Текст книги "Рабство и данничество у восточных славян"

Автор книги: Игорь Фроянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

⁶⁷² Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 316 По А. П. Новосельцеву, «отношения между Киевом и другими землями регулировались договорами (русское „ряд“, греческое "пакт отчего Константин Багрянородный именует большинство славян „пактиотами Киева“). Этими же договорами определялось право великого князя на полюдье – основной источник благосостояния ранних киевских князей и их дружины (руси). Но, очевидно, не все области находились в одинаковом положении» (Новосельцев А. П. Образование Древнерусского государства и первый его правитель // Вопросы истории. 1991, № 2-3. С.1 5). За термином «пактиоты», полагает В. Я. Петрухин, скрывались те, кто выплачивал дань по договору-«пакту». – Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IХ-ХI веков. М., 1995. С. 146.

⁶⁷³ Ср.: Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 322; Новосельцев А. П. Арабские источники. . . С. 26; Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 96.

⁶⁷⁴ Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С. 318.

⁶⁷⁵ Константин Багрянородный. Об управлении государством. С. 291-292.

⁶⁷⁶ См.: Янин В. Л. Новгородские акты XII-XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 135.

⁶⁷⁷ ГВНП. М.; Л., 1949. № 81. С. 140.

⁶⁷⁸ Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в.... С. 236.

⁶⁷⁹ Древнерусские княжеские уставы XI-XV вв. М., 1978. С. 141.

⁶⁸⁰ Приселков М. Д. Киевское государство второй половины X в. . . С. 236.

⁶⁸¹ Дьяконов М. А. Очерки... С. 185; ПРП. М., 1953. Вып. II. С. 46: Щапов Я. Н. 1) Смоленский устав князя Ростислава Мстиславича // Археографический ежегодник за 1962 год (к 70-летию академика М. Н. Тихомирова). М., 1963. С. 41; 2) Церковь в системе государственной власти древней Руси // Новосельцев А. П. [и др.]. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965 С. 280; 3) Княжеские уставы и церковь в древней Руси ХI-ХV вв. М., 1972. С. 148; 4) Государство и церковь Древней Руси Х-ХIII вв. М., 1989. С. 78-79; Алексеев Л . В. 1) Устав Ростислава смоленского 1136 г. и процесс феодализации Смоленской земли // Slowaniew dziejach Europy. Poznan, 1974. С. 109; 2) Смоленская земля в IX-XIII вв.: Очерки истории Смоленщины и Восточной Белоруссии М., 1980. С. 110.

⁶⁸² Древнерусские княжеские уставы ХI-ХV вв. С. 142-143.

⁶⁸³ Там же. С. 143.

⁶⁸⁴ См.: Дьяконов М. А. Очерки... С. 185.

⁶⁸⁵ Нельзя поэтому согласиться с А. И. Роговым и Б. Н. Флорей в том, что полюдье – это «наезды дружины на земли восточнославянских объединений, лежавших за пределами „Русской земли“, во время которых дружина, взимая дань, „насиляше“ местное население» (Развитие этнического самосознания... С. 105). Полюдье не было связано с насилием, поскольку в основе его лежал «дар» – Добровольные приношения людей своим правителям.

⁶⁸⁶ Алексеев Л. В. Смоленская земля... С. 110. См. также: Алексеев Л. В. Устав Ростислава смоленского... С. 110.

⁶⁸⁷ Алексеев Л. В. Смоленская земля. .. С. 110.

⁶⁸⁸ Алексеев Л. В. Устав Ростислава смоленского. . . С. 109.

⁶⁸⁹ См.: Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. Л., 1988. С. 212-217.

⁶⁹⁰ См.: Фроянов И. Я. 1) Смерды в Киевской Руси // Вестн. Ленингр. ун-та. 1966, № 2; 2) Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 113-126.

⁶⁹¹ ПСРЛ. М., 1962. Т. 1. Стб. 408-409. См. также: ПСРЛ. М., 1995. Т. 41. С. 120.

⁶⁹² ПСРЛ. Т. 1. Стб. 408; Т. 41. С. 120.

⁶⁹³ Рыбаков Б. А. Киевская Русь. . . С. 277-278.

