Текст книги "В поисках рая (СИ)"
Автор книги: Илларион Герт
Жанры:
Прочая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Так закончились те полтора года рая, которые я прожил в Атлантиде. Теперь всё стремительно менялось, и не в лучшую сторону. Я винил исключительно себя – а то, кого же ещё? Как злой рок судьбы. Именно с тех пор, как я здесь появился, начался упадок Атлантиды; медленный, но верный. Медленный? Неподходящее слово. История острова насчитывала тысячелетия, но полутора лет хватило, чтобы всё это уничтожить на корню.
Этот Инфернон первым делом истребил кентавров (что они ему сделали?) и стал нашёптывать царю начать войну с Афинами. Когда же богоподобный владыка отказался воевать с Афинами и прочими древнегреческими полисами, Инфернон каким-то образом его сверг, и посадил на трон своих ставленников, элиту. Но тогда возмутился весь народ, пошли волнения, и Инфернон затерялся в толпе – которая и стала править отныне.
Мы, проживая в тихом, спокойном местечке вдали от всех этих событий, кормились лишь противоречивыми слухами, и считали их сплетнями, россказнями, враками. Но с каждым днем, пропасть, в которую катился остров, становилась всё глубже и всё шире. Один-единственный человек смог нарушить покой целого густонаселённого острова. Инфернон исчез (или затаился на время), но зёрна, посеянные им однажды, взошли; рай стал превращаться в ад.
Однажды, возвращаясь с работы, я увидел следующую картину: двое взрослых, крепких, горячих, волосатых и бородатых мужчин средь бела дня, прямо в поле у дороги занимались крепкой мужской дружбой – никого не стесняясь, не обращая ни на кого внимания. А ещё говорят, что это наш двадцать первый век – полнейший разврат. Конечно же, я наслышан был, что в Древней Греции содомия была нормой, была в порядке вещей – но чтобы и здесь, в Атлантиде, имело место мужеложство, да ещё и так, да ещё и прилюдно?
– Ты чего застыл, Шмыгль? Присоединиться надумал? – Крикнуло мне в ухо Маленькое Зло.
И мои ноги понесли меня подальше от этого места.
Как известно, беда не приходит одна. В один не самый прекрасный день я переступил порог своего дома и почуял неладное: жена не выбежала мне навстречу, и детского крика я не услышал.
Румелию я нашёл крайне подавленной. Она хранила молчание, и меня это насторожило.
– Что случилось? – Спросил я, хватаясь за сердце. – Где ребёнок?
Она медленно перевела на меня свой взор, и взгляд её был отстранённым, потерянным, пустым. Она, смотря на меня, будто смотрела перед собой или сквозь стены; она не видела меня.
– Ты вспомнил о дочери? – Румелия произнесла эту фразу так, словно это был не вопрос.
– Я всегда о ней помню… Да что такое??? – Разволновался я не на шутку.
– А нет больше нашей малышки. – Сказала жена, и нервно, истерически расхохоталась. – Ты ведь не хотел её как бы. Я права?
От испуга я сжался в комок и жутко побледнел. Встал и начал искать по всему дому Румелию-младшую.
– То есть, как это её нет? А куда она могла деться? – Расхаживал я взад и вперёд, вдоль и поперёк, поднимая подушки и заглядывая под мебель.
Я снова присел и взял её руки в свои.
– Расскажи, что произошло.
– Пропала она; исчезла. – Устало молвила Румелия, глядя мне в глаза. – Я не добудилась её, и побежала к знахарю. Я отлучилась буквально на миг… Хвать – а её и след простыл.
Я был наслышан про киднеппинг. Но здесь, в Атлантиде?!
Я застал тот остров в период его наивысшего рассвета; я очутился в золотом для Атлантиды веке. Но рай этот растаял, как лёд, начав превращаться в ад.
Дочь мы искали всей деревней, потому что Архонт, долгих лет его жизни, не оставил, не бросил нашу семью в беде, подключив всех, кого только можно. И мы ходили-бродили, блуждали, искали по полям да по долам, по горам да по горным ручьям, вброд и вплавь… Тщетно; надежда оставила и моё сердце, и эти некогда чудесные края.
