Текст книги "Гроссмейстерский балл"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
На углу Литейного продавали цветы. Орхидеи в целлофане, мятые скучные розы, белые нарциссы. Филипп слабо разбирался в цветах. Девушка выбрала из корзины трескучий пакетик и встряхнула. Филипп купил орхидею. В целлофане цветок выглядел нежно и загадочно.
Они не виделись два дня. Договорились встретиться у Летнего сада. Если Нина не придет к восьми, можно опоздать в кино. Филипп взглянул на часы. Надо торопиться…
Подошла «четверка». Филипп остался на площадке. Тонкие ленты рельсов будто выдавливались из тюбиков. Он подумал о том, что, если Нина вдруг не приедет, будет некуда себя деть…
Трамвай свернул к Инженерному замку. Что их связывало? Только та ночь? Но почему он хочет все знать о ней, о ее жизни и неделю и год назад? Разве ему не все равно, что с ней было год назад? Почему она ездила на пляж с Левкой? А до Левки? Она ничего не рассказывает о своем муже…
Трамвай приближался к площади Суворова. Надо выходить. В памяти мелькнуло лицо Киры. Он давно ее не видел. С тех пор прошло много времени. Или это так кажется… Дверь вагона раздвинулась. Филипп сошел с трамвая…
Гранитные плиты веером сползали к воде. Вдоль набережной стояли рыболовы. Как статуи. Молчаливые и важные. Еще? Кто еще? Несколько прохожих. И все… Филипп подошел к лестнице и увидел Нину. Нет, раньше он услышал ее голос. Конечно, она!
Нина стояла на площадке у самой воды. Рядом замер рыбак лет десяти в огромной фуражке. В солдатском котелке металлической стружкой сверкала рыбешка. Филипп остановился и свистнул. Нина и мальчишка обернулись.
– Смотри, Филипп, какой поросенок! Две при мне поймал, а всего-то сколько.
Филипп сбежал по ступенькам и обнял Нину. Даже забыл про орхидею.
Мальчишка не сводил тревожных глаз с удочки.
– Вот ханурики, вот ханурики… Всю рыбу разгоните.
Филипп вспомнил о цветке, секунду помедлил и сунул Нине в руки орхидею.
– Спасибо! Мне давно не дарили цветов, – проговорила Нина. – Ты слышал, как он нас назвал?
Мальчишка смутился. Боязнь, что опрокинут котелок, прошла. Люди стали нормальными. С ними можно разговаривать.
– Я ничего. Я думал, что вы в воду свалитесь. Костюм-то новый.
– Тебя оштрафуют. Здесь ловить запрещено, – улыбнулся Филипп.
– Ну да! Вы, дяденька, не в курсе. У Дворцового и у Кировского запрет. А тут как раз отопрет….
…Они шли вдоль шеренги рыболовов. Колокольчики, тросики, потертые пиджаки, брезентовые штаны. Но лица почему-то у всех одинаковые… Нина раскрыла пакетик и освободила орхидею.
Смятый целлофан скрежетал, как старая калька.
– Не помню, как те назывались. Я похожие цветы собирала в тайге, под Енисейском, – произнесла она.
– А что ты там делала?
– Мы испытывали аппаратуру. Там я познакомилась с Владиком и вышла замуж. Он был геолог.
На Зимней канавке, как обычно, было пустынно и уютно. Оттого и уютно, что пустынно. Нина будто подслушала его мысли. Те, в трамвае… Она молчала. Что она еще скажет?
– Чертовски далек этот Енисейск, – пробормотал Филипп.
– Самолетом – чепуха. Наши заводские часто ездят в такие командировки. Недавно монтировали электронный пульт на химкомбинате в Якутии.
По Эрмитажному мостику пронеслись ошалелые «волги». Голубая и серая. По улице Халтурина, громыхая, проехал фургон «Мебель».
– Да, чертовски далек этот Енисейск, – вздохнул Филипп.
Нина поднесла к лицу орхидею.
– Я была не в самом, Енисейске, а в Маклакове. Поселок километрах в двадцати. Тайга, деревянные домики. Вечерами ходила к геологам играть на бильярде. Знаешь, я здорово играю на бильярде. Удивительно, в Маклакове дома деревянные, и среди них огромный каменный Дворец культуры. С колоннами. С лепными потолками. В Красноярске, наверно, такого нет… Послушай, Филипп, я ведь понимаю. Зачем тебе знать то, что было? Я у тебя не спрашиваю.