⁶⁹⁴ Рыбаков Б. А. Смерды. С. 40.

⁶⁹⁵ ПСРЛ. Т. 1. Стб. 408.

⁶⁹⁶ ПСРЛ. Т. 41. С. 120.

⁶⁹⁷ Рыбаков Б. А. Смерды. С. 40.

⁶⁹⁸ Характерен в этой связи сам термин «полюдье», восходящий к слову «люди». На языке восточных славян «люди» есть «свободные члены рода, свои среди своих» (Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986. С. 144). Важно подчеркнуть, что в эпоху родового быта «людьми» называли «своих» (Там же). В Лревней Руси люди выступали как «свободные подданные, народ, подвластный, но „свой“» (Там же. С. 141). Отсюда и полюдье – это сбор со «своих», но не с «чужих». Последние, как мы знаем, платили дань.

⁶⁹⁹ См., напр.: ПСРЛ. Т. 1. Стб. 386-387.

⁷⁰⁰ Данилова Л. В. Сельская община. . . С. 184, прим. 133.

⁷⁰¹ См.: Фроянов И. Я. Смерды в Киевской Руси.

⁷⁰² ПСРЛ. Т. 1. Стб. 374.

⁷⁰³ ПВЛ. М.; Л., 1950. Ч.1. С. 143.

⁷⁰⁴ НПЛ. М.; Л., 1950. С. 104.

⁷⁰⁵ Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С.318.

⁷⁰⁶ Пережиточный характер оно приняло, по всей видимости, позднее, или за пределами древнерусского периода нашей истории. – См.: Назаров В. Д. Полюдье и система кормлений. Первый опыт классификации нетрадиционных актовых источников // Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии. Проблемы феодальной государственной собственности и государственной эксплуатации (ранний и развитой феодализм). Чтения, посвященные памяти академика Л. В. Черепнина. Тезисы докладов и сообщений. 1. М., 1988. С. 163-170.

⁷⁰⁷ См.: Фроянов И. Я. 1) Киевская Русь: Очерки социально– экономической истории; 2) Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980; 3) Мятежный Новгород: Очерки истории государственности, социальной и политической борьбы конца IX-начала XIII столетия. СПб., 1992; 4) Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы М.; Спб., 1995.

⁷⁰⁸ См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 118-149.

⁷⁰⁹ Рыбаков Б. А. Киевская Русь. . . С. 329.

⁷¹⁰ Рыбаков Б. А. Смерды. С. 46.

⁷¹¹ Отсюда понятно, почему исследователь связывает с полюдьем сообщения восточных авторов о насилиях, чинимых русами над славянами. – Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С. 329.

⁷¹² Новосельцев А. П. Арабские источники. . . С. 23.

⁷¹³ См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. С. 11-13.

⁷¹⁴ Новосельцев А. П. Арабские источники. . . С. 24.

⁷¹⁵ Там же. С. 25.

⁷¹⁶ Поэтому поляне были освобождены от полюдья киевских князей. – Там же. С. 24.

⁷¹⁷ В согласии с этой мыслью А. П. Новосельцев, подобно Б. А. Рыбакову, иллюстрирует восточнославянское полюдье ссылками на тексты Ибн-Русте и Гардизи, где говорится о насильственном изъятии русами у славян пищевых продуктов. – Новосельцев А. П Арабские источники... С. 25.

⁷¹⁸ Новосельцев А. П. Древнерусское государство // История Европы с древнейших времен до наших дней. В 8-ми томах. М., 1992 Т. 2. С. 201, 203. Об исчезновении полюдья говорят и другие исследователи. «На смену полюдья приходит „повоз“ —поступление дани от общин непосредственно в княжеские крепости», – заявляет Б. А. Тимощук. – См.: Тимощук Б. А. Восточные славяне: от общины к городам. М., 1995. С. 239.

⁷¹⁹ Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 33-34.

⁷²⁰ Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1964. Т. 1. С. 484; Этимологический словарь русского языка. М., §1973. Т. 1. Вып. 5. С. 13-14.

⁷²¹ Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. Т. III. С. 321.