Не отчаялась лишь сама Румелия, загоревшись навязчивой идеей разыскать младенца (нашему малышу было всего пара месяцев от роду). К моему горю и ужасу, она сошла с ума; она звала ребёнка день и ночь, в разных местах, и это было страшно.
– Ну, где же ты, где? Откликнись, отзовись; ответь на мой зов. – Призывала Румелия, появляясь то в одном, то в другом месте. Она пешком, босая поплелась в Гелиополис, искренне надеясь, что, возможно, наша малышка там.
«Странницей» отныне прозвали её; ссутулилась она, и от былой красы не осталось и следа. В её двадцать один год на её лице проступили морщины (хоть и не глубокие), а волосы покрыло серебро (хоть и едва заметно). Всюду следовала она, жалобно зовя свою дочь. Это было очень страшное зрелище.
Я чисто случайно нашёл жену, поймал её, взял за руку и потащил назад, домой. Но Румелия с силой оттолкнула меня, и сказала с нотками ненависти, злости и обиды:
– Это всё ты! – Упираясь, стучала она об меня своими ладошками. – Как ты появился, так всё и случилось.
– В чём моя вина, скажи? – Нервно мигая, говорил я, пытаясь её приобнять. – Я люблю и тебя, и дочь.
– Зато я больше не люблю тебя! – Отрезала она, хотя я чувствовал, что она лукавит, ибо где-то внутри, в глубине своей души она всё ещё любила меня. – Я больше не верю тебе! Ты предал нас!
Тогда я выхватил из-за пазухи нож, вложил его в ладонь своей супруги и приставил к своему сердцу.
– Ну, давай. – Сказал я. – Покончим же с этим недоразумением раз и навсегда, здесь и сейчас. Убей меня, раз я такое ничтожество. Избавь и себя, и меня от страданий разом, ибо без вас мне жизни нет.
И я не блефовал, уверяю вас. Я был в таком эмоциональном возбуждении, что готов был принять смерть из рук любимой женщины – лишь бы она больше не мучилась.
Что же до Румелии, то она и без ножа запросто бы меня прихлопнула (одной левой, при её-то силе, божественно-атлантической природе); но сейчас она была слишком в себе (или наоборот, не в себе) и не та, что раньше.
– Уходи. – Выдавила из себя супруга. – Уходи немедля, пока я не наделала глупостей.
И я оставил её на некоторое время, но позже вновь разыскал её. Потому что я не мог иначе, понимаете? Мы не только в радости, но и в горе должны быть рядом, помогать друг другу. Да, в прошлой жизни я был амёба, эгоист, и Бог знает, кто ещё – но я нашёл своё счастье, и просто так сдаться, упустить его я не смел. Я должен, обязан поддержать ту, что избрала меня в спутники жизни. Посмотрите, посмотрите на фауну: лебеди, киты, ламантины до последнего вместе; даже после смерти своего партнёра они рядом с ним. Вот это любовь, вот это привязанность, вот это преданность.
Я обнял свою женщину, и поцеловал её. Я дал понять, что не брошу, не оставлю её в любом случае. Она затихла, немного успокоилась.
Я не знаю, какая гадина причинила нам вред; у меня не было здесь врагов. Ни с кем за последнее время я не ссорился. Поэтому я тем более не мог понять, кто мог похитить (и/или) убить наше беспомощное, беззащитное дитя. Да, я не люблю детей; да, мне претило с ними возиться. Но я пересилил себя, своё эго, и изменился. Я возлюбил свою малышку, свою девочку, и всё для неё делал.
Я вырезал из дерева для неё куклу Барби (древние атланты не оценили, пришлось переделать в Афину); я вытесал из камня каких-то животных. Я брал ребёнка на руки и шептал сказки, пел колыбельную. Она тянулась ко мне ручками, и я был на седьмом небе.
А теперь… Где это всё? Чёрный для меня день, хотя прошло уже три недели, как мы осиротели.
Я наивно считал, что на этом наши беды закончатся… Как же я ошибался!
