Текст книги "Гроссмейстерский балл"

Автор книги: Илья Штемлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Значит, когда взносы тебе платить – первый Рябчиков, а когда в Таллин экскурсия – Рябчикову фига?!

– Взносы не мне платишь, а в союз, – ответила девушка, поднимаясь навстречу перепачканному Рябчикову. – Сто тысяч лет висело объявление насчет Таллина. Думаешь, за каждым бегать будем?

– А я не «каждый». Я пять лет плачу взносы. Исправно. Не так, как другие. А кроме благодарности на Новый год, ни черта не имею… Нужна мне ваша благодар…

Филипп и девушка уже поднялись на третий этаж, а вслед еще слышался вздорный голос парня. Ясно было одно – лояльный парень незаслуженно обойден.

– Ну и человек, – пробормотала девушка и указала на распахнутую дверь: – Здесь конструкторский отдел.

Филипп и сам видел, что это конструкторский отдел. Нетрудно догадаться. За распахнутыми дверями тянулся ряд кульманов. Из-под них виднелись ноги. Разные. В широких брюках. В узких брюках. В капроновых чулках… Над кульманами где стремительно, где лениво двигались противовесы. Люди работали.

Девушка оставила Филиппа на площадке. Филипп видел, как ее белокурые волосы скользили над ширмой кульманов. Это напоминало кукольный театр. Вот белокурая копна волос нырнула за ближайший к стене кульман, и через секунда на том же месте вынырнула озадаченная Левкина физиономия.

Узнав Филиппа, Левка радостно улыбнулся и стал пробираться к выходу.

– Ну как, старик?! – проговорил Левка, ступив на площадку. – Порядок?

В руках он держал какую-то деталь и штангенциркуль. Конечно, не обязательно было таскать с собой деталь. Но Левка был верен себе. Он даже в театр ходил с логарифмической линейкой в нагрудном кармане.

Филипп повернулся спиной. Догадавшись, что не все в порядке, Левка подошел и стал рядом.

– Слушай, ты когда-нибудь слыхал о подпольной библиотеке…

– Светлейшего князя? – перебил Левка. – Мне как то попалась книга. «Расчет консолей». Древняя, как мир. Мне дал один знакомый. А что?

Филипп не ответил. Отвечать не хотелось. Хотелось плюнуть на все и укатить в Сестрорецк. Жаль, что Кира сейчас в городе.

– Еще один инженер двигает, – проговорил Филипп, глядя на рыжую голову Жени Маркелова.

Женя поднимался медленно, словно вчера отпраздновали пятидесятилетний юбилей его трудовой деятельности. На нем была полосатая куртка, новенькая и блестящая. В этой куртке Женя напоминал одновременно зебру и тюленя. Рыжего тюленя. По его круглому веснушчатому лицу нельзя было понять, видит он Филиппа или нет.

Поднявшись на площадку, Женя молча положил локти на перила. Так они стояли в полном молчании, разглядывая лестничные ступеньки…

– Что ты ходишь с этим? – скосив глаза на штангенциркуль и деталь, прервал молчание Филипп.

– Политический капитал наживает, – процедил Женя.

– Дурак, – сказал Левка.

– Кончайте беседу, – отрезал Филипп. И рассказал все, что произошло в кабинете директора завода.

Парни внимательно выслушали. Первым высказал свое мнение Женя.

– Рви! – коротко резюмировал он свою точку зрения. – Тебе повезло. Здесь страшная дыра. А с дипломом ты сам себе хозяин.

Левка пока молчал. Филиппу не терпелось услышать Левкино мнение. Были вопросы, в которых Левка мог ему дать сто очков вперед. И притом он был искренен, несмотря на склонность к трепу.

– Говорил тебе, что нечего болтаться в Сестрорецке, – сорвался Левка и замолчал. – Понимаешь, старик, я, конечно, пока слабак в производстве. Но мне кажется, что ОТК не фонтан. Для творческого человека…

Женя присвистнул и с притворным изумлением уставился на Левку. Тот демонстративно не замечал Женькиного взгляда.

– Однако я слыхал, что директор – человек слова. Если он тебе обещал место конструктора – выполнит.

– Жди, когда уйдут на пенсию, – проговорил Филипп.

– Не дождешься, – сказал Женя. – Не знаю, кто второй, но Костина ждать придется долго. Вчера сам видел, он за обедом литр пива выдул. Самостоятельно.

