Текст книги "Гроссмейстерский балл"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)
Илья Штемлер
Гроссмейстерский балл
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Троллейбус притормозил. Толкнув мужчину в синей спецовке, Филипп извинился. Мужчина недовольно заворчал. Кондуктор, молоденькая и веснушчатая, окинула взглядом очередь, осаждавшую троллейбус.
– Ой, мамочка, желающих-то… Проходите, граждане! Будьте сознательные! Люди остаются! Еще чуть. На одного человека, граждане!
Продвигаться не желали. Попав в троллейбус, люди замирали. Филиппу в такие минуты становилось неловко. Ему казалось, что кондуктор именно его укоряет в равнодушии. Он теснее придвинулся к мужчине в спецовке. Тот повернулся, и на Филиппа вопросительно глянули круглые, маленькие, близко поставленные глаза. «Двустволка! – подумал Филипп. – Собственно, это – скотство. Люди висят, а этот…» Филипп стал решительно протискиваться вперед. Мужчина удивленно оглядел его и наклонился влево.
– Дяденька… Вы прямо уж совсем сели на меня, – проговорила девушка в берете.
– Ну, хоть пешком ходи, – вздохнул мужчина в спецовке.
– Институт! Следующая – площадь…
Филипп выскочил из троллейбуса.
До подъезда института ровно семьдесят три шага. Это давно высчитано. Все семьдесят три шага много раз сопровождались торопливым шнырянием рук по карманам. Разыскивался студенческий билет. На первом курсе Филипп приготавливал новенький, негнущийся, пахнувший типографским лаком билет чуть ли не в троллейбусе и предъявлял его Степану Власычу, десятилетия дежурящему в подъезде института. Или его сменщице – толстой тетке в синей гимнастерке с пустой кобурой на животе. Второкурсником он доставал студенческий прямо под носом Степана Власыча. Билет пах табаком, чем угодно, только не типографским лаком, его можно было гнуть во всех направлениях.
Третьекурсники делились на две категории. Те, которых Степан Власыч знал в лицо, и те, которых Степан Власыч так и не запомнил на протяжении трех лет. Они заранее разыскивали билет и собирали распавшиеся листочки. Вахтеру предъявляли краешек зажатого в кулаке билета, да Степан Власыч и не требовал раскрыть студенческий – чего доброго, разлетится…
Студентов четвертого и пятого курса по «билетному признаку» отличить нельзя – их всех Степан Власыч знал в лицо. С некоторыми он даже здоровался за руку, как сейчас поздоровался с Филиппом. По-стариковски внимательно и вежливо.
– Ты не торопишься, вижу, – проговорил Степан Власыч. – В триста седьмой комнате выдают. С утра начали. Многие уже получили…
Филипп все знал. И что с утра. И что в триста седьмой. Но он никак не мог с утра…
Навстречу Филиппу по коридору спешил Левка Гликман.
– Привет, старик! Ты почему так поздно?!
Филипп ответил, что он был за городом. Не рассчитал и только сейчас вернулся.
– С Кирой? – спросил Левка и, не дожидаясь ответа, произнес: – Ну, так нельзя, старик! Это легкомыслие! За это надо убивать. Ты, вероятно, до сих пор не знаешь, где находится наш завод.
– Но ведь только дипломы начали выдавать.
– Главное – закрепить за собой место. Мы с Женькой уже месяц вкалываем.
Левка сунул руку во внутренний карман пиджака, достал диплом и равнодушно протянул его Филиппу, так, словно получать дипломы было для него, Левки Гликмана, плевым делом.
– Силен, бродяга, – проговорил Филипп. Он впервые видел «живой» диплом. Темно-синий. Размером с открытку. С тисненым гербом.
– Из-за этой штуки мы сдали сорок четыре экзамена и пятьдесят шесть зачетов, – проговорил Филипп, рассматривая подписи и печати.
– Цинично, Филя, – Левка спрятал диплом в карман. – Пока, я лечу! Не дури и завтра же приходи на завод. Иначе тебе достанется должность курьера.
Левка убежал. Удивительно, Левка – дипломированный инженер. Собственно, Филипп тоже. Надо подняться выше этажом и толкнуть дверь под номером 307. Только и всего. Никаких торжественных вечеров. Никто из ректората и деканата не обнимает, не уверяет, что ты надежда… Это было в школе. Пять лет назад.
