Текст книги "Лето в Жемчужине"

Автор книги: Игорь Минутко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

3. День рождения Зои

На день рождения Зои Витя, конечно, опоздал.

Задержали покупки по маминой записке, прогулка с Альтом (он прямо обскулился). На дворе Альта обуял телячий восторг: прыгал, носился, сбил с ног какую-то старушку, так что чуть не вышел скандал. Вообще у Альта характер очень неуравновешенный; Витин папа говорит, что он шизофреник!

Всякие дела по хозяйству Витя, хотя и наспех, но успел сделать.

Очень много времени ушло на покупку подарка для Зои. Оказывается, ужасно это сложно – купить подарок для своей одноклассницы, когда той исполняется тринадцать лет. При этом необходимо учесть, что друзья они с пятого класса, что уже было два дня рождения, что какой-нибудь ерундой Зою Чернышеву не удивишь – ее отец коммерческий директор кондитерской фирмы «Чайка» и, между прочим, очень любит подтрунивать.

Выбирать подарок помогал Репа. Исходили, наверно, сто магазинов, и ничего стоящего не попадалось. Внезапно Репу осенило:

– Ты говорил, на море они едут?

– Едут, а что? – спросил Витя.

– Придумал! Пошли в «Динамо», я видел там маску с трубкой и ласты. Будет твоя Зойка под водой плавать.

В спортивном магазине были, действительно, и ласты маленького размера, и маска, но все это стоило шесть рублей семьдесят копеек.

– У меня от маминой пятерки всего четыре рубля осталось, – сказал Витя и покраснел. – С мелочью.

– О чем речь! Я добавлю. – Репа полез в карман за деньгами.

И они купили зеленую маску с белой алюминиевой трубкой и ласты, перламутровые, в красную крапинку. Просто роскошный получился подарок.

– Никогда я не был у девчонок на днях рождения, – сказал Репа.

– Знаешь что, – предложил Витя, – пошли вместе.

– А ты шутник, – Репа насмешливо свистнул. – Ну, пока.

Репа ушел, а у Вити испортилось настроение.

«И почему так все?» – подумал он, злясь на себя, на свое дурацкое предложение, на Зою (и это уже совершенно напрасно), на Зоиного отца, что просто, если хотите знать, глупо.

Зоя жила рядом, через дом. В их подъезде был лифт, который, когда поднимается вверх, подрагивает, скрежещет, и каждый раз кажется, что он застрянет между этажами. Но лифт никогда не застревал – он был старый, дисциплинированный служака.

Вот и пятый этаж. На дверях с цифрой «204» табличка: «Чернышев В. П.» Витя позвонил.

Открыла Зоя.

– Явился, – сказала она.

– Здравствуй, – Витя смутился. – Поздравляю тебя с днем рождения.

– Между прочим, уже почти шесть. И все гости за столом.

– Вот, Зоя, прими подарок, – и Витя протянул девочке сверток.

Глаза Зои заблестели.

– Что это, Витя?

– Маска и ласты. Будешь на море плавать под водой и все рассматривать.

– Папа! Папа! Смотри, что Витя мне подарил! – закричала Зоя и побежала вперед.

Витя увидел, что Зоя в новом платье, с новой прической – две пышных волны по бокам головы, – что она похожа на легкую бабочку. У Вити что-то заныло внутри, захотелось быть сильным, мужественным и остроумным. А он, как назло, чувствовал, что вдруг застеснялся, не знает, куда деть руки, спина сама собою ссутулилась, а ноги стали загребать пол.

– Витя, иди же скорее! – кричала Зоя.

В квартире пахло чем-то вкусным, через открытую дверь Витя видел большую комнату, у окна стоял аквариум, подсвеченный яркой лампочкой, в аквариуме покачивались бледно-зеленые водоросли и застыли пучеглазые рыбы с хвостами веерам.

А как здорово могло быть!..

Витя и Зоя идут по темному и совершенно пустому городу. Уже ночь, и над крышами голубая луна. Витя – ничего нет удивительного! – в черном развевающемся плаще и со шпагой. А Зоя в своем новом платье – как бабочка. Только каблучки стучат по тротуару: тук-тук-тук! Впереди – ну, конечно, он ждал этого! – три мрачных фигуры, тоже, разумеется, в плащах, со шпагами и еще черные маски на глазах.

– Витя, мне страшно! – шепчет Зоя.

– Спокойно. Я с тобой! Витя выхватывает шпагу.

– Вашу даму или смерть! – говорит один из бандитов и злобно хохочет.

– Никогда! – кричит Витя и бросается на противников. Скрещиваются шпаги. Тяжелое дыхание, топот ног.

Удар! – один из неизвестных, ахнув, падает на асфальт.

Витя нападает. Еще удар! Второй бандит, схватившись за живот, медленно оседает у стены. А третий бросает шпагу и позорно бежит, так что ветер свистит в его плаще.

Витя ловит благодарный, полный восторга взгляд Зои. Он вытирает окровавленную шпагу о полу плаща, говорит: «Все кончено!»

И они идут дальше по пустому, полному тайн городу, освещенному луной…

– Ну, что ты там застрял?

Зоя подбежала к Вите, схватила его за руку и втащила в комнату.

Стол был заставлен всякими угощениями и за ним сидели Владимир Петрович, Зоин папа, в белой рубашке с расстегнутым воротом; Надя, сестра Зои, в очках и поэтому на вид очень важная; Антонина Ивановна, Зоина мама, женщина полная и добрая; Люся Никитина, одноклассница Зои и Вити, староста класса, страшная зануда и какой-то долговязый парень с длинной худой шеей, оказавшийся, как потом выяснилось, двоюродным братом Зои, и звали его Мишей; этот Миша перешел уже в восьмой класс и весь вечер важничал, ни с кем не разговаривал, кроме Нади.

Итак, стол был накрыт и за ним сидело общество.

– А! – сказал Владимир Петрович. – Наш рыцарь! Прошу рядом со мной.

«Откуда он знает?» – удивленно подумал Витя.

– Думаю, по случаю торжеств рыцарю можно одну рюмку кагора? – спросил Владимир Петрович, взглянув на жену.

– Они же дети, – безвольно сказала Антонина Ивановна, и ее тройной подбородок запрыгал.

– Только одну. Как всем.

Витя выпил рюмку очень сладкого, темно-красного вина. «Я сегодня настоящий алкоголик», – подумал он. Стало весело, смущение пропало, и Витя приступил к закуске.

– Вот икры возьмите, рыцарь.

– Или рыбки, – ворковала Антонина Ивановна.

– Между прочим, – сказала Надя, – салат делала Зоя.

– А я помогала, – вставила зануда Люся.

Восьмиклассник Миша насмешливо и снисходительно следил за Витей. А Витя ел за обе щеки и думал: «Репу бы сюда».

Появились совсем неожиданные мысли: «А Репу никогда не пригласили бы на день рождения Зои. Интересно, что было бы, если бы мы пришли вместе?»

Подцепив с тарелки кусок семги, Витя сказал:

– Я хотел к вам со своим другом прийти, с Репой, да он отказался.

– Это Славка Репин? – пискнула староста класса зануда Люся. – Твой Репа – хулиган! – торжествующе закончила она.

– Он в вашем классе учится? – спросила Надя, и ее глаза под очками стали очень строгие.

– Нет. – Витя с вызовом посмотрел на всех по очереди. – Он два раза оставался – в третьем классе и в четвергом. Репа – сын тети Розы, она официанткой в ресторане работает. Вот такой парень. – Витя показал большой палец. – С присыпочкой.

Восьмиклассник Миша хмыкнул, и его шея еще больше вытянулась.

– Он не совсем подходит к нашей компании, – робко сказала Зоя.

Владимир Петрович промолчал, и Витя увидел, что лицо его стало нахмуренным.

«Надо уйти, – подумал Витя. – Встать и уйти. – Но тут же себя остановил: – Но почему уйти? Что случилось? Ничего не случилось, понятно?»

Витя никуда не ушел, остался, только настроение испортилось – стало как-то тоскливо.

– Витя, а ты почему опоздал? – спросила Надя.

– На тренировке задержался. Я же в футбольной секции занимаюсь.

И Витя стал врать, какая была трудная, напряженная тренировка, как загонял их тренер Борис Семенович, и что он забил два ужасно сложных гола – в девятку, в самый угол под перекладину. Витя видел, что ему никто не верит, но уже не мог остановиться и мучительно думал, продолжая врать: «Ну, кто меня за язык тянет?»

– А теперь поиграйте немного, – устало сказал Владимир Петрович. – Потом чай будем пить.

– У меня пироги с маком и яблоками, – предупредила Антонина Ивановна.

– Фирменные пироги, – воскликнула Зоя. – Пошли ко мне, ребята!

Витя, Люся, Миша отправились за Зоей в ее комнату.

Здесь было все чистое и какое-то розовое, и висело много картин. Их нарисовала сама Зоя. Она собирается стать художницей и занимается в художественной студии при Дворце пионеров.

– Я вам сейчас свою новую работу покажу, – сказала Зоя.

Она сняла белую материю с картины, которая была прислонена к спинке дивана.

Там была улица, которая уходила вдаль, к горизонту, по ней катились сплюснутые машины, а пешеходы были точечками, и над улицей, над крышами дома было синее небо. Казалось, что картина объемная, и по улице можно уйти к горизонту.

– Здорово! – сказал Витя.

Восьмиклассник Миша уронил:

– Неплохо.

А зануда Люся Никитина смотрела, смотрела на картину и вдруг повернулась к Вите и, даже взвизгнув от удовольствия, сказала, блестя маленькими редкими зубками:

– И никакой тренировки у тебя не было! Все ты наврал!

– Конечно, наврал! – усмехнулся Витя.

– Да как же так можно, Витя? – у Зои Чернышевой округлились глаза.

Витя не нашелся, что ответить, а зануда Люся пропищала:

– Где же ты был?

– Не твое дело! – рявкнул Витя.

Восьмиклассник Миша привычно хмыкнул.

У Вити появилось желание подраться с этим Мишей, и он даже встал в боксерскую стойку. Но здесь пришла Надя и позвала всех пить чай.

Чай пили с вкусными пирогами, потом Надя поиграла на рояле, потом затеяли жмурки. Все постепенно развеселились. Даже Миша растерял свою солидность.

Ушел Витя вместе с Люсей. Миша остался ночевать, потому что он, оказывается, жил за городом и приехал к своим родственникам на несколько дней.

На дворе был вечер, зажглись огни. Небо завалило тяжелыми тучами, иногда срывался резкий ветер, гнал по тротуару бумажки; где-то погромыхивало. Собиралась гроза.

Когда вышли на улицу, зануда Люся спросила шепотом:

– Ты знаешь, почему они так живут?

– Как? – не понял Витя.

– Ну, богато?

– Почему же?

– Потому что Зойкин отец ворует! – радостно, возбужденно прошептала Люся, и зубки ее заблестели.

– Витя оглянулся по сторонам – никого рядом не было. И он со всего маху засветил Люсе по шее.

Зануда Люся заскулила, а Витя пошел домой. Вслед ему визжало:

– Бандит, хулиган несчастный… С Репой по карманам шаришь!

4. Мама, папа и гости

А дома были гости.

Витя это понял в передней. Висели плащи, пахло табаком, крутился возбужденный Альт – он любил гостей и всякие перемены в своей жизни. Выбежала мама в прозрачном целлофановом переднике, быстро затараторила:

– Скорее умойся, причешись и к столу. К папе пришли друзья.

– Я на подарок Зое истратил все деньги, – выпалил Витя.

– Ладно, ладно, – рассеянно сказала мама. – Как бы пельмени не разварились. – И побежала в кухню. – Надень белую рубашку.

Витина мама тоже любит гостей. А вообще больше всего на свете она любит свой дом, любит, чтобы в комнатах было чисто и красиво. Заниматься хозяйством – ее страсть. Прибежала с работы – она библиотекарь во Дворце культуры металлургов – и уже чистит, моет, скребет, и все начинает сверкать, все становится праздничным.

Еще она очень старается, чтобы «ее мужчины» были всегда аккуратно и чисто одеты, а папу ругает за рассеянность.

– Петр, ты опять вырядился в старые брюки?

– Петр! Разве можно целую неделю носить одну рубашку?

Между прочим, Витин папа старше мамы на одиннадцать лет.

Еще мама со страшной силой следит за собой: по утрам делает зарядку, дышит по какой-то там системе, – заглотнул воздух, и держи его в легких, пока в глазах не позеленеет; долго сидит за своим туалетным столиком, на котором набор всевозможных пузырьков и тюбиков, задумчиво смотрится в зеркало – примазывает, пришлепывает. Зато выходит на улицу подтянутая, стройная. В таких случаях Витя просто гордится своей мамой.

В большой комнате, где собираются обычно гости, было накурено, душно. Но мужчины не замечали этого. За столом сидели папа и его фронтовые друзья дядя Женя и дядя Саша. Они уже выпили и были очень взволнованы.

Когда Витя входил, папа размахивал руками:

– А Пашка-то, Пашка!.. В последний день войны. На этой проклятой Александерплац. Закрою глаза и вижу: бежит впереди Пашка и вдруг как на веревку налетел. Перегнуло. Эх…

– А Тарас Грач? – спросил дядя Женя и потер большой рукой лысый лоб.

– Здравствуйте, – робко сказал Витя.

– А, сын! – обрадовался папа. – Иди, иди сюда. – Он обнял Витю за плечи, прижал к себе. – Вот они, нет… Они не узнают окопы в восемнадцать. Не должны узнать…

– Не должны, не должны, Петр! – горячо заговорил дядя Саша и потянулся левой рукой к хлебнице. Правой у него нет – пустой рукав засунут в карман пиджака.

– У них будет другая жизнь, – опять заговорил Витин папа. – Не уйдут зря годы. Вот я… В тридцать три только Лиду встретил. Лидочка, ты скоро? – крикнул он.

– Сейчас, сейчас, – отозвалась мама из кухни.

– Ну что, хлопцы? За тех, кто не вернулся? – сказал дядя Женя.

– Они всегда с нами. – Дядя Саша нагнулся над тарелкой. Мужчины выпили. Папа сказал:

– Ты поешь, Витя.

– Да я только из гостей.

– Ах, да. День рождения у Зои. И как повеселились?

– Здорово.

– Здорово… – Папа задумался. – Тогда просто посиди с нами.

Мужчины опять стали вспоминать войну и своих боевых друзей. Витя слушал и смотрел на отца.

«Он ведь уже старый! – неожиданно подумал он. – Морщины у глаз, лысина, волосы с сединой. И очень сутулится».

Витин отец работает конструктором на радиозаводе. В его маленькой комнате большой шкаф забит книгами по радиотехнике, телевидению, и вообще папа очень любит свои чертежи, считается лучшим специалистом на заводе, и фотография его висит на Доске почета. Он не успевает все делать в своем конструкторском бюро и приносит работу домой – сидит до поздней ночи.

Пришла мама с большой тарелкой дымящихся пельменей.

– Солдаты! – весело сказала она. – Сибирская закуска.

Мама была рада гостям, рада тому, что удались пельмени и тому, что вот за столом сидит ее сын, совсем уже взрослый человек. Посмотрите, какой он славный, симпатичный и очень похож на отца, правда? Такой же нос, лоб, только глаза мамины.

Все оживились, стали есть пельмени; дядя Женя, поглаживая лоб рукой, сказал:

– Не хозяйка у тебя, Петр, а клад. Лидочка, возьми мою Клавдию на выучку.

Все засмеялись.

– Да, сынуля! – торжественно сказал папа. – У нас новость: отдыхать мы едем в деревню.

– И деревня называется Жемчужина! – вставил папа.

– Хорошо, – задумчиво сказал дядя Женя. – Будете на пруду карасей ловить. Или – только зорька брызнет – по грибы. Моих все в Крымы да на Кавказы тянет.

– А далеко эта Жемчужина? – спросил Витя, чувствуя разочарование. И непонятно, – в чем.

– На электричке – пятьдесят километров, – начал объяснять папа. – Дальше до райцентра Дедлово автобусом, километров десять. А там, Витек, лошадка. А места! Ахнешь. У реки прозвище – Птаха. И с квартирой договорились. Знакомый там у меня.

Холостой дядя Саша заскучал, выпил в одиночестве и предложил:

– Ребята, споем, а? Нашу.

Посуровели лица мужчин. И они запели негромко, но согласно:

 
Эх, дороги!..
Пыль да ту-уман…
 

Мама, сделавшись задумчивой и грустной, тоже запела – ее голос влился в мужские голоса:

 
Холода, тревоги.
Да степной бу-урьян…
 

Витя хорошо знал эту песню. Ее всегда пели фронтовые друзья отца, когда собирались вместе. И ему почему-то представлялось шоссе, которое проходило через лес, где в прошлом году был их пионерский лагерь, по мокрому от дождя асфальту ехали крытые машины, а в них были молодые солдаты – лиц не видно, потому что быстро проносились машины. Вообще все странно: в песне поется про пыль да туман, а Вите представляется мокрое от дождя шоссе, низкое небо, и брезент на машинах, прогнувшийся под тяжестью воды.

А войну, которая была очень давно, когда Вити еще не было на свете, ему представить трудно. Вернее, не так. Войну вообразить можно – ведь столько фильмов о ней видел Витя. Но вот представить папу солдатом – что он стреляет, бежит в атаку – Витя не может.

 
Знать не можешь
Доли своей,—
 

тихо, осторожно пели в комнате.

 
Может, крылья сложишь
Посреди степей…
 

И Витя увидел огромную степь, и солнце висит оранжевым шаром над ее краем, и солдат Пашка, чем-то похожий на былинного богатыря, только с крыльями за спиной, падает в пыльный бурьян, убитый врагом.

Вите очень захотелось побыть одному.

– Я пойду, ладно? – сказал он. – Спокойной ночи.

5. Дневник, ночь и гроза

«Неужели все это сегодня делал я? Искал на барахолке клиентов для Гвоздя и Пузыря. В «Чайной» пил пиво с Репой. Все поедал на дне рождения Зои и врал про тренировку. Потом сидел, как столб, в этой белой рубашке у нас в столовой, и друзья папы смотрели на меня, вроде бы, с грустью. Или с тревогой. Почему?

А долговязому Мише я с удовольствием дал бы пару раз.

Терпеть не могу зазнавал. Еще Люська. Ну, зануда. Это неправда, что Зоин отец ворует. Он тоже воевал на войне, и был там старшим лейтенантом».

Дальше писать в дневнике Витя не стал. Он смутно понимал, что не сможет сказать словами все, что чувствует. А было ему как-то тоскливо, беспокойно, он себе очень не нравился и не мог понять, почему. Что, собственно, случилось?

Витя погасил лампу и, быстро раздевшись, лег в кровать. Простыни были прохладные, стало очень хорошо, легко. Он услышал, что за окном идет дождь, и вдруг окно озарилась фиолетовым светом, но гром не прогремел – видно, гроза была еще далеко.

«Мой папа был настоящим солдатом, – подумал Витя, – бесстрашным и находчивым».

И он попытался представить, как воевал его отец, но представить опять не мог. Получалась какая-то ерунда. По полю бежали солдаты с автоматами; фонтанами вырастали взрывы. И среди солдат где-то был отец, но Витя никак не мог его угадать…

…Зоя показывала ему альбом с фотографиями. И там была одна – Зоин отец, Владимир Петрович, совсем еще молодой, стоял у подбитого немецкого танка, в новенькой форме, улыбался, и ордена сверкали у него на груди. Нет, не может он быть вором. Солдаты не воруют.

Зачем нужно было Люське все это говорить? Непонятно. Или она что-нибудь знает?

Спать совсем не хотелось. Витя встал, подошел к окну, распахнул его и снова вернулся в кровать. Дождь шумел вовсю, остро запахло свежестью и мокрыми листьями тополя. Зарницы вспыхивали все чаще, и на мгновение становились видными клочковатые тяжелые тучи, которые быстро неслись над городом, пророкотал далекий гром.

Открылась дверь, и вошла мама.

– Ты спишь, Витя?

Разговаривать не хотелось, и Витя промолчал.

– Наверно, ветер окно распахнул, – тихо, самой себе, сказала мама. – Так и молния залететь может.

Она закрыла окно, потом подошла к кровати, нагнулась над Витей и поцеловала его в лоб.

Мама вышла, а Витя лежал, замерев, и неожиданные слезы подступили к горлу, он окончательно не мог понять, что с ним происходит. Он вдруг подумал: «Я очень плохой человек: обманщик, болтун, с бандитами связался. А с этим Мишей я б никогда не подрался. Он старше меня и сильнее. Я трус, вот что!»

И Вите стало ужасно жалко себя. Ничего, если хотите знать правду, он не достигнет в жизни, потому что у него нет силы воли. А вот у Репы есть. Решил он стать моряком и – будьте покойны – станет. Написал у мыса Доброй Надежды: «Я здесь буду» – и будет. Репа такой.

Витя стал представлять, как Репа в белой матросской форме гуляет по мысу Доброй Надежды. Кругом были какие-то пальмы, и негритянки несли на головах подносы с бананами, рядом плескалось море.

«Репа на день рождения подарит матери платье, – вдруг подумал Витя. – А я ни разу ничего не дарил маме». И Витя совсем возненавидел себя.

Внезапно вспыхнула молния, и грянул гром такой силы, что, показалось – сейчас отвалится угол дома.

…Взрывы один за другим поднимались в поле, а они залегли у самого шоссе, по которому уходили подводы с беженцами. На последней подводе сидели мама и Зоя.

В окопе оставалось совсем мало солдат и среди них был Витя. По полю уже бежали немцы, цель их была ясна: перехватить подводы с беженцами.

«Товарищи! В атаку!» – крикнул Витя и первый выскочил из окопа. – «Ура-а!»

Оглянувшись, он совсем близко увидел лицо Зои с широко раскрытыми, полными надежды глазами. А мама плакала и шептала:

«Береги себя, береги себя…»

Витя не мог долго смотреть на них: он вел в атаку бойцов. Он бежал впереди редкой цепи – над головой свистели пули, и немцы все приближались. И вот совсем близко Витя увидел фашистского офицера. Это был не кто иной, как Пузырь, только в черной эсэсовской форме.

«В городе Николаеве фарфоровый завод!» – злобно пел Пузырь-эсэсовец.

«Надо убить его!» – решил Витя и выпустил в толстый живот врага длинную очередь из автомата.

– Витя! Я люблю тебя! – кричала откуда-то издалека Зоя.

Витя убил еще несколько фашистов, а остальные отступили.

Бойцы по его команде построились, вышли на шоссе и зашагали вслед за подводами беженцев – мимо соснового бора, в котором спрятался пионерский лагерь, мимо спортивного городка «Отдых», мимо голубого павильончика, в котором летом продают мороженое и ситро.

– Песню! – крикнул Витя.

И солдаты запели тихо, но дружно:

 
Эх, дороги!
Пыль да ту-уман…
 

Потом Витя встал с кровати, опять открыл окно. Гроза утихала, но дождь разошелся еще больше. Настоящий ливень. Витя подставил разгоряченное лицо ветру и дождевым брызгам.

В кровать он вернулся мокрый, разбитый, уставший, совсем непонятно, отчего. Сердце часто билось, и Витя почувствовал неизвестно откуда пришедшее счастье, он любил сейчас всех, кто живет на земле, – и людей, и животных, – догадывался, что в его жизни будет еще много чудесного и необыкновенного.

Он зарылся мокрой головой в подушку и мгновенно заснул.