Текст книги "Лето в Жемчужине"

Автор книги: Игорь Минутко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

25. Сенокос – страдная пора

Через два дня в колхозе «Авангард» начинался сенокос. Витя и Вовка договорились с Федей, что он их возьмет на левый берег Птахи, в пойменные луга. Папа поедет в третью бригаду, где будут работать две сенокосилки.

– К технике поближе, – сказал он.

А мама осталась дома. С папой они почти не разговаривают – поссорились.

Теперь, когда Витя встречал взгляд мамы, ему становилось не по себе. Вите казалось, что и мама чувствует то же.

Что случилось?

Двадцать девятого июня, в пять утра – как и договорились – за Витей приехал Федя. В телеге уже сидел Вовка и зевал до самых ушей.

Хотели с собой взять Альта и Сильву, но собаки еще раньше убежали куда-то по своим делам.

Поехали. Утро было солнечное, теплое, несмотря на ранний час; все кругом курилось легким паром – таяла роса.

– Давай, Пепел, к парому, – сказал Федя.

И Пепел заржал от удовольствия.

Паром ходил через Птаху сразу за дебаркадером. Здесь уже стояло несколько подвод, собрались колхозники – женщины в ярких косынках, повязанных на самые глаза, и мужчины с косами через плечо. Некоторые косы, наверно, самые острые, были обмотаны тряпками, а те, что без тряпок, были похожи на сабли, и в них отражалось солнце.

И среди толпы был Илья Зубков, бывший Гвоздь, в синей рубахе с расстегнутым воротом, в старых брюках, которые были ему коротки, и все равно Илья показался Вите очень симпатичным. Теперь он был молодым колхозным парнем, ладным, веселым, и в его широко поставленных глазах светились удовольствие и озорство; синяк под глазом стал у него фиолетовым. А рядом суетилась счастливая тетя Нина в новом сарафане с мелкими цветочками, она казалась рядом со своим старшим сыном маленькой, сухонькой, очень проворной, и все заглядывала в лицо Ильи, поправляла ему ворот, и видно было, что несмотря ни на что, она гордится своим сыном. Вызов был во всем облике тети Нины: «Да, мол, стряслась с ним беда. И ничего. Он исправится, будет другим. А мы выдержим, дождемся. Только не оступись опять, сынок…».

Илья снисходительно, немного грустно смотрел на мать, улыбался ей, и тоже было видно, что он счастлив.

С Витей Илья поздоровался за руку и дружески подмигнул ему, как старому знакомому.

Подходили новые люди, все приветствовали друг друга, были веселы, праздничны. Одна молодая женщина, хитро посмотрев на Витю и Вовку, спросила у Феди:

– А это что за огурчики свеженькие?

Витя смутился, а Федя сказал:

– Молодое подкрепление. Помогать будут. – И засмеялся.

Вокруг тоже все смеялись, хлопали ребят по плечам.

– Это же герои наши! – сказал кто-то.

Говорили разом:

– Вроде бы погодка на «ясно» поворачивает?

– Похоже.

– Еще б недельку – и перестоит трава.

– Не позволим!

– Ни в коем разе! Только б харчей добрых.

– Емельяниха в поварах. Не обидит.

– Знамо, не обидит.

– Эх, Иваныч в больнице, – вздохнул кто-то. – И праздник без него не в праздник.

– Какой праздник? – удивился Витя и толкнул Вовку в бок.

Ответил Федя:

– Праздник и есть. Сенокос – начало всех работ, которые год кормят. Одним словом, ребята, начинается страдная пора.

С той стороны подошел паром. Первой на него осторожно вкатилась пятитонка; паром просел в воду, от него пошли волны. За машиной въехали подводы: сделалось шумно и тесно. Пахло бензином, конским потом; все галдели и смеялись.

Поплыли на ту сторону Птахи. Мужчины специальными крюками цепляли железный трос, зажав его, тянули крюки к себе, – и паром медленно плыл к противоположному зеленому берегу.

Паром ткнулся в мокрый песок, всех качнуло вперед. Стали выгружаться.

