Текст книги "Договор (СИ)"

Автор книги: Инди Видум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Annotation

В теле убитого гимназиста, Петра Воронова, я оказался не по своему желанию, а выполняя поручение бога. Теперь мне предстоит выжить в мире ,где магия соседствует с техникой, а за мной охотятся убийцы. С чужими воспоминаниями, скудными навыками и револьвером в руках я отправляюсь в таинственный Лабиринт, где рассчитываю получить ответы на вопросы, но могу ли я доверять даже богу?

Договор

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Договор

Глава 1

В себя я пришел, как будто кто-то щелкнул выключателем: быстро и сразу. По телу проходили болезненные судорожные сокращения мышц, как бывает, когда отсидишь ногу и резко встанешь. Именно этого сейчас и хотелось: встать. Но, помня инструкции, я дергаться не стал, какое-то время лежал, пялился на кафельную плитку перед глазами, привыкал к телу и прислушивался к звукам. Звуки шли чуть сбоку, и, чтобы увидеть их источник, нужно было повернуть голову. Интуиция вопила, что делать этого нельзя, потому что я – труп, а шебуршится мой убийца. И пока он считает меня трупом, я – в относительной безопасности. Нет, конечно, в напутственной речи мне было сказано: «В самом плохом случае ты просто опять умрешь», но делать это еще раз категорически не хотелось. Да и не было гарантии, что мою душу так удачно подхватит бог, пусть и местечковый. А вот печать останется точно.

Смешно: я – и вдруг выполняю божественное поручение. Точнее, вообще ни разу не смешно, если учесть вырисовывающиеся в случае провала перспективы. Увы, отказаться при всем желании не вышло бы, поскольку мою душу отловили и предложили поработать на благо отдельно взятого божества. Но отказаться я пытался, очень уж мутным выглядел заказчик.

– Я же не из вашего мира. И разведчик из меня никакой.

Бог, который больше напоминал худощавого студента-заучку, чем всесильную сущность, тяжело вздохнул.

– Ну уж прости, мне выбирать не приходится. От своего мира я отрезан так, что пока душу не заполучу, не могу сказать, из моего мира она вышла или нет. Кого смог притянуть, того и вербую. Думаешь, так просто найти душ у, свежую настолько, чтобы себя осознавала? Ты первый вменяемый. С тобой можно договориться. Прежние были уже почти чистые, готовые к новому рождению. А новорожденным разве можно поставить задачу? А что касается чужести мира, в этом ты не прав: это одна из вероятностей твоего. Только с магией. Даже язык для тебя будет почти тот же. Плюс память тела получишь, я объясню как. Зря боишься. Для тебя риск минимален: в самом плохом случае ты просто опять умрешь. С умениями помогу. Что-то дам прямо сейчас, что-то – когда окажешься на месте. После выполнения моего поручения получишь награду и будешь жить нормальной жизнью. Договор?

Можно подумать, у меня были варианты. Попробуй откажи богу, который на тебя сходу влепил свою печать, – заполучишь во враги божественную сущность и не будешь знать при новом рождении, откуда сыпятся неприятности. Бог уже сообщил, что печать снимется только после выполнения договора. Договора, который я не заключал, но выполнение которого мне теперь было жизненно необходимо, если не хочу год за годом умирать во младенчестве в мучениях, пока печать не истает, перерождений так через сто. То есть чисто теоретически отказаться я мог, но минусов в этом действии было куда больше плюсов. По факту выбора у меня не было.

– Да, договор, – согласился я.

И вот тогда я понял, что прежняя печать была всего лишь обманкой, призванной меня запутать или запугать. Настоящая была куда ярче. И болезненней, как это ни странно звучит по отношению к душе. Оказалось, душа тоже может испытывать боль, да еще какую…. Переждав особо острый приступ, связанный с вживлением печати, я выдохнул:

– Хотелось бы поточней понять задачу и получить средства для ее выполнения.

Хотя больше всего хотелось сказать: «Ну ты и сволочь».

