Текст книги "Социальное прогнозирование"

Автор книги: Игорь Бестужев-Лада

Соавторы: Г. Наместникова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

И в такой ситуации стал сказываться «эффект старения» возрас­тной структуры населения при массовом распространении однодетной в среднем семьи, не способной обеспечивать нормальное воспроизводство населения, в том числе и работающего. «Синие воротнички» в промышленности и обслуживании, миллионными волнами накатившие на Москву в 30-х—40-х гг., начали массами выхо­дить на пенсию. А детей своих, как и все уважающие себя родители, через посредство общеобразовательной школы, о которой мы столько говорили, направляли на синекуры в сфере управления, науки, культу­ры – это было и остается одним из главных мотивов, по которым люди решаются на мучения, связанные с переездом в крупный город. Таким образом, образовалась «черная дыра» размером около 300 тыс. вакансий ежегодно на самых «горячих» участках производ­ства – за рулем, за станком, за прилавком, на стройке, в полицейс­ком участке, т.е. там, где городу без заполнения подобных вакансий (в отличие от синекур) просто не выжить. Кем и как заполнять вакансии? Кем – ясно: только жителями деревень и малых городов. Других желающих на такие рабочие места, в том числе среди москвичей, не имеется. Сложнее – как? 300 тыс. в год – это чересчур много. Ведь в таком же точно положении оказалась не одна Москва – Ленинг­рад, Киев, другие крупные города и целые регионы (например, Эстония, Латвия и Литва). Поэтому был установлен «лимит» – пре­дел, преступать который строго запрещалось. Для Москвы «лимит» был установлен сначала на уровне 100 тыс. чел. в год, постепенно его сокращали, но долгие годы Москва росла именно с такой скоро­стью (поскольку существовали многие способы приезда, например реальные или фиктивные браки с жителями Москвы, а естествен­ный прирост был сравнительно незначительным). Теперь прошу читателя понять положение «лимитчика». Внеш­не он похож на москвича – так же работает, так же стоит после работы в очереди за продуктами. Но в паспорте у него, в отличие от москвича, стоит штамп «временного вида на жительство». Это оз­начает, что ему разрешили поселиться в Москве только для той не­привлекательной и низкооплачиваемой работы, на которую его за­вербовали. Поселили его в общежитии, т.е. в комнате наподобие номера в дешевой гостинице на три-четыре кровати. Счастливчи­кам достается отдельная комната, но все равно без права выписывать свою семью – совершенно как самому низкому разряду «гастарбайтеров» на Западе. Не трудно понять, как он завидует москвичам, как ненавидит их, как безобразно относится к своим обязанностям по работе, насколько выше среди «лимитчиков» уровень пьянства, хулиганства, преступности. А главное – он при малейшей возмож­ности меняет место своей работы по контракту и старается влиться в ряды москвичей, имеющих право на бесплатную квартиру, на «труд» (т.е. на синекуру, если не для себя, то для своих детей, которых он, конечно же, тоже перетаскивает в Москву). А его рабочее место пустует. И приходится выписывать другого такого же «лимитчика», с теми же результатами. Таким образом, чтобы москвичи жили так, как они привыкли жить за последние десятилетия (жизнь древнеримских пролетариев, которые требуют «хлеба и зрелищ», а всю «черную работу» за них делают рабы-гастарбайтеры), надо было каждый год рядом с Моск­вой возводить целый город на 100 тыс. жителей. А если признать гастарбайтеров равноправными людьми и разрешить им выписывать свои семьи – то и на 300 тыс. жителей ежегодно. Казалось бы, нет ничего самоубийственнее подобной политики. Тем не менее, имен­но она последовательно проводилась в жизнь все последние десяти­летия. И Москва автоматически росла преимущественно за счет «гастарбайтеров» на 100 тыс. чел. в год, на 1 млн. – каждое десятиле­тие. К 1985 г. численность ее населения перевалила за 8 млн. Вскоре «импорт гастарбайтеров» категорически запретили. Но кто же бу­дет выполнять « черную работу» станочника и шофера, строителя и полицейского? И «импорт» продолжался нелегально, причем во все более