Филипп поднялся на третий этаж. Под металлическим номерком с цифрой 307 прикреплена записка: «Буду через десять минут. Подождите!» Что ж, подождем.
Окно выходило в институтский двор. Где-то играли в волейбол. До этажа доносились свирепые крики: «Пасуй на меня! Еще раз! Эх ты, чвырло…» Филиппу захотелось увидеть того «чвырло», что плохо пасовал, но, кроме стены чертежного корпуса, ничего не было видно. Филипп вскочил на подоконник. Играли незнакомые ребята. Возможно, абитуриенты. В эти дни они ходили в институт косяками. И больше времени проводили на спортплощадках, чем на консультациях.
Тут Филипп почувствовал, что кто-то тронул его за колено. Обернулся. У окна стоял завхоз факультета Белоцерковский. Филипп слез с подоконника.
– Вы мне вернули молоток?
– ?!
– Не притворяйтесь. Вы его брали, чтобы приколотить стенгазету.
– Я его… потерял. Посеял.
– И-эх, пустой ты человек, Круглый, – вздохнул Белоцерковский. – Диплом получил? Получил! И все трали-вали в голове.
– Не трали-вали, а шуры-муры.
– Вот-вот…
Завхоз вздохнул.
– А молоток-то найди. Казенный.
Завхоз повернулся и зашагал в глубь коридора.
С другой стороны коридора появилась женщина в сером костюме. Она подошла к двери под номером 307, отперла ее и кивком пригласила Филиппа в небольшую комнату с двумя столами и сейфом.
Женщина достала из стола пачку сигарет.
– Как ваша фамилия? – спросила она, чиркая спичкой.
– Круглый.
– Ага… Вот ваш диплом.
Женщина, дымя сигаретой, пододвинула ему толстую «домовую» книгу и ткнула пальцем у номера 4407. Филипп прочел: «4407. Круглый Филипп Матвеевич. 1940. Русский. Член ВЛКСМ. Холост. Инженер-конструктор. „З“ № 970054». Рядом – красненькая птичка. Филипп расписался рядом с птичкой.
– А что означает „З“ номер 970054? – Хотелось о чем-нибудь спросить.
– Серия и номер. – Женщина промокнула подпись, захлопнула книгу и протянула Филиппу диплом. Точно такой, как у Левки. Темно-синий. С тиснением. Шероховатый и тяжелый. Филипп раскрыл его: „З“ № 970054. Порядочек. Все?!
– Хотите сдать еще какой-нибудь экзамен? – улыбнулась женщина.
– Упаси бог! – улыбнулся в ответ Филипп. – До свидания.
– Кстати, нагрудные знаки мы еще не получили. Зайдите позже.
– Простите, а как ваше имя-отчество?
– Анна Акимовна.
– Столько лет встречал вас в институте и не думал, что последнее слово будет за вами.
Филипп открыл дверь.
В коридоре возле окна стояла Кира.
– Мне сказали, что ты здесь. Покажи!
Филипп протянул ей диплом.
Со двора донесся отчаянный крик. «Опять „чвырло“ промазал», – решил Филипп и, подойдя к окну, дико, оглушительно свистнул. Кира замерла. Шум во дворе на мгновение стих.
– Ах, это вы?! – донесся голос Анны Акимовны. – Браво!
Филипп оглянулся. Анна Акимовна стояла в дверях комнаты номер 307.
– Вчера один вопил песню. Четыре куплета с четырьмя, соответственно, припевами.
Анна Акимовна скрылась за дверью.
Они побежали пустым институтским коридором. В простенках между окнами замелькали портреты великих ученых: Менделеев, Чаплыгин, Фарадей, Эйнштейн… Ученые подмигивали. А Ньютон запутался в накрахмаленных манжетах, но, пока они пробегали, успел выпутаться и погрозить пальцем. Странная штука – ракурс! Шесть лестничных пролетов… Степан Власыч… Подъезд… Улица!
2
Шоссе тянулось длинной серой пирамидой. Острая вершина пирамиды вонзалась в среднюю из трех башен главного корпуса обсерватории.