– Всё упирается во время…

Определяться было необходимо, поэтому я преодолел страх и скосил глаза до упора, повернул голову на самую малость, потом еще чуть-чуть, и еще, чтобы наконец увидеть широкую спину мужика, который ковырялся, пытаясь открыть заевшее окно. Окно было круглым и диаметра достаточного, чтобы при выбитом стекле туда пролез и сам убийца, но все портила перемычка в виде креста, которая представляла одно целое с рамой. Вот и приходилось корячиться.

Знаний реципиента не хватало, процедура слияния требовала времени, которого не было. Нужно обходиться собственным анализом. Пока я мог предположить, что убийца собрался избавиться от трупа, просто выбросив тот на ходу. Потому что мы явно находились в чем-то движущемся: мерный шум мотора, мягкое покачивание и отсутствие постукивания колес о рельсы или дорогу намекали на водный транспорт. Как, впрочем, и круглое окно-иллюминатор, которое сейчас вскрывалось.

Работал мужик явно со знанием дела и был настолько увлечен, что на меня не обращал внимания. И не только на меня: к двери не повернулся, когда в нее кто-то застучал и возмущенно потребовал освободить уборную. Только тогда я сообразил, что валяюсь на полу возле унитаза.

Мужик рявкнул: «Занято! Идите в другую!» и продолжил вскрывать окно, в чем, в конце концов, и преуспел. Осторожно отворив окно, он решил осмотреться снаружи, перегнувшись через проем. Не знаю, что он там хотел разглядеть, но лучше возможности для меня не представится.

Я встал, чувствуя во рту привкус металла, а в ногах и руках – жуткую слабость. Тело ощущалось напяленным второпях объемным карнавальным костюмом, настолько было чужим и плохо управляемым. Я чуть не упал на колени, но, покачнувшись, удержался и сделал два необходимых шага, после чего резко схватил мужика за ноги и выпихнул его наружу, упершись в его ступни животом.

Больше всего я боялся, что сил не хватит – трясущиеся руки казались слишком слабыми, но неожиданность сыграла свою роль: вылетел мой противник как пробка из бутылки, только истошно по-бабьи взвизгнул и выронил из кармана ключ с прикрепленным к нему деревянным бочонком. Ничего, плавать полезно, пусть разомнется.

Я немного постоял, покачиваясь от волнами накатывающей слабости и с наслаждением вбирая в себя холодный свежий воздух из окна. Жаль, но бодрящего запаха моря не ощущалось, наверное, органы чувств пока еще плохо работали.

Перед тем как захлопнуть окно, я решил глянуть, что там с мужиком. Мало ли, может, уже карабкается на борт, горя жаждой мести и ругаясь на чем свет стоит. Про себя ругаясь, разумеется, потому что слышал я только мерные звуки работающей машины.

Так сильно, как убийца, высовываться не стал – рисковал отправиться за ним следом, слишком медленно отступала слабость, поэтому просто чуть наклонил голову. И замер, пораженный не только холодом из окна, но и видом. Далеко внизу перекатывалось море, но море леса, подсвеченное только яркой луной. Где-то там нашел свое последнее упокоение убийца, если он, конечно, не умел летать. В последнем я сомневался. Но на всякий случай посмотрел вверх. Быстрый просмотр для меня ничего не прояснил: мы явно летели в воздухе, причем довольно быстро. Корпус воздушного судна выглядел металлическим и на ощупь был холодным, при этом температура что металла, что воздуха из открытого окна не была отрицательной, а ещё не было ожидаемого при таких скоростях потока воздуха.

Это казалось странным. Магия, о которой предупреждал бог? Или технология? Хотелось осмотреться, но высовываться дальше я не рискнул. Конечно, больше в туалете никого не было, но тело оставалось очень слабым, каждая мышца подрагивала, готовая в любой момент отключиться.