значительных масштабах. К этому добавилось резкое ослабле­ние центральной власти, чем не замедлили воспользоваться самые различные любители переселиться в столицу: начиная с новых мини­стров и их заместителей из провинции, каждый из которых тянул за собой десятки человек своей «команды» (и каждому – квартира), начиная с новых депутатов, почти каждый из них требовал себе «по­стоянный вид на жительство» плюс квартиру в Москве, и кончая от­кровенно преступными элементами, которые сотнями тысяч тоже потянулись в Москву. И если раньше Москва росла со скоростью 1 млн. чел. каждое десятилетие, то 9-й миллион она набрала всего за 5 лет, и сейчас быстро набирает 10-й. К этим 10 миллионам надо добавить 4—5 млн. «гостей столицы», часть которых приезжает на сутки-двое и сменяется другими, а часть живет годами безо всякого постоянного и даже временного вида на жительство. Недавно представитель мос­ковской мэрии заявил, что необходимость сокращения числа сине­кур может привести к появлению только в пределах Москвы около 600 тыс. безработных. На это ему возразили, что в Москве были и остаются сотни тысяч незаполненных вакансий. Однако москвичи не собираются их занимать. Следовательно, вновь придется «им­портировать» сотни тысяч «гастарбайтеров». К чему это может привести? Специалисты подсчитали, что если продолжать такую практику, то к 2030 г. численность населения Москвы достигнет 25—27 млн. и его придется размещать на площади диаметром 165 км. вместо ны­нешних 40 км. Напомним, что советские граждане были лишены возможности выбирать место своего жительства – в том числе и поближе к месту своей работы. Это приводит к чудовищным пере­грузкам общественного транспорта, особенно в «часы пик». На­помним также, что Москва – это старинный город-крепость с лу­чевой планировкой транспортных магистралей, скрещивающихся в центре. Так вот, при населении в десятки миллионов человек и при расстояниях в сотни километров всю транспортную сеть Москвы – автомагистрали, метрополитен, трамваи, автобусы, троллейбусы, пригородные электрички – придется, по меньшей мере, удвоить, если не утроить. А это физически невозможно. Итак, процесс складывания московского мегаполиса заходит в явный тупик. Но так как все то же самое в большей или меньшей степени характерно для всех без исключения крупных городов Рос­сии, то можно констатировать: процессы урбанизации в России, переходящие в гиперурбанизацию, имеют тупиковую тенденцию и не позднее 1-й четверти XXI века неизбежно приведут к катастрофе, если их качественно не видоизменить. Но как? Первое, что приходит в голову, – резко сократить так называе­мую градообразующую нагрузку на крупные города – и админист­ративную, и промышленную, и торговую, и коммуникационную, и другую. Вот почему мы выступаем за перенос столицы России из Москвы в любое другое, более подходящее место, либо за строи­тельство новой столицы. То же самое относится ко всем остальным административным центрам до областных включительно. Категорическая необходимость не допустить перерастания урбанизации в гиперурбанизацию, возможно скорее и масштабнее перевести ее на рельсы дезурбанизации диктуется еще одним об­стоятельством: приближением тотальной экологической катастро­фы. Эта тема требует особого рассмотрения. Лекция 22 ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ ЭКОЛОГИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ Шесть поколений моих предков, которых я знаю, и много боль­ше, которых я не знаю, до самого начала XX века жили в одних и тех же условиях: хижина из бревен с земляным полом, соломенной кры­шей и каменным очагом, дым от которого уходил через дыру на крыше. В этой хижине ели и спали вповалку—зимой вместе с ново­рожденным теленком, жеребенком, ягнятами, которых, пока они не окрепнут, некоторое время нельзя было выпускать в неотапливае­мый хлев (морозы иногда достигали 40 градусов С). В самом начале XX века мой дед устроился обходчиком на железную дорогу в Сибири, 309и спустя несколько лет на присланные им деньги наша семья одной из первых на селе соорудила современную избу, т.