Текст книги "Расёмон – ворота смерти"

Автор книги: Ингрид Дж. Паркер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Это, наверное, было ужасно. Мне очень жаль. – Акитада положил руку мальчику на плечо, но тот отодвинулся.

– Я знаю, что Сакануоэ убил моего дедушку! – воскликнул Минамото. – И вы докажете это! Тогда я возьму власть в нашем клане и вознагражу.

– Разумеется, я попытаюсь.

– Тора сообщил мне, что вы работаете над делом Нагаи, – продолжал мальчик. – Я уверен, что он невиновен, и этот вопрос не отнимет у вас много времени и сил. А как обстоит дело с убийством профессора Оэ? Вы и в этом расследовании принимаете участие?

– В настоящий момент – нет.

– Прекрасно! – Маленький князь поднялся. – В таком случае вы можете заняться Сакануоэ незамедлительно. И помните, что вас ждет награда. – Учтиво поклонившись Акитаде, он вышел из класса.

Акитада смотрел ему вслед и тихо смеялся. Ишь ты, награда! Похоже, юный князь Минамото вошел в роль важной особы, привыкшей отдавать приказы. И все же то, что мальчик осознает свой долг, вызывало восхищение. А сколько смелости он проявил, бросив вызов Сакануоэ! По зрелом размышлении Акитада решил, что этого ребенка ждет великое будущее.

На обед домой Акитада уже не попадал, поэтому послал слугу на кухню за дневной порцией риса и съел ее в одиночестве в своем кабинете. Когда он закончил трапезу, явился Хирата. Акитада с тревогой заметил, что у старика опять усталый и измученный вид.

– Ну? Как сегодня ваше самочувствие? – спросил Акитада. – Вы напугали меня вчера.

– Да пустяки. Я уже оправился. Обычное несварение, что и немудрено в таком возрасте. Вообще-то я зашел сказать тебе, что Сэссин объявил собрание. Надо бы пойти.

– Сэссин? – удивился Акитада.

– Да. Настоятель храма Чистой Воды и ректор университета. Он также профессор буддизма, но эту свою обязанность выполняет не слишком рьяно, поскольку предпочитает жить в своем загородном доме, который намерен превратить в храм. Именно оттуда он и приехал примерно час назад, прослышав об убийстве Оэ. Никто не сомневается, что Сэссин снова исчезнет, как только назначит на место Оэ нового человека.

– Да уж, не ахти какая преданность родному заведению, – с сарказмом заметил Акитада, поднимаясь и оправляя платье. Даже в лучшие времена он питал мало уважения к буддийскому духовенству, а только что упомянутого господина считал законченным бездельником. – Как там Оно? Вернулся? Не он ли займет место Оэ?

Хирата с сомнением покачал головой:

– Понятия не имею. Хотя Оно ждал такого случая уже давно. Думаю, только по этой причине он и сносил все оскорбления и унижения от Оэ. Но ему далеко до Оэ, и Сэссин знает это.

Они направились в буддийский храм, обсуждая по дороге, как повлияло убийство на обычный университетский распорядок. Потом Акитада сказал:

– Кстати, я недавно разговаривал с юным Минамото. Он попросил меня заняться делом об исчезновении его деда. Мальчик уверен, что принца убил Сакануоэ.

Потрясенный Хирата остановился:

– Князь Сакануоэ? Ох, Акитада, пожалуйста, не впутывайся в то, где все держится лишь на фантазии ребенка! Поговаривают, что Сакануоэ может в ближайшее время занять пост главного министра. Объявив во всеуслышание о своей солидарности с мальчиком и его обвинениями, ты подвергнешь себя огромному риску. Тебе нужно обсудить это с Сэссином.

Акитада рассмеялся:

– Говорить с монахом? Уж с кем, с кем, а с ним я стал бы советоваться в последнюю очередь.

Хирата нетерпеливо мотнул головой.

– Я знаю, какую неприязнь ты питаешь ко всему, что связано с религией, но в данном случае тебе все же следует понять, кто такой Сэссин. Он еще один сын императора Мураками и единоутробный брат принца Ёакиры. Таким образом мальчик – его внучатый племянник.