Окно я закрыл. Надо было убираться, пока кто-нибудь не пришел узнавать, что отсюда вылетает с воплями. Хотя надо признать, смерть мужик принял стоически: кроме единственного взвизгивания, больше не издал ни звука. Правда, уважения к нему это не прибавило. Людям, которые убивают, вообще сложно добиться уважения от тех, кого они пытались убить.

Я поднял с пола выпавший с убийцы ключ. В моем кармане обнаружился точно такой же, со смешным толстеньким бочонком на веревочке. На бочонке был выжжен номер. Моей каюты? Номера оказались близкие: мой – 14 и вражеский – 16. Нужно будет проверить оба. Но чуть позже.

Туалет следовало покинуть как можно быстрее и при этом не оставить никаких улик. Я огляделся и заметил рядом с унитазом фуражку. Моя? Скорее всего: то, что на мне было надето, напоминало форму, в которой хорошо повалялись по полу. Спасибо, хоть никто мимо унитаза не сходил, так что без отходов чужой жизнедеятельности обошлось. Но грязи и без этого хватало. Прилипший окурок оставил после себя неопрятное пятно. Но в целом все было не так страшно. Жив – и ладно. Только голова побаливает в месте удара.

Из крана ледяная вода текла тонюсенькой струйкой, но ее хватило, чтобы освежиться и смыть подсохшую кровяную корку на виске. Тело все еще казалось чужим карнавальным костюмом, но уже более подходящим по размеру, и слушалось куда лучше. Закончив умываться, подошел к двери и приложил ухо, удостоверился, что снаружи тихо, рискнул отодвинуть задвижку и настороженно выглянул в коридор, опасаясь сообщников убийцы.

Там было пусто и темнее, чем в туалете: искусственное освещение еле-еле теплилось. Но в целом его было достаточно, чтобы убедиться: больше меня никто не поджидает, и дойти до своей каюты. Судя по тому, как часто попадались двери, каюты были одноместными и совсем крошечными.

Я зашел в свою, закрылся изнутри и осмотрелся. Места в ней действительно оказалось всего ничего, да и то было наполовину занято койкой, приподняв которую я обнаружил рундук для хранения вещей. Моих там не было, вся моя собственность в виде изрядно потертого саквояжа стояла на столе перед небольшим иллюминатором.

Я лег на койку и расслабился. Получилось это не сразу: подсознательно ожидал еще одного нападения. Но для обещанного поглощения чужого сознания нужно было находиться в покое, хотя бы относительном. Поглощение же было жизненно необходимо провести как можно скорее.

Меня потряхивало. И не только от вселения в чужое тело, но и от осознания, что убил другого человека. Почему я выбросил мужика в окно, а не попытался добраться до двери и позвать на помощь? Мне это даже в голову не пришло – сразу бросился избавляться от преступника. А ведь его могли арестовать и выяснить, зачем он напал на меня. Теперь могут арестовать меня – поди докажи, что я всего лишь защищался. Нужно будет убрать все вещи из вражеской каюты. Вдруг не заметят его исчезновения?

Удалось успокоиться минут через пять, после чего в меня непрерывным потоком потекла информация о прошлом того, в чьем теле я оказался. Но ощущалась эта информация примерно так же, как тело при моем в него попадании: совершенно чужеродной. Тем не менее нужное всплывало в памяти, пусть медленно и неохотно.

Петр Аркадьевич Воронов, гимназист, сдавший выпускные экзамены и решивший воспользоваться последней возможностью получить красный аттестат, а не синий. Красным здесь назывался не аттестат с отличием, а аттестат, принадлежавший обладающему магией. Для чего мальчик Петя сел на дирижабль, летевший к ближайшему городу с Лабиринтом. Последнее было как нельзя кстати: одним из обязательных пунктов, перечисленных богом, было как раз скорейшее посещение Лабиринта.

