Текст книги "Tobeus (СИ)"

Автор книги: Илья Тауров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Не знаю через сколько времени, но я проснулся в «свинарнике», одетый в драную и грязную одежду, такие же драные были и ботинки, подошва которых еле-еле крепилась к верхней части, всё тело болело, а на шее был ошейник, с цепью может метров пять. Я не был просто арестованным, а это здание даже когда-то не было свинарником в прямом смысле: обычный дом, в котором когда-то жили люди, только вот без мебели и стекол в окнах. По сути все арестованные были помещены в карцерах, так как находились по одному в комнате. Говорить мы не могли, это быстро пресекалось солдатами.

Первые дни меня не трогали, я просто валялся, иногда пытался встать на ноги, но не получалось. Еда, которую тут давали – обычные отходы, иногда везло и мы получали что-то просроченное, оно может даже и воняло, но зато это в любом случае лучше отходов и различных объедков, правда из-за голода со временем и отходы уже неплохо шли, через пару недель я более-менее поправился, и меня бросили на работы. Более везучие просто занимались уборкой, кто-то был личным слугой, но с моим преступлением это невозможно, мне суждено было тут сгнить, но внутри была какая-то необъяснимая вера, что это не ещё конец.

Я чистил городские стоки от человеческого дерьма, погружаясь туда иногда в полный рост, и если это кажется не таким уже страшным, то отмыться получалось не всегда, а одежда у меня была одна и та же, иногда я упрашивал солдата пустить и меня «постираться» и стирал свою одежду в больших лужах, сперва помывшись сам. Я был голый, и такой же голый шёл домой, солдатам было плевать, не я один так делал, и они уже привыкли.

Спустя месяц на коже стало появляться что-то белое, похожее на плесень, с начала на локтях, от постоянного спания на бетоне я простудился и из-за этого болело горло, мне правда уже было плевать, после очередных работ с дерьмом, я просто скручивался на полу и пытался сдержать раздирающий горло кашель. Одно было хорошо, что эта весна выдалась тёплой и теплело каждый день. Я не видел себя в зеркале, но на ощупь понимал, что сильно похудел, а на лице выросла внушительная борода, которую раньше я всегда сбривал при первых же проявлениях, в армии так положено.

К концу второго месяца я уже еле волочил ноги, какая-то кожная инфекция покрыла все руки, не знаю сколько градусов у меня была температура, но чувствуя холод, я одновременно обливался потом, в тот день меня даже никуда не погнали, посчитали, что к сегодняшнему вечеру я подохну, даже мою еду сказали отдать кому-нибудь ещё, мол мне уже не надо.

Похоже действительно приходит мой конец, тогда я валялся и думал, что это закономерный итог всей моей жизни, я здесь совершенно справедливо, меня предала мать? Я предал собаку гораздо хуже. Предал своего сына, бросившись на сержанта и совсем не думая о последствиях, в конце концов я что был мародёром по профессии, что продолжал эти заниматься в свободное от работы время. Ума не приложу почему я себя считал достойным чего-то лучшего, каждое моё действие вело меня сюда, и я ещё долго продержался на свободе. Где-то ещё звучал слабенький голосок, что если я выживу, то я изменюсь, но следом я понимал, что это очередная жалость к себе. Меня сюда отправили не просто так, даже не беря в расчёт того, что я сделал с Сергеем. В справедливом самоуничижении я ждал того, что тут случается со временем со всеми.

Кое-как развернувшись к жёлтому весеннему небу, на меня тёплым светлом лилось солнце, я лежал и ждал, когда же в эту комнату зайдёт смерть, не впасть бы в сон, который с каждой секундой брал надо мной верх, даже боль кажется немного прошла. Я услышал какой-то неразборчивый крик нашего охранника, подумал, что уже это уже галлюцинации, чего ему орать-то. Не от того же, что я умираю, а я был уверен, что умираю.

