Текст книги "Расёмон – ворота смерти"

Автор книги: Ингрид Дж. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 25 страниц)

Сэссин и мальчик сидели на парчовых подушках, стареньких и обтрепанных, но имеющих вполне сносный вид при скудном свете пасмурного дня. Оба были облачены в великолепные парадные кимоно, совершенно не промокшие от дождя. Акитада приветствовал их низким поклоном, все еще вызывавшим болезненные ощущения в теле, несмотря на то что Гэнба сегодня утром наконец освободил его от бинтов.

Акитада принимает высоких гостей

– Мой дорогой друг, только, пожалуйста, не утруждайтесь! – учтиво попросил его Сэссин. – Как ваше самочувствие?

– Благодарю вас, гораздо лучше. – Акитада осторожно присел на третью подушку, пока Сэймэй разливал чай и ставил на столик блюдо с лепешками. Когда гости взяли в руки чашки, а Сэймэй удалился, Акитада сказал: – Вообще-то я сегодня впервые за все время сменил домашнюю одежду. Пора возвращаться к делам в министерстве.

– Но как же так?! – воскликнул юный Минамото. – Ведь прошло всего несколько дней, и вам следовало бы отдохнуть подольше.

Настоятель многозначительно кашлянул, одернув мальчика строгим взглядом.

– Мой воспитанник слишком юн и пылок, но, по-моему, он отчасти прав. По-моему, не будет ничего страшного в том, если вы отложите свое решение на денек, чтобы рассмотреть кое-какие вопросы, касающиеся вашего будущего. – Своим благодушным взглядом, открытым улыбающимся лицом да и всей своей круглой пышной фигурой Сэссин сейчас отдаленно напоминал божество счастья и благополучия. – Вообще-то главный повод нашего сегодняшнего визита – желание принести вам и вашей юной супруге наши самые искренние поздравления.

Акитада, тронутый, от души поблагодарил Сэссина и обратился к мальчику:

– Садаму, а ты, по-моему, уже знаком с Тамако?

– Да. И я вполне одобряю ваш выбор.

Такие степенные речи в устах ребенка вызвали у Сэссина улыбку, а Акитада сказал:

– Мне очень лестно.

Мальчик с важным видом кивнул и продолжил:

– Она была очень добра ко мне. Мы с ней много беседовали. О смерти. О смерти моего дедушки и ее отца. Ее слова придали мне душевных сил. Я нахожу, что для женщины она слишком умна.

Сэссин снова предостерегающе кашлянул.

На этот раз мальчик покраснел и смущенно извинился. Он потянулся к стоявшей рядом с ним красивой лаковой шкатулке и придвинул ее к Акитаде.

– Здесь заслуженная вами награда. – Минамото посмотрел на Сэссина, и тот одобрительно кивнул. Тогда, степенно распрямив плечики, Садаму с серьезным видом объявил: – Ваша верность мне и моей семье в минуты постигших нас горя и невзгод и проницательность, которую вы проявили в раскрытии заговора Сакануоэ, сделали нас вашими вечными должниками. Я намерен официально отметить ваши заслуги перед нашей семьей. Род Минамото навсегда останется перед вами в неоплатном долгу, и я позабочусь о том, чтобы этот факт был вписан в историю нашего клана и стал достоянием будущих его поколений. – Закончив свою речь, мальчик с достоинством поклонился.

Акитада не знал, что сказать, поэтому тоже низко поклонился.

– Благодарю вас, Минамото-сан. Я глубоко польщен вашими словами и буду хранить ваш дар как бесценное сокровище.

Мальчик с облегчением вздохнул и улыбнулся, потом достал из рукава небольшой продолговатый предмет, заботливо обернутый куском парчи и перевязанный золотой тесьмой. Он вручил его Акитаде со словами:

– А эту скромную вещь, пожалуйста, примите лично от меня.

– Но зачем же столько хлопот, Садаму? Я был счастлив помочь вам. – Он нерешительно смотрел на сверток.

– Что же вы?! Разверните скорее! – воскликнул мальчик.

Не без труда развязав еще не зажившими руками узелки, Акитада увидел внутри завернутую в кусок ткани флейту. Простенький с виду инструмент был явно старинным и изготовлен руками настоящего мастера. Приятно удивившись, Акитада не удержался от восклицания:

– Флейта?!

