Текст книги "Дракон проснулся (СИ)"
Автор книги: Инесса Чернышова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
– Я древний бог. Кто в меня верит, для того я и есть.
– Я сошла с ума..
– Я тоже, Геранта. Я тоже…
4
– Миледи отдыхает, – слуга в доме бургомистра был под стать своему хозяину.
Сановитый, с пышными усами точь-в-точь как у главы Вронхиля, но высокий и худой как жердь. Форма почтенного дома держалась на нём как на вешалке, но была идеально выглаженной и сияла белизной воротника и манжет.
– Передайте, что друг хочет её видеть. Я слышал о её нездоровье и уже однажды в столице смог отогнать призрак недуга. Никто лучше меня не справится с несчастьем миледи. Я достаточно пояснил?
Говорить мягко и вкрадчиво было сложно. Мне хотелось просто отшвырнуть зануду и пойти на медовый запах, тянувшийся с верхнего этажа, где располагались спальни.
Я знал, что Ниара не спит, представлял, как она стоит, приоткрыв дверь, и слушает мою перебранку с дворецким, не смевшим вытолкнуть названного гостя прочь только потому, что я Дракон. И воспользовался своим природным правом воздействовать на людей.
Магия гасла, мне требовалось больше силы, всё-таки переход в новый мир, пробуждение ото сна, навеянного проклятием, которое всё ещё сидело у меня на плече, требовало столько энергии, что меня снова начало потряхивать. Я был голоден, зол, я был полузверем и получеловеком, жаждущим видеть объект своего желания.
– Спросите миледи, она будет счастлива меня принять! – произнёс я громко, и в глубине дома хлопнула дверь. Ниара вспыхнула, я представлял, как румянец гнева окрасил её щёки, какой Тьмой, не сулившей для меня ничего доброго, наполнились её глаза.
И от этого мне хотелось видеть её ещё сильнее, ещё скорее. Геранта ранее тоже злилась, но её чувства были насквозь фальшивыми, и только я не видел очевидного. Больше никакой любви, только власть над той, которая вернёт мне самого себя!
– Господин, пройдёмте к бургомистру, он будет рад принять вас, – тот, кто был одним из моих главных помощников в этом доме, вышел навстречу и сделал вид, что всеми силами рад бы выпроводить меня, но не может, ибо так повелел его хозяин и долг.
– При всём уважении к хозяину я пришёл не к нему.
Не примет. Она не выйдет и не посмотрит в окно сквозь щёлочку занавесей, когда я стану уходить, даже из женского любопытства. А я бы ушёл, коли мог.
Очень скоро её власть надо мной станет безраздельной, если я не завладею этой ведьмой первой. К тому же Ниара девственница, а что ещё так угодно Дракону, что ещё дарит ему столько силы, как принесённая в дар жертва невинной девы?
Если она ведьма, то дар её будет ценным вдвойне.
– Не заставляйте меня выпроваживать вас силой, милорд Рикон! – взвизгнул помощник хозяина, и стёкла его очков сердито блеснули в такт почти женским кудряшкам, лежавшим на узких плечах вчерашнего оборванца, который вознёсся так высоко благодаря моей милости и магии.
Он говорил что-то ещё, что должен был сказать. Вот уже и сам хозяин дома вышел с намерением вышвырнуть меня вон, и все они внезапно успокоились, утихомирились, как по мановению руки.
Застыли с разинутыми ртами, а потом внезапно подобрели и принялись заискивать, просить. Жена бургомистра, дама столь пышнотелая, что груди её напоминали бидоны с молоком, даже попыталась флиртовать.
А я стоял посреди гостиной, скрестив руки на груди, и улыбался, довольный своим талантом. Драконья милость коснулась этих людей, и они счастливы услужить мне, даже если до этого не собирались. В этот миг они довольны.
Ниара же сидела тихо в своей комнате и молилась Двуликому, чтобы он отвёл от неё своего демона. Давала обеты, которые была бы не в силах соблюсти. Даже обещала уйти навсегда в сокровищницу Бога, чтобы только вырваться из лап того, кому никто не мог помешать пройти наверх.
