Текст книги "Гроссмейстерский балл"

Автор книги: Илья Штемлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

В двадцать семь лет можно добиться большего: стать инженером, как этот парень, что напротив него мусолит изогнутую ручку пивной кружки. Но у бывшего юнги было не все гладко в жизни. Отец Стаса, старпом с «Декабриста», редко бывал дома. После того как отец настоял на списании Стаса с пароходства (Ларионов-младший плохо переносил плавания), Стас видел отца раз десять, не больше, и не особенно жалел об этом: у отца появилась в Кронштадте другая семья. В школе Стасу было трудно ужиться с товарищами, которые понятия не имели о зюйд-весте и такелаже. Мать пристроила его в радиомастерскую Ленторга, расположенную в Апраксиной дворе.

Замученные финотделом бывшие частники-мастера, похожие друг на друга сытыми животами, перетянутыми плетеными цветными поясками, преподали Стасу первые уроки цинизма. На дочери одного из них он потом и женился. Возможно, и Стас купил бы себе цветной артельный ремешок, но мать уговорила его уйти на завод. Однако бойкая артельная хватка и определенный взгляд на вещи глубоко в нем укоренились…

Что знает о жизни этот парень? Этот Филипп?! Школу, институт, завод. Все гладко, все под наблюдением родителей. Обеспеченные люди. Квартира из нескольких комнат, в углу старый, доставшийся от бабушки рояль. С каким вниманием он ловит каждое его слово…

– У вас дом, а есть рояль?

Вопрос был неожиданным. Филипп отрицательно покачал головой.

– Не может быть, – усмехнулся Стас. – Ну, а сколько у вас комнат? Три? Или четыре?!

– Две, – ответил Филипп.

Стас забарабанил пальцем по столу.

– Так вот, к примеру, наш завод, – продолжал он. – Есть «Электросила», «Светлана», «ГОМЗ», «Кировский». С мощной автоматикой, конвейерными линиями. Там точно рассчитаны возможности. А наш? Семьсот человек с уборщицами. План – будь здоров! Вот и гоним! Как попало. Лишь бы спихнуть. Лишь бы прибор на заводских испытаниях не свалился, а там хоть трава не расти… Ты посмотри, кто пришел!

Филипп оглянулся. Возле кассы стоял Левка Гликман. Запрокинув голову, он читал меню. Рядом стояла девушка, которая провожала Филиппа в конструкторский. Нина. Та самая. Филипп ее узнал. В руках у Нины большой рюкзак вишневого цвета с наклеенными картинками. Левкин рюкзак.

– Они что, начали дружить? – иронически произнес Стас.

Левка получил несколько жетончиков и оглянулся в поисках места. Филиппу хотелось, чтобы Левка его заметил. Сам заметил. Конечно, можно было ему помахать рукой, но ни к чему: подумает, любопытничаю.

Стасу было плевать на соображения этического порядка. Ему хотелось, чтобы Нина расположилась за их столом. Но он сделал «финт».

– Эй, конструктор! Валяй сюда! – крикнул Стас таким тоном, чтобы стало ясно: кроме Левки, он никого не видит.

Стас оглядел приближающуюся пару. На его лице появилось чуть недовольное и растерянное выражение: «Если б знал, что ты с девушкой, ни за что не позвал бы. Даже неудобно как-то».

Но Левка совсем не огорчился приглашением. Его, вероятно, это даже устраивало. «Пижон, – подумал Филипп. – Морочит голову девчонкам, хочет выглядеть неотразимым сердцеедом. Сплошная показуха!» Сколько их было у него, этих симпатий! К каждому институтскому вечеру новая. Где он их вербовал, оставалось загадкой. Однажды Левка был с двоюродной сестрой, красивой студенткой. Филипп пригласил ее танцевать и узнал о родственных связях. Но Левка, стервец, вел себя так, словно это была не сестра, а влюбленная в него английская королева. Умеет подать…

– Ой, мальчики! Я думала, мы одни будем в этом вертепе, – смеялась Нина. – Я так рада! Это он меня сюда затянул!

