Текст книги "Большой подлог, или Краткий курс фальсификации истории"

Автор книги: Игорь Шумейко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА «ОТ ПРОТИВНОГО»

Наверное, трудно сразу принять столь новую « Периодическую таблицу русских войн», да еще со столь краткими обоснованиями. Вот цитаты из книги знакомой, знаменитой, показывающие, какие подпорки только приходится подставлять, что бы объяснить те же события – без этой « Таблицы»

Данилевский «Россия и Европа»:

«Но как бы ни была права Россия при разделе Польши, теперь она владеет уже частью настоящей Польши и, следовательно, должна нести на себе упрек в неправом стяжании, по крайней мере, наравне с Пруссией и Австрией. Да, к несчастью, владеет! Но владеет опять-таки не по завоеванию, а по тому сентиментальному великодушию, о котором только что было говорено. Если бы Россия, освободив Европу, предоставила отчасти восстановленную Наполеоном Польшу ее прежней участи, то есть разделу между Австрией и Пруссией, а в вознаграждение своих неоценимых, хотя и плохо оцененных, заслуг потребовала для себя восточной Галиции, частью которой – Тарнопольским округом – в то время уже владела, то осталась бы на той же почве, на которой стояла при Екатерине, и никто ни в чем не мог бы ее упрекнуть. Россия получила бы значительно меньше по пространству, не многим меньше по народонаселению, но зато скольким больше по внутреннему достоинству приобретенного, так как она увеличила бы число своих подданных не враждебным польским элементом, а настоящим русским народом…

Что же заставило императора Александра упустить из виду эту существенную выгоду? Что ослепило его взор? Никак не завоевательные планы, а желание осуществить свою юношескую мечту – восстановить польскую народность и тем загладить то, что ему казалось проступком его великой бабки. Что это было действительно так, доказывается тем, что так смотрели на это сами поляки. Когда из враждебного лагеря, из Австрии, Франции и Англии, стали делать всевозможные препятствия этому плану восстановления Польши, угрожая даже войной, император Александр послал великого князя Константина в Варшаву призывать поляков к оружию для защиты их национальной независимости. Европа, по обыкновению, видела в этом со стороны России хитрость, – желание, под предлогом восстановления польской народности, мало-помалу прибрать к своим рукам и те части прежнего Польского королевства, которые не ей достались, – и потому соглашалась на совершенную инкорпорацию Польши, но никак не на самостоятельное существование Царства в личном династическом союзе с Россией, чего теперь так желают. Только когда Гарденберг, который, как пруссак, был ближе знаком с польскими и русскими делами, разъяснил, что Россия требует своего собственного вреда(курсив мой. – И.Ш.), согласились дипломаты на самостоятельность Царства. Последующие события доказали, что планы России были не честолюбивы, а только великодушны. Восстание (поляков) ничем другим не объясняется, как досадою поляков на неосуществление их планов к восстановлению древнего величия Польши, хотя бы то было под скипетром русских государей. Но эти планы были направлены не на Галицию и Познань, а на западную Россию, потому что тут только были развязаны руки польской интеллигенции – сколько угодно полячить и латынить. И только когда, по мнению польской интеллигенции, стало оказываться недостаточно потворства или, лучше сказать, содействия русского правительства, – ибо потворства все еще было довольно к ополячению западной России, (курсив мой. – И.Ш.), тогда негодование поляков вспыхнуло и привело к восстанию 1830-го, а также и 1863 года. Вот как честолюбивы и завоевательны были планы России, побудившие ее домогаться на Венском конгрессе присоединения Царства Польского!»

