «Силён малыш! Это ж надо так орать, что уши заложило…»

А потом мрачным видением было событие, запечатлевшееся в моей детской памяти как что-то непонятное: похороны мамы. Все плакали, а она лежала на лавке, прекрасная как ангел и, казалось, спала. Я теребил её за светлое платье и тихо звал: «Мама, мамочка, миленькая, пойдём играть в сад…» Бабушка взяла меня на руки и унесла из комнаты. Мне было почти восемь, а Анне шёл четвертый год.

Потом я видел себя уже бойким мальчишкой: и мне было стыдно за себя. Я Анфиску любил, но часто подстраивал ей козни: насыпав золы в отстиранное бельё; или опрокинув ушат воды; или закрыв двери перед самым её носом, и сколько было побито посуды!.. Но я и помогал ей нести то же испачканное бельё на речку вновь полоскать, или собирал вместе с моей доброй Анфиской на поднос осколки посуды, разбившейся о резко закрытую дверь.

Картины жизни сменяли одна другую. Но больше всего я краснел, видя себя с девушками из кабаре. Эти случайные и беспутные встречи доводили меня до изнеможения. Мне казалось, я сгорю от стыда за самого себя.

Я видел себя со стороны и мог анализировать свои поступки и действия. Это было ужасной пыткой.

А потом всё исчезло, и вновь приблизился Он. Мы долго общались, но не буду передавать всё, хоть и помню весь разговор почти слово в слово. До сих пор вспоминаю слова Всевышнего, когда приходит понятие истины их. Много, очень много я не понял сразу.

– Ты видел то, что должен был знать о себе. И ты сейчас сам себе судья.

– Но в том, что прожито, я не могу ничего изменить, – живо возразил я Ему. Более страха перед Ним у меня не было.

– Ты осознал содеянное и раскаиваешься. Значит тебе покорилась одна вершина твоего пути, но сколько ещё тебе предстоит преодолеть!

– …?

– Ты веришь в любовь? – Он вновь задал этот вопрос.

– Да.

– Тогда иди, высоко подняв голову, и ты её найдёшь здесь… Но прежде всего, – продолжил Он, – тебе придётся пройти через множество испытаний. Ты готов к ним?

– Да, всё, что угодно.

– Ты веришь в свои силы, не так ли?

– Да.

– Что ж, это похвально.

Он ещё многое говорил мне, но отметить хочется вот что:

– Обещай ещё, что, найдя Любовь, ты будешь оберегать её от зла, которое будет пытаться разлучить вас.

Тогда я не понял, зачем оберегать и от кого, что это значит? Я чувствовал, что Он улыбается, и от Него исходил покой; это успокаивало, и душа наполнилась радостью и гармонией.

– Ты долго будешь искать и найдёшь, но не скоро. Ты долго будешь маяться и страдать, но напрасно. Ты достигнешь желанного, но тебя будет преследовать страх потерять то, что приобрёл. Ты веришь в себя, и я чувствую в тебе силы, способные сохранить Мой Дар.

И Он протянул в мою сторону руку. От Него словно отделилась частичка Его Самого, и, когда «ЭТО» коснулось меня, я почувствовал, как нега разливается по всему моему телу; я был на вершине блаженства. Это длилось лишь миг. А потом мне были объявлены мои повинности.

Когда прокручивалась моя жизнь так, что я мог наблюдать за самим собой со стороны, мне была показана унизительная картина: я ведь был в одной из Саратовских контор клерком и был замешан в одну крупную сделку. Торговец, которого мы (а нас было четверо) окрутили, не пострадал от нашей авантюры. Он был слишком богат, чтобы обратить внимание на подобную мелочь, зато мы хорошо погрели руки на этом. Были, конечно, и другие маленькие обсчёты, но всё то не было сравнимо со сделанным однажды. И этот случай очень сильно угнетал меня. Хоть разум и твердил мне, что всё сделано чисто и никто не понёс урон, совесть всё же не давала мне покоя. После этого я отказался вообще от каких-либо сделок, за что вызвал к себе неприязнь прежних товарищей по работе. Но я молчал, когда они что-либо предпринимали. За это они ценили, скорее не меня, а моё молчание и не задевали насмешками и колкостями.