Текст книги "Орджоникидзе"

Автор книги: Илья Дубинский-Мухадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

4

Чувствую себя хорошо, хожу по улицам, прислушиваюсь к говору на немецком языке. Теперь уже сам могу купить хлеб, бумагу, марки и т. п. мелочь. Берлин – город огромный, с красивыми, садами, в которых воздвигнуты памятники здешним всевозможным тиранам, начиная с XII века. Это портит естественный вид здешних садов.

Новый телеграфист станции Елизаветполь Тарасий Орджоникидзе читал и перечитывал открытку с яркими заграничными марками. Впервые за все это беспокойное, хлопотное лето Тарасий широко и облегченно улыбнулся.

– Гора с плеч! Серго за границей. Тут же вздохнул.

– Все-таки Серго слишком рискует. Беспрестанно подставляет голову. И я хорош, фальшивый паспорт ему добыл. Сибирью пахнет. Говорил, за границей долго останется, учиться хочет. Ну, дай бог!

В Берлине Серго делился с Филиппом Махарадзе, одним из организаторов Кавказского союза РСДРП:

– Учиться мне надо. Слишком многого я не знаю. Не читал. Не слышал.

– Постараюсь тебе помочь, – пообещал Филипп Евсеевич. – Похлопочу через немецких социал-демократов. По законам их страны ты можешь получать стипендию, если представишь свидетельство о бедности.

В разгар хлопот, затеянных Махарадзе и его женой Ниной Прокофьевной, [15]15
  Жена Ф.Е. Махарадзе – Нина Прокофьевна Смольнякова – общественный деятель и педагог большого дарования, необыкновенный знаток русской, грузинской, немецкой, французской литературы. Среди ее многочисленных бесплатных учеников был Владимир Маяковский. Она подготовила будущего поэта к поступлению в кутаисскую гимназию


[Закрыть]в Берлин нагрянул Камо. Из Тифлиса он выехал почти одновременно с Серго, в конце лета 1906 года. По заданию боевой группы при Центральном Комитете РСДРП Камо побывал в Петербурге, Финляндии, Швеции, Германии. Последние недели провел в Льеже, на знаменитых бельгийских оружейных заводах.

Камо очень гордился своей ролью эксперта при председателе комиссии ЦК по закупке оружия Максиме Максимовиче Литвинове, тогда еще не подозревавшем о своем призвании дипломата и оратора. Но перед Серго Камо похвалился совсем другим:

– Имею специально для тебя, генацвале, кавказскую загадку. Один очень бедный имеретин слишком рассердился. Пошел утром в Квирилы в казначейство, что-то там сделал – двести тысяч рублей в руках! Сложил их в казенные кожаные мешки, запечатал казенной печатью с орлами и в самом хорошем виде прислал в Центральный Комитет… Ну, говори, как фамилия этого имеретина?

Серго нетерпеливо попросил:

– Камо – генацвале, скажи лучше сам. Камо расхохотался.

– Как скажу, если не знаю! Максиму Максимовичу известна только его партийная кличка – товарищ Ной.

Серго схватил Камо, закружил по комнате.

– Теперь знаю! Хорошо знаю! Его зовут Самуил Буачидзе. Я с ним учился в Белогорах.

– Ничего, хорошим делам вас научили, – усмехнулся Камо.

– Максим Максимович рассказывал, – продолжал Камо, – положение тогда было самое плохое. В партийной кассе, как в наших карманах, – ни копейки. И вдруг двести тысяч сваливаются с Кавказских гор. Ленин посоветовал, я от него слышал в Финляндии, на все эти кавказские деньги закупить оружие.

– А в Берлин зачем ты снова вернулся? – спросил Серго.

– Где-то я должен тихонько ждать вызова в Болгарию. Там наше оружие и наша яхта. Все вполне легально. Болгарское правительство уверено, что винтовки и все остальное принадлежат македонской военной организации, посылаются в турецкую Армению для повстанцев.

Объяснять не приходилось. Все, что против турецких властей, пользовалось тогда в Софии полным сочувствием и поддержкой. Слишком много зла турки причинили болгарам…

– Так чего же вы ждете? Осенью на Черном море сильные штормы. Разве ты не знаешь? – пожал плечами Серго.

Камо побагровел.

– Мне зачем говоришь? Я не ЦК и не меньшевик бессовестный!

Камо прозрачно намекал на то, что после Стокгольмского – объединительного – съезда делами в ЦК РСДРП вершили меньшевики. От карательных же экспедиций, от чудовищных репрессий страдали-то преимущественно большевики. Против них была направлена вся лютая ярость властей.

