Соавторы: Г. Наместникова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)
Такая же специализация должна быть продолжена на университетском уровне. К тому же кто-то удовлетворится сертификатом об окончании колледжа. Кто-то потратит еще два года на диплом бакалавра, кто-то еще два года – на диплом магистра, кто-то еще два года – на диплом доктора. В странах Запада все это давно обычная вещь, а в России только сегодня приходится пробивать с боем. Второй важный аспект реформы – демократизация образования. Школа-казарма, из которой выходят 17-летние инфантилы с психологией 10-летнего ребенка, должна уступить место школе-колледжу, из которой выходят взрослые люди, не только добросовестные работники и добропорядочные граждане, но и энергичные предприниматели, способные делать свой бизнес (напомним еще раз: дух предпринимательства задушен в советском народе почти начисто, с тяжелейшими социальными последствиями, и его предстоит возрождать). Этого невозможно добиться, пока старшие школьники не научатся сами обсуждать и решать вопросы школьного бюджета, не научатся ценить заработанный рубль и не попробуют сами свои силы, подряжаясь на разного рода работы, подобно студентам, – возможностей для этого в России хоть отбавляй.
Наконец, третий аспект реформы – «подтягивание» отстающих подсистем образования до уровня передовых. Это относится, в частности, к подсистеме всеобщего педагогического образования родителей: известно ведь, что воспитание ребенка начинается с воспитания его родителей. Это относится далее к подсистеме дошкольного образования, чтобы перейти от «камер хранения детей» к «предшкольным университетам», где всем дошкольникам была бы обеспечена хорошая подготовка к школе, где они бы на своем уровне осваивали основы этики и эстетики (обязательно!), навыки физического и умственного труда, физической культуры, азы естествознания и обществознания, умения читать, считать и писать. Это относится также к учебному кино и ТВ, к комплексной компьютеризации школьного дела, которая практически все еще впереди.
Пока идут разговоры о реформе – жизнь берет свое. Вместе с расслоением общества на богатых и бедных идет расслоение по тому же принципу учебных заведений. Как грибы после дождя, появляются частные школы и университеты, рассчитанные на состоятельных, а некоторые даже только на очень богатых родителей. Мой старший внук заканчивал бесплатный государственный университет, а мой младший внук посещал детский сад, стоимость пребывания в котором по меньшей мере вдвое превышает зарплату старшего по окончании университета. Есть и намного более дорогие детсады, школы, колледжи, университеты.
Возникает опасность, что некоторые способные молодые люди не смогут получить специальность, в которой их способность раскрылась бы наиболее полно на благо общества просто потому, что у их родителей нет средств на оплату соответствующего учебного заведения. Как и в других странах, возникает проблема системы стипендий для поддержки одаренных детей, подростков, молодых людей. Кроме того, возникает опасность, что не все частные школы добросовестно выполняют свои обязательства по части уровня образования, заявленного в их статусе и рекламе (в России такой обман наблюдается в массовых масштабах не только в торговле). Как и в других странах, возникает проблема возможно более строгого лицензирования и систематического инспектирования всех учебных заведений – и государственных, и частных.
Именно эти проблемы решаются сегодня при переходе системы народного образования России от тоталитаризма, «казармы» – к демократии, «рынку».
И примерно тот же процесс происходит в сфере науки.
Лекция 18
ПРОГНОЗЫ В СФЕРЕ СОЦИОЛОГИИ НАУКИ
У человека – шесть органов чувств (зрение, слух, вкус, обоняние, осязание, равновесие). Лишенный какого-то из них, он становится инвалидом. Лишенный важнейших (например, зрения и слуха), он может выжить только в качестве объекта научного эксперимента.
У человечества нет органов чувств. Вместо них у него есть семь форм общественного сознания: мировоззрение, наука, искусство, мораль, право, политика, вера. Человек без них – просто животное. Человек с ущербным развитием хотя бы одной из них – духовный инвалид. До недавних пор многие (и не только марксисты) считали, что главная, ведущая форма общественного сознания – наука. Что-то вроде зрения, на которое приходится до 80% информации, получаемой человеком из окружающего мира. Однако постепенно обнаружилось, что нет «главных» и «вспомогательных» форм общественного сознания. Все одинаково важны. Например, ученый с шатким мировоззрением, глухой к искусству, с ущербной моралью, правовой безграмотностью и нигилизмом, беспринципный политикан, не верящий ни во что, кроме возможности безнаказанно урвать что-либо лично для себя, – это вовсе не ученый, а просто разновидность представителей мафиозных структур. Любой тоталитаризм плодит таких псевдоученых тысячами, советский за годы своего существования успел наплодить миллионы. Собственно только они и могли процветать в существовавших условиях. Остальные, кроме немногих «белых ворон» типа Сахарова, оставались в тени или сживались со света.