– Это ничего не значит, – вмешался Левка. – Возраст есть возраст.

Перескакивая через ступеньки, на этаж взбежал главный конструктор. Остановился на площадке и обратился к Жене:

– Евгений Степанович, вы спустили в цех чертежи ко второй сборке?

– Только что отнес, Александр Михайлович.

– Наконец-то. Они ничего не сказали?

Маленькие блестящие глаза конструктора строго смотрели на Женю. Тот смутился и ответил невнятно:

– Заделали двадцать деталей.

– Видите?! Значит, двадцать бракованных деталей. Из-за того, что вы позавчера не откорректировали чертежи. Зайдите ко мне.

Главный конструктор вошел в отдел.

– Видел пижона? – проговорил Женя.

– А он прав, – сказал Левка. – Ты еще вчера мог…

– Заткнись! – оборвал Женя и обратился к Филиппу: – Сколько тебе предложил директор?..

– Сто десять.

– А мне сейчас будет головомойка за девяносто восемь, – сказал Женя. – Рви, Филя! Не завод, а дыра…

На площадку поднялся парень в комбинезоне. Рябчиков. Он протянул Маркелову несколько тетрадных листков с эскизами.

– Порядочек… Пустяковая работенка. Только чтобы все было в ажуре. Фирма издержек не терпит. Сам понимаешь! А за остальное не бойся. Не обидим. И не тяни – через несколько дней все должно быть готово. Хотя бы в кальке.

Женя кивнул и сунул листочки в карман. Рябчиков ушел.

– Зачем ты ввязываешься в эту аферу? – спросил Левка. – Этот тип уже приставал ко мне. Я отказался.

– Ну и напрасно. – Женя повернулся к Филиппу. – Рябчиков разнюхал, что в какой-то инвалидной артели решили выпускать пластмассовые выключатели. Плоские, модерн. Только у них нет пресс-формы. Почему же не помочь несчастным инвалидам?!

– Не бесплатно, – вставил Левка.

– Послушай, пионер. У тебя папа профессор?! А мне самому надо подрабатывать на пиво—воды.

В дверях появилась блондинка, та, что проводила Филиппа в бюро.

– Маркелов, тебя ведь ждет шеф!

Женя ушел.

Левка наклонился к Филиппу:

– Ну как?

– Ничего.

– Ниночка. Окончила индустриальный институт.

– Смотри, Левка.

Левка замахал руками.

– Что ты?! Со старым – конец! Я солидный человек. «Наживаю политический капитал…»

3

Ключ висел на гвозде за зеркалом. Рядом еще один. На третьем гвозде ключа не было. «Новер дома, а Жизневых нет», – подумал Филипп и снял с гвоздя ключ от своей комнаты.

Оттащив в сторону велосипед, Филипп всадил ключ в скважину. Велосипед должен был висеть на стене. Для этого надо вновь вбить крюк. Он выпал на прошлой неделе. Если бы мама была дома, ему бы влетело. Мама отдыхает в Латвии, в деревне с ласковым названием Покулянка. Скоро должна вернуться.

Скрипнула дверь соседней комнаты, в щель просунулась сухонькая голова.

– Я опять чуть не споткнулся о ваш велосипед. С молоком.

– «Чуть» не считается.

Сегодня Новер его раздражал. Ему так хотелось, чтобы дома никого не было.

– Вам звонила дама. Если уберете велосипед, я расскажу, что она вам передавала.

– Можете не рассказывать.

Новер огорченно вздохнул.

Филипп распахнул дверь и приподнял велосипед на дыбы, задев эмалированный таз. Таз с грохотом упал на пол.

– Какое счастье, – проговорил Новер. – Я чувствовал, что не надо выходить из комнаты.

Пнув ногой таз, Филипп опустил велосипед, вкатил его в комнату и бросил на тахту. Видела бы Александра Федоровна! Верный сердечный припадок. Она не терпела таких дикостей в сыне. Велосипед на тахте! Впрочем, он колоритно дополнял общий «ансамбль»: давно незастилавшуюся кровать, бутылки в углу, помидоры, папиросные окурки, гвозди и журналы, разбросанные на столе и на полу.

