Текст книги "В поисках рая (СИ)"

     – Извините, а вы не подскажете, где тут рай?

     – Здесь. – Ответил мне человек в форме.

     – Вы, наверное, шутите…

     – Почему же? Написано же: «рай оно»… Молодой человек, вы или проходите, или выйдите.

     Я прекрасно знал, что такое районо и гороно, оттого мне и стало не по себе. К счастью, я проснулся: меня растормошило Маленькое Зло (которое теперь было в образе змеи).

     – Ш-ш-ш… Солнце уже давно над горизонтом. – Шипело оно, извиваясь вокруг моей шеи.

     Я осторожно снял с себя змею; её желтоватые глаза с узкими тёмными зрачками были без век, а язык – тонкий, длинный и раздвоенный. Оглядевшись кругом, я недовольно поморщился, негодуя: опять пустыня??? После благоухающих садов Средиземья вид передо мной открылся самый безжизненный, самый ненадёжный.

     – Впервые не имею понятия, где я. – Развёл руками я.

     – Зато я знаю, с-с-слышишь? – Прошипела змея. – Ад и Израиль; вот это мес-с-сто.

     – Ты, верно, шутишь? – С надеждой спросил я.

     Ответом мне послужил абсолютно ледяной, беспристрастный, мёртвый взгляд, и я понял, что Маленькое Зло и не думало шутить.

     – Коли так, идём на юг – вдруг мы попадём в Эдем? Он ведь тоже рай!

     Шли мы недолго – край сей не был безлюден; там и сям шастали израильтяне – тысячи их! Эти люди не обращали на нас внимания (словно и нет нас вовсе). Но на подходе к Иерусалиму нас всё же остановили: стража израильская не дремала, и преградила путь оружием своим.

     – Далеко ли собрался, оборванец? – Невежливо и неучтиво окликнул меня первый страж.

     – С чем пожаловал ты, голодранец? – Тем же тоном вторил стражу первому второй.

     – Я в поисках Эдема, люди добрые. – Прикинулся я нищим, обездоленным бродягой (что на тот момент недалеко было от истины).

     – Рай перед тобой, ибо те врата, что стража бережёт и стережёт – есть древний, славный Иерусалим, и Шломо – царь и князь его, и государь.

     – Вижу, тебе повез-з-зло. – Шевелился змей на моём плече. – Добро пожаловать, Шмыгль! Ибо на долю царя Соломона выпало править золотым веком Израиля.

     И пропустила меня стража, и вошёл я в столицу Израильского царства. И увидел пред собой я город, что выстроен был словно не людьми: как пчелиный улей, соты; домики, один все на одном. Друг на друге все жилища – и словно из камня, из земли, из скал они все высечены. Ещё один многоярусный мирок предстал перед моими очами.

     Местность была очень неровная; она то вздымалась, то утопала. Я видел и пустыню, и сады, и отдельные кусты; я видел неопалимую купину, которую невозможно поджечь смертному мужу. Я видел лица, на которых был незримый знак – та самая их богоизбранность, ведь Израиль – имя сему народу, и земля, по которой ступали ступни мои – Обетованная…

     И приметил я вдали дворец, и направился к нему; и у самого дворца остановила меня новая стража, которая была многочисленнее предыдущей.

     – Видеть я хочу великого царя, Давидового сына, Соломона. – Набрался наглости я.

     – Да кто ж ты такой, коль смеешь ты толкать настолько дерзновенные речи? – Изумилась дворцовая охрана. – Усечём, немедля, главу твою мы с плеч, ибо даже враг наш более искусен при выборе слов своих в своём ответе.

     – Думаю, царю я буду интересен. – Упорствовал я. – Ибо много есть во мне талантов.

     – Ай, ма-ла-дэс-с-с!.. – Если бы у моего змея были конечности, он бы ими зааплодировал, захлопал бы в ладоши.

     – Царь наш воистину умён и мудр, и ищет тех, с кем состязаться можно! – Переговаривалась между собою стража. – Он любит тех, в ком есть талант.

     И вот: впустили меня во дворец иерусалимский, и допущен я был до царя.

     Соломон оказался человеком тучным, грузным, невысоким; борода его была и длинна, и весьма густа. За щетиною его, усами не узрел я толком Соломонова лица. Но мудрость, что таилась в нём, виднелась лично мне невооружённым глазом.

     На Соломоне была огромная золотая шапка в виде обрезанного сверху конуса; наверное, тяжела ему та ноша? Такие короны вроде бы носили цари Двуречья – Ассирии, Шумера, Вавилона и Аккада (также и Халдеи). На царе были весьма нарядные и дорогие одежды. На пальцах – золотые перстни с крупными драгоценными камнями. Царь пил вино, вкушал фрукты и потчевал слуг тем же – он был щедр и милостив к прислуге своей.

     – Чем удивить меня ты можешь? – С хитрецой, и в ус хихикнул Соломон.

     Тогда раскрыл пред ним все карты я, и рассказал немного о себе: что бальзамировать тела умею, а также и дворец предивный выстроить сумею. Не умолчал я и о том, что немного соображаю в астрономии – если на то будет воля господина, я сделаю для него лично, и для царства его что-либо полезное.

     И доказал я со временем Соломону, что не пустышка я, не прах; и приблизил, и возвысил меня царь израильский – точно так же, как когда-то приблизил и возвысил меня фараон древнеегипетский.

     Два года жил я в изобилии, и вот: живот мой, зад мой вырос – вкушал я яства дивные, от мяса до плодов заморских, экзотичных. Раздобрел я, но ума не растерял.

     И прибыли однажды из страны Офир синекожие посланцы в фиолетовых, сиреневых и багровых одеждах; и поднесли царю израильскому множество даров, среди которых золото, драгоценные камни, красное дерево, сандаловое дерево, стираксовое дерево, слоновая кость, обезьяны и павлины. Посланцы эти плыли Красным морем, и долгие дни шли по пустыне пешком. Утомились они знатно, но во дворце царя Соломона их ждали и баня, и массаж, и опахало. Восстановив же силы, и насладившись обществом мудрейшего из царей древности, заторопились, засобирались офирские послы обратно, но просто так не отпустил их Соломон, и снабдил деньгами да провизией, а также тканями из шёлка (а ещё – письменами, на которых изложил царь Соломон приветствие офирскому князьку; и письмо то было примером вежливости, дипломатии, заботы).

     Сам же Соломон целые дни пропадал в трудах: то со звездочётом он шептался, то стройкой храма занимался; то барашка-агнца на руки возьмёт, как следует того приголубив. И в гареме его было множество наложниц – триста шестьдесят пять; но ни одна не жаловалась на него, ибо не скуп был царь в щедротах и ласках своих. Жена же у него имелась лишь одна, и любил её он очень. К наложницам же не входил царь, как к женщинам – с каждой раз в году он вёл содержательную беседу, и задаривал подарками. Он просто любил женское окружение, женское внимание; любил он видеть пред собой множество красивых женщин. Одна вышивала ему узоры на тканях, другая – искусно готовила, третья – умела петь, четвёртая – играла на различных музыкальных инструментах, пятая – любила доить коз, шестая – владела языками. Каждая из наложниц была уникальна по-своему; и каждая же попала во дворец не по прихоти Соломоновой, а только лишь по своему собственному желанию и волеизъявлению.

     Сами же израильтяне были люди – как люди; ничего особенного.

     «Замечательные же люди, евреи эти», недоумевал я. «Отчего их так у нас не любят?».

     Но, когда я возжелал приобщиться к членству израильскому, мне дали чётко понять, что мне придётся распрощаться с крайней плотью своей, ибо обрежут они её. Поскольку я дал своё согласие сразу (не зная, что за этим последует), то гонялись за мной от заката до рассвета мужи древне-израильские с огромными щипцами в руках, дабы отрезать то, что принадлежит мне с рождения. Вскоре они отступились, но предупредили, что отныне и я никогда не вольюсь в общество их, и нога моя не переступит храма их. Всё это несколько огорчило меня, но так уж устроен их мир; мне следует уважать их законы.

     И прибыли к Соломону волхвы из разных земель, и явили пред очи царя израильского волшбу свою.

     И начал показывать один, и вот: страшные демоны отразились в зеркале. Когда же один неверующий Фома решил подойти ближе, вплотную, то получил прямо из зеркала звонкую пощёчину. И повелел Соломон своему подданному отойти от зеркала – от греха подальше.

     И начал показывать другой, и вот: душить умел он на почтительном расстоянии. И простёр руку, длань свою он пред собою, и начал сжимать её в кулак; сжимать медленно, но верно. И у стоящего напротив него израильтянина начало темнеть в глазах; он покраснел, схватился за горло – и, задыхаясь, повалился на колени. И повелел Соломон прекратить эксперимент.

     Много ещё было всяких разных штучек в запасе у кудесников заморских, но тут царю доложили, что во дворец иерусалимский прибыла сама царица Савская. Также ему сообщили, что много дней уже в пути она, и краше неё нет никого не белом свете.

     И возбуждён был Соломон сими известиями, и поспешил в свой дворец – где встретил гостью и уединился с ней. О чём беседовали они, мне неведомо; знаю лишь, что визит сей был государственной важности. Из Савы привезли множество подарков; в свою очередь, и царь израильский с ног до головы одарил царицу иностранную, усеяв ей чело алмазами, мастерами его огранёнными.

     Пять лет пролетели, как один день; сгустились тучи и над царством израильским: плыл к средиземноморским берегам большой корабль (про который сказывают, что вынырнул он посреди моря, из воронки). Сей корабль не плыл, но словно летел по воздуху; очень быстро он перемещался. И сошло на берег войско, вооружённое до зубов, и прокачанное, как Французский Иностранный легион.

     Пала Финикия – сначала Тир, а после и Сидон, ибо могуч противник был, ведь отплыл корабль с острова Кафтор. Соорудили себе богатыри столы из кедра ливанского, дабы всласть отпраздновать победу. Затем же ринулись они на юг, и заняли четыре города прибрежных, в которых проживал народ Израиля. Заняв четыре, пятый город основали; Пятиградие отныне там, а стране же имя – Филистея, ибо племена плиштим теперь селились там; плиштим, потомки каслухим. И носили они на своих шеях множество ожерелий.

     Рос и рос гнев израилев, потому что господствовал Израиль над Ханааном всем, над Финикией, над пустынею Арравы. Много, много земель подмял под себя премудрый Соломон – но не силою, а умением привлекать к себе людей; альтруист и филантроп он был по жизни.

     И собрал Израиль войско, а враг – своё. И сошлись они на поле брани, и я тому свидетель.

     – Пришли мы за своим, ведь некогда тут проживали. – Говорил с израильтянами владыка Азаэль, нециб филистимлян, и ростом он был десять метров.

     – Землю вы свою не отстояли, проиграв сражение. – Отвечали великанам все колена израилевы. – Мы пнули вас по исходу из Мицраима, в далёком прошлом; мы пнули вас и тогда, когда наш прежний царь, Давид сразил вашего хвалёного Голиафа! И Самсон наш вам всем показал, а потому-ка убирайтесь вы подобру-поздорову.

     Четырёхметровыми были все прочие великаны, в сравнении с вожаком их, Азаэлем; но вперёд вышел ещё один, подобный ему и в росте, и в силе:

     – Помнишь ли меня, о царь израильский? – Сверху вниз глядел на Соломона некто.

     – Не знаю, и знать я не желаю. – Со всей твёрдостью отвечал мудрец.

     – Меня, быть может, помнить ты не можешь, – Так повёл свою речь гигант. – Вот только сын я Голиафов, которого Давид убил; мстить пришёл я за отца, и Ангус имя мне.

     – Кто все эти люди? Чего они хотят от нас? – Насторожился я.

     – Иль ты не видишь, о безумец? – Произнёс, вздыхая, Соломон. – Пришла рать по душу израильскую; не будет скоро избранного народа у Бога.

     – Что же, вы вот так возьмёте, и сдадитесь? – Не поверил я ни своим ушам, ни своим глазам. – Тот ли это Соломон, которому я в пояс кланялся? Тот ли это Соломон, чья мудрость прочих всех за пояс затыкала?

     – Похоже, не ведает гость из будущего, кто перед нами: это народы моря, которые овладели железом раньше всех других народов. Семь имён у них: нефилим (падшие), эймим (пугающие), рефаим (духи-мертвецы), гиборим, замзумим, анаким (великаны), авим (опустошители). Прознали, проклятые (будь они трижды неладны), что стал я стар и немощен – не тот уже я, что раньше. Ходил я пред Богом многие лета, подарив народу Израиля рай. Но, вот: ополчились на нас морды вражьи, почуяв слабину мою, точно брешь в воротах.

     – Кажется, они настроены решительно и так просто не отступятся. – Заметил я суровое выражение на каменных лицах набегающих.

     – На всё воля Божья. – Изрёк Соломон. – Бывало время, когда Мойше поднимал одну руку – и одолевал Израиль; поднимал другую – теснили нас сыны мадиамские. Так Господь проверял нас; возможно, нынче то же самое.

     И вышел вперёд сын Соломона, и сразил Ангуса; показал он обидчику, но погиб и сам. Стенка на стенку сошлись евреи и филистимляне, сыны Израиля и сыны Божьи, нефилимы (которые отвернулись когда-то от Бога, возгордившись и позавидовав). Это были потомки тех самых нефилимов, что брали себе силой в жёны дочерей израильских.

     И бился Израиль не на жизнь, а насмерть: много уже пало и с той, и с другой стороны, но держались евреи, как могли; не дрогнули они пред великанами. Сильна, сильна была вера израильская; сейчас уже так в Бога не верят – а если и верят, то это уже какие-нибудь… Совсем. Религиозные фанатики, сектанты.

     – Кровищи-то сколько; жуть. – Ужасался я.

     – Одно из другого вытекает. – Процедило Маленькое Зло, но я не понял, к чему оно сказало эту фразу; истинного значения я не углядел.

     И узрел тот, кто есмь сущий на небе, что устоит Израиль при любом раскладе; и дрогнуло войско филистимское, и гнал Израиль захватчиков аж до самого берега, пока не сбросил в море. И погрозили евреи кулаками, и вернулись обратно.

     Через несколько дней после битвы пригласил меня Соломон к себе для беседы.

     Я боялся, что он сейчас накинется на меня за то, что я не принял участия в кровавой бойне – почва до сих пор не впитала алую жидкость полностью; Солнце до сих пор не всё выжгло с лица Земли.

     Но Соломон был занят чем-то иным: он сидел, и разглядывал глобус, поворачивая его туда-сюда.

     – Знаешь, что это такое? – Кивнул он на тот круглый предмет.

     – Знаю. – Кивнул и я.

     – Ответь мне, только честно: что будет с народом нашим в будущем?

     Такой странный вопрос застал меня врасплох; кто я, чтобы отвечать на него?

     Подумав немного, я сказал, как есть:

     – Народ твой ещё хлебнёт горя, и немало; рассеется он по всей Земле. Их будут преследовать; они будут вынуждены менять свои фамилии. Но уверяю тебя, царь: они никогда не забудут, кто они есть! Они не предадут своего Господа. Да, они не примут одного великого пророка; отринут учение его (которое сплотит большую часть мира). Но они по-прежнему будут блюсти достоинство и честь, и целомудрие до брака; слушать раввинов и ходить в синагоги. Они будут до скончания времён противостоять греху, ежедневно читая книгу всех книг. Они будут соблюдать все традиции и обычаи, что заповедовал им их Бог. Их будут ненавидеть и в лицо плевать: «Ты – вор и грабитель!». Их будут бить, их будут убивать; их будут заживо сжигать в газовых камерах – но выстоят они. Несмотря на всё, с ними будут считаться; в мировой истории бывали случаи, когда сильные мира сего, султанши были вынуждены занимать деньги у еврейских ростовщиков. Бог не оставит их, я обещаю.

     Слушал, слушал меня царь Соломон очень внимательно; дослушав же, по истечению некоторого времени спросил:

     – А будет ли у нашего народа своё собственное государство?

     – Будет. – Отвечал я. – Но прежняя столица наполовину будет заселена иными жителями, которые, дабы лишний раз поглумиться над вами, называют себя палестинцами – в память о филистимлянах, которых вы на днях в очередной раз разбили. Эти палестинцы, не имея никакого происхождения от филистимлян, постоянно будут вставлять вам палки в колёса, и часть земель ваших приберут к рукам. Всю жизнь вы будете, как кошка с собакой, и грызня эта будет до скончания времён… Либо до того момента, покуда не пойдут стороны на примирение, на компромисс, не пожмут друг другу руки.

     – За что же ненависть такая к нам?

     – Одни вас ненавидят за то, что вы способны выжить в абсолютно любых условиях; другие ненавидят за то, что ваши купцы якобы обирают всех до нитки. Третьи же, палестинцы, считают, что у вас нет прав на территорию в границах Древне-израильского царства в период его могущества и наивысшего расцвета (то есть, сейчас), поскольку когда-то вы с огнём и мечом пришли из Южной Месопотамии и выгнали местных, коренных жителей тогдашнего Ханаана из их родной страны, вселившись туда сами. Им нет дела до того, что ту землю дал вам в дар ваш Бог; они не считают сие оправданием.

     – Как же считаешь ты?

     Я задумался.

     – Лично мне ни один еврей не сделал ничего плохого (равно, как и араб или палестинец); разбирайтесь сами. Я не историк и не политолог. Но лично я считаю, что среди кучи арабских государств должно найтись место хотя бы одному израильскому. Живите в мире, дружбе и согласии друг с другом.

     – Твой честный, искренний ответ пришёлся мне по нраву. – Сказал мне Соломон, и по его виду я понял, что настроение у него поднялось, улучшилось.

     После Соломон отпустил меня, а моя змея начала шипеть на меня и душить меня:

     – Ты не слиш-ш-шком ли далеко зашёл? Как можно делать такие смелые выводы и заявления? Неужто ты хочешь проблем? Ты же пишешь художественную беллетристику, а не политическую публицистику! По краю, острию ножа ты ходишь, бродишь! Опас-с-сно…

     – Не забывай, что я как бы уже умер. – Сорвал с себя я эту беспалую ящерицу. – И то, что происходит отныне со мной – словно сон, небытие; может, мне всё это чудится, мерещится? Может, после клинической смерти я стал инвалидом или душевнобольным, и спросу с меня ноль? Может, я попал в параллельную реальность, и вижу всё (включая себя) как бы со стороны? Откуда тебе знать? В последнее время я не выходил из дома, остерегаясь людей. Я боялся выйти на улицу, поскольку боялся, что мне зададут неудобный для меня вопрос.

     Тогда Маленькое Зло от меня отстало; да, не простые у меня с ним взаимоотношения в Древнем Израиле.

     Тем временем пришёл конец и Эдему, Сиону: явился с севера царь вавилонский, прозвище которому – На-Выходе-Мусор; не с добром пожаловал он, и гнал впереди себя озлобленных, алчных воинов из Междуречья Тигра и Евфрата.

     – Ну, вот и всё. – Опустил я руки. – Умываю члены свои; скоро здесь будут и пепел, и гарь, и снова кровь да смерть.

     Ведь что-то мне подсказывало, что не сдюжит Соломон против войска вавилонского – много израильтян пало в войне с филистимлянами, да и сын Соломона также погиб (не Авессалом, который тряпка, а другой, чьего имени я уже не помню).

     Глядь: выходит из покоев своих Соломон, а за ним – вся свита его. Едва завидев меня, прячущегося, укрывающегося за колонною из слоновой кости, бросил:

     – Выходи.

     И я вышел.

     – Привнёс ты появлением своим разлад в царстве моём; удались же из твердынь моих – не желаю больше лицезреть тебя. Лишь только ты явился…

     Слова те слышал я от прочих, и не раз; и вот: исчез я, юркнув в водоём.

     Очнулся я на какой-то красивой лужайке, и было это ранним утром.

     – По утрам такая свежесть… – Разлёгся я на траве: да, так бы и лежать всю вечность.

     – Ещё бы. – Подтвердил кто-то. – Мы ведь в Стране утренней свежести!

     Я повернулся влево – никого; я повернулся вправо – тоже никого. Что за чертовщина?

     Я привстал и огляделся.

     – Да я это, я! – От близлежащего куста донёсся смешок.

     Только подойдя ближе, я заметил на одном из листочков огромного мотылька, который слегка подрагивал своими пёстрыми крылышками.

     – Ого… Это нечто новое! – Аж присвистнул я от неожиданности. – Вот это поворот. А чего в бабочку-то? Помнится, Маленькое Зло, ты бывало покрупнее да попушистее…

     – Ладно, садись ко мне на плечо! – Пригласил я, и мотылёк послушно туда уселся. – Будем с тобой теперь в Корее счастья искать; кто знает, вдруг нам удастся обрести здесь рай?

     Я потянул носом воздух.

     «Ага!», подумал я. «Рядом большая вода».

     И точно: неподалёку был морской порт (к которому мы и направились); не подвёл меня мой нюх.

     В скалистой, сильно изрезанной бухте было много джонок – я дивился, как это сильные, высокие волны не перевернули ни одну из них; волны так и шарахали, так и накатывали на берег. Берег четвёртого из океанов, который мне довелось лицезреть – берег Тихого океана.

     Тут к нам подошёл какой-то старичок (с ноготок, хотелось мне добавить). На нём была здоровенная шляпа жёлтого цвета и усы, как у Чингисхана (пожалуй, это моё очередное неудачное сравнение). Дедок был бос, и держал в руке длинную палку (в данном случае, высокую, ибо держал он её вертикально).

     – Колодно сисяс. – Произнёс дед. – Отень колодно. Вада льод.

     Я так понял, старик разговаривает сам с собой – вроде бы он к нам не обращался, хотя стоял по колено в воде в метрах двух от нас (да, он с голыми ногами пошёл в студёную водицу). И рубашка у него была вся такая помятая, и очень грязная (хотя, возможно, у них она не «рубашка» называется). Ещё от него несло рыбой – выходит, он рыбак?

     – О-о-от так! – Дед со всей силы стукнул своим шестом по дну, и вскоре в его руках уже был морской угорь.

     Я уставился на деда; прикольный он какой-то (хотя неизвестно, как глупо и насколько смешно буду выглядеть я в его годы).

     Кореец вышел-таки из воды, и наконец, бросил, проходя мимо:

     – Тё стоис? Грю зе, колодно купасса.

     – Да я и не собирался. – Округлил глаза я: значит, дед всё-таки ко мне обращался в первый раз? – Просто стою тут.

     А дед уже укладывал улов в свою джонку.

     – Дедушка, а вас как звать? – Нашёлся я. Я бы заржал, как конь, от хохота (до того угарным был дедуля); но, если серьёзно, мне необходимо было узнать, где мы. Да и лодку напрокат может, даст? Я никогда на лодке не плавал…

     – Ыйбан. – Запросто ответил мне старый кореец. – Все в деревне знают рыбака Ыйбана.

     «Имя-то, какое нехорошее; прости, Господи!», подумал я, еле сдерживая смех. Но тогда я ещё не знал, что подобные имена в обиходе у когурейцев – жителей Древней Кореи. Почему – когурейцы? Ну, провинция у них так называлась – Когурё; или провинция, или княжество – не припомню уже.

     – Ну, ты вообще… Не ожидало от тебя. – Сказал мне мотылёк; он, если б мог, дал бы мне подзатыльник за насмешки над иностранными именами.

     – А что это за гавань? – Достал я старикана.

     – Это порт Пхённам – вернее, то, что от него осталось. – Пояснил мне дед. – Приплыли вокоу, и сожгли много деревень.

     Ыйбан поведал, что вокоу – это пираты с острова Цусима; что они действуют сообща с Нихон (или Ниппон – так называлась Страна восходящего солнца). Ещё рыбак рассказал, что отныне в Корё (государстве, где мы сейчас находились), делать нечего, ибо оно окончательно пришло в упадок.

     – Молодые погибли; старики доживают свой век, как могут. – Вздохнул он.

     «Вот это да!», ахнул я про себя. «Не успел я пересечь портал, как сразу же попал в ад – рая я тут не застал даже на миг. Ничего себе; вот так новости…».

     – Что ж нам с тобой теперь делать? – Спросил я у Маленького Зла.

     – Плыви в Нихон. – Буркнул мотылёк. – Или в Ниппон; как там его…

     – Далеко ли отсюда до Страны восходящего солнца? – Спросил я у Ыйбана. – Можно ли доплыть, добраться до неё на джонке?

     – Мозна, йеси астарозна! – Обнажил зубы рыбак.

     Я так понимаю, за аренду лодки полагалась плата; но, возможно, я не доплыву – или, доплыв, уже не вернусь обратно (через некоторое время, например). Как же быть? Платить-то за услугу нужно! Я не сторонник халявы; я – законопослушный гражданин.

     Денег у меня с собой не было – даже самой мелкой монетки. Я нашарил в карманах своей робы и нащупал единственную ценную вещь, что у меня была – подарок Арвен. Я вытащил кулончик на свет Божий и протянул его Ыйбану.