Текст книги "Гроссмейстерский балл"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Стас подсказал:
– Виктор Алексеевич.
Терновский говорил в трубку:
– Вот что, дружок. К тебе сейчас подойдет мастер Воробьев. Надо проверить и принять три прибора ПОА-один. Чертежики посмотри. В общем, действуй…
Раздались короткие гудки отбоя.
– Ну, что он там? – спросил Стас.
Филипп передал. Стас усмехнулся.
– Хитер, черт. Эти приборы уже две недели принимают. Первые образцы. То у них отсекатель отказывает, то вибратор. А план жмет. Ты, конечно, их примешь, по малолетству. Пройдет – хорошо, не пройдет – тебе выговор. А Терновский чист. На такие штуки у него ума хватает.
В комнату вошел небольшого роста человечек в черном, лоснящемся от времени и грязи костюме.
– А, Миллиметр! Салют! – приветствовали его настройщики. – Заблудился, что ли?
Миллиметр с деловым видом оглядел гогочущую компанию и подошел к Филиппу.
– Ты, что ли, новый отэкашник?.
– Ну, я, – ответил Филипп, сдерживая улыбку.
К этому человеку удивительно шло прозвище Миллиметр.
– Пошли, что ли… Виктор Алексеевич сказал, что ты будешь принимать ПОА, – торопливо проговорил он, то и дело озираясь.
Чувствовалось, он не любит эту комнату, где его встречали издевательским прозвищем.
– Моё фамилие Воробьев. Я мастер. Вот.
– Не «моё», а «моя». Столько лет живешь в Ленинграде и не можешь научиться правильно разговаривать! – задиристо проговорил Рябчиков.
– Не твое дело. Собрались тут рвачи всякие! Наряды только закрывать любите. Прохиндеи!
«Прохиндеи» дружно взвыли. Воробьев юркнул в дверь и поманил Филиппа. Филипп вышел.
– Не дай бог иметь такую бригаду на своем участке. И как с ними их мастер справляется?! – частил Воробьев, искоса поглядывая на Филиппа. – Так вот. Мы в этих ПОА все исправили. Отсекатель и вибратор. В общем, все.
Филипп с трудом узнал цех, покинутый несколько минут назад. Нет, это уже была не тихая заводь аквариума, наполненного сиреневой водой.
Скрип, стук, смех, звон, вспышки… Множество рук, мелькающих в воздухе; множество рук, снующих по верстакам; множество рук, держащих детали: хромированные, анодированные, дюралевые, латунные, из оргстекла…
Люди за верстаками похожи на бойцов в траншеях. Ряд за рядом, ряд за рядом. Одни одновременно встают. Другие одновременно садятся. Третьи нагибаются, выпрямляются; прохаживаются между верстаками.
Мешанина звуков, пятна света, запахи металлов, краски, кремния, табака. И над всем этим – песенка Буратино из детской радиопередачи…
Филипп двинулся за Воробьевым по узкому коридорчику между верстаками. Они пересекли цех.
У стены сидел худощавый парень. Перед ним на верстаке стоял прибор, окрашенный в серый молотковый цвет, с желто-красной табличкой: «Внимание! Радиоактивность!» Сквозь квадратное отверстие на верхней крышке прибора виднелась часть бункера, наполненного зеленоватой породой. Порода слегка подрагивала и уменьшалась в объеме – она просыпалась вовнутрь прибора.
– Вот он, мучитель, – проговорил Воробьев, присаживаясь на стул. – Принимай! Комплектация в порядке.
«Чертов Миллиметр, – подумал Филипп, – и главное, глаз не спускает. Как же его принимать? На вкус, что ли, попробовать?»
«Это очень хорошо. Даже очень хорошо-о-о!» – писклявил Буратино.
«Еще минута молчания, – Миллиметр поймет, что я олух в этих вопросах, и, конечно, воспользуется такой ситуацией», – думал Филипп.
– Слушайте, – заговорил худощавый парень. – Простите, я не знаю вашего имени.
– Филипп.
– А меня – Коля. Прибор этот новый. Только внедряется. Я могу дать вам чертежи. Посмотрите, тогда и принимайте.
Коля улыбнулся. Филипп тоже улыбнулся. Улыбнулся и Воробьев. Дальше водить друг друга за нос не было смысла.
«У Миллиметра симпатичная улыбка», – подумал Филипп, взяв в руки альбом с чертежами.