– Ниночка, привет! – провозгласил Стас. – Как мальчишка? Еще не курит?!

– Во-первых, у меня девчонка. Во-вторых, она сейчас с мамой в Саратове. Гостят.

Нина поставила рюкзак на стол, предварительно смахнув на пол крошки.

– Место занято. Теперь начнем отовариваться, – оповестил Левка.

Он протянул несколько жетонов Нине и выразительно указал в сторону голубых автоматов. Сам он повернул в сторону красных и затерялся среди посетителей.

– Она замужем? – спросил Филипп.

– Муж утонул. Года два назад, – ответил Стас. – Досадный факт. Еще одна беззащитная вдова…

В течение нескольких минут Левка регулярно появлялся возле столика, оставлял на пятнистом мраморе то кружку пива, то стакан кофе, то бутылочку сливок и виноградный сок, то компот из слив. Процесс «отоваривания» напоминал суетливую посадку в общий вагон на небольшой станции.

Нина справилась со своей задачей в один прием. На ее тарелке высилась башенка из бутербродов.

– Я вижу, у вас нет причин объявлять голодовку, – заявил Стас, оглядывая преобразившийся стол.

– Лучше быть сытым и здоровым, чем голодным и больным! – изрек Левка.

– Мальчики! Поехали с нами за город, на залив, – предложила Нина. – Мы собрались купаться.

– Не думаю, чтоб Лев был рад нашей компании, – проговорил Стас.

– Нет, почему же… Поехали, – без энтузиазма произнес Левка.

– Не слышу в голосе металла! – сказал Филипп.

– К черту металл! – ответил Левка. – Чего доброго, и вправду поедете. Нужны вы нам!

Это было сказано искренне. Все рассмеялись.

– Серьезно, мальчики, поехали! – повторила Нина, придвигая стакан кофе. Прядь золотистых волос срезала уголок ее загорелого лба. «Это скорее соломенные, а не золотистые. У Киры, кажется, чуть темней», – подумал Филипп и сказал:

– Неужели у вас есть девчушка?

– Девчушка. Девонька. Милое словцо, – влез Стас.

– Еще какая! Три года, – ответила Нина. – Так что же, поедете с нами? Вы, например.

– Нет. Не смогу, – ответил Филипп. – К сожалению, нет времени.

– У него пассия! Строга, как боцман. Плюс подозрительна. За каждый прогул она его бьет! – доложил Левка.

– Заткнись! – порекомендовал Филипп.

– Дело не в пассии, – произнес Стас. – Дело в том, что в конструкторском отделе сидят дубы. Вот и приходится моему юному другу тратить драгоценные минуты…

– Идиотизм! – перебил Левка. – Тратить субботу! Я могу тебе дать готовые расчеты. Или ты мне не веришь?

– Я тебе верю, – ответил Филипп. – Именно поэтому мне хочется все пересчитать самому. Вопрос серьезный.

– Слушай, коллега. Одной субботой там не отделаешься. Надо копаться в курсе физики. В разных справочниках. Я потратил несколько дней. Пойми, это – упрямство высшей марки.

Левка замолчал. Он вспомнил, с кем имеет дело. Уговаривать напрасно.

– Ты какими справочниками пользовался? – спросил Филипп.

– Многими. Например, «Таблицами Гамертсфельдера». Повторить сумеешь?!

Повторять не пришлось. К столику протиснулся пьяный мужчина, хозяин сеттера. Пиджак его больше не оттопыривался. Видно, прятать было уже нечего.

– Вот они… Вся банда в сборе. И все эти самые… Стиляги, вот, – проговорил он, упершись животом о стол, и вдруг резко прокричал: – А я рабочий человек, понятно?!

– Топай отсюда, папаша, – посоветовал Стас. – А то вышибалу позову.