Меньшевики, оправившись от первого испуга, решили: нет резона упускать то, что само дается в руки, грех не воспользоваться! Оки шумно, так, чтобы дошло до властей, предали анафеме сторонников вооруженной борьбы и принялись хозяйничать в обезглавленных социал-демократических организациях. И делегатов на съезд соответственно подобрали. От Грузии поехало десять меньшевиков… и один большевик.

Серго еще услышит от Ленина на занятиях партийной школы в Лонжюмо, близ Парижа.

– Запомнился, – говорил Владимир Ильич, – мне еще один, по-видимому довольно крупный факт, связанный с определением состава съезда. Это – протест тифлисских рабочих (числом, кажется, до 200) против полномочий тифлисской делегации, которая была почти сплошь меньшевистская и по численности своей выделялась из ряда вон, доходя, кажется, до 11 человек. Протест этот читался на съезде и, следовательно, должен быть в протоколах.

Серго сразу вспомнил милейшего приобретателя Чичикова из «Мертвых душ». Улыбнулся: до чего же полное сходство! Меньшевики записали в «ревизские сказки», то есть в свои партийные списки, три тысячи чохоносцев и тариэлов мклавадзе. [16]16
  Тариэл Мклавадзе – герой повести грузинского классика Эгнате Ниношвили «Рыцарь нашей страны». Так с легкой руки писателя презрительно величали дворянских недорослей и кутил, фланировавших на бульварах Тифлиса и Кутаиса.


[Закрыть]

Одно к одному. И в большом и в малом все не так, как хотелось. От Литвинова никаких вестей. Ни обещанной телеграммы, ни простой открытки. Камо тревожился, ругался, клялся, что все к черту бросит… Женится на белокурой фрейлейн!

У Серго свои неприятности. Тарасий известил, что мачеха ходила к старшине за свидетельством о бедности, вернулась в слезах. По всему Кавказу разослана «розыскная ведомость» – «по обнаружении Орджоникидзе… его надлежит обыскать, арестовать и препроводить в распоряжение Кутаисского губернского жандармского управления».

Доброжелательные немецкие социал-демократы не сочли за труд обстоятельно растолковать геноссе Георгию – так они называли Серго, – что в Германии очень уважают порядок. Без свидетельства о бедности они не могут себе позволить хлопотать о стипендии.

Серго нетрудно было продолжить: без стипендии он не может себе позволить поступить учиться. Просто не на что.

…В Тиргартене, на Унтер-ден-Линден, на Курфюрстендамм назойливо лезли в глаза таблички: «Осторожно, листопад!» С черных кудрей Серго – он, как истый кавказец, конечно, без шапки – за воротник легкого пальто стекают холодные струйки дождя. Тоскливо.

…Серго торопился. Перед массивной дверью Национальной библиотеки у него свидание с Камо. Пусть ответит, как мужчина, как революционер, честно ли дольше оставаться в Берлине, изучать труды философов, ходить на дискуссии, проводить вечера за приятными беседами?

А право есть на это у него, двадцатилетнего?! В строю осталось так мало бойцов! Не подумают ли товарищи, томящиеся в тюрьмах, что он, Серго, просто струсил, отсиживается за границей. Сейчас он скажет Камо:

– Если тебе необходимо, оставайся, жди… Я уезжаю, немедленно, завтра.

Первым уехал все-таки Камо.

«Выезжайте экспрессом. Дорог каждый час», – телеграфировал Литвинов.

Все, что предшествовало этому, Камо узнал уже в болгарском порту Варне.

– Видя, что делу, над которым я работал десять месяцев, грозит несомненный крах и что письмами и телеграммами на меньшевистский ЦК не воздействуешь, – объяснял Максим Максимович, – я вынужден был отправиться в Петербург. Там не без труда удалось вырвать от ЦК остаток закавказских денег, оказавшийся уже значительно урезанным. В Болгарию смог вернуться лишь поздней осенью, и благоприятное время оказалось упущенным…

Одиннадцатого декабря яхта «Зара» подняла болгарский флаг. Получила от капитана порта сигнал «добро» и вышла в море.

Накануне, втайне от всех, судовой кок Камо поместил в одном из рундуков с продуктами «адскую, машину».

– Когда не останется ни грана надежды – взрывайте, – напутствовал Литвинов. – Яхта. ни в коем случае не должна попасть в руки царской полиции.