Пепел сразу взял крупной рысью. Остальные лошади отстали. Куда им до Пепла! Гулко стучали копыта по мягкой дороге. Вокруг пошли зеленые луга с темными островами кустарников.

– Понимаете, – объяснил Федя, – едем мы по старому руслу Птахи. Самые лучшие травы здесь, потому что в половодье река разливается, ил приносит. Удобряет почву. Видите, какая трава кругом? А сенокосилку не пустишь. Кустарники – это раз. Холмы да кочки – два. Приходится вручную. Зато работка – век бы косил. – Федя засмеялся. – Эх, люблю я сенокос, ребята!

Работу мальчики получили несложную – в ведрах разносить косцам воду. Первый раз Витя видел, как косят траву.

Косцы стоят лесенкой, шага за три друг от друга и наступают с косами на стену травы.

– Жжик! Жжик! Жжик! – ровными дорожками ложится скошенная трава, почему-то сразу становясь бледнее.

У косцов разгоряченные потные лица, на спинах потемнели от пота рубашки. А трава все валится и валится!

– Ребята! Водички! – кричит кто-нибудь, и мальчики, зачерпнув ковш воды из ведра, наперегонки бегут к тому, кто позвал их.

Посмотришь на луг – весь он пестрит косынками, точно крупные яркие цветы среди трав. Это женщины. Они косят наравне с мужчинами.

В первом ряду, оторвавшись от остальных, шел Илья. Шел размеренно и красиво, взмахи у него были широкие, упругие, синяя рубашка прилипла к телу, пот заливал лицо; Витю, когда он пробегал мимо, поразило это лицо – оно было вдохновенно, яростно, все в движении. И… нет, наверно, Вите показалось. По щекам Ильи ползли слезы… Слезы? Нет, это пот, конечно! И Витя поспешил уйти, потому что понял: сейчас Илья должен быть один среди этих буйных трав, зеленого раздолья, высокого синего неба.

С утра было безоблачно, а к полудню на горизонте стали громоздиться тучи.

– Дождь пойдет, – сказал Вовка.

Но к перерыву дождь так и не собрался, и в два часа дня повариха Емельяниха привезла обед.

Емельяниха была толстой, с крепкими красными щеками, а глаз совсем не видно – заплыли. Огромный живот Емельянихи плавно колыхался под грязным фартуком. Она приехала на телеге, в которую была запряжена маленькая пегая лошадка.

Приехала Емельяниха и сразу закричала сердитым сорванным голосом:

– Мужики! Бабы! Девки! На обед! Сбирайсь!

В тень густых кустов стали собираться косцы, вытирая руками потные лица.

– Притомились малость, – говорили вокруг.

– А травы – лучше не надо.

– Знатные травы.

– Ну, потчуй, Авдотья! Чего привезла?

– Наша Авдотьюшка постарается.

Емельяниха накладывала в миски гречневую кашу с кусками баранины. Каша была невероятно вкусной, обжигала губы, запивали ее холодным молоком. Краюхи хлеба были нарезаны огромными ломтями, на листе лопуха лежала горкой соль, ворох молодого лука блестел – его вымыли в Птахе.

Тетя Нина сидела рядом с Ильей и кормила его дополнительно из белого узелочка – творогом, яичками, розовым салом. Даже про Вовку забыла. Илья ел сосредоточенно и молча, а тетя Нина смотрела на него счастливыми сияющими глазами.

Витя уплетал вовсю. Хорошо было обедать на скошенной траве, под кустами, среди этих веселых и сильных людей, и чувствовать, что вот и ты работал вместе с ними, устал тоже и, как они, заслужил обед и отдых.

После обеда по лугам, по траве, которая доходила до пояса, мальчики пошли купаться на Птаху. Переплывали на тот берег, загорали на горячем песке. И неожиданно – даже не заметили, как тучи собрались – начался дождь.