Пирамида укорачивалась. Башни выше и выше тянулись к небу. Это напоминало детскую игрушку – раскроешь обложку, и словно пробуждается от сна сказочный картонный дворец.
– По этому шоссе проходит Пулковский меридиан, – произнесла Кира.
– Не строго, – ответил водитель, парень в белом джемпере. – Люблю эту шоссейку. Никаких поворотов. Жми хоть на сто двадцать.
Филипп взглянул на спидометр. Стрелка упруго склонялась вправо. Филипп давно собирался побывать в обсерватории. Все не было времени. Неужели и этот вечер будет таким же, как и те, когда «не было времени»? Впрочем, вечер уже начался неудачно. Они опоздали на рейсовый автобус. Пришлось «семафорить»…
Кира сидела вполоборота и разглядывала огни посадочной площадки аэропорта. Красные и синие, они словно бусы, нанизанные на невидимую нитку.
Светлые волосы, что прятали маленькое ухо, бились от упругого ветра в кабине «москвича». Кира чуть-чуть подводит уголки глаз. Ей идет. Филипп вспомнил, как они познакомились. В метро. Кира поднималась на встречном эскалаторе. Решение созрело мгновенно. Пропуская две-три ступеньки, он устремился вниз и там вспрыгнул на соседний эскалатор. Киру он настиг при выходе из метро. На Фонтанке Кира зашла в аптеку. Там они наконец заговорили. Вернее, заговорил он. Она ответила…
– Трястись бы вам в самосвале, если б не я, – произнес водитель. – И не каждый возьмет. Выбирают.
Шутит или нет?!. Не поймешь… Скорость, тихая музыка и мягкие рессоры смущали Филиппа. Он нащупал в кармане еще одну монетку: «Пятнадцать или двадцать?.. Подумаешь, хватит ему и полтинника. Ведь все равно ехал порожняком».
Водитель, не сводя глаз с дороги, поднял до отказа боковое стекла.
– Боюсь, продует вас.
Кира поблагодарила.
Филипп вновь подобрал в кармане упущенную монетку и присоединил к полтиннику. Злясь на себя за нерешительность. Или за жадность. Черт побрал бы этого шофера с его назойливостью, не знаешь, сколько ему дать…
– Вы тоже астроном? – вопрос явно адресован Кире.
– Нет. Я учусь. В консерватории… Филипп получил сегодня диплом и решил поехать в Пулково. Взглянуть на звезды. Не изменилось ли что на небе в связи с этим событием.
Филипп молчал. Он думал, что. Кира кокетничает с этим парнем-водителем, что ничего в его желании нет забавного, что напрасно вообще он предложил ей эту экскурсию, с ее «интересом» ко всему, что не касается музыки… Что еще там этот парень лопочет? Судя по всему, он работает в обсерватории.
– Сегодня рабочее опробование инструмента после ремонта. Этим можно будет воспользоваться, – проговорил водитель и затормозил перед металлической решеткой ворот. Женщина в платке, повязанном на груди, вышла из вахтерки, ухватилась за прутья ворот и потянула их на себя. Филипп увидел высеченные на каменной стене слова:
ПУЛКОВСКАЯ ОБСЕРВАТОРИЯ
Построена в 1839 г.
Восстановлена в 1953 г.
Рывком взяв с места, машина помчалась по узкой аллее, мимо аккуратных двухэтажных коттеджей, мимо невысоких башенок.
Они остановились у огромного купола. Парень вышел из машины и открыл заднюю дверцу с той стороны, где сидела Кира.
«Пижон… Будто меня тут и нет», – раздраженно подумал Филипп. Кира нехотя вышла из машины. Это окончательно вывело Филиппа из себя.
– Послушайте, сколько я вам должен?
Парень усмехнулся и, бережно взяв Киру под руку, направился к павильону. Филипп пошел следом. Настроение было испорчено. Дурацкое положение, и ничего не скажешь. Если он думает, что я ревную, он ошибается. Просто я злюсь…
У дверей парень позвонил. Щелкнул замок. Парень прошел вперед по небольшому ярко освещенному коридору и стал подниматься по лесенке, напоминающей корабельный трап, – вместо перил провисали цепи. Посредине комнаты было смонтировано основание гигантского конуса. Верхняя часть конуса исчезала в круглом отверстии в потолке.
По узким ступенькам Филипп и Кира поднимались к площадке.