Часть XI

Глава XXIX

Свет от голубого неба больно врезался в глаза, и от этого света сосновые и еловые ветки казались чернее, чем они есть на самом деле. Какое-то время я лежал, даже и не помышляя о том, чтобы встать, я не хотел даже просто пошевелиться, и кажется ни одна мысль не посещала мою голову в те долгие минуты. Я просто лежал и смотрел как от слабого ветра колыхаются хвойные верхушки. Но всё же под это колыхание мне подумалось, что это новый, загробный мир, стало немного смешно от того, что пока он уж очень похож на наш и почему тут елки, а не что-то более экзотичное. Позже я попытался встать, но понял, что не имею никаких сил на это, а только лишь дернувшись, в добавок понял, что земная боль преследует меня и здесь, этот факт тоже несколько насмешил меня. И тут я услышал, будто бы из ниоткуда, женский крик:

– Осторожно! – прозвучало где-то вдалеке.

Но похоже, что она не успела и в мою райскую койку врезался какой-то неуклюжий ангел, тем самым опрокинув на землю обездвиженное тело, хорошо, что за много лет на почву насыпался толстый слой иголок, которые сильно смягчили моё падение, однако оказалось, что это всё же вещь не из приятных, и я неожиданно услышал свой собственный голос. В эту же секунду я стал подозревать, что я всё-таки немного ещё задержался в нашем мире, видимо какие-то божества решили, что я ещё должен пожить.

– Что ты стал? – прозвучал тот же, низковатый, но всё-таки женский голос, – поднимай его, придурок, куда ты несешься вообще здесь?

– Вызвали, – ответил молодой парень, которому было лет четырнадцать и его голос только начинал ломаться.

Не очень сильными руками он подхватил меня за плечи и так перевернул на спину, я увидел его обычное, ничем не примечательное лицо, над верхней губой пробивались усы, а взгляд был немного напуганным. Я услышал, как он ставит назад койку, потом схватив меня за подмышки, попытался положить на исходное место, но я закряхтел от боли так, что парень резко выпустил меня, а я снова грохнулся на землю. Я к тому же ещё и не мог понять, что за вонь здесь стоит, хотя эта была моя личная вонь, от моей гниющей кожи, из моего рта, просто меня судя по всему помыли и запах дерьма, в котором я обычно колупался отступил, обнажив все остальные.

– Все, иди, – раздраженно сказала женщина, подойдя к нам, – я сама.

Она появилась в поле моего зрения, и стало ясно, что это не женщина, а девушка точно не старше меня, отсюда, с земли, она казалась мне высокой и стройной.

Посмотрев на меня и тяжело вздохнув, она наклонилась и сам и не знаю как, подхватила моё тело, прижав себе и постанывая от моего веса всё вернула на место. Я испытывал стыд за то, что людям необходимо так из-за меня напрягаться. Но кажется для неё здесь не было ничего необычного. Я не мог сказать слов благодарности, но их никто и не ждал – она сразу побежала куда-то ещё. После я долго думал о её странном лице, голосе и то, и то вроде бы было красивым, а вроде и нет, и эта неясность долго не выходила из головы.

А следующей мыслью была мысль о сыне и что с ним, я кажется вообще забыл о нем, пока меня держали в свинарнике, упиваясь жалостью к себе. А тут воспоминание о нем врезалось как тупой нож, и меня начало злить всё, а больше всего то, что я почти не мог шевелиться, да даже говорить. Наступила ночь, а меня стало колотить и знобить, я пытался подняться, но тут темноту разрезал луч яркого света. Снова этот женский голос.

– Муса, это лихорадка? Просто мне с утра колоть его, может лучше не тратить лекарства, если он помрет через день.

– Если не колоть, то и помрет, мне его передал командир и сказал следить, может его в здание всё-таки – ответил мужчина с типичным европейским акцентом, – что у него, что лежит он отдельно?