Весь этот государственный бред (« сентиментальный», что, по мнению Данилевского, извиняет царя Александра), кроме прочего – еще одно доказательство факта актуального даже и для 2010 года. Все отчуждение сегодняшнее украинцев от русских – родилось из того века держания при себе Польши. В книге « 10 мифов об Украине» я, конечно, подробнее и доказательнее рассматриваю этот процесс… «Вторичной «украинизации» Юго-Западной Руси». Есть серьезные свидетельства, откуда взялись первые «самостийники» в эпоху Александра Первого. Однако продолжим Данилевского:

«Не из-за Европы ли, следовательно, не из-за Германии ли в особенности, приняла Россия на свою грудь грозу двенадцатого года? Двенадцатый год был, собственно, великой политической ошибкой, обращенной духом русского народа в великое народное торжество.

Что не какие-либо свои собственные интересы имела Россия в виду, решаясь на борьбу с Наполеоном, видно уж из того, что, окончив с беспримерной славою первый акт этой борьбы, она не остановилась, не воспользовалась представлявшимся ей случаем достигнуть всего, чего только могла желать для себя, заключив с Наполеоном мир и союз, как он этого всеми мерами домогался и как желали того же Кутузов и многие другие замечательные люди той эпохи. Что мешало Александру повторить Тильзит с той лишь разницей, что в этот раз он играл бы первостепенную и почетнейшую роль?..

Настал 1848 год. Потрясения, бывшие в эту пору в целой Европе, развязывали руки завоевателя и честолюбца. Как же воспользовалась Россия этим единственным положением? Она спасла от гибели соседа (Австрию)…»

Обращаюсь к другому капитальному обвинению против России. Россия – гасительница света и свободы, темная мрачная сила… У знаменитого Роттека высказана мысль, – которую, не имея под рукой его «Истории», не могу, к сожалению, буквально цитировать, – что всякое преуспеяние России, всякое развитие ее внутренних сил, увеличение ее благоденствия и могущества есть общественное бедствие, несчастье для всего человечества. Это мнение Роттека есть только выражение общественного мнения Европы(курсив мой. – И.Ш.). И это опять основано на таком же песке, как и честолюбие и завоевательность России. Какова бы ни была форма правления в России, каковы бы ни были недостатки русской администрации, русского судопроизводства, русской фискальной системы и т. д., до всего этого, я полагаю, никому дела нет, пока она не стремится навязать всего этого другим…

Итак, состав Русского государства, войны, которое оно вело, цели, которые преследовало, а еще более – благоприятные обстоятельства, столько раз повторявшиеся, которыми оно не думало воспользоваться, – все показывает, что Россия не честолюбивая, не завоевательная держава, что в новейший период своей истории она большею частью жертвовала своими очевиднейшими выгодами, самыми справедливыми и законными, европейским интересам.

Откуда же и за что же, спрашиваю, недоверие, несправедливость, ненависть к России со стороны правительств и общественного мнения Европы?…

После Венского конгресса, по мысли русского императора, Россия, Австрия и Пруссия заключили так называемый Священный союз, приступить к которому приглашали всех государей Европы. Этот Священный союз составляет главнейшее обвинение против России и выставляется заговором государей против своих народов, (курсив мой. – И.Ш.) Но в этом союзе надо строго отличать идею, первоначальный замысел, которые одни только и принадлежали Александру, от практического выполнения, которое составляет неотъемлемую собственность Меттерниха. В первоначальной же идее, каковы бы ни были ее практические достоинства, конечно, не было ничего утеснительного. Император Александр стоял, бесспорно, за конституционный принцип везде, где, по его мнению, народное развитие допускало его применение. Он был противником и врагом партий, насильственно вынужденных бунтом и революцией…

Корнем всех реакционных, ретроградных мер того времени была Австрия и ее правитель Меттерних, который, опутывая всех своими сетями, в том числе и Россию, заставил последнюю отказаться от ее естественной и национальной политики помогать грекам и вообще турецким христианам против их угнетателей, – отказаться вопреки всем ее преданиям, всем ее интересам, всем сочувствиям ее государя и ее народа. Россия была также жертвою Меттерниховой политики; почему же на нее, а не на Австрию, которая всему была виновницей и в пользу которой все это делалось, взваливается вся тяжесть вины?…

Не влиянию ли Меттерниха приписывается перемена образа мыслей, происшедшая в императоре Александре после 1822 года? Не это ли влияние было причиной немилости Каподистрии, враждебного отношения, принятого относительно Греции и вообще относительно национальной политики, наконец, не это ли влияние было причиной самой перемены в направлении общественного образования во времена Шишкова и Магницкого? А после не в угоду ли Австрии считалась всякая нравственная помощь славянам чуть не за русское государственное преступление?