Акитада изумился. До сих пор он полагал, что у мальчика не осталось никого из родственников мужского пола.

– Садаму – внучатый племянник Сэссина?! – переспросил он, словно не веря своим ушам. – Да как же мог этот господин отвернуться от несчастных детей? Что он вообще за человек?

Хирата ускорил шаг.

– Пойдем, и скоро сам все выяснишь.

Они подошли к храму, двери которого были открыты. Кто-то выглянул наружу и помахал им. Они поспешили войти.

Акитада давно не был в этом маленьком уютном храме. Внутри он выглядел обманчиво незамысловатым – голые стены и красные лакированные колонны, подпиравшие темный деревянный свод. Украшал его только резной бордюр в виде фигурок журавлей, раскрашенных в черно-белые цвета с красными пятнышками хохолков на головах. За помостом, на котором лежала единственная подушка, обтянутая пурпурным шелком, висели на стене пять растянутых свитков с изображением буддийских божеств. Перед каждым из свитков стояли изящные, покрытые черным лаком столики с серебряной утварью для отправления ритуалов.

Зал был почти полон. Не видно было только самой августейшей персоны. Вернулись даже неуловимый Фудзивара и запропастившийся куда-то Оно.

Они поздоровались с Оно. Акитада предполагал, что того терзает горе, но бывший помощник Оэ держался бодро, весело и щеголевато. Возможно, ему уже намекнули, что он станет преемником Оэ? – подумал Акитада. Они обменялись обычными в таких случаях соболезнованиями по поводу смерти Оэ. При этом Оно не потрудился объяснить причины своего отсутствия, а задавать ему этот вопрос не имело смысла. Когда Хирата отвлекся, заговорив с кем-то из собравшихся, Акитада сказал:

– На вас свалилось столько забот. Не воспользуетесь ли вы помощью Исикавы? Кстати, я не видел его со времени поэтического состязания.

– У меня нет ни малейшего желания пользоваться его услугами, – сухо ответил Оно. – Может, китайский он и знает, но манеры его никуда не годятся, и положиться на него совершенно нельзя. Вы только представьте, куда-то исчез, не потрудившись даже оставить записку, сообщить, где он и когда вернется!

– Я не исключаю, что его мог «отловить» Кобэ, – сказал Акитада и тут же пожалел о своих словах. – Ведь вы с Исикавой были последними, кто видел Оэ живым в тот вечер, не правда ли?

Глазки Оно нервно забегали.

– Мы проводили Оэ только до дороги Мибу. Он сослался на какие-то частные дела и велел нам возвращаться обратно и проследить, чтобы состязание провели должным образом.

– Понятно. – Акитада решил копнуть глубже. – Но я не видел, чтобы кто-то из вас вернулся туда.

Оно напрягся, в глазах его вспыхнула злость.

– За Исикаву я не отвечаю и сам не обязан отчитываться перед вами. Впрочем, если вас это так интересует, то извольте. После того, что произошло, я чувствовал себя неловко, мне не хотелось появляться на людях, и я стоял за углом возле боковой лестницы. – Прищурившись, Оно добавил: – Кстати, я видел, как вы уходили. Перед началом последнего отделения.

– Прошу меня извинить. – Акитада поклонился. – Я сказал не подумав.

Оно ответил ему коротким кивком. Акитада побрел прочь, отметив, что жалкий и ничтожный еще в недавнем прошлом червь уже успел натянуть на себя драконью чешую. А может, этот Оно всегда был ядовитым змеем, лишь принимавшим облик безобидного существа?

Оглядевшись, он подошел к Нисиоке, который беседовал с Фудзиварой. А тот, казалось, порядком растерял свое возбужденное и неизменно хорошее настроение и теперь выглядел усталым и раздраженным.

Зато у Нисиоки глаза сверкали. Он был веселее, чем кто-либо из присутствовавших. Заткнув пряди волос в неаккуратный узел на макушке и почесывая подбородок, он сказал Акитаде:

– Я только что объяснял нашему другу, что ему не следует волноваться – никто не арестует его из-за убийства Оэ. Поразмыслил я хорошенько и решил – такой человек, как он, не способен на столь чудовищное убийство. Даже под влиянием аффекта он не совершил бы такого изуверского деяния, не подумав о своей безопасности.