Я всё слышал, хотя находился далеко.
Мог бы презреть условности и вломиться в её комнату, но был воспитан в духе времени, когда подобное было непозволительно даже для насильника, если дама высокородна и прекрасна. А я не был вором чужой невинности, для Дракона это всё равно что жить без солнца и моря, как земляной червяк.
Тот, кто рождён летать среди звёзд, не станет ползать, даже когда оборвут крылья. А мне никто не мог их подрезать.
Я пережил замужество Геранты, её предательство, её проклятие, справлюсь и со строптивой ведьмой, не осознающей своих сил. После недавней встречи, после виденья, насланного Древними камнями, служившими моему роду с начала времён, она должна быть напугана и готова поклониться.
Но она готова не была, оставалась всё так же холодна и непреступна, она была ледяной крепостью, внутри которой я должен был устроить пожар. Пришлось идти на хитрость.
– Я уважаю желание миледи, я понимаю, что она переживает за последствия нашей недавней встречи, и ухожу, надеясь на новую.
Этого было достаточно, чтобы ужаснуть и более раскованную девицу, переживающую за репутацию, подействовали мои громкие слова и на Ниару. Дверь наверху снова хлопнула, и через несколько мгновений в гостиной появилась моя принцесса.
В сопровождении седовласой дамы, похожую на строгую чопорную старую деву. Я узнал и её.
– Госпожа Мольсен останется со мной, милорд, во время нашего разговора, – губы Ниары превратились в тонкую линию.
И сама она в безупречном наряде, застёгнутым на все пуговицы, столь чистого синего цвета, будто платье было соткано из небесной глубины, с убранными в пучок волосами, приличествующими по возрасту и статусу лишь её спутнице, напоминала статую древних нимф, которым поклонялись мореплаватели, опасавшиеся не вернуться. Им приносили в жертву молодых мужчин, едва достигших расцвета и не оставивших потомства.
– Как будет угодно, миледи, я ваш покорный слуга, ваше высочество, – ответил я и чуть заметно поклонился, намеренно обозначив её титул.
– Я желаю говорить с вами, но наш разговор будет кратким.
Её глаза засверкали. И пусть Ниара, кто сейчас была передо мной, хотела казаться сильной, а Геранта никогда о таком и не помышляла, они обе сейчас были здесь и ждали моего слова.
Бургомистр и прочие вышли, оставив между нами седовласую даму, отступившую в тень, но всё ещё незримо присутствующую в гостиной, мешавшую мне соединить прошлое и настоящее.
– Что вам угодно? – Ниара стояла, а значит, и мне не было не было дозволено сесть. Но я стерплю это оскорбление, эту малую толику власти.
– Угодно, чтобы вы вспомнили меня.
Хорошо, что Ниара не знает своей подлинной силы над Драконом.
– Я помню, милорд. Вы спасли меня, когда я хворала. Возможно, это просто совпадение, но оно было угодно Богам, а значит, и я признаю. Вы меня вылечили.
Теперь она смотрела с любопытством. Наверное, считала, что выиграла словесный поединок, пусть так, я не стану разуверять её.
– Я пришёл сделать это снова, ваше высочество.
И покосился на госпожу Мольсен, как звали седовласую даму. Она с жадным любопытством наблюдала за нами, уже предвкушая, с каким удовольствием перескажет в подробностях своей ледяной хозяйке сокровищницы Двуликого. И даже приукрасит пикантными фразами, будто бы сказанными любовниками по неосторожности.
То, что мы с Ниарой состоим в связи, теперь будет для всех очевидно. Видимо, это поняла и Ниара, когда снова попыталась отделаться от меня, встав за кресло, будто увеличивая между нами расстояние, могла оправдаться. И её лицо снова выражало лишь холодное неудовольствие.
Геранта играла глазами, мной, всем светом. Ниара же, так на неё похожая, скрывалась за ледяной стеной, как за щитом. Но он сейчас вот-вот даст трещину.
– Я не больна, не понимаю, зачем вы пришли. Слышала, вы обручены, поздравляю и желаю счастливого брака. Только боюсь, мне нечего вам подарить в знак особой милости.