Я находился на побережье. Что я там делал – уже не помню. И тут я увидел белый дымок. Там, вдали, за морем. Меня это насторожило. Вообще, в последнее время я только и делаю, что настораживаюсь! Как мне всё это надоело.
Будь у меня при себе сотовый, я бы набрал Архонта и поделился с ним увиденным. Но ждать пришлось до самого вечера.
– Ты уверен? – Спросил атлант.
– Абсолютно.
– Ну, судя по карте, в той стороне у нас Критис, и этот ваш… Который ты называешь «Санторин».
– Что бы сие могло означать?
– Гора богов, мой юный друг; похоже, что она проснулась.
Меня передёрнуло.
– Олимп? Но он же находится на материке!
– Это другая гора богов. – Кажется, Архонт обиделся.
Назавтра (благо, был выходной) я снова отправился к берегу. Подзорная труба, в отличие от карты, при пересечении портала не потерялась, и сейчас я напряжённо вглядывался вдаль.
– Что ты видишь? – Полюбопытствовало Маленькое Зло. Оно бы залезло в трубу, если б могло.
– Да ничего хорошего. – Объяснил я. – Это вулкан.
– Ну и что?
– А ничего; только вот именно при извержении вулкана на Санторине погибла целая цивилизация; ушла целая эпоха. Минойская культура была уничтожена; Атлантида автоматом ушла на дно морское…
– А с чего это ты взял, что именно мы застанем это бедствие, этот катаклизм? Ты даже не знаешь точно, какой сейчас год.
– А потому что так всегда, когда речь идёт обо мне. «Закон подлости», знаешь? Всегда именно в моё присутствие что-то случается и происходит, как злой рок, как напасть. Не уйти, не скрыться.
– Дурные мысли притягивают зло. – Заметил мой питомец. – Не накаркай.
«Да тут хоть каркай, хоть не каркай», подумал я. «Всё одно, и конец неизбежен».
Предчувствие меня не подвело: белый дымок сменился чёрной копотью. Пепел и гарь витали в воздухе. Шестое чувство не обмануло меня, а среди атлантов началась паника.
Теперь на меня смотрели косо все; когда я шёл по улице, на меня показывали пальцем.
– Буревестник! – Процедил один.
– Прочь с дороги! – Не поздоровался другой.
Я – к Архонту, но и в его доме иссякла всякая надежда; мне явно были не рады.
– Больше всего атланты не выносят неправду. – Укоризненно, с порога заявил мне древний грек. – Ты лжец и обманщик.
– Да вы все что, белены, объелись, что ли? – Чуть не заревел я, как девчонка. – Я-то тут при чём?
– При том, – Наступал мой друг. – Я же спрашивал тебя! Спрашивал или нет? Я спросил однажды: «Может быть, ты что-то знаешь? Может, ты что-то недоговариваешь?».
Намёк был ясен; отвертеться не удастся.
– Выслушай меня! – Чуть не плакал я.
– Проваливай! – Ответили мне, и захлопнули дверь.
Я весь как-то обмяк, и медленно опустился на землю.
Удивлению Архонта не было предела, когда на следующее утро он обнаружил за своей дверью мой силуэт – я так и не ушёл.
– А ты упрям! – Похвалил он. – Крепкий орешек. Ну, что ж; проходи…
И я в красках поведал атланту всё, что мне было известно. И по мере того, как я говорил, его лицо вытягивалось всё больше и больше.
– Почему ты раньше, сразу мне всё не рассказал? – Начал ругать меня Архонт. – Может, не было бы так поздно, и мы что-нибудь, да покумекали. Отплыли бы на лодках всем своим народом.
– Не поздно? – С сомнением произнёс я. – Да кто бы мне поверил? Какой-то чужестранец придёт с поклоном к самому владыке Гелиополиса и начнёт утверждать, что Атлантида падёт не от меча, но от воды и огня? Однозначно мои дерзновенные речи сочли бы сущим бредом, а меня сварили б в кипятке; или посадили бы в бочку, как Диогена (или как там его).
– Тебе бы поверил я, как минимум. – Сделал акцент мой друг, и несколько смягчился. – Ибо я знаю тебя не первый день. Я вижу, какой ты; почти насквозь вижу. Просто я не приемлю утайки. Ты скрыл, и это скверно.