Участвовать в скорой трагической гибели «Зары» Камо не пришлось, Свою роковую роль исполнили зимние штормы. Через двадцать часов после выхода из Варны гигантские волны, те, что принято называть девятым валом, раскололи корпус яхты. Вода хлынула в трюмы, машинное отделение, ворвалась в каюты…

Нескольких человек из экипажа «Зары» подобрали румынские рыбаки, доставили в порт Сулин, Дальше в Констанцу. Среди счастливцев и Камо.

А в Берлине впервые в жизни трудными мужскими слезами плакал Серго. Из немецких газет он узнал о гибели яхты, ее команды и оружия. Сначала балканская, затем вся европейская пресса с увлечением описывала таинственную трагедию «Зары». Следовали опровержения и контропровержения. Появилось даже интервью с директором департамента полиции Трусевичем. Он утверждал, что на борту, яхты было не менее двух тысяч винтовок, 650 тысяч патронов, много ящиков бомб и гранат. Правительству Болгарии Петербург заявил официальный протест.

Но почему Серго все еще в Берлине?

Придя, как он надеялся, в последний раз на мрачную набережную Шпрее, Серго застал в квартире Махарадзе немецкого врача. Нина Прокофьевна горько плакала. Доктор пытался побыстрее выскользнуть за дверь, Филипп Евсеевич его не отпускал, бесконечно спрашивал:

– Скажите, можно надеяться?

Опасно заболела маленькая дочь Махарадзе – Русудан. Крупозное воспаление легких в тяжелой форме.

– Сам бог вас сейчас прислал, – сквозь слезы, сказала Нина Прокофьевна.

– Правда, Серго, ты же фельдшер, – подхватил Филипп Евсеевич, – я тебя никуда не отпущу.

У Серго не повернулся язык сказать, что он забежал на несколько минут – попрощаться, что в девять вечера с Центрального вокзала уходит его поезд.

Много бессонных ночей провел Серго, тщетно борясь за жизнь маленькой Русудан. Спасти девочку не удалось…

– Приедешь, низко поклонись от меня Тифлису, – попросил Махарадзе при прощании, – я тоже не задержусь в Германии.

В начале нового, 1907 года Серго вернулся в родные края. По доброму кавказскому обычаю осушил рог за благополучие и новые радости, а под окнами уже прогуливались филеры.

Отдельного корпуса жандармов ротмистр Заварицкий относился к своим высокополезным обязанностям несравненно серьезнее, чем его предшественник Ушинский. Новый ротмистр был энергичен и крут.

– Приказываю доставить этого беглого фельдшера живым или мертвым. Срок исполнения – сорок восемь часов, – предписал Заварицкий начальнику Гудаутского участка.

Ответ был неожиданным: «По имеющимся частным сведениям Григорий Константинович Орджоникидзе проживает в настоящее время в Вене».

Заварицкий бросился к товарищу прокурора Кутаисского окружного суда Васильеву, наблюдавшему за ходом дознания по гудаутскому делу.

Васильев снял пенсне, швырнул на стол.

– Ротмистр, мне не хотелось бы употреблять бранные выражения. Ваш гудаутский доноситель идиот… Орджоникидзе скрывается в Гореше, в доме своей мачехи. Его своими глазами видал старшина. Приставу в Харагоули послан приказ. Преступник, должно быть, уже находится под стражей. Позволю заметить, без вашего участия.

Харагоульский пристав и в самом деле окружил своими стражниками дом Деспине – мачехи Серго. Старшина по-свойски рекомендовал перепуганной женщине:

– Не бери на душу тяжкого греха перед богом и царем – покажи господину приставу, где ты спрятала злодея.

Деспине причитала:

– Святой крест целую, не знаю, где сын покойника Константина. Святой крест…

Мачеха ничуть не грешила. Под крышей ее дома пасынка уже не было. Едва стражники начали подниматься на гору Клдисдзири, где жили Орджоникидзе, крестьяне предупредили Серго, подсказали ему, где укрыться. Серго быстренько забрался в винодельню, принадлежавшую одному из вполне благонадежных соседей. Винодельня необыкновенная. Она очень искусно выдолблена в стволе старого раскидистого дерева. Пройдешь рядом, даже засветло, ни за что не заподозришь, что внутри дерева давильня – место, где начинается превращение солнечных ягод в вино. Сверху Серго еще заботливо забросали виноградными листьями.