– Вы нездоровы, я слышал, об этом все говорят, – произнёс я с самым невинным тоном, сквозь который всё равно прорвалась насмешка.
Сделал шаг вперёд, ещё одни. Расстояние между нами стремительно сокращалось, госпожа Мольсен издала булькающий звук, означавший, что ей пора вмешаться, но я опередил её.
– Эта брошь, я верю, защитит вас от дурного глаза, – произнёс я и протянул ей шкатулку с гранатовой булавкой. – Она должна принадлежать вам.
– Я не беру подарков от тех, кто мне не близок. А с вами я малознакома и не желаю сближаться.
В её лице промелькнул испуг, сменившийся отчаянием в глазах. Я понимал, о чём она думает: «Теперь уж моя репутация погибла безвозвратно».
– Её высочество устала, милорд. Аудиенция окончена, – госпожа Мольсен вклинилась между нами как внезапно выросший терновый куст. Острый, пораниться несложно, если прикасаться к её колючим ветвям, но я ловко обошёл её и вмиг оказался подле Ниары, осознавшей, что она оказалась прижатой к стене и отступать больше некуда.
– Возьмите.
– Не возьму, – упрямо мотнула головой и сжала пальцы в кулаки. – Уходите.
– Уйду, как только возьмите, – пообещал я, и она кивнула.
– Это непозволительно, ваше высочество, – мелкой собачкой визжала седовласая дама, но нам обоим не было до неё дела.
Ниара схватила коробочку с брошью, сжала в руке, а потом с торжествующим видом произнесла:
– Посмотрите, это стекляшка, милорд. Так и знала, что у вас закончились родовые сокровища. Убирайтесь! Я не нуждаюсь в вашей защите.
И вернула мой подарок нераскрытым, сунула в руки, будто это не подарок, которому всякая модница рада, а что-то гадкое. И он изменился, это я точно знал, но как такое возможно?
Я немедленно открыл коробочку, перевязанную алой шёлковой ленточкой, и увидел, что вместо граната булавку венчала треснувшее, поблёкшее от солнца стекло.
Глава 11. Помолвка
1
Ниара
Я больше никогда не бывала одна. Мало того что госпожа Мольсен превратилась в мою тюремщицу, скрывающую надзор под маской заботы. Так ещё и Берта была вынуждена следовать установке, полученной от матери-настоятельницы сокровищницы Двуликого.
Не сметь отходить от меня ни на шаг и немедленно докладывать обо всех странностях лично госпоже Мольсен.
Когда я пожаловалась на такой надзор родителям, а потом и его величеству, по срочной почте мне пришли почти одинаковые ответы: всё для твоей пользы. Ты слишком ценна и прочее.
Не то чтобы я сама желала выходить на улицу, где полагалось передвигаться в закрытом экипаже и не дальше, чем того требовала необходимость, но всё же подобное ограничение меня угнетало. Казалось, с моим приездом в округ Вронхиль я стала изгоем. Угрозой всему сущему.
– Вы преувеличиваете, госпожа, – пыталась утешить Берта и делилась со мной сладкими подарками племянника казначея, с которым у неё теперь был головокружительный роман. Моя молочная сестра объедалась сладостями, как всегда мечтала, потому как строгая и экономная мать приучила дочерей не тратить деньги на себя.
«Потому что это грех, не приучайтесь к радости плоти, не придётся сожалеть после и пускаться в бесчинства».
Да, Берта была не бедна, она могла бы баловать себя на деньги мужа и ту плату, которую получала от моей семьи, но никогда этого не делала.
Одевалась так скромно, как могла, чтобы соответствовать статусу княгини, хотя всё время говорила, что она горничной пришла ко мне, ею и останется. Не подпустит ко мне других служанок, я слишком хрупка для проклятий, которые часто преследуют королевскую кровь. А князь пусть своим титулом подавится.
Но сейчас о муже она старалась не вспоминать, кроме как во времена молитвы, когда, стоя коленями на холодном полу, возносила молитвы, чтобы избежать наказания в загробном мире, приготовленного для неверных жён.