Кто и почему Петю убил, в памяти не отложилось вовсе. Вышел из туалета – и все, жизнь закончилась так же резко, как началась моя в этом теле. Не было в прошлом паренька никакой страшной-ужасной тайны. А если была, то либо он о ней не знал, либо она пока недогрузилась. Возможно, убийца просто-напросто перепутал жертву? Или был маньяком, убивавшим всех подряд в гимназических одеяниях? Или просто маньяком, которому все равно кого убивать, лишь бы потом тело выбросить из окна сортира?

При недостатке информации голову можно было ломать долго, и без толку. Времени на это не было: следовало срочно проверить каюту моего убийцы. Строго говоря, он, наверное, был все-таки моей жертвой… Но этот сложный философский вопрос я решил оставить кому-нибудь другому.

Я опять вышел в коридор, где царили сумрак и относительная тишина, разбиваемая мерным механическим постукиванием, дошел до каюты номер 16 и, стараясь не производить лишнего шума, открыл замок, вошел и огляделся. Как и моя, каюта врага размерами не потрясала. Вещей в ней практически не было. Только потертый саквояж, в котором нашлась смена белья с вложением внутри в виде нескольких крупных купюр и запечатанной пачкой папирос «Герцеговина Флор», солидный кожаный несессер с мужскими мелочами, необходимыми в дороге, коробка с бутербродами, фляга с обычной водой, пачка газет, еще пахнувших типографской краской, и толстенький потертый многофункциональный складной нож. В моем прошлом мире такой назывался швейцарским, а в этом просто армейским.

Вещи ничуть не прояснили причину нападения на ничем не примечательного гимназиста, у которого при себе был куда более потертый саквояж, чем у напавшего, поэтому я продолжил осмотр каюты, благо она не такая уж большая и осматривать по факту было нечего. Провел рукой под столешницей, не удовлетворился этим и заглянул под нее, переворошил койку и заглянул в абсолютно пустой рундук под ней. После чего перевернул единственную висевшую на стене картинку, тонкую и плохо пропечатанную. Она тоже за собой ничего не скрывала.

Я уже совсем было собрался покинуть чужую каюту, преисполненный разочарованием, когда взгляд зацепился за вентиляционную решетку, а память услужливо подсказала, что в книгах в таких местах прячут что-то ценное, а среди насадок складного ножа есть отвертка.

Винты пошли легко, и я уверился, что на правильном пути. Открутив три винта, решетку сдвинул и пошарил рукой в дыре. К сожалению, дыра ничем не порадовала. Не было там даже намека на тайник.

Я еще раз огляделся, но тайник больше негде было устроить, поэтому аккуратно завернул винты решетки, протер чужими нижними штанами все поверхности, которых касался, сгрузил всю добычу в саквояж, оставил ключ в замочной скважине изнутри вражеской каюты (мигающий кристалл внизу бочонка намекал, что ключ отслеживается) и тихо вернулся в свою.

Усталость накатывала волнами, но нужно было завершить то, что начал: проверить чужие вещи. И избавиться от всего приметного.

Выложив все из саквояжа, я принялся внимательно изучать уже его и почти сразу обнаружил фальшивое дно, а под ним – пухлую пачку купюр, фотографию и револьвер ретрообразца. Револьвер я сразу решил считать неприметным: он придавал уверенность в собственных силах, лежал в руке как родной и не имел ни гравировок, ни бросающихся в глаза отметин.

Фотографию я повертел, надписей на ней не обнаружил. Совсем молоденький парнишка, усы только-только пробиваются, но лицо уже выглядит породистым, хотя и недостаточно жестким. Нос с горбинкой, темные глаза, а вот кожа, напротив, светлая. На фотографии я завис надолго, пытаясь понять, что меня в ней зацепило.

И чуть не начал истерично ржать, когда дошло, что фотография – моего нынешнего лица. К нему нужно будет привыкнуть, чтобы не шарахаться от зеркала, когда там всплывет не то изображение, что в прошлой жизни. Возможно, за ночь я срастусь с этим телом полностью. Как сказал бог, от восьми до двенадцати часов на полное вживание.