За время отъезда Александры Федоровны Филипп ночевал дома раза два или три, не больше. Он снял дырявый сарай в Сестрорецке. За двадцать рублей. В сарае помещались раскладушка, табурет и кубометр дров. В дровах жили мыши и какие-то зеленоватые твари. Мыши и твари ему не мешали. Дрова мешали. Засыпал, правда, ничего не замечая. Но под утро просыпался, бегал вокруг сарая, клялся привезти из дома одеяло, но забывал…

В дверь деликатно постучали. Филипп бросился к зеркалу и стал рассматривать свое лицо, хоть ему вовсе не хотелось сейчас этого делать.

– Можно?

Филипп делал вид, что не слышит. Он видел в зеркале, как Новер уже просунул в комнату сухонькую голову. Уловка не помогла. Дальше не было смысла рассматривать свою физиономию с видом глухонемого.

Новер вошел в комнату и бережно прикрыл дверь. Оглядевшись, он подошел к «своему» креслу, снял с него пепельницу и, шумно вздохнув, сел.

«Сидит, – зло подумал Филипп. – И будет сидеть, пока у него не пригорит молоко. А потом будет стонать, что из-за меня. А может быть, крикнуть, что горит? Пусть сидит. Принципиально буду молчать. Не могут оставить человека в покое…»

– Ну?!

– Что «ну», что «ну?» – раздраженно думал Филипп.

– Как вас встретили на заводе?

Больше Филипп выдержать не мог. И дернуло его утром рассказать старику о заводе.

– Объятиями! Еле вырвался!

Новер испытующе взглянул на Филиппа и скорбно вздохнул. Что-что, а вздыхать он был мастер. Вздохи его носили тончайшие оттенки и содержали разнообразнейшую палитру чувств. Филиппу стало жалко Новера. Старик его любил. Впрочем, так же к нему относилась и Нина Павловна, жена Новера, и другие соседи – Жизневы, одинокие пожилые люди.

Филипп подошел к тахте и сел на валик. Затем резким взмахом руки закрутил колесо велосипеда. Спицы слились в прозрачный мерцающий круг.

– Вы знаете, я вчера видел… Сатурн.

– Это который кинотеатр?

– Нет. Это которая планета.

Новер промолчал. Он, вероятно, собирался вздохнуть, но передумал.

– Где ж вы его видели?

– Представьте себе, в небе. Точнее, в космосе… Вот так, как сейчас вижу вас.

Новер недоверчиво вздохнул:

– Ну и что?

– А то, что в мире существует Сатурн. В мире существуют люди, которые о нем знают больше, чем я о вас, хотя вижу вас уже двадцать три года. Существуют совершеннейшие приборы, электронные счетные машины, космические корабли, гидростанции, батисферы, турбореактивные самолеты и еще великое множество изумительных вещей, о которых вы и понятия не имеете. Все это придумали люди…

Филипп поднес руку к мерцающему кругу. Больно полоснув пальцы, прозрачный круг мгновенно превратился в спицы велосипедного колеса. Пыльного и грязного.

– И наряду с ними живут люди, которые работают в отделе техконтроля. Они занимаются тем, что ничего не придумывают. Есть заводы, где это поняли и отказались от услуг таких людей. Об этом даже писали в газетах. И потом я – конструктор! Понимаете?! С какой стати я должен заниматься не своим делом? Не для этого я учился.

Новер выслушал Филиппа с величайшим вниманием. Так обычно слушают старики пенсионеры. Им некуда спешить. Он вытащил из бокового кармана вельветовой куртки серый платок и протяжно высморкался.

– Слушайте, Филипп… У меня есть нужный человек…

Новер сделал паузу, чтоб посмотреть, какой эффект произведет его заявление. Эффекта не было. Новер вздохнул и продолжал:

– Я чувствовал, что он нужный человек, и проиграл ему подряд три партии в шашки в Михайловском саду. Надо ж его было расположить к себе. Так вот он служит при каком-то заводе. Он вас устроит.

Филипп в недоумении посмотрел на Новера. Но в следующую секунду он откинулся спиной к стене и расхохотался. Он представил того, кто «служит при заводе», с клочком ваты в огромных, как раковины умывальника, ушах.

Филипп хохотал.

– А вы действительно ему проиграли в шашки из-за меня или просто проиграли?!