– Хотите, я расскажу вам принцип работы? – проговорил Коля. – Тогда легче будет разбираться в чертежах.
– Идет! – ответил Филипп и сел перед прибором.
– ПОА – это значит полевой обогатитель алмазов… Прибор лабораторный. В бункер засыпается раздробленная порода – кимберлит, содержащая алмазы. Задача прибора – отделить от кимберлита крупинки алмаза. Для этого порода подвергается облучению. А под действием радиации алмазы начинают светиться. И только алмазы – такая уж у них привычка… А дальше сплошная механика. Светящиеся алмазы воздействуют на фотоэлементы, срабатывает отсекатель – и алмаз попадает в копилку. Ясно?
– Ну, как в метро, когда опускаешь пятак, – пояснил Миллиметр.
Филипп кивнул.
– Значит, сейчас в приборе находится источник радиации?
– Нет. К сожалению, с изотопом прибор можно опробовать только на месте работ, а не у нас на заводе. Умненькие инструкции.
– Так что же заставляет светиться эти алмазы?
– Алмазы?! Я их и в глаза не видал. Мы забрасываем в пустую породу обыкновенный рис. А чтобы сработал фотоэлемент, рис покрываем фосфором. Доходит? Фосфор-то светится самостоятельно, и никаких тебе облучений не требуется. Ведь нам главное что?
– Мне главное, чтобы механическая часть была в порядке, – важно произнес Миллиметр.
– Тебе главное, чтобы ОТК пропустил, – пошутил Коля. – Главное – проверить, как срабатывает механическая часть под действием светового импульса. Не имеет значения для нас, фосфор это или облученный алмаз…
В это мгновение в приборе что-то резко щелкнуло.
– Вот! – радостно произнес Коля. – Поймали голубчика. Отсекатель работает мирово. Уже десятую рисинку поймал. Я засыпал двенадцать. Еще две – и будет сто процентов.
Филипп раскрыл чертежи. Темно-коричневые линии на светло-коричневом фоне отсинькованных листов для него были не просто абстракцией, а определенной и ясной мыслью. Он любил разгадывать такой ребус, за ним вставал конкретный предмет. Это было увлекательно и привычно. Разрезы, проекции, аксонометрия… Чертежи оживали!
– Электронная схема в ажуре! – послышался голос Стаса. Он стоял за спиной Филиппа, с интересом наблюдая, как Филипп будет «вживаться» в производство. – Я сам ее проверил. Правда, транзисторы шумят. Но ничего…
– И отсекатель с вибратором налажены, – заметил Коля.
Он повернул тумблер, и прибор захлебнулся пронзительным, дребезжащим звуком. Кимберлитовая порода стремительно уменьшалась в объеме.
– Порядок! – констатировал Стас.
– Ладно. Закругляйтесь, – вмешался Воробьев, – Просматривай комплектацию и подписывай сдаточную. Ну и приборчик! План прошлого месяца мы из-за него сорвали.
Воробьев подтянул к Филиппу ящик с комплектацией.
– Привет, старик!
Филипп обернулся. Левка скалил зубы. Руки у него, как всегда, были заняты какими-то деталями. Из кармана тужурки торчала логарифмическая линейка. Под мышкой зажата пачка чертежей.
– Тебе надо научиться здороваться с помощью ног, – проговорил Филипп. – Иначе со своими вечно нагруженными дланями ты можешь прослыть невежливым человеком.
– Чепуха. Рукопожатие вредно. Я читал, где-то приветствуют друг друга носами. Есть такие племена.
– Для этого тебе надо будет купить носовой платок. Лишние расходы.
– Это чтоб вытирать нос перед здоровканьем, – разъяснил Воробьев Стасу.
– Благодарю, – кивнул Стас Воробьеву.
Миллиметр смутился. Все рассмеялись.
– Значит, ты принимаешь ПОА? – произнес Левка. – Понятно. У меня к тебе два слова. Ты уровень радиации проверил?
– Нет.
– Так проверь. Ты контрольный мастер.
– Ну, знаете! Это слишком, – вскипел Воробьев. – Радиацию проверила комиссия, а тут всякие суются в работу. То то, то это! Все выполнено по чертежам. Я позвоню Терновскому и скажу, что ОТК саботирует прием готовой продукции.