Сдвинув все к окну, я продолжил исследовать саквояж: тщательно прощупал, а в подозрительных местах еще и прорезал, но больше из него ничего не выпало. Одежду тоже прощупал, но нижнее белье – не многослойный жилет, в который можно что-то зашить. Если у того мужика было что-то запрятано в одежде, то он это что-то унес с собой. Как, к сожалению, и собственные документы. Останется он для меня безымянным и безликим: видел я его только со спины, чего для опознания недостаточно. Но одно точно: нападение не было случайным, мужик искал именно меня и, похоже, деньги – плата за мое устранение.

Изувеченный саквояж и тряпки я выбросил в иллюминатор, предварительно убедившись, что мы все также летим над лесом. Кроме обтянутой тряпкой картонки, которая выполняла роль второго дна, – у меня на нее были планы. Остальное решил пока оставить: там не было ничего, что указывало бы на владельца, но в паре предметов присутствовала некая неправильность, на которой мозг спотыкался, не желая давать нужный ответ. Так что решение по ним я отложил на утро и приступил к изучению своего саквояжа.

Он порадовал куда меньшим: сменой белья, тощим портмоне с одной-единственной бумажкой и мелочью внутри, расческой, коробкой с зубным порошком, изрядно поюзанной зубной щеткой в узком холщовом мешочке, артефактной складной вешалкой и допотопной папкой с какими-то бумагами.

Вешалкой я воспользовался тут же, потому что при взгляде на нее сразу всплыли ее функции: чистка и глажка. Моя одежда в этом однозначно нуждалась после знакомства с полом туалета. Нашлось место и для брюк, и для тужурки, и для фуражки.

На этом мое стремление к познанию мира закончилось. В голову при малейшей попытке использовать её по назначению словно вонзался раскаленный гвоздь. При таких вводных изучать бумаги – пустое дело. Голова не работала вовсе. Хотелось спать и есть. Причем последнее желание оказалось настолько сильным, что я открыл коробку с вражескими бутербродами и вгрызся в первый же. На удивление, он оказался весьма недурен: на вкус казался только что приготовленным, а не пролежавшим весь день в саквояже при жаре. Наверное, сказывался голод, а еще то, что я подсознательно считал бутерброды добычей, которая априори вкуснее. Нет, мамонт, конечно, был бы вообще вне конкуренции, но мамонта еще предстояло найти и убить, а бутерброды уже в руках и никуда не убегут.

После того как умял половину бутербродов, захотел пить. Выходить в коридор я опасался, поэтому рискнул приложиться к фляге, из которой в рот полился коньяк. Причем очень недурственный коньяк. Но я точно помнил: когда открывал флягу в чужой каюте, обнаружил в ней воду. От удивления у меня аж мозги прочистились. Я завинтил флягу и с подозрением на нее уставился. Выглядела она точь-в-точь как та, во вражеской каюте. Но когда я открутил колпачок, там опять оказался коньяк.

Разбираться в этих странностях не было ни сил, ни желания, поэтому я решил, что коньяк пить безопасней, чем непонятно откуда налитую воду. Меньше вероятности заполучить кишечные проблемы. И вообще коньяк – это же намного лучше воды. Я приложился к фляжке еще пару раз, чувствуя, как напряжение отступает, а я, напротив, сродняюсь с телом полностью. Гвоздь из головы коньячные пары выбили, но ясности, разумеется, не добавили. Тело к спиртному было слишком непривычно: в голове зашумело и координация опять нарушилась.

Решив больше не испытывать судьбу, крышку фляги я закрутил, улегся на койку и провалился в мутный темный сон.

Глава 2

Утром я проснулся и какое-то время лежал, вслушиваясь в себя и в окружающий мир. Чувствовал ли я себя единым целым? Пожалуй, нет. Если тело уже казалось моим, то знания прошлого владельца тела подгружались лишь при изрядном напряжении, что сопровождалось болью. Возможно, причина была в том, что на виске обнаружилась шишка, дюже болезненная при прикосновении. Но тут, как и говорил мой наниматель, часть процессов должна завершиться сама, поэтому были убраны только критические повреждения. А дальше – организм молодой, справится сам.