– Хочешь, я тебе все расскажу? – искренне воскликнул Филипп.
– Не надо. Люди должны чуточку не знать друг друга. Так лучше, – сказала Нина!
Десять теребеневских парней-атлантов озабоченно поддерживали навес старого подъезда Эрмитажа. У атлантов наивные детские лица и могучие фигуры. Атлантам досаждали голуби. Филипп, запрокинув голову, смотрел на гранитных парней. Атланты казались живыми. Или это шевелились голуби…
Рядом с Филиппом суетился невысокий человек с фотоаппаратом. Наверняка приезжий. Его спутница, полная женщина, держала синий плащ.
– Не мучайся, Боря… Сколько можно? Ты уже снимал таких мужчин возле красивого дома, где покупал сигареты.
– Тебе жалко пленку на искусство?! – укорял ее неутомимый Боря. – Это же произведение искусства!
– Боря, я знаю. Но сколько можно? Ты сегодня три раза заряжал свой аппарат… Боря, который час?
– Без четверти восемь.
Нина тронула Филиппа за рукав.
– Пошли. Мы можем опоздать!
Женщина посмотрела на Нину, виновато улыбнулась и принялась рассматривать атлантов, но через секунду забылась:
– Боря, какое сегодня число? Я, кажется, потеряла счет дням…
2
Первое августа падало на среду. С первого Филиппа подключили к группе, созданной по указанию директора для доводки ПОА. Ответственный – Трофимов. От конструкторского – Гликман. От отдела техконтроля – Круглый. Ларионов – эксперт по электромеханическим вопросам. От технологов Лузгин выделил бледную девицу с ретушированными ресницами. Девица когда-то занималась ПОА.
Первое пленарное заседание проходило в подвале после рабочего дня. Будто днем не было времени. Приборы оттащили в угол и обложили толстенными свинцовыми листами.
На заседании присутствовало трое: Филипп, Стас и Левка. Трофимов зашел на пять минут. Выразил им полное доверие, настоятельно порекомендовал обращаться к нему за всевозможными консультациями и смылся. Девица с ретушированными ресницами заявила, что оставаться после работы не будет – у нее ребенок в детском саду, – попрощалась и ушла.
– Вообще-то она нам нужна, как зайцу стоп-сигнал, – заключил Стас.
– Дело не в ней. С технологом солидней, – сокрушался Левка.
– Вы посмотрите на него. Ему нужна помпа! – сказал Стас.
Филипп промолчал. Он знал Левку. Ему не нужна помпа, ему нужна девица с ретушированными ресницами.
Группа начала свою работу. Первоочередная задача – найти удачную конструкцию для экранирования. Туллий обладает двумя основными видами излучения – гамма и бета. Алюминиевый корпус прибора не пропускает бета-лучи, а вот гамма… Расчеты Филиппа и Левки почти совпали: чтобы подавить гамма-лучи, необходима толщина свинца двенадцать миллиметров…
Эскиз был готов через полтора часа. Защита получилась довольно сложной конфигурации, зато не надо было нарушать расположение узлов.
– Неплохо вышло, а? – произнес Стас. – А завтра метр свободной рукой художника пройдется по эскизу и…
Послышался стук далекой двери.
– Идут, что ли? – закончил свою фразу Стас.
Он не ошибся. В подвал вошел директор.
– Ну, подпольщики, как дела? Собрался домой и думаю, надо проведать. А где Александр Михайлович?
– Вышел… Сейчас придет. – Левка покрывал начальство.
Корнев придвинул табурет и сел.
– Ох, и влетело мне в управлении за этот прибор! А в августе должны десять штук выпустить. И задолженность – три штуки.
– Жмет план! – проговорил Филипп.
Он не знал, как держаться: чего доброго, Корнев подумает, что Филипп обижен, что он слюнтяй.
…Днем его вызвал Терновский и протянул прозрачные листки папиросной бумаги. Между приказом № 844:
«…считать вернувшимся из командировки Гришина В. К.» и приказом № 846: «…ушедшей в декретный отпуск Крыловой А. Т.» был отстукан приказ № 845: «…объявить выговор за нарушение трудовой дисциплины Круглому Ф. М.». Внизу – подпись директора.
