Текст книги "Засекреченные трагедии советской истории"

Автор книги: Игорь Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Тимошенко против Маннергейма

Итак, выбор был сделан, и «вынувший меч да не устрашится».

Впрочем, никто особенно не страшился. Ни комбаты, снисходительно разглядывавшие в стереотрубы убегавшие на том берегу Сестры в сосновые боры жиденькие цепочки финских дзотов, ни люди с шитыми золотом звездами в тиши кремлевских кабинетов. Ими финская пехотная армия не принимались за достойного противника.

Если верить воспоминаниям очевидцев, Сталин был настроен сердито и одновременно насмешливо. Разработка плана кампании была целиком передана в штаб Ленинградского военного округа. «Великий полководец» счел, что у генштаба в то время были заботы куда важнее, чтобы отвлекать его на подобную мелочевку.

Так же директивно было запрещено привлекать к операции дивизии внутренних округов, а общее поражение планировалось нанести за 9–12 дней. Вселял уверенность высокий боевой дух войск, развернутых на финской границе, преисполненных решимости «преподать урок зарвавшимся белофинским бандитам» и оборонить колыбель революции.

Река Сестра. Двадцать два года эта тихая река носила неведомый ей до того титул государственной границы. 30 ноября она сложила его, став просто одной из сотен мелких карельских речушек.

Здесь, на Карельском перешейке, наша 7-я армия, наиболее сильное и боеспособное объединение Ленинградского военного округа, с успехом перешла в наступление. Финская пехота отходила, уклоняясь от крупных боев. Редкая сеточка проселочных дорог, убегавшая в глубь страны, на северо-запад, отныне стала называться в оперативных сводках направлением главного удара.

Надо заметить, что над планом финской кампании, видимо, по уже оговоренным выше причинам, в штабе думали недолго. Он был прост и незамысловат, как штык «трехлинейки».

При разработке плана во главу ставилось то обстоятельство, что кратчайший путь по карте от государственной границы до Хельсинки пролегал именно здесь, по побережью Финского залива.

Можно задаться логичным вопросом: почему не бралась в расчет упрятанная в межозерье и непроходимых болотных топях обширнейшая система мощных финских укрепрайонов, эшелонированная в глубину на многие десятки километров, которая наглухо перекрывала путь в глубь страны? Более известная как «линия Маннергейма», она, по оценкам специалистов, ни в чем не уступала имевшимся мировым аналогам, в частности, немецкой линии Зигфрида и французской линии Мажино. Так почему же для главного удара было выбрано это, гиблое во всех отношениях направление?

Здесь можно высказать несколько соображений.

Во-первых, по разумению Сталина, воевать надлежало с громкой славой, так, чтобы демонстрация сокрушительной мощи Красной Армии заставила почтительно притихнуть европейские столицы. Если лихим тараном проломить железобетонный панцирь Суоми, да и еще совершить это в то время, когда немцы, англичане и французы нерешительно топчутся друг против друга в Европе, – это впечатлит и заставит «снять шляпы» и Лондон, и Париж, и Берлин.

Во-вторых, ни тогдашний нарком обороны маршал Ворошилов, ни командующий группировкой округа командарм 1-го ранга Тимошенко полководческими талантами, мягко говоря, не обладали. Часто для обоих решающим аргументом в принятии того или иного решения становилась обычная линейка, превращавшая на карте прямую линию от пункта А до пункта Б в направление главного удара.

К слову, сразу же по окончании финской кампании Тимошенко, отвечая на вопросы выпускников военных академий, касавшихся новых стратегических решений, снисходительно отмахнулся: «Какая вам тут еще стратегия? Иди вперед, прогрызай оборону – вот и вся стратегия!»Об этой «стратегии» Тимошенко речь пойдет чуть позже.

«Малой кровью, могучим ударом» на поверку оказалось не более чем фанфарной строкой из бравой песни, никак не соответствовавшей реальному положению вещей. Солдатская кровь оставалась едва ли не на последним аргументом в длинной череде «за» и «против».

Подтверждение тому – многочисленные эпизоды и финской, и Великой Отечественной, когда у «незнакомого поселка, на безымянной высоте» пехоту клали ротами и батальонами, до последнего человека. Много ли могла стоить жизнь деревенского мужика в красноармейской шинели в то время, когда в одночасье расстреливались и маршалы и командармы!

Существовал ли альтернативный план кампании? Да. Он был разработан еще в начале тридцатых годов под руководством маршала Тухачевского, как возможный вариант боевых действий против потенциального противника, которым тогда стремительно становилась Финляндия. План предусматривал быстрый перехват Финляндии в самом узком месте, в Северной Карелии, с последующим энергичным ударом на юг и выходом в тыл финских укреплений на Карельском перешейке.

Однако история распорядилась иначе. К тому времени, когда потенциальный противник стал противником реальным, прах ошельмованного маршала уже лежал в земле, а тот его план, как и все другие труды, стал планом «врага народа».

Войскам определялось действовать по другой, уже известной нам схеме, ставшей впоследствии хрестоматийно печальным примером.

Штаб Маннергейма и финская военная разведка сумели разгадать «оперативный замысел» советского командования и повести грамотную контригру. На направлении нашего главного удара финны развернули, пожалуй, лучшее, что было в их вооруженных силах – 5-ю полевую армию генерала Эстермана при поддержке Аландской армейской группы.

Первые дни боев хоть и не дали запланированных темпов продвижения, но все же не вызвали серьезных поводов для беспокойства. На всех оперативных направлениях Красная Армия продолжала наступать, встречая, как правило, очаговое сопротивление финских егерей. В оперативных сводках и донесениях начинает просматриваться боевой характер противника. Финский солдат хладнокровен и стоек, за счет отличного владения лыжами чрезвычайно подвижен, как правило, хороший стрелок.

Финские части упорно обороняют мосты, населенные пункты, господствующие над местностью высоты. При оставлении населенного пункта буквально все жгут, обильно минируют дороги, причем отход войск всегда организован, прикрыт арьергардами, никогда не переходит в паническое бегство. Финны боятся обходов, охватов с флангов и при такой угрозе сразу откатываются на новые позиции.

Сплошного фронта как такового не существовало. Именно из-за этого иногда случались комические эпизоды. Один из таких произошел в полосе наступления 9-й армии, в состав которой входил стрелковый батальон 43-й стрелковой дивизии Белорусского Особого военного округа.

Одна из рот этого батальона, с ходу уничтожив финский пограничный пост, начала стремительно продвигаться вглубь территории противника. Лапландия – далеко не самое густонаселенное место на земле. Пройдя десяток километров и не встретив ни единого человека, изумленные красноармейцы вышли на окраину еще сонного крохотного финского городка. Тишина и умиротворенное спокойствие насторожили: не устроили ли финны засаду? Бесшумно развернувшись в боевые порядки, рота, соблюдая все меры предосторожности, вступила в городок.

На единственной площади окружили приземистый деревянный дом, из которого явственно доносился смех и разноголосый гомон. Распахнута дверь – красноармейцы с винтовками наперевес врываются внутрь. За дубовыми столами завтракают финские солдаты. Немая сцена. Но вот унтер-офицер жестами предлагает остолбеневшим красноармейцам присоединиться к трапезе. Ротный, вконец обалдев, сунув в кобуру «ТТ» и вытащив разговорник, пытается объяснить финнам, чтобы те сдавали оружие.

С подобной прогулки война началась далеко не везде. В этот день на Карельском перешейке было не до смеха. Одна из стрелковых дивизий 7-й армии, в коротком бою сбив приграничные части финнов, к исходу дня вышла на подступы к городу Териоки (ныне Зеленогорск) и завязала здесь тяжелый бой.

Териоки горел. Глазам вступивших в него бойцов предстала жуткая картина хаоса и разрушения. То, что уцелело после штурмового огня артиллерии, при отступлении было подожжено финскими факельными командами. Минировано было практически все, даже руины.

4 декабря хельсинское правительство Ристо Рюти попыталось через посредничество Стокгольма обратиться к Советскому Союзу с предложением немедленно остановить военные действия и сесть за стол переговоров. Переданный через советского полпреда в Швеции А.Коллонтай ответ ошеломил Рюти. Оказывалось, что СССР не только не находится в состоянии войны с Финляндией, а напротив, заключив с ней военный союз, помогает финскому народу в его борьбе за освобождение Финляндии от шайки хельсинских белобандитов.

Этот зигзаг сталинской дипломатии дал свои плоды. Именно тогда финские солдаты на фронте получили приказ-заклинание стоять насмерть. Именно с этого дня сводки с фронта все чаще начинают определять сопротивление финской армии как «яростное», «отчаянное», «исступленное».

Между тем военный союз на то и союз, что предполагает участие в нем хотя бы двух союзников. И этот недостающий союзник был создан, что называется, из воздуха. В Ленинграде начал формироваться Первый Финляндский корпус, ядро которого составляли ингерманландцы – финны, уроженцы Карелии и севера Ленинградской области. Одевать солдат «независимой» армии в красноармейскую форму показалось перебором даже Сталину. Финской же в таких количествах просто не было. Что делать?

Решение нашлось нестандартное: командующему Белорусского Особого военного округа было дано указание из захваченных в сентябре 1939 г. под Белостоком пакгаузов в Ленинград самолетами срочно доставить необходимое количество польской армейской формы.

Знаменитые польские конфедератки заменены шапками, спороты шевроны с белокрылым орлом – и вот уже финские волонтеры с песнями маршируют по Ленинграду от Дворцовой площади к Финскому вокзалу. Корпус берегли от боев: он предназначался для торжественного вступления революционных финских войск в Хельсинки. Этого не случилось. Корпус, так и не понюхавший пороху за всю войну, прекратил свое существование вместе с правительством Отто Куусинена, которое заявило о своем самороспуске за несколько дней до окончания военных действий.

8 декабря 1939 г. постоянный представитель Финляндии в Лиге Наций сделал чрезвычайное заявление относительно того, что его страна подверглась неспровоцированной агрессии со стороны СССР. «Советский Союз, —заявил представитель, – нарушив Договор о ненападении и мирном улаживании конфликтов, атаковал Финляндию на всем протяжении границы. Кроме атаки приграничных районов, он подверг бомбардировке с воздуха открытые финские города, в результате чего имеются жертвы среди мирного населения…»

В назначенный для заслушивания сторон день советский представитель на заседание Лиги Наций не явился. Итог известен. СССР, как государство, объявленное агрессором, большинством голосов исключался из членов Лиги.

Теперь Советскому Союзу руки были полностью развязаны. В связи с тем, что дела на фронте складывались крайне неудачно, началась переброска войск из внутренних округов. Основным округом был избран Белорусский Особый. Это объяснялось, прежде всего, тем, что он граничил с Ленинградским военным округом и к тому же считался одним из самых боеспособных в Красной Армии.

Первые эшелоны с личным составом и боевой техникой убыли из Минска 13 декабря 1939 г. В этот день 100-я стрелковая дивизия, которая дислоцировалась в военном городке Уручье, была поднята по тревоге, погружена в эшелоны и скрытно отправлена в Ленинград. Личный состав дивизии мог только догадываться, куда следует, по названиям населенных пунктов: Витебск, Остров, Псков, Луга. 24 декабря дивизия вышла на передний край линии фронта в районе станции Терийоки и деревень Питкала и Пихкала, где и приняла свой первый бой.

Подробности событий той «незаметной» войны восстановил ветеран 100-й стрелковой дивизии Влас Леонтьевич Корхов. Он вспоминал: «Финская оборона крепла, наше наступление выдыхалось. На момент прибытия на передовую в нашей дивизии было 14 тысяч человек. Через несколько недель боев она потеряла до 70 % личного состава убитыми, ранеными и обмороженными. Ударили трескучие морозы. В условиях наступления они оказались лютым врагом. Мерзло все: превращалась в ледяную коросту артиллерийская смазка, буханка хлеба становилась булыжником, руки прилипали к металлу. О нас и говорить не приходилось: шинель от такого мороза – не бог весть, какая защита!.. Были, правда, и полушубки, были тулупы, но мало, в основном, у артиллеристов. Да и неудобны они были: в тулупе, что куль – неуклюж, неповоротлив. То ли дело финны! Их бригады и батальоны были подготовлены к полярной войне отменно. Шерстяное белье, свитеры, толстые ватные штаны, сапоги на меху, длинноухие овчинные шапки – все теплое, легкое, удобное. Каждый солдат был снабжен белым маскхалатом, лыжами из знаменитой карельской березы. К слову, на лыжи ставили буквально все: обозные повозки, пулеметы, легкие пушки, санитарные фургоны. Все это в условиях боев в заснеженных северных лесах позволяло бесшумно и очень быстро маневрировать значительными силами…».

У финнов существенно хуже обстояли дела с тяжелым вооружением. При неплохой артиллерии чувствовалась нехватка танков и боевых самолетов. Маннергейм располагал несколькими десятками старых французских танков «Рено» и незначительным количеством самолетов, в основном бипланов, устаревших английских, французских и итальянских марок. Да еще Гитлер, явно для демонстрации своих «симпатий» к Москве, преподнес сюрприз вчерашнему союзнику. Тридцать новеньких итальянских истребителей «Фиат», отправленных финнам по указанию Муссолини, были задержаны на территории Германии.

К концу декабря наше наступление окончательно застопорилось. Линия фронта на Карельском перешейке практически стабилизировалась в 50–70 км к северо-западу от старой границы.

Из Москвы требовали продвижения вперед. Продвижения во что бы то ни стало, за наступлением Красной Армии пристально следила вся Европа. И наступавшие дивизии делали все, что могли, проявляя солдатское мужество и ратную доблесть.

«Преданность Родине, воинскому долгу показал заместитель командира стрелкового полка 100-й стрелковой дивизии майор И. П. Курылин, – вспоминает В.Л.Корхов. – В бою при прорыве линии Маннергейма один из стрелковых полков дивизии потерял командира и, неся большие потери от сильного перекрестного огня из дотов противника, залег в снегу. Майор Курылин И. П., несмотря на то, что он артиллерист, взял на себя командование полком. Он поднял в атаку весь полк и, увлекая своим примером, ринулся первым в финские окопы. Противник был полностью уничтожен. По просьбе личного состава он остался временно командовать этим полком. Майор И. П. Курылин в бою под городом Выборг погиб смертью героя».

Трагедия нашей войсковой группировки заключалась в том, что судьбы десятков тысяч бойцов были вверены в руки таких «стратегов», как Тимошенко, Мехлис, Ворошилов, Жданов (бывший членом Военного совета). Их бездарность, жестокость, выдаваемая за твердость, крайнее пренебрежение к противнику оплачивалось кровью тысяч солдат и командиров. Особенно много было раненых и обмороженных.

Сказалась посредственная подготовка санитарной и автомобильных служб. Из-за невозможности быстро вывезти раненых в тыл, они замерзли насмерть или умерли от потери крови. В то время, как финны без особых проблем вывозили своих раненых на быстрых санях, наши маломощные санитарные грузовики натужно буксовали в глубоком снегу.

Все оставшиеся в живых ветераны вспоминают, что единственно надежным средством от мороза оказывался спирт. Место рождения знаменитых фронтовых «наркомовских сто граммов» – именно финская война.

Снайперам выдавали по целой бутылке. Снайперская дуэль – охота. Охота друг на друга двух тренированных, подготовленных стрелков, требовавших зачастую многочасового лежания в снегу без шороха и движения.

С финскими снайперами, наносившими ощутимый урон пехоте, пришлось столкнуться с первых же дней военных действий. За излюбленную манеру вести огонь с деревьев наши бойцы окрестили их «кукушками». Иногда, начав «куковать», такая кукушка заставляла залечь в снегу целую роту.

В советской пехоте нашлись таежные охотники, которые и придумали эффективный способ борьбы с лесными снайперами. На помощь пришли собаки. Пущенная вперед стрелковой цепи лайка, бесстрашно лавируя между снежными фонтанчиками пуль, упиралась передними лапами в ствол и громко лаяла. Это означало – наверху враг. Сосну тут же брали вперекрест 2–3 ручных пулемета и прошивали густую крону, не оставляя снайперу никаких шансов выжить.

«И первый маршал в бой нас поведет…»

Накануне 1940 г. Сталин на экстренном военном совете потребовал добиться решительных успехов в самое ближайшее время. Каждый новый день вялых перестрелок, разведок боем, артиллерийских дуэлей наносили ощутимый урон престижу и авторитету Красной Армии.

Началась срочная переброска дивизий из внутренних округов – Белорусского, Киевского, Харьковского. Одетые в шинели маршевые роты в авральном порядке грузили в теплушки, туманно обещая «с зимним вещевым довольствием разобраться на месте». Однако на месте, как правило, становилось уже не до того: жернова войны требовали все больше и больше человеческого материала.

В январе 1940 г. в горнило войны были брошены батальоны 2-й, 5-й и 82-й стрелковых дивизий, эскадроны 2-й и 3-й кавалерийских дивизий Белорусского Особого военного округа. В ходе боевых действий выбывший личный состав заменялся в среднем 2–3 раза.

После Нового года активные боевые действия возобновились. Сразу же возросли потери. Полевые госпитали не справлялись с потоком раненых. На помощь пришел Ленинград, вскоре тоже захлестнутый этим потоком. Тогда раненых стали вывозить в окружные госпитали.

Тяжелые потери несли и финны. Горе в тысячных стаях казенных конвертов разлеталось по обе стороны линии фронта.

Главнокомандующий финской армией маршал Карл Густав Маннергейм был трезвым и хладнокровным человеком. Будучи давним и убежденным антикоммунистом, он никогда не опускался до пещерного национализма, до ненависти к русскому народу. Быть может, это качество выработалось в нем за долгие годы, проведенные на российской военной службе. Финский барон был не последней фигурой в кругах царского генералитета.

Он дослужился до эполет генерал-лейтенанта, командовал одной из лучших в русской армии кавалерийской дивизией. Благодаря своей преданности и исполнительности Маннергейм был замечен императором Николаем и приближен ко двору. Он не относился к тому типу людей, которые в зависимости от политической конъюнктуры меняли свои привязанности, как перчатки. В течение всей «зимней» войны на столе главнокомандующего в его ставке в Миккели простояла фотография с дарственной надписью и припиской, сделанной рукой маршала: «Это – мой государь».

Маннергейм отлично знал русского солдата: его самоотверженную стойкость в обороне, взаимовыручку в бою, неудержимый напор и отвагу в наступлении. И главным контраргументом этому он выставил ту мощнейшую систему фортификационных сооружений на Карельском перешейке, которая получила его имя.

Что же представляла собой эта «финская крепость»? Обратимся вновь к воспоминаниям участников боев. Подступы к первой линии были обильно насыщенны дзотами, засеками, завалами, минными полями. Финны взорвали практически все мосты через каменистые лесные реки и узкие горловины озер. Инженерное усиление в сочетании с болотами, узкими дефиле озер, делали эту местность труднопроходимой.

Каждый узел сопротивления оборонялся полевой и казематной артиллерией и пехотной силой до двух егерских батальонов. Обычно узел представлял собой неправильный прямоугольник в четыре километра по фронту и два километра в глубину. Он насчитывал до 30 долговременных огневых точек (дотов), составляющих его бетонный скелет. Промежутки между дотами были заполнены разветвленной сетью траншей, окопов и ходов сообщений, прикрытых засеками, лесными завалами, противотанковыми «волчьими ямами» и сложной системой инженерных заграждений.

К примеру, один из дотов в полосе наступления 100-й стрелковой дивизии имел перед фронтом 45 рядов колючей проволоки. «Прямо в этом проволочном поле, – вспоминает В. Л. Корхов, – было разбросано в шахматном порядке двенадцать рядов противотанковых бетонных надолб. Кроме того, там были сотни противотанковых и противопехотных мин. Каждый дот имел боевые казематы, арсенал, коридоры со спусками в казарму, электростанцию, машинное отделение, офицерскую комнату, кухню, уборную, лазы в бронекупол. Доты были рассчитаны на прямое попадание гаубичных снарядов».

И это еще не все. Уходящие в тыл отсечные позиции через соединяли главную полосу обороны с полосой тактических резервов или второй оборонительной полосой. Она имела 39 дотов и 178 дзотов и той же самой системой полевого заполнения. Еще примерно через 7 километров лежала третья линия обороны, состоявшая из четырех узлов сопротивления.

И, наконец, в неприступную крепость был превращен Виипури (Выборг). Финны сделали из него особо мощный укрепрайон. Опорными пунктами стали дома, кладбище, ипподром. В случае особой необходимости оборона усиливалась затоплением территорий к востоку от него путем взрыва плотины Саймаанского канала.

Предусмотрено было, казалось все, вплоть до минирования льдов Выборгского залива. И все-таки линию Маннергейма прорвали!

Прорвали именно в лоб, растапливая кровью льды болот и озер, превосходя предел человеческих возможностей.

Зимой сорокового девятнадцатилетний солдат Антти, вторым номером лежал за пулеметом в дзоте под Хоттиненом. Он вспоминал: «Сначала несколько часов била русская артиллерия. Это был сущий ад, словно все черти разом повылезали из болот. Нам повезло: мы отсиделись в казематах, а от второго взвода, не успевшего покинуть траншею, осталось шесть человек. А потом цепями пошла советская пехота. Она шла так густо, что мы не успевали перезаправлять ленты. Ствол раскалялся докрасна, – и ни одна, ни одна пуля не летела мимо цели. А они продолжали по штабелям трупов ползти вперед. Потом снова поднимались с винтовками. В полный рост. С одними винтовками. Это безумие, это было дикое безумие. Наш унтер сказал: «Они чертовски храбрые парни, но у них там, наверху, кто-то определенно спятил…».

Наконец дело сдвинулось с мертвой точки. Ценой титанических усилий, невиданного героизма солдат и командиров главная полоса финской обороны была прорвана. 7-я и 13-я армии (впоследствии воины 13-й армии первыми приняли на себя удар фашистов в июне 1941 г. в гродненском укрепрайоне) продолжали развивать наступление, спотыкаясь о доты и укрепленные огневые позиции.

Финны сдавались в плен крайне редко. В основном, их брали либо раненых, либо застав врасплох. В пользу этого говорит хотя бы тот факт, что за все время военный действий в советском плену оказалось менее одной тысячи финских солдат и офицеров. Иногда при допросе пленного финского солдата, к изумлению присутствующих, обнаруживалось, что он еле-еле говорит по-фински!

Выяснилось, что в учебных лагерях финской армии много иностранцев. Эти добровольцы прибывали в Финляндию практически из всех стран Европы. Шведов набралась целая стрелковая бригада численностью более 8 тысяч штыков.

В Лапландии, на северном участке советско-финского фронта, фактически всем руководил бывший в то время начальником Политического управления РККА армейский комиссар 1-го ранга Мехлис. Этот до мозга костей преданный Сталину человек считался в армии «серым кардиналом». Его, жестокого и вспыльчивого человека, одного из главных организаторов репрессий высшего командного состава РККА, откровенно побаивались даже командармы. Его вмешательство в управление войсками чаще всего было губительным, не раз приводившим к катастрофам.

По его указанию северная группировка войск пришла в движение. 44-я стрелковая дивизия 13-й армии, будучи на острие удара, после короткого боя прорвала финскую оборону и начала быстрое продвижение вперед. Между тем, финнам энергичными фланговыми ударами удалось закрыть проход, отрезав дивизию от основных сил.

Несколько дней, в лютую стужу, в полном окружении, части дивизии вели тяжелейшие бои на прорыв из кольца. В конце концов, это удалось, но какой ценой! Вот выдержка из срочной телеграммы Мехлиса Сталину: «…44-я дивизия оставила противнику 79 орудий, 37 танков, 130 станковых пулеметов, 150 ручных пулеметов, 6 минометов, 150 автомобилей, все радиостанции, весь обоз. Из окружения вышла только половина личного состава, причем до 40 процентов без оружия. Раненых и обмороженных 1057 человек. Фактически от дивизии остался только артполк и медсанбат…».

Над командованием дивизии Мехлис устроил показательный военно-полевой суд. После пятидесятиминутного разбирательства командир дивизии полковник Виноградов, начальник штаба полковник Волков и начальник политотдела полковой командир Пахоменко были расстреляны перед строем.

28 февраля сопротивление финнов на линии Маннергейма прекратилось. Утром 13 марта пал Выборг. В этот же день ровно в двенадцать часов смолкли пушки. Война закончилась.

Настало время получать награды. 100-я стрелковая дивизия была награждена орденом Ленина, а многие красноармейцы, сержанты, командиры, политработники были награждены орденами и медалями. Только из состава 46-го гаубичного полка дивизии было награждено орденами и медалями 56 особо отличившихся солдат и командиров. За мужество и героизм, проявленный в бою, звания Героя Советского Союза было удостоено 10 воинов дивизии. Среди них: лейтенант Кучеров Ф. Я., старший лейтенант Ребенок П. И., сержант Кириллов В. М., старший лейтенант Ватагин А. М., красноармеец Веселов А. М., старший лейтенант Мешков В. М., лейтенант Перегуда П. У., старший лейтенант Сипович М. И., старший политрук Фомичев М. А., заместитель политрука Хмаладзе И. Г.

По условиям мира Финляндия лишалась всего Карельского перешейка, Выборга, Сортавалы, ряда территорий в северной Карелии. К СССР полностью отошли полуостров Рыбачий и Средний.

Почему же в начале марта воюющие стороны решили заключить мир?

Перед Красной Армией, только что прорвавшей линию Маннергейма, путь на Хельсинки, казалось, был открыт. Однако, в Европе поднималась волна недовольства последними событиями и продвижением советских войск. Более того, стотысячный англо-французский экспедиционный корпус был готов высадиться в финских портах по первому обращению правительства Финляндии. Наши потери были ужасающими: более 272 тысячи убитых, раненых и обмороженных, 17 тысяч военнослужащих пропали без вести.

Тяжелыми были и потери Финляндии: 25 тысяч убитых, не считая раненых, страшная цифра для 4-х миллионного народа! Кроме того, продолжать боевые действия с помощью французов и англичан означало превратить территорию страны в поле боя новой мировой войны. Тогда, в марте 40-го, в Хельсинки этого очень боялись.

Оценивая боевые качества Красной Армии, немецкий генерал Типпельскирх отмечал: «Престиж русских в военном отношении сильно поколебался, хотя с самого начала было ясно, что финнам не избежать поражения. Спрашивалось: почему удалось достигнуть успеха только после трехмесячных кровопролитных боев? Конечно, наступление было начато слишком слабыми силами. Но русские в течение всей войны проявили такую тактическую неповоротливость и такое плохое командование, несли такие огромные потери во время борьбы за линию Маннергейма, что во всем мире сложилось неблагоприятное мнение относительно боеспособности Красной Армии. Несомненно, впоследствии это оказало значительно влияние на решение Гитлера».

До начала Великой Отечественной оставались считанные месяцы.