Текст книги "Изменить судьбу (СИ)"

Автор книги: иктор орин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Ты опять? Ну что за несдержанность, честное слово, – сказала она, приближаясь ко мне и кладя руку на член, – придётся тебе опять помогать. Второй рукой она обняла меня за шею, притягивая к себе и целуя в губы. Она поласкала мой член рукой, затем потянула меня к себе, поворачиваясь спиной ко мне и подставляя попку:

– Иди ко мне, – сказала Света чуть хриплым голосом, направляя меня своей рукой, другой рукой упираясь в стену.

Я вошёл в неё. Света не отвернулась. Она продолжала смотреть на меня, активно помогая моим движениям и схватившись за мою руку, которой я держал её за подвздошные кости. Её лицо выражало целую кучу эмоций, главными из которых были любовь, страсть и похоть. Она отдавалась мне с таким жаром и желанием, что я сам не заметил, как увеличил амплитуду движений, не обращая внимания на усилившуюся боль в пояснице. Мой член полностью выходил из Светки при каждом движении, и вновь врывался в неё. И вдруг ощущения сменились, сделалось более тесно, а к эмоциям на лице Светки добавилась боль. Я понял, что вошёл не в то отверстие. Но она не остановила меня, наоборот, вцепилась сильней в мою руку и задвигалась активнее, продолжая неотрывно смотреть мне в лицо. Изо рта Светки вырывались стоны боли и наслаждения, и мы вдруг одновременно кончили. Оргазм Светки был самым настоящим и неподдельным. Она вцепилась мне в руку, содрогаясь от оргазмических судорог и прижимаясь ко мне своей попкой. Я излился внутри неё и это было просто волшебно. Никакой прерванный акт с последующей дрочкой не сравнится с эякуляцией внутри партнёрши.

Наконец мы оторвались друг от друга, Светка повернулась ко мне, обняла меня и, поцеловав, сказала:

– Сегодня ты лишил меня невинности.

Мы со Светкой лежали в её постели, удовлетворённые друг другом и, наконец-то, помытые. Светкина голова опять лежала у меня на груди, а рука поглаживала мою грудь.

– Свет, тебе больно было?

– Мне было классно. И боль была необходимой частичкой моих ощущений и эмоций. Я давно об этом думала и хотела этого, но представляла себе всё это немного по-другому. Ну и пусть. Я рада, что всё случилось.

– Мы, возможно, отца твоего разбудили.

– Пусть… – она помолчала, – Слав… А ты можешь… Не уезжать? Отец смог-бы давать нам…

– От твоего отца я не приму ничего. Я просто перестану быть самим собой, если это случится. А остаться просто потому, что тебе этого очень хочется, я не могу.

– Но почему? Ты-же и здесь можешь…

– Не могу. Это слишком долгий и непредсказуемый путь. И давай хоть немного поспим, скоро утро уже.

Глава 30

30.

Не знаю, что повлияло на моё скорое выздоровление. Может мой неиспорченный алкоголем организм. Может разогнанный до предельных скоростей метаболизм. Может Светкина неусыпная забота и лекарства. А может всё вместе взятое, но в среду я чувствовал себя настолько бодрым и свежим, что пошёл на тренировку.

– Где в воскресенье пропал? Палыч недовольный был, – спросил Вовка.

– Долго рассказывать.

По приезду на место сбора я подошёл к Палычу:

– Палыч, сегодня можно я поработаю с неполной нагрузкой? – спросил я, – Только чтобы не таскать никого на себе, – уточнил я, видя нахмурившееся лицо тренера.

– Зачем на тренировки приходить, если не можешь работать в полную силу?

– Палыч, – я понизил голос, – у меня травма была в субботу, – я просто не уверен, смогу ли выдержать полные нагрузки. Надо протестировать себя …

– Ты изменился последнее время, Слава. И я не могу понять, в хорошую-ли сторону. То с синим ухом пришёл, то травма теперь. Если это подпольные бои, то на тренировки я тебя больше не пущу. А я узнаю, так это или нет.

– Палыч, чем угодно поклянусь, что ни к каким подпольным боям я отношения не имею. А что, у нас в городе где-то проводятся…

– Так! Все готовы? Старт! – Палыч не дал мне договорить, и я понял, что задавать эти вопросы ему бесполезно.