Воробьев отошел. Ребята проводили его взглядом. Издали Миллиметра почти не было видно из-за верстаков.
– Склочник, – проговорил Стас. – Даже не поинтересовался, примем приборы или нет.
– Так в чем же дело? – Филипп повернулся к Левке.
– Понимаешь, уровень радиации на поверхности этого прибора должен быть не более десяти миллирентген в час. По нормам.
– Ну?
– А на самом деле около ста миллирентген!
– Что?!
– Не веришь? Садись и пересчитай. В десять раз больше! Представляешь!
…Проходя мимо конторки мастера, они видели, как Воробьев с кем-то разговаривал по телефону.
– События назревают, – серьезно проговорил Стас. – Кому-то из конструкторов всыпят.
– В том-то и дело, что прибор сделан по чертежам, – поддержал Филипп. Кто же это напахал?
– Кто, кто… Женька, вот кто, – ответил Левка и провел пальцем по апельсиновой рубахе Стаса. При этом он едва не выронил зажатую в кулак деталь. – Где ты раздобыл эту Африку?
– В Апраксином. В магазине новинок.
Они вышли из цеха.
Левка остановился и присел на подоконник. Стас сел рядом. Филипп прислонился к распахнутой раме. В желтом солнечном квадрате на цементном полу площадки появился серый двугорбый верблюд.
– Женьке поручили пересчитать толщину свинцовой защиты от радиации. А он занялся пресс-формой для инвалидной артели. По заказу «частного предпринимателя» Рябчикова. Вдруг звонят из литейного, требуют техзадание на свинцовый экран. Он, видно, струсил, поднял старые данные, набросил три миллиметра, скорректировал старые чертежи и отослал.
– Что ж ты раньше молчал? До того, как…
– Я не знал! – перебил Стаса Левка. – И никто не знал. Просто я рассчитывал одну деталь и столкнулся с этим вопросом. Обратился к Женьке и понял: он ни черта не понимает. Потом он стал меня уверять, что спущенные им в литейный и к технологам размеры – самый раз. И стал жалеть, что в условиях завода нельзя замерить уровень радиации…
– Почему? – спросил Филипп.
– Потому, что за этот пункт отвечают авторы прибора – центральное конструкторское бюро, а не исполнитель – завод. Вообще-то на заводе даже нет своего изотопа.
– Интересно. Тогда как мне проверять уровень радиации? – произнес Филипп.
– Затребуй! – воскликнул Левка. – Ты понимаешь, насколько это серьезно! Людей можно облучить.
– Факт! – согласился Стас. – Если что случится, тебе отвечать в первую очередь.
– С ума можно сойти! – застонал Левка, глядя на рубашку Стаса. – Слушай, может быть, там есть еще одна?
– Откуда я знаю?! Я купил позавчера. Апельсиновых было несколько штук, – ответил Стас.
– С каких пор ты стал пижоном? – поинтересовался Филипп.
– С некоторых! – исчерпывающе ответил Левка.
Он соскользнул с подоконника и побежал вниз, перескакивая через ступеньки. Верблюд остался с одним горбом.
Филипп оттолкнулся всем телом от рамы, подошел к перилам и заглянул вниз. На площадке второго этажа мелькнула фигура Нины из конструкторского.
– Его бдительности может позавидовать целая погранзастава, – пробормотал Филипп и повернулся к Стасу: – Пошли, что ли?!
– Как, по-твоему, он не мог ошибиться в расчетах?
– Левка?!
– Во всяком случае, необходимо еще раз пересчитать, прежде чем подымать шум.
– Посмотрим, что скажет Терновский.
Стас усмехнулся и полез в карман за папиросами.
– Я тебе не завидую.
Из дверей цеха вышел Женя Маркелов. Он занял у окна место Левки.
– Я думал, что ты решил не работать в ОТК. Где ты пропадал?
– Взвешивал и размышлял! – ответил Филипп. – Знаешь, мне поручили принимать ПОА.
Молчание.
– Ну так что?! Принимай. К сожалению, в условиях завода испытания с изотопом не предусмотрены. Глупо.
– Я знаю. Придется затребовать изотоп. Хотя бы для первых приборов.
– Речь не мальчика, а мужа, – усмехнулся Маркелов. – Для чего тебе эта возня? Есть инструкция по приемке и чертежи.
Стас притушил окурок о край подоконника и швырнул его в окно.