– Говоря по совести, – добродушно, не видя подвоха, пояснил Новер (предварительно вздохнув), – первые две партии он выиграл, но когда мы играли третью, у меня появилась мысль…

Филипп хохотал. Ему показались нелепостью все его переживания, сомнения. Он не знал, чем объяснить, но им овладело странное чувство легкости. Так он себя чувствовал, когда стоял на пулковском холме. Какая великая трагедия, если даже Новер может ему помочь! Добрый старый Новер, терпеливо простаивающий в очередях в ожидании «Вечерки» с неизменным молочным бидончиком, отставной артист императорских театров, добряк и интеллигент.

Филипп продолжал хохотать.

– Хорошенькое дело – он смеется, – улыбнулся Новер, заражаясь смехом Филиппа.

Старик был рад, что Филипп повеселел, хотя и несколько оскорбился таким пренебрежением к своей идее.

Хрипло проворчал дверной колокольчик.

– Это Додэ, – старик засуетился, вылез из «своего» кресла. – Интересно, она заплатила за квартиру или приехала в такси?

Он направился открывать.

Через минуту Новер вошел в комнату без стука (просто невероятно). По его лицу Филипп понял, что случилось что-то чрезвычайное.

– К вам… дама.

Старик был взволнован. Судорожным жестом он оправил замусоленные края вельветки и пригладил реденький седой ежик, делая при этом страшные глаза. Филипп понял, что нужно привести себя в порядок. Но не успел.

В комнату ворвалась Кира. Она впервые была у Филиппа дома. Старик учтиво и гордо повернулся к ней, галантно шаркнув ножкой.

– Я знала, что звоню не в твой звонок. Но мне так захотелось подергать тот ржавый допотопный колокольчик. Я ничего не могла с собой поделать, – громко объявила Кира.

– Ничего, ничего. Все в порядке, – бормотал Новер.

– Познакомьтесь. Это наш сосед, Феликс Орестович.

Новер вытянулся. Казалось, еще секунда – и он свалится как подкошенный. Его сухонькая голова гордо откинулась назад.

– Ковальский!

Кира ответила.

Филипп шумно втянул в себя воздух.

– Феликс Орестович! У вас ничего не стоит на плите?! Пахнет гарью. Или мне показалось?

Извинившись перед Кирой, Новер медленно и величаво пошел к двери. Дверь за ним захлопнулась, и послышалась частая дробь шагов. Новер бежал спасать молоко.

– Забавный старикан, – улыбнулась Кира. – Девятнадцатый век.

– Сосед. Их двое – муж и жена. Вместе им лет сто сорок. Бывшие артисты. Ее фамилия – Дуда, она белоруска. Подпольная кличка – Додэ. А он поляк. Подпольная кличка – Новер.

– Подпольная кличка?

– Ну, псевдоним. «Додэ и Новер». Звучит! Оркестр, туш! Любимцы Парижа, Лондона и Конотопа… У нас, и только у нас! Ангажемент на весь сезон в театре «Аквариум».

Кира прошла в глубь комнаты и остановилась. Она оценивала увиденную картину:

– Центральное место вернисажа занимала картина наиабстрактнейшего Филиппа Круглого под названием «Лето одинокого мужчины, или Мама в отпуске». В подъезде я видела ящик с известью. Может быть, поставить его на сервант? Как символ «негашеного» духа художника-бунтаря?!

Филипп снял с тахты велосипед, распахнул дверь, выкатил велосипед в коридор и прислонил его к стене.

В дверях кухни показался Новер. В его вытянутых руках тускнела кастрюля.

– Почти половина убежала, – доверительно произнес Новер и вздохнул. – Додэ скажет, что я бесполезный мужчина. Что ж, она права. Кстати, дама передала по телефону, что она собирается зайти к вам. Мне надо было сказать раньше, но вы были не в настроении…

Новер, стараясь не задеть велосипед, прошел в свою комнату.

Филипп вернулся.

Кира приводила в порядок стол. Она развернула старую газету и складывала в нее помидоры.

– Во-первых, принеси мне мамин халат или старое платье, – обратилась она к Филиппу. – Во-вторых, сядь куда-нибудь и расскажи о заводе. В-третьих, на восемь у меня билеты в кино. После кино я уеду в Сестрорецк. Все! Действуй!

– Брось ты! Ни к чему.

– Филипп!

– Ну, если это тебе доставит удовольствие…

Он раскрыл шкаф.

– Повторяю: я согласна на старое платье.

Платье нашлось.

Попросив Филиппа выйти, Кира переоделась и прошла на кухню. Бегло осмотрела хозяйственные возможности Круглых, отобрала какие-то тряпки, сполоснула под краном половую щетку, поставила на газ ведро воды, бросив предварительно туда горсть соды.

– Теперь приступим! Ты должен выполнять мои указания.

Филипп кивнул. Они вернулись в комнату.

– Поначалу достань все из серванта. Протирай сухой тряпочкой и ставь на место. Старайся расставлять посуду в таком порядке, как расставляла мама. Не забудь обтереть сервант. И не разгрохай что-нибудь.

Филипп посмотрел на сервант. Работы на час или два. Собственно, кто ее просил соваться в эти дела? Лично он хотел поесть и завалиться спать.

– Слушай, Кира, может, бросим? – сдерживаясь, произнес он.

– Ну как там на заводе?

– Здесь на весь вечер работы.

– А как коллектив? Ничего?!

Коллектив! Завод! Отдел! Откуда он знает, как коллектив?! Ничего, наверно. Известно, что коллектив бывает отличный или здоровый. Плохие и больные бывают индивидуумы.

Филипп подошел к серванту. Рюмки и фужеры стояли пыльные и заброшенные. Он взял одну. На ее месте остался ровный круглый след.

– Так вот. С завтрашнего дня я работаю в отделе техконтроля.

– Как интересно.

– Что интересного?

– Все. А тебе не интересно?

Филипп не ответил. Он взял в руки сразу несколько фужеров, поставил их пирамидой и понес к тахте. Это было рискованно и требовало соблюдения тишины…

Появился Новер и пригласил их пить кофе. Кира обрадовалась. Филипп пошел за ней в ванную мыть руки.

Новер вел себя как на дипломатическом приеме. «Кофепитие» сопровождалось изысканной беседой.

– После спектакля я заходил к Елисееву или к Соловьеву. Брал четверть фунта кофе. И какого кофе! «Мечта папуаса». От одного запаха голова кружилась. Тонкость заключалась в помоле…

Кира рассматривала афиши. Они висели в простенках, и вначале их можно было принять за выцветшие обои. На одних афишах изображен усатый мужчина в котелке и женщина в фижмах. На других – тот же мужчина в трико, а женщина в фижмах. Надписи на французском языке. На третьих…

По комнате поплыли глухие звуки часового боя.

– Шесть… Семь… – досчитала Кира и вскочила. – Простите, дядя Новер. У нас билеты в кино.

Феликс Орестович суетливо привстал.

– Не смею задерживать, не смею задерживать, – огорченно бормотал он.

Но, вернувшись в комнату, Кира передумала идти в кино. Филипп ее поддержал.

– Черт с ними, с билетами, – решила Кира. – А если я не приеду на дачу, там все посходят с ума. Ты ведь знаешь мою маму! Мигом отлей в таз полведра воды. Теплой. Я начну мыть пол.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

«А снег идет, а снег идет…» – оглушительно констатировал женский голос мощностью в три ватта.

Динамик стоял отдельно от магнитофона. Парень в ядовито-апельсиновой рубахе придерживал одной рукой трясущийся от натуги динамик, а другой перебирал в ящике инструменты. В углу комнаты, возле небольшого аквариума с рыбками, сидели двое мужчин. Они играли в шахматы.

Филипп несколько минут находился в комнате. Однако сумасшедший динамик заглушал все попытки оповестить о себе. Со стороны это было смешно. Как на экране телевизора, когда убирали звук. Отчаявшись, Филипп что было сил хлопнул дверью. Люди, занятые шахматами, в недоумении посмотрели на него. Но объяснить что-либо пока не представлялось возможным.

– К чертям собачьим! – заорал один из игроков, крупноголовый лысеющий мужчина. – Твою фисгармонию надо ремонтировать на площади!

Парень поднял голову. Секунду он непонимающе смотрел на разъяренного мужчину, потом повернул тумблер и усмирил динамик. «И все вокруг чего-то ждет…» – добросовестно дошептывал женский голос.

– Диффузор полетел, – оправдывался парень. – На предельной громкости дребезжит, как старая телега. – Заметив Филиппа, он смолк.

– Скажите, где найти Терновского?

– Людей, которые в обеденный перерыв ищут на заводе шефа, я б лишал прогрессивки. За наивность! – заявил парень и склонился к динамику.

– Подождите. Он сейчас придет, – проговорил второй игрок, человек в черной рубашке с засученными рукавами.

– Шах! – произнес лысеющий мужчина.

– Липовое дело, – ответил второй игрок, окидывая взглядом доску.

– Не быть тебе гроссмейстером, Кудинов, – сказал парень и отодвинул динамик. – Двух гроссмейстерских баллов тебе у нас не вырвать. Садись, – парень кивнул Филиппу.

Филипп сел и огляделся. Вдоль стены на стеллажах стояли осциллографы, звуковые генераторы, вольтметры, амперметры всех типов и десятки других приборов. На небольшом столике серый аппарат с красно-желтой табличкой: «Внимание! Радиоактивность!» Под столиком зеленела решетка выпрямителя. Даже аквариум с рыбками казался причудливым электронным прибором: в воду были опущены лампы, радионаушники, какие-то тросики, проводки.

«Спасибо, снег, тебе…» – оглушительно рванулось из динамика.

Филипп вздрогнул. Парень навалился на динамик, оглянувшись на игроков. В его глазах, серых и круглых, запрыгали развеселые шутихи.

– Стас! Не буди во мне зверя, – добродушно проворчал лысеющий мужчина. – Твое счастье, что этот корифей играет в шахматы так же, как я на рояле.

«Корифей» молчал, брезгливо глядя на доску.

Филипп подошел к Стасу. Тот искоса взглянул на Филиппа, улыбнулся и подмигнул, в сторону игроков.

– Может быть, помочь? – спросил Филипп.

– Мальчик! Я восемьдесят семь лет ремонтирую радиотехническую аппаратуру, – ответил «апельсиновый» Стас. – Просто у меня нет нового диффузора. Весь вышел! Но если вам так хочется помочь, помогите морально. Вон лежат стихи Бернса в переводе Маршака. Почитайте вслух.

Получилось грубо. Стас это почувствовал и улыбнулся.

Филипп тем не менее расценил предложение Стаса как «деликатное» хамство. А хамство, даже деликатное, он прощать не хотел. Надо отыграться.

Филипп взял в руки томик стихов, перелистал и начал читать, добросовестно и деловито:

 
Нет, у него не лживый взгляд,
Его глаза не лгут.
Они правдиво говорят.
Что их владелец – плут!
 

– Еще?

– Валяй!

 
Склонясь у гробового входа,
– О смерть! – воскликнула природа. —
Когда удастся мне опять
Такого олуха создать?
 

– Еще?

Раздался хохот. Лысеющий мужчина и «корифей» смотрели на них и смеялись.

– Один-ноль в пользу незнакомого молодого человека, – проговорил лысеющий мужчина. – Стас, с тебя причитается.

– Преклоняюсь перед вашей практичностью и находчивостью этого мальчика! – церемонно ответил Стас. Но взять реванш ему не удалось. Непосредственность поведения Филиппа его смутила. И это было заметно.

Где-то стукнула дверь. Послышались тяжелые, размеренные шаги.

– Шеф, что ли?! – проговорил Стас.

Филипп достал спрятанные в карман бумаги. Еще раз оглядел резолюцию директора.

Открылась дверь лаборатории, и на пороге появилась… спина. Могучая спина, затянутая в синюю рабочую спецовку. Над спиной – короткая шея и мощный затылок.

«Знакомая фигура, – мелькнуло в голове Филиппа. – Где я встречал этого человека? Невероятно знакомая фигура…»

Терновский повернулся и прикрыл дверь.

– К вам молодой человек, Виктор Алексеевич! – сказал Стас.

Терновский повернулся к Филиппу. Круглые, маленькие, близко поставленные глаза. «Двустволка!» – подумал Филипп. – Конечно, он. Ну и встреча! Может быть, он вспомнит, как я наседал на него в троллейбусе.

Но Терновский, по-видимому, ничего не вспомнил.

– Чем могу служить?

Филипп встал и молча протянул документы. Терновский извлек из потертого футляра очки и присел к столу.

Лысеющий мужчина и «корифей» продолжали партию. Стас склонился к динамику. Филипп принялся разглядывать аппарат с надписью: «Внимание! Радиоактивность!»