– Я тебя сейчас выведу на чистую воду! – Мужчина распалялся. – Рубашку небось одел импортную и думаешь, американцем стал? Да?!

Филипп повернулся к мужчине и крепко взял его за локоть.

– Вы мешаете нам. Неужели непонятно? Я действительно позову милиционера.

Пьяный оглядел Филиппа и неожиданно сник.

– Выходит, что один советский человек мешает другому советскому человеку? Да?! Нет, ты мне ответь, да?

– Выходит, так, – миролюбиво согласился Стас.

– Тогда за что трудимся? – тихо спросил мужчина, оглядывая всю компанию. – За что?.. Девушку сюда привели? Портить?

Филипп и Левка дернули мужчину за руки, пытаясь отвести его от стола. Нина, рассеянно помешивала ложечкой в стакане, не обращая внимания. Стас смеялся, прихлопывая в такт ладонью по столу и с детским любопытством глядя на мужчину.

– Смеешься? Да?! – допытывался мужчина, отдирая от своих рук пальцы Филиппа и Левки. – Смеется себе… А когда проходил возле моего столика, толкнул меня и еще вдобавок послал. Хочешь скажу, куда он меня послал, а?.. Хочешь?! Вот скажу девушке, чтоб тебе стыдно было!

Нина перестала помешивать ложечкой, Филипп глянул на нее. Глупое положение. Ведь, чего доброго, этот дурак и вправду ляпнет.

– Пусть послушает! Может, этому американцу стыдно станет! – кричал мужчина. – Знаешь, куда он меня послал твой приятель?

Нина улыбнулась.

– А вы не ходите. Куда бы он вас ни послал. Просто возьмите и не ходите.

Мужчина оторопело посмотрел на улыбающуюся Нину, на хохотавших ребят и отошел. Сам. Без посторонней помощи.

2

Вход с парадной. Четвертый этаж. Первая дверь направо. Филипп позвонил.

Открыла Кира. Она была в брюках и кофточке. В руке держала коробку спичек.

– У тебя нюх, – проговорила она. – Пошли на кухню. Наконец-то они расходятся. Надоело!

Филипп ничего не понял. Он прошел за Кирой в кухню. Посредине кухни на веревках висели листы кальки с какими-то чертежами. Из комнаты доносились незнакомые голоса.

– Ах, да! Ты ведь ничего не знаешь, – проговорила Кира, подвигая Филиппу банку консервированных голубцов и жестом предлагая ее открыть. – С сегодняшнего дня у нас в квартире филиал НИИ. В папином отделе аварийный ремонт. Вот они и работают у нас. Жаль, мама на даче…

Отец Киры, Сергей Петрович Рязанов, инженер-строитель, заведующий отделом научного института, полноватый седой мужчина с серьезными светлыми глазами и тонкими, женскими руками, слегка побаивался своей супруги. Филипп, посвященный Кирой в семейные тайны, с первого знакомства симпатизировал ему.

…Банка не поддавалась. Нож был сточен и никак не хотел проткнуть жестянку. Чем бы стукнуть? Ага!. Утюгом. Удар! Жестянка лопнула и выплеснула рыжий соус. Прямо Кире на кофту.

– Медведь! Ну какой ты медведь! Теперь не отмоешь. И зачем я тебя попросила?!

– И не просила бы, – без энтузиазма огрызнулся Филипп. Он намочил полотенце водой.

– Надо глицерином, – послышался голос. Филипп оглянулся. В дверях стоял какой-то парень.

– Энциклопедист. Человек, обладающий исключительными познаниями, – кивнула Кира в сторону парня. – Вольтер, Монтескье и Караваев Миша. Тут как тут. Вот скажу своему жениху, что вы за мной ухаживаете. Берегитесь! В банке что-то осталось. Он перекрасит в рыжий цвет ваши модные брюки. Он такой…

– С чего вы решили, что я ухаживаю? – растерялся парень.