К обоюдному удовольствию, революционера и оскорбленного прокурором жандармского ротмистра, шумная экспедиция харагоульского пристава ничего не дала. Серго по знакомым с детства тропинкам выбрался к Сурамскому перевалу, одолел его. Дальше уже поездом добрался до Тифлиса. Там было два подпольных центра. Закавказский объединенный областной комитет, сплошь из меньшевиков, и не очень многочисленная боевая группа ленинцев под скромным названием «Литературное бюро».

При первом же свидании «литераторы» Миха Цхакая и Степан Шаумян порекомендовали Орджоникидзе:

– Отправляйся в Баку. В Тифлисе тебя жандармы зацапают не сегодня, так через неделю. И Нам ты больше нужен в Баку – в городе ста пятидесяти нефтяных промыслов и своевольного, разноплеменного люда. Мы перебрасываем на Каспий все силы, дабы выбить меньшевиков из пролетарского центра края… Явки получишь у Алеши [17]17
  Алеша – Прокофий Апрасионович Джапаридзе, родился в 1880 году. Учился в Тифлисском учительском институте, откуда был исключен за участие в нелегальных марксистских кружках. В 1898 году вступил в Тифлисскую организацию РСДРП. Делегат III съезда партии. После революции – первый председатель Бакинского Совета. В 1918 году – комиссар продовольствия и внутренних дел. Расстрелян эсерами и английскими интервентами в числе 26 бакинских комиссаров.


[Закрыть]в союзе нефтепромышленных рабочих.

В начале марта на промыслах Шамси Асадуллаева появился новый фельдшер. При поступлении он предъявил солидные рекомендации и произвел весьма благоприятное впечатление на господина управляющего. Ему вменили в обязанность проверять также санитарное состояние рабочих казарм, бараков и землянок. Своему помощнику Мешади Сафаралиеву фельдшер категорически приказал:

– Пришел рабочий – обязательно впусти. Буду спать – разбуди.

…В Черном городе на заброшенном промысле бушевали страсти.

– Мы здесь собрались рабочие, а вы всё интеллигенты! – выкрикивал человек в остро пахнувшей сырой нефтью куртке и в латаных-перелатанных штанах из «чертовой кожи»; на ногах у него были постолы из сыромятной овечьей шкуры, стянутые на щиколотке ремешком. – Мы не понимаем того, что доступно вам, и вы подло хотите воспользоваться нашей темнотой!

Вскочил молодой человек с курчавой головой, в накинутом на плечи пиджаке.

– Спросите, пожалуйста, этого господина, кто он такой? Давно ли щеголяет в костюме тартальщика?

– Я протестую против личных выпадов, – взвизгнул оратор, – вы не имеете права нарушать конспирацию!

– Говори, кто ты такой?

– Кочи-погромщик!

– Провокатор!

– Молодого тоже надо потрясти, откуда взялся! – выкрикивали возмущенные голоса.

Молодой человек сбросил с плеч пиджак, раздражавший его, и охотно представился:: – Я – фельдшер на промыслах Шамси Асадуллаева в Раманах.

– Чох яхши адамди. Кароший человека, – подтверждали рабочие-тюрки.

– Мой сосед, – засвидетельствовал слесарь Василий Тронов, председатель союза нефтепромышленных рабочих.

Стало тихо. Серго тем временем вплотную приблизился к оратору.

– Почему проглотил язык, Сеид? Продолжай, ты красиво умеешь говорить, хорошо помог отступнику Исидору Рамишвили отнять у рабочих место в Государственной думе. Расскажи, какие интеллигенты хотят воспользоваться темнотой рабочих. Ты, твой друг Рамишвили, ваш общий покровитель граф Воронцов-Дашков?! Хотя до настоящих интеллигентов вам так же далеко, как и до подлинных пролетариев! – Вспомни, сколько лет я тебя ругаю. Мы встречались в Кутаисе, Чиатурах, Квирилах, Тифлисе, теперь в Баку. Всегда ты врешь, кривляешься, клевещешь. Всю жизнь подличаешь!

Мир ли чрезмерно тесен, или жизнь слишком склонна к предельно драматическим коллизиям, но еще много раз Серго будет жестоко схватываться с Сеидом Девдариани. После каждого политического столкновения взаимная неприязнь будет возрастать еще больше, вражда обострится, тем более что у обоих характеры грузинские – вспыльчивые. Молва признает их самыми заклятыми врагами. И в конце концов… секретарь Закавказского комитета правящей партии Серго Орджоникидзе предоставит возможность лидеру разгромленных меньшевиков подробнейшим образом изложить свои взгляды и претензии на страницах центральных грузинских газет. Сеид признает свое поражение в публичной дискуссии, с тем чтобы тут же организовать тайный заговор. Девдариани схватят за руку, и тогда Серго сохранит ему жизнь.