⁷²² Но это не означает, что полюдье развивается из дани, как считает А. А. Горский.– См.: Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 33.

⁷²³ См.: Этимологический словарь русского языка. Т. 1, вып. 5. С. 13-14.

⁷²⁴ Там же. С. 14. См. также: Machek V. Etimlogicku slovnik jazyka ceskeho a slovenskeho. Praha, 1957. S. 80.

⁷²⁵ По Б. А. Рыбакову, «полюдье – архаичный институт, восходящий, по всей видимости, еще к концу родоплеменного строя» (Рыбаков Б. А. Смерды. С.м39). Правильнее, по нашему мнению, было бы сказать, что полюдье восходит к эпохе расцвета родоплеменного строя.

⁷²⁶ Ср.: Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 39.

⁷²⁷ Рыбаков Б. А. Смерды. С. 46.

⁷²⁸ Древние германцы. М., 1937. С. 64. А. Я. Гуревич полагает, что добровольность приношений, о которой говорит Тацит, «могла быть иллюзорной: в случае если вождь обладал значительным могуществом, сомнительно, чтобы кто-либо в племени решился бы не почтить его подарком» (Гуревич А. Я. 1) Древненорвежская вейцла (из истории возникновения раннефеодального государства в Норвегии) // Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1958, № 3. С. 144; 2) Свободное крестьянство феодальной Норвегии. М , 1967. С. 122-123). Довод А. Я. Гуревича звучит неубедительно. Чем могущественнее и удачливее был вождь, тем желаннее он был как правитель, а значит, тем искреннее и неподдельнее становились дары, ему приносимые. Ведь могущество и сила вождя, по языческим понятиям, есть могущество и сила племени. – См.: Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994. С. 65, 197-200.

⁷²⁹ См.: Колесницкий Н. Ф. К вопросу о раннеклассовых общественных структурах // Проблемы докапиталистических обществ / Отв. ред. Л. В. Данилова. М., 1968. Кн. 1. С. 623.

⁷³⁰ Свердлов М. Б. Общественный строй славян в VI – начале VII века // Советское славяноведение. 1977, № 3. С. 56.

⁷³¹ Там же.

⁷³² И в одном и в другом были заинтересованы широкие круги соплеменников вождя, поскольку жертвоприношения и ритуальные пиры имели важное общеплеменное значение.

⁷³³ Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 16-17.

⁷³⁴ Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 51.

⁷³⁵ См.: Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М , 1982. С. 22.

⁷³⁶ Там же.

⁷³⁷ Там же. С. 169.

⁷³⁸ Там же.

⁷³⁹ Там же.

⁷⁴⁰ Кобищанов Ю. М. |Полюдье и его трансформация при переходе от раннего к развитому феодальному государству // Отв. ред. Б. А. Рыбаков. М., 1987. С. 145.

⁷⁴¹ Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы. . . С. 169. Кобищанов Ю. М. 1) Священные цари. С. 199. 2) Полюдье и его трансформация. . . С. 146.

⁷⁴² Кобищанов Ю. М. Полюдье и его трансформация. . . С. 140-141. В другой своей работе Ю. М. Кобищанов пишет: «Сакральный смысл полюдья заключается в том, что священный царь (или вождь-жрец), обходя со свитой и жрецами подвластные ему земли, укрепляет свою силу в святилищах и вместе с тем „передает“ землям плодородие». – Кобищанов Ю. М. Священные цари. С.199. См также: История первобытного общества. Эпоха классообразования/ Отв.ред. Ю. В. Бромлей. М., 1988. С.424.

⁷⁴³ Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы... С. 22.

⁷⁴⁴ Там же. С. 170.

⁷⁴⁵ Там же.

⁷⁴⁶ Кобищанов Ю. М. Полюдье и его трансформация... С. 136. Необходимо подчеркнуть, что это «изъятие» базировалось не на принуждении, а на взаимном согласии сторон, нуждающихся друг в друге. Мы не можем поддержать ΙΟ. М. Кобищанова, когда он говорит, что полюдье являлось отчуждением прибавочного продукта на месте его производства «в виде дани» (Там же.) Не беремся судить об иных народах, но у восточных славян полюдье представляло собой «отчуждение прибавочного продукта» в виде добровольных приношений, даров «людей» своему властителю-князю, а не дани, которая изымалась, как не раз отмечалось нами, силой у покоренный оружием соседних племен и народов.