– Будет обычный разговор конструктора, запоровшего прибор, с представителем ОТК! Гуд бай, конгрессмены! Кстати, Филипп, без меня к Терновскому не ходи. Скушает! Я в лаборатории.
Стас ушел.
– Тебя Левка взбаламутил?
– Давай уважать слова, Женька! Не взбаламутил, а предупредил. Как честный человек и товарищ. И я буду делать то, что мне положено.
– Я знаю, ты упрям. Еще со школы знаю. Правда, мы никогда не были друзьями, но товарищами, черт возьми, были. Так что я не советую тебе вставлять палки в колеса. Можно завалить квартальный план. И начальство этого не допустит, поверь мне. Неприятностей не оберешься. И главное, ты ни за что не отвечаешь. Все по чертежам!
– Главное?! Главное – покалеченные этими чертовыми лучами люди.
– Не надо поз! За неделю – две работы с ними ничего не случится. А больше этот прибор не проработает, опытная партия с массой недоделок.
Женька, Женька! Они знакомы с четвертого класса. Они знакомы двенадцать лет. Бессменный староста! И в школе и в институте. Почему?! Не знаю. Его назначали. Классные руководители, потом деканат. Номенклатурный мальчик, номенклатурный студент. Странно, знал человека двенадцать лет и не знаю, какой он! У него искривленный мизинец на левой руке. Последствие полиомиелита. Долгие годы Женьку называли Мизинец. И все?! Нет, не все! Я его уважал. Он был неплохой староста. В институте это важно – разные ходатайства, просьбы. У них на факультете около двух тысяч студентов. И у каждого свои дела. Хороший староста – это очень важно. Вот теперь, пожалуй, и все! С Левкой познакомились в институте, а знаю о нем больше, чем о Маркелове.
– Мы не дети. Жизнь есть жизнь. Ты ведь понимаешь, мне может влететь за ПОА.
– Принимая во внимание пресс-форму для артели инвалидов?
– Кто о ней знает? И моей подписи нет в чертежах!
– А на ПОА есть?
– Еще бы! Конструктор – Маркелов! И мы неплохо с тобой посидим на аванс, что я сорвал за пресс-форму, а, Филипп?
– Взятка?
– Кретин. Мы же друзья!
– Дай закурить.
Женя достал сигареты и протянул Филиппу. «Яхта». С фильтром. «Бережет здоровье», – подумал Филипп и закурил от маленького пистолетика-зажигалки.
– Ну ладно, я пошел! – Женя подбросил зажигалку и ловко поймал.
– Погоди!
У сигареты теплый и горьковатый дым.
– В общем, я пересчитаю экран и, если подтвердятся Левкины выводы, прибор не приму!
– Напрасно! Боюсь, пожалеешь. Коллектив борется за план, а ты противопоставляешь себя коллективу. Есть такая формулировочка, – усмехнулся Женя, спрятал пистолет-зажигалку и ушел.
…Черт возьми! Мы стали совсем взрослые люди. Совсем! Со своей точкой зрения на жизнь. Когда это произошло? Школа, институт… Там все кажутся одинаковыми. Но там незаметно происходит накопление «количества». И вдруг в какое-то мгновение «количество» переходит в «качество». Левка, Женька, Филипп – исчезают! Появляются Лев Борисович, Евгений Степанович, Филипп Матвеевич! Взрослые люди.
3
Терновский сидел в своем небольшом кабинете. От его массивной фигуры кабинет казался еще меньше. Напротив, заложив нога на ногу, расположился заведующий лабораторией Зотов.
– Садитесь. Чего стоите? – предложил Зотов Филиппу и Стасу.
– Ты, Павел, распоряжайся у себя в лаборатории. Не заслужили. Пусть стоят. – Терновский оглядел ребят, продолжая копаться в ворохе бумаг.
Стас пожал плечами, Филипп, не торопясь, взял стул, слегка отодвинул его от стены и сел. Он слышал, как шорох бумаг на мгновение прекратился и вновь возобновился.
– Вы уже просматривали эту стопку, Виктор Алексеевич, – не выдержал Стас. В его тоне было искреннее доброжелательство.
– Не твое дело! – взорвался Терновский и повернулся к Филиппу: – Почему не приняли три прибора ПОА?
– Видите ли…
– Механическая часть в порядке?! – перебил Терновский. – Демагогию я рекомендую оставить в институте. Здесь производство. Завод! Механическая часть в порядке?
– В порядке! – сдерживая злость, ответил Филипп. – Что-то щелкает!
– «Щелкает». И это говорит инженер! Старший контрольный мастер! – не унимался Терновский.
– Ты, Виктор Алексеевич, напрасно. Парень несколько дней как на работе. Он даже не знает, как сдаточную подписать. Учить надо! – произнес Зотов и вышел.
Секунду Терновский прицеливался «двустволкой» в голубую дверь, потом что-то недовольно пробормотал и притих. Стас с интересом разглядывал кончики своих сандалет. Филипп разглядывал Стаса.
– Садись тоже, – кивнул Терновский Стасу. – Чего уж там.
– Вы не беспокойтесь, – голосом доставщика телеграмм ответил Стас. – Я и постоять могу. Мне нетрудно. Это Филиппу трудно с непривычки. Ничего, притрется.
– Прав Павел. Учить надо. А я тут раскричался, старый дурень. Сами понимаете, квартал сдаем. Думаете, мне легко? Да и нас никто не учил.
– Это заметно, – выдохнул Стас.
– Чего?
– Я?! Ничего. Вам показалось.
– Надоело все. Скорей бы на пенсию уйти, – почему-то впадая в дружескую откровенность, произнес Терновский. – Занялся бы садоводством на своей «сотке». В этом году огурчики снял. Один к одному.
– Зеленые? – поинтересовался Стас.
– Замечаю, давно замечаю: шутишь ты надо мной. Случается, и хамством пахнет, – проговорил Терновский.
Стас смутился. Его лицо слегка побледнело, потом покрылось розовыми пятнами. Под глазами и на лбу.
– Да что с вас взять? Молодо-зелено. А приборчики ПОА все же надо принять, я так полагаю. Помолчите-ка! Дайте сказать. Я ведь начальник отдела, и я в конечном счете отвечаю. Есть постановление государственной комиссии: уровень радиации в условиях завода не замерять. Изотоп вставляют в прибор только на месте работ…
– Неправильное постановление! – проговорил Филипп.
– Это не наше дело. Комиссия состоит из авторитетных товарищей.
– Ну и что?! Может быть, они ошиблись.
– Ты, я вижу, тоже из этих… демагогов. Сразу видно, жизни не нюхал. И куда присылают?! В ОТК. Раз прибор соответствует чертежам – принимай! За остальное отвечают разработчики и конструкторский отдел. Так мы с вами вряд ли вытянем квартальный план. На всякий случай ты мне служебную напиши, после первого разберем. А пока давайте не превышать полномочий. Все! Можете идти!
– Конечно. Какое нам, собственно, дело?! – произнес Стас.
Филиппу показалось, что он не понял Стаса. Нет, все верно. Он не ослышался. Это, пожалуй, подлость.
– Наша хата с краю, – продолжал Стас. – Только дело в том, что в этих приборах недопустимо велик уровень шумов транзисторов – сто микровольт. Прибор срабатывает вхолостую.
Терновский оглушительно хлопнул ладонью по столу и вскочил. Его круглое лицо побагровело.
– Так куда ты раньше смотрел? А?! Ну, погоди, Ларионов! Магнитофон ремонтируешь?! Халтурщик! Убирайтесь отсюда! Оба!
Филипп и Стас выскочили. Уборщица Маша испуганно посмотрела на них. В коридор высунулись любопытные физиономии: крик Терновского был слышен всему отделу.
На площадке остановились и закурили.
– Ничего не понимаю. Ты ведь мне сказал, что с электроникой все в порядке, – заговорил Филипп.
– Электроника в ажуре. Просто я чувствовал, что шеф прикажет тебе принять эти приборы. Отказать у тебя нет оснований. Вопрос о повышенной радиации – болтовня. Покамест. Нужны расчеты! Теперь, по крайней мере до понедельника, у тебя будет возможность подготовить расчеты. Надо подсунуть их прямо директору. Жаль, главный инженер в отпуске.
– Значит, весь удар ты взял на себя?!
– С тебя полбанки. Впрочем, можно отделаться кружкой пива, по случаю субботы!
– Идет! Я, признаться, подумал, что ты сволочь.