Я устала её разубеждать и говорить о том, что Богам неведома жалость. Они играют нами, как костями, не заботясь о своих фишках. Поломается одна – возьмутся за другую.
Вот настал черёд и моей игры!
Боги наказывали меня за что-то, может, за кровное родство с ведьмой Востока, подарившей мне внешность, может, за королевскую кровь, но Они послали мне демона, преследовавшего по пятам. И демоницу, которую я часто видела в зеркале.
Я больше никогда не могла побыть одна. Стоило взглянуть на своё отражение, как другая женщина, опытная, властная завладевала моим телом и мыслями. Всё было чужим: и желания, и чувства.
– Ох, госпожа моя, – причитала Берта, когда узнала о визите милорда Рикона и о том, что произошло после, – да как он посмел что-то дарить вам! Оно ещё ладно, когда болели, с позволения целителей, но вот так врываться в дом, нести чушь о вашей болезни! Его извинит только весть, что он ослабел умом.
– Не хочу говорить об этом!
Чем больше я о нём думала, тем сильнее разжигалось моё любопытство. Почему он преследует меня? Почему смотрит так, будто я что-то задолжала, и теперь вовек не расплатиться?
Все мысли о тумане, о том, что милорд вовсе не человек, я нещадно гнала от себя. Этого не могло быть, это просто моя сила губит разум, затмевая его туманом, сотканном из увиденного ранее, услышанного или того, что я хотела бы услышать.
– Голова болит? – спохватилась Берта и принялась растирать мне виски настойкой от целителей, от чего мне становилось ещё хуже.
– Сбегаю за тёплым молоком, – говорила она обычно, когда я жаловалась, что от её действий только сильнее болит. Так случилось и на этот раз.
И чтобы не смотреть, как я меняюсь в зеркале, не вздрагивать от желаний, несвойственных мне, например, нанести на губы карминовый цвет, потому что он так идёт к моим волосам, и потому что тогда он захочет снова меня поцеловать уже наяву, я принялась перечитывать последнее письмо от отца.
Он пытался меня утешить, говорил, что в округе Вронхиль придётся задержаться, пока уладят формальности с Древними камнями, что им надобно вылежаться после инициации, дабы они никому не причинили вреда при перевозке.
Мысленно согласная, я всё же чувствовала, что это отговорки, сам король отчего-то приказал мне прозябать в провинции, не иначе это происки его матери! А значит, надо приготовиться, что моё положение долго не изменится.
Всех ради меня держать здесь не станут, или всё же нет? Нельзя просто так сослать служительницу сокровищницы Двуликого, если на то не было знаков Бога.
Их не было, госпожа Мольсен вмиг бы сообщила.
Я совсем запуталась в тех сетях, которые вились вокруг меня. Зачем я нужна милорду Рикону? Поразмыслив, сошлась на том, что всему виной моё королевское происхождение.
Служба в сокровищнице рано или поздно истечёт, а жена, состоящая в родстве с правящей семьёй, позволит возвыситься тому, кто только что выполз из небытия.
«Тебя всё равно выдадут замуж, почему бы не за него? Он вовсе тебе не противен. Признайся», – шептал внутренний голос, и я с ним спорила до следов ногтей на ладонях от сжатых в кулак пальцев. До пылающих щёк и ноющей груди, в которой шевелилось что-то похожее на влечение.
Он меня преследовал, он был почти несвободен, но при желании мог разорвать помолвку. Конечно, я никогда никого не полюблю, и всё же если на то воля Богов, почему бы не заключить союз с тем, кто хотя бы не будет мне неприятен физически?
И возможно, только возможно, я даже научусь получать удовольствие от брака. Удовольствие,о котором все говорят шёпотом, а в присутствии девиц замолкают.
– Ох, госпожа, а я что услышала на кухне-то! – Берта вернулась, торопливо поставила поднос с печеньем и молоком на комод, и подбежала ко мне, всплеснув руками. Уселась рядом, заглянула в лицо, по-матерински проверив, нет ли жара, а сама знай, рассказывает: – Все, понятно, замолчали, когда пришла, но уже услышала. Всех нас приглашают в дом Лаветт на званый обед и прогулку, праздник у них там какой-то, а я сразу подумала про вашего ухажёра.