⁷⁴⁷ Там же. С. 140.

⁷⁴⁸ Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы... С. 170; Кобищанов Ю.М. Полюдье и его трансформация... С. 140.

⁷⁴⁹ Кобищанов ΙΟ. М. Полюдье и его трансформация... С. 136.

⁷⁵⁰ Новосельцев А. П. Арабские источники... С. 24.

⁷⁵¹ Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и руси VI-IX вв. // Новосельцев А. П. [и др.]. Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 389.

⁷⁵² Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С. 277-278. К вятичам относят свидетельство Ибн Русте и другие исследователи (см., напр Кобищанов Ю. М. Полюдье и его трансформация... С. 146; Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 34). А. П. Новосельцев не согласен с такой племенной привязкой (Новосельцев А. П. 1) Арабские источники. . . С. 24; 2) Восточные источники. . . С. 393-394). Для нас неважно, к какому восточнославянскому племени относится известие Ибн Русте. Намного существеннее то, что он ведет речь о союзе родственных племен. – См.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь. . . С. 277; Горский А. А. Древнерусская дружина. С. 34.

⁷⁵³ Рыбаков Б. А. 1) Первые века русской истории. М., 1964. С. 29-30; 2) Новая концепция предыстории Киевской Руси // История СССР. 1981, № 2. С. 52; 3) Киевская Русь... С. 278.

⁷⁵⁴ Рыбаков Б. А. Киевская Русь... С. 278.

⁷⁵⁵ См.: Мавродин В. В., Фроянов И. Я. Об общественном строе восточных славян в свете археологических данных // Проблемы археологии. Вып. II. Л., 1978. А. П. Новосельцев называет в данной связи большую родственную семью, сохранявшуюся у славян VIII – XI вв. – Новосельцев А. П. Восточные источники. . . С. 395.

⁷⁵⁶ Замечательно, что статья 13 Краткой Правды среди похищенных предметов выделяет одежду («порт»), причем в одном ряду с конем и оружием, игравшими в языческих верованиях восточных славян важную роль. Об особом значении одежды в сознании язычников свидетельствует факт выставления в киевских церквах «портов» первых русских князей. – ПСРЛ. М., 1962. Т. 1. Стб. 418.

⁷⁵⁷ Гуревич А. Я. Богатство и дарение у скандинавов в раннем средневековье (некоторые нерешенные проблемы социальной структуры дофеодального общества) // Средние века. М., 1968. Вып. 31. С. 184.

⁷⁵⁸ Там же. С. 186. См.: Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. С. 258.

⁷⁵⁹ Одежда, по убеждению древних людей, настолько была связана с ее владельцем, что, например «одеяние священного царя убивает тех, кто им пользуется». Одно прикосновение мужчины к женской одежде казалось пагубным. Оно ослабляло мужчину настолько, что он не мог иметь успеха «ни на охоте, ни в рыбной ловле, ни на войне» (Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. М., 1980 С. 237). Согласно древним верованиям, от одежды людей исходила магическая сила, которую старались улавливать. Примечательно, что «одежда связывалась с символикой узла», а сам узел означал единение Неба и Земли, различных микро– и макромиров (Маковский Μ. М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках: Образ мира и миры образов. Μ., 1996. С. 245, 246, 334). Заслуживает внимания и тот факт, что слово «узел» было связано со значением «жертва» (там же. С. 351, 352) Поэтому взимание одежды можно рассматривать как жертвенный дар.

⁷⁶⁰ Б. Α. Рыбаков и А. П. Новосельцев связывают с восточнославянским полюдьем еще два свидетельства восточных авторов о русах (Рыбаков Б. А. Киевская Русь. . . С. 329; Новосельцев А. П. Арабские источники. . . С. 25). Первое из них принадлежит Ибн Русте, а второе – Гардизи: «Они [русы] не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян»; «всегда 100-200 из них [русов] ходят к славянам и насильно берут с них на свое содержание, пока там находятся». Эти свидетельства, как нам представляется, не имеют отношения к полюдью – добровольным приношениям, собираемым восточнославянскими князьями в «своих» Племенных союзах. Они должны привлекаться при изучении даннических отношений среди восточного славянства. – См. с. 362-363 Настоящей книги.