Я призадумался.
Надобно бы заметить, что в школе все мы изучали теорию движения литосферных плит; школьный курс географии. Континенты перемещаются, хоть и крайне медленно (по нескольку сантиметров в год). Южная Америка отдаляется от Африки, а Индийская плита напирает на Евразийскую (оттого Гималаи только растут). Атлантида же, являясь островом, была уникальным явлением природы, восьмым (если не первым) чудом света: это был единственный в мире остров, который «плавал». Он перемещался, равно как и материки, но гораздо шустрее их; именно поэтому Атлантидой называли столь разные по площади и отдалённости земли – как уже говорил Архонт, сей остров бывал вблизи всех тех мест, и передавал часть своей культуры, своих знаний местным народам. Ни Мадейра, ни Крит, ни что-либо ещё Атлантидой не являлись; просто этот удивительный, дрейфующий остров заплывал в самые разные места, оставаясь при этом в рамках нынешнего Атлантического океана.
Во время моего пребывания в Атлантиде этот остров находился вблизи Крита и Санторина; но, даже если бы я рассказал Архонту всё тогда, полтора года назад, ситуацию бы это не изменило: каким бы «быстроходным» ни был остров, всё же это был вам не какой-нибудь там скоростной катер. И в случае геологической катастрофы на Санторине (которая таки произошла), Атлантида не смогла бы, не успела бы отплыть на безопасное для неё расстояние, при её-то габаритах в 530х350 км.
В один день и бедственную ночь случилось то, чего я так боялся: на Санторине произошло мощнейшее извержение вулкана. Грохот был такой неимоверной силы, что у меня из ушей потекла кровь – кажется, вершина горы была закупорена, точно бутылка вина – крепкой пробкой. Обнажилась кальдера, жерло вулкана. Через подзорную трубу я лицезрел огненные потоки лавы, раскалённой магмы, которые, сбегая сверху вниз, с горы, сжигали всё на своём пути (включая скот, женщин и детей), уничтожая некогда буйную растительность. Обрушиваясь в воду, потоки лавы ужасающе шипели, но мгновенно застывали. Я, стоя на берегу, дотронулся до воды: она кипела! Какие-то бульки, воздушные шарики были в ней.
Вулканический пепел покрыл почти всю территорию Атлантиды слоем до десяти см, и плодородные поля, дающие по несколько урожаев в год, скончались, придя в негодность. Теперь почва была непригодна для возделывания в течение нескольких лет, а это означало только одно: голод и погибель (хорошо, что в амбарах, закромах имелись запасы зерна и прочих продуктов – но насколько долго их хватит?).
Средиземноморский свежий воздух сменился палёным смрадом, и средиземноморский же тёплый климат приказал долго жить. Я почувствовал озноб и начал стучать зубами.
Я уже было вздохнул с облегчением; я наивно посчитал, что это – всё; но, увы, увиденное мной было лишь начало конца.
Внезапно Атлантиду начало трясти: началось землетрясение. Кто-то (или что-то) пыталось расколоть её на части; в земле обнажились глубокие трещины. Они удлинялись и расширялись. Я вскрикнул и побежал прочь.
– Уходим! – Заголосил я, вбегая в свой дом, пытаясь увлечь за собой свою вторую половину. Но Румелия и не думала уходить.
– Я никуда не уйду! – Заупрямилась она. – Я не покину эти края; это моя родина. Ты иди, если хочешь; что же до меня, я приму смерть здесь. Коли суждено…
– Да послушай ты! – Начал я трясти жену за плечи. – Одумайся, прошу тебя! Уйдём же скорей! Оставаться здесь есть великое безумие!
Но она, к моему полнейшему шоку, отодвинула меня в сторонку, проследовала к бутылке и начала её. С горла.
– За тебя, малыш. – Горько усмехнувшись, отхлебнула она.
Тогда я выхватил зелёного змия из её рук, и разбил на её глазах. Брови её поползли вверх, но она не отчаялась и потянулась за второй бутылкой.
– Это не та Румелия, которую я когда-то знал! – Посетовал я с горечью. – Та Румелия сама бы убежала, да ещё и меня под мышку.