– Филипп, сожги одну спичку и положи к тем десяти сгоревшим, что лежат возле синей кастрюли, – капризно потребовала Кира. – Итак, одиннадцать визитов за укороченный рабочий день. Неплохо.

Парень смущенно улыбнулся и вышел. Сухо прошуршала на веревках калька с чертежами.

– Кстати, у тебя есть глицерин? – спросил Филипп.

– Найдется, – Кира достала из аптечки флакон с прозрачной жидкостью. – Отец приставлен оппонентом к его диссертации. Вот он и влюбился. Карьерист…

Глицерин не помог. Пятно стало бурым. Кира ругала «энциклопедиста» всеми доступными ей словами. Филипп тем временем вскрыл злополучную банку консервов. Они сели и принялись за голубцы.

За столом было тесно. Их колени касались. У Киры были твердые мальчишеские колени.

– Почему ты меня представила женихом?

Молчание.

В коридоре разговаривали, шаркали подметками, чиркали спичками, прощались и выходили…

– Ну, как голубцы? – спросила Кира.

Молчание.

– А? Ты что? Обиделся?

– Нет. Мне трудно себя представить в подобной роли. Я тебя ни разу не поцеловал. Как следует…

– А как следует?!

Голубцы были холодные и скользкие.

Вошел Сергей Петрович. Пожав руку Филиппу, он стал стягивать синие нарукавники.

– Ты пришел с работы?

Сергей Петрович, не отвечая, принялся рассматривать развешенную на веревках кальку и что-то тихонько бормотал.

– Неясно! – нетерпеливо проговорила Кира. – Тебе греть или отправишься в кафе?

– С чего ты взяла, что Караваев приходит на кухню ради тебя?

– Женщине не надо знать. Она это чувствует!

Лист кальки замер. Под ним удивленно и насмешливо блестели глаза Рязанова.

– Так это женщине… Да будет тебе известно, что Караваева посылал я, причем он шел с явной неохотой.

– Мне надо переодеться. Можно пройти в ваш «отдел», или там дежурит вахтер?

Сергей Петрович вздохнул. Кира вышла.

– Вот какие дела…

Рязанов снял с веревки чертежи и свернул их в рулон. Филиппу было неловко находиться рядом с Кириным отцом. Возможно, потому, что они виделись всего несколько раз. И еще эти нелепые голубцы.

– Папа, поздравь его! Этот лентяй начал отбывать трудовую повинность! – сказала Кира, появляясь на кухне.

Сергей Петрович молчал, не зная, видимо, как лучше ответить.

На Кире было короткое голубое платье. Странный фасон. Бесформенный балахон ровными линиями падал от плеч к подолу. Мешок. Но в этом платье Кира выглядела изящно.

– Идет?!

– Очень! – ответил Филипп.

– Папа, мы пошли! Возможно, я потом поеду на дачу… Филипп, у тебя губы в соусе. Как у маленького. И небось нет платка. Ах, есть?! Ну, извиняюсь…

Сергей Петрович встал и пошел закрывать за ними дверь. В прихожей он слегка тронул Киру за руку.

– Кирилл… Если ты поедешь на дачу, не говори маме. Не нужно. Она будет расстраиваться. Еще каких-нибудь два дня…

Голос Сергея Петровича звучал виновато. Очень виновато.

Кира еще раз осмотрела платье, прикладывая к нему красную плоскую сумочку.

– Ладно, не скажу. Может, лучше взять желтую?

– Нет, красная довольно симпатична, – торопливо проговорил Сергей Петрович.

– Пожалуй, она элегантней… Не скажу, не скажу. Так и быть.

Дверь захлопнулась.

– Знаешь, мне почему-то жаль Сергея Петровича.

– Папу?! Я его очень люблю, но что делать, он чудак! Большой ребенок! Не представляю, как бы он жил без нас с мамой. Несовременный человек… Значит, пойдем в кино?

3

Филипп шарил в темноте антресолей, пытаясь нащупать ручку чемодана.

