Текст книги "Орджоникидзе"

Автор книги: Илья Дубинский-Мухадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Серго внимательно выслушал, сделал какие-то заметки, вызвал к себе некоторых работников главка. Тут же вернулся к тому, что его больше всего интересовало:

– Вы даете по двенадцать тонн. Значит, это вполне реально? Почему же в Америке снимают только по шесть тонн?!

Нарком сказал секретарю, чтобы тот пригласил директора нашего завода. Вошел директор. Серго поздоровался, сразу сказал:

– Вот что, вы с Мазаем из Москвы не уедете до тех пор, пока не напишете подробно, как вы обогнали американцев. Двенадцать тонн с квадратного метра! У американцев ведь этого нет, у немцев и англичан нет и у чехов нет! Ни у кого нет. Сталевары вы хорошие, будьте такими же учителями. Учите, передавайте опыт через нашу газету. Книгу надо вам написать. – Затем Серго пригласил к себе одного из профессоров, заведующего кафедрой института стали:

– Прошу познакомиться с Мазаем. Поезжайте с бригадой научных работников к нему на завод, а потом внесите поправки в ваши лекции и учебники… если найдете нужным.

Беседа продолжалась. Серго расспрашивал об отдыхе, о том, какие книги читают сталевары, как живут семьи.

– А почему бы не помочь Мазаю построить себе коттедж? – обратился нарком к директору.

– Не надо коттеджа, – сказал я. – Мне бы учиться поехать в Москву.

– Это совсем хорошо. Нам нужны ученые металлурги. Поступай осенью в Промакадемию. Борись, Макар, за науку, так же как борешься за сталь.

Осенью я стал студентом". [100]100
  В Мариуполь Мазай вернулся в войну. Сражался в рабочем отряде, потом остался в подполье. За ним долго охотились шеф полиции Шаллерт и комендант города Михаэль. После ареста его держали в одиночной камере, Терзали и пытались купить.
  Шаллерт как-то приказал накрыть стол в камере, "пригласил" голодного Мазая подкрепиться и "дружески" поговорить.
  – Мы ценим вас как специалиста. Моя империя – страна технического прогресса, но и наши инженеры были изумлены вашими достижениями, герр Мазай. Вы нам нужны.
  – Чего вы хотите от меня? – спросил Макар.
  – Пустите завод. Вы сами позовите мастеров. Ваше слово будет для них оправданием и законом. Повторяю, мы хорошо оплачиваем услуги, Вы будете богатым человеком.
  – Я и так самый богатый человек, – ответил Макар. – Я комсомолец и победитель в соревновании сталеваров Советского Союза. Вы в состоянии понять?!
  Макара Мазая убили.
  На стене камеры в бывшей тюрьме гестапо сохранилась надпись, по-видимому выцарапанная ногтем. Сквозь плесень и накипь извести невысоко, на уровне груди выцарапано косыми глубокими шрамами на камне:
  "Я – комсомолец Макар Мазай. Прощайте".


[Закрыть]

Абрам Иоффе,академик:

"Я был на приеме у Орджоникидзе. Мы еще раз обсудили план развития физико-технического института как одного из главнейших институтов страны на ближайшее десятилетие.

Мы вместе с Серго горько пожалели, что Ленин не дожил до того дня, когда не в воображении английского журнала "Нейшн", [101]101
  В 1920 году А.Ф. Иоффе читал лекции в Политехническом музее о проблемах физики и тайнах атомного ядра. Тогда же он упоминал, что в лондонском журнале на основании неточной информации напечатано паническое сообщение:
  "Радиотелеграф принес нам известие, что один из русских ученых полностью овладел тайной атомной энергии. Если это так, то человек, который владеет этой тайной, может повелевать всей планетой. Наши взрывчатые вещества для него смешная игрушка. Усилия, которые мы затрачиваем на добычу угля или обуздание водопадов, вызовут у него улыбку. Он станет для нас больше, чем солнцем, ибо ему будет принадлежать контроль над всей энергией. Как же воспользуется он этим всемогуществом? И кому он предложит тайну вечной энергии: Лиге наций, папе, римскому или, быть может, Третьему Интернационалу? Отдаст ли он ее в обмен на хартию, которая положит навсегда конец войне и эксплуатации труда? Употребит ли он ее на то, чтобы создать на земле золотой век? Или же продаст свое открытие первому попавшемуся американскому тресту?"
  Быть может, надо добавить: институт, в стенах которого сформировалась великая школа советских физиков, был открыт в сентябре 1918 года. Его крестные отцы Ленин и Луначарский. Потом Серго


[Закрыть]а в наших наркомтяжпромовских институтах русские ученые уверенно проникают в тайну атомного ядра.