– Не говори глупостей! – произнесла я слишком поспешно.
– Госпожа моя, вам нечего стыдиться! Что бы там ни говорили, вы совсем невиноваты, когда ваша матушка спросила меня в письме, я ей прямо так и ответила.
Берта поняла, что выпалила лишнего, и поймав мой взгляд, зарделась, тут же перевела разговор на предстоящий праздник, и что теперь милорд Рикон не сможет подойти ко мне, не в присутствии же невесты он станет оказывать мне знаки внимания!
– После того как я отвергла его подарок, не станет, – ответила я, уже думая, что надо немедленно написать отцу. Ещё не хватало, чтобы он считал, что я сама провоцирую ухаживания чужого жениха!
Впрочем, так оно и будет. Женщина всегда виновата.
А Берта тем временем говорила и говорила о том, что мне и вправду не помешает развлечься, что сидеть взаперти вредно для цвета лица, а я по глазам я видела, что она думает лишь о себе и будущих танцах. «Тыквенный суп» пригласит свою даму, и они смогут весело провести время.
– Ах он ещё вздумал прийти к вам с безделушкой, не стоящей и золотой монеты, – хихикнула та, кто занимала сейчас мои мысли.
– Может, мне не дозволят идти, – выразила я сомнение и улыбнулась воспоминаниям. Милорд Рикон принёс довольно ценную вещь, но я превратила её в пыль. Так ему и надо!
Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось увидеть его, посмотреть, как он выдержит унижение, показать всю холодность натуры, на которую только способна, а в этом мне равных не было. С другой, я боялась, что меня не пригласят, и я сойду с ума от ощущения, что когда-то всё это уже было.
Ночью просыпалась от видений, в которых мы с милордом Риконом танцевали и флиртовали. Это доставляло удовольствие нам обоим.
И звали тогда меня иначе, и мир был другим. В эти моменты, лёжа без сна и с сильно бьющимся сердцем, я почти верила в то, что он крылатый демон, посланный Двуликим, чтобы наказать меня.
Требовалось ясность, но как получить её, если наши взгляды больше не пересекутся? Если мы больше не скажем друг другу ни слова?
Поэтому я почти обрадовалась, когда на следующий день в дом бургомистра пришло приглашение. Бал в честь помолвки леди Оливии Лаветт и её жениха состоится на будущей неделе.
2
– Что ты делаешь, Дэниел? – руки Оливии легли мне на плечи, когда я сидел за столом в библиотеке, рассматривая в свете магического шара испорченную булавку.
Не ту, что всегда носил в кармане, завёрнутую в платок, другую. Я хотел преподнести подарок, но не удалось
Булавку же, подаренную Герантой, приходилось таскать собой. Чтобы не украли. И не воспользовались моей слабостью.
На это заклинание сокрытия уходила часть моего Дара, и я восполнял сосуд силы с помощью Оливии. И с помощью Ниары, когда мы общались.
Просто перекидывались парой колкостей, а я ловил себя на мысли, что каждый раз, как она смотрит на меня, я всё больше хочу о ней узнать. О ней, о Ниаре, не о Геранте.
– Думаю.
– О ней?
– Верно, – врать мне было лениво.
– А обо мне думаешь? – раздражение девушки скрылось под маской кокетства. – Надеюсь, это предназначалось Ниаре Морихен.
Я отложил булавку, и Оливия тут же схватила ей, повертела в руках и с разочарованным фырканьем вернула коробочку на стол.
– Не нравится? – спросил я, внимательно наблюдая за её красивым холёным лицом, в котором проступило что-то отвратительное, словно Оливия унюхала свежие экскременты. Или увидела голову на обеденной тарелке, как на собственной картине.
– Эта стекляшка.
– Ты ещё рисуешь? – перевёл я тему, чтобы больше не видеть безумный блеск её глаз.
Она уже подтвердила то, что я знал и так: в булавке, которую вернула мне Ниара, не было магии, не было никакой ценности. Ниара на моих глазах за несколько мгновений превратила драгоценную безделушку в сломанную игрушку для девочек.
– Покажи мне свои картины.
На какое-то время после нашей связи в них стало меньше мрачной больной фантазии.
– Тебе интересно? – живой огонёк в голубых глазах снова вернул им девичью теплоту живой души, готовой жить и чувствовать, любить и быть любимой.
– Интересно, – кивнул я, схватив её за руку и запечатлев на тыльной стороне ладони робкий поцелуй.
Живое проявление нежности и теплоты, которого она не знала ранее, всегда оказывало на Оливию действие, подобное поливу увядающего цветка. Я не был садовником, не мог оценить Оливию по достоинству, но мне льстила мысль о том, что благодаря мне племянница Лаветта становится дальше от пропасти.
Грело и другое – возможно, когда-то я смогу рассказать Ниаре, что спасал беднягу от безумия. Женщины любят спасителей, даже если их сердца сотканы изо льда.
А сейчас Оливия оживилась и повела меня в сад, в уголке которого и устроила свою мастерскую. На мольберте, накрытая полинялой, но чистой тряпкой, находилась её работа. Незаконченная, о чём Оливия громко сообщила и попросила не судить строго.
– Я рисовала из головы.
Это настораживало. Голова у Оливии не безупречна, я не раз предлагал писать с натуры, например, цветы, клумбы, хоть закаты или море, но мои предложения остались без ответа.
Оливия медленно потянула за край холстины, и картина открывалась по фрагментам.
На тёмно-розовом закатном фоне появилась голова зверя, увенчанная короткими извитыми рогами, из полуприкрытой, слишком длинной пасти вырывался пар, окутывавший длинные усы. Я видел такие у рыб, живущих на краю света, как свидетельствовали картинки в библиотеке «Острого Пика».
Тело коротковатое, короткопалое, изломанное и неестественно изогнутое, вызывало улыбку, но я сдержал её. Оливия никогда не видела Дракона в истинном обличье, ей были простительны некоторые вольности.
–А это я, – скромно потупилась девушка, и только тут я заметил цветок в передней лапе зверя. Белая, распустившаяся роза на длинном стебле удалась Оливии лучше прочего, но листья её увяли до срока.
Картина меня впечатлила. Именно тем, чем оттолкнула бы в других обстоятельствах: словно не взрослый рисовал, а талантливый ребёнок, пробующий улететь в фантазиях за горизонт, но ему не хватает элементарного знания. Внутреннего видения, когда смотришь не глазами, а сердцем.
Роза в лапах зверя должна была обозначать различия между прекрасным, что всегда находится в плену чудовища, и уродливым, однако я видел лишь больной цветок, который зверь жалеет и не даёт ему увянуть совсем. Не решается бросить на обочину, как сделал бы на его месте каждый.
Даже внешне не похожий на зверя. И никто бы не осудил, и я сам бы такого человека понял.
– Неплохо, – пробормотал я и вышел, строго наказав Оливии до вечера творить и не показывать носа в доме.
В саду тепло, пусть пишет картины, они забирают яд из червоточины в её сердце, и на какое-то время моя любовница становилась обычной светской девушкой, способной на колкости в равной мере, как и на здравые рассуждения, которые я в ней если и не любил, то уважал.
А пока я вернулся в библиотеку и углубился в чтение книг, рассказывающих о новом Боге этого мира – прогрессе. Я читал о Небесных гигантах и поймал себя на мысли, что однажды хочу подняться в небо на одном из них рука об руку с Ниарой. Я побываю во чреве её мира, а потом покажу ей свой. Унесу вдаль на крыльях свободы. Туда, где ещё летают Драконы.
От мечтаний, довольных глупых для моей породы, меня отвлёк слуга, принёсший письмо лорда Лаветт.
Кто бы сомневался, что этот стареющий болезный потомок Исиндоры захочет узнать, чем вызвана задержка в доставке его «лекарства»! После того случая в карете я избегал прикасаться к Оливии, не пренебрегая тем не менее её горничной, девицей бойкой и вульгарной, которая сама себя и предложила.