– Вы можете мне сказать, что вы там ищете?!

Филипп не отвечал.

– Это невежливо. Я ведь вас спрашиваю. Не то я перестану держать вашу лестницу.

Новер наблюдал за ногами Филиппа, торчащими из антресолей, брезгливо придерживая стремянку.

– Я ищу коричневый чемодан, – сжалился Филипп над томящимся от любопытства стариком.

– Что ж вы сразу не сказали? Ваша мама отдала нам чемодан, когда мы уезжали на воды.

Филипп стал описывать ногами круги, пытаясь нащупать верхнюю ступеньку лестницы. Новер тяжело вздохнул, поймал ноги Филиппа и поставил на ступеньку. Филипп спустился.

– А где же конспекты? Они лежали в чемодане.

– Потрепанные тетрадки? Я сейчас принесу.

Новер ушел к себе. Филипп складывал стремянку, когда раздался звонок. Он поспешил к двери. На пороге стояли Левка и Нина…

– Я решил, что вы уже не придете. Заходите!

Левка пропустил Нину вперед. Вежливо и корректно. Филипп понял, что Левка не в духе, иначе первым бы влетел в коридор, галдя какую-нибудь чепуху. Они прошли в комнату…

– Досточтимому сюзерену!

Левка раскрыл рюкзак и выложил на стол несколько книг и пачку чертежей.

– Садитесь!

Филипп пододвинул Нине «кресло Новера». Нина устроилась в нем с ногами.

– Где мой субботний отдых, я тебя спрашиваю? – проговорил Левка. – Где?!

– На бороде!

Это самое умное, что мог ответить Филипп. У него было непонятное состояние. Лицо беспричинно тянулось в улыбку. Он заставлял себя не смотреть в сторону кресла.

– Идиот! – заключил Левка. – Ну, вот что. Еще не все потеряно. Сейчас пол-одиннадцатого. Через тридцать минут швейцар захлопнет двери «Севера». Одевайся, успеем! Я захватил тетрадку с расчетами. Завтра посмотришь…

Левка вытащил из груды разбросанных по столу книг тетрадку и протянул Филиппу. Филипп перелистал тетрадку и бросил ее на стол. Он справился со своим странным волнением.

– Хотите, я сейчас сварю кофе? А потом мы вместе сядем и начнем рассчитывать. Здесь действительно большая работа.

В дверь постучался, точнее поскребся, Феликс Орестович. И, не дождавшись разрешения, вошел в комнату, держа в руках добротно переплетенные альбомы. Старик был так торжествен, что не заметил посторонних. Он видел только Филиппа.

– Вот. Пожалуйста. Примите! – произнес Новер, радостно вздохнув.

– Что это?

– Ваши конспекты. Я их отдавал переплетчику.

– Чудак… Какой же вы, честное слово, чудак!

Раздался тихий смех. Это смеялась Нина, глядя на забавного старика в дамском халате и ботинках.

Феликс Орестович повернулся и увидел Нину. В лице его появилось что-то просящее и вместе с тем вызывающее.

– Здравствуйте, – кивнула Нина.

Старик не ответил и вышел, прижимая, к себе переплетенные конспекты.

– Что это с ним? Действительно чудак.

Филипп и сам не знал, что с Новером.

А Левка нервничал.

– Хватит! С меня достаточно! С пляжа смотались, принесли тебе расчеты. В институте перед экзаменами хаживали в ресторан. И ничего! Перед зачетами безбожно списывали друг у друга. А теперь? Или ты стал схимником?! Какой пинок судьбы!

Похоже, Левка возмущался всерьез. Надо его успокоить. Что-то ответить.

– Понимаешь… В институте многое абстрактно. Ну, как бы вне событий. А когда я своими руками пощупал этот ПОА, когда я увидел конкретный предмет, от которого зависит жизнь неизвестных мне людей… Понимаешь, их жизнь в какой-то степени зависит от меня.

