Текст книги "Рабство и данничество у восточных славян"

Автор книги: Игорь Фроянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

Межплеменные столкновения, набеги и войны, сопровождавшиеся грабежами, восходят ко временам первобытности. Военный грабеж – эпизодический и неупорядоченный способ коллективного отчуждения прибавочного (а нередко и необходимого) продукта у побежденных племен и народов.

Более поздней, чем военный грабеж, коллективной формой присвоения является, по-видимому, контрибуция, взимаемая единовременно, но отличающаяся известной упорядоченностью, основанной обычно на договоре, соглашении между коллективами победителей и побежденных.

Данничество – последняя и наиболее совершенная форма коллективного отчуждения прибавочного продукта, осуществляемого посредством войн. Дань собиралась в размерах, определяемых договором, и, кроме то го, взималась постоянно, или ежегодно. В этом состоит главная особенность данничества сравнительно с военным грабежом и контрибуцией.

Все названные формы, возникая в разное время, не сменяют одна другую, а сосуществуют и даже переплетаются друг с другом, сохраняясь на протяжении многих столетий. Немало подтверждений тому содержит история восточного славянства.

Эти подтверждения исследователь находит в различных источниках, иностранных и отечественных. К числу первых принадлежат сочинения латинских, греческих и восточных авторов. Ко вторым относятся сведения, содержащиеся в Повести временных лет – уникальном памятнике древнерусской письменности. Сложность, однако, состоит в том, что вопрос о достоверности известий Повести временных лет вызывает в ученой среде разногласия. М. Д. Приселков, например, не доверял сообщениям Повести о событиях X в., мотивируя свои сомнения тем, что погодные заметки стали производиться летописцами только с XI в., тогда как предшествующее время окутано туманом легенд, далеких от исторической действительности.³⁹ Ученый больше верил византийским источникам, нежели древнерусской летописи, отказывая ей в правдивости изображаемых событий.⁴⁰ Скептические настроения М. Д. Приселкова разделял Я. С. Лурье, заявлявший, что «для истории IX-X вв. „Повесть временных лет“ является недостаточно надежным источником».⁴¹ По убеждению Л. Н. Гумилева древняя история Руси отражена в Повести временных лет «неадекватно», с пропусками фактов, приводимых выборочно, и даже лживо.⁴²

В исторической науке существует и другая традиция. Еще И. И. Срезневский считал возможным говорить о возникновении летописного дела применительно к X в.⁴³ По М. Н. Тихомирову, зарождение русской историографии (летописания) связано с X столетием. «Внимание исследователей, – говорил он, – было обращено в первую очередь на вопрос, когда возник тот или иной летописный свод. Между тем русскую историографию как начального периода, так и более позднего времени нельзя отождествлять с летописными сводами, которые сами основывались на ряде источников разнообразного характера. Летописные своды были не начальной, а заключительной стадией исторических обобщений, которым предшествовали записи об исторических событиях и отдельные сказания».⁴⁴ С точки зрения М. Н. Тихомирова, известия о Руси IХ-Х вв., помещенные в Повести временных лет, «основаны на сказаниях: о начале Русской земли, о призвании варяжских князей, о русских князьях X в. Из этих сказаний наиболее ранним является последнее. Сказание о русских князьях X в., вероятнее всего, было написано вскоре после крещения Руси и является первым русским историографическим произведением, притом отнюдь не церковного характера».⁴⁵