Лицо мальчика просияло от удовольствия.

– Вам нравится? Я угадал? Помните, вы как-то сказали мне, что хотели бы научиться играть на флейте? Ну вот, теперь у вас появится такая возможность!

– Мой дорогой юный друг, ничто иное не пришлось бы мне так по душе, как этот подарок! – Бережно держа в руках инструмент, Акитада уже порывался сыграть. – Я-то забыл о своих словах, а вы вот запомнили. Играя на вашей флейте, я получу несказанное удовольствие. Большое вам спасибо. – Ему очень хотелось поднести к губам флейту, но он сдерживался и пока только разглядывал виртуозно сделанный инструмент. Наконец Акитада, снова завернув его в ткань и отложив в сторону, сказал: – Убежден, у вас теперь все уладилось.

– Да. – Мальчик переглянулся с настоятелем и объяснил: – Мой двоюродный дедушка будет моим опекуном, пока я не достигну совершеннолетия. Он переехал в свои покои в нашем дворце, чтобы быть поближе ко мне и следить за моей учебой. Но его величество великодушно утвердил меня в звании главы клана, так что теперь к моим ежедневным занятиям прибавилось огромное количество забот.

На это Акитада с низким поклоном ответил:

– В таком случае я еще больше польщен той честью, которую вы оказали мне своим визитом, Минамото-сан.

Акитада задумался о том, как этот несчастный мальчик неожиданно стал богатым и могущественным человеком. И, вспомнив о его не по годам развитом чувстве ответственности за своих вассалов, он очень порадовался за Садаму.

Сэссин усмехнулся и, желая поубавить в ребенке гордости, заметил:

– Он молод, но, похоже, из него выйдет толк. – Потом серьезно добавил: – У нас есть и другие новости, которыми мы хотели бы поделиться с вами. Я прислушался к вашему совету относительно ворот Расёмон. Мне посчастливилось найти там одну бедную женщину, располагавшую кое-какими сведениями, благодаря которым нам удалось обнаружить останки моего брата. Они были захоронены тайно в его родовом поместье.

Акитада посмотрел на мальчика, и тот невозмутимо встретил его взгляд.

– Мне очень жаль, что так случилось с вашим дедушкой. Теперь, должно быть, как раз будет сорок девять дней. Надеюсь, его душа наконец обретет покой.

Юный князь кивнул и чуть дрожащим голосом сказал:

– Вчера было. У нас во дворце прошел поминальный обряд. Присутствовали только родные и несколько слуг. Я не решился пригласить вас – считал, что вы еще очень больны. Кинсуэ и его жена, знаете ли, очень беспокоились, что дедушкина душа не успеет найти дорогу в другой мир. Вы не представляете, какое облегчение они испытали. Потом Кинсуэ отвел меня к старому дереву у дедушки во дворе и показал на нем новые ростки. По его словам, это означает, что дедушка попал в другой мир.

Акитада подумал, что скорее всего старое дерево спасли недавние обильные дожди, и тут снова ощутил затылком какую-то странную дрожь – словно чей-то холодный палец пощекотал его по коже.

В разговор снова вступил Сэссин. Откашлявшись, он сказал:

– Мы хотели бы также поведать вам, чем завершился вопрос с чудом. Когда я сообщил его величеству о наших подозрениях, он немедля поговорил со своими советниками, и было решено не подрывать веру людей в Будду, а также репутацию монастыря. Мы с Садаму полностью согласны с мнением его величества.

– Мудрость нашего государя безмерна. А я почитаю за великую честь то доверие, какое вы мне оказываете, – с поклоном ответил Акитада.

Настоятель кивнул.

– У меня также есть новости о князе Сакануоэ. Его величество счел необходимым назначить князя ответственным за подавление мятежей. В этой новой должности он был направлен на нашу северную границу. В последнее время там идут особенно ожесточенные бои. Князь Сакануоэ выразил благодарность за то, что ему позволено искупить свою вину и умереть за родину.

Тут мальчик не удержался от восклицания:

– Да он же трус!

Нахмурившись, Сэссин перешел к обсуждению общих проблем северной части страны. Акитада из вежливости слушал, размышляя, долго ли настоятель будет развивать эту тему.