– Ну, ну! Посмотрим, чем завершится это подвижничество, – Левка скептически поморщился. – Пойдем, Нина, а то и вправду суббота захлебнется.

– Может, останемся? Попьем кофе?

Этого Левка не ожидал. Левка глянул на Нину.

– Что за кретинизм?! Я предлагаю готовые расчеты! – Терпенье у Левки кончилось. – Вы как хотите, а я пошел!

Нина молчала.

– Адью!

Левка рванул со стола рюкзак и вышел. Нужно было вернуть его. Филипп не двигался. В раскрытые двери из коридора и с лестничной площадки потянуло чем-то теплым и кисловатым. Запах давно обжитого дома. Филипп опомнился. Но Левкиных шагов уже не было слышно…

Он запер наружную дверь и прошел на кухню. На дне кофейника засох какой-то темный порошок. Кофейником не пользовались больше месяца. Филипп сполоснул его, наполнил водой и поставил на газ. «Хохма, если у Новера нет кофе».

Убавив огонь, Филипп постучался к соседу. Феликс Орестович сидел в углу огромного мягкого дивана, закутавшись в плюшевый халат. Филипп попросил кофе. Старик скосил глаза.

– Вам нужно кофе для… нее?

Филипп промолчал.

– В углу шкафчика. А молоко в кастрюльке эмалированной. Оно кипяченое… Взобралась в кресло с ногами…

Ах, вот как? Старик обиделся за свое поруганное кресло. Нет, чепуха, конечно. Впрочем, некогда. Потом, потом…

Нина сидела в прежней позе. Босоножки в красных уздечках стояли подле гнутых лапок кресла.

– Левка всегда такой горячий, – сказал Филипп.

– Ничего, он успокоится, – ответила Нина.

Филипп передвинул книги, хотя в этом не было нужды.

– С чего же мы начнем?

– С кофе. Во-первых, поставьте кофе. И покрепче.

– Уже.

– Чудесно… Расчет толщины защитного пояса ПОА – довольно трудоемкая штука. Нам главное – раскачаться…

– Знаете, я пока разберусь, что к чему. А потом будем вычислять. Вы не обижайтесь.

– Идет! Если вы такой. – Нина засмеялась. – Бросьте мне что-нибудь почитать. Не то я усну.

Он протянул ей «Советский экран». Журнал слегка дрожал в руке. Филипп придвинул стул, достал чистый лист бумаги и раскрыл чертежи. С чего начать? Надо рассчитывать по узлам. Например, если выяснить уровень радиации на поверхности свинцового козырька… Наверняка имеются таблицы. Что это за справочники? Период полураспада. Не то. Начальная активность – десять кюри. «Кю-ри, кю-ри…» Что это?! Часы у нее на руке. Как они громко стучат. «Кю-ри, кю-ри». Филипп сжал уши ладонями.

Тишина.

Значит, начальная активность… Нет. Слышно! Все равно слышно: «Кю-ри, кю-ри». Той рукой она держит журнал. Нет, она смотрит мне в спину! Почему она наблюдает за мной?

Филипп поднял голову и посмотрел в зеркало. Нет, она смотрит журнал. «Кю-ри, кю-ри…» Лучше бы она ушла с Левкой! Нет, это неправда.

– Посмотрю, что с кофе.

Филипп встал.

…В кухне Новер снимал с огня кофейник.

– Кофе готов. Она еще здесь?

– Почему вас это так беспокоит?! Это моя сослуживица.

– Вы посмотрите на себя. У вас лицо… Будто у вас приступ гипертонии.

Филипп потрогал щеки.

– Когда к вам приходила та девушка, Кира, миленькая такая… я был спокоен. Я знал, что эта песня не про вас, мой мальчик. А сейчас?! Она тоже не про вас, эта женщина, которая сидит в моем кресле. Она так и сидит с ногами?

– Вы что, Феликс Орестович? Вы меня ревнуете, что ли?