Некоторые летописеведы обнаруживают зачатки летописания во второй половине IX в. Б. А. Рыбаков пишет: «Самым трудным и спорным является определение начала русского летописания. Если говорить о летописях– исторических сочинениях, – имеющих определенную концепцию, то, очевидно, такие сочинения появились не ранее конца X в. Но вполне возможно, что краткие хроникальные записи, самая идея фиксации исторических событий (а следовательно, и отбор их для записи) возникли значительно раньше».⁴⁶ Б. А. Рыбаков считает вероятным существование летописи, созданной при Киевском князе Аскольде: «Восемь погодных записей о русских делах времен Осколда, охватывающих свыше двух десятков лет, образуют в своей совокупности нечто вроде „летописи Осколда“, начатой в Киеве в год крещения русов в 867 г. и законченной гибелью князя от рук норманна».⁴⁷ Потом «на протяжении всего X в. в Киеве, очевидно, велись лаконичные эпизодические записи, продолжавшие тип „Осколдовой летописи“. Такие записи не составляли отдельных книг, а могли вестись на пустых листах церковных книг».⁴⁸ Вместе с тем «своеобразная летопись, фиксировавшая посольства, природные явления и печенежские дела, началась в Киеве еще при Ярополке, затем она прервалась и возобновилась в 991 г., но уже не в Киеве. Продолжение этой летописи связано, вероятно, с городом Белогородом, построенным в 991 г. и ставшим около 992 г. центром епархии».⁴⁹ Составление в конце X века летописного свода Б. А. Рыбакову казалось вполне вероятным.⁵⁰

Л. В. Черепнин, подобно Б. А. Рыбакову, допускал возможность создания в конце X века летописного свода.⁵¹ К тому же склонялся И. У. Будовниц, согласно которому на исходе X в. в Киевской Руси «составлялись исторические сочинения и делались попытки обобщить их в едином историческом труде».⁵²

Близок к Б. А. Рыбакову исследователь начальных этапов русского летописания А. Г. Кузьмин, полагающий, что уже в IX в. на Руси возникали «какие-то записи исторического характера».⁵³ А с X в. «устанавливается определенная преемственность в сохранении письменных свидетельств Древней Руси».⁵⁴

А. Н. Насонов, хотя и отвергал мысль о составлении летописного свода в конце X в.,⁵⁵ но все же признавал, что при Десятинной церкви еще до появления сводных летописных трудов «велись исторического характера записи», т. е. «возникла историческая письменность».⁵⁶

Если с должным вниманием отнестись к этим соображениям исследователей о начале русского летописания, то недоверие к известиям Повести временных лет о событиях X в. и ранее теряет, по меньшей мере, свою безоговорочность. Конечно, здесь нельзя бросаться в другую крайность, принимая за подлинное все, о чем Повесть рассказывает, «как в широком смысле (значение "дунайской прародины" и расселение славян, роль хазар и варягов в русской истории и т.д.), так и в отношении конкретных событий (погосты Ольги, варяги-христиане в Киеве и т.д.)».⁵⁷ Такое пользование летописью серьезному исследователю противопоказано.

Итак, записи Повести временных лет при осторожном и критическом к ним подходе могут служить ценным источником по истории восточных славян вообще и даннических отношений в частности.

Сообщения иностранных авторов и древнерусского летописца о данничестве в восточнославянском мире делятся на две части: к первой относятся те, что извещают о даннических связях восточных славян с иноязычными народностями, а ко второй – говорящие о данничестве восточнославянских племен между собою. Обратимся к анализу сведений, касающихся даннических отношений восточного славянства с соседями, ближними и дальними.

¹ Подробный обзор мнений дореволюционных историков о данничестве см.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки отечественной историографии. Л., 1990. С. 134-147; Пузанов В. В. Княжеское и государственное хозяйство на Руси Х-ХII вв. в отечественной историографии XVIII – начала XX в. Ижевск, 1995. С. 84-92, 173-174.

² Юшков С. В. Эволюция дани в феодальную ренту в Киевском государстве в Х-ХI веках // Историк-марксист. 1936, № 5. С. 135-137.

³ Там же. С. 137, 138.

⁴ Там же. С. 135.

⁵ См. также: Юшков С. В. 1) Очерки по истории феодализм» в Киевской Руси. М.; Л., 1939. С. 87-89; 2) Киевское государство // Преподавание истории в школе. 1946, №6; 3) К вопросу о дофеодальном («варварском») государстве // Вопросы истории. №7; 4) Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949. С. 77, 92, 113-114.

⁶ Юков с. В. Эволюция дани.. . С. 135.

⁷ Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории Древнерусского государства. М., 1952. С. 19-20.

⁸ Там же. С. 19-20 (прим.).

⁹ Там же. С. 20 (прим.).