«Видел? Достукался! А я тебе тоже выговор обещал, забыл? Да ладно уж, прощаю!» – говорил Терновский. «Напрасно. Обещали – надо выполнять! – ответил Филипп. – Просто вы не знали, как пишется слово „дискредитация“».
В лаборатории его громко поздравляли. Особенно Стас: «Еще один мученик!» Но к концу дня Филипп забыл о выговоре. Начисто! Вспомнил лишь с приходом директора.
Чего доброго, Корнев подумает, что Филипп – слюнтяй. И Филипп проговорил первое пришедшее в голову. «Жмет план!»
– Дело не в плане. Работаем неритмично. Сборочный цех месячную программу за последние десять дней выдает.
– А почему так, Роман Александрович? Все знают, и все мирятся? – спросил Филипп.
– Трудно иначе. Завод годами работает неритмично, – серьезно ответил Корнев. – Надо перестраивать работу вспомогательных цехов, отдела снабжения… А это непросто.
– Конечно. При чем сборочный цех, если детали вместо первого им подают к двенадцатому? – встрепенулся Левка.
До этого он молчал. Его тяготила мысль: директор будет ждать Трофимова, и откроется, что Левка соврал. Ладно, как-нибудь выкрутимся! Разговор на высоком уровне, и нечего терять время. Надо чувствовать себя государственным человеком.
– За количеством гонимся! Вот и получается тяп-ляп. – Левка решил начать серьезный разговор с критики.
– И количество не мешает, – уклончиво ответил директор.
«Не хочет ввязываться в скользкую тему», – решил Левка.
– Такое количество нужно годовому отчету, а не государству, – произнес Стас. Он тоже до сих пор молчал, рисуя женские профили на полях эскиза.
Корнев зеленоватыми глазами взглянул на Стаса. Видимо, его задели слова, произнесенные ленивым тоном. Ленивым и небрежным, как умел говорить Стас. Когда хотел… Это был вызов директору. Вызов не по пустякам.
Корнев чуть смешался. Вообще-то получилось нагловато. Слегка. А Стас? Стас дорисовывал девицу с ретушированными ресницами. Девица сидела верхом на саксофоне.
– Что ты сделал с эскизом?! – возмутился Левка.
– Ерунда. Все равно переносить на чертеж, – ответил Стас и дал девице толстую сигару с дымом.
Филипп из-под руки Стаса вытащил эскиз, сложил его и спрятал в карман.
– Когда мы были слабы… Ну, в тридцатых, сороковых годах… нам нужно было количество. Каждый станок на счету. Главное – тянуть! Срывали мозоли, потели, но тянули. Было надо. А сейчас? – Стас говорил так же лениво. Его никто не перебивал. – Неужели так нужно задыхаться, работать в конце месяца по воскресеньям, чтобы выпустить в суматохе еще десяток ненадежных приборов?! Что важней – ненадежные приборы к тридцатому или хорошие к десятому числу следующего месяца?
Корнев закурил. Потом спохватился и предложил сигареты ребятам. Все взяли и закурили. Разговор был мужской.
– Что ж, – сказал Корнев, – давайте разберемся.
– Начнете подводить базу под фразу? – проговорил Стас. Опять получилось грубо. Но ведь здесь собрались мужчины. И разговаривали на серьезную тему.
Корнев рассмеялся.
– Не спешите, юноша! Дайте отдышаться!
Филипп и Левка не вступали в разговор. После каждой новой реплики они молча принимали сторону сказавшего. На чьей же стороне они будут в конце спора? Они поворачивали голову туда, откуда ожидался удар. Как на волейбольном матче. А это трудно, когда болеешь за обе команды сразу. Что ж, пусть победит сильнейший…
Корнев.Если у нас выпускается ненадежная продукция, виноваты вы, отдел контроля.
Стас.А вы, директор? Почему вы ставите под удар отдел контроля своего завода? Когда за последнюю неделю надо принять месячную программу…
Корнев.Не спешите обобщать! Мне доводилось быть на заводе, собирающем космические корабли. Думаю, что у вас изменились бы взгляды на вещи…
Стас.Это – дело особое.
Корнев.Почему? Космические корабли – синтез экономики. Там их собирают, а делают на обыкновенных, рядовых заводах. Вы помните, наш завод делал для них один прибор.
Стас.Так то для космического корабля!
Все усмехнулись. Натянуто, но вежливо.