Реализация каждой из форм общественного сознания имеет свои особенности. Невозможно представить себе, например симфонический оркестр, состоящий из одних первых скрипок, это будет совсемдругой оркестр. Невозможно представить себе выдающуюся певицу, которая одновременно была бы столь же выдающейся балериной, драматической актрисой, режиссером, художником, дирижером, писателем и вдобавок еще архитектором собственного театра. Невозможно представить себе и судью, который был бы одновременно также прокурором, адвокатом и даже палачом. Тем не менее, именно такая авантюра была предпринята в сфере науки. Правда, она не имела ничего общего с собственно наукой.
Наука – не только одна из форм общественного сознания. Это еще и особая отрасль общественного производства – производства новых знаний. Поэтому ключевая фигура в науке – генератор идей. Это очень редкий дар, который дается лишь одному из ста хороших, добросовестных, настоящих научных работников. При этом обладатель такого дара, как правило, способен генерировать новые идеи всего несколько лет (обычно на третьем десятке лет жизни), после чего столь же обычно почивает на заслуженных лаврах, очень ревниво относится к другим новым идеям и старается их придушить, т.е. играет крайне реакционную, негативную роль в развитии науки. Кроме того, он обычно выдает свои идеи в виде очень сырого полуфабриката, который требует значительных усилий, чтобы стать доброкачественной научной продукцией, готовой для формирования теории и внедрения ее в практику.
Вот почему генератору помогает очень много ученых совсем других, но отнюдь не маловажных способностей. Один из них – модератор – находит в работе генератора слабые места и подвергает их конструктивной критике. Другой – аниматор – открывает возможности развития сильных сторон. Третий – организатор – координирует деятельность научного коллектива и его связи с внешним миром. Четвертый – репродуктор – обладает даром донести идеи генератора до общественности, правительства, студенчества и обеспечить им, таким образом, поддержку, развитие. Пятый (наиболее многочисленная разновидность научных работников) – разработчик, который доводит научную продукцию до нужных кондиций. Шестой – вспомогательный научный работник, без которого все остальное просто повисает в воздухе. Седьмой – обслуживающий персонал, без которого «повисание в воздухе» остается, даже если остальные проблемы решены.
Требуется оптимальная социальная организация этого научного «симфонического оркестра». Во всем цивилизованном мире эта задача решается следующим образом. Основу организации науки составляет автономный университет, независимый от государства. В нем разделяются научная, учебная и хозяйственная часть, администрация которых подотчетна иерархии научных советов. То же самое можно сказать о ректоре университета, деканах факультетов, сообразно профилю изучаемых наук и преподаваемых дисциплин, а также заведующих кафедрами – основными ячейками университетов. На кафедрах организуется учебная работа и ведутся фундаментальные исследования. В лабораториях при них ведутся прикладные исследования и проводится студенческая практика. При университете, если необходимо, создаются институты или центры, где ведутся комплексные фундаментально-прикладные исследования. Если необходимо, создаются также опытные заводы или другие предприятия. Основная форма привлечения преподавателей и исследователей – контракт. Это может быть контракт только на чтение лекций и руководство семинаром или только на определенную исследовательскую работу, скажем, с подготовкой по ее итогам научной монографии, или, в определенной пропорции на то и другое, по заранее оговоренным условиям.
Никому не приходит в голову отрывать преподавательскую работу от исследовательской. Ибо ученый без своей школы – научный кастрат. А преподаватель без связи с наукой всего лишь плохой «репродуктор». Никому не приходит в голову и отрывать фундаментальные исследования от прикладных, а те, в свою очередь, – от опытно-практических разработок на их основе. Ибо в науке очень затруднителен формальный контроль за количеством и качеством научной продукции (можно нагромоздить ради отчета гору ненужного или, как оказывается много позднее, гору вздорного). Важен только конечный результат в виде готовых знаний, имеющих хотя бы в перспективе практическое значение. Если же процесс разорвать, то фундаментальные исследования становятся бесплодной пожизненной синекурой, прикладные сводятся к сплошному «научному прикрытию» политики начальства, обычно не имеющей ничего общего с наукой, а разработки и вовсе погрязают в рутине, оторванной от науки.
В качестве почетного члена Всемирной федерации исследований будущего и со-президента комитета исследований будущего Международной социологической ассоциации я имел обширные научные контакты с коллегами многих стран мира, побывал у многих из них, десятки из них являются моими добрыми знакомыми, нескольких считаю давними друзьями. В беседах со мною ни один не оценил социальную организацию науки в своей стране как безупречную – у всех нашлись серьезные критические замечания. Точно так же ни один из них не является восторженным поклонником своего правительства – обычный скепсис каждого настоящего ученого. Но если бы эти люди узнали, что произошло с наукой в Советском Союзе, – они признали бы организацию науки в своей стране идеальной, а свое правительство – гениальным.
Наука всегда была для всех фанатиков-авантюристов мира не формой общественного сознания и не производством новых знаний, а всего лишь инструментом для укрепления своего господства. Впрочем, это относится не только к науке – к любой другой форме общественного сознания. Не составляли исключения из этого правила фанатики-авантюристы, пришедшие к власти в России, фашистской Германии и Италии, на Кубе, в Ираке, Северной Корее, других странах мира.
Перед Сталиным, когда он к 1927 г. стал единоличным диктатором, встали две задачи: 1) привлечь в науку, подорванную Гражданской войной и разрухой после нее, достаточное количество людского персонала; 2) полностью подчинить ученых своему диктату, сделать их слепыми орудиями укрепления его всевластия.
Надо сказать, что обе задачи были решены блестяще, трагические последствия чего мы ощущаем до сих пор. Прежде всего, Сталин столкнулся с крайней скудостью кадрового потенциала, низким социальным престижем науки и нежеланием талантливой молодежи идти в науку.
В царской России насчитывалось всего чуть более 14 тыс. ученых. Из них подавляющее большинство – простые «репродукторы» на лекциях и семинарах в университетах. Собственно исследователей было всего несколько сот человек – мы знаем сегодня почти всех их по именам. В ходе Гражданской войны многие были убиты, погибли от голода или болезней, эмигрировали или были изгнаны из страны, другие полностью деморализованы и отошли от научной деятельности. Как обеспечить приток в науку свежих сил? Не забудем, что сравнительный престиж профессий выглядел тогда совершенно иначе, чем сегодня. Мы, школьники 30-х годов, почти поголовно бредили военными профессиями – для многих они были престижнее даже артистической карьеры. Карьера ученого занимала на этой «лестнице» одно из последних мест. Мы знали только двух из них – рассеянного географа Паганеля, героя популярного в те годы кинофильма «Дети капитана Гранта» (по Жюлю Верну), и академика Шмидта, да и то не как ученого, а как героя полярной экспедиции на пароходе «Челюскин».
И не в 1930 г., а даже в 1950 г., когда я, выпускник самого престижного в стране Института международных отношений, отчаявшись поступить офицером в армию (ее тогда как раз сокращали), поступил в аспирантуру Института истории АН СССР, на меня обрушился град презрительных насмешек. Наиболее удачливые пошли в дипломатию, референтами в ЦК КПСС или в Совет Министров (для меня эта дорога была изначально закрыта, т.к. я был социально ущербен: мой отец и отец моей жены подвергались репрессиям, а это «черное пятно» автоматически означало дискриминацию). Наименее удачливые – корреспондентами в газеты и на радио. Но чтобы в науку? Это было хуже худшего.
Сталин сделал гениальный (для себя лично) ход.
Во-первых, он разгородил единую по своему характеру науку непроходимой стеной на академическую (самую престижную и высокооплачиваемую), университетскую и отраслевую (с наиболее многочисленным персоналом: при отдельных министерствах). В академиях были сосредоточены фундаментальные, отчасти прикладные исследования и отчасти подготовка научных кадров. В университетах наука была низведена на чисто вспомогательную роль дополнительного способа подготовки научных кадров: надо было готовить миллионы дипломированных специалистов, учебная и методическая нагрузка профессуры возросла до стольких часов в год, что собственно научная работа практически исключалась. Перед отраслевой наукой была поставлена задача возможно быстрее и дешевле доводить до массового производства опытные образцы (обычно пиратски «заимствованные» из-за рубежа, поскольку авторитета патентов, лицензий, вообще авторского права советская практика, как известно, не признавала), так что собственно наукой тут тоже не пахло.
Во-вторых, он установил иерархию научных чинов, полностью скопированную с военной. В науке появились свои сержанты – лаборанты трех разрядов, лейтенанты – младшие научные сотрудники без ученой степени тоже трех разрядов, капитаны – младшие научные сотрудники со степенью кандидата наук, майоры – старшие научные сотрудники с той же степенью, подполковник, полковник – доктор наук он же, но еще и со званием профессора, генерал-майоры – члены-корреспонденты так называемых «малых академий» (республиканских и отраслевых – медицинских, педагогических, сельскохозяйственных наук и др.), генерал-лейтенанты – члены-корреспонденты «Большой академии» – Академии наук CCCP, генерал-полковники – действительные члены «малых Академий», наконец, четырехзвездные генералы армии – академики «Большой академии».
В Вооруженных Силах СССР, как и сегодня в России, положение младших офицеров (лейтенанты, капитаны) отличается от положения унтер-офицеров (сержанты) и тем более солдат, как небо от земли: все три категории питаются отдельно и, понятно, по-разному; одеваются тоже по-разному; наконец, солдаты обязаны безропотно прислуживать сержантам, а те – офицерам. В свою очередь, положение старших офицеров (майоры, полковники) точно так же отличается от младших, а генерал для остальных – вообще царь и бог, с практически безнаказанным диким произволом, вплоть до строительства себе дачи за казенный счет силами солдат.