¹⁰ Довженок В., Брайчевский М. О сложении феодализма в Древней Руси // Вопросы истории. 1950, №8. С. 63.

¹¹ Там же . С. 64.

¹² Довженок В. И. Землеробство в древньої Pyci до середины XIII ст. Київ, 1961. С. 198.

¹³ Брайчевский М. Ю. Про початкову форму феодальної експлуатацiї в Київскiй Русi // Вiсник Академии наук УРСР. 1959. № 4. С. 64.

¹⁴ Там же. С. 70.

¹⁵ Там же. С. 66.

¹⁶ Довженок В. И. О некоторых особенностях феодализма в Киевской Руси// Исследования по истории славянских и балканских народов. Эпоха средневековья: Киевская Русь и ее славянские соседи/ Отв. ред.В. Д. Королюк. М., 1972. С. 100-101.

¹⁷ Об итогах дискуссии о периодизации истории СССР// Вопросы истории. 1951, №3.

¹⁸ Черепнин Л. В., Пашуто В. Т. О периодизации истории России в эпоху феодализма// Вопросы истории. 1951, №2.

¹⁹ Верную оценку историографической ситуации дает Л. В. Данилова: «Когда стала очевидной несостоятельность частновладельческой интерпретации феодального строя Киевской Руси, В. Черепнин, спасая вывод о господстве феодализма в IX-X вв., на место вотчины-сеньории поставил якобы существовавшую государственную собственность на землю... »(Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси. М., 1994. С. 176). Следовало бы здесь Л. В. Даниловой упомянуть и зачинателей «спасательной операции» – В. И. Довженка и М. Ю. Брайчевского.

²⁰ В этом легко убедиться, заглянув в его исследования. См. Черепнин Л. В. 1) Основные этапы развития феодальной собственности на Руси (до XVII в.) // Вопросы истории. 1953, № 4; 2) Из истории формирования класса феодально-зависимого крестьянства на Руси // Исторические записки. 56. 1956; 3) Общественно-политические отношения в древней Руси и Русская Правда // Новосельцев А. П. [и др.]. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 146-154.

²¹ Черепнин Л. В. Русь: Спорные вопросы истории феодальной земельной собственности в IХ-ХV вв. // Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М., 1972.

²² Там же. С. 151.

²³ Там же. С. 152.

²⁴ Там же. С. 152-153.

²⁵ Там же. С. 155. См. также: Черепнин Л. В. Формирование крестьянства на Руси // История крестьянства в Европе. В 3 т. Т. 1. Формирование феодально-зависимого крестьянства. М., 1985. С. 327-329.

²⁶ См.: Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980; Данилова Л. В. Сельская община в средневековой Руси.

²⁷ Черепнин Л. В. Русь. Спорные вопросы... С. 151, 155.

²⁸ См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки отечественной историографии. С. 281-300.

²⁹ См.: Першиц А. И., Монгайт А. Л., Алексеев В. П. История первобытного общества. М., 1967. С. 189; Хазанов А. М. 1) О характере рабовладения у скифов // Вестник древней истории. 1972, № 2; 2) Роль рабства в процессах классообразования у кочевников евразийских степей // Становление классов и государства / Под ред. Першица А. И. М., 1976. С. 274-275; 3) Социальная история скифов. М., 1975. С. 254-263; 4) Разложение первобытнообщинного строя и возникновение классового общества // Первобытное общество / Под ред. Першица А. И. М., 1975. С. 117-118; Першиц А. И. 1) Данничество // IX международный конгресс антропологических и этнографических наук. Чикаго. Сентябрь 1973. Доклады советской делегации. М., 1973; 2) Некоторые особенности классообразования и раннеклассовых отношений у кочевников-скотоводов // Становление классов и государства. С. 290-293; 3) Ранние формы эксплуатации и проблема их генетической типологизации // Проблемы типологии в этнографии/ Под ред. Ю. В. Бромлея. М., 1979; Аверкиева Ю. П. Индейцы Северной Америки. М., 1974. С. 277-278; История первобытного общества. Эпоха классообразования/ Отв. ред. Ю. В. Бромлей. М., 1988. С. 209-210; Социально-экономические отношения и соционормативная культура. М., 1986. С. 45-46; Попов В. А. Этносоциальная история аканов в XVI-XIX веках. Проблема генезиса и стадиально-формационного развития этнополитических организмов. М., 1990. С. 177, 184.