Произойдет последняя встреча между ними. Девдариани горько пошутит:

– Ты что, вспомнил о гуманной специальности фельдшера, стараешься вырвать человека из лап смерти?

Серго ответит:

– Ты, Сеид, публицист, должен знать, народная мудрость говорит: бойся корову спереди, коня – сзади, а дурака со всех сторон. Поумней, пожалуйста!..

5

Все это написано в Баку. В разное время, при весьма несхожих обстоятельствах. Набросок статьи Серго, отрывок из рассказа слесаря Василия Тронова, протокол обыска и заключение товарища прокурора судебной палаты.

Если читать подряд, то покажется, что перед глазами кадры, смонтированные в манере современного кинорежиссера. Что-то существенное нарочито убрано в подтекст…

…Серго Орджоникидзе. «Двадцать пять лет Бакинской организации большевиков».

«…Мы… стали готовиться к забастовке нефтепромышленных рабочих. Меньшевики выступили против забастовки, противопоставив ей совещание с промышленниками по заключению коллективного договора. Через несколько времени свыше двухсот рабочих делегатов ночью собралось в Балаханах. После опроса каждого представителя в отдельности выяснилось, что среди нефтяников колебание и что при таких условиях всеобщая забастовка не удастся. Перед нами опять стал вопрос о совещании с промышленниками… На собрании нашей фракции в одном из помещений Сабунчинской больницы (кажется, в прачечной) после довольно жарких дебатов нами было принято решение участвовать в совещании, при условии предоставления нам полной свободы печати, собраний, неприкосновенности личности, юридического признания профсоюзов, представительства рабочих и т. п. Это называлось совещание с гарантиями.

С таким решением мы пустились в рабочие массы. Меньшевики оказались одураченными. Выступать за гарантии они не решались, выступать против – значило без боя сдаться нефтепромышленникам. Так и не оказалось у них ясной и определенной платформы, и вся кампания прошла под нашим руководством.

Не помню, как власть ответила официально на: наши требования о гарантиях, но фактически, явочным порядком, нами была завоевана почти полная свобода. На собраниях совершенно открыто выступали наши ораторы, и их не смели арестовать.

Как-то в ту пору полицейские задержали Алешу. На второй день в меньшевистской печати появилось сообщение об аресте нескольких товарищей, в том числе л Алеши. Так и было написано: „Арестован Алеша Джапаридзе“. Власть знала, что знаменитый бакинский Алеша в ее руках, и, несмотря на это, вынуждена была через два-три дня освободить его.

В конце 1907 года начались собрания уполномоченных промыслов и заводов для выработки требований к промышленникам. Громадное большинство выборных оказалось на нашей стороне. Председателем был выбран рабочий-большевик Тронов, и около двух недель, в то время как по всей России господствовала черная реакция, в Баку заседал настоящий рабочий парламент. В этом парламенте открыто разрабатывались все требования бакинских рабочих, развертывалась нашими ораторами вся программа-минимум.

Долго продолжаться так не могло. Реакция докатилась и до Баку и беспощадно взялась за разгром бакинского пролетариата. Бакинской вольнице был положен конец. Я в то время уже вторично сидел в тюрьме».

…Что-то сугубо официальное. В правом верхнем углу большими буквами:

«СЕКРЕТНО

АРЕСТАНТСКОЕ

Начальнику Бакинского губернского жандармского управления.

Представляя настоящий протокол обыска со всем обнаруженным, докладываю, что по сведениям агентуры назвавшийся Григорием Орджоникидзе есть личность нелегальная. Названный Орджоникидзе принадлежит к Бакинской организации РСДРП и известен в организации под конспиративной кличкой „Серго“.

Агентура дает указание, что Серго привлекался к дознанию при Кутаисском губернском управлении по 126 ст. и якобы был задержан при провозе оружия, а затем, с изменением меры пресечения на не сопряженную с лишением свободы, скрылся и под нелегальной фамилией Орджоникидзе проживал в Балаханах, являясь довольно видным партийным работником.

Орджоникидзе, впредь до вашего распоряжения, задержан при 2-м полицейском участке Балахано-Сабунчинского полицмейстерства. Заведующий охранным пунктом в г. Баку ротмистр Зайцев».