– Первое впечатление. Есть один шалман под названием «Святой Себастьян». Пиво – в массы. К пиву – элегантные бутерброды.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
В «Святом Себастьяне», что скрывался под вывеской «Пиво – воды», было прохладно и шумно.
Слева от двери выстроились голубые автоматы с бутербродами, справа – красные, с пивом и водой. И слева и справа кассы. В кассах продаются жетончики. Стас свернул налево, Филипп – направо. Получив два жетончика, Филипп опустил их в щель. Через секунду автомат взволнованно задышал, семафорно перемигнул красно-зеленым огоньком и выплеснул в граненую кружку дозу пива. Филипп подставил вторую кружку. Еще одна доза. Точно до кромки. Как в аптеке. Взяв обе кружки, Филипп оглянулся. Стас расположился возле окна и махал Филиппу рукой. Однако пройти к нему было не так просто, особенно с полными кружками в руках.
Около столов, в беспорядке расставленных по залу, митинговали.
– Все же у собак еще очень низкая сознательность, – доносилось С левой стороны. – Вот у меня пес, сеттер…
Филиппу хотелось рассмеяться, он скосил глаза и оглядел мужчину, который жаловался на низкую собачью сознательность. Мужчина был пьян. За пазухой у него обрисовывался предмет, напоминающий очертаниями бутылку. Мужчина уважал кредо закусочной, выраженное лаконичной надписью: «Распитие водки запрещено!»
Филипп почувствовал, как пиво выплескивается из кружки. Нечего смотреть по сторонам.
Стас двинулся навстречу Филиппу и взял одну кружку. На пятнистом мраморе стола лежали четыре бутерброда: два с колбасой, два с сыром. Небольшие и аппетитные. Стас поставил кружку и бросил в нее щепотку соли. Соль опускалась на дно кружки светлыми точечками.
– Пиво – это вещь! – проговорил Стас. – Я пил как-то на выставке черное чешское…
Филипп молчал. Он слабо разбирался в этом вопросе. Ему пиво всегда казалось кисловато-горьким. Филиппу было жарко в пиджаке.
– А какие девочки разносили это пиво! – продолжал Стас. – С одной я познакомился. Анжелка. Студентка. Изучает русский. Работала официанткой вместо практики. Три часа сидел за ее столиком, а потом оказалось, что у нее жених. А как у тебя с этим вопросом? Не женат?
– На выданье, – ответил Филипп и снял пиджак. – Куда бы его пихнуть?
– Давай сюда!
Стас взял пиджак, отвернулся к окну и нацепил его на шпингалет.
– Порядок!
– Теплое, – проговорил Филипп, отпивая глоток.
– Нормальное, – вставил Стас. – Просто у тебя плохое настроение.
– По-твоему, нет причин?
– Нет, почему же. Но не стоит этому придавать значение. Обыкновенные производственные отношения. Притрешься. Когда-то, мальчишкой, я плавал юнгой. На «Декабристе». Есть такая кастрюля. Мне казалось: когда научусь в шторм задраивать люк, стану морским волком. Научился. Но волком не стал. Стал учеником в радиомастерской при Ленторге, потом настройщиком радиотехнической аппаратуры.
– Почему?
– Там больше платили. Так сказать, романтику заел быт. Взял и съел, как я съем этот бутерброд.
Стас одним махом отхватил половину бутерброда с сыром. Ровно половину. Отпил несколько глотков и равнодушно вложил вторую половину между двумя рядами ровных ослепительных зубов стопроцентного американского киногероя. Несколько секунд – и от бутерброда остались крошки.
– Вообще-то романтике здорово достается от прозы жизни. Иногда так хочется вознестись, стряхнуть с себя земные путы. А смотришь – возноситься-то не на что. Нет монеты. Цинично?
– И глупо.
– Ну это ты зря. Что-что, только не глупо. Почему ты не ешь?
Филипп взял бутерброд. Колбаса была свежая и слегка пахла чесноком. Пена в кружке осела и таяла небольшими белесыми пятачками. Филипп немного отпил и закусил бутербродом.
– Глупо, говоришь? Нет, именно цинично. Хочешь знать, что с тобой будет через некоторое время? Просмотришь ты эти ПОА, удостоверишься, что сделано по чертежам, и примешь эти приборчики с повышенным уровнем радиации. Пусть отвечают конструктора. Плюнешь на романтику и станешь…
– При чем тут романтика?! Обыкновенная, элементарная порядочность и честность.