Ну и как вам? Ощущение: медленный, торжественный въезд в желтый дом… Или – замедленная съемка процесса захождения ума за разум.

Относительно новым для читателя тут будет, наверно, последний пассаж. Что, оказывается, наш самодержец, натянутый как кукла на руку того самого Меттерниха, не только русскую внешнюю политику сложил к ногам Австрии – это еще соответствовало бы хоть какой-то реальности (удавшийся заговор все ж – реальность), хоть какому-то смыслу: ведь выгодно же, одурачив вражескую державу, заставить ее провести несколько войн целиком в свою пользу и во вред ей самой! Но… ТАК использовать эту «насаженность на Меттернихову руку – куклы-монарха», чтобы еще и встрять в содержимое ихшкольных учебников, расписание занятий в ихуниверситетах?!!

Но сколько ни заостряй этот пункт у Данилевского, грустный парадокс в том, что другого объяснения тем Александровым… действиям (слово «политика» тут все же не будем применять) – и вовсе нет.

Вот отчего я особо выделил в предыдущей главе экспертную оценку именно Жан-Жака Руссо, предсказавшего, что Россия влипнет в конфликт с демократической Европой (которая на тот момент, в середине XVIII века, была еще только в дальнем-дальнем проекте!). И век спустя Данилевский возмущенно констатирует: « Общественное мнение Европы: Россия – бедствие, несчастье для всего человечества».

И 250 лет спустя, мы разве не убеждаемся каждый день: в чьих руках общественное мнение Европы? Ставка-то, «Священный Союз», была сделана на евромонархов – и вот…

« А упало, Б пропало – кто остался на трубе?».

Может, сегодня князья Лихтенштейна и Монако, вспомнят о принесенных Россией жертвах евромонархам и помогут?

Глава 5
НАША ПОЛНАЯ СВОБОДА ОТ «СВОБОД»

В третьей главе нашу «инаковость» мы начинали исследовать, напоминаю, с географических претензий XVIII века: « Россия… сама по себе уже взрывала своим гигантским размером всякое представление, которое люди привыкли иметь о «европейской» державе, то есть о члене европейской системы государств».

И вот на начало XXI века Россия, в общем-то, и не такой уж исключительный, запредельный мировой гигант. Выросли за это время Китай, Индия, Соединенные Штаты. Ну и мы сами постарались, в Беловежской Пуще-1991, в смысле приближения государства – к «удобопредставимым» европейцами размерам. Большой шаг навстречу…

Что ж еще остается из претензий? Оказывается – «Свобода». Именно понятие: « страны свободного мира», стало самым актуальным, легло на рабочие столы политиков. Едва не 95 % всех претензий к России – упреки по пункту «демократических свобод». Что ж сказать о нашей «свободности»?

Вот и Сигизмунд Герберштейн, немец XVI века отметил у нас: « Люди все считают себя холопами, то есть рабами своего Государя».

И не менее известный маркиз де Кюстин (1843): « Должен ли подобный народ иметь такое деспотическое правление или же столь жестокое правление создает такой негодный народ?»

Так мы и добрались до самого сложного пункта всей этой книги. А, кроме прочего, и до ответа на главный вопрос той книги Данилевского: «За что нас так не любят?» Его ответ был: «Просто за то, что мы, славяне, – не Европа». Конечно, из своего 1871 года он не мог предвидеть, что его гипотетическая линия противостояния Европа – Славянство, так существенно развернется и передвинется, что сегодня, в связи со славянством – собственно и говорить уже непонятно о чем.