Филипп остановился. Кира наскочила на него. В зале на массивной колонне, основанием которой и служил гигантский конус, покоился телескоп. Огромный, потрясающе огромный. Он казался доисторическим животным, уснувшим в ярко освещенном храме.
Парень склонился над раскрытым люком. Кто-то из люка принялся его ругать за опоздание. Звуки гулко перекатывались под куполом зала.
Парень раздраженно оправдывался. Он был растерян и не смотрел в сторону Киры и Филиппа.
Филипп был доволен. Он почувствовал себя отмщенным и уверенно уселся на стул у стены. Парень одобрительно кивнул и смущенно улыбнулся. Он подошел к широкой тумбе со множеством кнопок и рычагов.
Загудели машины. Лестница стала подниматься вверх, потянулась вверх и массивная колонна с телескопом. В следующую секунду Филипп понял, что все – и колонна и лестница – оставалось на месте, только площадка с людьми и пультом управления медленно двигалась вниз.
В это мгновение погасли лампы. Движение площадки прекратилось, и Филипп услышал шорох. Он поднял глаза. Где-то засветилась точка, вторая, третья… Они появлялись, словно вспугнутые непонятным шорохом.
«Да ведь это звезды. Раскрываются створки купола…»
Это были звезды. Такие знакомые и вместе с тем совершенно иные, будто только сейчас рождающиеся. Казалось, через щель купола хлынет музыка. Странная, непривычная космическая музыка. Вздрогнула труба телескопа. Нехотя пробуждаясь, она шевельнулась и сильным, медленным движением устремилась к звездам…
– Я извиняюсь, прошу вас на минутку.
Филипп и Кира подошли.
– Вот. Загляните. Сегодня отлично виден Сатурн… Сюда, сюда.
Кира прильнула к тубусу, вмонтированному в тело телескопа, и замерла.
Филипп поглядывал то на нее, то на парня в белом джемпере, то на звезды.
– Обратите внимание на кольца. Яркие, четкие…
Парень говорил и говорил, а Кира сидела не шелохнувшись, прижимаясь бровями к тубусу.
Наконец она откинулась.
– Оригинальная штучка.
– Просвещенный век… Студентка консерватории находит планету «оригинальной штучкой»… Ну, а как вы находите планету? – Парень тронул Филиппа за плечо.
Филипп сел в кресло.
Кусок черноты, в форме блюдца с россыпью светящихся точек-звезд. И среди этих обычных звезд (почему-то они казались ничуть не увеличенными) сиял Сатурн.
Его Филипп узнал мгновенно. Два бледно-желтых широких кольца опоясывали чуть колеблющийся шар. Парень сказал, что видимость колебания вызывает турбуленция земной атмосферы…
Неужели и в самом деле в мире существует Сатурн? Такой обычный. В форме сомбреро. Но чем дольше Филипп вглядывался в планету, тем дальше отходило привычное представление о Сатурне.
Это была уже не картинка. Это была планета! Неподвижная, холодная и одинокая среди таких же холодных звезд…
3
Они шли по улице. На домах стандартные таблички: «ПУЛКОВО, ГАО [1]1
ГАО – Главная астрономическая обсерватория.
[Закрыть]АН СССР, дом № 1…», «Дом № 27…»
Парень в белом джемпере советовал спешить, если они хотят попасть на автобус. Он их отвести не сможет, он задержится в павильоне. И лишь проводит до лестницы, что спускается к шоссе. О пулковском автобусе не может быть и речи. Поздно. Надежда на часовой, что возвращается из Пушкина в Ленинград с остановкой у холма.
Парень нетерпеливо поглядывал на Филиппа и Киру.
– Если вы будете задерживаться у каждого инструмента, вы опоздаете и на пушкинский.
Купола многих башен были раскрыты. Они напоминали большие морские раковины. Из черных щелей раковин доносились голоса… Там работали!
Иногда парень торопливо указывал на причудливые строения: «Служба времени», «Солнечный», «Радиоастрономия», «Большой пассажный»… Невдалеке от «Радиоастрономии» высились два радиотелескопа. Будто два огромных уха…
На вершине холма парень распрощался и повернул назад.
