Текст книги "Засекреченные трагедии советской истории"

Автор книги: Игорь Кузнецов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Партийное руководство поспешило уничтожить даже самое слово ГУЛАГ, зловещий смысл которого стал к тому времени уже известен далеко за пределами СССР. Осенью 1956 г. было признано нецелесообразным дальнейшее существование исправительно-трудовых лагерей (ГУЛАГа) и в связи с этим, было решено реорганизовать их в исправительно-трудовые колонии. Никакого официального постановления об этом не было опубликовано и неизвестно, кем было принято решение. С октября 1956 г. до апреля 1957 г. «реорганизованный» ГУЛАГ находился в ведении Министерства юстиции СССР под новой вывеской «Исправительно-трудовых колоний». Впоследствии он был передан в систему исправительно-трудовых учреждений МВД СССР. На этом история ГУЛАГа завершается.

СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦЫ

История спецпереселенчества в СССР берет свое начало с 1929 г., когда ширилась коллективизация в деревне. Дабы «кулаки» и «подкулачники» не мешали рождению колхозов, их отправляли в специально отведенные районы в «местах не столь отдаленных».

Поток раскулаченных из европейской части страны пошел и на Урал. На протяжении только 1930–1931 гг. туда поступило 32,1 тысячи семей с Украины, 26 тысяч – с Северного Кавказа, 9,1 тысячи – из Белоруссии, 2,8 тысячи – из Крыма и т. д., а всего в Уральском регионе оказалось 101,4 тысячи ссыльных семей – примерно 480 тысяч раскулаченных.

На конец 1938 г. в стране насчитывалось 1798 поселков, где проживало около миллиона трудпоселенцев, 146 таких поселков с населением 170 500 человек было в одной только Свердловской области.

С началом второй мировой войны число спецпереселенцев резко увеличилось. С ноября 1939 г. на Урал потянулись эшелоны с депортированными жителями западных областей Украины и Беларуси. В этом потоке оказалось более 400 тысяч украинцев, поляков, белорусов, евреев, представителей других национальностей.

В декабре 1939 г. НКВД СССР утвердил инструкцию о порядке расселения польских осадников (польских военнопоселенцев, получивших земельные наделы после польско-советской войны 1920 г. в районах, населенных белорусами и украинцами. Их не надо путать с польскими беженцами, подавшимися на Восток, спасаясь от наступающих немецких войск.). Инструкция содержала жесткие требования. Например, на сборы депортируемым отпускалось от 30 минут до 2 часов. Известен факт, когда в числе выселенных оказалась женщина, которая, катаясь на лыжах, заглянула в гости к знакомым в соседнее местечко. В лыжном костюме, вместе со своим «транспортным средством» она попала в ссылку.

Польских осадников и беженцев разместили в 20 районах Свердловской области (в них же размещали основной контингент репрессированных на территории Украины и Белоруссии в 30-е годы). Особенно много их доставили в Асбестовский, Березовский, Верхнетавдинский, Ирбитский, Красноуральский, Кушвинский, Серовский, Пышминский, Таборинский, Тугулымский районы.

Среди прибывших оказалось немало представителей украинской, белорусской и польской интеллигенции. В их числе, например, были доктора технических наук А. Бликер и С. Всейнич-Сапожнецкий. Массовая депортация населения продолжалась на заключительном этапе войны и в первые послевоенные годы – из Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, наряду с «власовцами» и лицами, сотрудничавшими с немецкими оккупантами. До 1950-х гг. в восточные районы СССР было выслано 175 тысяч членов семей украинских националистов (ОУН). Из западных областей Беларуси в послевоенные годы было выслано около 34 тысяч человек.

До 1934 г. всех отправленных в «кулацкую ссылку» официально именовали «спецпереселенцами», в 1934–1944 гг. – «трудпоселенцами» и после – «спецпоселенцами». В положении о ссыльных и высланных, утвержденном НКВД СССР, указывалось, что ссылка состоит в отдаленности от постоянного места жительства с обязательным проживанием в определенной местности под надзором компетентных органов. Она применялась на срок от 3 до 10 лет. Более легкой мерой наказания считалась высылка, означающая поселение по выбору в определенных местах на срок от 1 до 5 лет.

Ссылка на спецпоселение означала бессрочное выселение в определенные места. Спецпоселенцев запрещалось размещать ближе 50 км от объектов государственной важности, аэродромов, железных дорог, а также в 100 км пограничной зоне.

К выселенцам относились, находящиеся на спецпоселении немцы, карачаевцы, чеченцы, ингуши, балкары, калмыки, турки, курды, греки, армяне, болгары, а также лица, выселенные в 1949 г. из Молдавии, Прибалтики, западных районов Украины и Белоруссии. Спецпоселенцами являлись «власовцы», члены семей «бандитов» из Литвы, «оуновцы», «указники», немецкие пособники, сектанты, бывшие кулаки.

В ноябре 1948 г. различие между выселенцами и спецпоселенцами было, по сути, ликвидировано. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР, выселенцев перевели на спецпоселение навечно без права возврата к прежним местам жительства. Самовольный выезд (побег) карался двадцатью годами каторжных работ.

Спецпоселки создавались на 100–500 семей. Размещали людей, как правило, в бараках, где на семью выделялись либо комната, либо угол. В лесной промышленности жилье отводили по нормам – 3 кв. м на человека.

Административное управление спецпоселками осуществлялось районными и поселковыми комендатурами НКВД. Коменданты должны были обеспечить соблюдение общественного порядка, предупреждать побеги и, главное, следить за соблюдением договоров о трудовом использовании спецпоселенцев, которые заключались между Управлением исправительно-трудовых колоний НКВД СССР и предприятиями.

Коменданту подчинялось все население спецпоселка, без его разрешения никто не мог переехать из барака в барак или отлучиться за пределы поселка на срок свыше 24 часов. Сотрудники НКВД имели право в любое время суток проверить наличие проживающих в поселке людей. Главы семей спецпоселенцев отмечались в спецкомендатуре. На каждого спецпоселенца заводилась карточка учета в 3-х экземплярах и личное дело. Для предотвращения побегов все личные документы изымались, и выдавалась справка единого образца.

Коменданты имели широкие дисциплинарные права – от штрафа до арестов и привлечения к уголовной ответственности. Обжаловать их решение было практически невозможно. Тем не менее, многие спецпоселенцы пытались бежать с Урала. Например, в мае 1948 г. 18-летние Ганна Адамович и Марина Блотич, минуя железнодорожные станции, прошли 100 км пешком и только тогда сели в поезд. Однако в Пензе их задержали. По статистике НКВД, 93 % из числа бежавших из спецпоселений в 40-е гг. задерживалось.

Главной причиной бегства было тяжелейшее материально-бытовое положение – холодные, сырые бараки, острая нехватка одежды и обуви, продуктов питания, антисанитария.

Спецпоселенцы были заняты, в основном, тяжелым физическим трудом. Немцы преимущественно использовались на строительстве, в угольной и металлургической промышленности. Много белорусов и украинцев работало на Сухоложском цементном заводе, леспромхозах Новолялинского района, поляки – на Зайковском конезаводе и т. д.

К тяжелым условиям труда и быта добавлялся и моральный гнет – ограничение в правах. Спецпоселенцев не призывали в армию, не принимали в члены профсоюза, их участие в выборах депутатов допускалось только на районном уровне.

Состав спецпоселенцев постоянно менялся. В начале войны амнистировали находившихся на поселении поляков, в течение 1941–1948 гг. с учета сняли бывших кулаков. К началу 1958 г. на спецпоселении оставались лишь члены семей националистического движения на Западной Украине и в Белоруссии, их освободили только в январе 1960 г.

Спецпоселенцы – это лишь одна из категорий людей, репрессированных во время сталинского режима. Кроме них миллионы советских и тысячи иностранных граждан находились в лагерях и колониях ГУЛАГа.

ОСТРОВ СМЕРТИ

Из спецсообщения УНКВД по Запсибкраю:

И. В. Сталину,

Р. И. Эйхе

Секретарю Нарымского Окружкома ВКП(б),

(Совершенно секретно)

22 августа 1933 г.

«29 и 30 апреля этого года из Москвы, Ленинграда и Минска были отправлены на трудовое поселение два эшелона деклассированных элементов. Эти эшелоны, подбирая по пути следования подобный же контингент, прибыли в Томск, а затем на баржах в Нарымский округ.

18 мая первый и 26 мая второй эшелоны, состоя из трех барж, были высажены на реке Оби у устья р. Назина, на остров Назино, против остяцко-русского поселка и пристани того же названия (Александровский район, северная окраина Нарымского округа)»

О каких же «деклассированных элементах» шла речь? Оказывается, эти «элементы» появились в отчетах НКВД после выхода постановления ЦИК и СНК СССР от 27 декабря 1932 г. о введении паспортной системы.

Именно на остров Назино 18 мая 1933 г. была доставлена и высажена первая партия «элементов городского типа» – 4900 человек, задержанных как беспаспортные. Вторая партия числом 1174 человека поступила 26 мая. К 12 июня 1473 из них умерли. К зиме погибли почти все. Из 10 289 человек, прибывших в Александрово-Вахтовскую комендатуру, к осени осталось 2025 человек, 1940 отправлено в концлагеря, 3196 умерло, 3916 оказались в бегах.

Как же разыгралась эта трагедия на Назинском острове?

На второй день после прибытия первого эшелона, 19 мая, выпал снег, поднялся ледяной ветер, затем ударил мороз. Голодные, истощенные люди, без крова, не имея никаких инструментов и, в главной своей массе, трудовых навыков, очутились в безвыходном положении. Окоченевшие, они были способны только жечь костры, сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, мох и пр. Трое суток никому никакого продовольствия не выдавалось.

Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения, начавшегося еще в долгой и мучительной дороге, от многочисленных болезней. Холод переносился так трудно, что один из трудпереселенцев залез на дерево в высокое дупло и погиб там, на глазах у людей, которые не могли помочь ему: не было ни лестницы, ни топоров. Когда, наконец, наступил солнечный день, бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставили на второй день. Новый день дал новую смертность и т. д. Только на четвертый день прибыла на остров ржаная мука. Ее начали раздавать по несколько сот граммов. Люди тут же бежали к воде и в шапках, фуражках, галошах разводили болтушку. Многие глотали одну муку, задыхались, умирали от удушья. Не было ложек, кружек, мисок. Не было ни ведер, ни котлов, а значит – и кипятка.

Вначале изредка, в отдаленных углах острова, а затем повсеместно началось людоедство.

Свидетельствует Меньшикова Таисия Михайловна, 1908 г. рождения: «На острове конвоир был, Веников Костя, молодой парень. Ухаживал он на острове за одной девчонкой. Он все караулил ее. Вздумал раз поехать помыться, товарищу наказал: «Ты за ней поглядывай», – а он что, столь народу… А ее привязали, руки назад к тополине, и груди отрезали ей, икры отрезали, мускулы – где можно есть, все-все… Голодные они, есть надо. Парню не повезло. Это вот такие были зверства. Человеческое мясо резали и привязывали в тряпках на деревья…».

Лежавшую под открытым небом муку, отчего немало ее испортилось во время дождей, комендатура острова приказала зарыть в землю. Остатки ее получали так называемые бригадиры, отъявленные уголовники. Получив мешки на бригаду, они уносили их в лес, а бригада оставалась без пищи. Когда муку привозили «со склада», раздавать ее в порядке живой очереди даже не пытались. Голодные люди собиралисьсь, но их разгоняли выстрелами. В жуткой давке слабых затаптывали, калечили.

Надо полагать, спецкомендатура не только мало понимала свои задачи, она сама растерялась от разразившейся катастрофы. Несмотря на индивидуальные расстрелы и «перевоспитание» трудпоселенцев палками и прикладами винтовок, на острове образовались и царили мародерские банды и шайки. Уголовники терроризировали людей еще в баржах, отбирая у трудпоселенцев хлеб, одежду, избивая их и убивая. Здесь же, на острове, открылась настоящая охота за теми, у кого были деньги или золотые зубы, коронки. Их владельцы тут же становились жертвами бандитов. Могильщики зарывали трупы с развороченными челюстями.

Мародерство захватило и некоторых охранников, за хлеб и махорку скупавших золото, одежду. По острову установились цены: новое платье или костюм – полбуханки хлеба или пачка махорки; пачка махорки – 300 рублей, два золотых зуба или четыре коронки.

В аналогичную обстановку попал и второй эшелон, быстро воспринявший установившиеся порядки острова.

Близилась «трудовая весна». В конце мая началась отправка людей на так называемые участки, то есть места, отведенные под поселки. Участки были расположены по реке Назина за 200 км от устья, к ним поднимались на лодках. Глухая необитаемая тайга. Истощение людей продолжалось. Достаточно привести такой факт: на пятый участок с острова доставили 78 переселенцев, их них в живых осталось только 12.

Участки, в конце концов, были признаны непригодными, трудпоселенцев стали перемещать на новые места, вниз по той же реке, ближе к устью.

Побеги, начавшиеся еще на острове (хотя там это сделать было куда труднее: ширина Оби около километра, на реке еще шел лед), здесь приняли массовые размеры. Пошли слухи: мол, во-первых, решено истребить деклассированный элемент, а, во-вторых, в 40 км отсюда есть железная дорога (в действительности до ближайшей станции было более 300 км). Последнее «подтверждалось» тем, что на одном из участков в ясные зори слышались отдаленная гармонь, крики петуха и звуки, подобные гудку. На самом деле это был крохотный поселок, от которого участки отделяло непроходимое болото. Люди, не зная, где они, бежали в тайгу, плыли на плотах, погибали или возвращались обратно.

После расселения на новых участках к строительству полуземляных бараков, вошебоек и бань приступили только во второй половине июля. Жизнь начинала входить в свое русло – появилась работа, люди стали получать по 750–1000 г хлеба. Смертность, однако, оставалась высокой, основной причиной чему служили болезни. Особенно свирепствовала дизентерия.

К массовым болезням и смертям начсостав да и сами поселенцы вскоре стали относиться как к чему-то неизбежному и привычному. Трупы, которые лежали на тропинках в лесу, плыли по реке, прибивались к берегам, уже не вызывали смущения. Человек переставал быть человеком. Из 6100 высланных, прибывших из Томска, плюс к ним еще 600–700 человек (точное число установить не удалось), переброшенных на назинские участки из других комендатур, на 20 июля 1933 г в живых осталось 2200.

Назинский остров оставил неизгладимую мету у всех оставшихся в живых, даже у отъявленных рецидивистов, видавших виды на своем веку. Они прозвали его островом смерти (людоедов). Местное население усвоило это название, а слух о том, что здесь было, пошел вниз и вверх по рекам.

В конце 1933 г. сюда из Новосибирска пришло сразу два парохода с пустыми баржами. Сиблаг решил эвакуировать уцелевших. Половина назинцев не могла пройти по тропам на баржу, настолько они были больны, измождены. Их несли на носилках и складывали рядами в трюмах. Катер «Быстрый» на малых баржах подвозил оставшихся в живых с поселков.

По окончании «эвакуации» Александро-Вахтовская участковая комендатура «подбила бабки». Отправила она свыше 6000 человек, а приняла обратно 2856. Остальные пошли на «естественную трату».

Сколько всего их было – трудно сказать. Так же трудно сказать, кто они, потому что документы отбирались и при аресте, и в эшелонах и баржах (рецидивистами на курение). То, что осталось, было уничтожено частью на острове и позднее органами госбезопасности для устранения следов преступления.

НКВД – ГЕСТАПО: БРАК ПО РАСЧЕТУ

Долгое время историки и публицисты с неловкостью обходили проблемы, связанные с советско-германским договором от 23 августа 1939 г. До сих пор не стихают дискуссии вокруг политической ситуации лета 1939 г. Причин тому несколько. Главная из них – желание постичь суть приведших к войне драматических событий и сделать необходимые выводы. Но есть и другие причины.

Палачи обмениваются жертвами

Сегодня читателю практически ничего не известно о том, с какой «специфической» целью использовался с 1939 г. ряд пересыльных тюрем НКВД в западных районах СССР.

Декабрь 1939 г.

«Нас было двадцать восемь мужчин и три женщины… Все лица от страха казались застывшими. Мы стояли и смотрели на железнодорожный мост, который разделял занятую немцами Польшу и ее часть, оккупированную русскими. Через мост к нам медленным шагом направлялся военный. Когда он подошел ближе, я разглядела эсэсовскую фуражку. Офицер НКВД и эсэсовец приветствовали друг друга, приложив руку к козырьку. Из узкой светло-коричневой сумки офицер НКВД вытащил список и стал называть фамилии. В этот момент от нашей группы отделились трое, бросились к энкаведисту и стали что-то взволнованно ему объяснять. Рядом со мной кто-то прошептал: «Отказываются переходить мост!». Один из трех был еврей-эмигрант из Венгрии, двое других – немцы: учитель по фамилии Кениг и молодой рабочий из Дрездена, который участвовал в вооруженной стычке с нацистами, бежал в Советскую Россию и заочно в Германии был приговорен к смертной казни. Конечно же, всех троих погнали через мост…»

Этот отрывок из книги воспоминаний Маргарет Бубер-Нойман «Узница Сталина и Гитлера», вышедшей во Франкфурте-на-Майне в 1949 г. Той же теме отдал должное австрийский историк Ханс Шафранек. Он «поднял» в политическом архиве германского МИДа соответствующие нацистские документы и опубликовал в книге «Между НКВД и гестапо» (Франкфурт-на-Майне, 1990). Ширятся возможности и для работы в отечественных секретных прежде архивах. Мы узнаем, наконец, некоторые реальные подробности сталинско-гитлеровских игр до и после пакта 1939 г.

Выдачу немцев, арестованных НКВД, принято связывать с пактом 1939 г. Теперь становится очевидным, что активная высылка (единичные случаи бывали и раньше) началась еще в самом начале 1937 г. И до пакта, можно предположить, из Союза в Германию было отправлено несколько сот человек (общее число высланных и выданных – более тысячи).

Как это происходило? Ранней осенью 1936 г. германский посол Шуленбург высказывает Молотову и Литвинову пожелание германской стороны, чтобы находящиеся под следствием НКВД германские граждане, признанные невиновными, или те, против кого имеется недостаточное количество улик, были высланы из СССР. В ноябре 1936 г. Шуленбург еще раз обращается к Литвинову с просьбой выяснить судьбу арестованных германских граждан. Советская сторона дает понять, что высылка возможна.

В начале 1937 г. замнаркома иностранных дел Крестинский сообщает Шуленбургу, что согласно приговору Особого совещания из СССР в Германию высылаются 10 человек.

Практически все это выглядит так: германское посольство обращается в Наркоминдел, и уже наркоминдельцы связываются с НКВД. Германское посольство направляет в Наркоминдел списки, в ответ немцам называются свои имена. Среди высылаемых были и спецы, и политэмигранты, и просто люди, уже десятилетиями жившие в СССР. Объединяет их только одно – все они арестованы. Как же воспринимали свой приговор сами высылаемые? Были такие, что считали: если уж сидеть, так у себя на родине «за дело», и даже настаивали на высылке. Но очень часто это воспринималось как трагедия.

Иногда высылка происходила и без предварительного ареста. Так было, например, с известным немецким актером Эрвином Гешоннеком. В 1937 г. в немецком театре в Одессе он играл роль следователя НКВД, успешно раскрывшего вредительский заговор. Но НКВД ставил свои «спектакли»: труппа была разогнана, Гешоннек исключен из партии и в три дня выслан из СССР. Спустя некоторое время он оказался в концлагере у «своих».

После пакта 1939 г. ситуация с высылкой меняется. Теперь германское посольство уже не просит и не осторожничает, оно требует: «…настоящие дружественные отношения между III рейхом и СССР несовместимы с тем, чтобы такое количество германских подданных находилось в советских тюрьмах».

11 ноября 1939 г. в ответ на настойчивые требования Шуленбурга тогдашний заместитель наркома иностранных дел Потемкин просит его обратиться непосредственно к Сталину и Молотову. 14 октября 1939 г. Шуленбурга принял Молотов, который заверил, что займется этим вопросом.

Если в 1937–1938 гг. высылали осужденных по приговорам Особого совещания НКВД СССР, то в 1939 г выдавали тех, кто уже просидел 2–3 года в советских тюрьмах и лагерях. Изможденных лагерников и тюремных заключенных везли из Орла и Ярославля, из Норильска и Воркуты, из Новосибирска и Владивостока и помещали в спецкамеры в Бутырках. Их подкармливали, выдавали кое-какую одежду – готовили к передаче. По этапу доставляли в минскую пересыльную тюрьму, а затем уже отправляли в Брест. Как и в 1937–1938 гг. эти камеры наполнялись теми, кто имел все основания бояться гестапо.

С декабря 1939 г. по апрель 1941 г. НКВД и гестапо вступают в непосредственный контакт, отношения между карательными аппаратами двух режимов напоминают игру, когда партнеры садятся за стол и стараются обмануть друг друга.

Трудно представить, что происходило с людьми, попавшими в это чертово колесо. Тех, кого собирались выдавать немцам, заставляли становиться агентами НКВД и подписать, например, фиктивные расписки в получении денег, а тем, кто отказывался, угрожали, что дадут на них компромат в гестапо.

Но НКВД передавало в руки гестапо не всех германских подданных. Оставляли тех, кого можно было эффективно использовать для работы на оборону. Характерна судьба профессора Ф. М. Неттера. Будучи евреем, он в 1934 г. бежал из Германии в СССР, опасаясь преследований и гонений. Первый год он жил в Москве и работал в одной из закрытых лабораторий, выполнявшей оборонные заказы. Летом 1936 г. он стал профессором Томского научно-исследовательского института математики и механики. В декабре 1938 г. был арестован Томским горотделом НКВД и доставлен в г. Новосибирск с целью дальнейшей высылки в Германию.

Ф. М. Неттеру было предъявлено обвинение в том, что он якобы, являясь агентом разведотдела генерального штаба Германии, был заброшен в СССР со шпионским и разведывательным заданием. За «совершение контрреволюционных преступлений» его приговорили к 25 годам тюремного заключения, однако через 3 года расстреляли в Медведевском лесу под Орлом.

После заключения пакта о ненападении и раздела Польши СД в Варшаве и Кракове вступало в тесный контакт со службами НКВД в Перемышле и Бресте, чтобы гарантировать пересечение границы немецкими узниками.

Война подвела черту под этим «мирным сотрудничеством». Многих немецких эмигрантов, уже предназначенных к выдаче, не успели довезти до Бреста из дальних лагерей, им оставалось досиживать еще с десяток лет. Других постигла судьба Неттера. У тех, кого выдали, судьба складывалась по-разному, на этот счет в Германии была разработаны четкие инструкции: тех, против кого имелся компрометирующий материал, ждал концлагерь, «незапятнанные» и подходящие по возрасту призывались в вермахт, евреи однозначно подлежали депортации в гетто, а оттуда в лагеря уничтожения.