Но это был особый дождь. В городе такого не увидишь. Там перед тобой маленький клочок неба в тучах, из которых льет, и все. А сейчас Витя видел огромное небо, раскинувшееся над землей. И не все оно было в тучах. Были голубые, сияющие пятна; иногда проглядывало солнце. Краски быстро менялись. Дождь шел в разных краях – немного помочил мальчиков и двинулся дальше. Стало припекать солнце, а дождь шумел где-то совсем рядом, потом и шум исчез. Дождь был уже далеко – из тяжелой черной тучи на краю земли вниз, на луга, упали серые застывшие полосы.

– Ливень там, – сказал Вовка.

А вокруг все сверкало на солнце, травы курились парком, и густо, пряно, тяжело пахло полевыми цветами.

Потом через луга от правого берега Птахи перекинулась радуга, четко видная на фоне темной тучи.

– Гляди, – сказал Вовка, – радуга-дуга из реки воду пьет.

– Зачем ей пить? – удивился Витя.

– А я откуда знаю? Пьет и все.

В мокрых лугах косцы отбивали косы; тонкий, разноголосый перезвон летел над округой.

Федя учил Витю косить. Но ничего не получалось.

– Ты правой рукой дави книзу, – объяснял Федя, – а левой вроде бы сопротивляйся, чтобы ровно она шла, концом стебельки поддевала.

Витя давил, сопротивлялся, но все равно ничего не получалось. Коса мяла траву, пригибала ее, кончик косы выскакивал кверху и нахально блестел. Витя весь покрылся потом, болели мозоли, заработанные на веслах. К тому же хохотал Вовка.

– Гля! Гля! – кричал он. – Весь аж подбоченился!

Витя разозлился:

– Дурак ты.

– Верно, дурак, – подтвердил Федя. – Ты сразу научился? – и Вовка замолчал.

– Ничего, Витя, – ободряюще сказал Федя, – завтра получится.

Домой возвращались поздно, в сумерках. Сладкая усталость наполняла тело, слипались веки.

«Дома напишу Зое письмо», – как-то вяло, безвольно подумал Витя и неожиданно для себя спросил у Вовки:

– Как там Катя?

– Мать ее ездила, – сказал Вовка. – Поправляется. У нее не перелом, а сильный вывих.

Витя ужинал и клевал носом. Папа еще не вернулся из третьей бригады. Мама что-то ворчала, но Витя не вслушивался. Еле добрался до своей раскладушки и сразу провалился в крепкий сон.

На следующий день у Вити и Вовки была новая работа – мальчики ворошили граблями траву, скошенную вчера, переворачивали ее на другую сторону. Трава уже немного подсохла и удивительно пахла: крепко – цветами, тонко – медом.

В обед Витя отдыхал на увядшей траве и просто так, от нечего делать рассматривал скошенные цветы, былинки. И удивился. Просто изумление нашло на Витю! Вот ромашка. Или гвоздика. Как в этих цветах все продуманно, мудро: аккуратные лепестки, сердечко, четкий рисунок листьев и запах, чтобы привлекать пчел. А краски! Сами цветы все это сообразили сделать? Удивительно! И вообще, вообще… Почему Витя раньше не думал об этом? Как все в природе – и у растений, и у животных – разумно, ничего лишнего. Будто не сама природа сотворила все это, а помогали ей люди, потому что ведь только они во всем мире умеют думать. И все-таки что-то здесь Вите было неясно, что-то хотелось узнать, а что? Он не мог понять. Наверно, чтобы все понять, надо прочитать очень много книг.

Странные мысли перебил Вовка – прибежал красный, взъерошенный, – закричал:

– Иди посмотри, что твои подзащитные оводы с лошадями делают!

Четыре лошади – и Пепел среди них – залезли в кусты, хлестали себя хвостами, подергивали кожей, а над ними висело жужжащее облако оводов и мух. На спине пегой лошаденки, на которой Емельяниха привозит обед, зияла кровавая рана, которую облепили оводы – лошадь не могла достать до нее хвостом, и глаза у нее были несчастные.

– Видал? – опросил Вовка.

– Это оводы такую рану сделали? – спросил Витя.