…Также с грифом «секретно»:

«…было обнаружено следующее: два экземпляра обращения Балаханского, Биби-Эйбатского, Черногородского, Белогородского, Морского районов и мусульманской группы „Гуммет“ [18]18
  «Гуммет» – «Энергия» – азербайджанская социал-демократическая организация. Создана в 1904 году большевиками Мешади Азизбековым и Прокофием Джапаридзе. По существу, «Гуммет» была секцией при Бакинском комитете РСДРП, но пользовалась автономией и нередко по тактическим соображениям выступала как самостоятельная партия. После Октябрьской революции левое крыло «Гуммет» боролось за установление советской власти в Азербайджане.


[Закрыть]ко всем членам Бакинской организации РСДРП; в этом обращении критикуется деятельность „руководящего центра Бакинской организации“, он называется отсталым от жизни, выборы его признаются неправильными, члены партии приглашаются выразить ему недоверие, признать его несуществующим и приступить к созданию нового руководящего центра и к созыву конференции всех районов; затем указывается порядок выбора делегатов в конференцию; вверху обращения отпечатано: „только для членов партии“.

Писанный от руки черновик воззвания: «Пролетариат не допустит раскола!» Экземпляр воззвания «Роспуск второй Государственной думы» и проект избирательной платформы РСДРП;

Две чистые, без текста, паспортные книжки;

Номера газеты «Вперед» и несколько брошюр, изъятых цензурой из обращения.

Экспертизою сличения почерков установлено, что все обнаруженные по обыску рукописи писаны рукою Орджоникидзе.

На основании изложенного дворянин Кутаисской губ. Григорий Константинов Орджоникидзе, 21 года, обвиняется в том, что в 1907 г. в городе Баку вступил участником в сообщество, присвоившее себе название «Бакинской организации РСДРП» и, заведомо для него, поставившее целью своей деятельности уничтожение в России сословий, замену постоянного войска всеобщим вооружением, конфискацию церковных, монастырских, удельных, кабинетских, частновладельческих земель и передачу их в распоряжение выбранных на демократических началах крупных органов местного самоуправления.

В качестве главенствующего члена этого сообщества составлял воззвания от имени означенной «организации», принимал участие в партийных заседаниях и имел в своем распоряжении документы, предназначенные исключительно для членов партии, т. е. в преступлении, предусмотренном I ч. 126 ст. угол, уложения. Вследствие этого Орджоникидзе подлежит суду с участием сословных представителей. Товарищ прокурора судебной палаты Попов.

…Василий Тронов. Строки, продиктованные не позднее 1924 года:

«Весной мы узнали о начале суда над Серго. Его судила выездная сессия Тифлисской судебной палаты в Баку. Вся наша ячейка и боевая группа сговорились – если его крепко засудят, расстрелять жандармов и устроить побег Серго.

Когда Серго привезли и оставили во дворе судебного здания, мы пробрались к нему и сообщили о нашем намерении. Он категорически запротестовал. Пришлось дать слово, что мы откажемся от своего плана, не допустим напрасных жертв.

– Я все равно скоро вернусь в Баку! – обещал Серго.

„В видах ограждения достоинства государственной власти“ суд удовлетворил ходатайство прокурора – дело слушать при закрытых дверях. Публику допустили в зал лишь на чтение приговора: „…по лишении всех прав состояния, сослать на вечное поселение в Сибирь… возложив на него же уплату судебных по сему делу издержек. Вещественные доказательства истребить…“

В Сибирь Серго долго не отправляли. Ждали, пока министр юстиции доложит приговор царю. У дворян была такая привилегия…

Вместе с другими рабочими я пришел на свидание к Серго в Баиловскую тюрьму. Место мрачное, как ад. Одинокий обрывистый утес. О замшелые камни бьется море. Ждем на тюремном дворе выхода политических заключенных. Появились, но за железной решеткой. Раньше, в прошлые разы, нам разрешали разговаривать с ними нормально, а теперь подумали и это запретили.

Мы поспешили к решетке, но Серго крикнул во весь голос:

– Не хотим такого свидания, товарищи, откажемся!

С этими словами он изо всех сил дернул железные ставни и с шумом и лязгом закрыл их.

Не уходим, ждем, что будет дальше. Нас не трогают. Десять минут, двадцать, полчаса. Наконец выходят «политические». Впереди их староста – Серго. Подошел к нам, стал расспрашивать, какие новости, как работаем, кое-что посоветовал. На прощанье попросил:

– Передайте товарищам сердечный привет. Скажите, что я не задержусь!