Где-то неторопливо ползли красные огоньки. Вероятно, тягач выводил самолет на взлетную полосу. Филипп недавно был в аэропорту, провожал ребят в Свердловск… Многие ехали в Норильск, в Сумгаит. А он попал на ленинградский завод…
На предварительном распределении поднялся переполох: почти все хотели уехать. Секретарша деканата недовольно говорила: «Не инженеры, а бедуины. Через год всех можно будет встретить на Невском». Но никому не было дела до того, что будет через год. А окончательное распределение обошлось без переполоха. Каким-то образом получилось, что на выезд вакансии свободны, а на каждое ленинградское место – по два желающих. Секретарша деканата ворчала: «Что я говорила?! Напрасно составляли предварительные списки. Боятся отпустить мамину юбку». Филипп и Левка с самого начала решили уехать, хотя были коренными ленинградцами. Оставаться почему-то хотели приезжие. Комиссия два дня совещалась, на третий вынесла соломоново решение: ленинградцев оставить в Ленинграде, приезжих отправить на индустриальные гиганты. Так распределили 174-ю группу механического факультета…
– Нажми! – крикнула Кира и помахала рукой. Она начала, спускаться с холма. Видны были ее плечи и голова.
Филипп подошел к гранитной плите.
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
ГЕРОЯМ-ГВАРДЕЙЦАМ,
ПАВШИМ В БОЯХ
ЗА ГОРОД ЛЕНИНА
ЯНВАРЬ. 1944 ГОД
Белая лестница спадала вниз, к асфальту. Шоссе ровной лентой тянулось в сторону множества желтых точек на горизонте. Там был Ленинград.
Вдруг воздух у его лица дрогнул, и в то же мгновение возник и стал нарастать свистящий грохот. Слева от Филиппа, обозначив зелеными и красными огнями контуры, поднимался самолет. Вначале он был где-то ниже Филиппа, потом пронесся над ним. Потом грохот стал глуше, и воздух больше не вздрагивал…
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
Обитая кожей дверь напоминает матрац от дивана, поставленный на попа. Черная дощечка с золотистыми буквами: «Директор».
Филипп больше часа изучал дощечку. А что, если от слова «ДИРЕКТОР» отнимать по букве?! «ИРЕКТОР» – чепуха, «РЕКТОР» – Филипп отлично знал высокого старика, занимавшего такую красивую должность в институте. «ЕКТОР» – чепуха. «КТОР» – заменить «К» на «Ф», получится газ из группы галогенов, «ТОР» – тип американских ракет…
Возле окна – большой стол. За столом худенькая пожилая секретарша. Она то и дело по-птичьи наклоняет голову и секунду прицеливается к чернильнице, затем стремительна макает перо. Точно клюет. Филипп загадал: когда она клюнет чернильницу десять раз, его примет директор. Секретарша клевала третий десяток, а дверь была безнадежно захлопнута.
– Может быть, они там умерли? – произнес Филипп, рассчитывая на сочувствие секретарши.
Та хранила молчание, всем своим видом подчеркивая неуместность шутки, и продолжала доклевывать третий десяток или четвертый…
Скучно до обалдения. Поначалу он волновался, теперь перестал. Надоело! Собственно, что они могли ему сделать?! Он сюда пришел «не с улицы» – по распределению. Пусть попробуют отказать! Это начальник отдела кадров полагает, что он ребенок, которому можно утереть нос.
Утром он направился в отдел кадров. Начальник, женщина в глухом синем платье, недовольно просмотрела его документы (Филипп оторвал ее от беседы с машинисткой). Затем вернула ему диплом и объявила, что произошла путаница: завод требовал двух специалистов, прислали трех. Двое уже оформлены. Она повернулась к машинистке и вспомнила, что в прошлом году тоже были неприятности с распределением. Потом она высказала догадку, что кого-то из трех, вероятно, назначили по блату. Она ведь не сумасшедшая и помнит, что затребовала двух. В крайнем случае можно поднять документы. Тогда Филипп спросил, что ему делать. Женщина порекомендовала обратиться в комиссию по распределению, так как у нее на заводе по конструкторскому отделу штатное расписание закрыто. Филипп ответил, что пойдет к директору завода. Женщина высказала соображение, что директор не волшебник, он не может раздувать штатное расписание, и вряд ли из Филиппа получится дельный конструктор, если он не понимает таких элементарных вещей. Вот каким было положение дел…
Филипп перевел взгляд с секретарши и прочел слово «ДИРЕКТОР» справа налево: «РОТКЕРИД». Чепуха! Может быть, пойти поискать кого-нибудь из ребят? Левку или Женьку. Посоветоваться…
Дверь-матрац вздрогнула и приоткрылась, послышалась торопливая разноголосица фраз. Филипп приподнялся и незаметно вытер вспотевшие вдруг ладони о брюки. Однако дверь зло захлопнулась, чтоб через минуту распахнуться и выпустить двоих мужчин – полного и худощавого. У полного под мышкой был зажат портфель, у худощавого – пачка отсинькованных чертежей.