– У меня не было своих детей, Филипп. И вас я считал своим мальчиком. Эта женщина… – Новер смешался. – Ну идите, идите. Неудобно.

Филипп огляделся. Он искал тряпку, чтобы взять кофейник.

– Погодите. Вам нужно умыть лицо. Освежиться… Вот так. Теперь идите.

Феликс Орестович выключил на кухне свет.

Тряпка быстро нагревалась. Филипп поставил кофейник на первую попавшуюся книгу. Нина подняла голову и улыбнулась.

– Обожглись? Между прочим, вы смотрели фильм «Дети Памира»?

Филипп кивнул и с любопытством глянул на Нину. Она бросила журнал на колени.

– Как-то я позвонила по ноль пять. На меня зашикали: разве есть такой фильм? Представляете?!

Филипп взял из серванта две керамические чашки. Желтую и коричневую. Отодвинул чертежи и поставил чашки на стол.

– Я его видел. Удивительный фильм. Он меня задел. С первых кадров. Я даже не понял, в чем причина… Вы помните картину Пикассо «Женщина с мандолиной» в Эрмитаже? Когда я ее увидел, мне показалось, что я слышу музыку. Да, да. Не мог понять, отчего это произошло. Но я слышал тихую музыку. Приглядевшись, я увидел, что лицо женщины – угловатое, со странно срезанным лбом – похоже на мандолину. Лицо на картине выражало то, чего не могла выразить мандолина, – музыку.

Филипп налил кофе в желтую чашку.

– Я был в кино со своей знакомой. Она учится в консерватории. Когда фильм кончился, она сказала: «Забавно». И все.

Нина придвинула Филиппу коричневую чашку.

– Каждый чувствует по-своему…

– Не в этом дело, – Филипп стал наполнять коричневую чашку. – Меня всегда бесит притворство. Не чувствуешь, в чем соль. Признаться честно…

Кофе пролилось рядом с чашкой.

– Осторожней! – вскрикнула Нина.

Филипп поставил кофейник прямо на стол.

– Возьми того же Пикассо. Сколько у нас о нем городили! И сторонники его, и противники. Это тоже от притворства. Неприлично, видите ли, не иметь своего суждения. Некультурно. А пороть чушь культурно?!

– Убедил, убедил. Давай пить кофе.

Филипп придвинул кресло вместе с Ниной к столу.

– Мы, кажется, перешли на «ты»?

– Да. И не рассчитали еще ни одного узла, – проговорила Нина, отстраняя ладонью волосы, упавшие на лоб.

Она наклонилась к чашке. Глубокий вырез платья чуть отошел от груди и приоткрыл, нетронутую загаром кожу. «Напрасно я не поехал на пляж. Показать бы ей, как надо плавать. Чистым кролем. Отработанным дыханием. Сдались мне эти расчеты!»

Нина отодвинула чашку, взяла карандаш и принялась зачищать грифель. Филипп молча отобрал у Нины карандаш и бритвочку. У нее теплые, сухие пальцы. Нина удивленно посмотрела на Филиппа…

Грифель становился тонким, как острие иглы. Филипп надавил карандашом, кончик обломился и отскочил. Нина заморгала ресницами.

– Где у вас зеркало?!

Филипп растерялся. Как неловко! И зеркало, единственное в комнате, – на дверце шкафа…

Нина продолжала моргать. Глаз слезился.

– Дайте я посмотрю.

У Филиппа был виноватый голос. Он чуть раздвинул подрагивающие веки и сильно дунул.

– Кажется, удачно. – Нина слегка дотронулась до ресниц.

– Надо еще раз посмотреть, – произнес Филипп и взял ее за плечи. Соринки не было видно.

– Что вы там высматриваете?

Какие у нее мягкие, теплые плечи! Филипп делал вид, что рассматривает глаз. Со стороны это было глупо. Но кто их видел со стороны? И неужели это так уж и глупо?! Филипп ничего не мог с собой поделать. Руки не подчинялись ему. Филипп наклонился и прижался лицом к загорелой шее. Не губами, а щекой и подбородком. Неуклюже и неумело.