А тот серьезно продолжал:

– Советник по внутренним делам на днях сказал мне, что в последнее время стало почти невозможно управлять такими провинциями, как Ното, Эчиго, Ивасиро и Юдзен. Удаленность их от столицы, суровый климат и нелады с местной знатью – все это мешает тамошним правителям подолгу оставаться на местах. – Порядком озадаченный, Акитада постарался выказать интерес. – К примеру, в Эчиго нет постоянного правителя уже несколько лет. Только вообразите! Несколько лет никого, кто представлял бы там государственную власть!

– Неужели никого? – искренне изумился Акитада. Ему живо припомнились трудности, с которыми столкнулся даже честный правитель в провинции Кацуза, а ведь она не так удалена от столицы, как Эчиго. – А разве его величество не может сместить бездарных правителей и заменить их более сведущими в своем деле людьми? Эчиго, как известно, богатая провинция. Отдать столь значительный источник доходов целой страны в руки мелких частных интересов – это опасная политика. – Акитада осекся, сообразив, что сболтнул лишнее. – Прошу прощения. Я вовсе не намеревался критиковать его величество. Я только хотел сказать, что многие ответственные и исполнительные люди с радостью приняли бы подобное назначение. Оказанное доверие выше отсутствия удобств, а удаленность от столицы легко возмещается другими преимуществами – например, возможностью видеть новые места и познавать мир во всем его многообразии. Помнится, когда меня послали в Кацузу, один из моих друзей счел это назначение ссылкой, а я, напротив, радовался и ликовал… – Акитада смущенно умолк и, не услышав ответа на свои слова, покраснел и пришел в замешательство. – Прошу прощения, ваше преподобие, – растерянно пробормотал он.

Акитада отважился взглянуть на Сэссина. Старый монах благодушно улыбался и кивал:

– Рад слышать от вас такие речи. Конечно же, всем понятно, что высочайшие распоряжения его величества не всегда верно истолковываются в отдаленных местах, где развитие осуществляется только благодаря правлению назначенных его величеством столичных представителей. К сожалению, в отличие от вас далеко не все молодые люди готовы принять такой пост, даже если не имеют особых претензий к условиям.

Сердце Акитады учащенно забилось. Сэссин говорил многозначительно, а мальчик с интересом наблюдал за Акитадой. Снова взглянув на Сэссина, он сказал:

– Убежден, император найдет людей, готовых отказаться от нудной работы в каком-нибудь столичном ведомстве и обрести радость новых ощущений и свободу, которая наделит их возможностью улучшить условия жизни в наших провинциях.

Сэссин улыбнулся еще шире.

– Да, один или два таких человека, вероятно, найдутся. Во всяком случае, именно это я и сказал советнику, когда тот выразил мне свои опасения относительно положения дел в Эчиго. – Он посмотрел на затянутое тучами небо. – Дождь снова собирается, да и задерживать вас мы больше не смеем. Благодарим за теплый прием, и, пожалуйста, похвалите вашего слугу за великолепный чай и лепешки.

Сердце Акитады радостно билось, когда он благодарил гостей за визит и подарки, а в глубине души трепетала надежда, в которой он не смел признаться даже самому себе. Проводив деда и внука до повозки, Акитада долго смотрел им вслед. Он находился в странном, словно зачарованном состоянии.

Вернувшись в комнату, Акитада взял в руки шкатулку и флейту, чтобы положить их на полку. Шкатулка оказалась очень тяжелой. Открыв ее, он был потрясен, ибо увидел, что она доверху набита золотыми слитками. Ничего себе «награда»! Да здесь его заработок за три года или больше – можно и крышу залатать, и заплатить за труды новым телохранителям да еще отложить на черный день.

Не вытерпев, Акитада бросился поделиться радостной новостью с женой, но от ее служанки узнал, что Тамако, как только утих дождь, пошла наведаться к своему старому дому. Не на шутку встревожившись за нее, Акитада решил сходить за женой.

Небо еще не вполне расчистилось, и он рисковал промокнуть, так как не захватил своего соломенного плаща. Акитада торопился, насколько позволяли сливавшиеся в ручьи лужи под ногами, и очень беспокоился за Тамако – ведь сегодня она впервые отважилась пойти к месту трагедии, отнявшей у нее отца и родной дом.