Кстати сказать, исследовательская сеть Наркомтяжпрома, заботливо опекаемая Серго, – самая могущественная научная армия Советского Союза. Именно по просьбе Серго в академиях наук СССР и Украины образованы отделения технических наук".

Ну, а теперь уж придется доставать из дальних ящиков стола известинские блокноты. Пока все идут странички, заполненные еще на Украине и в Москве.

…Большой металлургический завод. Дела плохие. Орджоникидзе нагрянул неожиданно. Директор жалуется на безвыходное положение. Обстоятельно, с каким-то мрачным удовольствием перечисляет свои недостатки, продуманно бичует себя.

Терпение Серго иссякло.

– Скажите, товарищ, вы давно работаете в металлургии?

– Да уж десять лет, – сразу выпятив грудь, самодовольно отвечает директор.

– Я думаю, вам надо бросить это тяжкое дело. Вы уже очень хорошо изучили недостатки, прекрасно отмечаете все свои ошибки, но, видно, ничего не можете сделать, чтобы их исправить… Семушкин! – зовет Серго своего помощника. – Сейчас же подготовьте приказ об освобождении товарища, надо войти в его положение.

На улице в Макеевке Серго останавливает пожилого рыжеусого человека.

– Здравствуй, Иван Гаврилович! Дочка поехала за границу?

– Поехала, вам спасибо!

Корреспондентский корпус отряжает своего представителя расспросить Ивана Гавриловича. Полный конфуз. Это же Коробов! Глава целой династии доменщиков. Первенец – Павел – начальник доменного цеха в Енакиево. Николай – ассистент академика Павлова. Младший – Илья – начальник печи в Макеевке, в том же цехе, где отец обер-мастером. Между ними отчаянный конфликт. Илья, во главе группы молодых инженеров, потребовал вести плавки на кислых шлаках. Кислые шлаки – легкоплавкие, жидкие, текут, как парное молоко… Съем металла намного увеличивается. Но смотреть надо в оба, как бы не пошел густой, "холодный" чугун. Тогда все расстроится, домна надолго закапризничает. После схватки на дискуссии в инженерном клубе Иван Гаврилович перестал здороваться с сыном, заявил, что с него хватит, он с завода уходит. Отставка взята обратно по просьбе Орджоникидзе. Знакомство у них близкое. Прошлым летом обер-мастер с супругой гостили у Серго на подмосковной даче.

Дочка Коробова пока ни при чем. С ней особый случай: трагикомедия. В самое неподходящее время – в медовый месяц – ее мужа-архитектора отправляли в заграничную командировку. Молодая горько расстроилась. Отец, беспощадный к сыновьям, совсем не мог выносить слез дочери. Втайне от всех домашних он поделился неожиданным горем е Орджоникидзе. На третий день ответная телеграмма:

"Письмо твое, Иван Гаврилович, получил. Спасибо за душевное доверие. Заграничный паспорт дочери выписан. Желаю молодоженам счастливого пути. Серго".

В вагоне Орджоникидзе угольщики. Молодой инженер не очень смело говорит:

– Следовало бы подумать о механизации погрузки угля на конвейер. Очень тяжелый и неблагодарный труд.

Голоса:

– Какой прыткий! Даже за границей нет еще механизмов, которые бы справлялись с погрузкой угля.

Серго вскакивает. Очень сердито:

– Ну и что же? Кто должен больше думать об облегчении труда рабочих: мы или капиталисты?!

Диктует приказ:

– "До конца года выпустить семьдесят экземпляров экспериментальных машин для механизации погрузки угля".

Серго вызвал из Ленинграда своего давнишнего знакомого Сергея Соболева. В 1923–1924 годах Сергей работал в Тифлисе секретарем Закавказского крайкома комсомола. Сейчас он директор большого известного завода.

В последние недели завод медленно, неаккуратно выполняет важный правительственный заказ.

– Сколько вам ("вам" в устах Серго плохой признак. Людям, к которым он хорошо относится, говорит по-дружески "ты") еще надо время?

Соболев называет свой срок.

– А как быстро может выполнить такой заказ Япония?

– В Японии сделают на месяц-полтора быстрее.

– Возвращайтесь на самолете в Ленинград. Созовите заводское собрание, передайте рабочим наш разговор. Они вам объяснят, что при своей пролетарской власти, на своих советских заводах трудиться надо намного производительнее, чем в любой капиталистической стране… Вдвоем с Кирычем воспитывали тебя, а ты что?