– По всей коже инфекция, как у вас была, но вас так не колотило. – Ответила девушка.

Я стал пытаться сказать им, что я хочу встать, но получалось только мычать и судорожно дергаться, тут мужчина по имени Муса всё понял:

– Может в себя пришёл, наверное ничего не понимает, – посмеявшись не понятно почему, он положил руку мне на лоб, – успокойся, парень, мы тебе ввели кое-что чтобы ты спал, оно к сожалению, парализует, но это тебе на пользу, успокойся.

Однако это меня не успокаивало, я почувствовал ещё укол и заснул, проиграв этот бой с транквилизаторами.

На следующей день меня перебинтовывали и меняли повязки, уколы повторялись, мой страх за сына усиливался, представлялось как моя дорогая женушка выбрасывает его в окно, чтобы угодить своему новому любовнику, да и вещи похуже предоставлял тоже. Каждый день было стыдно за то, что женщины, и особенно та первая, видели меня голым, а я не мог им слова произнести, только стонать от болей при замене бинтов.

В очередную из таких помывок она, намазав меня чем-то ещё более вонючим чем я, и уже наматывая бинты сказала:

– Завтра не будем тебя колоть, будет больно первые дни, намного больней чем сейчас, так что будь готов, мы так уже лечили не одного человека, а Муса, если ты помнишь, на нем вообще места не было живого, но видишь выжил, главный медик у нас здесь.

Она закончила мои процедуры, и уже собиралась позвать каких-нибудь парней, чтобы уложить меня на койку, но резко остановилась и сказала:

– Меня Аня зовут, если что.

Я не понял к чему это, но моргнул – единственный способ общения, кроме стонов и кряхтения. Она ушла.

Действительно, на следующий день меня перестали колоть, а мазать себя мазями должен был теперь сам, как и кормить себя, и всё остальное, что за меня делали какие-то пацаны и женщины, в последние дни, а может недели, я не представлял сколько я тут нахожусь. И прошло ещё пару дней как я встал на ноги, каждой клеткой тела ощущал свою слабость, опираясь на найденную кривую палку попытался пройтись, но рухнул на землю, а я ещё как-то собирался идти за сыном. Я был абсолютно уверен, что через пару дней смогу за сутки бегать по двадцать километров как раньше, носить еще на себе по двадцать килограмм снаряжения. Однако реальность была иной, заметив мои жалкие попытки казаться здоровым ко мне подошел высокий и хорошо сложенный, смуглый мужчина, это был тот самый Муса.

– Ты ещё слабоват для такого, – сказал он, поднимая меня, – сейчас тебе разве что сидеть.

Акцент у него был совсем лёгкий, но не южный, под стать внешности, а оставшийся явно после европейского языка. Чуть применив силу, он отвел меня к моей койке, над которой стоял всё ещё не убранный навес от дождя. Уложил на кровать и сказал:

– Не торопись парень, всему своё время, куда тебе лететь так?

Я хотел было рассказать, но язык не слушался меня и это бесило ещё больше. Я с отчаянием смотрел на усыпанное шрамами лицо Мусы, а он добрыми, почти черными глазами на меня:

– Ну что там? Девка у тебя? Подождет, дохлый среди леса ты её точно не обрадуешь, – сказал он, а я протестующе мычал, он каким-то образом понимал меня, – а что тогда, мать там осталась?

Я только вздохнул, смирившись с тем, что ничего не получится объяснить, осторожно покрутился в кровати, ища положение поудобней, а Муса ушёл.