После кросса я чувствовал себя сносно. Не отстал, и с дыханием всё было не плохо, но почки давали о себе знать. Палыч видел моё состояние, поэтому не стал нагружать меня. По окончании трени я подошёл к нему:

– Палыч, я уезжаю двадцать второго. Ты не мог-бы написать мне какую-нибудь программу индивидуальных тренировок, не хочу форму терять.

Палыч задумался, потом сказал:

– Ты всё и так знаешь, ничего нового я тебе поведать не смогу. Придерживайся графика, не ленись. И найди хорошего спарринг-партнёра – вот и все мои рекомендации.

По дороге домой Вовка меня спросил:

– Ты отвальную-то делать собираешься?

– Нет, Володь. Не на что делать. Денег чуть, только на дорогу, и там чтоб ноги с голодухи не протянуть. Кстати, надо на почту сходить. Хорошо, что напомнил.

– Зачем тебе на почту?

– Телеграмму дать на предприятие, чтоб встретили. А-то припрусь с чемоданами и что делать?

Поход на почту я решил отложить на следующий день. Утром позанимаюсь, душ приму, позавтракаю, как раз и почта откроется. На следующий день после утренней тренировки я шёл по направлению к почте. Путь мой пролегал мимо той высотки, где живёт Наташка. Подходя к её двору, вспомнил нашу интим-встречу, и улыбнулся приятным воспоминаниям. Во дворе увидел издалека какую-то одинокую фигуру, выполняющую смутно знакомые упражнения. Я пригляделся, и понял, что это комплекс у-шу, который называется «Туман над озером». Я даже замедлил шаг, рассматривая красивые и кажущиеся неторопливыми, движения человека. Выполнялось всё правильно и отточено, одно движение вытекало из другого, и весь комплекс походил на очень красивый танец. Я подходил всё ближе, и видел, что сейчас происходят уже финальные аккорды комплекса, и что выполняет их девушка в мешковатом спортивном костюме. Вот прошло завершающее движение, девушка выпрямилась, на выдохе опустила руки. И повернулась ко мне, выходя из медитативного состояния.

– Наташ, прости, что я подглядывал, но твоё исполнение просто выше всяких похвал.

– Ты знаешь, что это? – Наташка, похоже, удивилась. Ну-да, сейчас об ушу практически никто не знает. Мода на него расцветёт пышным цветом в конце восьмидесятых.

– Туман над озером. Я как-то пытался его освоить, но терпения не хватило, – это была правда. В той жизни я, ради интереса, уже уехав на север, нашёл секцию у-шу и некоторое время посещал занятия. Но быстро перегорел. Не хватало драйва спаррингов. Хотя я и понимал, что у-шу вообще не об этом.

– А где ты это осваивал? – с интересом спросила Наташка, и я понял, что снова палюсь. Заниматься этой гимнастикой в СССР мне было просто негде.

– Да, долгая история, – постарался я уйти от ответа, – а ты где?

– Да мы с родителями долго жили в Казахстане. Там я ходила к одному старому мастеру-китайцу, – сказала Наташка, подозрительно глядя на меня. Она поняла, что я соскакиваю с темы.

– А, так ты поэтому не испугалась тогда, что тебя замесят?

– Не только. Он учил меня не только гимнастике. К нему ходила группа детей из окрестных аулов, человек пятнадцать, и он с нами занимался. Мы приносили ему деньги. Не много. У него почему-то не было пенсии. И жил он в какой-то хибарке, полуразвалившейся. Но занимался он с нами не из-за денег. Это чувствовалось по его отношению. Вот я и помню его науку. Спаррингов не хватает, – сказала она с сожалением.

– А ты можешь …

– Да, могу, – сказала Наташка с вызовом, – проверишь?

– Только не здесь и не сейчас. Ты знаешь, я хожу в одну интересную секцию…

– Да, я заметила, что ты не такой простой, каким хочешь казаться.

– Ну, вот. Я могу поговорить с тренером. Он вообще-то неохотно берёт непроверенных людей, но по моей рекомендации может взять. Ты как?

– В целом не против.

– Только надо будет снарягу тебе пошить.

– Какую снарягу?

– Ну, у нас спарринги в полный контакт, поэтому мы сами пошили себе защиту. Для голеней, для предплечий, для головы…

– Слабаки…

– Зря ты так. Палыч не хочет, чтоб мы друг друга калечили на тренировках…

– Ладно, защиту я достану, когда будет понятно, что меня берут. А ты куда сейчас? Зайти не хочешь? Чай ещё остался, – Наташка, как-бы невзначай облизнула губы и погладила себя по груди, натянув ткань спортивного костюма.