³⁰ Социально-экономические отношения и соционормативная культура. С. 45.

³¹ Першиц А. И. Данничество. С. 2.

³² Социально-экономические отношения и соционормативная культура. С. 45.

³³ Першиц А. И. Данничество. С. 11.

³⁴ Там же. С. 11-12.

³⁵ Там же. С. 12.

³⁶ Подчеркнем, что эта эволюция не была выражением генеральной линии развития данничества. Она являлась лишь ответвлением от нее, своеобразным отклонением от основного исторического пути, каким шло данничество. Во всяком случае, именно так обстояло дело с данничеством у восточных славян. По этой причине нельзя согласиться с Л. Е. Куббелем, когда он пишет: «По своему экономическому содержанию данничество олицетворяло ту же тенденцию, которая позднее служила основой феодальной эксплуатации: речь шла об отчуждении при помощи внеэкономического принуждения прибавочного продукта, произведенного в собственном хозяйстве производителя. Поэтому в большинстве случаев данничество в своем развитии перерастало как раз в феодальную эксплуатацию, становясь таким образом важнейшим фактором и одним из источников Феодализации общества. Так шло развитие классового общества у Древних германцев и славян, у арабов и кельтов. Во всех этих случаях сравнительно легко и быстро совершался переход от зависимости коллективной к зависимости индивидуальной» (История Первобытного общества... С. 210). Не беремся судить о германцах, Кельтах, арабах и других, но что касается восточных славян, то у них картина была иная, чем та, которую изображает Л. Е. Куббель.

³⁷ Першиц А. И. Данничество. С. 8.

³⁸ До появления прибавочного продукта, овеществленного в богатстве, войны, по всей видимости, выливались в тотальное истребление противника, уничтожение его поселений и жилищ.

³⁹ В своих представлениях о начале летописания на Руси М. Д. Приселков шел от А. А. Шахматова, датировавшего создание древнейшей летописи 1037-1039 гг. При этом М. Д. Приселков, как заметил А.Г.Кузьмин, «следовал не позднему, а раннему А. А. Шахматову. Он, по-видимому, не учел в полной мере существа поворота мысли А. А. Шахматова в последние годы и даже как будто не оценил в должной мере критических высказываний ученого в свой адрес. Он практически ничего не изменил в гипотетической схеме развития событий X-XI веков, раскритикованной А. А. Шахматовым, не изменил негативного отношения к неизученным источникам, остающимся за пределами единственной летописной традиции, не изменил, за небольшими исключениями, и отношения к шахматовским „фикциям“». – Кузьмин А. Г. Начальные этапы древнерусского летописания. М., 1977. С. 47-48.

⁴⁰ Приселков М. Л. Киевское государство второй половины X века по византийским источникам// УЗ ЛГУ. Серия исторических наук. Вып. 8. 1941. Надо сказать, что Константин Багрянородный, которому доверился историк, был, как убеждаются новейшие исследователи, не столь уж хорошо осведомлен о Руси (см.: Толкачев А. И. О названии днепровских порогов в сочинении Константина Багрянородного «De administrando imperio»// Историческая грамматика и лексикология русского языка. Материалы и исследования. М., 1962. С. 41). Надо, по-видимому, отчасти согласиться с Б. Л. Грековым в том, что, «ограничив себя узким кругом Источников и a priori признав византийские сведения более достоверными, чем русские, М. Л. Приселков сделал опыт изображения древнерусского государства, столь же смелый, сколь и неубедительный». – Греков В. Л. Киевская Русь. М., 1953. С. 282.

⁴¹ Лурье Я. С. О некоторых принципах критики источника// Источниковедение отечественной истории. М., 1973. Вып. 1. С.92. См. также: Лурье Я. С. Михаил Дмитриевич Приселков – источниковед // ТОДРЛ. М.; Л., 1962. Т. XVIII. С. 468.

⁴² Гумилев Л. Н. Сказание о хазарской дани (Опыт критического комментария летописного сюжета) // Русская литература. 1974, № 3. С.167, 170, 171.

⁴³ См.: Срезневский И. И. Чтения о древних русских летописях СПб., 1862.

⁴⁴ Тихомиров М. Н. 1) Начало русской историографии // Вопросы истории. 1960, №5. С. 41; 2) Русское летописание. М., 1979. С. 46-47.

⁴⁵ Тихомиров М.Н. Русское летописание. С.65.

⁴⁶Рыбаков Б. А. Древняя Русь: Сказания. Былины. Летописи. М., 1963. С. 159.

⁴⁷ Там же. С. 173.

⁴⁸ Там же. С. 190.

⁴⁹ Там же.

⁵⁰ Там же. С. 173-192.

⁵¹ Черепнин Л. В. «Повесть временных лет» и предшествующие ей летописные своды // Исторические записки. 25. 1948.

⁵² Будовниц И. У. Общественно-политическая мысль Древней Руси (ХI-ХIV вв.). М., 1960. С. 46.

⁵³ Кузьмин А. Г. Начальные этапы. . . С. 387.

⁵⁴ Там же. С.388.

⁵⁵ Насонов А. Н. Начальные этапы киевского летописания в связи с развитием древнерусского государства // Проблемы источниковедения. М., 1959. Вып.VII.

⁵⁶ Насонов А. Н. История русского летописания XI – начала XVIII века: Очерки и исследования. М., 1969. С. 26, 31.

⁵⁷ Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX-XI веков. М., 1995. С.5.

Даннические отношения восточных славян с иноземцами

Римский историк Публий Корнелий Тацит повествует о венедах, которые «ради грабежа рыщут по лесам " горам».⁵⁸ Если под венедами Тацита скрывались славяне,⁵⁹ то перед нами древнейшее свидетельство о военных грабежах, которыми промышляли наши предки в начале 1 тысячелетия н. э. Вместе с тем в сообщении Тацита мы имеем указание на первоначальную и самую примитивную форму коллективного изъятия материальных ценностей в ходе внешних войн.

Середина 1 тысячелетия н. э., с которой начинается письменная история восточных славян, застает уже существующими две формы отчуждения продукта – стихийный военный грабеж и контрибуцию. Нет необходимости приводить снова многочисленные примеры набегов антов и склавинов на византийские владения, преследующих грабительские цели. Важно лишь подчеркнуть, что хаотический грабеж и контрибуции часто сочетались в одних и тех же военных акциях восточных славян. Прокопий Кесарийский говорит о славянах и антах, разграбивших европейские земли, принадлежавшие Византии. Одни города они разрушили до основания, а другие обобрали «посредством денежных контрибуций».⁶⁰

В источниках, сообщающих о склавинах и антах, нет прямых данных о взимании ими даней с «примученных», по выражению древнерусского летописца, соседей. Но по некоторым косвенным свидетельствам можно заключить (правда, весьма гипотетически) о применении восточными славянами и этой формы коллективной эксплуатации покоренных силой оружия народов. Когда авары потребовали у склавинов ежегодной дани, они поручили от князя Даврита и склавинских старейшин такой ответ: «Родился ли на свете и согревается ли лучами солнца тот человек, который бы подчинил себе силу нашу? Не другие нашею землею, а мы чужою привыкли обладать. И в этом уверены, пока будет на свете война и мечи».⁶¹ На фоне требований аварами выплаты ежегодной дани слова Даврита и старейшин о том, что они сами привыкли обладать чужой землею, звучат как бы намеком на получение даней склавинами. Но это конечно, только лишь догадка.

Надо сказать, что военный грабеж и контрибуция являлись более надежным и эффективным средством обогащения в случаях, связанных с дальними походами. Держать в постоянной даннической зависимости земли, расположенные далеко от даныциков, было очень трудно, а то и вовсе невозможно. Поэтому регулярными данями облагались прежде всего те, кто находился поблизости.

Удача на войне – дело переменчивое. Восточные славяне, грабившие другие племена и народы, бравшие с них контрибуции и дани, сами порою оказывались в положении побежденных и данников. В недатированной части Повести временных лет читаем о хазарах, которые «наидоша» полян, живших на днепровских кручах «в лесех». Хазары сказали полянам: «Платите нам дань». Поляне «вдаша от дыма мечь, и несоша козари ко князю своему и к старейшином своим, и реша им: "Се, налезохом дань нову". Они же реша им: "Откуду?". Они же реша: "Въ лесе на горах над рекою Днепрьскою". Они же реша: "Что суть въдали?". Они же показаша мечь. И реша старци козарьстии: "Не добра дань, княже! Мы ся доискахом оружьемь одиною стороною, рекше саблями, а сих оружье обоюду остро, рекше мечь. Си имуть имати дань на нас и на инех странах" Се же сбысться все: не от своея воля рекоша, но от божья повеленья».⁶²

Ученые по-разному определяют время установления власти хазар над полянами. М. С. Грушевский называл вторую половину VII-первую половину VIII в.⁶³ Согласно В. В. Мавродину, то был, по всей вероятности, VIII в.⁶⁴ Освобождение полян от «хазарского ига» М. И. Артамонов датирует концом VIII-началом IX в.⁶⁴ Значит, под игом хазар они оказались раньше. С. А. Плетнева связывает наложение дани хазарами на полян с периодом после арабо-хазарских войн, т. е. с серединой VIII в.⁶⁶ «Можно допустить, что поляне дважды подчинялись хазарам, но оба раза ненадолго»,– замечает А. П. Новосельцев. Последний раз от хазарского владычества их «освободили в 862 г. варяги Аскольд и Дир».⁶⁷ Наконец, Л. Н. Гумилев перенес описываемые Повестью временных лет поляно-хазарские отношения в X век. В 939 году «русский вождь» Хельги-Игорь взял и разгромил принадлежавший Хазарии город Самкерц. «Хазарский царь ответил ударом на удар. На русов двинулась мусульманская гвардия под командованием еврея, „достопочтенного Песаха“. Песах освободил Самкерц, переправился через Керченский пролив и прошел маршем по южному берегу Крыма (940), истребляя христианское население. (Спаслись лишь укрывшиеся в неприступном Херсонесе.) Перейдя Перекоп, Песах дошел до Киева и обложил русское княжество данью. Тогда же русы выдали хазарам мечи, о чем рассказывается в „Повести временных лет“».⁶⁸ Смысл дани мечами Л. Н. Гумилев видит в том, что «у полян был0 изъято оружие».⁶⁹

Едва ли рассказ Повести временных лет, легендарный по своей сути, может служить свидетельством о конкретном событии из истории Руси X в. Л. Н. Гумилев тут явно переусердствовал. Но, отрицая фактографичность летописной записи о полянской дани, мы вовсе не отказываемся видеть в нем историческую основу. Она проступает сквозь сказочную дымку. Вот почему нельзя согласиться с Д. С. Лихачевым в том, будто занесенное в Повесть «народное предание о дани, собранной хазарами с полян мечами, как и другие народные исторические предания в летописи, политически осмысливает события прошлого. Подобно многим другим историческим преданиям, попавшим в летопись, оно не столько стремится передать исторический факт, сколько его осмыслить, соотнести с современностью. На обидный для самолюбия полян факт их былой зависимости от хазар это предание накладывает противоположный факт живой современности».⁷⁰ Конечно, здесь присутствует элемент позднего осмысления.⁷¹ Но оно заключено скорее в сознании летописца, чем в самом предании, где проглядывают, по верному наблюдению М. И. Артамонова, «некоторые вполне реалистические черты».⁷² И они связаны не только с одним фактом былой зависимости полян от хазар, как можно думать, читая комментарий Д. С. Лихачева. Их историческое содержание разнообразнее и богаче, чем кажется толкователю летописи.

Легендарный характер летописного повествования об отношениях полян с хазарами, наличие его в недатированной части Повести временных лет предостерегают яас от того, чтобы видеть в нем отражение событий X или даже второй половины IX в. Скорее всего оно запечатлело происшествия, имевшие место раньше: где-то в VIII столетии.

Вникая в это повествование, убеждаемся, что права получения дани добиваются силой оружия («мы ся до-искахом оружьем одиною стороною, рекше саблями»), что взимается она от «дыма» – родственного коллектива, скрепленного производственным и потребительским единством,⁷³ что, наконец, счастье отвернулось от хазар, и они стали данниками Руси.

М. И. Артамонов понял летопись так, будто поляне «без сопротивления подчинились хазарам и согласились выплачивать им дань».⁷⁴ По Б. А. Рыбакову получается наоборот: «Сказание о полянах, вручивших хазарам меч вместо дани, нельзя рассматривать как свидетельство покорности полян».⁷⁵ Выдав хазарским воинам меч, поляне тем самым «символически выразили свою полную независимость и возможность силой оружия отстоять ее».⁷⁶ Б. А. Рыбаков, как видим, воспринимает летописный меч натурально, придавая ему вместе с тем символическое значение. Сугубо предметно, без какой-либо символики истолковал известие летописца о Дани мечами Л. Н. Гумилев, обнаружив в нем указание на изъятие хазарами оружия у полян.⁷⁷ «Дань, размер которой соответствовал мечу», – так раскрывает летописное известие В. А. Тимощук.⁷⁸ Идею о дани именно мечами развивает В. Я. Петрухин. Обозревая погребальные памятники, принадлежавшие высшей хазарской знати, он пишет: «Специальный интерес представляет ..."могила всадника" у с. Арцыбашева в Верхнем Подонье. Вооружение всадников – палаши – напоминает о предании о хазарской дани в „Повести временных лет“, которую хазары „доискахом оружьем одиною стороною, рекше саблями“».⁷⁹ Интересную версию предлагает Г. И. Магнер: «Выражения „от дыма меч“, „по мечу от дыма“ означают по вооруженному воину от каждого дома, от каждой семьи. „Дым“—двойная метонимия: под дымом понимается домашний очаг, под очагом—собравшаяся возле него семья. А „меч“ – простейшая метонимия: воин с мечом». Первоначальный смысл легенды, не разгаданный летописцем, открывается Г. И. Магнеру в том, что «на требование дани поляне, пользуясь обычной формулой дани, ответили гордой иронией: мы готовы выставить вам дань – по мечу от дыма, т. е. по воину с мечом от каждой семьи, мы встретим вас всенародным ополчением».⁸⁰ По Г. И. Магнеру, стало быть, никакой дани мечами не было, и поляне ответили на домогательства хазар решительным отказом, подкрепив его готовностью сражаться за свою независимость. Надо отдать должное автору: он несравненно тоньше почувствовал источник, чем его предшественники. И все же мы не можем согласиться с ним, поскольку исследователь, подобно другим толкователям Сказания о хазарской дани, усматривает в этом Сказании отдельный эпизод в поляно-хазарских контактах.

На наш взгляд, меч в летописном предании есть симввол полянской свободы, предсказанной старейшинами хазар, причем не по собственной воле, но «от божья повеленья». Само же предание заключает в себе спрессованную в одной сцене целую историю поляно-хазарских отношений: первоначальное поражение полян, обложение их данью и последовавшее со временем освобождение от хазарского владычества, а затем – полное торжество над былым победителем. В подобном понимании предания нет ничего надуманного, ибо оно исходит из специфики устного народного творчества, отличавшегося исторической полифоничностью изображаемых сказителями событий, их содержательной многозначностью, отражающей голоса различных исторических эпох.⁸¹

Поляне находились в даннической зависимости от хазар продолжительное время, исчисляемое, по всей видимости, не одним десятилетием.⁸² Недаром Повесть временных лет уже в датированной части под 859 годом сообщает, как хазары брали дань «на Полянех, и на Северех, и на Вятичех, имаху по белей веверице от дыма».⁸³ Помимо полян, следовательно, хазарскими данниками были северяне и вятичи. Известия летописи подтверждает каган Иосиф, говоря о вятичах и северянах, плативших дань Хазарии.⁸⁴ К ним летописец причисляет еще и радимичей, что «по щьлягу козаром даяху».⁸⁵

Дань, уплачиваемую северянами и радимичами Б. А. Рыбаков считает «откупом от назойливых наездов» со стороны хазар. При этом он думает, что «речь идет не о коренной земле радимичей, а о радимичских выселенцах, живших в Северянской земле на Псле и Ворксле. Северяне и радимичи-колонисты, входившие в состав "Русской земли", жили на самом пограничье со степью, и дань-откуп вполне естественна. Вятичи в X в. (до 964 г.) платили дань хазарам. Здесь опять-таки маловероятно обложение коренной земли лесных племен, а скорее всего подразумеваются проездные пошлины по донскому и волжскому пути. Ни летопись, ни хазарские источники нигде не говорят о завоевании каких-либо славянских племен хазарами. Что же касается Руси как политического организма, то здесь не может быть сомнений: ни один источник (включая и хазарские X в.) не говорят ни в настоящем, ни в прошедшем времени о власти хазар над Русью».⁸⁶

С доводами Б. А. Рыбакова трудно согласиться, поскольку источники ясно указывают на взимание дани Хазарским каганатом с целой группы восточнославянских племен. Из этих источников явствует, что данью облагалось население не окраинных племенных территорий или отдельные лица, ходившие по донскому и волжскому пути, как считает Б. А. Рыбаков, а жители коренных восточнославянских земель. В противном случае надо признать, что Олег и Святослав, переводя хазарскую дань с радимичей и вятичей на себя, имели дело с колонистами оторвавшимися от основной массы соплеменников, а также с теми, кто плавал по Дону и Волге. Нелепость такого признания для нас очевидна. Б. А. Рыбаков не хочет понять, что власть хазар над полянами, северянами, радимичами и вятичами как раз и проявлялась через данничество, устанавливаемое военной силой. А. П. Новосельцев справедливо упрекал Б. А. Рыбакова в том, что он «в своих последних работах игнорирует летописные известия о зависимости славян от хазар».⁸⁷

Слова летописца о сборе хазарами дани с полян, северян и вятичей «по белей веверице от дыма» А. П. Новосельцев, принимавший чтение «по беле и веверице от дума», толкует так: «по шелягу (серебряному дирхему) и белке со двора».⁸⁸ При этом он ссылается на Лаврентьевскую и Ипатьевскую летописи, оставляя без внимания их разночтение.⁸⁹ Подобная небрежность в работе с источниками недопустима.

Аналогичное толкование данного текста до А. П. Новосельцева предлагал Б. Д. Греков, стремившийся пересмотреть «обычное понимание некоторых слишком хорошо знакомых мест летописи. К числу их относится и известное место под 859 г. о том, что "козари имаху на лолянех и на северех и на вятичех, имаху по белей веверице от дыма". Но не правильнее ли будет читать этот текст так, как он написан в Ипатьевской летописи "по беле и веверице", где "бель" может быть понимаема и как серебряная монета? Тогда наше представление об этих племенах и характере их обложения представится нам в другом свете».⁹⁰

О серебряной монете и белке рассуждал также М. И. Артамонов, хотя и не был вполне уверен в своем предположении: «Взимание хазарами дани со славян Деньгами весьма сомнительно, так как денежное обращение предполагает известную товарность хозяйства, чего явно не было у носителей роменско-боршевской культуры. Доказательством последнего может служить весьма ограниченное количество монетных кладов IX-X вв. в областях славян, подвластных хазарам. Монетные клады более раннего времени (VIII в.) в них вообще неизвестны».⁹¹ К этому последнему отмеченному М. И. Артамоновым обстоятельству необходимо добавить еще и то, что предания об обложении данью тех или иных покоренных племен IХ-Х вв. «были записаны рукою городского летописца в середине XI в. и потому могут больше характеризовать современную ему действительность, чем точно воспроизводить факты, относимые за 200 или за 100 лет назад: по-видимому, упоминаемые в его записях разнообразные формы дани бытовали еще и в XI в. Преимущественно это – натура. „белая веверица“, якобы взимавшаяся „от дыма“ в середине IX в. варягами с северных славяно-финских поселений и хазарами с южнорусских племен; „черная куна“ взимавшаяся будто бы Олегом с древлян».⁹²