Через несколько дней внятная речь стала возвращаться ко мне, как и способность более-менее долго ходить и не стонать при каждом изменении положения тела. Я стал в слепую бродить по лагерю, желая найти Анну или Мусу, но нигде здесь не видел их, да и ещё подметил, что зрение за время плена сильно ухудшилось. Может я просто не замечал своих новых знакомых, с метров пяти для меня все лица выглядели одинаково размыто. Тем не менее во время поисков я стал ходить и рассматривать всё здесь вокруг: это была давно заброшенная деревня, со всех сторон которой и даже внутри вырос лес, крыши нескольких деревянных домов были застелены хвойными ветками, в одном, очень большом строении, судя по кресту на двери была больница. Были же и такие строения, у которых через окна и крыши уже пробились молодые деревья. Вообще это всё напоминало, будто какой-то великан взял дома и швырнул их в этот лес, а они все почему более-менее ровно упали, лишь стекла разбились в некоторых.

Я заметил, как Муса выходит из того большого дома, который я посчитал за больницу, решив не тратить силы на крик, я целенаправленно, как мог быстро, поковылял к нему, а когда нагнал, то хриплым и тихим голосом сказал:

– Извините, – он обернулся, а я почему-то растерялся, – мне надо поговорить.

– Давай попозже, не сейчас, да и со дня на день будет командир, он лично хотел поговорить с тобой, а нас попросил не трепаться до его приезда.

– Мой сын, – прервал его я резко прорезавшимся голосам, – мне срочно нужно в Новосибирск, как мне отправиться туда?

Его веселый тон чуть сменился, он покачал головой из стороны в сторону, а потом сказал то, что чуть не свалило меня на землю:

– Ты в ничейной земле, знаешь где это, да? – он увидел по мне, что знаю, – Новосибирск сейчас и не в приоритете, да и ты слаб, чтобы отпускать тебя за почти шестьсот километров, машину, извини, дать не можем.

– Вы дезертиры что ли, что это за место вообще и на ничейной земле, я подумал, что это эвакуация была, я слышал там шум какой-то, перед тем как очнулся здесь. – Выпуливал я и сам слабо понимал смысл того, что говорю.

– Тебе все расскажет капитан, но могу тебя заверить, что единственные не дезертиры оставшиеся верными изначальной цели, защищать граждан России – это мы.

Он резко развернулся и ушёл куда-то, а я, не зная, что мне делать, побрел обратно на свою койку, в тот день я встретил ещё и Анну, она разносила еду, очень удивилась, когда я с ней почти нормально поздоровался, усевшись рядом она решила поболтать:

– Ну здравствуй, может терпеть скажешь, как тебя зовут?

– Тобиас, – грустно ответил я, – рядовой боевой армии ЦРР. А вы кто такие?

– Тоже боевая армия, – улыбнулась Анна, головой забрасывая косу ржаного цвета назад и отдавая мне тарелку.

– Чья боевая армия?

– Ну России конечно, – так же полусмеясь отвечала она.

Вот это конечно удивительно, а я уже почти подумал, что Франции, но только подумал и ничего не ответил ей, вместо этого задал ещё один вопрос:

– Вам тоже запретили со мной говорить?

– Не говорить, а отвечать на вопросы про это место, помимо этого, что хочешь спрашивай.

– Скажите, кто ваш командир и почему мне нельзя ничего рассказывать, – я почему-то обращался к ней на вы, хотя она похоже была на пару лет младше меня, Анна же говорила на ты, имела право, после всего что ей пришлось для меня делать.

– Потому что он сам с тобой хочет побеседовать и всё рассказать. – Анна опять улыбнулась, а я только сейчас заметил, что она сидит на стуле рядом, а не стоит надо мной

– А когда меня в дом поселят?

– Муса говорит, что у тебя и инфекция не прошла и ты слишком слаб от антибиотиков, можешь там подцепить новых болезней, – она уперлась в свои колени и так встала, и не в тему продолжила, – самое, большее командир будет через пять дней. Ну я пойду, а ты ешь, это лучшее, что восстановит тебя сейчас, пока.

И Анна ушла, а я хлебал суп, довольно скудный, но после отходов свинарника казался мне блюдом, которым с нами поделились боги. И до приезда этого командира я считал минуты, даже не зная, как он выглядит и что это за человек, он был для меня самым желанным на Земле, помимо сына, только разве что его я мечтал увидеть больше, но тут одно без другого было невозможно. Именно командир мог отправить меня туда, чтобы забрать единственное существо, которое нуждается именно во мне, как-то раз я уже предал одно такое, а горечь от предательства осталась до сих пор.

Глава XXX

Я понемногу набирался сил, разговаривал с людьми, но все были отлично предупреждены о том, что не стоит мне сильно растолковывать о нашем местоположении и том, кто же всё-таки этот загадочный командир, чьё имя нельзя называть. Анна была занята, Мусу я вообще не видел за это время, естественно и все мои попытки договориться с теми, кто водил машины о том, что меня нужно доставить в Новосибирск проваливались. Я всё списывал на то, что мне пока не доверяют и если я сбегу вдруг, то чтобы не мог сказать откуда же именно я пришёл, естественно отвезти меня самостоятельно в таких условиях было бы очень большой глупостью. Но тогда у меня сердце билось с такой скоростью, что за день, наверное, выдавало месячную норму ударов. А за пару дней до приезда командира в лагере снова как из ниоткуда появился Муса, который смотрел на меня так, будто он тут всю жизнь ждал меня, мне даже неловко было посмотреть встречно, его взгляд просто на просто пугал меня, но ответить какой-либо грубостью человеку, который тебя вырвал из лап смерти было ещё более неудобно. Ближе к вечеру он всё же подошёл ко мне:

– Пошли сядем где-нибудь, где потише, – сказал он, оглядываясь в поисках места, как бы смотря сквозь меня.

– Пойдём, – пожав плечами ответил я и поковылял за ним.

Мы дошли до одного из многих заброшенных домов, ещё не захваченного лесом, дверей не было, как и окон, но до остальных людей было далековато.

– Анна как-то рассказывала о тебе, называет тебя Тобиасом, мол ты ей рассказывал, что ты не в России родился, приехал сюда, а родители померли потом. – как-то боясь говорил Муса, – ты не подумай, просто мне надо всё уточнить у тебя, правильно ли она говорит.

– Ну да, меня зовут Тобиас, и я родился не в России, и родители уже давно умерли.

– И это я своими руками тянул тебя из свинарника, своими руками колол лекарства, следил за тобой, – вздыхая и будто не веря своим словами говорил он, – Анне там командовал, чтобы поаккуратней с тобой.

– Я не так что-то сделал? – Спросил я, не понимая к чему он клонит, – я тут уже несколько недель, сам не помню и не знаю ничего, я никак вас подвести не мог, если бы даже хотел.

– А в какой город вы приехали с родителями, когда из своей страны прибыли?

– Из Германии мы в Смоленск поехали, – не понимая зачем Мусе это, отвечал я, видя, как ему важны эти ответы, – отец там работу долго не мог найти.

– А, если в Смоленск, может тогда… – Муса опять задумался.

– Потом отец нашёл работу на атомной станции в Печоре, ну и там же они…, – тут уже Муса не дал договорить мне.

– В Печоре? И что ты не помнишь меня?

Я не понял почему я вдруг должен его помнить, я подумал, что никогда в жизни не видел этого седого смуглого деда, и вот слово смуглый как-то громом прозвучало в голове, а шум от этого грома отозвался в сердце, которое резко стало выскакивать из груди. Теперь уже я, потеряв дар речи пялился на него, а он видимо понял, что я его узнал, растерялся не меньше моего. Он стоял и глубоко дышал и пытаясь уравновесить своё дыхание длинными и глубокими вдохами пошёл на меня. Зрелище не из самых умиротворяющих, и был бы я здоров на все сто, я бы пулей вылетел из этого дома, но дверной проём закрывал сам Муса, а окна были слишком высоко от земли, чтобы я безболезненно выпрыгнул в них.

– Узнаёшь? – спросил он.