– А то кто же! Давай их уничтожать!

Ребята сломали ветки и стали ими бить по лошадиным спинам. Оводы ужасно зажужжали. Некоторые даже под ударами веток не улетали – такие были кровожадные. Лошади в благодарность закивали головами. Наконец, все оводы были убиты или разогнаны.

– А ты их, оводов паршивых, жалел, – сказал Вовка, тяжело дыша.

– Мучить их все равно не надо, – сказал Витя. – Придумать бы какое-нибудь сильное средство, чтобы оно сразу убивало оводов.

– Вот и придумай.

– И придумаю.

– Посмотрим. Ученый какой выискался!

А что? Может быть, Витя и придумает. Надо изобрести мазь. Намажешь ей лошадиную кожу, овод сядет, понюхает и тут же умрет от разрыва сердца.

Опять Федя учил Витю косить. Стало получаться. Оказывается, совсем не нужно большой силы, чтобы косить. Самое главное – правильно держать косу. Витя скосил целый рядок. Правда, очень высоко срезалась трава. И устал почему-то – спину заломило.

– Привыкай, Виктор, – серьезно сказал Федя. – Нелегок он, крестьянский труд. А вся жизнь на нем стоит. Вот эти луга, травы, земля наша всех людей кормит, дает им и хлеб, и молоко, и мясо. Все здесь начинается – и самое великое открытие, и ракета в космосе, и какая-нибудь знаменитая симфония.

«Я хочу научиться всем деревенским работам, – подумал Витя, – потому что я, может быть, как Федя, стану зоотехником. Чтобы меня любили все звери, а люди уважали».

Подумав так, Витя совсем не удивился.

День был солнечный, ни одной тучки на небе. Когда ребята переворошили все сено, которое им полагалось переворошить, Вовка спросил:

– Ты когда-нибудь дикую клубнику ел?

– Нет, – сказал Витя.

– А хочешь?

– Конечно, хочу!

– Побежали! Я знаю, где она растет.

Дикая клубника росла на откосах рва, покрытого густой травой. Ров этот замыкал луга у поворота Птахи к лесу.

– Здесь во время войны противотанковый вал был, – сказал Вовка. – Говорят, танков немецких побили – страсть!

Оказывается, в этих зеленых тихих лугах тоже была война… Даже не верится.

Клубника была темно-красной с белыми пятнышками. Она не отрывалась от стебелька и приходилось есть ее вместе с зелеными листками. Все равно было очень вкусно. Клубника была теплой от солнца и таяла во рту.

– Вить! – сказал вдруг Вовка. – А как собаки их погнали!

– Здорово! Альт ка-ак прыгнет из кустов!

– А за ним – Сильва!

– И давай рычать!

Они стали вспоминать происшествие на поляне. Припоминались все новые и новые подробности.

Под вечер пошли купаться на Птаху. И вот тогда с Витей приключилось чудо.

А было так.

Солнце уже зашло, сиренево, неопределенно было кругом. Птаха, казалось, уснула. На песчаной косе Вовка разжег маленький костер. Стреляли угольками сучья, пахучий синий дымок поднимался кверху неторопливыми струями – ветра совсем не было. К ребятам подошли лошади, шумно понюхали воздух и остались стоять, не мигая, смотрели в огонь, и пламя отражалось в их больших добрых глазах. Вовка ушел купаться, брызгался где-то далеко, гукал. Витя сидел у костра… И вдруг Вите показалось, что все – и костер, и тихая река, и лошади, и весь этот лиловый вечер – вошли в него, растворились в нем. И Вити тоже не было – он словно воплотился в жарком огне, в спокойной тихой воде, в больших теплых лошадях. Витя понимал все это, был неотделимой частью окружающего его мира, и весь мир был его частью. И было Вите невыразимо хорошо.

Неизвестно, сколько продолжалось такое состояние – время было отключено. Но внезапно все кончилось: Витя услышал Вовку, который кричал ему что-то, трещали сучья в костре, и Витя чувствовал запах дыма, лошади смотрели в огонь, встряхивали гривами. И Витя уже ощущал себя отдельным от того, что его окружало.

Прибежал мокрый взъерошенный Вовка, заорал:

– Чего не купаешься? Вода – словно чай подогретый! И окончательно все разрушилось.

Дома уже был папа, и был он веселый и радостный. Мама сегодня ездила с ним в третью бригаду, работала там, ворошила сено, и ей понравилось. Родители помирились, смотрели друг на друга открыто и радостно. Папа помогал накрывать стол к ужину и веселился вовсю. Он еще радовался и тому, что скоро вернется в свое любимое конструкторское бюро – через четыре дня предстояло возвращаться в город.

Мама таинственно улыбнулась.

– Витя, – сказала она, – тебе письмо… – Мама помедлила… – От Кати.

И Витя буйно, до слез покраснел.

26. Хорошая девочка Катя

Письмо Кати Витя прочитал, когда родители уже спали. Катя писала:

«Добрый день, веселый час, Витя!

В первых строках моего письма передаю тебе горячий привет от себя лично и от всех женщин нашей палаты и желаю тебе здоровья, успехов и побед в твоей быстротекущей жизни.

Я уже знаю, что всех бандитов поймали. А Илья и не бандит вовсе. Правда? А ты, Витя, настоящий герой.

Сообщаю тебе, что я уже совсем поправляюсь, ключица моя не болит и доктор Викентий Петрович говорит, что через пару-тройку дней меня выпишет. Скорей бы! Очень хочется в Жемчужину, хочется всех вас увидеть. Хорошая у нас компания подобралась, правда? Как там поживают наши спасители Альт и Сильва? Отпиши мне про них.

Витя, а вчера я видела, как по небу пролетела комета. Она летела очень медленно и размахивала хвостом. Я сидела на окне в нашей палате и видела. Уже было поздно, и все спали. Я считала звезды, вот тогда она и пролетела. Может, ты тоже не спал и видел комету? Она была желтая и даже немного розовая. Про комету никто не верит. Даже Викентий Петрович. И пусть.

Вообще, Витя, я несчастная. Никто мне никогда не верит. Вот весной, когда тебя еще не было в Жемчужине, пошла я в поле, за сараи, там в ямах от бомб растут незабудки. Хотела нарвать букет. И увидала собаку с двумя головами. Честное слово! Она бежала среди травы и прямо из травы торчали две головы – одна на обычном месте, а другая вместо хвоста. Я свистнула ей, собака гавкнула обеими головами, припустилась со всех ног и пропала. Всем я рассказала про это, и никто не поверил – ни Вовка, ни Федя, ни бабушка Нюра. Даже дедушка Игнат почти не поверил! Он покачал головой и сказал: «Конечно, все бывает на свете, но чтобы собака с двумя головами…» Витя! Неужели и ты мне не поверишь?

А в прошлом году? Как-то утром я вышла на улицу, дело было зимой. И что же я увидела? На заборе сидели две сороки и говорили по-человечески. Очень хорошо помню – одна сорока говорит: «Заря сегодня ясная. К морозу». Вторая ответила: «Туго нам придется». Потом я всем рассказывала об этом разговоре, и опять никто не верил. Ну, Витя, скажи, разве я виноватая, что часто вижу и слышу то, что не видят и не слышат другие.

И еще я тебе признаюсь в одной страшной тайне. Никому никогда не говорила, а тебе откроюсь. Я хочу сочинять волшебные сказки, как писатель Андерсен. Ты, конечно, читал его сказки. Только я еще не скоро начну писать. Мне нужно увидеть и услышать все необычайное. А я знаю точно, что все вокруг полно чудес. И мне за ними никуда не надо ездить – чудес сколько угодно у нас, в Жемчужине. Только надо уметь их видеть.

Витя, когда я вернусь, надо найти на Птахе ту пещеру. О ней Илья говорил. Может быть, она хранит какой-нибудь секрет.

Витя! Напиши мне письмо. Я еще успею получить.

Остаюсь твоя знакомая —

Катя».

Витя погасил лампу, долго смотрел в темноту за стеклами веранды и думал в непонятном смятении: «Какое необыкновенное письмо! И Катя необыкновенная. Очень она хорошая девочка. А про пещеру-то я и забыл».

Витя решил утром написать Кате письмо.

Но разве утром напишешь? Федя приезжает на своем Пепле ни свет ни заря.

«В обед напишу», – думал Витя, отправляясь на сенокос, и взял с собой лист бумаги и карандаш.

Но письмо он так и не успел написать.

Был полдень, ребята после обеда купались в Птахе, и вот тогда на берегу появилась Катя! Оказывается, письмо из больницы шло три дня, и за это время Катю выписали.

– Мальчишки! Что я придумала! – Катя бежала к ним с бугра.

Витя удивился. Катя была совсем новой – похудела, глаза огромные, щеки слегка ввалились. Но все равно Катя была красивой, и легкость, быстрота, стремительность чувствовались в ней.

– Что я придумала! – возбужденно говорила Катя, и глаза ее сияли. – Давайте нарисуем карту нашего путешествия? И все там обозначим.

– Давайте! – закричал Витя и хотелось ему все делать, рисовать карту путешествия и, если надо, отправиться в новые странствия. – Да! – вспомнил он. – Вовка! Давай найдем ту, вторую пещеру!

– Во! – удивился Вовка. Ее ж нашли. Сразу, как «Альбатрос» домой перегоняли. Ее Миша-милиционер знал. Правда, найти трудно. Рядом с нашей и под густыми кустами. Так что входа в нее не видать. Заплыли, а там целый дворец! Большая пещера, а воды мало, берега сухие. Ну, как здоровущая комната. Там они и хотели вещи схоронить.

– Жаль, что не мы нашли, – вздохнула Катя.

– Ничего, – сказал Витя, чтобы ее успокоить. – Зато мы карту сделаем.

И ребята опять стали вспоминать свое необыкновенное путешествие.

Вечером делали карту. Для этого в поселковой библиотеке попросили на время карту Дедловского района. Что она там есть, ребятам сказал дедушка Игнат. Ее когда-то начертили геодезисты и, уезжая, подарили библиотекарше Маше.

Нашли Птаху, нашли деревни Жемчужину и Черемуху. Какой же это был маленький отрезок на карте!

– Увеличим масштаб в десять раз! – распорядился Вовка.

Все расчеты произвел он. А Катя рисовала изгибы Птахи между деревнями. Потом нанесла на карту все памятные места: Ершовое озеро, Дозорную сосну, Каменного солдата, Березовый остров, пещеру Летучих мышей.

– А вот здесь, – сказал Вовка, – поляна Схватки!

Витя и Катя, конечно, согласились.

Поля, леса, камыши, кустарники – все изобразила Катя на карте. Около Дозорной сосны она нарисовала маленькую лошадь, около озера – рыбку, возле острова – тоненькую березку, возле пещеры – летучую мышь. Мышь получилась не очень-то здорово.

– Я ее взаправдашнюю не видела, – сказала Катя в свое оправдание.

Около поляны Схватки решили нарисовать наган, и изобразил его Вовка. Наган был немного похож на пушку. Карта вышла великолепная.

– Где же она будет висеть? – спросил Вовка.

– Мы подарим ее Кате! – сказал Витя.

И Катя благодарно взглянула на него.

А Витя подумал, что он знает теперь много ее тайн: и про комету, и про собаку с двумя головами, и про сорок, которые разговаривают человеческими голосами, и про то, что Катя собирается сочинять сказки, как писатель Андерсен.

Витя был взбудоражен и взволнован и просто не хотелось верить, что через два дня надо уезжать из Жемчужины.

Вдруг он подумал, неизвестно почему: «Надо рассказать Кате о Зое». Но рассказать не смог. И очень смутился от этого.

«Но зачем рассказывать?» – угомонил он себя. Однако чувство было такое, будто Витя в чем-то виноват перед Катей. И перед Зоей тоже, странно!..