⁷⁶¹ Это «кружение» (объезд) могло осуществляться вдоль пограничья с «чужими» землями, или территорией соседних этнополитических образований. В. Л. Назаров усматривает здесь реализацию «нерасчлененной» идеи о «суверенитете и собственности на землю главы раннеклассового образования». Вот почему, согласно В. Л. Назарову, символичен «не просто факт объезда подвластной ему территории, но объезда по периметру границ или близкому маршруту... Этому соответствует известный по источникам более позднего времени обряд установления границ путем обхода с выполнением определенного ритуала при земельных конфликтах. Следует предполагать, что импульс к развитию представлений о суверенных и собственнических правах давали усложнение и обоснование функций полюдья наряду с усложнением структуры корпорации лиц, обеспечивающих полюдьем свое существование (не говоря о религиозном факторе)» (Назаров В. Л. Полюдье и система кормлений. . . С. 164). Нам представляется, что в данном случае именно «религиозный фактор» должен быть поставлен на первый план, а не собственнические интересы «главы раннеклассового образования». Объезд сакральным правителем подвластной ему территории «по периметру границ или близкому маршруту» означал периодически возобновляемое табуирование (или освящение – см.: Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь. С. 262) земли, призванное обеспечить живущим на ней людям защиту от внешних враждебных сил и благоденствие. —См.: Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы... С. 22: Кобищанов Ю. М. Полюдье. . . С. 247, 248, 250.

⁷⁶² Важное значение имели ритуальные пиры, где происходило «причащение» едой и хмельными напитками, совершались жертвприношения, связанные с отправлением религиозного культа. – См. Бенвенист Э. Словарь индоевропейских социальных терминов. I. Хозяйство, семья, общество. II. Власть, право, религия. М., 1995 С. 66; Гуревич А. Я. Свободное крестьянство. . . С. 126, 127.

⁷⁶³ См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки отечественной Историографии. Л., 1990. С.162, 164, 167-168.

⁷⁶⁴ Кобищанов Ю. М. Полюдье и его трансформация... С. 151.

⁷⁶⁵ Там же. С. 136.

⁷⁶⁶ Там же.

⁷⁶⁷ Там же. С. 145.

⁷⁶⁸ Отсюда у него рассуждения о полюдьях у древлян и уличей, которые, согласно летописи, давали дань, а не полюдье.

⁷⁶⁹ См.: Фроянов И. Я. Мятежный Новгород: Очерки истории Государственности, социальной и политической борьбы конца XII– начала XIII столетия. Спб., 1992. С. 122-123.

⁷⁷⁰ Ср.: Новосельцев А. П. Арабские источники... С. 24. Красноречивы в этом отношении некоторые детали, содержащиеся в документе более позднего времени – жалованной грамоте князя Мстислава Владимировича и его сына Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю. Князья пожаловали обители волость Буйцы «съ данию, и съ вирами, и съ продажами» (ГВНП. С. 140, № 81). Чернецам, следовательно, было предоставлено право сбора названных волостных доходов (см.: Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV-начало XVI в. Л., 1971. С. 68, 85; Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. Л., 1974. С. 78-79). Но когда речь заходит о полюдье, Мстислав говорит: «А яз дал рукою своею и осеньнее полюдие даровьное, полътретиядесяте гривьн святому же Георгиеви». Как явствует из источника, монастырь сам собирает волостные доходы в виде даней, вир и продаж, тогда как полюдье получает непосредственно от самого князя («дал рукою своею»), В этом мы слышим отзвук древней традиции неразрывной связи князя с полюдьем.

⁷⁷¹ См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь: Очерки социально-экономической истории. С. 85-87.

⁷⁷² См.: Щапов Я. Н. 1) Церковь в системе государственной власти... С. 302, 303-307; 2) Государство и церковь Древней Руси. С. 77-79.