Я молчал, не зная куда мне скрыться от этого Смуглого, чью жизнь я собственноручно отправил туда, откуда он меня вытянул пару месяцев назад. Между нами было всего несколько метров расстояния, которое он преодолевал, как мне казалось час, но всё же неминуемо Муса приблизился ко мне, его глаза наполняли слёзы и это не удивительно, потому что какой бы свинарник не был в Печоре, он вряд ли был лучше моего, расположенного где-то в новосибирской области. Это он, тот Смуглый, который был с Мануэлем и ещё одним ублюдочным типом, который стал первым, кого я прикончил своими руками, а вину за это убийство как раз и свалил на Мусу.

Я был уверен, собирается нанести мне вред, но не понимал, как, да и от шока я просто оцепенел, со стороны это длилось секунды, для меня там всё происходило вечность. Через мгновение Муса как бы рухнул на меня, обняв всё тело так, что казалось он переродился в огромного удава, тяжелое и частое дыхание заставляло думать, что возможно старик даже плачет, но это конечно вряд ли.

Я должен был что-то сказать, но ничего не приходило в голову, чтобы могло не прозвучать по-идиотски в этой ситуации. Потом всё же Муса отпустил меня и глядя прямо в глаза сказал:

– Когда меня в Печоре освободили, я ещё долго брыкался, не понимая, что эти русские делают, думая, что они там уничтожили мою семью, которая осталась в Англии, и теперь я убью столько русских сколько захочу, – он бешено вдыхал воздух, – вон наш третий и тебя убить хотел, но Мануэль не давал, говорил, что вы с ним оба немцы, не стоит, да и какой от тебя вред. Пьянки, гулянки, ну ты помнишь сам, и кто-то задушил Уэйна.

Он не договорил, потому что я сказал.

– Я задушил, взял в ванной штаны и задушил, вы были настолько пьяные, что я мог бы и тебя задушить следующего, но он изводил меня больше, а ты почти не трогал.

Муса немного опешил от такой информации.

– Я просто не мог поверить, что это сделал такой как ты, ты же там весил пятнадцать килограмм на вид.

Я пожал плечами, а Муса продолжил:

– Потом Мануэль прицепился ко мне и сказал, что это сделал я, и отправил меня в печорский свинарник, там было человек десять, а грязной работы, как у тебя, было меньше, но нас приводили показывать перед солдатами, как предателей, нарушителей дисциплины, каждый мог нас избить, плюнуть, да хоть заставить жрать своё дерьмо, я устал считать дни которые там провёл, к концу месяца я мечтал только о смерти, но ускорить процесс не хватало смелости, а потом в одно морозное утро к нам ворвался солдат в нашей же форме, но говорил по-русски.

– Ну да, так тогда работали в Печоре военные, я был там в тот день, когда в город вошли русские.

– Оказалось, что всех солдат вырезали, до единого, лишь небольшая потасовка на рассвете случилась, но дом был окружен и шансов у ЕА не было никаких всё равно.

– Я украл форму у Мануэля, отдал русскому солдату, а он таким образом, ночами, доставал формы других солдат, и когда они добыли штук сто этих форм, тогда и было нападение, это было красиво.

Муса усмехнулся, он вёл себя достаточно спокойно, но я всё равно побаивался, что он сейчас откуда-то выхватит нож и всадит мне его в глотку, а я не успею даже заметить блеска лезвия.

– Ты, Тобиас, ты меня спас, – грустно сказал он, – если бы не свинарник, меня бы зарезали вместе со всеми остальными, я не сразу это понял, а потом мне рассказали, как работают такие отряды, первый год, я думал, что посвящу жизнь тому, чтобы найти тебя и убить, ещё в свинарнике, каждый раз, когда меня таскали голого, когда избивали и прочие вещи, я думал только о тебе. Да и после освобождения, я подумал, что это высшие силы так подстроили, чтобы я избавил землю от такого урода как ты. Но если бы не ты, то высшие силы избавились бы от меня.

Я не мог решиться сказать это или нет, но всё же не сильно большой ум приказал признаться:

– Но и это я сказал Мануэлю, что ты убийца этого Уэйна, – никогда не знал его имени, помню его как Стандартного, – он орал на меня, а я боялся и ляпнул хоть что-то.

– Да я знаю, что это ты сказал, кто ж ещё то, но ты косвенно спас меня, а я напрямую спас тебя.

Я кивнул, мы ещё долго говорили о всяком, вспоминая наши свинарники, оказалось, что со времён Мусы есть небольшие изменения, например, теперь предателей и преступников держат не для издевательств, а для грязной работы, не желая рисковать солдатами, ведь их придётся лечить, если что случится. Я рассказал о своей жене и о сыне, порассказывал и том, как складывалась моя жизнь в Печоре. Была уже глубокая ночь, а мы пошли домой, я пытался расспросить его про Анну по дороге, но он ничего толком не говорил, ну и ладно.

Всю ночь я не мог уснуть, лишь только под утро отрубившись в крепком сне. Проснулся я как обычно от рассветного холода, подумал, что это спание на улице надо заканчивать, пошёл к домику, где жила Анна и стал ждать, когда она появится, чтобы успеть снова поговорить, до того, как ей надо будет заниматься больными. От холода меня немного потрясывало, солнце, вроде бы яркое пробивалось сквозь еловые ветки и туман, но почти не отдавало тепла, хотя по идее уже наступило лето.

Сбоку я услышал шаги, человек явно старался не шуметь, а это значило, что он либо идёт кого-нибудь здесь убить, а может и меня лично, либо это настолько вежливый солдат, что не понятно, как он переместился сюда из девятнадцатого века. Я так же медленно стал поворачивать голову, жалея о том, что у меня нет вообще никакого оружия. Боковым зрением я стал замечать человека, который застыл в позе делающего шаг, с одной ногой навесу. Я так же медленно перевернул тело полностью и уже глядел на этого странного мужчину прямым взглядом.

Это был очень высокий человек, с грязным лицом и такими же грязными руками, плутоватые светло-голубые глаза из-под густых чёрных бровей издевательски смотрели на меня, а рот расплывался в такой же, улыбке, он будто хотел без слов хотел сказать мне, что знает мой самый грязный секрет, хоть такого и не было, то кажется ещё пару минут этого взгляда и секрет появился бы. Чёрная длинная борода спускалась на сантиметров десять от нижней губы, а голова же отдавала синевой от недавно сбритых волос. Я прямо чувствовал, что знаю его, что уже видел тысячу раз, но мне мог вспомнить где это было, а тут он дал ещё одну подсказку голосом:

– Ну Тобасик, ну ты что? – весело спросил он. – Я вот тебя сразу узнал, ещё в Нижневартовске, ты дурачок – отпустил одного из самых разыскиваемых людей, никто правда не знает моего лица, но за информацию о такой группировке как моя можно было бы стать богатым человеком.

Он засмеялся, а я уже терял голову от того, что я точно его знаю, но кто это?

– Ты что не помнишь, что в Нижневартовске отпустил вражину, у тебя что склероз в таком раннем возрасте?

– Я помню, что отпустил солдата, но там не видно было даже лица.

– Солдата? – Он смеялся, – ой, да ты такой же юморист, как и в десять лет был.

И вот тут до меня дошло, что это тот, у кого я хотел служить с самого окончания школы, меня будто какая-то сила подняла со скамейки возле дома Анны, это был Максим, за эти годы его изрядно потрепало, по годам ему должно было быть около тридцати, но выглядел он как человек, которому около сорока, в гражданской одежде, с чёрными руками и такими же чёрными грязевыми пятнами на лице.

– О, это наш командир, Тобиас, – послышался голос Анны за спиной, – он так вас ждал, – обратилась она к Максиму.