– Порядочность?! Честность?! – Стас напряженно засмеялся. – Как, по-твоему, Терновский честен? Интересно, ты хоть немножко поразмыслил над тем, что сегодня произошло? Почему я вызвал у начальника техконтроля чувство этой самой элементарной порядочности, а ты, старший контрольный мастер, не смог, а? Хотя твои сомнения в качестве защиты от радиации куда важней, чем несчастный шум в транзисторах… Да потому, что за подбор полупроводниковых триодов отвечает ОТК, а за расчет прибора – конструктор. Юридически Терновский – порядочный и принципиальный человек. А де-факто он сволочь! Почему? Сейчас объясню. Только принесу еще пива.
Стас взял кружку и стал пробираться к автомату, небрежно расталкивая митингующих. Филиппу казалось, что кто-нибудь сейчас повернется и затеет с ним скандал. Но люди терпеливо уступали Стасу дорогу, то ли не обращая внимания, то ли не желая вступать с ним в дискуссию. Апельсиновая рубашка ярко высвечивалась на фоне синих и серых спецовок. Однако – стоп! Кажется, кто-то возмутился. Слишком уж этот Стас бесцеремонен. И возмутился гражданин со спрятанной за пазухой бутылкой. Он что-то проговорил вслед Стасу… Вот Стас возвращается, слегка наклоняется к гражданину и что-то нашептывает ему. Гражданин отшатнулся.
– Ты сам туда иди, понял?! Стиляга!
Филипп видел, что Стас был очень доволен реакцией гражданина. Он дружески улыбнулся возмущенному хозяину «малосознательного» сеттера и повернулся к нему спиной.
Чем-то он нравится, чем-то – нет. Чего больше – симпатии или антипатии? Не понять! Вообще-то он странный человек… Ерунда! Философствующий мещанин. Или скептик. Они всегда кажутся интересными и смешными. Особенно молодые. А сколько ему? Он, конечно, старше. Это ясно.
– Слушай, а какого ты года?
– Тридцать пятого, – ответил Стас, водружая на мраморную поверхность стола вторую кружку пива. – А ты?
– Сорокового. Это тебя смущает?
– Не в этом дело. Ты пока не знаешь, как вести себя в новой обстановке. Если серьезно – могут подумать, что ты задаешься. Если простецки – могут с тобой обращаться запанибрата. А ты, вероятно, мечтаешь стать директором. А может быть, ты просто глуп и пыжишься. Впрочем, по тому, как ты себя вел в лаборатории, этого, не скажешь… Какой же ты на самом деле?! – Стас положил руки на стол, уткнулся подбородком в сжатые кулаки и с подчеркнутым любопытством уставился на Филиппа: – Какой же ты?!
– Да брось! – вдруг смутился Филипп. – Обыкновенный.
– Обыкновенный. Средний! Оптимальный!! Так сказать, среднеарифметический. Если можно было бы сложить все индивидуумы в кучу и разделить на число носов, то получился бы средний молодой человек. Эдакий середнячок. Обыкновенный человек, который за столом всегда у нас не лишний. А может быть, лишний, а? Может быть, потому, что все привыкли считать себя обыкновенными, у нас столько еще неприятностей?
– Вот как! Теперь я тебя немного понимаю, – улыбнулся Филипп. – Представитель секты неврастеников-нигилистов. Говоря проще…
– Проще не надо! – неожиданно зло заявил Стас. – Я не обыкновенный. Я могу понять. Мне даже известно значение слов «адекватный» или, к примеру, «люмбаго»…
– Ну вот, – огорченно произнес Филипп. – Мы еще не успели хорошо познакомиться, как успели хорошо разругаться.
Стас улыбнулся. Казалось, что он вспомнил смешной случай и еле сдерживается, чтоб его не рассказать.
– Чепуха! Сплошной треп. Я ведь тебе сказал: романтику заел быт. В качестве иллюстрации поговорим о Терновском.
Стас сделал несколько больших глотков и вытер губы салфеткой.
– Итак, Терновский В. А. родился в эпоху бурь и революций. В легендарном семнадцатом году ему едва ли минуло тринадцать лет, тем не менее при случае он любит вспомнить, как брал Зимний. Освоился до того, что вспоминает детали. Это безусловно говорит о хорошей зрительной памяти – с фотографической точностью воспроизводит популярный эпизод из популярного фильма, посвященного штурму Зимнего. Но не в этом его основное достоинство. Главное, он дурак…
– Льешь?!