⁷⁷³ Щапов Я. Н. Церковь в системе государственной власти С. 280.

⁷⁷⁴ Историк приводит свидетельства о церковной десятине, содержащиеся в Повести временных лет, Новгородской Первой летописи, сокращенном виде Пролога, Памяти и похвале князю Владимиру Иакова Мниха, Уставе князя Владимира, Житии князя Владимира и др. – Шапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси... С. 76-77.

⁷⁷⁵ Щапов Я. Н. Государство и церковь Древней Руси... С. 78-79.

Заключение

Произведенный в нашей книге анализ сведений, относящихся к истории рабства и данничества у восточных славян VI-Х вв., побуждает высказать ряд общих соображений, касающихся функциональных особенностей названных институтов. Важно при этом определить принцип подхода к осмыслению соответствующих исторических материалов. И здесь существенную услугу оказывает нам известный этнолог Люсьен Леви-Брюль, который замечал, что «знание пралогического и мистического мышления», свойственного древнейшим людям, может «служить не только изучению низших обществ. Высшие типы мышления происходят от низшего типа. Они должны еще воспроизводить в более или менее уловимой форме часть черт низшего мышления. Для того, чтобы понять высшие типы, необходимо обратиться к относительно первобытному типу. В этом случае открывается широкое поле для положительных изысканий относительно психических функций в разных обществах...».¹ При таком подходе исследователь помучает возможность судить о явлениях позднеродового периода и даже эпохи классогенеза, опираясь на результаты исследования предшествующих стадий общественной эволюции.² Что же следует сказать в этом плане о рабстве, данничестве, а также о первобытных войнах порождающих и первое и второе? Начнем с последних.

Свои представления о войнах в первобытном мире советские историки обычно выводили из высказываний Ф. Энгельса, содержащихся в его книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Характеризуя «военную демократию» как высшую стадию развития варварского общества, Ф. Энгельс писал: «Война и организация для войны становятся теперь регулярными функциями народной жизни. Богатства соседей возбуждают жадность народов, у которых приобретение богатства оказывается уже одной из важнейших жизненных целей. Они варвары: грабеж им кажется более легким и даже более почетным, чем созидательный труд. Война, которую раньше вели только для того, чтобы отомстить за нападения, или для того, чтобы расширить территорию, становится постоянным Промыслом».³ По Ф. Энгельсу, это было уже вырождением «древней войны племени против племени в систематический разбой на суше и на море в целях захвата скота, рабов и сокровищ».⁴

Отсюда у наших ученых сложилось мнение, что война в качестве эпизодических столкновений «возникает уже на ранних ступенях общественного развития, но как массовая организованная форма (собственно война) получает распространение только в эпоху классообразования в антагонистических классовых обществах...».⁵ С распадом родовых отношений менялись военные цели: «Закат первобытнообщинного строя был закатом и первобытных войн. С переходом к классовому обществу появились неизвестные ранее мотивы для вооруженной борьбы (жажда захвата рабов, получения дани, грабеж скота, урожаев и другого имущества)».⁶ Следовательно, к войнам, особенно в высшей фазе первобытности, побуждал прежде всего материальный интерес. Однако некоторые новейшие исследователи предостерегают от однозначных решений на сей счет: «Представление, по которому главным стимулом развития войн является захват материальных ценностей, кажется несколько упрощенным».⁷ По их мнению, «причины войн в первобытном обществе могли быть экономическими, религиозными или моральными – борьба за спорную территорию, стремление к захвату женщин, потребность в человеческих жертвоприношениях, трофейных головах и (скальпах, каннибализм, месть и в меньшей мере желание овладеть имуществом, которое у первобытных собирателей, охотников и рыболовов, не представляло большой ценности».⁸

Едва ли следует сомневаться в том, что перечисленные причины возникали не сразу и одновременно, а в процессе длительной социальной эволюции, перехода этнических общностей из одного состояния в другое. Однако существовала, на наш взгляд, основная, фундаментальная причина войн, действовавшая на протяжении всей первобытной истории в прямом или опосредованном (и потому затемненном) варианте. Она лежала в сфере восприятия древних людей внешнего мира, всегда опасного и враждебного, грозящего гибелью и. стало быть, вызывающего потребность нейтрализации С этой точки зрения война есть порождение отнюдь не извечной "человеческой агрессивности", а тотального страха перед тем, что находилось за пределами "своего" родового или племенного круга.⁹ Она являлась способом самосохранения архаических обществ и своеобразной формой освоения первобытными людьми внешнего мира. Отсюда неизбежность войн в древности, их, так сказать, «естественный» характер.