– Я никогда не откажусь от земель атлантов, своих предков; запомни это. – Посерьёзнела она, и вышла вон, раздумав напиваться.
– Не ходи туда! – Помчался я за ней. – Проклятье…
Поздно: Румелия попала под серный дождь, и теперь её некогда прекрасное личико было изуродовано! Ей обожгло лицо…
Но и тогда я из последних сил накрыл её какой-то тканью (или это был плащик?), и со всей дури запихнул в дом.
– Сиди здесь, я сказал! – Заорал я что было мочи.
Мы переждали непогоду, и я решил попытать счастья.
Я выглянул во двор. Разруха и ад вместо рая. Жалкое было зрелище…
Я дошёл до берега, и пред моими глазами было страшное: стена воды с многоэтажный дом. Медленно, но верно она приближалась к Атлантиде. Волна смерти…
Невдалеке от меня проплывала стая весёлых и беззаботных дельфинов. Я посвистел, подзывая их.
Главный из дельфинов, их вожак тут же подплыл ко мне, вынул из воды голову и уткнулся мордочкой мне в ладони.
– Ар-ар-ар! – Гортанно поприветствовал он меня. – Ки-и-и-и…
– Не в этот раз, дружище. – Едва проговорил я. – Нет у меня для тебя сегодня рыбки. И в мячик тоже не сыграем.
«Если только в ящик», мысленно добавил я. «Скоро все там будем».
Но дельфин и не думал обижаться. Хотя улыбаться он перестал.
«Чего ж тебе угодно?», прочитал я в его глазах.
– Помоги мне. – Начал молить я, вставая на колени. – Спаси мою радость, мою ненаглядную. Пусть лучше я умру, нежели она.
Дельфин молчал, внимательно глядя на меня.
– Я знаю, что некогда вы были людьми; знаю, что человеку далеко до вашей доброты. Кто я, чтобы просить вас о помощи? Ведь люди причинили вам (и не только вам) столько вреда… Ещё я знаю, что вы, как и многие другие животные, предчувствуете опасность. Я знаю: вы плывёте отсюда прочь, покуда ещё есть такая возможность. Но у нас такой возможности нет, ибо весь наш деревянный флот сгорел. Мы будем вынуждены уйти на дно вместе с Атлантидой. Поэтому я прошу, молю тебя: спаси и сохрани мою Румелию. Я усажу её к тебе, и она, держась за твой плавник, спасётся.
– Беги же, за возлюбленною своей! – Молвил мне дельфин после долгого молчания. – Спеши на всех парах. Скорей же, покуда я не передумал.
И побежал я пулей к дому, быстрее ветра. И, найдя обезображенную Румелию, я потащил её через силу к морю. Она же была так подавлена, что уже не сопротивлялась.
Я успел, и вот: осталось только попрощаться.
– Я люблю тебя; ты слышишь? – Обратился я к своей жене.
Кожа из-за ожогов свисала у неё клочьями, но глаза были теми же самыми, что и когда-то: выразительными, ясными, внимательными, добрыми.
– Прости меня, о чужеземец. – Выговорила она, но волнения была не преисполнена. – Я полюбила тебя, и люблю до сих пор; я не ожидала, что люди двадцать первого века способны так любить. После всего…
И я со всей нежностью её обнял, и сказал следующее:
– Когда-нибудь мы обязательно встретимся вновь, я обещаю. – Глотая слёзы, говорил я, и мне уже было всё равно, что женщина видит, как плачет мужчина (я знаю, что атлантки этого не любят). – Но не сейчас; я не могу отправиться с тобой вместе. Дельфин может взять с собой лишь кого-то одного, и я жертвую собой ради тебя.
И мы держались за руки, и это был один из самых трогательных моментов в моей жизни.
– Медлить нельзя. – Напомнил дельфин. – Моя стая ждёт меня.
– Плыви же, Божье чудо! Плыви, что есть сил! Минуй же все преграды без ущерба для себя и всех твоих друзей. Убереги мою супругу от всех тягот и невзгод. Не дай ей погибнуть! Отвези её далеко-далеко, хоть на край света. Пусть Афины, иль Спарта, иль Фивы, иль Микены, иль Коринф, иль какой другой полис станет ей новым домом, и да будет она в счастье и здравии добром! Все греки друзья друг другу – неважно, минойцы, дорийцы, ахейцы, эолийцы, македонцы, иллирийцы ли они; Аргос, Эпир иль Троя родина им. Я не думаю, что они распнут мою атлантку; не думаю, что встретят там её без ласки и почёта. Это великие люди, каких мало нынче в веке двадцать первом; пусть привечают там её с добром.
И усадил я ненаглядную свою к дельфину, и вот: всё дальше от меня зазноба моя. И расплакался, и разревелся я, ибо больше не было моих сил.
– Будет тебе уже. – Начало успокаивать меня Маленькое Зло. – Пойдём домой.
И поплёлся я, оборванный и уничтоженный, обратно. И навестил я Архонта.
– Как ты, Архонт? – Переживая, поинтересовался я. – Могу я чем-нибудь помочь?
– Не печалься, мой друг, и загляни в тот чулан под лестницей – там золота хватит на целый Юпитер.
– Да я не об этом…
– А о чём же? – Пожал плечами атлант. – Мы все остаёмся, и примем смерть из рук наших богов; достойно, с гордо поднятой головой. Трусов среди нас нет.
И я не переставал восхищаться ими.
– Не держи на меня зла, если вдруг что. – Сказал я. – Я не самый лучший представитель цивилизации двадцать первого века; не суди по мне обо всех. Есть люди гораздо лучше меня.
– Мне посчастливилось встретиться с будущим прежде своей смерти. – Философствовал Архонт. – Человек ты хоть и слабый, но честный; мне не в чем тебя упрекнуть. Будь, что будет!
И мы возлегли на циновку, и стали ждать конца.
Мне вдруг захотелось послушать что-нибудь из репертуара ParadiseLost – ибо Атлантида и была тем самым потерянным раем; раем, который я потерял. Но плеера у меня с собой не было, хотя при виде всего произошедшего в голове закрутилась песня другой группы – а именно, песня «DaimononVrosis», со всей её греческой атмосферностью и сверхмелодичными флажолетами.
Атлантида (а именно такие её представители, как Румелия и Архонт) подарили мне рай; а что хорошего, что полезного сделал для этого острова я? Я делал горшки, я строил Акрополь; я был столяром и плотником, скульптором и каменотёсом. Но что-то мне подсказывало, что я не стою ни денария; что я привнёс весьма скромную лепту – скорее, ложку дёгтя в их бочку мёда. Вкусного верескового мёда. Мой фантазм подошёл к своему логическому завершению…
– Пойдём, порыбачим? – Осенило тут атланта. – В последний раз. Не переживай, моя семья в безопасности под крышей моего дома. Пока этот дом стоит, мне не о чем беспокоиться.
Мы встали и пошли к пруду. К тому самому, где когда-то (давным-давно, точно целую вечность назад) Румелия набирала воду, а я только-только, едва-едва был с ней знаком.
Дойдя, мы ощутили сильный запах морской воды – и вот, вместо неба пелена воды. Скоро она накроет нас…
«Порыбачили…», подумал я, расстроившись. «Похоже, это действительно конец. Сейчас мой рай пойдёт на дно, как „Титаник“ в 1912-ом…».
– Ныряй! – Приказал вдруг Архонт.
Мы переглянулись с Маленьким Злом.
– Ныряй! – Повторил атлант, выхватывая меч. – Прыгай же в пруд, дурья твоя башка! А не то я буду вынужден тебя убить…
Как я сразу не догадался? Я же – лягушонок, и водоёмы для меня – порталы между разными мирами!
И я прыгнул…
«Это же Илларион Герт – в его книгах дети появляются посредством поцелуя!».
Я пожал плечами, вспоминая эту, брошенную кем-то, фразу из моей прошлой жизни. И тут я ужаснулся: а где же я теперь?
Вокруг была беспросветная тьма. Моё тело страшно ныло.
Через некоторое время до меня дошло, что я – в тропическом (если не экваториальном) лесу. Густые заросли джунглей, очень влажно и тепло – прямо как в Черапунджи.
Что-то мохнатое начало взбираться по мне… Я дико испугался и с силой отшвырнул это «что-то» прочь, заорав благим матом.
– Ай… – Кажется, я зарядил своего «обидчика» прямо в ствол ближайшего дерева. – Ай-яй-яй-яй-я-а-ай!!!
Мне это жутко не понравилось. Что за чертовщина? Я кого-то ударил? Причинил боль и вред?
Почти на ощупь я добрался до места, откуда слышались вопли.
Я щурился, щурился и, наконец, кое-как рассмотрел упавшего зверька.
К моему удивлению, это был красный тонкий лори, собственной персоной! Такие тили-мили-трямки обитают на Цейлоне (Шри-Ланке). Только у этого были совсем уж огромные зенки. Ещё у него имелся очень длинный и пушистый хвост, как у кошки или лемура. Хвост этот игрался сам по себе, будто и не был частью своего хозяина. И сам лори был пушистее среднестатистического; я даже замялся: лори это, или всё же лемур. Это животное сопело; у него было тяжёлое дыхание. Оно зализывало свои травмы и поглядывало на меня, как затравленный зверёк на браконьера. Похоже, я здорово его обидел, и мне от этого было не по себе.
– А ты кто? – Изумился я.
– Как это кто? Ты чего, Шмыгль? – Жалобно всхлипнуло моё Маленькое Зло. – Это же я! Разве ты меня не узнал?
Встрече я был несказанно рад.
– Ты как Джон Леннон или Оззи Осборн в этих своих круглых «очках». – Засмеялся я.
– Кто все эти люди? – Не разделил моего юмора пушистик.
Я бережно взял несчастного на руки, слегка прижал к себе и начал гладить, прося прощения за свой швырок-кувырок.
Теперь Маленькое Зло выглядело довольным.
– Пожалуй, я останусь здесь. – Сказало оно, зажмурившись от удовольствия. – Лемуры мне по нраву. Мур-мур, мой лемур…
– Ты сказал – лемуры? Ты считаешь, что мы – в Лемурии? – Ахнул я.
– Возможно. – Зевнул мой зверь и уснул у меня на коленях самым сладким сном…
Так я выяснил, что от страны к стране облик моего животного постоянно менялся; и если в Атлантиде меня сопровождало подобие морской свинки или хомяка, то здесь рядом со мной был то ли лори, то ли лемур. Вот такое оно, Маленькое Зло – забавное, загадочное и непредсказуемое. Я сказал – Маленькое Зло? Оно не злее, чем ёжик на опушке леса, собирающий на свои иглы осеннюю листву.
Солнечный луч таки проник в густую чащу, и я смог получше рассмотреть своего кроткого (правда, порой противного и вредного) напарника, который всё так же мирно дремал.
Спи, моя радость, усни
В доме погасли огни
Рыбки уснули в пруду
Я тоже готовлюсь ко сну
Но спать было нельзя: я ведь здесь не просто, как турист, а как исследователь! Я пришёл для того, чтобы найти рай и (по возможности) жить в нём.
Продираясь сквозь джунгли (хотя ни цепкие лианы, ни гигантские орхидеи меня не удерживали, не препятствовали моему передвижению), я не переставал дивиться многообразию мира, в который я попал. Боже мой, ну это точно рай!
Сколько зелени, травы, листвы; сколько влаги и росы на них! Освежающий запах озона после мощнейшего ливня…
Карликовые кинконги, сумчатые орангутанги, и куча, куча распушистых лемуров: о да, Лемурия – она такая!
Я не назвал бы орангутангов обезьянками – язык бы не повернулся; нет, это были самые настоящие лесные люди, высшие приматы. Они мне так понравились! Но знакомиться со мной они пока что не собирались, и прятались в многоярусном вечнозелёном лесу. Эти красноватые волосатики вели скрытный, уединённый образ жизни – и всё же я считаю, что мне посчастливилось встретить их на своём пути.
Неожиданно лемуры (коих было бесчисленное множество) окружили меня и Маленькое Зло, сбили с ног и начали отчаянно тискать, щипать и щекотать своими хвостиками – похоже, они любили играться, забавляться; мы для них были в диковинку. Меня пробрал смех: это целое царство пушистых!