Корнев.Раньше приборы были несложные, и большинство заводов налаживало все у себя. Начиная с разработки и кончая выпуском. Они ни от кого не зависели. Работу таких предприятий планировать было несложно. В любом масштабе… И планирование было на уровне такого производства. Вы понимаете меня?..
Филипп улыбнулся. Левка кивнул. Стас промолчал.
– Современная промышленность, и в частности приборостроение, – это сложный клубок, – продолжал директор, – тут и полупроводники, и электроника, и химия полимеров, и ядерная физика. Нашему небольшому заводу поставляют материалы двадцать шесть предприятий. Фотоумножители, транзисторы, счетчики, датчики… Приплюсуйте сюда исследовательские институты – и вам станет ясно, что значит правильно скоординировать это хозяйство… А планирование серьезно отставало! Вот тут и начинается. Кибернетика считалась буржуазной наукой. Какое самодовольство! Разве современная экономика мыслима без быстродействующих счетно-электронных установок?.. Вот и отдуваемся за косность прошлого…
Стас.Допустим, неразбериха. Согласен. Ну, а люди? Почему столько шкурников, рвачей на нашем заводе?
Корнев.Знаете, я убежден, что причина в этой самой неразберихе. Она создает не только нервозность. Эта неразбериха бьет по карману и портит людей. Я говорю о слабых людях, которые, махнув рукой: «Да ну их!» – начинают хватать свой кусочек благополучия. Это брак исправимый.
Корнев встал и неловким движением опрокинул табурет. Поднимать табурет никто не собирался. Каждый думал о своем. Корнев взглянул на часы и, попрощавшись со всеми, чуть задержал руку Стаса:
– Кстати, если будет желание, я откомандирую вас на один завод. Понаблюдайте, как надо работать. Будет польза для всех нас…
Корнев вышел. В тишине резко хлопнула далекая дверь. Рвануло сквозняком.
– Хорошо, что он не вспомнил Трофимова. Неудобно получилось, – произнес Левка.
Пора было уходить. Левка выключил лампочку. В темноте постепенно обрисовывалась полоска света, проникавшего через далекую дверь. После яркого электрического освещения эта полоска становилась все четче и четче. И все-таки они на что-то натыкались, идя по узкому коридору.
3
Второе августа падало на четверг.
В литейный цех кокиль был сдан к вечеру. Мастер, мужчина лет сорока, рассматривал сопроводительную бирку и негромко матюгался. Гриф «срочно» обязывал его задержаться после работы. Конечно, он мог и не оставаться.
– И никакой директор не имеет права заставить, – успокаивал он себя.
– На РКК надо подавать, – поддерживал его литейщик. – Моду взяли. Еще понятно, когда конец месяца. А то с самого первого числа прописывайся возле плавильни.
Литейщик тоже не хотел задерживаться. Кому охота? Он, конечно, мог передать заказ сменщику, но тот был неопытен и покамест имел дело только с шишельными ящиками.
– Все этот проклятый ПОА! – ворчал мастер, рассматривая стальной кокиль. – Бесятся там, в ОТК. Придираются…
Последняя фраза, очевидно, относилась к Филиппу. Он вошел в цех и поздоровался. Мастер не ответил, он увлекся осмотром кокиля. Или делал вид.
Филипп огляделся. В углу был навален холмик красноватой земли. Рядом тускнели отлитые корпуса каких-то приборов. Противоположную сторону занимала плавильная печь. Она напоминала замызганный камин. Впечатление довершала бледно-розовая от жара бадья. Бадья стояла в глубине камина, поминутно осыпаемая искрами. Примитивно. Как в лаборатории алхимиков. Пока Филипп в поисках мастера ходил по литейному цеху, он видел мощную электрическую печь. Даже две печи. Приспособление для литья под давлением. Оно выглядело внушительно в сравнении с работягой-камином.
Дольше рассматривать кокиль было невозможно: Филипп не уходил. Мастер посмотрел мимо Филиппа, в бесконечность.
– Ходят всякие! – веско проговорил он.
– Я хочу видеть, как будут отливать экран для ПОА.
– И без всяких справимся. Поверьте. – Мастер был не в духе.
– А я не всякий. Я работник ОТК. Моя обязанность…
– Ах, обязанность! – непонятно чему обрадовался мастер. – Может быть, сами будете отливать? Или вы только браковать умеете?!
– А свинца-то нету! – вспомнил литейщик. – Свинец-то, вот он весь!
Литейщик ткнул ногой в небольшой брусок, заброшенный под верстак. Лицо мастера стало серьезным. Он еще раз прочел размашистое «срочно» и директорскую подпись. Склад был закрыт. Свинец будет только завтра. Надо ждать до завтра. Мастер облегченно вздохнул: не взламывать же склад. Литейщик искоса посмотрел на Филиппа и вытащил из шкафчика полотенце. Он собрался в душевую. Мастер тоже полез за полотенцем. Филипп вышел из цеха…
Они вернулись через четверть часа, мастер и литейщик. На, табуретках у верстака сидели Левка и Филипп. На полу лежало несколько свинцовых листов. Те, что из подвала. Левка брезгливо рассматривал ладони, черные от свинцового налета. Филипп зашнуровывал туфли. Оба сбивчиво дышали. Пол казался прогнутым от тяжести свинца.
Мастер сел на табурет и закурил. Он смотрел на молчащих ребят и курил. Сел и литейщик, перекинув через колени махровое полотенце.
– Что ж, начинай, Павлуха, – проговорил мастер, притушив папиросу о ножку табурета. – Крыть нечем! Я пойду в горновую.
Его голос звучал насмешливо и безобидно…
Левка встал и подошел к верстаку. Он увидел ящик с ветошью. Надо вытереть руки.
– Знаешь, Женька Маркелов собрался уходить с завода…
Филипп продолжал перешнуровывать туфлю. Теперь – левую.
– Мне, конечно, все равно, – переждав, продолжал Левка. – Правда, Трофимов его не отпускает. Орал на него: «Вы еще не проработали срок. Я из вас сделаю конструктора. Заставлю! Почему с вами должны мучиться на другом предприятии?!» Я ушам своим не поверил!
– Сердобольный Лев Толстой, – усмехнулся Филипп.
– Мне жаль Женьку… Его отстранили от приборов.
Филипп повернулся к Левке.
– Жаль… Полезно разобраться, что такое «жаль». С некоторых пор я понял, что мы стали взрослыми. Совершенно взрослыми людьми. А взрослому человеку иногда очень мешает слово «жаль». Обезоруживает! Видишь ли, ему, Маркелову, не жаль подставить под удар меня, людей, которые будут работать с этим прибором. А мне должно быть жаль его? С какой стати? Ты не находишь, что это несправедливо?
– Эй, интеллигенция! – раздался голос литейщика.
– Уже? – удивился Филипп. – Когда это вы успели?
– Долго ли? Пока вы о девках трепались, можно было что хочешь отлить… Но этот не годится. Чешуйчатый. Кокиль холодный еще.
Литейщик отошел к плавильне и вытянул из «камина» ковш. В ковше пузырился и дымил свинец.
Вторая отливка была заметно ровней. Но и ее литейщик небрежно пнул ногой… К шестой он отнесся более уважительно.
– Седьмую лить повременим… Кокиль перегрелся. Пузыри будут. Свинец свою температуру требует, – проговорил литейщик и отошел к водопроводному шлангу.
Они лежали рядом. Все шесть свинцовых экранов. Первая конструкция, разработанная при участии инженера Круглого Ф. М.
Вошел мастер. Он перевернул щипцами отливки и произнес:
– Шестая еще так себе. Ты, Павлуха, дай ребятам отлить второй заход. Жирок поубавить.
Филиппа подозвали к плавильне первым. Ковш был тяжелый и жаркий. Сизый дымок вырывался из лопающихся пузырьков.
– Вообще-то свинец чрезвычайно вреден для здоровья, – слышался голос Левки.
– Если его жрать без хлеба, – согласился мастер.
Филиппу стало, весело: «Левка, пижон, проявляет эрудицию…»
– Ровней держи! На ноги прольешь, интеллигенция! – покрикивал литейщик…
4
Третье августа. Пятница. Наконец-то. Еще одни вечер – и суббота. В субботу должна приехать Нина. Она в Таллине на экскурсии. За счет авральных часов. Выгодней дать отгул, чем платить сверхурочные. Да и делать нечего. Начало месяца. Малая финансовая политика.
Филипп был в Таллине – игрушечный город. Узенькие улочки и остроконечные сказочные дома. По мотивам сказок Ганса Христиана Андерсена. Улица Пикк, улица Виру, ратуша, Кик-ин-де-Кек. Керамика и пушки. Что еще? Множество кафе и ресторанчиков. Нина ходит по улочкам, как по дну ущелья. Между каменными плитами мостовых пробивается трава. Посмотрите направо… На кронштейне чугунный сапог. Или ботфорт. Символ сапожного цеха… Прямо – страж города. Нет, нет, вместо флюгера наверху Старый Тоомас… «Тере-тере» – «здравствуйте-привет». Эстонцы плохо говорят по-русски. Улыбаются и смотрят с сожалением: извините, мол… Скорей бы суббота!
А сейчас надо найти Шанцова. Рябчиков просит закрыть наряд на монтаж каких-то блоков. Филипп эти блоки не видел. Рябчиков уверяет, что не успел закрыть в прошлом месяце. «Ладно, покажи блоки!» – «Блоки в приборе». – «А где прибор?» – «Прибор на складе. Говорю, за прошлый месяц…»
Филипп молчит. Рябчиков усмехается. Демонстративно. А может быть, это кажется, что демонстративно? Филипп подписывает наряд. «Клеймо тоже поставь, директор. Иначе недействительно». Филипп прячет наряд в карман. «Поговорю с начальником цеха». Лицо Рябчикова вытянулось – не ожидал…
В кабинете Шанцова несколько человек. Все они рассматривают паренька лет пятнадцати. Паренек сидит у радиатора отопления. В руках у него плоскогубцы.
– Значит, ты Гошка? – спрашивает Шанцов.
– Ну.
– И Лариска – твоя знакомая? – спрашивает Шанцов.
– Ну.
Присутствующие заволновались.
– А ты знаешь, Гошка, что из-за тебя в дружественной африканской стране Гвинее неделю не работал высокочастотный полярограф? Чуть конфликт не возник на международной почве. Скандал. Знаешь?
Гошка этого не знал. Он посмотрел на Шанцова встревоженным взглядом голубых глаз и вновь принялся теребить плоскогубцы.
Шанцов обернулся к Филиппу.
– Африканцы на шасси увидели надпись, не оговоренную в технической документации. Приостановили наладку и вызвали нашего торгпреда. Тот прочел и прислал на завод разгромную бумагу. Безобразие!
– Что ж там было написано? – заинтересовался Филипп.
– «Гошка любит Лариску»… Какая безответственность!
– Деревьев им не хватает, шкетам. Стенок домов не хватает! – вставил Миллиметр. – На экспорт перекинулись. И когда он успел? Ведь ОТК перед опломбированием проверяет…
Филипп хохотал и смотрел на неудачливого Ромео. Тот не поднимал глаз от плоскогубцев…
Гошку отпустили и пообещали передать дело родителям в случае повторения международного инцидента.
Филипп показал Шанцову наряд.
– Конечно, Рябчиков – жук. Известное дело, – заключил Шанцов. – Но блоки он действительно монтировал.
– Я их не проверял.
– Неужели ты не веришь мне?
Филипп смутился. Он видел пожилого, солидного человека. Начальника цеха… Чувствовал любопытные взгляды присутствующих.
– Я вам верю. Но прошу вас в следующий раз… – Филипп замолчал.
Продолжать было неприятно. «Отступил. Слабак! Выходит, Шанцов был прав тогда, в цехе: „Возненавидят – сломают“. Мелочи? Нет, не мелочи! Не выдержал насмешливых взглядов? Стыдно казаться желторотым воробышком? А может быть, белой вороной?! А что, если разорвать наряд? Взять и порвать. Хватит выдержки?!»
Шанцов посмотрел на Филиппа и спрятал наряд в карман.
– Ты не переживай, Филипп…
– Матвеевич, – подсказал Миллиметр.
– Помню… Договорить не дадут, – раздраженно проговорил Шанцов. – Я тебя понимаю… Ты еще плохо знаешь расстановку сил на производстве. Лишнее платить не в моих интересах. Я и копейки даром не отдам. Не заинтересован я… Экономика, брат.
– Не в этом дело, товарищ Шанцов, – резко проговорил Филипп. – Простите, еще не изучил вашего имени и отчества…
– Леонтий Адамович, – добросовестно подсказал Миллиметр.
– Не имеет значения, – проговорил Филипп, взглянув на большой подбородок начальника цеха.
– Имеет, – произнес Шанцов. – Ты, брат, принципиальный… Ты даже не представляешь, насколько это важно на производстве. Как это подтягивает людей. Только держись… Это очень трудно. Поначалу.
– Благодарю вас, – сухо произнес Филипп. – Это мне известно. Есть опыт. Если не ошибаюсь, вы были не совсем довольны тем, что я проявил принципиальность.
– Это насчет ПОА? – рассмеялся Шанцов. – Чудак! Ведь мы все люди, все человеки… А будь ты на моем месте, когда план летит к чертовой бабушке, а?! Ты решил, что мы сволочи, скрытые враги государства? Нет, брат, тут дело посложней. Мне за это государство легкое прострелили. И такое было… А придет конец месяца, снова буду с тобой ругаться: давай план! А ты стой! Не дрейфь! Тогда я скажу тебе числа второго или третьего спасибо за принципиальность. За то, что спокойно можно будет спать. В итоге! Так-то, брат.
– Была такая игра «кошки-мышки», – усмехнулся Филипп.
– Никакой игры! Я свое дело буду делать. И план буду выполнять. Обязательно! Только ты стой, брат. Ведь кому-то надо стоять. Несмотря ни на что. А для пользы дела лучше стоять тебе. И не паникуй, как сейчас. Я вижу, вижу… Люди есть люди. Им не нравятся трудности, особенно бьющие по карману. А если это необходимо для достижения большой цели? Что тогда? Досадно, люди начинают понимать, когда цель достигнута… Ну, давай руку! И не сердись. Я же сказал, что мы сработаемся.
– Еще вы сказали: «Возненавидят – сломают», – серьезно проговорил Филипп.
– Могут! – ответил Шанцов. – Все зависит от тебя… А ругаться с тобой буду регулярно. В конце каждого месяца. Пока не наладим работу… Ну как там дела с ПОА? Экран опробовали?
– После перерыва… Должен приехать представитель ОКБ, – ответил Филипп и вышел из кабинета.
Он спустился в подвал. Коля заканчивал монтировку экрана. Рядом сидели Стас и Левка. Разговор шел конфиденциальный.
– Чем человек отличается от тетерева или, к примеру, от глухаря? Не знаешь?! У человека период токования длится весь год. Без увольнительных и отпускных!
– Ты отвлекаешься от темы, – прервал Левка.
– Ничуть… Она единственная особа, которая мне нравится на заводе, и одна из единственных, кто мне отказал в скромных желаниях. После моего демарша она сказала: «Стас, ты подлец!»
– Ты не поверил? – поинтересовался Филипп.
– Мне стало досадно. По всем признакам, она должна быть благосклонна: одинокая вдова, условия инкубаторные – кругом лес. Неужели она полагает, что меня могут взволновать грибы?! Решил – кокетничает. Действовать надо решительно, если хочешь получить немножко мужского счастья. Я ее обнял – и схлопотал по морде. Мгновенно… «Считаем, что инцидент исчерпан. Остальные грибы соберешь сам!» Повернулась и ушла. Холера!
– Ну-ну… Что дальше? – Левку разъедало любопытство.
– Назавтра поздоровались, словно ни черта не произошло. Другая бы столетие дулась, не разговаривала. А эта просто и тактично показала, что я ничтожество, на которое не стоит обижаться.
– Чепуха! – возразил Левка. – Просто она не ханжа. Ты помнишь, как она отбрила Кирюху в «Святом Себастьяне»?! Другая бы начала увещевать, читать мораль или ушла бы, а эта?
Филипп придвинул табурет к столу. Вот о ком они говорят! Вначале Филипп догадывался, теперь знал точно… «Нечего вмешиваться. Да и глупо. Что я им скажу?! Разобраться – они ее ничем не оскорбили, даже наоборот».. И он был рад, что Стас не врал. Парни часто врут из честолюбия.
– Слушай, Филипп, тебе понравилась та особа, с которой Левка ездил на залив? – спросил Стас.
Филипп не ответил.
– Я спрашиваю, как тебе нравится та особа? – не отставал Стас.
– Нина? – произнес Филипп.
– Ты запомнил ее имя? – усмехнулся Стас.
– Я на ней женюсь!
– Что?! – изумился Левка. – От него все можно ожидать!
Стас острил. Он все принял за шутку.
– Женишься? Может быть, теперь ты вынужден это сделать как порядочный человек?
Филипп толкнул Стаса в грудь. Он хотел ударить, но получилось неумело и не по-мужски. Даже обидно. Стас вскочил на ноги. Левка встрял между ними: «Обалдели?! Свихнулись?!» Стас отшвырнул Левку, схватил Филиппа за плечи и с силой сдавил. Филипп молчал. Стас смотрел ему в глаза. Затем нехотя отпустил Филиппа и проговорил язвительно:
– Знаешь, как интеллигентные хлюпики решают половые проблемы? Они женятся!
– А ты пошляк! – выкрикнул Филипп.
Стас усмехнулся. Он уже чуточку сожалел о сказанной фразе.
– Филька, ты серьезно? А она знает? – спросил Левка.
– Узнает! Есть вещи, которыми не шутят…
Стас тронул Филиппа за локоть. Голос его звучал непривычно глухо:
– Счастливый ты человек, Филипп, если у тебя есть вещи, которыми не шутят.
Просто подошел и тронул. Словно не было вспышки и обидных слов. «Чудак, – подумал Филипп. Он еще хмурился, но это по инерции. – Вероятно, я никогда не смогу на него обидеться по-настоящему. Но почему?»
Они смотрели, как Коля ловким движением закручивал винты. Фокусник! Чуть поскрипывали подгоняемые детали.
Левка придвинулся к Филиппу и проговорил негромко:
– А я думаю: что-то давно не видно Киры? Она такая красивая и так тебя любит, по-моему… Конечно, это не мое дело. – Филипп молчал. Левка переждал и вздохнул. – Везет же людям! А меня никогда еще не любили красивые женщины. Нет, серьезно. По-настоящему – никогда… Вероятно, это здорово, когда тебя любит красивая женщина…
Филипп по достоинству оценил это признание. Такое не часто услышишь от Левки, о победах которого по институту ходили легенды. Впрочем, автором был он сам. Левка, Левка… Такое признание для тебя – подвиг!
Стас, видимо, оценил историческое признание Левки. Не острил. Стоял и молчал. Или он вспомнил свою жену? Бывшую. И нелепую причину: «Не сошлись родителями»? А может быть, счастливую причину? Кто знает!..
В подвал вошел Онегин. Тот самый, из ОКБ.
– Привет, ребята! Помогите перенести. Машина во дворе…
Минут через десять контейнер с радиоактивным изотопом стоял в углу. Можно было начинать испытания нового экрана.
Все происходило как при первом испытании.
– Жаль, что на извлечение алмазов не придется проверить, – сожалел Левка. – Не мог прихватить «алмазную гражданку»!
– Так она к вам и приедет. Ждите! После той драки, – ответил Онегин.
– Но ведь ей подарили коньяк и торт! – возмутился Левка. Онегин не ответил. Он вставлял в прибор изотоп. При такой процедуре разговаривать как-то не хотелось.
– Может быть, позовем директора? – не унимался Левка.
– Еще одно слово, и я посажу тебя на контейнер, – проворчал Стас. – Ты ничем не рискуешь, все равно тебя не любят красивые женщины!
Не выдержал! Еще бы! Стас пропустит такую тему!
Напряжение прошло, изотоп вставлен в прибор. Онегин снял резиновые перчатки и бросил их на стол.
– Как хотите, а я позову директора! – Левка встал к телефону. – Какого черта? Мы работали? Где овации?!
Директор пришел не один. Его сопровождали Трофимов, Терновский, Лузгин и еще несколько человек. В небольшом помещении стало тесно. Впрочем, когда узнали, что изотоп в приборе, стало просторней. Экран еще не пользовался доверием. Надо испытать. Тем более, по заводу ходили самые невероятные слухи о «братоубийственном снаряде».
– Ну, хвастайте, хвастайте, – проговорил Корнев, по-хозяйски сложив руки на груди.
Онегин голосом вокзального диктора пробубнил: «Граждане! Соблюдайте технику безопасности!» – и надел на шею пульт радиометра. Включил питание, запустил секундомер и поднес к корпусу прибора датчик. Застрекотало счетное устройство. Раз виденная тогда, при первом испытании, вся эта процедура сейчас казалась спокойней и скучнее.
Филипп взял карандаш. Вообще-то он волновался: как экран? Он взглянул на Стаса. Тот рассматривал профиль Терновского с таким любопытством, словно видел его впервые. Левка чистил ногти – это от волнения, еще институтская привычка…