Несмотря на все старания рабочих, нанятых Акитадо, чтобы разгрести пожарище, после дождя оно выглядело ужасно. На месте дома он увидел сплошную черную грязь, обугленные деревья простирали в небо свои голые ветви, словно скрюченные пальцы. Все, что когда-то буйно цвело и зеленело, теперь скукожилось и пожухло и, набухнув от проливных дождей, представляло собой убогое зрелище – свидетельство смерти и тлена. Любимый сад Тамако погиб так же, как ее отец и вся ее прошлая жизнь.

Она стояла, маленькая и жалкая, под старой глицинией, разглядывая обглоданные огнем лозы, так и не разлучившиеся со старенькой решеткой шпалеры. И как только ему удалось отыскать здесь единственный выживший цветок в первую ночь их близости?! На душе у Акитады потеплело при мысли о том, что Тамако пришла сейчас именно сюда. Он окликнул ее.

Она обернулась, пряча перепачканные сажей руки. Акитада заметил черные пятна копоти и на ее платье, и на лице. Тамако улыбалась, и у Акитады сжалось сердце от нежности к ней.

– Что привело тебя сюда? – спросила она, спеша ему навстречу.

– Я беспокоился за тебя. – Он указал на пустынный сад. – Он пока выглядит очень плачевным, но пройдет время, и сад оживет.

– Правда? И ты будешь заботиться о нем? – Глаза Тамако засветились радостью.

– Конечно. Ведь это твой дом и твой сад. Мы могли бы для начала построить здесь маленький летний домик, а еще сторожку для садовника.

– Нет, только не садовника! – вскричала Тамако. – Я сама буду ухаживать за садом. Спасибо тебе, Акитада! – Она вдруг потупилась. – Но ведь это стоит денег! Разве мы можем себе это позволить?

Акитада втайне порадовался этому слову «мы».

– Разумеется, можем. Вот послушай-ка, какие у меня новости. Сегодня утром меня посетили несколько человек. Сначала заходил Кобэ, а потом нас почтили визитом настоятель Сэссин и юный князь Минамото. Он теперь глава клана, так что мне придется снова привыкать к обращению «господин».

Тамако улыбнулась:

– Он очень милый мальчик. А что нового сообщил Кобэ?

– Окура повесился.

Тамако опустила глаза.

– Я рада, что так получилось, – наконец сказала она. – Отец, я уверена, не хотел бы, чтобы из-за него кого-то казнили. – Тамако посмотрела на мужа и улыбнулась. – А настоятель Сэссин с юным князем, должно быть, приезжали поблагодарить тебя за помощь?

– Да. И сделали это с большой щедростью. А я вот, оказывается, не принимал мальчика всерьез. – Рассказав Тамако о золоте, он видел, как искренне она обрадовалась неожиданному богатству. – Ну и конечно, они поздравили нас с женитьбой. – Помолчав, Акитадо нерешительно прибавил: – А еще у нас был немного загадочный разговор о том, как трудно найти хорошего правителя в северные провинции. Это, признаться, озадачило меня.

– И что же сказал настоятель?

Акитада поведал Тамако все, что припомнил из беседы с Сэссином, и внимательно наблюдал за ее лицом. Она по-прежнему улыбалась, но ее пристальный взгляд насторожил Акитаду.

– Ну надо же, сколько хороших новостей! – воскликнула Тамако. – Мне кажется, тебе скоро предложат очень солидную должность. Возможно, даже пост правителя! – Она хлопнула в ладоши. – Подумать только! Такая честь и в такие молодые годы! – Но, тут же закусив губку, Тамако поспешно добавила: – Разумеется, это заслуженная честь и очень правильный, мудрый выбор. Представь, как порадуется твоя матушка!

– А ты? Ты рада? – тихо спросил Акитада.

Тамако покраснела и потупилась.

– Конечно. Это такое великое событие для тебя, для всех нас! – Потом, почти не дыша, она дрожащим голосом спросила: – Скоро ли назначат твой отъезд? Ведь сколько всего нужно успеть к нему приготовить! Получив назначение, ты уедешь года на четыре… никак не меньше. – Она поникла.

– Не беспокойся преждевременно о приготовлениях. Быть может, все это лишь померещилось мне. Сама посуди, ну кто я такой? Скромный чиновник восьмого ранга. – Акитада нежно взял жену за подбородок. Глаза Тамако наполнились слезами, но она улыбнулась. Акитада спросил: – Тамако, я хотел узнать, как ты отнесешься к тому, чтобы сопровождать меня в эту поездку на край света?