– Ну, спасибо за такие слова, – проговорил Фудзивара. На щеке его до сих пор виднелись следы от ногтей Оэ. К тому же он почему-то так и не переоделся. Заметив на рукаве у него пятна крови, Акитада удивился – неужели у этого человека всего одно кимоно? А между тем Фудзивара продолжал: – Только вот как объяснить полицейскому капитану, что я не поссорился с Оэ еще раз в храме Конфуция и не вышел там из себя?

Нисиока покачал головой:

– Такое невозможно! Вы не стали бы привязывать его к статуе. Просто разгромили бы там в ярости что-нибудь и удрали, чтобы напиться до беспамятства.

Фудзивара усмехнулся:

– Смотрю, у меня уже сложилась определенная репутация. Ну хорошо, а кто же тогда, по-вашему, способен на такое убийство?

– По меньшей мере два человека. – Нисиока криво ухмыльнулся. – Правда, в одном случае я пока не понял, как бы он мог это сделать, не имея… – Он не договорил, потому что в зале все вдруг затихли.

Боковая дверь отворилась, и на пороге появился его преподобие. Внешность царственного монаха отнюдь не располагала к нему. Непомерно толстый, он был в черном шелковом кимоно, какое обычно носило духовенство. Золотисто-зеленая парчовая перевязь была перекинута у него через одно плечо и необъятных размеров живот. Переваливающейся походкой он взошел на помост и, громко крякнув, плюхнулся на подушку.

Все собравшиеся низко поклонились. Акитада украдкой взглянул на него, и его взору предстали круглое, как луна, лицо с крошечными, глубоко посаженными глазками под тяжелыми веками и маленький вялый рот. Сэссин бесстрастно окинул взглядом склоненные перед ним спины. Акитаде этот человек показался каким-то уж слишком оголенным. И не только за счет бритой головы. На гладком круглом лице с тройным подбородком совсем не было бровей. Мочки огромных ушей свисали почти до плеч.

Быть может, причиной тому была устойчивая неприязнь к буддийскому духовенству, но Акитада вдруг подумал, что сама идея назначения на должность ректора университета такого испорченного человека, избалованного члена императорской семьи, погрязшего в роскоши и праздности, еще одно доказательство слабости нынешнего правительства.

Жирный монах прокашлялся и тихим невыразительным голосом проговорил:

– Благодарю вас всех за то, что пришли. Пожалуйста, садитесь. – Собравшиеся зашаркали ногами и зашелестели платьями. Окинув их взглядом, Сэссин все так же негромко и вяло продолжал: – Недавние события потребовали моего присутствия здесь, и я, пользуясь случаем, намерен сделать несколько сообщений. – В зале стояла глубокая тишина, все напряженно слушали. Акитада с раздражением отметил, что лень не позволяет этому человеку даже повысить голос. А между тем тот продолжал: – Печальное событие, смерть нашего коллеги нарушила мой и ваш распорядок, однако мы должны попытаться исправить положение. Разумеется, вы продолжите занятия со студентами и окажете всяческое содействие полиции. Оно временно будет читать лекции по китайской классической литературе. Подходящего помощника для него я выберу. Как обычно, во время пребывания здесь я прочту несколько лекций о священных текстах. Кроме того, каждый день сразу после обеда я буду толковать сутру Великой Мудрости. Пожалуйста, сообщите это своим студентам. На этом все. – Сказав это, он кивнул, встал и вышел.

Как? Неужели это все?! Акитада еще несколько мгновений сидел потрясенный, тогда как его коллеги, вскочив с мест, начали оживленно переговариваться. Раздражение Акитады сменилось холодной яростью. Его охватило негодование. Не успев понять, что делает, Акитада поднялся и последовал за священнослужителем.

В длинном темном коридоре, куда слабо пробивался отдаленный дневной свет, он увидел впереди грузную фигуру монаха. Тот зашел в какую-то комнату и закрыл за собой дверь. Акитада открыл ее и вошел.

– Я хочу поговорить с вами. – И, неохотно смягчив тон, добавил: – Ваше преподобие.

Сэссин, стоявший к нему спиной, снимал с себя перевязь. Медленно повернувшись, он несколько мгновений разглядывал Акитаду.

– Вы, должно быть, Сугавара. Насколько я помню, резкость – семейная черта Сугавара. Пожалуйста, присаживайтесь.

Акитада кипел от возмущения. Этот человек бросил на произвол судьбы двух беспомощных детей.

– То, что я скажу, не займет много времени. Я только что узнал, что вы брат покойного принца Ёакиры.

Сэссин неторопливо свернул парчовую перевязь и положил ее на специальную полочку, помимо которой в комнате было не так уж много предметов – пара подушек на полу, низенький столик с лежавшими на нем деревянными четками, богато украшенный ящичек с сутрами и жаровня с чайником. Монах опустился на подушку рядом с ней.

– Вы уж простите меня за то, что сижу. Я человек пожилой. Я бы предложил вам чашку чаю, но ведь его не пьют стоя. Вы же, молодежь, не даете себе покоя, все куда-то спешите.

– Большинство из нас просто не имеют этой привилегии, – язвительно заметил Акитада. – Извините за внезапное вторжение, но я не нарушу надолго ваш покой. Ваш внучатый племянник, князь Минамото Садаму, сейчас обучается здесь, и сегодня утром я имел с ним продолжительный разговор, касавшийся того, что по меньшей мере вызывает тревогу.

– Надеюсь, этот лоботряс не дал вам повода для жалоб? – невозмутимо осведомился Сэссин.

– Отнюдь. Напротив, он чрезвычайно умный и одаренный мальчик, у него не по возрасту развитое чувство ответственности. Поэтому-то я и пошел навстречу желанию Минамото, просившего меня расследовать смерть его дедушки.

Сэссин, вздохнув, потянулся за четками. На слова Акитады он не ответил и манеры своей не изменил. Напротив, он казался теперь даже более безразличным. Маленькие, глубоко посаженные глазки прикрылись тяжелыми веками, будто он уснул.

– Неужели вам нечего сказать? – не выдержал Акитада. – Я надеялся, что вы проявите интерес к внукам своего брата! Они остались совсем одни на свете, и, если не ошибаюсь, их жизни угрожает опасность. – Но, не услышав ответа от монаха, Акитада направился к двери. – Простите, я ошибся, – сказал он.

– Постойте, – проговорил у него за спиной тихий невыразительный голос. Акитада, уже держась за дверную ручку, остановился и обернулся через плечо. Черные, как тлеющие угольки, глазки прожигали его насквозь. – Вы самым бесцеремонным образом позволили себе нарушить покой, обретенный мной немалым трудом. Потерять брата для меня все равно что потерять себя. Моя вера пошатнулась, и душа моя утопала в слезах. Я вернулся в этот мир, чтобы провести поминальную службу, и тогда же мне сказали, что дети находятся в добрых руках и добровольно выбрали себе дальнейший путь в жизни. После поминальной службы я вернулся в горы, чтобы испросить помощи у Будды; я молил его освободить мое сердце и душу от воспоминаний. Я открываю вам все это не потому, что обязан объясняться с вами. Но я благодарен вам за то, что мой внучатый племянник нашел друга в лице учителя. А теперь ступайте с миром.

Акитаде хотелось возразить, но он понимал, что это бесполезно и даже опасно. Закусив губу, он поклонился и вышел.

Глава 14
Ворота смерти

Поскольку госпожа Сугавара решила устроить обычную ежегодную уборку в семейном амбаре, Тора не мог выбраться в город почти до самого вечера. Наконец, освободившись и собравшись идти на поиски старика нищего, он первым делом направился в полицейское отделение восточного округа столицы, находившееся неподалеку от университета.

Прямо у ворот он заявил о цели своего прихода, отчего стражник сразу оживился.

– Эй, ребята! – крикнул он. – Здесь какой-то человек спрашивает о старом Юмакаи.

Стражники и полицейские окружили Тору. Все в один голос выражали беспокойство за старика – Юмакаи был их любимцем, и без него они скучали. Обычно он являлся к обеду, который они сообща устраивали ему, пустив по кругу его миску, пока та доверху не наполнялась едой. Сейчас они все тревожились, поскольку старик, выйдя из тюрьмы, заглянул к ним всего однажды, да и то ненадолго.

Тора поинтересовался, а не может ли Юмакаи кормиться где-нибудь еще, например, у их коллег в западном полицейском отделении, но они уверили его, что у тамошних людей каменное сердце – всех нищих и бродяг они сажают за решетку. В общем, никто не знал, куда запропастился Юмакаи.

Тора поблагодарил их и обещал сообщить, если что-нибудь узнает. Он побрел по улицам, становившимся все более людными, время от времени спрашивая про старика нищего у лоточников и уличных музыкантов. Некоторые из них знали Юмакаи, но никто не видел его в последнее время. Только возле самого рынка Тора получил ответ на свой вопрос, и новость, которую он узнал, не была хорошей.

На обочине Тора заметил немолодую проститутку; она топталась на месте в ожидании клиента. Для работы в веселом квартале она была уже не слишком привлекательна, вот и предлагала свое тело проходящим мимо поденщикам и мастеровым. Глаза ее сразу выхватили из толпы Тору, но по его чистому синему платью и черной шляпе она поняла, что для нее это птица слишком высокого полета. Тора подошел к женщине, смекнув, что та должна знать тех, кто, как и она, промышляет на улице, соперничая с ней из-за нескольких медяков.

Вопрос Торы разочаровал ее, и она сказала, что не знает никакого Юмакаи. Но когда Тора направился дальше, она крикнула ему вдогонку:

– Какого-то старика выловили сегодня утром из канала!

У Торы екнуло сердце.

– А ты откуда знаешь?

– Откуда знаю? Да я сама там была! Увидела толпу зевак и пошла посмотреть, в чем дело. Мертвый он был. Маленький тощий старикашка. Может, пьяный напился, споткнулся и упал в воду. По-моему, городовой тоже так подумал – только глянул разок на него да и отдал приятелям, а те утащили мертвеца куда-то. Может, это и есть твой старик?

Тора кивнул:

– Похоже. А что это за приятели? Не знаешь, где их найти?

Она рассмеялась:

– Ишь ты! Да они рвань вроде меня. У нас ведь нет постоянного ночлега, как у тебя. – Она завистливо оглядела наряд Торы. – Мы спим где придется – на улицах, в западных трущобах или в старых развалинах. И главное, никогда не торчим на одном месте. – Она смерила Тору задумчивым взглядом. – Как я понимаю, немножечко удовольствия тебе получить не хотелось бы?

– В другой раз. Я на работе. – Понимающе кивнув, она отошла в сторонку. – Постой! Если опишешь мне людей, которые уволокли тело, получишь десять медных монет.

– Десять медных монет? – Она зарделась от радости. – Да за десять монет я тебе выложу и не такое! Мертвеца утащили Штырь и Гвоздь. Штырь – это здоровенный детина, лишился одной руки, и теперь у него вместо нее железный штырь. А дружок его тощенький мозгляк. Усекаешь? Штырь и Гвоздь! Хе-хе-хе!.. Да сдается мне, они даже знали заранее, что это будет за находка, так как привели с собой монаха, чтобы тот прочел молитву.

Тора озадаченно смотрел на нее. На первый взгляд история казалась странной, но в ней могло что-то быть. Поблагодарив женщину, Тора отсчитал десять обещанных монет и положил в ее грязную ладонь.

Она сначала любовно разглядывала деньги, потом крепко сжала их в кулаке и, кивнув в сторону заваленного мусором тупика у нее за спиной, предложила:

– А то хочешь, пойдем, подергаю тебя за корешок? – Она шаловливо провела языком по губам и добавила: – Для тебя бесплатно!

Тора покраснел.

– Нет, спасибо. Я спешу – нужно выяснить, что случилось со стариком.

Когда он повернулся, чтобы уйти, женщина крикнула ему вдогонку:

– Могу побиться об заклад, что они отволокли его к воротам Расёмон!

Расёмон! Тора содрогнулся. Да и как же иначе? Ведь все в городе знали, что бедняки, неспособные оплатить похороны, притаскивали своих умерших туда, а городские власти, накопив мертвецов, сжигали их на общем погребальном костре. Вот почему никто, кроме самых отъявленных головорезов, не отваживался наведываться в ворота Расёмон после наступления темноты. А между тем на улице потихоньку смеркалось.

В действительности Расёмон были южными воротами города. Внушительного вида двухэтажную постройку с огромными красными колоннами, голубой черепичной крышей и беленными известью стенами возвели, чтобы пропускать всех приезжих. Попав через ворота Расёмон в город, они сразу оказывались на широкой и длинной улице Сузаку, разделенной посередине водным каналом и обсаженной по бокам ивами. Улица эта вела прямиком к воротам Сузакумон – входу в собственно имперский город. Если же вы покидали столицу через ворота Расёмон, то сразу же попадали на дорогу, ведущую в Кюсю, откуда путь лежал к экзотическим иностранным морским портам.

Но ворота Расёмон переживали теперь тяжелые времена, как, впрочем, и сама столица. Городская стража редко заглядывала сюда, и ворота стали прибежищем бродяг, разбойников и головорезов всех мастей, стекавшихся сюда отовсюду, даже из дальних провинций. С наступлением темноты обычные люди избегали этого места, что превращало его в надежное укрытие для преступников. Полиция даже не смотрела в его сторону, и лишь дважды в неделю, в предрассветный час, городские власти посылали туда специальный отряд рабочих собрать накопившиеся трупы.

Тора страшился наведаться на верхний этаж Расёмон, куда обычно сваливали мертвые тела, так же как побоялся бы побеседовать с самим властителем преисподней, но слова проститутки необходимо было проверить, да и хозяин с нетерпением ждал результатов. Уже не в первый раз за время службы у Акитады Тора убеждался, чего, как выяснилось, он опасался больше всего. Сверхъестественного.

На этот раз он все-таки решил отложить на некоторое время то, что казалось неизбежным, и для начала отправился в дом зонтичных дел мастера. Отца Омаки Тора застал дома. Мастеровой Хисия, тощий лысеющий человечек лет пятидесяти с лишним, преждевременно сгорбился от работы, оставившей следы и на его узловатых, покрытых рубцами руках. Улыбаясь и низко кланяясь, он изо всех сил старался выразить благодарность Торе за то, что тот проявляет интерес к его погибшей дочери. Он расположил к себе Тору еще и тем, что ни словом не упомянул о кровавых деньгах. Жаль было только, что Хисия ничего не знал о знакомствах своей дочери.

Когда многочисленные пробные заходы не принесли ничего, кроме недоумения и удивления, Тора огорченно воскликнул:

– Но вы же ее отец! Неужели вам было безразлично, с кем она спит и чьего ребенка носит под сердцем?!

Голова Хисии поникла.

– Омаки была порядочной девушкой, но мы очень бедны. Она трудилась не покладая рук, играла на лютне, чтобы заработать на жизнь. Омаки была очень талантлива. Все, кто слышал ее игру, так говорили. Но мужчины, которых она развлекала в своем заведении музыкой, хотели большего, а оградить ее от них было некому. Так какое же право я имел пытать дочь вопросами и упреками, если сам настолько беден, что не мог обеспечить ей содержания?

– Простите, – пробормотал Тора. – Но только как тогда объяснить, что она радовалась этому ребенку? Кажется, будто Омаки собиралась замуж за его отца.

Хисия вздохнул:

– Может быть. Я не знал этого. Я мало бываю дома, целый день продаю на рынке зонты и собираю бамбук для изготовления новых. Вам лучше спросить мою жену. У женщин, видите ли, свои секреты. Только сейчас ее нет дома.

Тора поднялся.

– Ничего страшного. Я похожу порасспрашиваю.

Следующие несколько часов он провел в веселом квартале. Денек у него выдался на редкость длинный и благодаря госпоже Сугавара тяжелый, так что теперь ему было необходимо немного развеяться и промочить горло. К тому же яркие огни, беспечный смех и музыка вытесняли из головы мысли о предстоящей жути, ожидавшей Тору в стенах ворот Расёмон.

Пил Тора, не стесняясь и от души, задавая повсюду вопросы, на которые не получал толковых ответов. Выяснилось, что женщины веселого квартала не слишком жаловали Омаки. Они считали ее скрытной гордячкой, и никто из них, в сущности, ничего и не знал о ее личной жизни. Устав от бесконечных разговоров и порядком поднабравшись, Тора в конце концов отключился. Когда хозяин заведения растормошил его, чтобы освободить место для других, было уже за полночь, и у Торы больше не оставалось причин оттягивать неприятное дельце в Расёмон. Он с горечью отметил, что расследование убийств подвергает человека опасности не только со стороны самих душегубов, но также и со стороны рассерженных душ их жертв. А ворота Расёмон, как хранилище тел тех, кто умер не своей смертью, наверняка кишат недовольными призраками.

С тревогой посмотрев на небо, он увидел сгущающиеся тучи, сквозь которые лишь изредка проглядывала луна. Прохладные ясные весенние денечки близились к концу. Скоро придет жара и сезон дождей, но пока было только темно – подходящая ночка для поисков исчезнувших трупов и встреч с ужасными призраками. Тора вдруг осознал, что совершенно не готов к такому предприятию, поэтому он отправился на рынок.

Большинство продавцов уже свернули торговлю, но Тора все же раздобыл дешевый фонарь, после чего поспешил на поиски предсказателя. Это был сморщенный старикашка, задремавший над горой своих товаров – гадальных костей, всевозможных хитрых снадобий и амулетов.

– Проснись, хозяин! – Тора осторожно потормошил его за плечо, боясь обидеть неучтивостью того, кто водит знакомство с духами и знает заклинания.

– Чего тебе надобно? – задребезжал старческий голос. Тора объяснил, чего хочет, и дедок понимающе закивал. – Мудрая предосторожность, – пробормотал он, роясь в своей корзине. – Вот один пошел туда недавно после заката и встретил голодного призрака, так пришлось ему расстаться с правой рукой, чтобы вернуться обратно.

Тора содрогнулся.

Старик извлек из корзины дощечку с грубо нацарапанным на ней изображением бога Фудо [8]8
  Одно из добрых божеств буддийского пантеона, отгоняющее злых духов.


[Закрыть]и, продев через отверстие в дощечке веревочку, завязал узелок. Рядом с дощечкой он положил горстку риса, потом достал из-за пазухи листок дешевой бумаги с какими-то каракулями и заявил:

– Пятьдесят медных монет.

Тора побледнел и, ощупав свой рукав, спросил:

– Мне и впрямь понадобится все это?

Старик вздохнул:

– Амулет будешь держать перед собой, если встретишь демона. Фудо защитит тебя от него. Рис бросишь в комнату, когда войдешь. Он отгонит голодных призраков. А на бумаге начертаны магические заклинания, обращенные к добродетельному Сонсо, воплощению Будды, оберегающему от злых духов. Прочтя их вслух, ты останешься невредим даже в пределах ворот Расёмон.

– Я не умею читать, – признался Тора.

Старик снова вздохнул и взял в руки листок:

– Я буду читать, а ты повторяй.

В длинном заклинании упоминались замысловатые индийские словечки и имена, но Тора старался изо всех сил. Старик поправлял его, вздыхал, снова поправлял, снова вздыхал и наконец закивал:

– Все. Теперь ты знаешь. По дороге повторяй.

– Сколько с меня без этой бумаги? – спросил Тора.

Старик удивленно уставился на него:

– Пятьдесят медных монет. Да мне следовало бы взять с тебя больше за наставления!

Тора поклонился, поблагодарил старика за скромную цену, вывернул из рукава все, что у него осталось от месячного заработка, кроме пяти монеток, и, не слишком укрепив дух, поплелся к воротам Расёмон.

Придя туда, он увидел, что место почти пустынно. Только дураки да самые отчаянные головы оставались здесь после наступления темноты. Парочка нищих сидела на ступеньках, вопреки всему ожидая, что кто-нибудь из запоздалых путников пройдет через ворота, следуя в город или из него. Внутри, под крышей, несколько бродяг устроились на ночлег. Тора окинул их пристальным взглядом.

Двое стариков в лохмотьях спали, похрапывая, у основания колонны. Рядом с ними, прислонившись спиной к стене и прикрыв соломенной шляпой лицо, валялся монах-ямабуси [9]9
  Монахи-ямабуси – бродячие монахи. В народе о них шла дурная слава, так как они часто занимались мошенничеством, распутством и даже грабежом на больших дорогах. Считалось, что им известны тайны чародейства.


[Закрыть], какие часто встречаются на дорогах. На вид он был силен и здоров, о чем свидетельствовали мускулистые ноги и громадные ступни. Эти странствующие монахи были опасны, поскольку часто оказывались переодетыми преступниками, которых разыскивала полиция. Тора пригляделся к монаху внимательнее, но решил, что тот давно спит.

Услышав громкий смех с другой стороны ворот, Тора пошел на звук. Там, на ступеньках, компания работяг-оборванцев увлеченно играла в кости при свете фонаря. Они шумели и галдели, пока один из них не заметил Тору в синем кимоно и черной шляпе. «Начальник!» – крикнул самый бдительный из игроков, и они тут же разбежались в разные стороны.

Тора усмехнулся – опять его приняли за какую-то важную птицу. Поскольку никто из этих людей не подходил под описание Штыря или Гвоздя, данное уличной женщиной, он понял, что придется искать мертвое тело самому, поэтому повернул назад, в здание ворот.

Только теперь он заметил вооруженного человека – здорового смуглого детину, сидевшего внутри у самых дверей и, судя по всему, дремавшего. Через одно плечо у него был перекинут меч, через другое – лук и колчан со стрелами. Тора сразу смекнул, что перед ним ронин [10]10
  Ронин – самурай, по какой-либо причине оставивший службу у своего господина.


[Закрыть]. Ронины, одинокие самураи, оставшиеся без господина, скитались из города в город в поисках работы, требовавшей владения оружием. Не найдя такой работы, некоторые из них становились разбойниками и грабили на дорогах богатых безоружных путников. Тот, на кого наткнулся Тора, видимо, был довольно осторожным малым, если, даже задремав, не снял оружия.

Вдруг, словно почувствовав на себе пристальный взгляд, ронин медленно поднял голову и посмотрел на Тору. Молодой, на вид ровесник Торы, он носил коротко остриженную бороду и усы, взгляд его был холодным и цепким. Они окинули друг друга оценивающим взглядом. Ронин отвел глаза первым, сплюнув и презрительно почесав макушку.

Тора пожалел, что не оделся попроще, и решил держаться от ронина подальше, поэтому вошел в здание ворот через противоположную дверь.

Он сразу же оказался в огромной пустой привратницкой. Слабый лунный свет проникал сюда через дверь и окно, но даже и его теперь заслонила туча. Тора зажег фонарь и с трудом разглядел деревянную лестницу, ведущую во мрак второго этажа. В воздухе стоял стойкий запах гниющих объедков, затхлого тряпья и разлагающейся плоти. Откуда-то сверху доносился тихий шорох. Кто это – крысы или голодные призраки?

Тора содрогнулся и потрогал висящий на груди амулет. Бормоча про себя заклинание, он начал медленно подниматься по лестнице. Когда Тора добрался до середины, впереди мелькнул свет, таинственным зловещим лучом пробежавший по темным потолочным перекрытиям. Какое-то странное жужжание сопровождало этот луч. Тора замер, нащупывая в торбе рисовые зерна. Вдруг громадная причудливая тень метнулась по потолку. Она принадлежала какому-то бесформенному горбатому чудовищу; заслонив собой все пространство, оно вдруг исчезло и тут же снова появилось, держа в скрюченной руке нож. Волосы зашевелились на голове у Торы, и он попытался повторить заклинание, но понял, что от ужаса забыл все слова. Тора хотел бросить перед собой горстку риса, но от волнения рассыпал его по ступенькам. Между тем отражавшийся на стене нож скользнул вниз, и Тора поспешно отшатнулся. Поскользнувшись на рисовых зернах, он с грохотом полетел вниз по лестнице.