«Ля! Вот что она творит!», подумал я, поневоле вспоминая её голую, и чувствуя возбуждение.

– Мне на почту надо, – с трудом произнёс я, прогоняя воспоминания.

– Жаль… А-то заходи на обратном пути… Мне причёску поправить надо, – хитро и призывно посмотрела на меня Наташка.

– Я подумаю. Пока… – я пошёл на почту, чувствуя на спине Наташкин взгляд, и разрываясь от желания Наташки и стыда перед Светкой.

– Алло, Палыч, привет! Это Слава Мисин… Да нормально, не болит ничего… До воскресения, я думаю, буду в полном порядке… Палыч, я по такому вопросу… Ну, короче, есть человек, очень хочет заниматься… Но не только ОФП… Да, и по воскресениям… Да, подготовленный… Сказала, что навыки есть… Блин, проболтался… В прошлом спортсменка, ушла из спорта по личным обстоятельствам… Ну, давай, я в пятницу её приведу, ты на неё посмотришь… Договорились.

Я повесил трубку. К Наташке я, сделав над собой невероятное усилие, не пошёл, остался верен Светке, и теперь этим втихомолку гордился. Хотя, ну какая верность? Всё равно уеду уже через неделю, и знаю, что монахом жить не смогу. Да и в её воздержание не верю. Всё равно гормоны верх возьмут. Ревности не испытываю, но внутри всё-же присутствует какое-то сожаление. О Катьке как-то не вспоминается, хотя, если вдруг придёт какое-то ассоциативное воспоминание, чувствую, что где-то внутри царапает. Уже как-то не остро, но всё-же.

Итак, что-же делать? Проблема денег не решена. И грузчиком я теперь работать просто не могу, как минимум ещё неделю. Просто потому, что травма ещё не до конца зажила. Есть, конечно, вариант, к бабушке подойти. У неё есть облигации государственного займа, ещё с военных лет. Они периодически погашаются государством, и по их номерам проводится какая-то лотерея, с главным призом десять тысяч рублей. У неё их много, и с прошлой жизни я помнил, что она так и не успела их все погасить. К 1991 году они превратились в тыкву. Надо идти разговаривать.

Бабушка, как всегда, стучала коклюшками и что-то напевала. Она была родом из какой-то глухой деревни в Вологодской области и была очень мастеровитой кружевницей, как и все её сестры. Бабушка как-то говорила, что у не было девять сестёр и только один брат. К настоящему моменту я лично знал только пять бабушкиных сестёр. Ну-так война прошла, унеся огромную кучу жизней. Точно знаю, что одна из её сестёр умерла в блокадном Ленинграде. В той жизни бабушка так и ушла, не передав никому своё искусство кружевницы. Жаль. В детстве, я, бывало, подолгу сидел возле бабушки, наблюдая за тем, как из простых нитей возникает кружево, будто само по себе, связываясь из воздуха. Коклюшки летали в бабушкиных пальцах сами собой.

– Бабуль! – бабушка была глуховата из-за того, что ей как-то клещ в ухо заполз. А фельдшер, доставая его, повредил ей барабанную перепонку. Это было ещё до войны. Бабушка услышала меня и оторвалась от своего занятия.

– Бабуль, мне денег надо, – к бабушке надо было всегда подходить сразу с конкретной просьбой. Все вот эти разговоры ни о чём и прочие «предварительные ласки» её бесили. Это было ещё с войны. Она работала мастером на швейном производстве, и решала многие низовые вопросы.

– Так нету у меня, до пенсии ещё долго, – кстати, вопреки всем благостным рассказам про СССР, пенсии тогда были мизерные. У бабушки что-то около семидесяти рублей, плюс-минус.

– Нет, баб, мне много надо. Рублей сто.

– На что тебе?

– Бабуль, я уезжаю. Далеко. На север, работать. Мне надо с собой. На первое время. Я отдам потом.

– Чего это ты выдумал, на север? У тебя и одеть нечего. Когда?

– Через неделю. Бабуль, да есть у меня всё. Купил всё что надо. Только деньги кончились. Ты можешь мне одолжить?

– Не надо тебе на север. Вот ещё выдумал. Иди вон, работай на завод. Мало работы, что-ли? Не дам.