Я впервые в жизни по-настоящему расслабился; мне стало так хорошо… Я в детстве так не бесился, как сейчас! Самое время подурачиться всласть!
Я валялся среди всех этих оттенков зелёного, и не делал ничего: теперь можно было это себе позволить. Лемуры уже убежали по своим делам, оставили нас; а я всё полёживал, и вставать мне было лень.
Наконец, я встал, и продолжил своё необычное странствие, с интересом разглядывая дивный новый мир.
Тропики, субтропики, экватор; муссонные и постоянно-влажные леса… Мезозойское лесное царство, буйная поросль самой всевозможной растительности… Бессмысленно перечислять всё, что росло здесь; тут можно утонуть средь фруктов и цветов.
Теперь я был Маугли, Тарзан, или Жак-Ив Кусто наземного мира; зелёного мира по имени Лемурия. Тёплого края грёз, и мечты эти воплощены в реальность. Может, я встречу здесь свою Багиру? Или милого Балу? А, может быть, Акелу и Каа? Кто знает. Жаль, очень жаль, что у меня не было с собой ни блокнота (куда я записал бы всё, что увидел), ни фотоаппарата… Я бы доказал вам, что Лемурия – не плод моего воображения; что это реалии, окружавшие меня на тот момент.
Я дошёл до полуострова Экзотика, и ступил на Пушной мыс. Обалдеть: я увидел бескрайний океан! И множество птиц, кружащих над ним. Скорее всего, я узрел Индийский океан (как когда-то в Атлантиде – Атлантический).
Мне было ни холодно и не жарко; меня не бил озноб. Температура в Лемурии была идеальной для человека – и даже для такого чудного квакля-бродякля, как я. Что же до Маленького Зла – кажется, оно уже нашло для себя оптимальный, персональный рай; неужели я расстанусь с ним?
До отвала наевшись всяких вкусных ягод (ведра два-три, не меньше – и куда в меня столько лезет?), я направился в другую сторону. В поисках приключений, ибо рай я уже нашёл.
Я увидел мирно пасущихся на лугу динозавров – ну да, это же мезозой! Но динозавры эти не обратили на меня абсолютно никакого внимания, не повели и ухом – совершенно безвредные, не агрессивные существа. Они щипали травку и переговаривались между собой каким-то пыхтением и (возможно) ультразвуком.
Вначале я подумал, что они – ничьи; но вскоре к стаду этих громадин подошло какое-то очень высокое существо (а потом и ещё одно). Выглядели эти чудики как обезьяноподобные гуманоиды. У них была коричневая кожа, а их рост варьировался от трёх с половиной до четырёх с половиной метров (точно я измерить не мог, это было на глаз, так что я мог и ошибиться). Каждый из этих двух (прости, Господи) чудовищ (некрасиво называть их монстрами, уродами) имел две пары рук, а на их плоских лицах я увидел два широко расставленных глаза. Когда же один из них повернулся ко мне спиной, я рассмотрел и третий глаз, прямо на затылке.
Один лемуриец (несомненно, это был он) держал в руке деревянное копьё и выкрикивал что-то вроде «Дзиан, Дзиан», а другой – «Сензар, Сензар». Поскольку эти слова я слышал в их диалоге чаще остальных слов, которые они использовали в своём лексиконе, я пришёл к выводу, что «Дзиан» и «Сензар» – это их имена.
Оба лемурийца (и Дзиан, и Сензар) были облачены в одеяние из кожи каких-то рептилий. Я долго гадал – вараны ли это с острова Комодо, или гавиалы. Вдруг это и вовсе чешуя какой-нибудь анаконды? Издалека (и с моим-то зрением) было непонятно. В любом случае, такой панцирь не пробьёт ни одна стрела (если только удачно брошенное кем-то копьё). Если честно, я сразу вспомнил мультипликационный сериал «Джуманджи» (а вдруг это и есть джуманджийцы, и свою Лемурию они именуют не иначе, как «Джуманджи»?). Я терялся в догадках и предположениях.