Нина отшвырнула его руки и отпрянула.

– Болваны… Какие вы все болваны!

Филипп улыбнулся. Растерянно и жалко. На столе лежали Левкины конспекты. На толстом справочнике стояла коричневая чашка с остатком кофе.

В коридоре зазвонил телефон. Филипп вышел, взял трубку и узнал голос Левки. Помолчав, ответил на его настойчивое и немного пьяное «алло».

– Ты прости, старик, – говорил Левка в трубку, – Ты был прав. Мои тетрадки выброси к чертям… Ты куда пропал?

Филипп не ответил.

– Кемаришь, что ли? Стоя, как слон. – Левка был настроен миролюбиво. – Кстати, что ты сделал с моей дамой? Она тебе помогла?

– Она ушла.

– В такой дождь?! – Левка удивился. – Непреклонная особа. Скала! А как…

Филипп повесил трубку и прошел на кухню. За окном в темноте шумел дождь. И сильный. Филипп постоял, привел себя в порядок и вернулся в комнату.

Нина сидела за раскрытыми чертежами и справочником.

– Звонил Левка. Сообщил, что идет дождь. Как вы будете возвращаться?!

– Дождь скоро кончится. Садись и начинай работать. Я скалываю с чертежей размеры, а ты подставляй в формулу и выписывай результаты. Итак, между изотопом и козырьком тридцать четыре миллиметра…

Филипп взял логарифмическую линейку и передвинул движок.

– Изотоп – поток: сорок два.

Бумага заполнялась цифрами.

Иногда они касались друг друга плечами. Филипп в такие минуты сидел неподвижно. Это его волновало. Нина ничего не замечала; если ее тяготила поза, она просто поднимала голову.

…Из комнаты Ковальских послышались приглушенные удары.

– Два часа? – удивилась Нина. Отбросила измеритель и подошла к окну. – Погаси свет.

Филипп повернул выключатель.

– Какой дождь… В дождь мне всегда грустно. Особенно ночью. Я вспоминаю, что мне скоро тридцать и у меня маленькая дочь…

Филипп молчал. Потом зажег свет.

– К черту! – сказала Нина. – Завтра досчитаем… Что у тебя в той комнате?

– Кровать.

– Чудесно. Постели мне здесь, на тахте, или там. Мне все равно. Я совсем ошалела от этих цифр.

Филипп постелил Нине на кровати. Сам лег на тахте. Дождь не унимался…

Дверь в другую комнату высвечивалась уличным фонарем. Лимонные пятна, раскачиваясь, гладили потолок и стену. Лампа на переброшенных через улицу проводах старалась увернуться от ветра. По комнате скользили рыхлые блики. Филиппу эти блики казались тугим прожекторным лучом. «Хоть бы уснуть… Пять, шесть, семь… Иногда это помогает… Тридцать три, тридцать четыре…» Нет, уснуть невозможно. Может быть, чем-нибудь завесить окно? Старое одеяло в той комнате, где Нина.

Филипп встал и подошел к двери.

– Разрешите… Мне одеяло. Завесить окно.

Нина не отвечала. Спит? Филипп приоткрыл дверь. В комнату метнулся фонарный отблеск. Филипп увидел глаза. Нинины глаза.

– Я хотел. Я хочу взять одеяло.

– Закрой дверь.

Филипп не узнал ее голоса. Или ему почудилось. Ноги были непослушными и мягкими. Словно без костей…

Филипп переступил порог и прикрыл дверь. Шагнул к кровати и сел. С краю. Скрипнули пружины…

Почему она молчит?! Сейчас она его прогонит. Или уйдет сама. Или скажет…

Нина молчала. Филипп протянул руку и дотронулся до ее лица, неловко провел ладонью по сухому шершавому лбу…