– Ну, ладно, бабуль. Нет, так нет, – я поцеловал бабушку в щёку и вышел из комнаты. Я знал, что денег она мне даст. Я умел различать оттенки её настроения. Даст. Не прямо сейчас. Она в принципе уже приняла решение, просто ей надо эту паузу выдержать.

В пятницу собрался на тренировку и вышел заранее. Надо было ещё за Наташкой зайти, подсказать ей, что с собой взять. Она-же ещё не знает, что я насчёт неё договорился. Наташка открыла мне в том самом халатике. У меня аж кровь бросилась ко всем местам. И, похоже, у неё под ним опять ничего нет.

– Привет. Как настроение? Боевое?

– Привет, заходи. Ты с сумкой, неужели на тренировку меня хочешь позвать?

– Не только хочу, но и намерен это сделать. Тебе надо собраться. Давай, я подскажу, что нужно с собой.

– Ну, проходи, раз намерен. Нам ко скольким?

– В два на кольце быть. Время ещё есть. Показывай, что у тебя есть.

– Проходи, садись, я сейчас чайник поставлю, потом всё покажу, – Наташка ушла в кухню, а я уселся на кровать, на то же место, что и в прошлый раз. Услышал из кухни звук набираемого чайника, потом звук зажигаемого газа. Затем шаги. И испытал ощущение дежа-вю. Наташка вошла в комнату так-же, как тогда. В небрежно распахнутом халате, с полураскрытой грудью, с обнажённой ножкой и лобком, с выбритым клинышком, она приближалась ко мне походкой манекенщицы. У меня не было шансов. Света, прости…

Минут через сорок, когда мы оторвались друг от друга, я сказал:

– Блин! Наташка! У нас времени не так много. Тебя ещё собрать надо. А ты меня соблазняешь! Не стыдно? У меня, если что, девушка есть.

– Да у меня собрано всё давно. Пошли в душ лучше.

– Нет, сначала покажи, что собрано… Так… Ну, вроде, всё правильно, только сумку надо будет доработать. Чтобы фиксировалась на поясе. У нас тренировка начинается и заканчивается кроссом в три километра. Готова к этому? И воды возьми.

На кольце представил Наташку парням. Те смущались, косились. Только Вовка, как уже знакомый с Наташкой, опять клоунадил. Потом представил Наташку подъехавшему Палычу. Палыч познакомился и скомандовал старт. Наташка не подвела. Дистанцию прошла с минимальным отставанием, и-то только потому, что сумка была не адаптирована к бегу и ей всё время мешала. На тренировке не ныла, выполняла все упражнения, дисциплинированно таскала на себе парней и позволяла таскать себя. А от альпинистской подготовки и вовсе пришла в экстаз. Я поглядывал на Палыча. По его лицу хрен догадаешься о его эмоциях, но по остальным косвенным признакам было заметно, что он доволен. Поймал его взгляд, и он едва заметно кивнул. Так, значит, на воскресенье он согласен.

На обратном пути заметил, что Наташка бежит с улыбкой на лице. Подбежал к ней:

– Ну как ты?

– Подожди, не сейчас, – сказала Наташка, продолжая улыбаться, – потом поговорим.

С трамвая сошли вчетвером. Мы с Наташкой почти сразу отделились, её дом стоял чуть в стороне от нашего маршрута, и я пошёл её проводить и поговорить. Наташка, улыбаясь повернулась ко мне:

– Слав, ты не знаешь, Палыч женат?

– Вот так здрасте… – я аж растерялся, – вроде да, даже ребёнок есть. Но это по слухам.

Улыбка Наташки слегка померкла, но не исчезла совсем.

– Ну и ладно. Всё равно, и треня классная, и мальчишки хорошие. Если ещё и спарринги будут…

– Будут. В воскресенье. Готовься так-же, по тому-же расписанию. И защиту найди, ты говорила, что есть у тебя.

– Есть. Хочешь посмотреть? Пойдём, – Наташка снова облизнула губки… Света…

Глава 31

31.

Домой я зашёл уже в половине восьмого.

– Слава, тебе Света твоя звонила. Опять девчонке голову дуришь? – услышал я голос мамы. Следом сразу-же раздался звонок телефона.

– Алло… Привет… Да только вошёл, даже не разулся… Да у нас в команде новый член… Света, фу, как пошло… Да объяснял ему, как подготовиться к спаррингам к воскресенью… Тоже, конечно… Да никто мне ничего не отобьёт… Да всё хорошо будет… А накормишь?.. Тогда жди.

– Мам, я переоденусь и к Свете поеду, – сказал я, проходя в свою комнату. В комнате был Лёшка, в кои-то веки.

– Привет, где пропадаешь? – спросил я, раздеваясь.

– Ох-ты-ж нихрена себе! – эмоционально отреагировал Лёшка на мои ещё не прошедшие гематомы, про которые я уже благополучно забыл.

– Тихо ты… – зашептал я, – мама услышит! – я зашарил взглядом по комнате в поисках, чего-бы надеть по-быстрому.

– Это где тебя так? – Лёшка перешёл на шёпот.

– Да… Не бери в голову, – я набросил на себя рубашку и теперь доставал из сумки грязную мокрую спортивку. Надо прополоскать по-быстрому, иначе в воскресенье в грязной побегу.

– Нихера-себе не бери… Это поэтому тебя три дня не было?

– Да, поэтому.

– Ну ты хоть скажи, куда ходить нельзя.

– В ментовку попадать нельзя. Хуже любых гопников, – сказал я, направляясь в ванну, стирать спортивку.

– Чего-это вы там шепчетесь? – мама стояла на пороге своей комнаты и смотрела на меня подозрительно.

– Да всё в порядке, мам, о своём, мальчишеском.

– Ну-ну… – мама ещё раз подозрительно на меня глянула и ушла обратно в комнату.

– Славка, наконец-то ты пришёл, – Света открыла мне дверь, вид растерянный и слегка испуганный, – там папа, он…

– Кто там! – послышался пьяный голос Андрея Витальевича.

– Это Слава пришёл, – ответила Света, – он пьяный совсем, я никогда его таким не видела, – это уже мне шёпотом.

– Пусть сюда идёт! – Андрей Витальевич

– Я не знаю, что делать, Славка, я боюсь…

– Не бойся, я с ним поговорю.

– Иди сюда, зятёк!

– Иду, Андрей Витальевич, – ответил я, поцеловал Светку и ободряюще кивнув ей, пошёл на кухню, именно оттуда раздавался голос.

Андрей Витальевич и впрямь оказался на кухне, вусмерть пьяный. Перед ним стояла ополовиненная бутылка водки и срач на столе, состоящий из каких-то загрызенных огурцов, зверски разорванных кусков колбасы и хлеба, трудноопознаваемых консервов с торчащими в них бычками сигарет.Да, Светка могла и испугаться. На кухне было накурено, очередной бычок тлел лёжа на краю консервной банки, забытый Андреем Витальевичем. Форточка была открыта, но не спасала. Я прошёл и открыл окно.

– Андрей Витальевич, ну что-ж вы так-то? – спросил я, открывая окно. Разговаривать с ним бессмысленно, всё равно завтра нихрена помнить не будет. Как-бы его спать спровадить.

– А-а, зятё-ёк… – пьяно протянул Андрей Витальевич, – ну, садись, поговорим, зятёк!

– Говорите, Андрей Витальевич, – я сел на табуретку напротив него. «Что-то у него случилось, раз он так нажрался» – подумал я.

– Ты почему на Светке не женишься?! Думаешь, бедная она? Не перебивай! Да у неё столько, ты в жизни никогда не видел! И не увидишь!

– Андрей Витальевич, вы-же знаете…

– Ну-ка цыть! Молчать, когда со старшим по званию… – он вдруг замолчал, и даже взглянул на меня каким-то минимально осмысленным взглядом – Светка для меня – всё... – тихо сказал он, – Ты хоть меня мусором считаешь, но ты – парень надёжный, за тобой она не пропадёт. Есть у тебя стержень. Женись… – он как-то беспомощно посмотрел на меня, – я всё… отдам…

– Да Андрей Витальевич, что случилось-то?

– А… ты не поймёшь… Против стаи я пошёл… Против своих… Мне теперь – всё… Я-то ладно, мне-бы Светку сберечь… Она ведь тоже… под раздачу…

– А поподробнее, Андрей Витальевич?

– Молчанова я прихватил. Он говно-человек. Ублюдок, каких мало. У меня и так на него было… А тут ещё… Вобщем, я рапорт на него написал, доказуху кое-какую приложил. Не всю…

– Куда рапорт?

– В ИЛС. А… в инспекцию по личному составу. Но пришли они ко мне. И разговаривали… долго… Вобщем, приказали сор из избы не выносить. Но я-то понимаю, что это – начало конца. Стая уже знает всё. И меня теперь сожрут.

– Или станете волком-одиночкой. Надо сделать так, чтобы трогать вас стало себе дороже. У вас есть на кого опереться?

– Да считай, что и нет никого… Все в стае… Есть, может, пара человек, кто мне лично должен, но они не решают…

– Тогда надо написать в партконтроль. Подстраховаться. Партия пока в силе, могут помочь. На ваше руководство надавят. А с чего вообще вам такое в голову пришло?

– Да… Сидел когда, возле тебя… Ну… Тогда… Всё думал… Слова твои... Что мусор… Я –мусор и есть… Вышло так… Я в милицию… Благородным таким… – Андрей Витальевич, видимо, выпустил пар, и теперь голова его начала клониться вниз, речь становилась бессвязной.

– Так, Андрей Витальевич, утро вечера мудренее, – сказал я и стал его поднимать с табуретки. Он почти не мог стоять и я с трудом, пролезши под его руку, повёл его в комнату, к дивану.

– Светку… – Андрей Витальевич смотрел на меня ничего не выражающими пьяными глазами, – Светку, главное… Ты сможешь…

Я усадил Андрея Витальевича на диван, помог ему избавиться от рубашки, и уложил, подложив под голову подушку. Он почти сразу захрапел. Я вышел, закрыв за собой дверь и прошёл обратно на кухню. Весь дым уже почти выветрился, но табачная вонь ещё оставалась, так, что окно закрывать я не стал. Достал мусорное ведро и смахнул в него всё со стола. Водку заткнул и убрал в холодильник. Наполнил и поставил чайник кипятиться. Я протирал стол, когда в кухню вошла Светка. Она была в ночнушке, и похоже, под ней ничего не было.

– Ты чего сам-то? Давай я сделаю, – сказала она вполголоса, подплывая ко мне. Но ничего сделать я ей не дал.

–Подожди, я сейчас… – я дотёр стол, вымыл тряпку и руки, повернулся к ней и притянул к себе, обняв за талию. Светка охотно прижалась ко мне всеми своими изгибами. Я поцеловал её, сел на табурет и потянул на себя, сажая к себе на колени. Она села, обняв меня за шею и снова потянулась целоваться.

– Подожди, давай чаю попьём. У меня в горле дерёт от табака.

– Ладно… – Светка легко соскользнула с меня. Чайник уже закипал, и она соорудила нам чай.

– Ой, ты-же голодный, я сейчас… – она полезла в холодильник.

– Свет, ничего не надо. Сделай какой-нибудь бутерброд, поздно уже.

– Я хочу тебя покормить.

– Если я буду жрать на ночь, я сделаюсь толстым, и ты меня разлюбишь.

– Ну, до этого, судя по всему, ещё очень далеко. Поэтому я тебе сейчас сделаю яичницу. С колбасой.

– Ну, ладно, упрямая, делай… – голод я и правда чувствовал. Последний раз ел перед тренировкой.

Смотреть на Светку в ночнушке было истинным наслаждением. Она так легко двигалась, будто скользила невесомо над полом. Во время движения ткань то и дело облегала то одну то другую часть тела Светки, возбуждая фантазию, я даже о голоде позабыл. Наконец, поздний ужин был готов и предложен на дегустацию.

– Яичница – просто верх совершенства, – сказал я, запихивая в себя кусок за куском. Тарелка быстро пустела.

– О чём вы с отцом разговаривали? – спросила Света за чаем, я немного слышала, но не поняла.

– У твоего отца проблемы на работе. Завтра проснётся, я с ним ещё поговорю. Завтра ведь суббота, ему не на работу.

– Всё так серьёзно?

– Ещё не знаю, насколько серьёзно, но, думаю, обойдётся. Пойдём спать, ты понервничала сегодня.

– Свет, у вас есть родственники? Кроме мясника? – спросил я. Мы лежали в постели у Светки, и её голова вновь покоилась у меня на груди.

– Не знаю. У мамы, вроде есть. А зачем?

– Ладно, завтра у твоего отца спрошу.

– Да зачем, Славка.

– Тебя спрятать… – со вздохом произнёс я.

– Зачем меня прятать?

– На всякий случай. Ненадолго. До начала учебного года.

– Да зачем?

– Проблемы твоего отца могут зацепить и тебя. Поэтому, лучше спрятать тебя, пока всё не утрясётся. На крайний случай, я тебя с собой возьму…

– Ой, Славка, правда?.. И-и-и!.. – тихонько завизжала Светка, – я согласна!

– Света, я ещё сам не знаю, как там что будет. Может меня даже с поезда не встретят.

– Ну и пусть, я на всё согласна.

– Свет, тебе всё равно учиться надо. И к началу учебного года надо будет приехать…

– Всё равно, главное – с тобой… А когда учёба начнётся, тогда о тебе думать будет некогда.

– Ну, может у твоей мамы родственники найдутся.

– Я с тобой хочу, – она обняла меня крепче и прижалась своими выпуклостями. Реакция тела не заставила себя ждать. А поскольку одна её нога уже лежала на мне в районе реакции, то она всё поняла правильно.

– Ой, Слав, у тебя тут что-то выросло, – проговорила она, – не беспокойся, я -врач, я сейчас посмотрю…

Глава 32

32.

– Андрей Витальевич, вам сейчас, как никогда, необходимо сохранять ясность мышления, – сказал я, забирая со стола водку. Он уже, похоже, успел вкинуть в себя пару стопарей. Но этого, очевидно, было мало.

Утром, проснувшись по привычке, рано, я зашёл на кухню и застал там Андрея Витальевича, лечащегося от похмелья. Глаза красные, морда опухшая, перегар изо рта, мятые штаны. Всё по классике.

– Андрей Витальевич, вам надо себя в порядок привести. Сходите в душ, побрейтесь, почистите зубы. А потом мы с вами выработаем стратегию поведения. Давайте-же, Андрей Витальевич, не время лужей расплываться. Соберитесь.

– Ладно, зятёк, – он посмотрел на меня осмысленным взглядом, – если ты предложишь что-то серьёзное, я… – он не договорил, и отправился в ванну. Я снова наполнил и поставил чайник, сделал несколько бутербродов, найдя в холодильнике колбасу и сыр, хотя ему-бы сейчас жидкого чего-то и горячего. О! Пельмени – наше всё. К моменту выхода Андрея Витальевича из ванны на столе стояла тарелка горячих варёных пельменей с юшкой и с расплавившимся куском сливочного масла. Андрей Витальевич после душа и гигиены стал походить на приличного человека.

– Это вам, садитесь ешьте, а я буду говорить.

– Что я вчера тебе наболтал?

– Достаточно, чтобы я всё воспринял всерьёз. И обеспокоился о Светке.

– Не лезь, куда не просят… Сам разберусь.

– Вы сначала послушайте, а потом будете рычать.

– Ладно, выкладывай.

– Во-первых – Света. Я о ней серьёзно беспокоюсь. Поэтому хочу спросить, есть-ли у вас родственники, у которых её можно будет спрятать на время. До сентября.

– У меня только брат. Ну, ты знаешь. Остальные не стоят внимания.

– Может у мамы Светы есть кто-то?

Андрей Витальевич перестал жевать. Его взгляд сделался задумчивым.

– Пожалуй нет никого. У неё сестра есть. В Харькове, – я опять поморщился, с хохлами иметь дело хотелось меньше всего, – но она – хабалка, станет деньги тянуть, и чем дольше, тем сильнее будет тянуть. Мне не денег жалко. Просто доверия к ней у меня нет. За свою выгоду и спокойствие всё что угодно продаст. И кого угодно.

– Может бабушки-дедушки?

– Нет, поумирали все. А если кто и остался – я не знаю.

Тогда у меня единственный вариант – взять её с собой. Но надо билеты достать. Сможете? У МВД, ведь наверняка какие-то брони есть.

– Попробую, – он задумался, – нет, точно возьму. Ты мне свои билеты только покажи, чтоб взять одинаково. А до сентября я здесь разрулю. Мне главное, что Светка в безопасности будет. У меня руки развяжутся.

– Теперь по вам…

– По мне я сам решу, сюда не лезь.

– Компромат есть?

– Не лезь, сказал!

– Всё-же, рассмотрите вариант, написать в партконтроль. Партия пока в силе, может и помочь, тем более такая ситуация…

– Какая ситуация, почему «пока в силе»?

– Ну вы-же видите, что авторитет КПСС сыплется. И чем дальше, тем сильнее он сыпаться будет. И в руководстве партии это знают. Поэтому, для поддержания своего авторитета, могут надавить.

– И всё-же, почему «пока»?

– Потому, что эта ситуация не вечна. И однажды КПСС утратит свои позиции. И изменить это невозможно.

– Ну, ты сказал… Утратит позиции… Даже если вдруг, в страшном сне предположить, что это случится, это может произойти очень-очень не скоро.

– Гораздо скорее, чем вы думаете. Я полагаю, в ближайшее десятилетие.

– Это на чём такое предположение основано?

– А вы вокруг оглянитесь. Как вам картина окружающей действительности? Давайте сравним то, что сейчас и то, что было в недавнем прошлом. Ну хоть до олимпиады. С 1979 года прошло уже четыре года. Четыре! Народ лучше стал жить? В магазинах изобилие? Вы сами являетесь частью системы. Пусть маленький винтик, но всё-же часть. Вы лично как оцениваете свою работу? Как добавляющую партии авторитета, а гражданам – уверенности?

– Это система…

– Совершенно верно. Система. А кто её такой сделал? Кому выгодна эта система?.. Молчите? Вот мне видится, что эта система выгодна в первую очередь вам. И вам лично, как менту, и всем остальным ментам. И не надо вскидываться. Вы прекрасно всё знаете и понимаете. Не будет раскрываемости – не будет званий, ни внеочередных, ни даже очередных. Не будет денег, премий и прочих сладких плюшек. А по закону – долго, трудно, сложно. Да ещё и без гарантий. Зато вот так – пожалуйста. Затащил забулдыгу в допросную, Молчанова вызвал – вот тебе и признание. Так гораздо проще и раскрываемость поднять, и кровью подельников повязать. Нет?

– Ну ладно, мы. А партия – то здесь причём?

– А вы разве не коммунист, Андрей Витальевич? На офицерскую руководящую должность без членства в партии не продвигают. И об этом знают чуть более, чем все. Вот и подумайте, сколько авторитета родной партии вы добавляете. И сколько вас таких. Членство в партии сейчас превратилось в досадную необходимость, и вступают туда, когда проходят на руководящие должности. Даже какой-нибудь начальник ЖЭКа обязан быть коммунистом. Но даже вступив в партию, вспоминают об этом по необходимости и с досадой. Например, когда взносы надо платить. И всё это подтачивает основы, и однажды вся эта громадина рухнет.

– Ну, уж не через десять лет.

– Десять лет – это оптимистичный сценарий. Я думаю, уже лет через пять КПСС станет настолько картонной, что никто уже ни смотреть, ни слушать особо не будет. А там и до полного распада недалеко. Но пока они за авторитет ещё борются, поэтому в партконтроль я бы всё-же написал.

– Ладно, подумаю над этим. Билеты когда принесёшь?

– Давайте завтра вечером. Посте тренировки. Или позвоню, продиктую номера рейсов, вагон и прочую информацию.

– Лады, ждать буду.

– И не бухайте, душевно вас прошу. По крайней мере, пока ситуацию не разрулите.

– Поучи меня ещё.

Когда я вернулся в комнату Светка сладко потягивалась, лёжа в кровати. Она выглядела так няшно, что мне захотелось её срочно поцеловать.

– М-м-м… Славка, иди сюда. Не одевайся.

– Хватит спать. Всю жизнь проспишь, – я подошёл и сел на кровать с краю. Светка потянулась ко мне руками, обняла, притянула к себе. Мы стали целоваться.

– Между прочим, твой отец дома, – сказал я, когда её ласки стали слишком откровенными.

– Пусть. Он всё равно сейчас уйдёт. Он по субботам ходит к своей любовнице. Правда, не так рано.

– Значит, вставай и иди умываться. И корми своего мужчину. Тебе это предстоит делать на протяжении месяца в гораздо более худших условиях, – сказал я и залез ей пальцами в подмышки.

– Ай – ай! Ну вот, всё испортил. Фу таким быть, – сказала Светка и выскользнула из-под одеяла, сверкнув голой попой, – я в душ!

Светка убежала в душ, а я задумался. Ну допустим, меня встретят с поезда. Ну допустим, что мне уже подготовили какое-то жильё. Но ждут-то меня одного. И заселять меня планируют, если планируют, как одинокого неженатого человека. На Светку никто не рассчитывает. А мне одному могут дать просто койку-место в какой-нибудь общаге, в комнате на четверых мужиков. И что мне тогда делать? Тем более, Светка мне фактически никто. А сейчас на дворе СССР, и селить разнополых молодых людей, которые друг-другу никто, вместе не будут в принципе. Надо решать с жильём.