Черт возьми, неужели он все забыл? В памяти всплывали отдельные слова: «гамма-распад», «протон», ласковое, будто итальянское, слово «нейтрино». Впрочем, курс физики они закончили в четвертом семестре, нет, кажется, в третьем… Конечно, в третьем! Еще Шурка Владимиров в середине года перешел на физико-механический факультет. Обрел призвание! А потом началась сплошная механика, детали машин, чертежи, чертежи… И это в век атома! Какой же он конструктор, если не сможет рассчитать защиту от радиации хотя бы в этом приборе?! Чепуха. Допустим, он занимается тепловозами. Зачем ему радиация? Сегодня не нужна, а завтра? Для каких-нибудь атомовозов? И неужели они все знают ядерную физику?! И этот Терновский…

– Так, так, – проговорил Терновский. – Значит, Круглый, Филипп Матвеевич. Приметная у тебя фамилия. Почему же Круглый?!

– Чтоб не спутать с Квадратным! – вставил Стас.

Он не мог пропустить такого случая. Филипп благодарно кивнул ему головой. Стас ответил изысканно вежливым поклоном. «Язва», – подумал Филипп.

– А может, я спутаю? – произнес Терновский.

– Вы?! Никогда! Шутка, иметь тридцатилетний стаж и спутать круглую фигуру с квадратной! Вы даже на человека посмотрите и скажете честно, без всякого, круглый он или квадратный, – с подчеркнутой искренностью сказал Стас.

«И подхалим, – подумал Филипп. – А может быть, издевается?»

Терновский просмотрел бумаги Филиппа, сунул их в карман спецовки и отошел к шахматистам.

«Странная манера беседовать, – подумал Филипп. – Что ж, у каждого своя метода. Подождем».

Минуту Терновский внимательно смотрел на доску, приподнимаясь на носках. Затем изрек:

– Знаете, кто лучше всех играет в шахматы? Извозчик! Во! Что ни шаг, то мат!

– По этому признаку вы тоже неплохой игрок, – ответил лысеющий мужчина.

Терновский рассмеялся. Понравилось.

«…Наверно, добрый дед-мороз», – грохнул динамик.

Терновский вздрогнул. Стас нажал на соскочивший рычажок.

– Ремонтирую для красного уголка, – проговорил он. – Музыка А. Эшпая на слова Е. Евтушенко.

– Рыб кормил?

– Давал. Не жрут, подлые.

– А что давал?

– Пельмени.

– Ты б им еще шашлык предложил.

– У меня с собой сегодня пельмени, – упрямо повторил Стас.

«Наверняка издевается, – решил Филипп. – А все же он – скотина, этот Терновский. Хочет взять меня измором. Чтоб почувствовал, какая между нами дистанция… Если он сейчас заговорит о положении в Южном Вьетнаме, я уйду».

– Так, так, – улыбнулся Терновский. – Значит, новый товарищ? Что ж, познакомьтесь. Павел Афанасьевич Зотов. Заведует лабораторией. – Лысый мужчина приподнялся и дружески кивнул Филиппу.

– Круглый, Филипп Матвеевич.

– Кудинов, Петр Захарович. Лаборант, – продолжал Терновский.

«Корифей» поднял голову от доски и бессмысленно посмотрел на Терновского. Потом перевел взгляд на Филиппа, оглядел его и вновь погрузился в таинства староиндийской защиты.

– Ну, а это Стас. Настройщик.

Стас не шелохнулся.

– Остальные на обеде. Сейчас перерыв. Стас, ознакомь Филиппа с заводом. Покажи, что как.

– А если после перерыва? Мне динамик необходимо доремонтировать.

– Пойди, пойди! Не переутомляй себя.

– Трогательно, – пробормотал Стас и рывком выдернул из розетки штепсель магнитофона. – Пошли, что ли?!

Филипп поднялся и вышел вслед за «апельсиновым» Стасом.

Когда захлопнулась дверь, Стас остановился и замер, жестом приглашая Филиппа прислушаться. «Присылают всяких. А ты возись с ними, с желторотыми! Представляю этого работничка: с дипломом конструктора пришел работать к нам. Ищет, где полегче…»

Филипп повернулся к Стасу и зло прошептал:

– Подслушивать нехорошо.

– Об этом мне говорили в детстве, – шепотом ответил Стас. – Так вот, особенно не суетись. В глазах начальства тебе уже уготовано весьма определенное место. Пошли!

«Странный тип!» – подумал Филипп.

Обеденный перерыв заканчивался. Навстречу по коридору шли люди. Мужчины – медленной санаторной походкой. Женщины – быстро. У многих из них в руках были пакеты. Очевидно, перерыв они тратили на обход торговых точек.