А я не стал отказываться. Чего ради?
Служить хозяевам её долг, девственность она потеряла задолго до работы в доме Лаветт, а ещё эту пышнозадую селянку с волосами такими густыми, что так и подмывало схватить её за них и повернуть к себе спиной, тешила мысль: я предпочёл её, не госпожу.
Разумеется, Оливия ни о чём не догадывалась, молчать бы в противном случае не стала. А если бы вздумалось показать своё «фи», вмиг бы указал на место.
Угрызений совести от подобного адюльтера я не испытывал: слишком долго и болезненно хранил верность Геранте, оказалось, что это чувство в глазах кокетки ничего не стоит. Нынче, говорят, женщины другие, более не робкие и застенчивые, но властные и дерзкие, не стесняющие это показывать.
Например, Оливия всегда говорила о том, что хочет, так случилось и вечером накануне бала в честь нашей помолвки.
Она вошла в библиотеку и улыбнулась той хищной улыбкой, которая означала только одно. Письмо от дяди получено, а в нём укор и угрозы.
– Я не люблю тебя и не полюблю, – сказал я ей в лицо, когда она попросила помочь расшнуровать лиф корсета.
– Я не прошу любви, просто возьми меня замуж. Я прошу у тебя ребёнка, – ответила она спокойно, пожав плечами.
Села на стол, смахнув мои книги на пол, и бесстыдно раздвинула ноги. Поставила узкую девичью ступню на мой стул, усмехнулась и выгнулась, подставив шею под поцелуи. Ждала. Знала, что не откажусь. И я это знал.
Оливия привлекала меня, завораживала той бездной, которую хранила в груди. Я соединялся с нею, был в меру груб, настолько чтобы ей понравилось, она стонала, обвивая меня ногами. Кричала так, будто я её насилую, и оставляла на моей коже багровые царапины.
Оливия давала страсть, но я был уверен, что делала это неискренне, будто театральная актриса, из кожи вон лезущая, чтобы получить ту роль, на которую не тянет. А мне хотелось спросить о том, что она думает обо всём на самом деле.
– Ты не обязана ему, – ответил я после.
– Обязана.
Она схватила открытый сосуд и отдала ему дыхание, не сводя с меня замутнённых глаз. Я закупорил его заклинанием, оправился и вышел.
В конце концов, это её дело, а меня ждёт Ниара Морихен. Только пока не знает об этом.
3
Ниара
– Вы рады, Ниара? Не бойтесь. Я от вас ни на шаг не отойду! – Берта готовилась к балу, будто к собственной свадьбе.
Платье я заказать не успела, переделала старое, портниха была занята моим нарядом жены бургомистра. А я подумала, что это знак. Нечего выряжаться, будто очу ему понравиться!
Нет, при желании, портниха бы всё бросила и оказала мне честь, но я не настаивала.
Бал был назначен через две недели, так скоро, будто близился конец света или королевский траур, тогда бы балы нельзя было устраивать минимум полгода. И свадьбы играть тоже.
– Отойдёшь ради любви, – упрямо говорила я Берте, не желая переводить разговор на милорда Рикона, который совсем недавно прислал в дом три дюжины пирожных, сотканных из взбитых сливок и подкрашенных розовым порошком.
Жена и дочь бургомистра, а последняя уже смирилась, что у лучшей портнихи платья ей не сшить, придётся обратиться «ко всякому отрепью, не умеющему благопристойно держать иглу в руках», завизжали, завидев кремовые розочки на подложке из бисквита, и отобрали себе половину.
Я же к подарку от этого господина и не притронулась.
– Как вы обо мне думаете! – взвизгнула Берта и поспешно смахнула слезу. Настоящую.
– Я вижу, не слепая, счастья не замажешь!
– Верно, Ниара! Простите! Я такая дурёха, а хоть день да мой! И всё же не отойду от вас, если только милорд вздумает виться да совать свои подарки на глазах всего света! Где это видано, при живой-то невесте!