Пресечение опасности, идущей извне, достигалось с помощью магико-религиозных действ. Вот почему они органически включались в военные дела. «Подготовка, проведение и окончание войн у первобытных племен сопровождалось магическими действиями и соблюдениями разных запретов: гаданием, толкованием снов и различных примет, колдовством, жертвоприношениями, воздержанием от некоторых поступков и пр. Магические песни и танцы служили одновременно и для самоэкзальтации воинов перед сражением. Воины шли в бой часто в праздничных, а также устрашающих нарядах или раскрашенными».¹⁰ Устрашение противника и духов, ему помогающих, есть по сути преобразованный страх атакующих воинов. Если оно не срабатывало, испуг в свою очередь овладевал устрашителями. По свидетельству Маврикия, склавины и анты, когда им приходилось «отважиться при случае на сражение», «с криком все вместе продвигаются вперед. И если неприятели поддаются их крику, стремительно нападают; если же нет, прекращают крик и, не стремясь испытать в рукопашной силу своих врагов, убегают в леса...».¹¹

Эта воинская психология оказалась чрезвычайно живучей. Ее отзвуки слышны много позже. Московское войско, как явствует из рассказов иностранцев, вступая в бой, «двигалось нестройною, широко растянутою тол: пой, сохраняя только деление по полкам. При наступлении, музыканты, которых всегда в нем было множество, все вдруг начинали играть на своих трубах и сурнах, поднимая странный, дикий шум, невыносимый для непривычного уха. К этому присоединялся при самой атаке оглушительный крик, который поднимало все войско разом... Первый натиск старались произвести как можно стремительнее и сильнее, но не выдерживали долгой схватки, как будто говоря врагам, по замечанию Герберштейна: "бегите, или мы побежим"».¹² Тут нет ничего специфически русского. Все юные народы прибегали к устрашению врага перед боем, что, похоже, имело ритуальный характер.¹³

Органическое вплетение ритуалов и обрядов в подготовку и осуществление военных дел указывает на сакральную во многом суть войн, наблюдаемых в древности. Под ее знаком проходили все войны первобытности, в том числе и те, что уподобляются «регулярному промыслу» по добыче материальных ценностей: захвату скота, рабов и сокровищ. Нельзя, конечно, вовсе отрицать материальных мотивов военных предприятий, затевавшихся первобытными людьми, особенно в эпоху варварства. Но если вспомнить, что богатство и тогда имело не столько утилитарное, сколько «трансцедентное» значение,¹⁴ в котором преобладали магико-религиозные и этические моменты, то идеи сакральности, чести и славы зазвучат в войнах с еще большей силой. Вместе с тем богатства, добываемые в войнах, способствовали имущественному расслоению, нарушавшему традиционные устои равенства. И все же имущественные различия распределяли людей не по социальным или классовым группам, а по престижным нишам и позициям, создавая лишь предпосылки деления общества на классы. Следовательно, войны времен первобытнообщинного строя нет оснований рассматривать как стимулятор классового переустройства архаических обществ. Во всяком случае, их воздействие на общественное развитие было двойственным и по-своему диалектичным: консолидирующим, а в отдаленной перспективе разлагающим. Столь же неоднозначной была роль в общественной жизни рабства и данничества – прямых порождений войны.