– Как вам нравится этот болван? – спросил Стас.

Он наверняка знал, о ком сейчас думает Филипп.

– По крайней мере он начальник, – нехотя ответил Филипп.

– ОТК! – подчеркнул Стас. – В этом есть свой смысл. Начальником ОТК может быть человек или с головой мудреца, или с головой болвана. Среднего не бывает. Такая должность. Впрочем, поживешь – увидишь. Сейчас мы попадем в сборочный цех. Святая святых! Там дается план, делается программа.

Они поднялись выше этажом. У входа в сборочный Стас остановился.

– Слушайте, экскурсант. Не лучше ли начинать с фундаментальных знаний? С библиотеки?

– Мне все равно, – ответил Филипп.

В библиотеке было сыро. Стас усадил Филиппа в угол и включил настольную лампу.

Минут через десять он приволок кипу различных справочников, каталогов, памяток для контролеров ОТК. Свалив все это перед Филиппом, он сообщил, что зайдет через час.

У Филиппа был безразличный вид. «Как угодно. Можешь вообще не приходить». Стас его понял и пришел через… день, в обед.

– Терновский решил, что вы уволились, – оповестил он, собирая книги. – Неужели было трудно подняться в отдел? Хотя бы утром, перед службой… Идемте в сборочный.

2

Огромный зал был насыщен сиреневым неоновым светом. Удивительно, свет казался осязаемым. Достаточно протянуть руку, чтобы ощутить его волны. И все: длинные, массивные ряды столов, сверлильные станки вдоль одной стены, небольшие фрезерные и часовые станочки вдоль другой, стеклянные шкафчики вдоль третьей – казалось погруженным в огромный аквариум, наполненный сиреневой водой. А несколько пальм в деревянных кадках, расставленных по дну «аквариума», представлялись причудливыми морскими водорослями.

– На этих столах собирают приборы? – поинтересовался Филипп.

– Столы – в кабинете управдома. А это – верстаки! – ответил Стас.

Между верстаками на опрокинутых табуретах сидели рабочие группами по четыре человека и резались в «козла». После каждого оглушительного «пошел!» игрок вскидывал глаза на электрические часы. До окончания перерыва оставалось две-три минуты. Надо успеть!

Возле сверлильного станка столпилось несколько ребят. Председательствовал Рябчиков. Тот самый Рябчиков, которого обидел профком. Он демонстрировал какой-то продолговатый предмет.

– Петя Рябчиков. Настраивает радиометрические станции. Если тебя прикомандируют к нему, будете вместе облетывать станции и получать летные. Правда, этот золотоносный прииск уже разделен на отдельные концессии, которые контролируют одни и те же представители ОТК, но, может, как-нибудь втиснешься. Верных сорок-пятьдесят рублей в месяц. Помимо зарплаты.

Стас толкнул застекленную дверь, и они вошли в небольшую комнату. На верстаке стоял незнакомый Филиппу прибор с открытым кожухом. Медленно двигался рулон с линованной бумагой, скользила игла, оставляя тонкую кривую. На полу стоял предмет в форме усеченного конуса. Плотный, коренастый человек в тенниске пристально следил за движением самописца.

– После обеда назначили полет, а самописец выбрасывает. Хоть тресни! Вторые сутки вожусь, – вместо приветствия проговорил мужчина, мельком оглядев Стаса и Филиппа.

– Ты высокое проверил? – спросил Стас, подходя к мужчине.

– Еще бы! Там порядок.

Обеденный перерыв кончился. В комнате появились Рябчиков и несколько ребят.

– Слушай, Дима! – с порога крикнул Рябчиков. – Ты проверь кондер на высоком. Я вспомнил! Это нам подсунули прошломесячные, которые мы отбраковали. Они на корпус коротят.

Дима посмотрел на Рябчикова:

– Если верно, пойду к директору. Гады! Двое суток потерял! И Это не в первый раз.

Неуверенно тренькнул телефон. Рябчиков взял трубку.

– Да, – лениво произнес он. – Кого? Нет здесь никаких Круглых.

Филипп удивленно оглянулся:

– Может быть, меня?

– Ваша фамилия Круглый? Звонил Терновский.

Филипп набрал номер, который продиктовал ему Стас.

– Это говорит Филипп… Вы меня разыскивали?