О том, что Берта гуляет с другим при живом муже, пусть и пьянице, я предпочла умолчать. Как говорят некоторые: «Это совсем иное». Я её ни за что не осуждала, каждый в ответе за себя сам, кто знает, что сделала бы я, окажись в схожей ситуации!
А бал приближался, и мне становилось не по себе, будто иду в ловушку, или давно нахожусь в ней, а кольцо всё сжимается. Я так и не поняла, что это было, на прогулке: то ли туман вызван моим воображением, то ли другие не замечают силы крылатого демона.
Может, и демона-то нет, а есть мужчина, который желает добиться меня ради милостей короля, не упуская при этом из виду невесту, потому как практичный? От подобной продуманности мутило и кололо в груди.
Лёжа ночью без сна, я думала, что так тревожит совесть. Я забыла о женихе, вычеркнула его из памяти, а в сердце для него и раньше не нашлось места! Бедный Орнак! Не верила, что он умер из-за меня, всё это наветы, дабы внушить мне чувство вины, заставить действовать так, как нужно другим.
Я даже написала очередное расстроенное письмо отцу, чтобы он прислал подробные сведения о прабабке, на которую я похожа, но он отделался туманными намёками, перемешанными со слухами, за всем этим проступало нежелание говорить.
И я знала, кто мне поможет. Не хотела к ней обращаться с подобным, но раз дело такое, требовалась помощь матери.
Матушка прислала письмо по срочной почте. Три листа, исписанных мелким каллиграфическим почерком, на них маман отвела душу, должно быть, и перечитывала вслух сёстрам, чтобы возродить давно минувшее и напомнить им о том, как трудно быть ведьмой.
Вот и моя прабабка, Геранта Морихен, удостоилась чести быть женой уважаемого человека, а всё немоглось ей, свербело и болело в разных местах, имела любовника из захудалого рода. Добро бы ещё из знатного!
Тот потом и погиб по приказу короля или потому, что рухнул его замок, на ремонт которого у представителя обнищавшей семьи денег не было, а у женщины звонкие монеты или шелестящие купюры брать не положено.
Геранта эта грустила, убивалась, ребёнка носила от мужа, а поговаривали, что от любовника, но ко всеобщему облегчению, ребёнок умер вскорости после рождения.
Геранта родила ещё парочку, но тут уж точно от мужа, потому что тот заточил принцессу в доме под надзором, приставив только старух-приживалок, потом простил неверную, позволил ей выезжать в свет, да она всё грустила и чахла. Балы разлюбила, смотрела на всех, точно сипуха, исподлобья, танцевала неохотно, сплетничать и веселиться перестала. Набегали периоды, когда она принималась хохотать, кружиться в вальсе, будто ужаленная, всё никак не хотела остыть, и муж радовался, дарил подарки. Баловал, стало быть.
Это уже потом поняли все, что неспроста так. Это болезнь захватила ум ведьмы, она стала пропадать по ночам, находили Геранту в парке, снимали с деревьев, пришлось заточить в доме, чтобы семью и страну не позорила.
Так она что удумала: все камины запретила топить, морозила домашних, пока её в деревню не увезли, там и померла в стылой спальне, пытаясь колдовать и крича что-то о стене огня. О чудовище, рождённом из пламени, которое пожрёт её потомков.
История произвела на меня удручающее действие, хоть ложись и самой помирай. Я себе эту Геранту по-другому представляла, ещё не хватало, чтобы её безумие перекинулось на меня!
«А как иначе! Вон уже крылатых демонов из людей делаешь, туман видишь там, где его нет!» – шептал противный внутренний голос, и я в очередной раз убедилась, что поступила правильно, когда заказала портнихе самое целомудренное платье простого кроя, которое она была в состоянии сделать. Из прежнего вдовьего платья.
Меня не заметят?
Конечно, заметят, но пусть моя скромность станет посланием для того, кто не понимает других намёков.
И всё же, стоило войти в блестящий зал, украшенный розовыми букетами так, что дышать стало нечем даже при открытых окнах, и залитый светом магических шаров под потолком, я растерялась.