Современные исследователи считают рабство чуждым первобытнообщинному строю. Всеобщее признание получило мнение, согласно которому рабство стало «эффективным ускорителем социального расслоения общества, открывавшего путь классообразования и политогенеза».¹⁵ Обычно полагают, что «даже начальные не имеющие важного производственного значения формы рабства оказывали ускоряющее влияние на развитие общественной дифференциации»,¹⁶ что «появление самых ранних форм рабства имело весьма существенное влияние на начинающуюся в обществе социально-экономическую дифференциацию».¹⁷ Перед нами несколько упрощенная оценка влияния рабства на социальную эволюцию первобытного общества. Нельзя, на наш взгляд, рассматривать рабство как инородное тело по отношению к общественным структурам первобытности. Его появление отвечало нуждам именно архаических обществ, обеспечивая нормальное их функционирование.¹⁸ Рабы удовлетворяли насущные потребности древних людей. Известно, например, что «для ритуальных убийств – в форме ли жертвоприношений или при погребении вождей и просто влиятельных лиц – использовались исключительно рабы-полоняники».¹⁹ Поэтому пленение и обращение в рабство означало создание своего рода страхового фонда «для различного рода ритуальных мероприятий».²⁰ Будучи составным элементом культовых отправлений, рабство тем самым укрепляло внутренние традиционные связи первобытных обществ.

При низкой рождаемости и высокой детской смертности, присущих архаическим обществам, рабы-пленники нередко служили источником восполнения убыли населения. Этим в первую очередь объясняется пленение женщин и детей, получившее широкое распространение в древности.²¹ Взятые в плен женщины и дети до адаптации в новый коллектив находились какое-то время в рабском состоянии. И они, являясь рабами, никоим образом не стимулировали процесс социальной дифференциации, а напротив, выступали средством для поддержания жизнедеятельности старых общественных образований и структур. Когда же в пленное рабство, помимо женщин и детей, стали брать взрослых мужчин, то ими часто старались восполнить недостаток воинов, столь необходимых в условиях многочисленных межплеменных войн. Следовательно, эта категория рабов-военнопленных использовалась для усиления традиционной военной организации, поддерживающей привычный строй общественных отношений. Не меняло сути дела и вхождение рабов иноземного происхождения в княжескую дружину, поскольку дружинный союз, появившись на завершающей стадии развития первобытнообщинного строя, нисколько поначалу не нарушал доклассовых социальных связей, а сама дружина выполняла общественно-полезные функции.²²

Итак, рабство возникало в первобытном обществе не в качестве чуждого и деструктивного элемента, а как институт, обслуживающий жизненно важные нужды древних людей, связанные с непроизводительной (религиозной, военной, демографической, матримониальной и пр.) сферой их деятельности. С этой точки зрения оно является характерным явлением для архаических обществ, в которых свобода и рабство уживались вместе, не отвергая друг друга, что вполне объясняется внешним происхождением последнего.

Однако на поздней стадии развития первобытности, когда ослабли адаптационные процессы и рабы составили отдельную социальную категорию, изолированную от остальной части общества, когда невольников все чаще стали использовать в производственных целях, рабство превратилось в фактор разрушения традиционной социальной структуры. Но и тогда оно не утратило полностью своего прежнего, поддерживающего старый порядок назначения. Нечто сходное замечаем и в области данничества.

Зависимость различных народов в форме данничества – давний предмет внимания не только историков, но и теоретиков исторического процесса. Еще Н. Я. Данилевский писал, что «история представляет нам три формы народных зависимостей, составляющих историческую дисциплину и аскезу народов: рабство, данничество и феодализм».²³ Что касается данничества, то оно, по мнению Н. Я. Данилевского «происходит, когда народ, обращающий другой в свою зависимость, так отличен от него по народному или даже по породному характеру, по степени развития, образу жизни, что не может смешаться, слиться с обращаемым в зависимость, и, не желая даже расселиться по его земле, дабы лучше сохранить свои бытовые особенности, обращает его в рабство коллективное, оставляя при этом его внутреннюю жизнь более или менее свободною от своего влияния. Посему данничество и бывает в весьма различной степени тягостно. Россия под игом Татар, славянские государства под игом Турции представляют примеры этой формы зависимости. Действие данничества на народное самосознание очевидно, равно как и то, что если продолжительность его не превосходит известной меры, – народы ему подвергшиеся сохраняют всю способность к достижению гражданской свободы».²⁴