Соболев, не подымая глаз, бредет к двери. Серго вдогонку:

– Когда японцев обгоните, сразу сообщи в нашу газету "За индустриализацию".

Семушкин докладывает Серго, что, «придя в себя» после вчерашней большой взбучки, заданной ему наркомом, директор завода «Манометр» представил серьезные оправдательные документы. Вины его перед нефтяниками нет. Просто, растерявшись под напором наркома, запутался в своем «экспромтном» объяснении.

Серго заливается краской. Должно быть, вспомнил, что назвал не в меру робкого директора шляпой.

– Семушкин! Вне всякой очереди телеграмму. Запиши текст: "Приношу свое глубокое извинение. Народный комиссар тяжелой промышленности Орджоникидзе". Обязательно копию в горком партии.

Обычный просмотр копий приказов, изданных директорами заводов.

В совхозе отдела рабочего снабжения "Красного треугольника" уволили агронома за прогул.

– Не может быть, чтобы человек не хотел работать! – говорит Серго начальнику главка. – Узнайте, в чем дело.

Запрос в Ленинград. Ответ: агроном не выходил на работу. Уволили. Потом выяснилось – у него болела жена, не с кем было оставить. Ему предложили восстановиться, но он обиделся и отказался.

Распоряжение Серго: "Пригласите агронома ко мне. Не забудьте дать денег на дорогу, только поделикатнее…"

Ошалелый агроном, едва войдя в кабинет наркома, выпаливает:

– Простите, я никак не могу понять, откуда вам известно о моем существовании. Я ни к кому не обращался.

Новый танк на испытаниях. Сразу за городской чертой Серго подает фуражкой командиру тайка сигнал остановиться. Вылезает из своего «паккарда», забирается в танк. Механику-водителю успевают шепнуть, чтобы он не развивал максимальной скорости, следил за дорогой, избегал ухабов. «У наркома одна почка и больное сердце…»

Проходят несколько минут. Серго заподозрил неладное, учиняет допрос. Водитель признается, что танк может идти в три-четыре раза быстрее, но "не приказано".

– Слушай мой приказ: веди машину так, чтобы она могла показать себя с лучшей стороны.

На завод Серго возвращается в танке. Довольный, направляется в цех сборки, делится своими впечатлениями.

– Теперь могу подписать постановление правительственной комиссии: "Хороша машина!"

В Кисловодске у нарзанного источника к Серго и Зинаиде Гавриловне подходит худой, густо заросший, беспокойно озирающийся человек. Торопливо, сообщает:

– Все зависит от вас…

Серго протягивает ему руку.

– Пойдемте с нами, пообедаем вместе, поговорим.

Уже потом человек представляется – геолог Борис Орлов.

После окончания Нозочеркасского политехнического института он отправился в горы Кабардино-Балкарии искать молибден. В Ущелье ветров – Тыр-ныаузе (по-кабардински) – Борис встретил выпускницу того же института Веру Флерову. В студенческие годы они были едва знакомы. А в горах, связанные одной мечтой, деля пополам лишения и надежды, сразу сблизились, вспыхнула любовь. "Вернемся в город, справим свадьбу".

Пока что они карабкались все выше и выше. Вспугивая орлов, кирками врубались в гранит, на плечах втаскивали на вершины взрывчатку, потом, едва дождавшись, покуда отгремят, взрывы и рассеется едкий дым, перебирали кровоточащими руками сотни тонн скальной породы. Тяжелый обломок с густыми молибденовыми прожилками стал самой желанной наградой.

Под вечер Вера и Борис на крыльях любви и успеха неслись в долину. Ураганный порыв ветра – он всегда мечется между скалами, нехотя расступившимися под напором вспененных вод реки Баксан, – перевернул веревочный мостик. Борис успел схватиться за поручни. Веру с ее тяжелым рюкзаком, заполненным драгоценными образцами, швырнуло в поток. Она разбилась о камни. Насмерть! Накануне свадьбы…

Серго крепко прижимает давно не чесанную голову Бориса к груди.

– Чем бы я мог вам помочь?

– Пик Веры!… Молибден!.. Ее подарок России!.. Поверьте мне! – выкрикивает Орлов.

– Хорошо, Борис. Я попрошу Бетала Калмыкова. Ему я верю, как самому себе. Он все поставит на ноги. Если на Пике Веры есть молибден, мы построим там большой завод, [102]102
  Вера Флерова оставила изумительный подарок. Борис и старый опытный геолог Николай Александрович Хрущев доказали, что запасы молибдена в Ущелье ветров колоссальны. Там большой промышленный комбинат и город Тырныауз.


[Закрыть]город. В центре на самом видном месте воздвигнем обелиск в честь вашей любимой.

Студента, секретаря комсомольской организации института внешней торговли, Георгия Гвахария вдруг вызвал Народный комиссар Рабоче-крестьянской инспекции Орджоникидзе.

– Так вот ты какой, воинственный земляк! – Серго усадил Георгия рядом с собой на диванчике. – Анастас Микоян посоветовал мне познакомиться с тобой. Он был у вас на собрании, слышал, как ты громил старых профессоров. Петушишься, бичико? Организуй из своих комсомольцев эскадрон "легкой кавалерии" при Рабкрине.

После окончания института назначение в Лондон – сотрудником торгпредства. И снова неожиданность. Перевод в Москву – инспектором в РКИ, Дальше – ВСНХ. Ошеломляющий вопрос Серго:

– Пять строительств сразу потянешь?

– Пять?!

– Ты что, постарел, плохо слышишь? Поедешь в Донбасс начальником "реконструкции" – понимай, строительство – пяти важнейших заводов.

В ту пору Георгием заинтересовался писатель Константин Паустовский, пожалуй лучше всех знающий толк в романтиках и героях. В очерке, датированном 1933 годом, Паустовский рассказывает:

"…во главе всех пяти сверхударных строек Донбасса стоял Гвахария – человек, столь же стремительный в работе и решениях, как стремительно, взрываясь внутренней энергией, звучала его фамилия… Работа идет быстро, но без трагических перенапряжений, весело, но без хвастовства, спокойно, но без железно сжатых губ и свинцового взгляда. Героизм не наряжается в пышные одежды или в нарочно скромные онучи. Героизм ходит в кепке, и лицо героя так же обыкновенно "чаще всего бывает красным от смущения, как и лицо любого смертного. Героизм бывает разный, но выше всего тот, который нельзя ни сфотографировать, ни пышно описать".

Когда для страны самым главным, просто жизненно необходимым стал металл, Гвахария попросился на макеевский завод. Хуже на Украине предприятия не знали.

В два часа ночи в доменный цех зашел чисто выбритый, тщательно одетый человек в роговых очках. Новый директор. У домен он оставался до рассвета. Так каждую ночь две недели подряд. Затем звонок в Москву.

– Товарищ нарком, я готов назвать кандидатуру нового начальника доменного цеха. Только его фамилия вам ничего не скажет. Недавний студент, самый молодой начальник смены, комсомолец Илья Злочевский.

– Да, кандидатура неожиданная… Ну что ж, назначай! – ответил Серго. – Теперь уж рассуждать нечего. Отдал комсомольцам в руки завод – хозяйничайте. К вам эстафета перейдет!..

"Комсомольский" завод – неожиданно ли? – становится лучшим заводом Советского Союза. Первым, к удивлению очень многих хозяйственников и экономистов, отказался от государственной дотации. По законам и обычаям тех лет без дотации заводы не работали. Шаг Гвахария казался невероятным. Даже главарь белых эмигрантов профессор Милюков написал: "В Москве теперь усиленно роют могилу металлургической промышленности. Отказ от дотаций приведет к полному краху. Туда им дорога!"

Серго не отказал себе в удовольствии – прочел на большом совещании работников промышленности авторитетное и любезное предсказание Милюкова слово в слово, все, что сумел сказать бывший русский экономист. От себя радостно добавил:

– А дело, начатое Гвахария, вышло! Вся южная металлургия и все заводы "Спецстали" в настоящее время уже работают без дотаций.

– Вот как мы развратили Каттеля! – восклицает Серго.

Ага! Добрались до челябинских записок.

Осень 1934 года. Большая поездка Орджоникидзе по Уралу. Пермь. От нее на север – Березники, Соликамск. Потом Чусовая, Нижний Тагил, Калата, Свердловск, Карабаш, Челябинск, Златоуст и особенно дорогая сердцу Серго Магнитка.

Уже несколько часов Орджоникидзе осматривает подготовленный к пуску станкостроительный. Начал с огромного цеха сборки, того, что когда-то вызвал столько споров и непримиримых столкновений. По проекту механосборочный должны были возвести из монолитного железобетона. Нежданно-негаданно воспротивился главный инженер – ныне начальник строительства Каттель. Он предложил применить какие-то необычные сборные конструкции. Доказывал, что новшество ускорит сроки, заметно снизит затраты.

Авторы проекта пригрозили, что они снимают с себя всякую ответственность. Технический совет наркомата также предупредил: отказ от монолитов слишком рискован, весьма вероятны большие неприятности.

Орджоникидзе выслушал проектировщиков, работников наркомата, Каттеля, объявил:

– Хорошо, что Каттель берется. Надо пробовать! – Тут же добавил: – Если попытка не удастся, а в новом деле всякое может случиться, на твою, Каттель, худую шею всех собак будут вешать. Так пусть лучше вешают на меня – у меня шея покрепче.

Серго вырвал листок из служебного блокнота, написал:

"Тов. Каттелю. Предлагаю Вам в порядке производственного риска – для опыта – строить механосборочный цех из сборных конструкций. Ответственность за это принимаю на себя. Орджоникидзе". – Сейчас Серго с удовольствием убедился – опыт вполне удался. При выходе из завода замечает еще один корпус, чуть меньший по размерам.

– А это что?

Начальник строительства Каттель пренебрежительно машет рукой.

– Ничего интересного. Маленький вспомогательный цех.

– Какой же это вспомогательный цех? Большущее здание. Что там?

– Кузница.

Войдя, нарком укоризненно качает головой. Он видит огромные молоты, гидравлические прессы мощностью в 750 тонн и другое оборудование, делавшее честь любому передовому заводу.

– Вот, – восклицает Серго, – вот как мы развратили Каттеля! Хороший он человек, а забыл, что несколько лет назад этот "маленький подсобный цех", как он назвал, представлял бы большой завод. Да еще в "Челябе" на Каторжном тракте!

После маленькой паузы добавляет:

– Вообще-то мы народ не очень бедный. За шесть миллионов перевалила наша армия работников тяжелой промышленности.

Серго прислушивается к выступлению одного инженера-краснобая.

– Мы растерялись от того, что из магнитогорских домен чугун рекой идет.

Немедленный ответ Орджоникидзе:

– У нас есть всякие заводы. Кто не может с рекой управляться, того пошлем на Уфалейский завод, где чугун ручейком течет.

Из разговоров под стук вагонных колес.

Серго:

– Недавно я читал "Условные рефлексы" академика Павлова. Набрел на замечательную фразу: "Какое главное условие достижения цели? Существование препятствий". Другой раз пригласишь к себе хозяйственника и говоришь: "Вот придется взять такую-то программу. Мнется, не хочет принимать. Почему?"

"Не выйдет".

"Почему не выйдет? Ведь у тебя вон какие резервы?!"

"Нет, – твердит, – не выйдет!"

И с этим "не выйдет" он уходит, с этим "не выйдет" живет, и с этим "не выйдет" спит. Ну, конечно, у такого ничего не выйдет. А если приказать ему прочитать "Условные рефлексы"? Поможет?!

На исходе ветреной и дождливой сентябрьской ночи уставший нарком добирается до центральной электростанции Магнитогорского завода. Навстречу выходит тоненькая девушка с большими сияющими глазами.

– Сменный инженер Джапаридзе, – представляется она. Голос выдает волнение.

Серго, кажется, даже не дослушал. Он попросту заключает сменного инженера в объятия, крепко целует в обе щеки. Потом немного отталкивает, улыбается.

– Ну что ж, показывай свое хозяйство, сменный инженер Джапаридзе Елена Алексеевна. Извини, ты, наверное, Прокофьевна. Это мы в подполье звали твоего отца "Алеша"…

Все годы Серго заботился о семье своего друга Алеши, расстрелянного эсерами и англичанами в числе 26 бакинских комиссаров. Мать Елены – Варо тогда также была арестована, томилась в тюрьме. Две маленькие девочки остались на попечении Тифлисской подпольной большевистской организации. С большим трудом их переправили в Москву.

Один только раз Елена восстала против опеки друзей отца. После окончания энергетического института ее оставляли в аспирантуре, предлагали работу в наркомате.

– Нет, – твердо отвечала девушка, – я поеду работать на завод. И не на юге, в давно обжитых городах Приднепровья или Донбасса, там дорожки слишком протоптаны.

Обе стороны упрямо стояли на своем.

– Пусть едет, – распорядился Серго. – Она комсомолка, хочет быть достойной своего отца.

В сорокаградусные морозы с "магнитогорским ветерком" Елена, спрятав подальше свой инженерный диплом, исправно выполняла обязанности землекопа, бетонщика. Вместе с другими комсомольцами [103]103
  Заявление комсомольца Лещенко, посланное им по телеграфу: «Директору мирового гиганта. Я ударник. Имею даже премию за хорошую работу. Желая буксировать Магнитогорск, прошу Вашего распоряжения прибыть на мировой гигант. Ответа не пишите, потому что наша бригада уже снялась с Москвы и едет до Вас».


[Закрыть]строила плотину и здание электростанции, той, что она сейчас неторопливо показывала наркому.

Один только вопрос Серго ей показался неожиданным.

– На заводе много грузин?

– Я думаю, человек сорок-пятьдесят. Те, кто приехал прямо из Грузии, плохо привыкают к климату. Зимой совсем трудно, многие, боюсь, уедут.

– Нет, дочка, в Грузию вы вернетесь все вместе. Вам пускать первый грузинский металлургический завод. Я стараюсь, чтобы это настало скорее.

– Ну, какая у меня биография? – директор Магнитогорского комбината Абрам Завенягин разводит руками. – Репортер, литературный сотрудник, редактор – профессии, о которых у нас не пишут. Потом заурядный студент Горной академии и инженер в главке черной металлургии.

– А Магнитка?

– Пока это только кредит, открытый под ручательство Серго. Подтверждение Центральным Комитетом партии ставки Орджоникидзе на инженерную молодежь. На Бутенко, Гвахария, Павла Коробова, Лина, Злочевского. А назначение никому не известного начальника цеха тракторного завода Шейнмана директором Луганского паровозостроительного! Или Тевосяна руководителем всей промышленности качественных сталей! Мы вместе учились в академии. Прекрасный человечина! В шестнадцать лет член партии, в семнадцать – секретарь нелегального райкома в Баку… Дождетесь, сам напишу, – грозит Завенягин. – Пока Серго приказал написать о Магнитке. Где-то он увидел несколько старых томов, вышедших под редакцией академика Семенова-Тян-Шанского. Там, между прочим, говорилось… – Завенягин вынимает из портфеля листок. – Вот дословно переписал: "Когда месторождение железной руды совсем не имеет поблизости леса, как, например, богатейшая гора Магнитная, то постройка доменных печей в таких местах считается невозможной". Не потому ли наш завод называют "русским чудом"?.. Природу наших людей хорошо понял Ромен Роллан. Первый магнитогорский чугун он приветствовал строками:

 
Их мускулы не из железных станин,
Не медью окованы ноги их,
Но то, что творят повседневно они.
Богатыри смогли бы немногие.
 

Сейчас доменщики дали слово, что в ближайшие месяцы догонят американцев. Начнут работать по их нормам – тонна чугуна с каждого кубического метра полезного объема печи. [104]104
  Американцы за прошедшие тридцать лет так и не сумели пойти дальше этой нормы. Наши же доменщики превысили ее почти вдвое. С одного кубометра печи магнитогорцы давно берут около двух тонн чугуна. На все изменились мерки. Богатырским шагом страна приближается к уже отчетливо видным вершинам. Между XX и XXII съездами партии выработка электроэнергии, увеличилась на пятьдесят Днепрогэсов! Добыча нефти возросла так, как если бы за это время созданы были пять Баку! И это только за шесть неполных лет!


[Закрыть]Серго, по-моему, давно ждет этого обязательства. В таких случаях он никогда не высказывает своего нетерпения. О нем часто говорят: «горячий, вспыльчивый». А как он умеет ждать! И сколько ему приходится терпеть!

Иосиф Шейнман:

"Нежная и настойчивая воля воспитателя была проявлена товарищем Серго при выборе путей и методов выращивания молодых кадров. Так заботливый отец направляет жизнь своего любимого сына, подчас, вопреки его желанию. Отец вполне уверен, что через некоторое время сын будет только благодарен ему.

Как-то на даче Серго спросил меня, какого я мнения о назначении молодых инженеров директорами. Я ответил сдержанно, ссылаясь на то, что у директора много неинженерских обязанностей (жилища, ОРС, распределение хлебных карточек и т. д.). Серго стал энергично возражать:

– У меня есть опыт. Завенягина назначил директором Магнитогорского завода – и дело пошло значительно лучше. Тевосян целый трест "Спецсталь" поднимает.

Мне стало ясно, что это не случайный вопрос, что тут принципиальная. линия на выдвижение молодежи. Серго жадно расспрашивал о людях Волжского тракторного завода, где я тогда работал, в частности о молодых инженерах Меламеде и Дюфуре. Оба они вскоре были поставлены во главе крупнейших заводов.

Прекрасно зная не только директоров, но и рядовых инженеров, многих мастеров и рабочих-новаторов, Орджоникидзе все время следит за каждым из них и так выковывает армию победителей.

Он добивается, чтобы и мы, директора, всесторонне изучали людей, чтобы мы знали не только, как они работают. Однажды Серго меня расспрашивал даже, как одеваются жены наших инженеров, и остался недоволен моими скудными наблюдениями на этот счет.

Молодежь пользуется особой симпатией Серго, но он чуток и внимателен также к старым специалистам. Он не устает разоблачать вредную кичливость и зазнайство, неоднократно напоминает о необходимости учиться молодежи у старых инженеров. В Сталинграде была целая плеяда "стариков", которыми Орджоникидзе лично все время занимался, помогая им встать на правильный путь: Макаровский, Скворцов, Свицин, Машевский и др. И в Ворошиловграде на паровозном есть такая группа старых инженеров, которая ощущает постоянное внимание наркома. Они платят ему большой любовью. Характерно, что сказал мне в минуту откровения старый специалист, один из крупнейших паровозостроителей, Тахтаулов:

– Какого огромного таланта и чувств этот человек! Не только я – жена моя потрясена его сердечным отношением".

Евгений Коваленко:

"С 1932 года я работаю на "Красном Октябре". Был сталеваром, сейчас мастер. Собрались большой группой – приехали в Москву.

В Наркомтяжпроме узнал о болезни Серго. Я сказал, что очень жалею, хотел повидаться. С 1919 года не пришлось встретиться. Помощник наркома посоветовал:

– Товарищ Орджоникидзе болен, но вы напишите ему записку, я у него сегодня буду и передам.

Письмецо я написал. Вечером отправился на вокзал. Только вошел, слышу, радио объявляет:

"Внимание, внимание! Отъезжающему мастеру Коваленко с завода "Красный Октябрь" по приказанию народного комиссара Орджоникидзе возвратиться обратно и завтра в десять часов утра явиться в наркомат".

Я направился к выходу с вокзала, там меня подстерег помощник Серго. Он отвез меня на приготовленную квартиру на автозаводе.

В шесть часов утра уже не спится.

В восемь часов позвонил товарищ Лихачев. [106]106
  Осенью 1936 года по настоянию Серго было торжественно отмечено десятилетие работы Лихачева директором автозавода. Серго говорил о пути, пройденном "Ваней Лихачевым, который прекрасно ведет свое дело, который сумел из простого шофера превратиться в крупнейшего директора гигантского завода.
  Я как-то недавно говорил, что мы разбаловались и ничему не удивляемся. Если товарищ Лихачев – директор огромного завода, завода, которому во всей Европе нет равного, то это говорит о том, что произошло в нашей стране, говорит о том, что человечество может ждать, когда красное знамя победы социализма будет не только на одной шестой части земного шара, а на всех шести частях земного шара!
  В нашей стране мы сильны и богаты тем, что Лихачевым; имеем не одного, а десятки и сотни тысяч…".


[Закрыть]

– Евгений Тимофеевич, собирайтесь!

Вскоре мы были в приемной Серго, Там застали И.Ф. Тевосяна. Только поздоровались, открывается дверь рабочего кабинета наркома. В дверях Серго. Быстро подходит ко мне. Положил руку на плечо:

– Ну, здравствуй, Коваленко. У нас на Кавказе говорят: "Приход гостя к счастью".

Три часа беседовали. Не заметили, как оно пробежало, время!"

Иван Пащенко,мастер «золотые руки»:

"Где я только не был в своей жизни! На американских заводах работал более 25 лет… А сам-то я украинец, в Америку попал, когда мы пропадали с голоду. Девятнадцать лет мне всего было.

В 1930 году я покинул Америку и приехал домой в СССР, прямо на СТЗ. Назначили меня в литейный цех начальником земледельческого отделения. В цехе царил хаос. Кругом грязь и беспорядок. Специалистов много, а цех работает плохо. Чтобы навести порядок в отделении, мы решили организовать у себя субботник. Пришли все, работаем.

Вдруг в отделение входит человек в военном костюме. Все бросили работу, бегут к нему навстречу. Я подумал: "Почему какой-то военный отвлекает нас от дела?" Подошел и говорю:

– Товарищ, видите, у нас дело, а вы отвлекаете нас от работы.

Когда я это сказал, рабочие на меня удивленно посмотрели и начали о чем-то между собой шептаться.

Человек в военном вежливо попросил всех разойтись и сам пошел в другое отделение. Тут мне сказали, что это председатель ВСНХ Орджоникидзе.

Я очень беспокоился, вот, думаю, достанется мне от него, что плохо встретил такого большого босса.