Я опять прикрыл глаза, пытаясь осознать всё, что случилось. Получалось плохо. Не знаю, сколько я пробыл в виде бесплотной души, но часть личных воспоминаний оказалась стерта, а часть были такими размытыми, что казались чужими. Наверное, это к лучшему: не буду страдать по тем, кто остался в прошлом мире. Потому что сейчас они казались актерами в давно просмотренном фильме. Совершенно чужими людьми, почти все ниточки к которым оборвались после моей смерти. Странное чувство… Предаваться философским размышлениям я не мог: жизнь продолжалась и надо быть готовым к любым поворотам.

За окном серело, а значит, совсем скоро мой полет закончится, поэтому я поторопился дойти до туалета в уверенности, что сейчас на меня никто не нападет. Был бы у убийцы сообщник – у меня не получилось бы спокойно проспать всю ночь. Но револьвер с собой я прихватил: если не испугаются вида, то всегда можно стукнуть увесистой рукояткой.

Пугать оказалось некого. В туалете я умылся и почистил зубы, разглядывая в зеркале не столько себя, сколько злополучную шишку, которая выделялась не так сильно, как болела. Воду из крана пить не стал, вспомнил, что поутру должны разносить чай. Но рот прополоскал несколько раз, чтобы убрать повышенную сухость.

Закончив в туалете все необходимые утренние дела, я вернулся в каюту, где с новыми силами принялся изучать оставшиеся чужие вещи. Поскольку голова теперь худо-бедно соотносила увиденное со знанием местной жизни, я сообразил, что и фляга, и коробка под бутерброды являлись вещицами артефактными. И если функцией коробки было всего лишь сохранение продуктов в том состоянии, в котором заложили, то во флягу можно было залить три вида напитков и выбирать нужный, всего лишь передвигая рычажок. Бывший владелец залил только две жидкости: воду и коньяк, но я ничуть не жалел, что вчера попробовал не то, на что первоначально рассчитывал. Сегодня же спиртное, каким бы качественным оно ни было, будет лишним. Так что я отпил лишь немного воды, удивляясь ее вкусу и прохладе.

Затем приступил к осмотру несессера. Он не только казался новым, но и был им. Похоже, бывший владелец утерял часть багажа и перед полетом спешно обзаводился новым имуществом: металлические предметы блестели, а мыло вообще не было распаковано. Расчесок было две, и одна явно предназначалась для усов. Помазок и зубная щетка тоже были новехонькими, как и опасная бритва. Очень острая – такой бритвой не только щетину можно сбривать, она пойдет и как оружие. Жестяная коробочка с зубным порошком ни разу не открывалась.

Все содержимое я выложил на стол, но второго дна в несессере не обнаружил, как и каких-либо подозрительных уплотнений. Он был именно тем, чем выглядел: новой вещью, впопыхах заполненной тем, что попалось под руку. Поди, еще и за счет денег, заплаченных за мое убийство. Потратил мои деньги, сволочь, на расческу для усов. Мог бы остаток своей жизни обойтись без ненужных приспособлений.

Пачку папирос я тоже вскрыл, но и там оказалось именно то, что было заявлено на этикетке: папиросы. Соответствие содержимого этикетке я проверить не мог, и не только потому, что зажигалки не было: убийца уронил на землю вместе с собой. Но и потому, что раньше Петя курением не баловался, не стоит начинать и сейчас. Пачка полетела в приоткрытое окно, я лишь удивился, что не сделал этого ночью.

Ни одна из оставшихся вещей не указывала на бывшего владельца, а значит, не несла для меня опасности, поэтому я вытряхнул все из моего саквояжа и принялся заполнять его правильно. Поместил на самое дно револьвер и чужие деньги, отложив несколько купюр в свое портмоне, прикрыл картонкой, сложил все остальное, кроме бумаг, среди которых нашлись: обратный билет на вечер этого дня, паспорт, копия экзаменационного листа и обязательство по уплате сбора на прохождение Лабиринта. Все остальные листы были результатами проверки на магию традиционными, так сказать, способами: когда приезжий маг с сертификатом на выявление дара обследовал за небольшую плату желающих. Петя с завидным постоянством желал, но ни разу не получил то, ради чего платил сбор.