– Вам хорошо! Вы пишете на чертеже одно слово: магниевый сплав, и умываете руки, – говорил полный. – А где его достать?! Будто нельзя заменить дюралем…
– Знаете что?! Переходите работать к нам! – ответил худощавый. – Ваша стихия – конструкторский отдел, а не снабжение.
– Было бы больше пользы, – ответил полный и демонстративно отвернулся к секретарше.
Худощавый окинул его мягкую спину злым взглядом и вышел. Полный снял телефонную трубку, бережно раскрыл ветхую, как студбилет третьекурсника, записную книжку и набрал номер.
Раздался щелчок селектора.
– Гена Казимировна, пропустите ко мне инженера Круглого.
Филипп встал и пошел к двери. «Почему Гена, а не Генриетта?» – вяло подумал он. Такое состояние бывает на пороге экзаменационной аудитории.
Директор, взъерошенный человек с широким загорелым лицом, сидел на подлокотнике кресла. В одной руке он держал сигарету, в другой – раскрытый диплом Филиппа.
Филипп поздоровался. Бросив быстрый взгляд на Филиппа, директор кивнул ему:
– Здравствуйте! Садитесь!
Филипп сел.
Первый раз в жизни он попал в кабинет директора завода… Два широких окна. В простенке чертежный лист с каким-то графиком. У стены – диван. Над диваном прибитое к стене знамя. Приглядевшись, Филипп увидел шлиц от винта – знамя было привинчено. За тремя длинными витражами – фотографии приборов. Над фотографиями даты: 1934–1962 гг. В углу под накидкой телевизор. На небольшом столике селектор и четыре телефона.
Филипп перевел взгляд на директора. Тот смотрел на него. Филипп смутился. У него мелькнула мысль: «Смотрит на меня, а думает черт знает о чем». В следующую секунду он понял, что не ошибся. Директор наклонился к микрофону селектора:
– Гена Казимировна, закажите разговор с Москвой. На пятнадцать часов.
«Теперь думает обо мне». – Филипп стал пристально разглядывать телефоны.
– А что, Бутусов еще читает лекции? – спросил директор. Голос у него был глуховатый.
Филипп ожидал какого угодно вопроса, только не о Бутусове.
– Читает… Вернее, читал. Теперь консультирует дипломников.
– Чудаковатый старик. У него ведь была астма… А Степан Власыч? Жив еще курилка?
– Вахтер?
– Этот вахтер примечательней некоторых профессоров. Вы, наверно, знакомы с подпольной библиотекой светлейшего князя Степана?
Филипп никаких «светлейших князей» не знал, в чем он, помедлив, признался. Директор удивился и рассказал:
– В начале блокады институт эвакуировали в Барнаул вместе с фундаментальной библиотекой. Часть устаревших книг была оставлена. Степан Власыч наотрез отказался от эвакуации и книги эти перенес к себе на чердак. Представляете?! Около трех тысяч томов… Все годы блокады он берег книги. Зимой, когда люди ценнейшими изданиями топили печи, ни один листок не был вырван из старых книг. Больше того, Степан Власыч перерубил всю свою мебелишку, подсушивая плесневеющие тома. Это был подвиг!.. После эвакуации институт вернулся в Ленинград, у Степан Власыч привез на двух грузовиках свое богатство. Но дирекция библиотеки объявила, что книги были специально оставлены из-за ненадобности и вообще негде их держать. Старик был потрясен! Эта весть молнией облетела институт. Я тогда, демобилизовавшись, учился на третьем курсе. Мы решили пользоваться книгами Степана Власыча… Разложили их в определенном порядке на его чердаке. Составили каталоги, формуляры. Каждый экземпляр отметили виньеткой: «Из подпольной библиотеки светлейшего князя Степана»… Неужели вы не слыхали про эту историю?!