– Ничуть.
– Значит, мне показалось. Удивительно, столько умников на этом заводе, а в начальниках ходит дурак.
– Производственная необходимость.
Филиппа начинал раздражать этот малознакомый парень со своими категорическими суждениями. Он чувствовал, что, если вновь разгорится спор, он не станет смягчать обстановку и уйдет. Плевать! Пусть обижается! Тоже нашелся ментор! Стас не заметил раздражения в тоне Филиппа. Он, пожалуй, не замечал и самого Филиппа. Он был поглощен своими мыслями и пивом.
– Дураки поступают просто. Они немного кокетничают, набивают себе цену, стучат кулаком и в конечном счете принимают брак. Собственно, не брак, а брачок. Маленький и незаметный. Брачок есть всегда, когда на заводе штурмовщина. Крупный брак он не пропустит, если непосредственно отвечает. Под суд и дуракам лень идти. А умный наоборот! Он заставляет работать цех. ОТК – это сила! Хотя это и сопряжено со многими неприятностями…
Филипп, пропустив мимо ушей рассуждения Стаса, уловил его последнюю фразу и задал вопрос:
– Почему?
– Что значит, человек первый день на производстве, – перевел дух Стас и незамедлительно изрек сентенцию: – Деньги нужны всем! И работникам ОТК, и почтальонам. Но, в отличие от всех прочих сограждан, работники ОТК попали в идиотское положение: чем добросовестней они работают, тем меньше получают. Если ты не пропустишь этот несчастный ПОА из-за повышенного уровня радиации, то сорвешь выполнение плана. Именно ты, а не кто иной лишит завод премии. В глазах общественности ты будешь занудой. Когда опаздывает автобус, принято ругать водителя, а не перекрытый железнодорожный шлагбаум… И сам ты лишаешься премии. А разве ты себе враг?
– Действительно. Смешное положение.
Стас уже не раздражал Филиппа. Наоборот. Он говорил о вещах, о которых. Филипп не имел почти ни малейшего представления.
– Твоя проповедь о служебном долге, или – как ее? – порядочности, нужна Терновскому, как в носу зубы. Тем более он ничем не рискует! Он любит светло-коричневые, голубоватые и розовые хрустящие фантики. Они вносят успокоение в его семейную душу. – Стас отпил несколько глотков и заключил: – А что делать?! Жить-то надо!
Филипп никак не мог справиться с бутербродом. Он слушал, изредка отхлебывая пиво, как чай. Заметив, что Стас поглядывает на второй бутерброд с сыром, Филипп придвинул к нему тарелочку. Стас не заставил себя долго упрашивать.
– К примеру, наш завод, – продолжал Стас…
Сегодня он чувствовал себя в ударе. Ему чем-то нравился Филипп. У Стаса не было друзей на заводе. Шесть лет работы – и ни одного друга. Бывает и так. Приятелей много, а друзей нет. Он был женат. Вернее, якобы женат. Вот уж с полгода, как они не живут вместе. Когда его спрашивают о причине разлада, он отвечает: «Не сошлись родителями». Это правда. Почти… Он жил с матерью, линотиписткой типографии имени Володарского. Мать каждую неделю сватала ему какую-нибудь из «испытанных» девушек-наборщиц. Девушки, красные от смущения, волнения и чая, уходили. Стасу они не нравились, и он их не провожал. Вначале Стаса это развлекало, потом – надоело. У него было несколько случайных приятельниц, с которыми он проводил вечера. Стас коллекционировал пластинки и магнитофонные ленты с записями модных песенок и джазовой музыки, пил при случае пиво «Сенатор», носил модные рубахи. Летом он ездил в альплагерь «Али-Бек», где слыл своим парнем. В один из отпусков купил мотоцикл «ИЖ» и носился по пригородам Ленинграда, нервируя дачников. Ухлопав в восемнадцать дней шестьдесят рублей на запчасти и восемь рублей на штрафы за «превышение и нарушение», он продал мотоцикл… Учился Стас в радиотехническом техникуме. Заочно. Техникум он собирался кончать в этом году; впрочем, у него были кое-какие задолженности еще за первый курс. Но это не в счет. Сдаст. В техникуме он на хорошем счету.