«Европа» им понималась, как романо-германский продукт, и появление нового понятия «Свободный мир», вышедшего за пределы Европы – вряд ли виделось из 1871-го. Ну, еще можно США посчитать продолжением романо-германства (хотя с нынешним президентом и нынешними демографическими тенденциями это будет интересный постулат), но Япония…

Сегодня, полтора века спустя сохраняется разделение России с Западом, тоже по наборам… но уже не генов, а «ценностей».

Как теперь нам выстраивать отношения с… или встраиваться в… в этот дивный, свободный мир? Или, хотя бы – тут я сильно снижаю планку до своей частной задачи: как бы мне, к завершению этой книгу, не сбиться на примитивную и беспомощную «контрпропаганду», каковую я и сам столько лет наблюдал во всех наших «Правдах»?

Разве что попробовать обратиться, ну хотя б к самому «отцу русофобии», маркизу де Кюстину, книгу « Россия в 1839 году», которого и 120 лет спустя переиздавали в США, « как лучшее пособие по СССР», с предисловием директора ЦРУ Беделла Смита. Попробовать привести несколько цитат из него… и не «опровергать грязные инсинуации», а как бы – «замерить дистанцию восприятия».

Итак, маркиз де Кюстин:

«Это злосчастное мнение Европы – призрак, преследующий русских в тайниках их мыслей; из-за него цивилизация сводится для них к какому-то более или менее ловко исполненному фокусу. Надобно обладать большей силой, нежели Петр Великий, дабы исправить зло, какое причинил первый растлитель русских.

– Две эти нации – Россия, как она есть, и Россия, какой ее желают представить перед Европой. Император менее, чем кто-либо, застрахован от опасности оказаться в ловушке иллюзий. Вспомните поездку Екатерины в Херсон – она пересекала безлюдные пустыни, но в полумиле от дороги, по которой она ехала, для нее возводили ряды деревень;она же, не удосужившись заглянуть за кулисы этого театра, где тиран играл роль простака, сочла южные провинции заселенными, тогда как они по-прежнему оставались бесплодны не столько из-за суровости природы, сколько, в гораздо большей мере, по причине гнета, отличавшего правление Екатерины.

– Учтивость здесь – всего лишь искусство прятать друг от друга двойной страх: страх, который испытывают, и страх, который внушают сами. Под всякой оболочкой приоткрывается мне лицемерное насилие, худшее, чем тирания Батыя, от которой современная Россия ушла совсем не так далеко, как нам хотят представить. Повсюду я слышу язык философии и повсюду вижу никуда не исчезнувший гнет.

– Сколько здешних лесов – всего лишь топи, где вы не нарежете и вязанки хворосту!.. Все расположенные в удалении полки – только пустые рамки, в них нет ни одного человека; города и дороги только замышляются; сама нация доселе – всего лишь афишка, наклейка для Европы, обманутой неосторожной дипломатической выдумкой. Торговцы, из которых составится когда-нибудь средний класс, столь немногочисленны, что не могут заявить о себе в этом государстве; к тому же почти все они чужестранцы. Писателей насчитывается по одному-два в каждом поколении, и столько же живописцев, которых за немногочисленностьих весьма почитают, благодаря ей им обеспечен личный успех, но она же не позволяет им оказывать влияние на общество. В стране, где нет правосудия, нет и адвокатов; откуда же взяться там среднему классу, который составляет силу любого государства и без которого народ – не более чем стадо, ведомое дрессированными сторожевыми псами?

– 30 июля 1893 года. Вчера, окончив писать, решился я перечитать переводы некоторых стихотворений Пушкина и утвердился в том своем мнении о нем, какое составилось у меня по первому чтению. Человек этот отчасти заимствовал свои краски у новой западноевропейской школы в поэзии. Не то чтобы он воспринял антирелигиозные воззрения лорда Байрона, общественные идеи наших поэтов или философию поэтов немецких, но он взял у них манеру описания вещей. Так что подлинно московским поэтом я его еще не считаю. Поляк Мицкевич представляется мне гораздо более славянином, хоть и он, подобно Пушкину, испытал влияние западных литератур».

Нет, начать все же придется с небольшого возражения. « Вспомните поездку Екатерины в Херсон» – это Кюстин говорит, как о доказанном, общеизвестном факте, о наших « потемкинских деревнях». Но невелика тут маркизова вина, когда мы и сами 200 лет спустя повторяем этот штамп. О котором здесь, предельно кратко:

1. Князь Потемкин действительно готовился, ну представляете, как обычно у нас делается к визитам большого начальства.

2. Дома вдоль дороги действительно были приукрашены, плюс разные там арки, гирлянды, картины (аналоги нынешних билбордов и уличных растяжек).

3. Элемент театральности во всем – был, каким он и бывает на подобных демонстрациях, торжествах! Ведь, задумайтесь… теоретически, даже подносимый торжественно полуметровый каравай («хлеб-соль»), можно назвать: « потемкинским караваем», преувеличенным, приукрашенным, так как « в обычные-то дни – пекут в 5 раз меньшие караваи».

4. Но… самый-самый первоисточник этой легенды, саксонский дипломат Георг Гельбиг(книга-памфлет «Потемкин Таврический»), писал ведь, что бутафорским был и Севастополь, куда доехали монархи и… новый флот, стоявший на рейде. Но этотфлот через пару лет воевал с турецким флотом и в нескольких битвах полностью разбил его, завладев Черным морем.

5. И главное. У фаворита и наместника князя Потемкина, можно сказать: «по определению» были враги… И Гельбигова легенда была обречена на успех.

Так что здесь разговор с де Кюстином может зайти вообще в мирно-философский диспут о… «О преукрашательстве, преувеличении, торжественности – вообще».

Другой интересный, умно-заумный кюстиновский тезис: «Писателей насчитывается по одному-два в каждом поколении… за немногочисленностьих почитают, но она же не позволяет им оказывать влияние на общество»…

То есть: Писательская немногочисленность не позволяющая влиять на общество? Не знаю, что ответить.

Еще один момент, по-моему, иллюстрирует саму суть проблемы «Интерпретации». Днем был спор о Пушкине, и вечером де Кюстин добросовестно перечитывает переводы из Пушкина, обнаруживает заимствованную у Байрона и немецких философов «манеру описания вещей». Думаете, стоит «защищать» Пушкина, парировать, что и сам Байрон свои взгляды заимствовал, как известно, у Жан-Жака Руссо? Что Кюстин «очернив» Россию, бросился, «брызгая слюною» и на «наше все»? Нет, думаю, де Кюстин вполне добросовестно сличал переводы, и нашему пониманию пушкинских творений никак не помешает их принципиальная непонятность для иноязычных. « Трудности перевода». И так не только с Пушкиным, многие наши реалии – «переводятся на зарубежный» с неизбежною погрешностью.

Далее. Мелькающая у него довольно часто тирания Батыя– да, популярный образ. Истории того визита в Европу татаро-монгол уже была уделена почти глава. И в главном де Кюстин, уж во всяком случае – не клеветник. Он добросовестно сопоставляет: в его Франции король Луи-Филипп, конституционно ограничен, есть выборы, есть свобода выборов.

А царь Николай, как тот Батый– неограничен в своей власти, у подданных нет свободы выборов. Или уж свободы выбора– в таком уже философско-обобщенном смысле. Я ведь взял де Кюстина и эпоху царя Николая – не подумайте, не для того, чтоб спрятаться за 150-летнюю дистанцию, и уйти от аналогичной пары, например: Бжезинский и Путин! (Кстати, и по Бжезинскому у меня кое-что выходило, в статьях и книгах.) Маркиз здесь приведен просто оттого, что его книга, можно сказать – каталог архетипов, к тому же достойно литературно оформленный. Оценки его выверены и сохраняют актуальность до сих пор…

Восстановим еще раз логическую цепочку всей моей книги. История XX века и прежде всего связанная с 30-ми годами, «мюнхенами», «пактами», Войной, Ялтинской системой – подвергается реальному давлению. Но есть « фальсификации» и… «фальсификации». (С эпитетами, например: «жульнические и концептуальные»).

Чешские заводы извиняются за сотни танков, сделанных для чешской армии и доставшиеся Гитлеру, но тысячи танков, сделанных потом для того же Гитлера, засчитывают, как германскую продукцию, только от того, что вывески на воротах были уже на немецком языке и сопроводительные документы – с немецкими печатями. Это, конечно, жульническая фальсификация. Как и у Литвы с ее «версальским суверенитетом», шелушившимся в руки Гитлера. И так далее, вся первая часть книги о подобного рода передергиваниях.

Но есть, похоже, и другие неверные на наш взгляд интерпретации истории, связанные неверной оценкой самой нашей страны. Сегодня в «добросовестном случае», западный историк или политолог пересматривает все детали нашей государственно-политической машины, сравнивает с деталями западного аналога и утверждает: в России нет свободы выбора!

Вот теперь, не отступая к декюстиновским и николаевским временам, можно и признать: да как детали той политической машины, ни Верховный Совет СССР, ни даже нынешняя Госдума – не эквивалентны парламентам Запада. И в партийной системе КПСС – не была аналогом европейских политических партий. И нынешняя «Единая Россия» – сейчас больше похожа не на британскую консервативную партию, не на германскую ХДС, а… да, признаем, – на ту же родимую КПСС!

Но и это еще не самое «страшное признание». Дело в том, что и народ наш в целом, объективно говоря, не так ценит эти самые « свободные выборы», вообще– «свободу выбора», как ценят их европейцы!

На ваш взгляд – это рабство, или, если без оскорблений: НЕпринадлежность русских – к « свободному миру».

Нью-Йорк. 12 января 2010. INTERFAX.RU

Выпущен доклад международной правозащитной организацией «Фридом Хаус»: «Свобода в мире 2010», по которому сегодня: Свободных государств – 89, частично свободных – 58, несвободных – 47, в их числе Россия. Критерии оценки: изменения в школьных программах, подавление свободы СМИ, отсутствие независимости судебно-правовых органов, нарушения в ходе выборов. Директор по исследованиям «Фридом Хаус», Арч Паддингтон: ухудшение ситуации со свободой в мире связано с тем, что небольшая группа крупных, влиятельных, самодостаточных в геостратегическом отношении стран, таких, как Россия, Китай, Венесуэла, Иран, выступали как пример для подражания и защищали небольшие государства, где правят авторитарные режимы.

То есть 136 государств мира – свободнее, чем Россия. По критериям «Фридом Хаус»…

Действительно, в сложные сферы заплывает вопрос о «фальсификациях истории». Был такой лозунг « За нашу и вашу свободу!» – это поляки, подсмеиваясь над нашими начиненными (всякой идеологической дрянью) «разночинцами», подбивали их швырять бомбы в губернаторов и царей. Узкоутилитарное применение авторами того лозунга давно изучено, однако остается повод задуматься и более широко. Да, наверное, все же у нас и у них… – разные свободы.

Полтора тысячелетия отлаживаемый механизм их работает на достижение важнейшей цели: «свободы», «свободы выбора», главных ценностей европейца.

Россиянин тоже любит «свободу выбора». Но… в тех свободах, похоже, есть одно различие: наша свобода, кроме «свободы выбора», включает еще и свободу отвыбора! И это вовсе не какой-то измышленный мною парадокс. Это, действительно, наша, российская, ценность – иметь свободу выбора, в том числе имея еще одну свободу: свободу выбирать самому, или передоверить свою свободу выбора кому-то другому (царям, вождям).

Ведь западная политическая свобода требует постоянных усилий по обеспечению этого самого «механизма поддержания свободы». Политическая машина требует постоянного внимания, работы, смазки. Причем, такой работы, что не может быть передоверена каким-нибудь наемным менеджерам. Тут, действительно, требуется постояннаяработа всегообщества, для каковой работы требуется еще и самоорганизация ( еще не легче!!), постояннаясамодисциплина всего общества. Самоустранение общества от текущей политики – оно и на Западе чревато потерей их свободы. Вот это постоянная политическая работа во имя свободы и ощущается у нас, в России – уже как нелегкая, неприятная обязанность.

Такие ли мы уж исключительные в этом своем выборе? Я довольно долго размышлял именно над этим моментом. Эта наша « свобода выбора, со свободой и отвыбора» – что это? Найденный какой-то наш альтернативный путь политического развития, имеющий, свои достоинства, которые нам надо как-то пропагандировать или хотя бы защищать? Вроде нет, в наших разговорах, в жизненных коллизиях, в литературных произведениях – нигде я не замечал вокруг этой «Свободы от Свободы» никакого ореола гордости. Более того, эта особенность никогда особо и не формулировалась, оставляя ощущение не альтернативы, а скорее какого-то нюанса.

Важным, хотя и мимоходным пояснением показалась мне одна из формулировок Фомы Аквинского. Да-да, того, чьи труды стали теоретическим основанием, для строительства этой западной политической машины. И вот он, составляя свой перечень молитв, вдруг сформулировал это: благодарность Святому Духу за избавление от необходимости иметь политическое мнение.

Не поручусь за цитату точно, может, та мысль Фомы Аквинского и была связана с какими-то отдельными, частными тогдашними политическими дебатами, но мне показалась потрясающе важной именно эта нюансировка:

Избавление НЕ от политических мнений, (Фома Аквинский вовсе не анархист!), НО избавление именно… от необходимостииметь политические мнения!!

Он может егоиметь, но может и не…

И еще об одном слове – «члене» этой формулы Фомы Аквинского, которую я считаю действительно в числе самых важных изречений в истории человечества: … избавление от необходимости иметь политическое мнение. – Теперь я выделяю последнее слово формулы: « мнение». Оцените еще и этот нюанс! Ведь имея «мнение», можно действовать или нет. Можно как-то выражать это «мнение», ухлопать миллион людей за его торжество, или «оставить его при себе». И Фома Аквинат, понимая первичность «мнения», говорит об избавлении – НЕ от необходимых политических действий, а об избавлении даже от корня всяких действий – от « мнения» вообще. Он словно отвечает тянущим его за рукава, зовущим его (кто на трибуну парламента, кто на митинг протеста): «У меня по этим пунктам – вообще нет никакого мнения!» Единственное его действие – пожатие плеч.

Получается, наш Фома тоже ценит Свободу от политической необходимости, и в специальной молитве благодарит за Свободу передоверить свой выбор Богу (или его помазаннику?). Он и сохраняет ее, эту Свободу – как оттенок, нюанс, как запасной клапан, запасной выход, как страховка от абсолютизма политической машины.

И российское отношение к этому явлению надо видеть сквозь давнее недоверие: 1) к политике, 2) к машинности (рутине, механической повторяемости, к «машинерии вообще»).

Помните, на распутинской Матере, еще в счастливые, непрощальныедни утвердился « каприз, игра, в которую, однако, включились с охотой все»: единственной на острове автомашине … серьезной работы не давали… запрягали поутру коней… а машина сиротливо плелась позади и казалась дряхлей и неуместней подвод. Тут тоже дело в нюансе: протест не против машины! (материнцы – не английские луддиты, разбивавшие станки), а против – абсолютизации машины.

Абсолютные монархи, как мы убедились в XX веке – оказались легко свергаемы, но вот абсолютизм политической машины– это совсем другая статья… Сидящих за ее тонированными стеклами даже и разглядеть не получается! У кого-то там пять газет и контрольные пакеты телеканалов, у кого-то – квитанции и « расписки в получении» за подписями «народных трибунов»… и вот уже избирательная масса тянется, как из тюбика, проголосовать за того, кто больше часов был вывешен на телеэкране.

Монарху-то требовалась только наша покорность, а политической машине, еще, как смазка, как необходимый элемент – еще и наша тупость!

Подойдя чуть с другого бока, Оскар Уайльд оформил эту дилемму в стиле своих парадоксов: « У современной демократии есть только один опасный враг – добрый монарх ».

И еще о свободе – как отсутствии. В разных европейских языках есть этот смысловой оттенок. О невозвращающем долги говорят: он слишком свободнопонимает финансовую обязательность. Отсутствие моральных ограничений: «либертины», «свободные отношения»… Бесплатность, отсутствие платы: «Free»…

Был ведь уже сформулирован популярный лозунг « Человек – есть то, что он ест!». А лозунг «Человек – есть то, что за что он голосует!» может и не фиксировался на предвыборных билбордах, (хотя, впрочем, и был уже: «Голосуй, а то проиграешь»), но он подразумевается всей политической системой Запада, которой нас обучают, и по которой мы, по вышеприведенной оценке «Фридом Хаус» – отстающие, неуспевающие.

«Свобода от выбора»… то, что я назвал запасным клапаномФомы Аквинского… – да, признаем, что у нас и большинство агрегатов, узлов нашей российской машины – запасные (второстепенные) в сравнении с тем, «запасным клапаном Фомы Аквината». Вот такой нюанс. Но, отнюдь, не предмет гордости.

Постоянное внимание, контроль, выявление конфликтов, формирование групп по политическим интересам, проверка отчетов политиков, все это – утомительные для нас вещи. Три партии говорят об одном факте совершенно разное – и сопоставление их справок, речей, чтение публикаций с результатами проверок, вплоть до финансовых… тут, не дойдя еще и до половины перечня необходимых хлопот, россиянин начнет зевать или рассеяно оглядываться…

Помню, как в школе мы заучивали это:

 
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой!
 

Иоганн Вольфганг Гёте. «Фауст».

Более того, припоминаю: был у нас такой утвержденный перечень великих фраз, которые рекомендовалось брать «эпиграфами» к сочинениям. (Может, из опасений, что какой-нибудь умник шарахнет что-нибудь из Шопенгауэра, а то и Ницше?) И в том списке (выверенные отечественные авторы, плюс Маркс – Энгельс), сия цитата Гете возвышалась гордою скалой.

Наверно и я брал это звучное: Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день идет за них на бой! (эпиграфом к какому-нибудь сочинению… «Как я провел лето»), и вместе со всеми зазубривал…

И только теперь… столько лет, генсеков, и уже президентов спустя, теперь-то я хорошо представляю настоящее, не выспренное, наше, российское отношение к той гетевской дилемме:

Лишь тот достоин свободы? – Кто… ну еще ладно: « на бой». Но – «каждый день»… «каждый»?!!

Или, еще более страдальчески заведя глаза: «Что, и так – каждый божий день»?!

Все же надо это сказать. Поверх всех инсинуаций… бжезинсинуаций последних десятилетий о «рабской России». По части того: « на бой… за свободу» – Россию грех не то что упрекать – грех даже сравнивать с вами… (Если, правда, это бой настоящий, не НАТОвская бомбежка Сербии, а, допустим, Наполеон или Гитлер на пороге).