Зазвонил один из телефонов. Филипп посмотрел на столик. Интересно, как он найдет нужный.
Директор поднял трубку телефона, стоящего у самого селектора. Звонок прекратился.
«Нюх», – решил Филипп и устроился поудобней на стуле. Смущение первых минут прошло. Он почувствовал, что директор ему симпатизирует. Он знал, что внушает людям симпатию к себе. Чем-то. Какая разница, чем. Филипп над этим не задумывался, он это просто чувствовал.
– Вы, очевидно, забываете про конец месяца? – спокойно, отделяя каждое слово неуловимой паузой, говорил в трубку директор.
– Так вот, если к вечеру не выйдет седьмая сборка – мне придется действовать за вас…
Директор положил трубку. Филипп представил, как на другом конце провода прислушивались к коротким гудкам отбоя.
– Главный инженер болен, и мне приходится решать массу дел, – проговорил директор и взял в рот сигарету. Несколько раз торопливо затянулся. Сигарета не раскуривалась. Потухла. Он переломил ее и положил в пепельницу.
– Что ж нам делать, Филипп Матвеевич? – заговорил он, приглаживая ладонью заявление Филиппа. – Что вам сказали в кадрах?
Филипп в недоумении посмотрел на директора. Он был уверен, что тот все знает.
– Видите ли, какая штука, – продолжал директор, не дожидаясь ответа на свой вопрос. – У нас действительно трудно с единицами для конструкторского отдела. Проще говоря, битком! И потом, ваше назначение сюда – явное недоразумение… Но нет худа без добра! У вас появилась возможность получить диплом на руки. А работу, тем более конструкторскую, в Ленинграде вы найдете…
Филипп не ожидал такого оборота. Ему казалось, все в порядке. Сейчас ляжет наискосок его заявления резолюция директора о зачислении…
– Как же так?! – растерянно произнес Филипп. – А я хочу работать здесь. Мне здесь нравится…
Получилось глупо! Он не мог сообразить, что нужно сказать.
– Ладно. Я постараюсь что-нибудь придумать. Тем более мы с вами кончали один институт, – улыбнулся директор. – Вы будете работать конструктором через полгода. Двое в отделе уйдут на пенсию. Ну как? Согласны?
Филиппу улыбаться не хотелось. Ему нужно было работать конструктором сейчас. В крайнем случае – завтра.
– А что я буду делать полгода?
– Работать. Хотите в ОТК? Старшим контрольным мастером?
– В ОТК?
– Да. В отдел технического контроля. Оклад – сто десять рублей.
Директор встал и подошел к окну. Два голубя побежали вдоль подоконника; настороженно поглядывая на директора, и дружно вспорхнули.
– Беда просто с ними. Весь подоконник перепачкали, нежные создания…
Повернувшись спиной к окну, директор засунул руки в карманы брюк. Сквозь окно падал яркий дневной свет. Фигура директора показалась Филиппу расплывчатой и нелепой. Как слово «роткерид».
– Так что решайте, – произнес «роткерид». – Если согласны, идите прямо в отдел кадров…
Документы лежали на краю стола. Диплом, справки, заявление… Надо их взять, попрощаться и выйти. Кто-кто, а конструктор без работы не останется, даже «свежеиспеченный». Надо что-то ответить, серьезное и значительное. Но в голове вертелась какая-то бессмыслица. Он устраивается работать в бюро. Неважно какое. Обнаруживается, что он чертовски талантлив. Его конструкцию, неважно какую, выдвигают на Ленинскую премию. Случайно на улице он встречает директора. Тот…
Вошла секретарша.
– Роман Александрович, – проговорила она, с любопытством взглянув на Филиппа. – К вам товарищи из Харькова.
– Пусть подождут.
Секретарша вышла, еще раз с любопытством и раздражением взглянув на Филиппа. Удивительно назойливый.
Роман Александрович взял со стола документы Филиппа и легонько постучал ребром диплома по столу.
– Бросьте мучиться. Соглашайтесь. Мне очень нужны молодые способные парни в ОТК. Умеющие читать чертежи. Вы не представляете, что значит для конструктора пройти школу ОТК. Современная конструкция – это произведение искусства. Современный прибор можно поставить в гостиной. Таким он должен быть по крайней мере. Любой. А чтоб создать такой прибор, недостаточно обладать только талантом. Надо досконально знать производственные процессы. Теперь ответьте мне: какая служба столь же разносторонняя, как ОТК в сборочном цехе? Они и технологи, и конструкторы, и механики, и электронщики. Вот что значит ОТК. Завод в заводе! Будь я на вашем месте, я не упустил бы такой практики. Ну что? Хорош я в роли пропагандиста?
Филипп молчал. Но молчать все время было неловко. Тогда он улыбнулся. Директору собственная агитация показалась смешной, и он расхохотался. Филипп заметил, что при этом его правый зеленоватый глаз сузился и тонкие губы скривились вправо.
Резким коротким движением руки директор протянул Филиппу документы.
– Вот. Если согласны, идите в отдел кадров. Нет – выдадим вам справку, устраивайтесь сами. Больше я ничего не могу предложить.
Пожав руку директору, Филипп пошел к двери. От стола до нее лежала широкая малиновая дорожка. Очень мягкая, с нежно-кофейной окантовкой. «Почему я ее сразу не заметил?» – подумал Филипп и толкнул дверь.
В приемной сидели двое. Те, из Харькова. На коленях у них покоились одинаковые толстые желтые портфели. Оба были в одинаковых белых, с расстегнутыми воротами, рубашках. По их позам можно было догадаться – они уже отнимали от слова «ДИРЕКТОР» по одной букве, а также читали слово «ДИРЕКТОР» справа налево.
При виде Филиппа мужчины, как по команде, поднялись и так стремительно пошли к кабинетной двери, что Филиппу пришлось протиснуться между ними.
2
В коридоре стояли три девушки. Одна из них прислонилась к стене, стараясь удержаться на правой ноге. Левую ногу она поджала. По-видимому, это было неудобно: девушка то и дело касалась носком пола, но тотчас отдергивала ногу.
Глухо хлопнула дверь приемной, выпустив Филиппа. Девушка уронила босоножку: на голой подошве уздечкой накинута красная полоска кожи. В точно такую же была запряжена ее правая нога. Девушка поправила босоножку и продела левую ногу в красную кожаную уздечку.
Все трое обернулись и глянули на Филиппа.
– Скажите, – обратился к ним Филипп, – как пройти в конструкторский отдел?
– Идемте. Покажу! – ответила хозяйка босоножек.
– Двадцать… сколько? – спросила ее одна из девушек.
– Двадцать один шестьдесят. Там еще коричневые были. Никакого вида!
По узкому и длинному коридору девушка шла быстро, слегка склонив голову. Она прислушивалась к легкому перестуку новых босоножек.
Вдоль стен четкой шеренгой выстроились двери: «Главный диспетчер», пять шагов – «ПТО», пять шагов – «Завком», пять шагов – «Отдел кадров», пять шагов – «БРИЗ», десять шагов – «М». Коридор упирался в лестницу.
На лестничной площадке стояло несколько человек. Все мужчины, и все курили. Среди них был и тот худощавый конструктор, которого Филипп видел в приемной. Раскрытая пачка отсинькованных чертежей лежала на изгибе перил. Зажатой между пальцами папиросой он указывал в какой-то узел схемы, а другой рукой придерживал чертежи. Его собеседник удивленно рассматривал узел, прислушиваясь к негромкому голосу худощавого. Трое других курящих стояли на ступеньках с отчужденно-сосредоточенным видом, словно незнакомые между собой люди. Может быть, они действительно были незнакомы, кто знает?!
– Вам не «главный» нужен? – торопливым полушепотом спросила девушка, кивнув головой в сторону конструктора.
– Нет, – ответил таким же полушепотом Филипп, еще раз взглянув на худощавого. – Я хочу видеть Леву Гликмана или Женю Маркелова.
– Ах, Леву, – протянула девушка. – Можно и Леву, можно и Женю…
Сверху спускался парень в рабочем комбинезоне. Увидев девушку, он остановился и заговорил, хотя между ними лежал целый пролет:
