Текст книги "Орджоникидзе"

Автор книги: Илья Дубинский-Мухадзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Долгими очередями из станкового пулемета Колка отгонял белоказаков, рвавшихся к кадетским корпусам. Там, в давно пустовавших дортуарах, ночевали делегаты съезда народов Терека. С ними и Серго.

Беликов бросил на немногочисленный отряд Кесаева две сотни казаков из мятежных Архонской и Тарской станиц. Тяжело раненного Колку захватили в плен. Его поспешил навестить сам Георгий Бичерахов.

"Косоротая лисица" свидетельствовала свое высокое уважение:

– Ты, Кесаев, молод, у тебя все впереди. Я мог бы тебя сделать министром! Напиши обращение к своим керменистам и вообще к осетинам-христианам, пусть поддержат мое казачье-крестьянское правительство. Тем более что ингуши наши общие враги.

Сил у истекавшего кровью, избитого Колки оставалось мало. Спорить не хотелось. Плюнул в лицо Бичерахову.

Расстреляли Колку в палисаднике за домом. Вахмистр хотел повернуть лицом к стенке, завязать глаза. Кесаев не позволил.

После гибели отряда Кесаева конница и пластуны мятежников овладели шоссе, скопились в кустарниках перед кадетскими корпусами. "Время от времени к каменной ограде и воротам подъезжали верховые, предлагали выдать комиссаров. Объявился и городской голова Цирульников. Его грузную фигуру опоясывала широкая лента с какими-то бренчащими регалиями. Цирульникова впустили внутрь. Он попросил встречи с Орджоникидзе.

– У меня нет секретов от съезда, – сказал Серго. – Пригласим руководителей всех фракций.

Вместо перебежавшего к мятежникам Фальчикова сильно поредевшую казачью делегацию представлял батареец Волгского полка Александр Дьяков. В родной станице Марьинской священник проклял его, господа старые казаки приговорили "предать земле". Александру удалось бежать в ночь перед казнью. Тогда станичный атаман приказал на майдане перед правлением расстрелять мать Дьякова…

– Слава всевышнему, – провозгласил городской голова. – С анархией узурпаторов власти и диктатурой насильников покончено. Многострадальный Владикавказ возвращен в руки истинных патриотов.

– Прошу прощения, – вмешался Серго, – зачем поганите святое слово "патриот"? Или вы не знаете разницы между негодяями и патриотами?

Цирульников шумно выдохнул. Демонстративно отвернулся от Серго. Сердито продолжил:

– Я позволю себе ответить словами, нашего высокочтимого лидера, господина Струве. В одной из своих высокоэрудированных статей профессор гениально определил: "Быть патриотом – значит любить свое отечество как частную собственность"…

– Покорно благодарю, – склонил голову Серго. – Откровенничайте дальше. Выкладывайте, зачем вас прислали к нам, не любящим частной собственности.

Ничего особенно неожиданного городской голова не предложил. Дума собирается чествовать освободителей Владикавказа. Желательно, чтобы в торжественной церемонии приняли участие и делегаты съезда, за исключением комиссаров, ингушей и китайцев. Неприемлемо также присутствие чеченцев и евреев.

– Сопротивление должно быть прекращено немедленно. Все оружие надлежит сложить у раскрытых ворот кадетских корпусов, – уточнил Цирульников. Его, не теряя времени, выставили. Вдогонку Орджоникидзе бросил:

– А за вырубленные каштаны я с вас, Цирульников, строго спрошу. Второй раз предупреждаю!

Наступала развязка. Казаки начали штурмовать кадетские корпуса. Несколько раз прорывались к каменной ограде. Здесь их встречали залпами из винтовок и револьверов, забрасывали гранатами. В особенно опасные моменты военный комиссар Бутырин пускал в дело последний резерв – станковый крупнокалиберный пулемет. Никому не доверяя, Яков сам вел огонь. Серго исполнял обязанности второго номера – набивал ленты, заботился о воде. Очень кстати пришлась и старая специальность фельдшера. Чрезвычайный комиссар Юга ловко и быстро перевязывал раненых.

В сумерках бой приутих. Серго надел чесучовые брюки, сатиновую косоворотку, вышитую петушками и крестиками, сандалии – типичную летнюю одежду владикавказцев. Коротко остриг непокорную шевелюру и низко нахлобучил бабарку – белую войлочную шляпу. Покончив с туалетом, отправился вместе с Александром Дьяковым в разведку. [65]65
  «Эта разведка едва не закончилась трагически, – писал в 1936 году в „Известиях“ комдив Е. Казанский. – Бичераховцы задержали Серго у моста через Терек. Он спасся исключительно благодаря поразительной находчивости и ледяному спокойствию, никогда не покидавшему его в минуты смертельной опасности. Когда мятежники узнали, кого они выпустили из своих рук, их злоба была неописуема».
  Своему обычаю ходить в разведку Серго не изменял всю гражданскую войну. Осенью 1918 года перед наступлением на "столицу" Бичерахова Моздок Серго решил проникнуть в этот степной казачий город. Вместе с владикавказскими рабочими-железнодорожниками Дзусовым и Фролковым Орджоникидзе на паровозе доехал до только что освобожденной Прохладной. Оттуда на дрезине направился в сторону Моздока. Казачьи патрули несколько раз останавливали, требовали показать документы. Серго невозмутимо протягивал удостоверение дорожного мастера и ехал дальше. В Моздоке на явочной квартире нашел большевиков-подпольщиков. Получил от них все необходимые сведения; им рассказал о положении на Тереке, поделился новостями из России.
  Лето 1919 года. Серго – член Военного Совета XVI армии. Ночью под проливным дождем он прошел более двадцати километров по тылам белополяков. В оккупированном Борисове договорился с подпольщиками о плане совместных действий. Вновь пересек линию фронта и отдал приказ о немедленном наступлении на Борисов.
  Возвращение на Юг. Украина, Дон, Северный Кавказ, Закавказье. Член Военного Совета Орджоникидзе обязательно ходит в разведку. Он не подпишет приказа о наступлении до того, как своими глазами не увидит, что делается в стане противника. Кто возьмется ответить – хорошо это или плохо? Но наверняка в полном соответствии с понятием Серго о долге и чести.


[Закрыть]Хотелось самому во всем убедиться, прежде чем осуществить давно задуманное.

Откладывать дальше нельзя. Вчера было слишком рано. Завтра будет непоправимо поздно. На все осталась недолгая августовская ночь.

Серго бросился разыскивать Захария Палавандашвили. Среди многочисленных друзей по обе стороны Кавказского хребта он был более известен под именем Шакро. Легко сходился с людьми, отличался добродушием, весельем и, что больше всего ценится на Кавказе, безмерной храбростью. Никаких официальных постов во Владикавказе Шакро не занимал, но всем был нужен позарез. За любое дело охотно брался, ни перед чем не отступал, иногда перебарщивал – вмешивался, куда не следовало. Накануне за это получил от Серго нагоняй и демонстративно держался в стороне.

Первый шаг пришлось сделать Серго. Зная слабую струнку друга, он поинтересовался:

– Шакро, как брат спрашиваю, ты бы мог ночью найти переправу через Терек?

– Ва, хочешь, два раза туда-обратно перейду. Большое дело?!

– Очень большое! – серьезно подтвердил Орджоникидзе. – Выбирай место и начинай переправлять делегатов. Утром мы все должны быть в Ингушетии.

Выбирал Шакро или сунулся в первое попавшееся место – разница не велика. Всюду за кадетскими корпусами громоздились гранитные обломки и насквозь позеленевшие валуны. О них неистово бились буйные потоки. Ярилась, кипела, пенилась неукротимо бешеная река. Для первого знакомства с головы до ног обдавала водяной пылью.

Всех делегатов Шакро разбил на группы – человек по тридцать. Первыми – им приходилось труднее, чем шедшим сзади, – ставил рослых, привычных горцев. Брались до боли крепко за руки и цепочкой входили в холодную, быструю воду – по пояс, по грудь, по шею. Отдохнуть нельзя было и на том берегу– до восхода солнца немного времени и сорок верст все вверх к альпийским лугам. Лишь потом начнется крутой спуск в ущелье другой реки – Армхи. Делегаты останутся отдыхать в аулах ингушей, где незнакомца в любой час встречают словами: "Добрый гость – радость для бедных людей. Будь жив, пока наши горные реки назад не побегут!"

В Базоркино для переговоров с ингушским "национальным советом" отправились трое – Серго, Бутырин и Шакро.

Когда-то доверчивые и во многом наивные ингуши искали защиты у Государственной думы, жаловались– две трети их земель перешли к казакам.

Серго перебирал в памяти названия мятежных станиц – Воронцово-Дашковская, Фельдмаршальская, Николаевская, Архонская, Ардонская – все бывшие селения горцев. Или ближайшая к городу и больше всех запятнавшая себя кровью владикавказцев станица Тарская? Для кого секрет, что это аул Онгуш. От него пошло название "ингуши".

– Шакро! – окликнул друга Орджоникидзе. – Ты все точно запомнил? Ной действительно говорил Ленину по прямому проводу, что собирается вернуть земли горцам? Повтори, пожалуйста, как все было. Что сказал Буачидзе, что ответил Ленин.

– Зачем проверяешь? Шакро знает, когда шутить. Я нарочно вмешался, не дал Ною говорить по-французски, чтобы хороший разговор весь вошел в мою голову. Должен людям передать… Если тебе очень надо – слушай. – Шакро приосанился: – Ленин тогда сказал: "Действуйте, товарищ Ной, твердо. С земельной реформой нельзя медлить. Земли горцев, поспешите им вернуть. Казаков сразу обеспечьте в другом месте. И те и другие должны убедиться, что советская власть о них заботится".

Впереди за холмами открылись сады Базоркино. Показался и стоявший на взгорье большой каменный дом – бывшая контора имения графа Уварова: теперь там помещался "национальный совет". Узкие улицы забиты лошадьми, буйволами, арбами, повозками, фаэтонами. Соперничая с палящим августовским солнцем, жарко горели костры, в огромных казанах варилась баранина, стоял острый запах чеснока.

Несколько сот конных и пеших ингушей, окружавших дом, внешне ничем не выразили своего интереса к Серго и его спутникам. Первое слово принадлежало почетным старикам.

Самозванный председатель "национального совета" (поговаривали, что он больше турок, чем ингуш) Вассан-Гирей Джабагиев, бывший чиновник царского министерства земледелия, принял гостей в старом кабинете графа. Вассан-Гирей сидел на ковровых подушках за канцелярским столом, покрытым бело-зеленым знаменем. Справа в мягких изорванных креслах восседали мулла Атаби и торговец керосином Сардул. Слева – остальные члены совета.

Спрашивать сразу о делах, о цели визита обычаи запрещали. Поглаживая длинные седые усы, Джабагиев возможно приветливее произнес традиционное:

– Салям алейкюм! Как себя чувствуете, как доехали?

Слава аллаху, все достойные уважения находились в добром здоровье, благоденствовали под солнцем. Совсем неважно, как обстояло в действительности, таких ответов требовал обязательный обмен любезностями.

– Осчастливь нас, дай возможность совершить угодное аллаху! Выскажи, что привело тебя к нам, – наконец, пригласил Джабагиев. Тут же, прижав руку к сердцу, опережая Серго, Вассан-Гирей объявил:

– Наш древний народ с большой симпатией относится к чрезвычайному комиссару России. Старикам известно, что твоими заботами через город был пропущен ингушский обоз с кукурузой. Ты образумил неверных, не дал пролиться крови… Если тебе нужна какая-нибудь личная услуга, то мы все в твоем распоряжении. Прикажи!

– Извините, я не так красноречив, как господин Джабагиев, – делая последнюю попытку удержаться в рамках этикета, заговорил Серго. – Скажу прямо: в понятии большевиков "неверные" – это те люди, которые изменяют своему народу, поступают ему во вред. Вы схватитесь за кинжалы, если вас кто спутает с неверным. Вы всеми святыми клянетесь, что хотите добра ингушам. Так почему не делаете самого главного – не заботитесь о возвращении земли, отобранной царем и казачьими атаманами? Вы хорошо знаете, Бичерахов, на которого вы поглядываете, никогда не даст нищему ингушскому народу земли. Как только мятежники покончат с защитниками Владикавказа, они возьмутся за вас, снова будут убивать ингушей. Помогите нам сегодня одолеть общего врага. И возьмите свои земли. Пора, позаботьтесь о своем народе!

– Ингушский народ слишком слаб, чтобы подымать голос, – быстро перебирая янтарные четки, возразил Джабагиев.

– Коран запрещает нам насилие, – смиренно добавил мулла Атаби.

… Джабагиев встал, низко поклонился.

– Мне кажется, мы все сказали. Если чрезвычайному комиссару нужна какая-нибудь личная услуга, повторяю, мы в вашем распоряжении.

– Я воспользуюсь вашей добротой, – в тон подхватил Серго. – Позвольте мне поговорить с ингушами.

Как бы между прочим добавил:

– В ваших аулах приходилось слышать: "Настоящий джигит добрый, только трусливый бывает злой".

Первым сильно затянувшиеся бесплодные переговоры покинул Шакро. К нему кинулись двое друзей – Юсуп Албогачиев и Хата Олигов, с головы до ног увешанные оружием.

– Что будем делать? – нетерпеливо спросил рыжий здоровяк Юсуп, кузнец по профессии.

– Пожалуйста, один хороший митинг надо! – попросил Шакро. – И лошадь. Мой брат Орджоникидзе – горский человек. Пусть ингуши посмотрят, как он в седле сидит, папаху носит.

Юсуп поскакал в одну сторону, Хата – в другую. Оба что-то кричали и стреляли, вскинув к небу винтовки.

Базоркино сразу опустело. Седобородые законодатели и безусые юноши, обязанные молча внимать речам мудрейших, все мужчины, конные и пешие, поспешили к кургану за селением.

Кавалькада всадников поднялась на самую верхушку кургана. Кадий в черном башлыке, подняв руки к небу, призвал совершить намаз. Прочел молитву и сразу отъехал в сторону, уступил место Серго.

– Товарищи ингуши, слушайте меня! Я, чрезвычайный комиссар Юга России, приказываю вам: возьмите оружие!..

К Орджоникидзе бросился Джабагиев:

– Вы не должны злоупотреблять гостеприимством. Я запрещаю вам…

Толпа взорвалась:

– Не мешай говорить Эрджкинезу!

– Вурро, Эрджкинез! Конах ва! [66]66
  Конах ва! – Вот это мужчина! (ингуш.)


[Закрыть]

Молодые ингуши самозабвенно палили из ружей в воздух.

Напрягая голос, Серго повторил:

– Возьмите оружие! Настал решающий час. Сто лет ваш гордый народ воевал с русскими царями. Силы были неравные. Вас загнали в ущелья, в бесплодные каменные теснины. Никто – ни Бичерахов, ни Деникин, ни Турецкая империя не вернут вам ваших земель. Это сделает только советская власть, русские рабочие и крестьяне… Подымайтесь на бой с нашим общим врагом. Лучших джигитов пошлите освобождать свои старые аулы. Остальных поведу я на помощь рабочим Владикавказа.

Из сотен глоток вырвалось:

– Вурро! Эрджкинез луом да луом! [67]67
  Луом да луом – лев, настоящий лев (ингуш.).


[Закрыть]

– К оружию, мужчины!

"Мы были уже не одни, – сообщал позднее Совету Народных Комиссаров Орджоникидзе. – Выступили ингуши, этот авангард горских народов, за которым потянулись, если не активно, то во всяком случае своей симпатией, все остальные горцы.

На пятый день к нам подошло маленькое подкрепление человек в 300 грозненских красноармейцев, и под руководством т. Левандовского они ударили на казаков".

…Бичерахов по обыкновению хитрил, играл в демократию. Роль премьера он поручил эсеру Семенову. Министерские посты заняли эсер Леонид Орлов и меньшевик Кожанный-Берман, в недавнем прошлом председатель Таганрогского Совета (тогда он испортил много крови Орджоникидзе, провоцируя столкновения с немцами).

Донесение о том, что отряды ингушей осадили пять самых больших станиц, пришло в разгар торжественного заседания Владикавказской городской думы и "казачье-крестьянского правительства".

Председательствовавший на заседании Фальчи-ков поспешил устроить перерыв, бросился к сидевшему в ложе позади Бичерахова полковнику Беликову:

– Представители демократических сил Терека чрезвычайно обеспокоены… Я отказываюсь верить…

– И дурак, что не веришь, – обрезал полковник. – Ингуши и в Воронцово-Дашковской и в Сунженской. В Тарской господа старые казаки начали переговоры с Орджоникидзе. Чрезвычайный обещает нарезать новые наделы в Моздокском уезде.

Мятежные казаки бросали позиции. Уговоры "косоротой лисицы" не помогали. В панике станичники разбегались по домам – спасать семьи и добро. Поспешил убраться назад в Моздок и Бичерахов со своим "правительством". В подкреплениях Беликову и Соколову он отказал:

– На Владикавказе пока поставьте крест. Красные нажимают под Прохладной. Бунтует Чечня. Этот московский комиссар нашел ключ к сердцам горцев.

"И наших казаков", – следовало бы продолжить Бичерахову.

Главным, неотразимым оружием Серго была с детских лет обязательная для него забота о справедливости. Вспыльчивый, грозный в гневе, никогда не шедший на компромиссы и сделки с совестью, он тем более никогда не мстил, не наступал на горло поверженному. Много небылиц распространяли о ненавистном чрезвычайном комиссаре белогвардейские газеты и информационные агентства. Единственно, на что не решались – обвинять в кровожадности. Слишком хорошо известно было обратное.