Лицо ее вспыхнуло от радости.

– Так, значит, ты возьмешь меня с собой?

Он кивнул, и слезы полились у нее из глаз – смешиваясь с сажей, они оставляли на щеках черные полосы. Тамако опустилась перед ним на колени прямо на грязную землю в низком поклоне.

– Благодарю тебя, супруг мой. Благодарю за то, что сделал меня, скромную женщину, самой счастливой на свете!

– Тамако! – Акитада нахмурился, бросившись поднимать ее. – Ну встань же скорее! Все равно здесь никого нет, так зачем же эти церемонии?! И ты испачкала платье.

Тамако поднялась, плача, улыбаясь и отряхивая грязь с подола. Акитада достал из рукава платок и вытер ее чумазое личико.

– А я боялся, что ты не согласишься, – признался он. – Многие дамы считают такое назначение чем-то вроде мук ада. Ведь там нет городских удобств, а зимы там, говорят, длятся по восемь месяцев.

– А ты посмотри на меня! – со смехом возразила она, показывая ему свои перепачканные копотью руки и платье. – Разве я похожа на этих дам? На диком, необжитом севере я буду чувствовать себя гораздо уютнее, чем здесь – ведь мне чужды все эти манеры и церемонии, так же как и утонченные наряды. – Тамако огляделась и умиротворенно вздохнула. – Я пришла сюда поговорить с духом отца, сообщить ему, что мы поженились. А теперь я рада, что он разделит со мной и эту радостную новость. Разделит со мной мое счастье.

– И мое.

Взяв мужа за руку, Тамако подвела его к старой глицинии.

– Смотри! – Она наклонилась к самому подножию ствола. Там, из голой земли, тянулись вверх четыре или пять молодых побегов. – А вот еще! И еще!..

Присмотревшись внимательнее, Акитада заметил, что молодые деревца и кустарники вокруг начали пускать новые ростки.

И тут же в зеленой листве старой ивы у ворот залился трелью соловей.

Историческая справка

В XI веке Киото был столицей Японии и ее крупнейшим городом. Как и китайская столица той поры Чанъань [16]16
  Современный город Сиань.


[Закрыть], Киото представлял собой строгий прямоугольник с решетчатой системой широких и более мелких улиц. Он занимал площадь втрое меньшую, чем знаменитая столица Китая, – 2,5 на 3,5 мили, и имел население численностью примерно в 250 тысяч человек. Императорский дворец – отдельный внутренний город, включавший в себя сотню с лишним зданий, где размещались государственные министерства и ведомства, а также резиденция императора, располагался к северу от центра Киото. И сама столица, и императорский дворец были окружены стеной. Проникнуть внутрь можно было через многочисленные ворота. Расёмон (правильнее – Расёо-мон или Радзёо-мон, то есть «Крепостные врата») одно время были самыми известными воротами столицы, но позже обветшали и начали разрушаться. К середине века они скорее всего уже не существовали. Известное предание об этих воротах, позже вошедшее в новеллу Акутагавы Рюноскэ «Ворота Расёмон» и положенное в основу фильма [17]17
  Имеется в виду нашумевшая кинокартина Акиры Куросавы «Расёмон».


[Закрыть], снискавшего самые почетные кинематографические премии, содержится в сборнике древних легенд «Конъяку Моногатари» (29/18). В этих источниках древний Киото представлен как красивый город с широкими, обсаженными ивами улицами, дворцами и особняками знати, утопающими в зелени садов, храмами и правительственными зданиями с непременно синей черепицей крыш, красными лакированными столбами и загнутыми карнизами, каменными синтоистскими святилищами, парками со множеством прудов, павильонов и беседок, многочисленными водными каналами и реками с перекинутыми через них горбатыми мостиками – и все это в обрамлении горного пейзажа, дополненного картиной одиноких, примостившихся на живописных склонах молелен, безмятежной глади озер и величественных летних резиденций. Таким детальным описанием города, а также его картой эпохи Хэйан автор отчасти обязан труду Р.А. Б. Понсонби-Фэйна «Киото. Древняя столица Японии».