Платил деньги отчима, других источников дохода у парня не было. Мог ли отчим таким образом решить вопрос с пасынком? По воспоминаниям Пети, отношения в семье были хорошими, а стоимость попытки пройти Лабиринт была куда ниже обнаруженной во вражеском саквояже суммы. Так что если отчим и заказал пасынка, то уж точно не из-за денег. В этом вопросе он был щедр, правда, и лишнего не давал.

Как бы еще понять, связано ли покушение с разбитыми реликвиями или нет? В воспоминаниях гимназиста ничего не позволяло пролить свет на этот вопрос. Стук в дверь отвлек от размышлений. Меня вычислили или пришли убивать? Внутри все сжалось от страха, но я постарался этого не показать и внешне спокойно сказал:

– Войдите.

В дверь торкнулись, но она не открылась: вернувшись из туалета, я ее опять запер. Пришлось вставать и открывать.

– Добренького утречка, сударь, – залебезил стюард. – Чаевничать будете?

Не вычислили и не пришли убивать – уже хорошо. Но нервы ни к черту. Того и гляди сорвусь.

– Буду.

– Один стаканчик или два?

Я вспомнил, что один стакан входит в стоимость билета, но одним я точно не напьюсь, а деньги у меня есть. И вообще, чаепитие успокаивает. Меньше, конечно, чем коньяк. Но напиваться с утра – прямая дорога на тот свет.

– Два. Один сейчас, второй чуть позже.

Я сгреб бумаги со стола, порадовавшись, что остальное убрал раньше.

– Чай с сахаром? Сливками? Или, может, лимоном? – оживился стюард

– С сахаром и лимоном.

– Доплата гривенник*, – сообщил он. – За вторую чашку будет пятиалтынный**.

Я отсчитал сразу тридцать копеек, решив, что при таких ценах и пятак – хорошие чаевые, и спросил:

– Что за шум ночью в коридоре был?

– Шум? – удивился он и выставил на стол стакан в серебряном подстаканнике, после чего щипчиками ловко забросил в чай сахар и тонюсенький ломтик лимона. – Не было никакого шума. Приснилось вам, сударь. У нас этот рейс на редкость спокойный: ни скандалов, ни драк. Благодать-с. К чаю чего посущественней желаете?

Я покрутил головой. Вряд ли продукты здесь хранились в артефактных холодильниках – заполучить кишечное расстройство проще простого. Маменька мне при отлете твердила, чтобы ни в коем случае в дирижабле ничего не ел – лучше по прилете зайти в трактир при причале. Мол, там проверенное заведение. Маменька… Да уж.

– Не желаю. Вы мне только второй стакан не забудьте принести.

– Как можно, сударь, – оскорбился стюард. – Остальные каюты обойду – и к вам вернусь.

Он наклонил голову, имитируя поклон, и покинул каюту, не забыв прикрыть за собой дверь.

Звуки из коридора все равно доносились, так что я услышал, как стюард постучал в пятнадцатую каюту – ответа не дождался, постучал в шестнадцатую с таким же результатом и пошел дальше. Похоже, исчезновение одного пассажира пока не заметили. Меня это беспокоило только в части наличия у убийцы сообщников. Это было достаточно маловероятно, но сбрасывать со счетов не стоило, как и то, что кто-то меня может встречать с желанием доделать проваленную ночным неудачником работу. Умирать категорически не хотелось: для меня это означает запуск цепочки коротких, но мучительных перерождений. Но как этого избежать, если я не понимал причины нападения?