е. такую же бре­венчатую хижину, но уже с деревянным полом, железной крышей и печью вместо очага. Впрочем, новорожденные телята и ягнята про­должали зимовать вместе с людьми – я сам заботился о молодняке пятилетним ребенком в начале 30-х гг. За века и тысячелетия своего сосуществования эти люди выработали неписаные законы народ­ной мудрости, которые помогали им выжить в нечеловечески труд­ных условиях. В том числе те, которые регулировали их отношения с природой. Они сочинили пословицы вроде той, например, где гово­рилось: не плюй в колодец – пригодится воды напиться. Ибо знали, что без доступа к чистой воде любая популяция обречена на массо­вые заболевания. Они строго регулировали землепользование, ибо знали, что иначе земля перестанет кормить их. Они не менее строго регулировали и свое питание, ибо знали, что беспорядочное пита­ние, пусть даже обильное, – кратчайшая дорога на тот свет. Сло­вом, они знали многое. Но многого они не знали. Не могли знать, потому что не было соответствующего жизненного опыта. Так, они не зна­ли, что очень вредно, даже смертельно опасно дышать любым ды­мом – даже дымом от костра в очаге, поскольку это канцероген. Не знали, что нельзя вырубать лес сплошняком, ибо появятся овраги и начнут смывать плодородный слой почвы. Не знали, что шум может свести человека в могилу – такого шума просто не было. И по той же причине понятия не имели ни о радиации, ни пищевых химикалиях. И вот эти люди столкнулись сегодня нос к носу со сложнейшей экологической ситуацией. В «Индии с германской армией», образ­но говоря, «армия» застигла врасплох «индийцев». При этом вот уже более 80 лет этими людьми управляют «хозяева», столь же экологи­чески невежественные, сколь и они сами, но ведущие привилегиро­ванный образ жизни, который минимизирует негативные послед­ствия загрязнения окружающей среды. «Хозяевам» не приходится дышать загрязненным воздухом: большую часть времени они про­водят в своих обширных поместьях, далеко за городом, куда не до­пускаются «чужие» автомашины и строго запрещены всякие костры. А иногда и перегораживают улицу перед своим городским домом, чтобы автомашины не тревожили шумом и не загрязняли воздух выхлопами. Именно так поступал в свое время «хозяин» Киева, и, конечно же, не только в этом городе. «Хозяевам» не приходится пить опасную для здоровья воду: им доставляют бутылки с импорт­ной питьевой водой. Не приходится им и есть вредные для здоровья продукты: на их стол работают специальные «экологически чистые» совхозы плюс обильная импортная еда на любой вкус. Но этого невозможно обеспечить всем – поэтому население сознательно содержится в экологическом невежестве: цензура до самых недавних лет строжайше «отсекала» информацию об экологических про­блемах. Я, университетский профессор, только недавно узнал, ка­кую опасность для здоровья человека представляют дымовые выб­росы из заводских труб, химикалии в воде и продуктах, «бытовая радиация», шумовое и тепловое загрязнение окружающей природной среды. И то потому, что часто бывал в зарубежных командиров­ках, знакомился с зарубежной литературой. Что же говорить о сот­нях миллионов моих сограждан, до сих пор экологически совершен­но неграмотных? Кроме того, экологию в бывшем СССР напрочь запрещает эко­номика. В Москве вы можете увидеть тысячи автомашин с таким дымным шлейфом, который поверг бы в обморок любого нью-йор­кского полицейского. Но советские автомашины при бесчисленных ремонтах служат не 3 года, как в США, а 10, 20, 30 лет. И если штрафо­вать за «шлейф» – останешься вообще без машин. Да, завод отравляет атмосферу целого города дымом своих труб. Но нет средств на очистители, а если завод закрыть – останешься вообще без промышленной продукции. То же самое происходит с устаревшим оборудованием по очистке питьевой воды, с радиационным, шумовым и тепловым загрязнением окружающей среды, с химическими удобрениями и многим другим. Наконец, сказывается черта характера, свойственная всем наро­дам евразийской цивилизации (не только русским). Она выражается русским словом «авось», которое с трудом переводится на другие языки. В частности, по-английски требуется целое словосочетание типа «хэппи-голаки фэшн» или «венче эт рэндом» – и все равно ни один иностранец никогда не поймет, что это такое. На деле же это не что иное, как доведенный до логического конца (или, точнее, до абсурда принцип «кто не рискует, тот не выигрывает». Например, вы ведете автобус с полусотней пассажиров через железнодорожный переезд, видите мчащийся прямо на вас поезд, но, вместо того что бы притормозить, даете газу со словами (или мыслью) «авось, проскочу!» – через секунду вместо автобуса с пассажирами на рельсах оказывается кровавая каша из железа и человеческих тел. Или в каче­стве капитана грузового судна с теми же словами решаете «срезать нос» у идущего своим курсом пассажирского лайнера, чтобы было чем похвалиться потом за стаканом водки с друзьями. Р-раз! – и лайнер с несколькими сотнями пассажиров на борту через несколь­ко минут оказывается на дне морском. Или в качестве дежурного на атомной электростанции, с теми же словами грубо нарушаете эле­ментарные правила техники безопасности. Раз – сошло. Тут же два – опять сошло. Тут же три – на сей раз (кто бы мог подумать?), оказы­вается, не сошло, а случился Чернобыль – слово, понятное сегод­ня на всех языках мира и означающее радиацию эквивалентом в 400 хиросимских атомных бомб, которая сделала нежилыми плодород­ные земли площадью с Австрию или Венгрию, если не больше, плюс в той или иной степени нанесла поражение здоровью несколь­ких миллионов человек (включая тысячи уже погибших). Не существует такого евроазиата, который бы не знал, что «авось» – это очень плохо, это хуже водки и табака, вместе взятых. Все поголовно относятся к данному слову и к тому, что за ним скры­вается, с величайшим осуждением. Есть даже специальная послови­ца на сей счет: «авось да небось, а вышло хоть брось» (буду рад, если переводчику удастся хотя бы приблизительно передать ее смысл). Но не существует ни одного евроазиата, который не придерживался бы указанного выше принципа с той же неуклонностью, с какой он выпивает залпом бутылку теплого шампанского и выкуривает одну за другой две пачки самых отвратительных в мире сигарет. С послед­ствиями, поражающими воображение любого (только не его само­го). Так, например, в неравной борьбе автомобилей с пешеходами при упрямых попытках последних проскочить «на авось» поток ма­шин каждый день на каждом шоссе от Балтийского моря до Тихого океана гибнет вдесятеро больше людей, чем к западу и востоку от данного региона. И все же, несмотря на такую чудовищную цену, принцип «авось» продолжает каждодневно руководить поступками каждого – от управляющего машиной до управляющего заводом или государством. Напомним еще раз, что все эти люди в детстве жили в мире, где любое (сравнительно незначительное тогда) загрязнение окружаю­щей среды быстро очищалось самой природой. Задымил костер – подул ветер, и все прояснилось. Вылил помои в реку – через мину­ту вода снова питьевая. Поломал дерево или вытоптал траву – на следующий год выросли новые. Кричи, пока не надорвешься: от деревни до деревни десять верст. А о более страшных экологических бедах тогда и не слыхивали. И такую вот социальную психологию впитали с молоком матери, передали своим ныне взрослым детям по наследству. А правительство десятилетиями старательно замалчи­вает опасности экологического характера. А правительство десятиле­тиями категорически требует: «Продукцию, предусмотренную планом, – любой ценой!» И люди привыкли бездумно платить любую цену, в том числе экологическую. Что же удивительного, если и директор завода, и все рабо­чие, и все жители города равнодушно относятся к тому, что заводские трубы покрыли город сплошным облаком чуть ли не самых настоящих боевых отравляющих веществ? (В быв­шем Советском Союзе насчитываются десятки крупных горо­дов и сотни поселков, где концентрация загрязняющих воздух промышленных выбросов в сотни раз превысила предельно допустимые нормы, в связи с чем средняя продолжительность жизни значительно ниже, чем в окружающих регионах.) «Авось, обойдется!» – говорят и думают они: ведь план-то выпол­нять и зарплату за это получать надо? Любой ценой! В том числе ценой собственной жизни.