Императорский университет, расположенный к юго-востоку от императорского дворца и основанный в VIII веке, принципом своего устройства повторял китайский образец. Как и государственная система, университет вскоре дал серьезную трещину из-за эгоистических интересов высшей знати, в угоду которой туда стали принимать только сыновей людей так называемого «благородного происхождения». Постепенно дошло до того, что университетские профессора уже не получали достойной платы за свои труды, не проявляли к ним и должного почета. Например, о скромной роли, отведенной им в обществе в 1004 году, можно узнать из «Сказания о Гэндзи», принадлежащего перу госпожи Мурасаки, и из других литературных источников. В те времена также существовали частные учебные заведения, учрежденные несколькими прославленными кланами страны – такими, как род Фудзивара и Татибана, а также единственное высшее учебное заведение для низших сословий, основанное монахом Кобо Даиси при одном из монастырей. Университет следовал конфуцианскому учению, отводя при этом особое место китайскому языку и классической китайской литературе – знания, необходимые тогда для овладения гражданскими профессиями. Студентов набирали в основном из семей, принадлежащих к военному и гражданскому сословию, как из столицы, так и из провинции. Молодые люди мужского пола начиная с одиннадцати лет проходили строгий отбор при поступлении и за время учебы в университете сдавали еще экзамены на промежуточную и продвинутую степени. Для многих людей низкого ранга успешная сдача экзаменов была единственной возможностью получить впоследствии прибыльную должность. К XI веку связи с Китаем в основном прекратились, и знания в области письменного и устного китайского языка существенно ослабли. Кроме того, общественные интересы сместились от таких дисциплин, как история, право и наука о церемониях и ритуалах, в сторону поэзии, принявшей вид развлекательной деятельности. Однако университет, дававший знания китайского языка, классической китайской литературы и конфуцианских учений, по-прежнему обучал таким предметам, как право, математика, высокие искусства и, вероятно, медицина.

Система правопорядка в древней Японии в известной мере следовала китайскому образцу. Как и в Китае, каждый городской квартал имел городового, отвечавшего за порядок на своем участке. Императорский дворец охраняли несколько подразделений имперской стражи. Тогда же была учреждена еще одна отдельная структура вроде полиции, называвшаяся кэбииси и существовавшая как в столице, так и в провинции. Со временем кэбииси взяла на себя все обязанности по поддержанию правопорядка и законности, включая суд и систему наказания. В столице находилось несколько тюрем, однако в те времена была сильно развита традиция монаршего помилования. Признание считалось необходимым условием для вынесения приговора, поэтому могло выбиваться палками. Смертный приговор был большой редкостью в силу широко распространенного буддийского вероучения, и, как правило, в случаях самых тяжких преступлений, таких, как государственная измена и убийство, его заменяли каторгой. По сути дела, такой приговор приравнивался к медленной смерти.

Передвижение было процессом трудоемким и медленным. Большей частью люди передвигались по городу пешком, и только особам высокого ранга позволялось пользоваться повозкой, запряженной быками. Кроме того, как мужчины, так и женщины передвигались верхом на лошадях или в специальных носилках.

Отношения между полами в древней Японии поражали западных людей своим либерализмом, граничащим с безнравственностью. Тайный визит молодого человека в комнату юной дамы его сословия закреплялся на следующее утро обменом стихотворениями, однако при этом вовсе не обязывал любовников к продолжению отношений. Если они встречались три ночи подряд, брак считался состоявшимся, и семья невесты подносила жениху особым способом приготовленные рисовые лепешки, принимая его тем самым в свое лоно. Как правило, молодой муж отправлялся жить в дом семьи жены. Домашний статус новобрачной определялся статусом ее мужа, его желанием либо общественным положением ее родителей, поскольку мужчина мог иметь несколько жен и более свободные связи с наложницами. Мужчина также имел право развестись с женой, для чего ему было достаточно сообщить ей о своем решении. Однако семья девушки обычно хорошо заботилась о ее будущем, часто при помощи посредников устраивая смотрины после торга о предстоящем статусе ее в доме мужа и о принадлежащем ей имуществе. В отдельных случаях, в таких, например, как с торговцем Куратой, семья, не имевшая наследника мужского пола, могла взять мужа дочери в приемные сыновья.