Я отпил чай, одобрил, достал коробку с бутербродами и начал есть, рассматривая с интересом подстаканник. В руках я их не держал уже черт знает сколько лет, а этот еще был изящно сделан и с гербом. Соколовых, услужливо подсказал мозг, именно на их дирижабле я сейчас лечу.

Доев бутерброды, коробку я убрал, и вовремя, потому что буквально через минуту стюард опять постучал в дверь, забрал пустой стакан и выставил полный. Чай оказался таким же обжигающе-горячим, как и в первом стакане. И необычайно ароматным.

Под чай я решил почитать трофейные газеты. ***

Вопросы питания

Вчера наш сотрудник был свидетелем ужасного случая смерти от употребления в пищу свинины.

Покойный (молодой человек довольно приятной наружности, с открытым честным лицом), проходя по Лазенской, спер у торговки четыре свиных отбивных, засунул их в рот и бросился бежать.

Возмущенные граждане догнали покойного и долго били его по открытому, честному лицу, после чего покойный внезапно скончался. Предположительно от отравления свининой.

Мы уже неоднократно писали о вредном влиянии свинины на человеческий организм. Может быть, этот трагический случай заставит вас одуматься.

Сурово здесь с ворюгами. Били по лицу – скончался от отравления. Этак и покойный убийца скончался от аллергии на лесную флору, а вовсе не от того, что его выбросили за борт. Судя по прочитанной заметке, вполне себе жизнеспособная версия.

Жертва дамской шпильки

Сегодня в вагоне трамвая с мещанином Васильченковым произошел несчастный случай: шляпной булавкой проезжавшей дамы у мужчины выколот глаз. Пострадавший отправлен в больницу.

Да уж, на шпильки местных дам лучше не попадаться. И на трамваях тоже лучше не ездить.

24 июня в восьмом часу утра скоропостижно скончался небезызвестный своим противостоянием с потусторонними выходцами князь Воронов. Дней десять назад было кровоизлияние желудочное, приглашен был лейб-целитель Никитин. Здоровье улучшилось. Но вчера князь встал с постели, умылся, вдруг почувствовал себя дурно: произошло второе кровоизлияние, вызвавшее скоропостижную смерть, Покойному был 81 год. Его безутешные супруга, дети и внуки…

Так, стоп. Князь Воронов – это же Петин, а теперь мой дедушка? Разве не должны были сообщить нам о его смерти и вызвать меня на похороны? Не в этом ли причина нападения? Вдруг он что-то завещал? Ну да, внуку, которого ни разу не видел, от сына, на похороны которого даже не приехал…

Обдумать это как следует я не успел, потому что за пустым стаканом пришел стюард. Как оказалось, во время снижения дирижабля вся посуда должна быть жестко зафиксирована.

– Прибудем по расписанию? – уточнил я у стюарда, который уже собрался уйти.

– Обижаете, сударь, – оскорбился он. – Мы никогда не опаздываем. Через час двадцать минут окажетесь на земле, помяните мое слово.

Он опять ушел, а я спохватился, что так и не дошел до второго пункта инструкций. Первый был – выжить при появлении, его я даже перевыполнил. А вот про второй – замаскировать выданные умения – напрочь забыл, слишком был увлечен отходняком от первого.

Навыков мне отсыпали всего пять. Сокрытие сути, Поиск осколков, Божественное слияние осколков (рецепт артефакторики), Артефакторика, Воззвание к богу. Последнее – возможность общаться с выбранным богом через алтарь в Лабиринте. Первоначально мне только его и хотели дать. Мол, слишком энергозатратно будет забросить душу с кучей умений. Но я задал резонный вопрос: «А что если мне не удастся попасть в Лабиринт?» Бог же не знал, что сейчас происходит на его землях – может, Лабиринтов вообще не осталось. Не сказать, чтобы после этих слов мой собеседник расщедрился. Скорее, дал необходимый минимум и сказал, что что-то еще получу только через беседу с ним в Лабиринте, иначе он меня отправить не сможет: с душой нельзя провести слишком большой груз. Информация о всесильности богов оказалась очень и очень преувеличена.