Текст книги "Воплощение Похоти 6 (СИ)"

Автор книги: Игорь Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Страж: Боевой Костяной Голем.

Тип: Уникальный.

Уровень: 1.

ХП: 9500/9500.

МП: 0/0.

Сила: 59.

Ловкость: 34.

Интеллект: 15.

Навыки:

Сокрушение брони, Разрушение укреплений, Прорыв обороны, Подавление.

Способности:

Поглощение.

Голем способен восстанавливаться, «поедая» окружающие кости (союзные или вражеские скелеты), присоединяя их массу к себе для ремонта.

Ужасающая аура.

Постоянный эффект страха и подавления воли для всех живых существ в радиусе 20–25 метров. Враги чувствуют леденящий душу ужас, а некоторые могут и вовсе обратиться в бегство.

Таранный рывок.

Голем совершает мощный рывок, необратимо ломая вражеские построения и нанося сокрушительный урон всем на своём пути. Сила при активации увеличивается втрое. Имеет высокий шанс оглушить выживших противников.

Действие: 30 секунд. Перезарядка: 10 минут.

Молотильник.

Голем подпрыгивает и обрушивает всю свою массу на землю, создавая мощную ударную волну во все стороны на расстоянии 15 метров. Враги в радиусе поражения отбрасываются, получают значительный урон и долго остаются дезориентированными.

Урон 100–1500, урон и действие дезориентации зависит от того, насколько близко будет противник к голему. Перезарядка: 20 минут.

Рёв всесокрушения.

Уникальный рёв, который не только наводит ужас, но и ослабляет броню и магическую защиту всех врагов в большом радиусе, делая их уязвимыми для последующих атак.

Костяная вертушка.

Туловище голема начинает быстро вращаться вокруг своей оси, создавая смертоносный вихрь из костяных дробящих ударов. Наносит повышенный урон на ×2 в течение десяти секунд. Перезарядка: 15 минут.

Создание оружия.

Голем способен формировать из чужих костей огромный меч, топор или копье по своему усмотрению, а также большой щит. Время действия до отмены. Перезарядка: 1 час.

Нихуя… – я улыбнулся. – Вот и появился еще один мощный воин! Уникальный… интересно…

Этот голем кардинально отличался от наших предыдущих оборонительных големов. Он создан не для того, чтобы держать удар и защищать остальных, а для того, чтобы проламывать вражеские линии, крушить врага и сеять хаос.

Более внимательно изучая его характеристики и способности, я уже представлял, как он врезается в ряды паладинов или крушит нежить лича.

Проблема с дверью внезапно показалась не такой уж и неразрешимой. Да он, наверное, и сам, если что, способен выбраться, тупо пускай использует свой таран да снесет нахрен дверь!

Такой страж определённо стоил того, чтобы над ним потрудиться. Молодец, Сата!

Окраина Нааркома.

Гаазэф и Хрум шли впереди своего отряда, покидая дымящиеся руины города. За спиной оставался ад – крики, смрад и море нежити. Впереди была дорога, ведущая прочь от этого проклятого графства.

Гаазэф, молчал, обдумывая потери. Корабль сгорел, а с ним исчезли и надежды – не только на богатую добычу, но и на обретение нового статуса, на который он так рассчитывал. Многие из его людей остались лежать в этом проклятом городе и за его пределами. Оставалось одно – уйти с тем, что есть, и поскорее забыть это место как страшный сон.

Хрум, шедший рядом, боковым зрением заметил мрачное выражение лица командира. Громила тяжёлой походкой поравнялся с ним.

– Эй, Гаазэф, – его хриплый голос прозвучал неожиданно мягко. – Расслабься. Все мы знали, на что шли – риски всегда были частью игры. – он бросил взгляд на бредущих за ними соратников. – Главное, что костяк остался. Придём в новое королевство – всё наверстаем. Золота у нас на первое время хватит с головой.

Гаазэф не ответил. Он лишь молча кивнул, сжав рукоять меча. Слова Хрума были верны, но горечь поражения и чувство ответственности за погибших давили сильнее любой логики. Он снова посмотрел на Хрума, и ему показалось, что он уже отбросил все тяжёлые мысли, и на его лице блуждала привычная глупая ухмылка.

– Чего улыбаешься? – на этот раз уже Гаазэф, всё ещё не глядя на него, хрипло бросил вопрос.

Хрум провёл ладонью по своей дубине, счищая засохшие следы битвы.

– Да так… вспомнил, как ты того мертвеца у ворот уделал. – он фыркнул. – Он такой важный был, в доспехах, вроде бывший командир, а ты ему – раз! – Хрум сделал выразительный взмах рукой, – и его голова покатилась.

Гаазэф на секунду оторвался от своих мрачных мыслей и с усмешкой покачал головой:

– Ты всегда найдёшь над чем посмеяться… даже в таком аду.

– А что ещё делать? – Хрум пожал плечами. – Рыдать? Так мы тут все сдохнем. Лучше уж посмеяться, пока можем. Кстати, – он понизил голос, – помнишь ту жабину, что мы пару месяцев назад под Огримом ели? Вот бы сейчас кусок…

Гаазэф невольно облизнулся. Простая, земная мысль о еде на мгновение отвлекла его от горечи ситуации и их поражения.

– Заткнись, – буркнул он беззлобно. – Теперь только сухари жевать будем, пока до цивилизации не дойдём.

– Ничего, – хмыкнул Хрум. – Зато в первом же городе устроим пир. На наше золото месяц кутить можно.

В простой, почти животной философии громилы была своя железная правда. Газэ решил, что они сделали всё, что могли. Теперь их путь лежал вдаль, подальше от этого графства, ставшего братской могилой для стольких надежд.

Отряд, поредевший, но не сломленный, брёл за ними, оставляя за спиной дым, пепел и призраков Нааркома.

Улицы Нааркома.

Брат Теодор и Вротослав, стоя спиной к спине в самом сердце разрушенного квартала, завершали разгром последних призрачных форм. Воздух звенел, наполненный вибрацией священной магии, и был густ от смрада гари и распада.

Вротослав, казалось, был неприступной скалой посреди этого хаоса. Его длинный меч, сейчас больше похожий на полосу солнечного света, выписывал в воздухе смертоносные дуги. Каждый взмах оставлял за собой не просто опалины на камнях, а настоящие расплавленные полосы, словно камень мостовой не выдерживал разгорячённой святости его клинка.

Когда одна из тварей, пронзительно завизжав, ринулась на него, её когтистые тенеподобные лапы встретили не доспех, а ослепительную вспышку. Меч ветерана рассек призрачную форму пополам, и тьма, бывшая её сердцем, с шипением испарилась в клубке святого пламени.

Брат Теодор в это время работал своим длинным клинком с той же безжалостной эффективностью, что и его собрат. Его меч, более лёгкий и изящный, но от этого не менее смертоносный, описывал в воздухе сложные фигуры. Лезвие его меча светилось ровным золотым сиянием, и там, где оно касалось нежити, оставались не опалины, а обугленные шрамы, будто сама тьма сгорала дотла от прикосновения его клинка.

Одна из тварей, более крупная и злобная, попыталась обойти его с фланга, её ледяное дыхание, несущее паралич, уже достигло спины паладина. Но он был готов и совершил резкий разворот на пятках, и его левая рука, облачённая в латную перчатку, метнула вперёд.

Воздух перед ним сгустился в сияющий барьер, поглотив леденящую атаку с оглушительным шипением. В следующее мгновение его меч описал короткую дугу и пронзил ядро существа, которое с тихим, противным всхлипом развеялось, словно его никогда и не было.

Казалось, они вот-вот очистят этот участок и смогут перегруппироваться, дав своим людям передохнуть. Как вдруг по соседней улице, заваленной обломками и телами, с грохотом, заглушающим даже стоны умирающего города, пронёсся отряд паладинов и инквизиторов в сияющих доспехах. Их могучие кони, покрытые сверкающей попоной и латными пластинами, тяжело ступали по щебню.

Один из всадников, не сбавляя хода, кричал, обращаясь к ним, его голос сорванным эхом нёсся над руинами:

– Брат Теодор! Вротослав! Его обнаружили! Архилич! Он на центральной площади!

Вротослав, не отрывая взгляда от последней твари, вонзил в неё свой меч, и клинок вспыхнул таким яростным светом, что от существа не осталось и пепла.

Лишь тогда он медленно повернул голову в сторону всадника. Его лицо, покрытое сажей и брызгами нечистой крови, оставалось невозмутимым.

– Силы врага? – его голос был подобен подземному толчку, глухому и полному скрытой мощи.

– Тысячи! – надрывно крикнул инквизитор. – И их число растёт с каждой минутой!

Теодор перехватил взгляд Вротослава. В их глазах отразилось одно и то же понимание. Все предыдущие стычки, все отбитые улицы были лишь прелюдией. Сайлон – главная цель. Единственная точка, удар по которой мог переломить ход этой битвы.

– Перегруппироваться! – скомандовал Вротослав, и его голос, подобный раскату грома, пророкотал над площадью, заглушая последние звуки угасающего боя. – Все, кто может держать оружие! Все, в ком ещё тлеет искра веры! На центральную площадь! Цель одна – Архилич! Во имя Света!

И отряд, доселе оборонявшийся, словно стальной клинок, вынутый из ножен и направляемый единой, безжалостной волей, развернулся и устремился в сторону центра города, на новый, решающий и, возможно, последний рубеж этой битвы.

Глава 10

Да блядь… уже глубокая ночь, а я всё ещё сижу, уставившись в чертов экран Костяного Древа, пока мои пальцы в нетерпении выбивают дробь по коленкам.

Наарком в это время уже совсем скрылся из виду, даже его стены практически поглотил туман. Сквозь эту колдовскую пелену не было видно ни черта, кроме размытых багровых отсветов далёких пожаров, будто город истекал кровью прямо у меня на глазах. Я перевел взгляд на лагерь барона Камина. И там по-прежнему царила гробовая тишина. Слишком гробовая. Лишь тёмные, безжизненные пятна палаток, и всё.

Чёрт побери, – пронеслось у меня в голове. – Сидеть тут, словно приклеенный, и пялиться в это черно-лиловое месиво – занятие прям для законченного идиота.

Интересно, полезли ли эти самоуверенные паладины в лобовую атаку на лича? Выжил ли старина Вилус в этой мясорубке? Что там с той дурехой Карией и её почему-то нетронутым домом? И этот чёртов туман… Но одно я знаю чётко: чтобы принять хоть какое-то решение, мне нужны глаза и уши на земле.

Я поднялся.

Ладно, сначала разведка, – твёрдо решил я. – Шаурмуки уже в пути. И как только они доберутся и мы увидим, что к чему… тогда и будем думать дальше.

Но если я решу пойти на город, мне по-любому придётся прорываться через позиции барона, ведь он, несмотря ни на что, всё ещё торчит на своём месте, и это вызывает у меня лишь раздражение. Бесит, сука.

Перед тем как уйти, я обернулся к своему новому «страже», громоздкому голему, который возвышался, и произнёс, стараясь говорить максимально чётко:

– Эй, здоровяк! Как только я выйду, последуй за мной. Но… подожди минутку, не меньше.

Исполинский голем медленно, с оглушительным скрежетом кости о кость, склонил свою массивную голову, проведя макушкой по каменному потолку и осыпав Сату, которая сейчас была сосредоточена на ритуале, мелкой каменной крошкой.

Отлично. Хоть понимает команды, вроде как, – с удовлетворением отметил я про себя, и через несколько секунд вышел из склепа и направился в тренировочный зал.

Сата осталась погружённой в свой новый, невероятно сложный ритуал, связанный с созданием некромантов. Воздух вокруг неё вибрировал и гудел, а костяные фрагменты на полу медленно поворачивались и складывались в новые скелеты, будто её разум играл в четырёхмерные шахматы с самой смертью.

Я сделал несколько шагов по коридору, размышляя о том, какого чёрта я вообще ввязался в это всё. Может, стоило просто отсиживаться в своём уютном подземелье, копить силы, клепать скелетов, разводить крысокротов и смотреть, как подрастают львята?

Но нет, так нельзя, слишком уж много крупных игроков сошлось на этой доске. Отсидеться в сторонке никак не выйдет. Если я не буду одним из этих игроков, то стану всего лишь пешкой, которую в любой момент могут смести с доски.

И тут же, буквально через пару секунд после этих невесёлых размышлений, за моей спиной раздался оглушительный, сокрушительный грохот. Звук был таким, будто разгневанный бог решил проломить стену и лично высказать мне всё, что он думает о моём управленческом таланте. Послышался оглушительный треск ломающегося камня, яростный лязг рвущихся металл петель и грохот падающих обломков, который, казалось, длился вечность.

Я обернулся, из-за спины в коридоре теперь валил клубы каменной пыли. На месте двери зияла грубая, рваная брешь, и из этого нового, «усовершенствованного» прохода, согнувшись и с эпическим скрежетом, протискивался мой ударный голем.

Да уж, бля… такому гиганту не нужно искать обходные пути и не ждать, пока ему вежливо расширят проход. Он просто… идёт. Напрямик. Снёс добрую часть стены и выбил несчастную, ни в чём не повинную дверь, которая теперь лежала где-то под обломками в виде жалких щепок.

Он наконец выпрямился в коридоре, с его «плеч» и спины посыпался град мелких камушков и пыли. Его безглазая «морда» медленно повернулась ко мне, и в этой костяной маске я с чёткостью прочитал немой вопрос: «Что-то не так? Ты же сказал следовать. Вот я и последовал. Логично?».

Да, логично… просто жалко стену. Ладно хоть подземелье вроде как само по себе восстанавливается.

Я уставился на него, потом на груду свежих, ещё опадающих обломков, затем снова на него.

– Ну… – я сгрёб рукой волосы. – Хотя бы проблему с твоим вызволением из склепа решили. Кардинально. Оригинально. Идём уже, громила.

Теперь по коридору я шёл не один. За моей спиной тяжело и громко ступал живой, вернее, мёртвый таран, оставляя на каменном полу глубокие трещины и вмятины.

А ведь этот голем, наверное, самый большой скелет, которого можно создать, – пронеслось в голове, и я довольно улыбнулся.

Центральная площадь Нааркома.

Воздух не просто дрожал – он выл, разрываемый в клочья. Он был густым, почти жидким коктейлем из звона стали о кость, хриплых, животных криков ярости, предсмертных стонов, шипящих заклинаний и того оглушительного, первобытного гула, что рождается, когда тысячи существ пытаются уничтожить друг друга.

Паладины, инквизиторы, жрецы и послушники стояли насмерть, превратив главную улицу, ведущую на площадь, в узкий, отчаянно защищаемый коридор. Но нежить наступала не только по земле. Она лилась на них со всех сторон, как ядовитый, бесконечный и абсолютно безжалостный прилив.

По улице, ломая кости и разрывая плоть собственных сородичей, катилась серая, мычащая волна зомби. Когда-то это были горожане – купцы, ремесленники, матери, дети. Теперь – лишь разлагающиеся сосуды с молочно-белыми глазами, одержимые единой, чужой волей.

Они шли, бежали, пытались прорваться вперёд, не обращая внимания на отрубленные конечности, и падали, сраженные ударами мечей, лишь чтобы их место тут же занимали новые, наступающие по телам павших, превращая площадь в зыбкий, шевелящийся ковёр из плоти.

Но настоящую, интеллектуальную и смертоносную угрозу представляла магия тьмы, которую щедро раздавал их хозяин. Из густого лилового тумана, словно ядовитые, спелые плоды, вылетали «Сферы Разложения» – чёрные, пульсирующие сгустки негативной энергии.

Одна такая сфера выстрелила чёрно-фиолетовой молнией в щит молодого паладина-послушника. Металл не просто погнулся – он мгновенно покрылся язвами ржавчины и с противным треском рассыпался в труху, обнажая перекошенное от ужаса лицо юнца. Другая проскользнула над щитовой стеной и упала в гущу защитников. Раздался не крик, а влажный, чавкающий звук. Плоть людей начала гнить на глазах, обнажая почерневшие кости, пока от жрецы и инквизиторы не выкрикнули заклинания восстановления и не обратили проклятие разложения вспять.

Рядом со сферами неслись «Сгустки Бездны» – бесформенные, живущие своей жизнью комки чистой тьмы. Они не сжигали плоть, а высасывали из неё жизнь, энергию, саму душу. Воин, задетый таким сгустком, не умирал сразу – он просто слабел на глазах, его кожа становилась серой и дряблой, глаза тускнели, и он падал замертво, за секунды состарившись до смерти, оставляя после себя лишь высохшую, безжизненную оболочку.

И всё же, несмотря на сильные, могущественные проклятия, воины Света держались, отвечая своей ослепительной и яростной магией.

Вротослав, непоколебимый, ветеран многих битв, стоял в самой гуще бойни. Его меч был не просто оружием – он был воплощением гнева небес. С каждым взмахом клинок вспыхивал ослепительным пламенем очищения. Бело-золотое пламя не просто сжигало нежить – оно испепеляло её, обращая в мелкий, дымящийся пепел, который тут же развеивался ветром. Каждый его удар описывал широкую дугу, и десятки скелетов и зомби в радиусе пяти метров рассыпались, не успев даже издать звука, оставляя после себя лишь выжженные пятна на камнях.

Рядом с ним, двигаясь с убийственной, почти танцующей грацией, сражался брат Теодор. Его длинный клинок светился ровным, холодным сиянием. Он не рубил впустую. Его стиль – это точечные удары виртуоза. Его меч находил слабые точки, и каждое его движение сопровождалось короткой, сфокусированной вспышкой, прожигающей тьму насквозь. Когда тварь обступала его слишком плотно, он касался рукой своего знака инквизитора, и вокруг него возникала стена света – область, где магия тьмы затухала, а нежить замирала в нерешительности, давая ему драгоценные секунды для следующей атаки.

За щитовой стеной, образованной паладинами и послушниками, работали жрецы. Их руки были воздеты к небу, а голоса, хриплые от напряжения, сливались в единую, неумолкающую молитву.

– Свято-блок-бэст-защ! – кричал один из них, и над передними рядами вспыхивал полупрозрачный золотистый купол. Сферы Разложения гасли, соприкасаясь с ним, а измотанные бойцы на мгновение чувствовали прилив сил, снова готовые биться.

– Воз-ло-же-рук! – другой жрец склонялся над раненным товарищем, и его ладони начинали светиться тёплым, живительным светом. Даже самые страшные раны, нанесенные магией тлена, начинали медленно, но верно затягиваться.

Часть инквизиторов в это время действовали как маги-артиллеристы. Они метали печати очищения – сложные светящиеся руны, которые приземлялись в гущу нежити и взрывались ослепительной волной энергии, испепеляя всё в небольшом радиусе. Один из инквизиторов, заметив скопление нежити в тылу врага, сотворил Огненные Кнуты – жгучие бичи из святых нитей, которые пронеслись над головами своих и впились в тёмных созданий, вырывая из их рядов истошные, нечеловеческие вопли.

И над всем этим кромешным адом, на импровизированном командном пункте, стояла незыблемая скала – Верховная Инквизитор Элоди. Её стальные глаза, холодные и всевидящие, охватывали всё поле боя сразу, отмечая каждую брешь, каждое ослабление, каждую новую угрозу. Её голос, звенящий и властный, как удар закалённой стали о наковальню, резал оглушительный грохот сражения, не повышая тона, но заставляя повиноваться безоговорочно.

– Правый фланг, клином вперёд! Сомкнуть щиты! Они прорываются! Маги, барьер на подступах к левому флангу! Немедленно! Я вижу концентрацию тёмной энергии! Жрецы, фокусировка исцеления на центре! Они несут самые тяжёлые потери!

Она была дирижёром в этом аду, а её оркестром – люди, игравшие на своих жизнях симфонию собственного выживания и яростного сопротивления тьме. Они держались. Ценой невероятных усилий, ценой каждой капли крови и каждой искры веры, что теплилась в их израненных сердцах, – но они держали эту черту, отказываясь уступать даже дюйм проклятой силе Сайлона.

И в этот момент, в самом сердце выстроенного каре, заговорила сталь другого калибра. Тридцать всадников. Тридцать лучших инквизиторов Ордена, элита элит. Их доспехи, в отличие от практичных лат простых паладинов, были покрыты сложными чеканными узорами, повествующими о победах над ересью, а с плеч ниспадали голубые плащи. Их кони – могучие, отобранные за бесстрашие и ярость – беспокойно били копытами по брусчатке, чувствуя напряжение перед бурей.

К ним подошли трое жрецов, самые старшие и мудрые. Их лица были истощены, но руки твёрды. Воздев руки к небу, они начали низкочастотный, гулкий напев, от которого вибрировал воздух.

– Вер-ди-кт-защ-ут! – пророкотал первый, и глаза коней вспыхнули ослепительным золотым огнём, словно в их глазницы вставили расплавленное солнце.

– Фор-ти-и-мысл-высше-сил! – голос второго жреца заставил мышцы животных и всадников неестественно налиться силой, вздуться под бронёй, превращая их в живые монументы мощи. Жилы на шеях коней натянулись как канаты.

– Сан-кти-сил-а-свет! – завершил третий, и вокруг каждого всадника вспыхнули и завращались несколько светящихся печатей – сложных многослойных барьеров, отливающих золотом.

Отряд замер, превратившись в сгусток сконцентрированной, благословленной ярости. Их длинные, тяжёлые копья опустились в едином порыве, направленные в сторону ядра вражеских сил.

Они дышали как одно существо, их сердца бились в едином ритме, а глаза, полные холодной решимости, были прикованы к ауре Архилича, ощущаемой где-то поблизости. Где-то впереди. Они были молотом, который должен был обрушиться на наковальню тьмы.

Главный всадник, чей шлем был увенчан стилизованным солнцем, поднял руку. Его голос, низкий и звенящий, прорезал грохот битвы.

– Мы готовы, сестра!

Верховная Инквизитор Элоди, не оборачиваясь, коротко кивнула. Её взгляд, холодный и ясный, скользнул по выстроенному клину, оценивая его мощь. Затем её голос, властный и не терпящий возражений, прозвучал с новой, стальной силой:

– Клин Света! ВПЕРЁД!

Скомандовала она, и копья тридцати всадников вспыхнули так ярко, что на мгновение затмили собой даже факелы и заклинания. Золотое пламя не просто запылало – оно сконцентрировалось, сгустилось, превратив древковое оружие в гигантские, испепеляющие лучи, которые казались больше и длиннее самих всадников. Свет был настолько яростным и чистым, что от него слезились глаза.

И этот свет пошёл вперёд.

Воины, державшие оборону перед ними, как по команде, расступились, открывая смертоносному клину прямой путь в самое сердце тьмы. Они не дрогнули, не побежали – они просто отступили на шаг, уступая дорогу живому урагану, в котором теперь была заключена вся их надежда.

И ураган обрушился.

Тридцать всадников ринулись в атаку. Это не было простой скачкой – это было низвергнутое на землю светило. Они неслись вперёд, и всё, что встречалось на их пути, переставало существовать. Зомби, попадая в сияющее поле, окружавшее отряд, вспыхивали и рассыпались в пепел, не успев даже коснуться коней. Скелеты обращались в дымящийся костяной прах. «Сферы Разложения» и «Сгустки Бездны» гасли, натыкаясь на вращающиеся защитные печати, словно ночные мотыльки, сгорающие в пламени костра.

Их задача была проста и ужасна: пронестись по центральной улице Нааркома, выжечь, раздавить, уничтожить всю нежить, всю тьму на своём пути. Они были воплощённым гневом Света, и ничто, казалось, не могло остановить их стремительный, сокрушительный бег к расположению Архилича.

Сердце бури. Архилич Сайлон.

Сайлон парил в самом центре площади, на каменном постаменте, где когда-то стояла гордая статуя какого-то основателя города. Его иссохшая, скелетообразная фигура была эпицентром этого хаоса, тёмным солнцем, вокруг которого вращалась смерть.

Посох в его костлявых пальцах пылал яростным, почти чёрным фиолетовым пламенем, и тот же неземной огонь полыхал в его пустых глазницах, отражая бушующую вокруг битву, словно два крошечных, но бездонных озера ненависти.

Его воля, холодная, расчётливая и абсолютно безжалостная, тонкими нитями пронизывала всё пространство, направляя орды нежити. Он посылал вперёд низших зомби и скелетов, бессмысленную, расходную массу, чья единственная задача – истощить защитников, разбиться о их щиты, как волны о скалу, измотать их.

Но тех, кого он усилил своей энергией – бронированных рыцарей-некросов, бывших солдат с почерневшими доспехами, и уродливых, раздутых мутантов-извергов с клешнями вместо рук – он придерживал в резерве, вглядываясь в бреши, которые вот-вот должны были появиться в строю паладинов, как хищник, выжидающий ослабления жертвы.

Его безгубый рот беззвучно шептал древние, отвратительные слова, от которых воздух стыл, а по коже живых бегали мурашки. Пальцы его свободной руки выписывали в воздухе сложные, извращённые руны, от которых слезился глаз и сжималось сердце.

– Проклятие Боли! – его мысленный приказ, острый как бритва и полный ядовитой злобы, пронёсся над полем боя, не нуждаясь в звуке.

Волна тёмной, липкой энергии прокатилась по рядам защитников. Несколько паладинов-послушников вскрикнули, уронив оружие – их мышцы сковала невыносимая, выкручивающая судорога, будто внутрь них впились тысячи невидимых игл.

– Проклятие Страха! – последовала вторая, не менее подлая атака.

Наваждение обрушилось на молодых, менее опытных воинов. Им почудилось, что их товарищи превращаются в покрытых шерстью монстров, что из теней выползают их самые глубокие, детские кошмары. Строй на мгновение дрогнул, и в нём возникла опасная брешь.

Как же сложно, – холодно анализировал Сайлон, с досадой наблюдая, как его проклятья разбиваются о железную волю инквизиторов и очистительную магию жрецов. – Эта элита… слишком крепкий орешек. Будет тяжело. И такими темпами вся моя прекрасная нежить передохнет, так и не добившись решающего перевеса.

Досада, холодная и острая, как отточенное лезвие кинжала, кольнула его неживое сердце.

Чёрт возьми! Я не смог весь город превратить в мертвецов… пришлось торопиться из-за этих проклятых паладинов. Они прибыли раньше, чем я ожидал. И мне… мне удалось обратить лишь треть населения… и эта треть, в свою очередь, обратила ещё одну часть, но… наверняка последняя часть спряталась в домах, подвалах, за баррикадами.

И также те, кого я решил… не трогать…

Его «взгляд» мысленно скользнул к тому самому, странно нетронутому дому на окраине, который его орды обтекали, как река камень.

Хм… тот демон. Не знаю, что за дела у него в этом городе, а именно в том доме… но я решил не портить отношения. Демоны – существа непредсказуемые, а вступать в конфликт на два фронта – верх глупости. Тем более, смерти тех женщин… ничего существенного мне не дадут. Эх, было бы хорошо, если бы он оценил этот маленький жест и… помог мне справиться с этими назойливыми паладинами.

Мысль о возможном, пусть и временном, союзе с другим повелителем тьмы казалась заманчивой, но крайне недостоверной, почти фантастической. У демонов свои интересы, свои игры, и вряд ли он станет рисковать ради того, которого только что встретил. Или ради того, о ком он вообще не знал.

Ничего не оставалось, кроме как давить. Давить числом, давить магией, истощать их ману и волю. Рано или поздно они дрогнут.

– Сфера Разложения! – мысленно выкрикнул он, и новый чёрный, пульсирующий сгусток смерти понёсся в самый центр строя паладинов, туда, где стояли жрецы, пытаясь прервать их исцеляющие молитвы.

Бой продолжался с неослабевающей яростью. Архилич накладывал новые проклятья, вызывал магические атаки, а его воины, волна за волной, продолжали биться о несокрушимую, казалось, стену Света.

Именно в этот момент его внимание, словно когтями, вцепилось в новую угрозу – сквозь гущу его войск пробивался ослепительный клин. Тридцать всадников, пылающих таким яростным светом, что от них резало глаза. Они горели, словно упавшие на землю осколки солнца, и неслись сквозь его орды с невозможной, сокрушительной скоростью.

Сайлон с холодным, аналитическим интересом наблюдал, как его творения обращались в прах. Зомби, стоило им оказаться в радиусе нескольких ярдов от всадников, начинали дымиться и рассыпаться, словно их плоть пожирал невидимый огонь. Скелеты, задетые сияющими копьями, обращались в мелкий белый пепел, не успев даже издать хруста.

Всадники двигались, будто ничто в этом мире – ни плоть, ни кость, ни магия – не могло даже замедлить их стремительный, смертоносный бег. Они были живым тараном, выкованным из веры и ненависти, и их путь был прямёхонько к нему.

Вот же ж… мрази… – мысленно выругался Сайлон, и в его неживом разуме впервые за эту ночь вспыхнула искра не просто досады, а настоящей, праведной ярости.

Эти самодовольные фанатики слишком сильно начали ему докучать.

Отбросив тонкие манипуляции, он схватил посох обеими костлявыми руками. Древняя древесина затрещала, вбирая в себя колоссальную энергию некрополиса. Визгливый, леденящий душу поток речи полился из его несуществующих уст – слова, которым были тысячи лет, слова, заставляющие плакать камни и истекать кровью небо.

– К-они-ска-ло-лтаня-бл-я!

Параллельно его воля, острая как бритва, пронеслась по полю боя: «Все развитые – отступить! Рассредоточиться! Низшие – ко мне! КО МНЕ!» И орда послушалась, демонстрируя пугающую дисциплину, разом отошли, отступая в боковые улицы. А простые зомби и скелеты, напротив, словно железные опилки к магниту, начали стягиваться к своему повелителю. Они сбивались в кучу, давили друг друга, образуя на площади бурлящую, шевелящуюся гору из плоти и костей.

– … ктаня-нафг-ихл! Еба-ал! – заключительные слога заклинания прозвучали как удар грома, искажая реальность вокруг.

И тела в этой горе начали плавиться.

Это было отвратительное, противоестественное зрелище. Плоть зомби текла, как воск, сливаясь в единую массу. Кости скелетов ломались с оглушительным хрустом, чтобы тут же срастись в новые, чудовищные структуры. Из этого кипящего котла смерти начало вырисовываться нечто. Нечто огромное.

Сначала это была просто бесформенная груда, но с каждой секундой она росла, подпитываясь телами тысяч низших слуг. Кости сплетались в массивный скелет, плоть облепляла их, образуя бугристую, разлагающуюся плоть.

Вскоре над площадью возвысился гигант, достигавший высоты двухэтажного дома. И он продолжал расти, поглощая всё новых и новых зомби, которые сами бросались в его основу, растворяясь в ней.

Это был Голем Плоти и Кости. Ходячая гора ненависти и тлена.

Именно в этот момент сияющий клин всадников, рассекая последние ряды нежити, вырвался на прямую к Сайлону. Они были уже в двух десятках шагах, их золотые копья были направлены прямо в него.

Но гигант уже был готов.

Огромная, размером с повозку, рука, собранная из сотен тел, обрушилась вниз. Это был не удар – это было падение небольшого холма. Костяной кулак накрыл всю улицу, по которой неслись всадники, похоронив под собой передние ряды вместе с их ослепительным светом.

Грохот был оглушительным.

Вторая рука гиганта, описав дугу, снесла фасады двух ближайших домов, обрушив на улицу лавину камней и ветвистых щепок, наглухо перекрыв путь для любого дальнейшего продвижения.

Затем голем, с грохотом отрывая ноги от земли, сделал шаг вперёд. Его тень накрыла оставшихся всадников, и его движение положило конец их яростному наступлению. Теперь им приходилось иметь дело с ним.

Исход этой битвы снова повис на волоске, и чаши весов вновь качнулись, угрожающе затрещав. А над городом, равнодушный к мольбам умирающих, к ярости сражающихся и к рождению новых ужасов, всё так же висел густой лиловый туман, скрывая развязку этого кровавого спектакля от всех посторонних глаз.