Две государственные религии – синтоизм и буддизм – вполне мирно уживались в древней Японии. Синтоизм – собственно национальная религия – основывался на поклонении японским богам и принявшем форму культа соблюдении сельскохозяйственных обрядов. Буддизм, пришедший в Японию из Китая через Корею, оказал огромное влияние на аристократические круги и правительство. Некоторые торжественные церемонии, такие как праздник Камо, описанный в этом романе, а также сельскохозяйственные обряды, совершаемые императором и его свитой, были сугубо синтоистскими, тогда как в повседневной жизни, от рождения и до самой смерти, население Японии поклонялось буддам, особенно такому божеству, как Будда Амида.

В Японии среди людей всех сословий были сильно развиты суеверия, чему есть большое количество документальных подтверждений. Ни один человек не начинал свой день без того, чтобы заглянуть в специальный календарь и узнать из него о благоприятных и неблагоприятных знаках и предзнаменованиях. Любые загадочные события рассматривались как результат злокозненных деяний духов и демонов или недоброй человеческой воли, принявшей форму колдовства или проклятия. Синтоизму в данной области принадлежит изобретение множества запретов, в том числе самых строгих, а также веры в шаманскую практику прорицательства и изгнания злых духов. Буддизм же привнес в общественное сознание веру в религиозные чудеса и практику поклонения святым мощам наряду с концептуальными понятиями рая и ада. Для широко распространенных суеверий того времени были характерны такие существа, как чудовища, призраки и демоны, а литература той эпохи изобиловала примерами страшных встреч с ними. Два таких сказания из сборника «Конъяку Моногатари» (15/20 и 27/9) были взяты за основу истории об исчезновении принца Ёакиры, описанной в этом романе.

Календарь и летосчисление в древней Японии имели крайне сложное устройство, основанное на принципе китайского гексагонального цикла и на обозначенных династическими именами эрах, которые объявляло время от времени правительство. Так же, как и на Западе, но в значительно упрощенной степени, ежегодный цикл делился на двенадцать месяцев и на четыре времени года, только первый месяц года приходился на февраль. Неделя делилась на шесть рабочих дней, начинавшихся с рассветом, и один выходной. По китайскому образцу сутки разделялись на двенадцать частей, по два часа каждая. Время отмерялось водяными часами и объявлялось городской стражей и храмовым колоколом. Смену времени года отмечали многочисленные праздники. Описанное в данном романе торжественное возвращение девы Камо в ее храм на берегу одноименной реки праздновалось в конце весны. По этому случаю люди украшали себя и свои жилища цветущими ветками аои (растение семейства имбирных), считавшимися принадлежностью священного обряда, проводимого в честь девы Камо. (В наше время японским словом «аои» называют штокрозу розовую, совсем другое растение, однако более знакомое и понятное нынешнему читателю.)

До сих пор точно неясно, имел ли веселый квартал Киото XI века какое-то обособленное расположение, однако достоверно известно, что в течение последующих нескольких столетий таких кварталов в городе образовалось два. Во времена, к которым относятся события романа, такой вид развлечений, как наслаждение исполнительским мастерством гейш, уже был известен. Эти женщины зарабатывали себе на жизнь танцами, пением и игрой на музыкальных инструментах, но впоследствии профессия гейши стала чуть менее уважаемой.

Пристрастия в еде и питье в XI столетии мало чем отличались от гастрономического уклада японцев более поздних времен. Такой напиток, как чай, тогда еще не вошел в широкое употребление. Большинство японцев использовало в качестве напитка рисовую водку саке. Мясо, за исключением дичи, употреблялось в пищу редко. Обычный рацион бедняков включал в себя овощи, бобы и просо. Более состоятельные японцы позволяли себе рис, рыбу и фрукты.

Многие обычаи, суеверия и запреты были связаны с понятием смерти. Хотя обряд погребения был известен в Японии, но с приходом туда буддизма предпочтение стали оказывать сожжению мертвых тел. Считалось, что в течение сорока девяти дней после смерти дух усопшего витал в его доме (отсюда необъяснимые ощущения, испытанные Акитадой в покоях принца). Мертвые также преследовали живых, если в свое время пострадали от несправедливости, – этим обстоятельством во многом объясняется отвращение Торы к призракам и страх перед ними. По сути дела, контакты с умершими считались, по синтоистским верованиям, своего рода осквернением и профанацией, поэтому все похоронные обряды были переданы на попечение буддийским монахам.