На следующий день Орджоникидзе опять пришел в литейный цех. Я волновался. Ну как подойти к нему? Но когда я увидел его ободряющую улыбку, у меня прошла робость. Я подошел к нему, говорю:

– Вы меня простите, что я вчера так плохо принял вас.

Орджоникидзе улыбнулся.

– Ничего, ничего. Это хорошо, что у вас дисциплина. – И добавил: – Если бы все хорошо работали, у нас бы давно двинулись дела".

Леван Макарьянц,в то время рабочий Волжского тракторного завода:

"Орджоникидзе пришел в столовую кузнечного цеха и обратился к первому сидящему рабочему:

– Как кормят?

Рабочий вынул из кармана деревянную полусломанную ложку, протянул председателю ВСНХ.

– Сам попробуй!

Орджоникидзе стал есть из его тарелки. Суп оказался действительно таким, как его охарактеризовал рабочий: вода с сеном. Орджоникидзе дальше спросил, почему кушают баланду сломанными ложками. Рабочий сердито ответил:

– Ложек не дают, приходится приносить свои, а их негде достать…

В летнем клубе, где должен был выступать Орджоникидзе, народу набилось до отказа. Двери в клуб сломали. Сотни людей все-таки не попали в помещение. Вечер был без оркестра, без всякого торжества, обычного, когда приезжают большие люди.

В своем выступлении Орджоникидзе не обещал ничего необыкновенного. Он не говорил, подобно работникам Тракторостроя, о фантастических городах и о том, что через шесть месяцев у нас будет коммунизм…

Орджоникидзе говорил о трудностях, он не хотел ничего от нас скрывать. Настроение после его речи поднялось. Ребята почувствовали, что нужно относиться к жизни трезво".

Николай Федоровский,профессор:

"Серго, как никто, умел ободрить несправедливо обиженного. Помню мой первый разговор с ним. Производилась ревизия строительства нашего института. Ревизоры… нашли, что у нас допущено много излишеств… Я не соглашался с ними и доказывал, что мы строим крупное научное учреждение и должны строить его надолго, не делать его похожим на сарай.

Ревизоры все-таки настояли, чтобы мне был вынесен выговор. Этот выговор был опубликован. В тот же день слышу телефонный звонок:

– Сейчас с вами будет говорить товарищ Орджоникидзе.

Несколько секунд спустя:

– Это товарищ Федоровский?

– Да.

– Извините, что так поздно беспокою (было за полночь). Я ознакомился с обстоятельствами вынесения вам выговора. Нахожу, что это сделано неправильно. Я должен извиниться за преждевременное его опубликование и прошу вас по этому поводу завтра зайти ко мне". -

Иван Губкин, академик:

"С двумя моими товарищами случилась по службе неприятность. Мне нужно было их поддержать. Я был сильно болен, но тем не менее поехал в главк. Там вдруг раздается звонок по телефону.

– Губкин, это вы?

– Да, я, товарищ Серго.

– Как вы смели больной выехать на службу?

Я сейчас приму меры, чтобы вас водворили домой.

– Товарищ Серго, прежде чем это сделать, разрешите мне на пять минут заехать к вам.

– Приезжайте и проходите без очереди.

Через полчаса судьба моих товарищей была устроена, и я с чистым сердцем вернулся домой",

Николай Куйбышев:

"В последние годы по роду своей деятельности мне приходится постоянно выступать в роли критика того или иного участка работы промышленности. Частые мои выступления на заседаниях правительства или письменные доклады вносили остроту в обсуждаемые вопросы и вызывали со стороны Серго крепкие возражения. Ко всякому вопросу Серго относится с исключительным вниманием, все принимает близко к сердцу.

Но что характерно для замечательной натуры Серго – это его объективность в отношении к людям. В спорах при обсуждении вопроса он всегда горяч… крепко наседает на оппонента. Не пройдет и минуты после горячего спора, а Серго уже улыбается, говорит с тобой как с близким товарищем, одобряет твою настойчивость в отстаивании своего мнения.

Это обворожительный человек. Всякий знает, Серго живет и горит работой",

Абрам Завенягин:

"Поздно ночью летом 1936 года Серго увез меня с собой из наркомата за город.

– Дела мои плохи. Долго не продержусь, – говорит он мне.

Я отвечаю, что этого быть не может, что он должен беречь себя.

– Иначе мне работать нельзя.

В последние дни своей жизни, предчувствуя неизбежный конец, Серго много размышлял над тем, как мы будем работать без него, как нас организовать таким образом, чтобы и без него не дрогнули наши ряды и наступление армии работников тяжелой промышленности протекало бы с прежним успехом, Он глубоко верил в зрелость и отвагу своей армии".