На Госпитальной улице Владикавказа, неожиданно ставшей передовой линией фронта, еще продолжались бои с офицерскими ротами Соколова. Серго в на редкость скверном настроении возвращался с разбитой мятежниками радиостанции. Все попытки возобновить связь с Москвой кончались неудачей. Орджоникидзе нервничал, заметно похудел, впервые узнал, что такое головокружение. В такой вроде бы неподходящий момент наткнулся на большую колонну пленных казаков.

– Куда их? – спросил Серго начальника конвоя.

– Враги революции, осуждены на расстрел.

– Отведите их назад в штаб, – приказал чрезвычайный комиссар. – Я пойду с вами.

Пленных выстроили на дворе за домиком штаба. Серго опросил каждого. Затем объявил:

– Атаманов среди вас я не признал. А простые казаки советской власти не враги. Мы не власть русских, ингушей, чеченцев или грузин. Мы власть труда и бедноты без различия веры и национальности. Возвращайтесь домой, расскажите станичникам, что советская власть борется и за их счастье. Большевики желают им добра… На дорогу, я приказал, вам выдадут продовольствие.

Не менее благополучно на хуторе Тарском закончились переговоры Орджоникидзе с "господами старыми казаками".

Осажденные ингушами станицы немедленно складывали оружие и за то получали двухнедельный срок на сборы и беспрепятственный переезд. Новые наделы нарезали по взаимному согласию властей и казаков.

Через горную Ингушетию на Сунжу – в тыл бичераховцам, разорявшим грозненские нефтяные промыслы, Серго отрядил Александра Дьякова. С ним еще десять казаков и мешок, туго набитый "николаевками", – других денег в станицах не признавали. Поручение секретное. Дано после истории с казаком Легейдой.

Атаман станицы Николаевской приказал бородачу гвардейцу Легейде и его девятнадцати соседям отправиться на фронт под Грозный. Верхом, при оружии – все как издавна положено. К ночи мобилизованные закончили все сборы, уложили имущество, привязали к линейкам коров и вместе с семьями… скрылись. Беглецов приютили осетины, – дали кров, огороды. Казаки немного осмотрелись и попросили принять их в конный отряд керменистсв. Двинулись воевать против бичераховцев.

– Поищи, Александр Зиновьевич, – напутствовал Орджоникидзе Дьякова, – должны найтись в станицах Сунженской линии казаки, такие же решительные, как Легейда. Собирай их, зови под наши знамена!

Первой откликнулась станица Карабулакская. За ней Асиновская, Нестеровская, Троицкая. В назначенное Дьяковым место сбора доставили пулеметы, пушки, бомбометы, двуколки со снарядами, гранаты, телеграфный аппарат Морзе, телефоны и катушки с проволокой, две пишущие машинки. Фельдшер станицы Асиновской Шабунин обеспечил медикаментами санитарную часть.

Ударили в набат, собрали станичников на круг и в Михайловской. Долго кричали, спорили, потом раскололись на две непримиримые партии. Беднота и фронтовики, за малым исключением, за советскую власть, остальные – за Бичерахова. По садам и пашням станицы Михайловской и пролег новый фронт. Под красным знаменем – казаки и под белым – казаки, преимущественно из Ермоловской и Самашкинской.

Дьяков вернулся во Владикавказ, доложил, что он свою миссию, как член Народного совета, выполнил, теперь пусть назначат опытного военного командиром казачьей партизанской армии. Серго ответил:

– Командующим войсками Сунженской линии должен быть Дьяков, беспартийный казак.

"Я взволновался и категорически отвел свою кандидатуру, – вспоминал сорок лет спустя Александр Зиновьевич. – Божился, что не сумею руководить таким большим отрядом. Семь тысяч сабель – целая армия, уже начавшая боевые действия против белых.

Орджоникидзе прервал меня: "Сумел организовать людей, сумеешь и руководить ими. Зачем посылать другого, незнакомого с обстановкой. Нам дорога каждая минута. Поезжай, Дьяков, немедленно и командуй. Никого мы туда больше не пошлем".

Тут же Левандовский написал приказ о моем назначении. Так 11 сентября 1918 года я стал командующим советскими войсками Сунженской линии. Теперь я ехал на Сунжу без ингуша-проводника и не на паровозе, а на бронепоезде.

По приказу Орджоникидзе мне была выдана Наркомфином Терской республики Филиппом Махарадзе большая сумма денег для расчета за хлеб, мясо и другие продукты, которые мы брали у казаков под наши расписки. Это, как и предполагал Серго, подняло еще выше авторитет советской власти.

Через разведчиков установили, что белые назначили на шестнадцатое генеральное наступление на Грозный. Ждать не стали. Ночью пятнадцатого наша конница неожиданно для противника обрушилась на станицу Слепцовскую. Фронт заколебался".

К Георгию Бичерахову в тревоге бросился его брат Лазарь. Полковник царской армии Бичерахов-старший стоял во главе русских офицеров, деликатно говоря, сотрудничавших с командующим английскими экспедиционными силами в Персии генералом Денстервилем. "Они мне нужны, – сообщал в Лондон Денстервиль, – на случай нашей будущей интервенции на Кавказе. А пока что они мне очень полезны для целей налаживания связи с Баку и собирания нужных сведений".

По совету Денстервиля [68]68
  В своих воспоминаниях генерал Денстервиль писал, что его план «начался предложением британскому правительству отпустить сумму в 14 млн. фунтов стерлингов и заканчивался восстановлением порядка на Кавказе и триумфальным шествием на Москву». Столь возвышенная цель позволяла не церемониться в средствах. «Они должны продолжать убивать друг друга, – писал Денстервиль, – пока не придут в изнеможение, а тогда мы, может быть, сумеем навести там порядки»,


[Закрыть]Лазарь Бичерахов прикинулся другом Бакинской коммуны, оказал ей несколько услуг, втерся в доверие для того, чтобы в решающий час предать революционеров. Нанес удар по Баку с тыла. Затем уже без всяких церемоний сверг советскую власть в Дагестане. Несколько последних недель вел осаду Кизляра – навязал Терской республике третий по счету фронт.

К брату Лазарь Бичерахов примчался также под нажимом англичан.

– Полковник Пайк чрезвычайно обеспокоен! Младший Бичерахов с кривой улыбкой развел руками.

– Я только что проводил кептэна Боба… Лазарь вскипел:

– Все пыжишься, персона грата! Без поддержки английской миссии ты бы двух дней не продержался. Ничего не можешь толком сделать. Из Владикавказа тебя под зад коленом… Теперь пардону просишь у большевиствующих казачишек. Как в твою хлипкую душу вбить, что Грозный – это нефть, нефть, нефть! Англичане ставят на нефть, а не на тебя, Керенский из Моздока!

О низеньком тучном полковнике Пайке и долговязом рыжем кептэне Бобе часто упоминали в долгом ночном разговоре и Серго с Габо Карсановым – "американцем". Полууважительная-полуироническая кличка "американец" крепко прилипла к красавцу осетину из селения Заманкул. Габо в самом деле долго жил в Америке, до того в Японии. Последние годы перед возвращением на Кавказ провел в Канаде и Швеции. Из всех скитаний по свету осетин вывез одно-единственное богатство – знание языков.

Габо любил затянуться в черкеску с газырями, на тонком поясе повесить кинжал в серебряных ножнах, закрутить кверху острые, как пика, черные усы и фланировать по центральной аллее бульвара. Однажды… Пораженный Габо прибавил шагу, прислушался. Нет сомнений, впервые за много месяцев он снова слышал английскую речь. Чистую английскую речь! Американцы так не говорят.

Кавказец, хорошо это или плохо, увязался за англичанами. На Александровском проспекте они зашли в кафе. Габо занял место за соседним столиком. Иностранцы окинули горца безразлично-нахальным взглядом. "Дикий азиат", "пустое место". При нем можно говорить и делать все, что взбредет на ум. В кафе нашелся старый шустовский коньяк. Выпили и поболтали вдосталь.

Около полуночи взволнованный Габо Карсанов ворвался к Серго.

– В городе английские офицеры, переодетые в штатское! Совсем плохие люди!

Серго сразу насторожился. Об английской военной миссии известно было немногое. За несколько часов до того, как в Тифлис по приглашению грузинских меньшевиков вошли немецкие войска, английская миссия покинула город. Во Владикавказ она прибыла с разрешения терских властей и народного комиссара России по иностранным делам Георгия Васильевича Чичерина. Все двенадцать сотрудников миссии разместились в старинном особняке на тихой улице Лорис-Меликова. В подтверждение своего полного нейтралитета англичане дважды в месяц презентовали красноармейцам и бичераховцам одинаковое количество стандартных ящиков с сигаретами и кое-какими продуктами.

Может быть, эта благотворительная деятельность и служила объяснением того, что в день убийства Ноя Буачидзе глава миссии провел много времени в Апшеронских казармах? Серго хорошо запомнил слова, оброненные Бутыриным: "Когда мы с Буачидзе подъезжали к Апшеронским казармам, из ворот нам навстречу выкатила открытая машина английской миссии. Полковник Пайк поспешно приложил руку к фуражке. Ной скривился: "Что англичанину могло понадобиться у бунтующих красноармейцев?"

Убийц Ноя не нашли. Предполагали, что стреляли казаки. Предполагали…

А Габо Карсанов настаивал:

– Эти офицеры совсем не любят нас. Очень плохие. Я не мог ошибиться. Я английский хорошо понимаю, не хуже русского, может, даже лучше.

Серго решился.

– Габо, я знаю, ты гордый человек. Саша Гегечкори хочет назначить тебя командиром осетинской конной сотни. Но для революции более важно, чтобы ты сделал другое. Немедленно поступай на службу к англичанам. Кем угодно – телохранителем, проводником, кучером, слугой! Только не подавай виду, что знаешь английский.

Карсанов заупрямился.

– Я кавказский человек! В прислужники не пойду.

Чрезвычайному комиссару пришлось самым торжественным образом засвидетельствовать, что кратчайший и верный путь к славе Габо найдет, служа в английской миссии. Фамилия – Карсанова в. этом случае наверняка будет занесена в историю.

В особняке на Лорис-Меликовской появился новый слуга. "Абсолютнейший азиат" – по проницательному определению кептэна Боба.

Габо хотелось поскорее попасть в историю. Он часто по вечерам появлялся то у Серго, то у комиссара внутренних дел Юрия Фигатнера. Подробно описывал все, что видел и слышал в миссии. В красочных рассказах не было недостатка. По крайней мере два из них заслуживали серьезного внимания. Секретарь миссии мистер Уильям навестил Джабагиева. Вассан-Гирей быстро собрался и направился через горную Ингушетию и Хевсурский перевал в Тифлис. Он будет министром в каком-то "горском правительстве". Обратно во Владикавказ мистер Уильям вернулся с несколькими десятками всадников из бывшей "дикой дивизии". Их рекомендовал Джабагиев для охраны миссии. Вторая новость. Карсанов своими глазами видел русского офицера, приехавшего с Дона. Его сразу принял полковник Пайк. При Габо ничего не говорили. Только Пайк взял из рук приезжего две папиросы с длинными мундштуками. Из ящика стола достал лупу, тут же бросил обратно и крикнул, чтобы Габо убрался побыстрее. Внешность русского Карсанов хорошо запомнил, а "фамилия очень трудная. Записал осетинскими буквами. Сейчас. Угре… нет, Уг-не-вер-ка. Опять нет. Угне-вен-ка. Надо искать. Кучер князя Туганова отвез его на Московскую улицу. Офицер там живет или его марушка?"

Угневенко нашли и арестовали. По документам он значился уроженцем Тифлиса, конторщиком. Из Грузии сбежал по высокопатриотическим мотивам – "не стало житья русскому человеку, преследуют националисты". При следующих допросах Угневенко повинился: с перепугу малость соврал, он не конторщик, а штабс-капитан. Все остальное как на духу. Жаждет тихой жизни среди русских людей, и… вдова у него во Владикавказе знакомая, склонен жениться.

Председатель ЧК между делом сказал Орджоникидзе:

– Габо увлекается. Из-за него держим честного человека. Я этого жениха вышлю назад в Грузию.

– Вы убеждены? – переспросил Серго.

– Одежду, вещи – все тщательно осмотрели. Ничего у него нет. Белье и гильзы.

– Проверили?

– Раскрыли коробки. Гильзы высыпали. Они не набиты, без табака.

Серго подскочил.

– Котэ, как же ты быстро забыл, чему нас мальчишками учил Камо! Ну-ка, тащи гильзы сюда. И штабс-капитана пусть доставят.

Первая сотня гильз ничего не дала. Пустые внутри, они легко надламывались. Серго отбрасывал их в сторону и принимался за следующие. Загорались огоньки азарта! Быть не может, чтобы он так опростоволосился.

Вскрыли вторую коробку. Наконец-то очередная гильза не поддается. Серго осторожно развернул мундштук. Выпала свернутая в трубочку узкая полоска тончайшей бумаги. Все знакомо, десятки раз самому приходилось пользоваться.

Уходила ночь. Светало. Солнечные лучи заботливо высветливали вершины гор. В руках у Серго, помимо удостоверения, выданного штабом добровольческой армии "Угневенко Григорию Нестеровичу, командированному в расположение противника", были письма организатора покушения на Ленина, английского генерального консула Локкарта, лидера крайне правых в Государственной думе и руководителя белогвардейских заговоров Шульгина [69]69
  После Октябрьской революции богатый волынский помещик Василий Витальевич Шульгин развернул бурную антисоветскую деятельность. Он активно участвовал в организации белой армии, занимал руководящие посты в стане деникинцев и врангельцев. Затем бежал за границу и много лет был одним из вожаков белой эмиграции.
  Великая Отечественная война раскрыла Шульгину глаза на многое. Он отказался оказать поддержку гитлеровцам. В 1944 году Шульгин вернулся на родину, понес заслуженное наказание.
  В сентябре 1961 года Шульгин обратился с письмом к Н. С. Хрущеву. "То, что делают коммунисты, не только полезно, но совершенно необходимо для 220-миллионного народа, который они за собой ведут. Мало того, то, что совершается в этой стране, спасительно для всего человечества".
  Годом раньше в своем "Открытом письме к русским эмигрантам", опубликованном выходящей в Нью-Йорке газетой "Русский голос", бывший вожак белой эмиграции Шульгин заявил: "Значит, мы ошиблись. Этот народ не желает "освобождения" из наших рук. Когда я это понял, наши усилия по свержению советской власти показались мне и трагическими и смешными".


[Закрыть]генерала Эрдели, всего месяц назад приезжавшего во Владикавказ для тайного свидания с Пайком.

– Сейчас же пошлите отряд особых поручений на Лорис-Меликовскую, – приказал Серго председателю ЧК. – В случае необходимости примените оружие.

– Мы не имеем права. Международные, нормы…

– Можешь не продолжать, – нетерпеливо оборвал Орджоникидзе. – Доверимся Ленину.

– Не понимаю? Когда ты успел?

– Да это давнишняя, январская история. Не объявляя войны, румынское правительство приказало своим войскам окружить нашу 49-ю дивизию. Рядовых разоружить, членов полковых комитетов арестовать, продукты и фураж конфисковать. В ответ Владимир Ильич настоял на аресте всего состава румынского посольства и военной миссии в Петрограде. Старейшина дипломатического корпуса, американский посол Фрэнсис сообщил по телефону Ленину, что дипкорпус желает быть принятым председателем Совнаркома. Ленин согласился. Представители Соединенных Штатов, Англии, Франции, Италии, всех не помню, заявили протест против нарушения международных норм.

Ленин возразил, что дипломаты арестованы в силу обстоятельств, "никакими дипломатическими обрядностями не предусмотренных". И добавил для полной ясности: "Для социалиста жизнь тысяч солдат дороже спокойствия одного дипломата".

– А ты хочешь, чтобы я нянчился с Пайком и его компанией, – все более накаляясь, продолжал Серго. – Какие они к черту дипломаты! Заурядные шпионы. На их руках, я убежден, кровь Ноя. Не доводи меня, Котэ, до крайностей. Худо будет, если я сам поеду на Лорис-Меликовскую…

В последнюю минуту благотворители сбросили бесполезные маски. На предложение открыть двери, впустить сотрудников ЧК англичане ответили пулеметным и ружейным огнем. Пришлось командиру отряда предъявить, точнее – "забросить на двор с помощью обыкновенного булыжника "ультиматум": "Прекратите стрельбу или подвезем пушку, ударим прямой наводкой. На размышление десять минут".

Стрельба затихла, зато из трубы повалил дым. Как бы ответ – управимся с бумагами, тогда и откроем. Это меньше всего устраивало. Англичан энергично поторопили. На кухне, в каминах нашли много лишь слегка обгоревших бумаг и обуглившихся денег. Не сразу догадались, что деньги фальшивые. "Красненькие" и "синенькие" – николаевские десятки и пятирублевки миссия изготовляла в своем подвале. Там нашли клише и другое оборудование для печатания фальшивок.

Роль переводчика при обыске с откровенным удовольствием выполнял "абсолютнейший азиат" Габо Карсанов. Он первым делом по-английски пожелал полковнику Пайку доброго утра и поинтересовался, как его драгоценное здоровье. У главы миссии полезли глаза на лоб.

Серго вознаградил горца по-своему. Посадил сияющего, принаряженного Габо в открытую машину и неторопливо провез по центру Владикавказа. Статный осетин подкручивал усы и любезно раскланивался с многочисленными знакомыми и поклонницами. По бульвару на Александровском проспекте Карсанов и Орджоникидзе прошли пешком, дважды от начала до конца. Затем снова уселись в автомобиль и поехали на радиостанцию в Шалдоне – дальней окраине города. Устойчивой связи с Москвой по-прежнему не было, иногда откликалась Астрахань, принимала особенно важные сообщения для Ленина.

Габо с интересом смотрел, как радист выстукивал ключом шифровку: