Текст книги "Зарево над предгорьями"

Автор книги: Игорь Гуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

В кабинете Качко было, как обычно, многолюдно и шумно. Увидев Галю, секретарь горкома быстро подошел к ней и спросил:

– Что с братом? Плохо? Не нашли?

– Убит Вовка, – с трудом проговорила она.

Несколько минут оба стояли молча.

– Знаешь что, Галя, – медленно заговорил Качко. – Утешить тебя я не смогу… Но и сидеть дома одной не разрешу. Ты хотела работать. Вот и поезжай завтра с нашими комсомольцами в колхоз. Людей мало, а урожай не ждет. Садись и давай подумаем, как лучше организовать там работу.

Вначале Вовка был в очень тяжелом состоянии. Профессор Григорьев не стал извещать Галю о том, что ее брат лежит в госпитале. «Помочь она ничем не сможет, – рассудил он, – только перепугается».

Через неделю Вовке стало лучше. Первые его слова были об отце и сестре.

– Папа ушел в армию, – сказал профессор. – Теперь он начальник санитарного поезда. Когда ты совсем поправишься, мы ему напишем. Зачем его сейчас волновать?

Вовка согласился.

– А к сестре, – продолжал профессор, – я сегодня зайду и разрешу ей бывать у тебя.

Под вечер Григорьев отправился к Гале.

Он долго стучал в дверь. Никто не отзывался.

Из окна соседнего дома выглянула женщина.

– Вы к Кошубам? Не ходите. Там никого нет.

Фелицата не видела Галю с неделю. Она понятия не имела, где находится девушка, но страстью ее было всем обо всех рассказывать, и она, не задумываясь, выпалила:

– Галя получила от отца письмо и деньги и уехала к дяде Василию на Сахалин, уж дней пять как уехала. А Вовка до войны уехал в лагерь, да и не приезжал.

Профессору ничего не оставалось, как повернуть обратно.

Он осторожно рассказал Вовке об отъезде сестры. К его удивлению, мальчик отнесся к этому спокойно:

– Ну что ж, как поправлюсь, и я к дяде Васе поеду.

КАВАЛЕР ОРДЕНА КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

– Галка! Галка! Вставай! Ну, Галка!

Галя слышала сквозь сон крик своей новой подружки – Люси Кореневой, но просыпаться очень не хотелось. Непривычное к физическому труду тело ломило от усталости. Как хорошо бы еще хоть немножко поспать на мягком душистом сене!..

Но Люся была упорна. Ее крик и громкое рычание лежащего рядом Верного заставили проснуться.

– Галка, да иди же скорей сюда, – волновалась Люся. – Твоего брата орденом наградили.

– Что? – скатилась со стога Галя. – Юрку?..

– Да нет, Владимира.

Лицо Гали покрылось красными пятнами.

– Нехорошо… Стыдно так шутить! – Она резко повернулась и пошла прочь.

– Галя! Галка! Да подожди же ты! На вот, сама почитай.

Галя посмотрела на газетный лист. Первое, что она увидела, – было смеющееся лицо Вовки.

– Это он, – прошептала девушка. – Вовка…

Возле Гали и Люси быстро собралась веселая гурьба девушек, прослышавших уже об этой новости.

Люся начала громко читать очерк, в котором рассказывалось о подвиге Вовки. Галя плакала. Пожалуй, только сейчас до конца осознала она, насколько дорог ей этот беспокойный и озорной мальчишка.

Едва Люся кончила читать, как Галю окружили подруги. Послышались поздравления, поцелуи.

– А что же с ним сейчас? Где он?

– Тут ничего не сказано, – виновато ответила Люся.

Галя еще раз прочитала очерк.

– Да, ничего нет, – растерянно проговорила она. – Написано только, что он поправляется. Как же быть? Мне в город надо. Может быть, от него дома письмо есть…

– Конечно, сейчас же поезжай! Мы и без тебя все доделаем, – перебивая друг друга, закричали девушки.

Со стороны станицы приближалось густое облако пыли.

– Не иначе, председатель скачет, – сказал кто-то.

Предположение оказалось правильным. Из облака пыли вылетела двуколка председателя Майбороды.

– Девчата, читали? – закричал он, размахивая газетой. – Не перевелись еще лихие хлопцы на Кубани!

Майборода подошел к Гале и поясно поклонился ей.

– Ну, дочка, собирайся в город. Брата разыщи, от нас ему колхозный поклон передай. Скажи: гордимся им!

– Обязательно поезжай! Все в порядке будет! – заговорили девушки. – Она, Алексей Лукич, еще сомневается: ехать или нет.

Майборода строго оглядел девчат, и те стихли.

– Что о деле беспокоится, это очень даже хорошо, – назидательно сказал он. – Но раз такой случай, надо ехать. – И тепло добавил: – За твоей городской бригадой сам досмотрю. А ты поезжай.

…На бричке, запряженной парой лучших коней колхоза, Галя катила по степи, уже начавшей принимать сказочную окраску осени. Бегущий рядом с повозкой Верный то и дело вспугивал маленьких серых перепелок, которые собирались в стаи, чтобы отправиться в далекий путь к берегам Нила. Конюх правления, дядя Вася, вел рассказ о боях под Лаояном и Перемышлем. Но Галя не видела и не слышала ничего вокруг.

Наконец-то приехали.

Галя торопливо открыла дверь. На пороге – большая груда набросанных почтальоном газет и писем. Торопливо, один за другим девушка просматривала конверты. От Вовки ничего не было. Галя наскоро прочла письма от отца и Юрия и побежала в военкомат. Но там ей ничего не смогли сказать о брате. Тогда она снова пошла за советом к Качко.

Подходил к концу послеобеденный час отдыха, когда в госпитале безраздельно властвует тишина. На этот раз она была неожиданно нарушена. Вовка приподнял голову с подушки и прислушался. В конце коридора раздавался мужской смех, перезвон шпор и чей-то знакомый голос. Но чей это голос, Вовка не мог вспомнить. Другие раненые также с интересом прислушивались к происходящему в коридоре.

– Вот здесь, – сказал за дверью Григорьев.

– Не иначе какое-то начальство, – шепнул лейтенант-танкист.

Он не ошибся. В распахнутую дверь входили два генерала, группа командиров и госпитальные работники. Один из вошедших – высокий сутуловатый генерал с большим пятном на щеке, – широко улыбаясь, направился к кровати Вовки. Мальчик, не отрываясь, смотрел на него. Он где-то видел, и близко видел, это лицо. Но где?..

– Что, брат Вовка, – пробасил генерал, – не узнаешь? Не узнает, товарищ член Военного Совета, – обратился он к тоже улыбающемуся спутнику.

– Да, нехорошо, Володя, – заговорил член Военного Совета, – старых боевых товарищей забывать.

Раненые и врачи с любопытством прислушивались к разговору. Подробностей ранения Вовки никто не знал, и в госпитале были уверены, что мальчик пострадал при обыкновенной бомбежке. Профессор несколько раз в недоумении перечитывал листок радиограммы. Его удивляло, что эту радиограмму подписал представитель Ставки, ныне член Военного Совета фронта. Непонятно было, почему Вовку именовали «отличившимся». В конце концов профессор счел это просто недоразумением.

И вот сейчас выяснялось что-то новое.

– Значит, гореть – так вместе, а подлечился и узнавать перестал? – сетовал высокий генерал.

– Вы, генерал! – воскликнул мальчик и бросился к Тюриченко. Он вспомнил несущуюся на него громаду самолета, обожженное лицо Тюриченко.

Раненые во все глаза смотрели на генерала. О боях возглавляемых им казачьих частей говорила в те дни вся страна, его имя не сходило с газетных страниц, постоянно упоминалось в сводках Совинформбюро. И вдруг он появляется в тихой палате тылового госпиталя, и не один, а с членом Военного Совета фронта, человеком, известным еще со времен гражданской войны. И член Военного Совета называет мальчишку боевым товарищем Тюриченко!

Вовка замер, уткнувшись в китель генерала. Тюриченко одной рукой крепко прижал мальчика к себе, другой гладил его по голове. Вовкины виски были совсем седые.

– Ну, ну, крепись, мальчуган, – тихо проговорил генерал, – будь до конца молодцом.

– Пионер Владимир Кошуба, – сказал член Военного Совета. Вовка поднял голову. – Я рад первым поздравить вас с высокой правительственной наградой. За мужество и отвагу, проявленные в первые дни войны с гитлеровцами, Советское правительство наградило вас орденом Боевого Красного Знамени.

– Ух, ты! Вот это да! – вполголоса произнес кто-то из раненых. – Вот это Вовка!

В эту ночь Вовка долго не мог уснуть.

– Дядя Вася, – шепотом окликнул он соседа по койке.

– Чего тебе, Вовка?

– Дядя Вася, а как ты думаешь, неужели мне и вправду орден дадут?

– Чудак! Заслужил, значит дадут. Какое может быть сомнение?!

Профессор Григорьев не мог нарадоваться, как успешно проходило лечение Вовки. Собственно, мальчика уже можно было выписывать. Но профессор медлил: он не знал, как быть с Вовкой. Посылать мальчишку одного на Сахалин – страшно. Оставить его у себя? Вряд ли Вовка согласится.

Григорьев решил дожидаться письма от Кошубы. Но прошел уже месяц, как он написал доктору, а ответа все не было…

И вдруг сегодня Григорьев встретил Галю! Он увидел ее из окна трамвая, принялся стучать в стекло, потом пробрался к выходу, стал упрашивать вожатого остановить вагон. Но трамвай все ехал, и догонять девушку было бесполезно.

Во дворе госпиталя Григорьева ждал Вовка.

– Дядя Сережа, когда же вы меня выпишете?

Григорьев усмехнулся, начал медленно протирать очки, а потом весело сказал:

– Сейчас же, раз тебе здесь надоело.

– Ура! Ура! – закричал Вовка. – Дядя Сережа, – перешел он на озабоченный тон, – а в этой пижаме вы позволите домой уйти? А то ведь моя одежда сгорела. Я пижаму потом принесу.

– Ну, там посмотрим, – загадочно ответил Григорьев.

В комнате, где обычно переодевались выписывающиеся из госпиталя, мальчика ждал сюрприз, приготовленный генералом Тюриченко. Сестра-хозяйка выдала ему полный комплект парадной формы кубанских казаков. Уже давно под видом медицинских осмотров с мальчика сняли все мерки. Темно-синяя черкеска с серебряными газырями, шаровары, золотистого бухарского курпея шапка-кубанка, алый башлык, мохнатая казачья бурка сшиты на него! Вовка не верил своему счастью. Но на этом сюрприз не кончался. Когда мальчик оделся, сестра-хозяйка вынула из шкафа старинную казачью шашку в серебряных ножнах. Тончайшей чернью был нанесен на них замысловатый рисунок. На богатом наборном поясе висел небольшой кинжал в точно таких же ножнах.

Оробевший от неожиданности, мальчик взял в руки оружие. В ножны и кинжала и шашки были врезаны небольшие золотые пластинки с надписями. «Пионеру Владимиру Кошубе, – прочел Вовка, – за храбрость и отвагу от командования Кубанского Краснознаменного казачьего корпуса».

– А вот документы, Вовочка, – сказала сестра-хозяйка, пожилая добродушная тетя Даша. – Генерал велел передать. Это разрешение на оружие, но ты лучше его не носи. Зачем этакая страсть? Еще обрежешься иль кого заколешь ненароком.

– Что вы, тетя Даша! Разве можно мне теперь оружием баловаться? Вот если б я мог еще десять фашистских самолетов сбить…

– Да что ты говоришь! – всплеснула руками тетя Даша. – Одного проклятого аспида сбил, и то чуть не сгорел, а то еще десять!

– Эх, – вздохнул мальчик, – не понимаете вы меня!..

Провожал Вовку весь госпиталь. Целой толпой вышли за ворота врачи и сестры, технические работники, раненые. Из окон приветливо махали те, кто не мог еще выходить из палат. Всем хотелось сказать на прощанье что-нибудь теплое отважному мальчику. Даже интендант госпиталя, желчный человек, никогда не разговаривающий ни на какие темы, кроме служебных, ласково похлопал Вовку по плечу и предложил подвезти его до дому на машине. Но Вовка отказался. Уж очень хотелось, не торопясь, пройти по главной улице в форме, с шашкой и кинжалом, а главное – с орденом. С таким орденом, каким были награждены Ленин, Котовский, Пархоменко.

Вовка медленно шел по тротуару, и его лицо невольно расплывалось в широкую мальчишескую улыбку. Пожалуй, не было ни одного встречного, который не приостановился бы и не посмотрел на казачонка с орденом Красного Знамени, у себя за спиной Вовка слышал шепот, а то и громкие возгласы.

Два молодых, безусых солдата в стоящих коробом гимнастерках, издали увидев Вовку, взяли под козырек и твердо отбили шаг. Еще больше расплываясь в улыбке, Вовка в ответ тоже приложил ладонь к кубанке. Позади себя он услышал:

– А ведь мы, кажется, не должны его приветствовать. Петлиц нет, значит, не военнослужащий.

– Ну как не приветствовать! – возразил другой. – Тоже скажешь! Видал орденок – Красное Знамя!

Сзади на почтительном расстоянии следовала все увеличивающаяся группа ребят. С нескрываемым восторгом разглядывали они орден, шашку, кинжал, шпоры. Мальчика с оружием и орденом еще никому не доводилось видеть. Заговорить с ним пока никто не решался, хотя многие знали, что это Вовка Кошуба, который живет на улице Шаумяна и учится в седьмом классе. Но вот из-за угла вышел высокий смуглый парнишка в украинской рубашке.

– Ой, Вовка!

– Семен!

Это был одноклассник и сосед Вовки.

Несколько минут слышались одни междометия. Наконец разговор стал более определенным.

– А я читал о тебе в газете. Но ты сам расскажи.

Стайка ребят обступила друзей.

– Это ты фашистский самолет сбил? – осмелев, спросила маленькая девочка.

– Я, – просто ответил Вовка.

– Папа говорит, что ты молодец.

– «Папа говорит», – передразнил ее Сеня. – Ему орден дали, а ты – «папа»!..

– У нее отец вместе с Буденным воевал, целым полком командовал, – вмешался один из ребят. – Он бы и сейчас воевал, да у него ноги нет… Расскажи, как ты фашиста сбил, – попросил он Вовку.

– Расскажи! Интересно! – загомонили ребята.

– Вот чудаки! – ответил Вовка. – Чего ж я вот так, посреди улицы буду рассказывать? Да я еще дома не был.

– Правда, Вова, расскажи! – сказал Сеня. – Вот пойдем в тот сквер и расскажешь. Чего тебе стоит? Взял и быстро рассказал. А дома у тебя все равно никого нет: отец на фронте, брат тоже, и Галя уехала.

Вовка решил, что торопиться ему действительно некуда, и во главе стайки ребят направился к скверу. Ребята расселись вокруг и сразу стихли. Вовка начал рассказывать.

Галя и Качко объехали все краснодарские госпитали. Не были они только в том, который разместился в педагогическом институте. Галя объяснила Качко, что начальник этого госпиталя, профессор Григорьев, – близкий друг ее отца и известил бы ее.

Расстроенная неудачными поисками братишки, Галя медленно поднималась на крыльцо.

Из двери падала полоска света. В квартире кто-то был. Девушка торопливо открыла дверь.

– Вовка!

Мальчик бросился к Гале.

Прижав к себе голову брата, Галя шептала:

– Вовка! Братишка мой дорогой. Вернулся!.. Живой вернулся!

– Галка, ну чего ты? Чего ты плачешь? Ну перестань. – Вовка не выдержал и тоже заплакал.

Галя заставила братишку подробно рассказать обо всем.

Потом они долго разговаривали об отце и Юрии, читали их письма.

– Страшно за них, Вовка, – прошептала Галя.

Впервые девушка говорила с младшим братом как с равным. Она заметила, что Вовка очень переменился: стал взрослее, серьезнее.

Вовка почувствовал, что сестра отнеслась к нему по-новому, и очень обрадовался.

Верный все время чинно сидел у ног Гали. Девушка догадалась, что пес не знает, как относиться к Вовке: нужно ли охранять от него хозяйку. Она сказала об этом брату, и оба стали приучать Верного слушаться Вовку. Пес быстро понял, чего от него хотят, охотно стал брать из рук мальчика пищу, подавал голос, прыгал через стулья, шел у ноги, ложился – словом, выполнял все команды.

– Это очень хорошо, что он тебя сразу признал, – сказала Галя. – Со временем привыкнет и перейдет на твое попечение. Мне с ним трудно: я теперь всегда занята. Я уже занималась с ним в питомнике служебного собаководства, а теперь ты продолжай дрессировать. Верный – способный ученик. Только смотри, чтобы эти занятия тебе учиться не мешали.

Вовка сразу стал серьезным.

– Знаешь, Галка, займись со мной русским. У меня только «посредственно», – он сокрушенно вздохнул, – а мне теперь, знаешь, как учиться нужно! – Мальчик кивнул на грудь.

Галя опять – в который уж раз за этот вечер – стала рассматривать его новенький, сияющий золотом и эмалью орден.

БУДНИ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

Утром Вовка узнал, что Галя уходит встречать эшелон раненых. Он решил было пойти вместе с ней, но когда Галя сказала, что в дружине одни девушки, раздумал.

– Раз послали только девчонок, значит дело это женское.

Дружины девушек-комсомолок следили за тем, чтобы подошедший эшелон без задержки получал все необходимое: воду, продукты, медикаменты. Но, главное, во время стоянки поезда девушки должны были раздать раненым подарки от трудящихся города, принести в вагон живые цветы, почитать газеты, организовать импровизированный концерт самодеятельности – словом, сделать все, чтобы раненые чувствовали заботу о себе.

После ухода Гали Вовка взял Верного и пошел к товарищу, но того не оказалось дома. Вовка отправился в парк. Погода стояла плохая, из-за Кубани плыли все новые и новые тучи, и в аллеях старого парка было пустынно. Мальчик начал обучать Верного тем приемам, о которых вычитал в учебнике служебного собаководства, но пошел густой мелкий дождь, пришлось возвратиться домой.

Дома Вовка разжег плиту и поставил чайник. На глаза ему попалась стопка невымытой посуды. Всегда аккуратная Галя сегодня очень торопилась и оставила ее на вечер.

Несколько минут Вовка в раздумье смотрел на грязную посуду. Конечно, мыть посуду «девчоночье» дело, и он этим никогда не занимался. Но ведь Галя занята важными делами, а он ни в чем ей не помогает. Вовка еще раз с сомнением поглядел на посуду, потом тяжело вздохнул, – мыть ее все же не хотелось, – и решительно повязался Галиным фартуком.

Когда посуда была вымыта и поставлена в буфет, на Вовку нахлынул хозяйственный азарт. Он принес из сарая ведро песку, собрал все кастрюли, тазы, большой чайник, ножи, вилки и принялся за их чистку.

Незаметно стемнело.

Вовка чистил самую большую и закопченную кастрюлю, когда раздался звонок. Мальчик бросился в прихожую и распахнул дверь. На пороге стоял Качко.

Смущенный Вовка пропустил Качко вперед, а сам попытался развязать тесемки фартука, но от его торопливых движений завязка затягивалась все туже и туже.

– Хозяйством занимаешься, – с одобрением проговорил Качко. – За это хвалю!

Вовка взглянул на Качко – не шутит ли он? Но в темных глазах Василия не было ни искорки смеха.

Вовка сразу повеселел.

– Сестра у тебя очень занята… – продолжал Качко. – Знаешь, как она замечательно встречу раненых организовала! Просто молодчина!

– Вы посидите, Галя должна скоро прийти, – предложил Вовка.

– Ну что ж, подожду, – согласился Качко, решив не открывать, что пришел он ради Вовки. Секретарь опасался, как бы высокая награда не вскружила мальчику голову, и хотел поговорить с ним по душам. – Только зачем же мне без дела сидеть? Я тебе помогу. Что делать требуется?

– Да я, кажется, все уже кончил. – Вовка с гордостью показал на тщательно протертые ножи и вилки, до зеркального блеска начищенные кастрюли, аккуратно расставленные чистые тарелки. – Я хотел еще ужин сварить, да готовить не умею.

– Вот видишь, – проговорил Качко, – я и пригожусь. Показывай, что у тебя есть, и учись.

Ловко чистя картошку, Качко рассказывал:

– Я в армии в отдельной батарее служил, так когда в лагеря или на ученье выходили, лучше меня повара не было, рагу сготовим на славу. Но уговор: меня тоже ужином угощаешь. Идет?

– Идет! – весело отозвался Вовка. С Качко он чувствовал себя свободно и легко.

Кастрюля с рагу была поставлена на плиту. Качко сел на табуретку, рядом примостился Вовка.

Исподволь Качко перевел разговор:

– В школу уже ходишь?

– Да. Как из госпиталя вышел, на следующий же день пошел.

– С учебой-то у тебя как? Поотстал, наверное, пока лежал?

– Да нет, ничего. Отличник. Только одно «хорошо»…

Качко почувствовал в его голосе досаду.

– А чем недоволен? Почему тон мрачный?

Вовка долго молча смотрел на бушующее в плите пламя. Качко не торопил его. Он понимал, что мальчик сам еще не разобрался в каких-то своих мыслях.

– Вот знаете… – Вовка запнулся и смущенно спросил: – Как вас называть?

– А так же, как ты своих пионервожатых зовешь, – просто ответил Качко, – по имени: Вася.

– Знаете, Вася, горячо заговорил мальчик, – я вот с тех пор, как меня орденом наградили, все думаю… Что я могу сделать? Учусь на «отлично», только одно «хорошо» – по русскому, раньше-то у меня по русскому «посредственно» было. Но этого же мало. Ведь надо еще что-то делать…

– Хорошие думы, Володя, хорошие! Давай завтра пойдем в батальон народного ополчения, и ты расскажешь, как сбил самолет, как важно быть метким стрелком. Согласен?

Вовка сиял. Наконец-то ему нашлось настоящее дело!

– Только, чтобы не в ущерб учебе, и сестре нужно помогать.

– Успею, Вася, честное пионерское, – пообещал мальчик.

На следующий день Владимира Кошубу внимательно слушали бойцы батальона народного ополчения и, когда он кончил, долго хлопали. Потом батальон перешел к занятиям; Вовка сел в сторонке. Его никто не гнал.

…Как и в прошлые годы, Вовка ходил в школу, а Галя – в институт. Но прибавилось много новых обязанностей.

Галя сразу же из института шла в дружину или в горком комсомола, и дома появлялась только вечером. Вовка ходил в магазины и на базар, готовил обед, прибирал комнаты. За обедом брат и сестра рассказывали друг другу свои новости, читали вслух письма от отца и Юрия. Потом Галя отправлялась в дружину, а Вовка – на занятия ополченцев.

В батальоне Вовка быстро стал своим человеком. Вскоре он в совершенстве овладел боевой винтовкой и пулеметом, а когда Качко раздобыл где-то трофейный автомат, освоил и его.

Начальник штаба Аметистый, в прошлом командир эскадрона у Котовского, убежденно говорил:

– У этого мальчика настоящий военный талант. Он станет прекрасным командиром.

Над этим добродушно подсмеивались, но факт оставался фактом: стрелял Вовка лучше, чем многие в батальоне, и оружие знал на «отлично».

С первых дней Отечественной войны в Ставку Верховного Командования и Государственный Комитет Обороны, в различные части и соединения посыпались тысячи писем с Дона, Кубани, Терека, Ставрополья, Адыгеи. Авторы этих писем – ветераны гражданской войны, пятидесяти-шестидесятилетние казаки, девушки, кончившие снайперские и кавалерийские школы Осоавиахима, – стремились защищать родину и жаловались на военных комиссаров, отказавшихся послать их на фронт.

Кроме этих писем, в Государственный Комитет Обороны, ЦК ВКП(б), местные партийные органы приходили выписки из решений общих собраний колхозников. Колхозы просили разрешить им формирование добровольческих эскадронов. Они обязывались снабдить добровольцев обмундированием, конями, продовольствием, фуражом и холодным оружием.

Осенью 1941 года Ставка Верховного Командования разрешила формирование казачьих добровольческих частей.

Много славных страниц вписали в историю Великой Отечественной войны добровольческие казачьи дивизии. В сальских, кизлярских и моздокских степях, на кавказских перевалах, в Крыму и Молдавии, на Дунае, Висле и Одере покрыли славой свои гвардейские знамена казаки-добровольцы.

…На Кубань для формирования добровольческой казачьей дивизии прибыл генерал К. На Дону, Кубани и Ставропольщине он был известен еще по годам гражданской войны.

Генерал К. обошел здание, выделенное под штаб, и остался доволен: оно было просторным, удобным. Адъютант с двумя солдатами и шофером расставляли стулья и столы в кабинете командира дивизии. Посмотрев на их работу, генерал неожиданно засмеялся. Он подумал, что находящиеся в этой комнате – весь личный состав дивизии. Мысль была забавной – дивизия из пяти человек! – но никак не горькой. Генерал знал, что не пройдет и двух дней, как люди появятся. Однако это случилось намного раньше.

– Разрешите, Василий Иванович? – раздался с порога голос.

– Заходи, заходи, старый дружище! – крикнул генерал, метнувшись к двери.

Покосившись на входящего Аметистого, адъютант мигнул солдатам и первым вышел из кабинета. Один из солдат стал с автоматом у входа в штаб.

На полном ходу подлетела машина и, резко затормозив, остановилась у самых дверей штаба. На месте пассажира сидел одетый в замасленный комбинезон сержант, очевидно шофер, а за рулем – командир в парадной черкеске, с дорогой, отделанной золотой чеканкой шашкой и таким же кинжалом.

Застыв у входа, часовой рассматривал командира. На вид ему было не более тридцати лет. Черкеска, башлык, бурка сидели на нем ловко, красиво – чувствовалось, что командир не первый год в армии, знает и любит военную службу. Прямой разрез рта, какой бывает лишь у очень волевых людей, тонкие и длинные усы. На груди медаль «За отвагу».

«В эту войну еще не мог получить, – подумал часовой. – Да и ленточка уже поистрепалась. Значит, с финской».

В штаб приказано было пропускать всех беспрепятственно, и командир вошел в здание.

– Это кто же, товарищ сержант? – спросил часовой у шофера.

– Капитан Кабарда.

– Видать, боевой?

– Лихой командир. На фронт рвется, да все не пускают. Сначала комендантом гарнизона был, а теперь в училище артиллерию преподает… Вашего генерала пошел просить, чтобы помог.

– Наш поможет, – уверенно сказал часовой и замер.

В штаб входили новые посетители.

Генерал К. раскрыл объемистую папку и вытащил кипу бумаг. Сверху был приколот лист с надписью: «Артиллеристы».

– Когда это ты успел подобрать, Василий Иванович? – изумился Аметистый.

– Ну как, когда? Вчера вечером, ночью. Вот это рапорты в военкоматы, заявления в райкомы партии с просьбой послать на фронт. Здесь только артиллеристы из твоего батальона народного ополчения. Это костяк отдельного артиллерийского дивизиона.

– Мысль не плохая, – ответил Аметистый. – Люди боевые, друг с другом свыклись. К тому же командир батальона Качко – тоже артиллерист. Очень неплохой командир.

Генерал вздохнул:

– Не отдают. Ни в какую! Он необходим здесь. Командира дивизиона надо подбирать самим – управление артиллерии пока никого дать не может. А найти не так просто: нужен человек знающий и расторопный.

– Попробуем, – отозвался Аметистый.

– Так ты разберись с этими рапортами, сегодня же оформим призыв тех добровольцев, которые нам подойдут.

Генерал собрал бумаги в папку и надел фуражку.

– Что ж, пойдем завтракать.

Увидев генерала в фуражке, адъютант доложил:

– Вас ждут.

– Так рано?

– Да. Уже давно.

Генерал обернулся к Аметистому:

– Придется задержаться. Но ты не уходи. Какие могут быть секреты от начальника штаба?

Адъютант с интересом посмотрел на Аметистого и вышел.

– Капитан Кабарда, – представился вошедший.

– Садитесь, – предложил генерал.

Кабарда покосился на штатский костюм Аметистого и перевел вопросительный взгляд на генерала.

– Можете говорить. Это начальник штаба дивизии полковник Аметистый.

– Прошу поддержать мий рапорт, товарищ генерал. – Кабарда волновался, а в таких случаях он, сам того не замечая, переходил на характерный кубанский говорок: смесь русского и украинского языков, сдобренную чисто местными словами.

– Який рапорт? – удивленно спросил генерал, тоже невольно переходя на говорок.

– Возьмите до вас.

– До мене? Це трудно.

– Я поддерживаю ходатайство капитана Кабарды, – вмешался Аметистый. – Насколько мне известно, он как раз подходит для командования частью, о которой мы сейчас говорили.

– Артиллерист?! – воскликнул генерал.

– Артиллерист, – подтвердил Кабарда и с благодарностью посмотрел на Аметистого.

– И казак?

– Станицы Славинской.

Генерал открыл блокнот, крупно написал в нем:

«Капитан Кабарда. Артиллерист» – и подчеркнул двумя жирными чертами.

– Добре, – решил он. – Побачимо, – и по привычке подергал ус.

В кабинет входила сразу целая группа посетителей.

Впереди степенно выступал седоусый казак в светло-серой черкеске. На груди его горели ордена Красного Знамени и «Знак Почета», а рядом с ними – четыре георгиевских креста. Следом вошли два рослых казака и две девушки, одетые, как и мужчины, в черкески. Лобастые и чернобровые, все пятеро были на одно лицо.

– Здравия желаю, Василий Иванович, – гаркнул седоусый. – Не признаешь меня? Пелипенко.

Генерал долго всматривался в лицо старика и, наконец, признался:

– Убей, не помню!

– Тут удивительного ничего нема, – согласился старик. – Лет, почитай, двадцать назад я у тебя взводом командовал.

То ли действительно генерал вспомнил, то ли решил не огорчать старика, но он сказал, что узнает своего сподвижника по гражданской войне.

– А его не припоминаешь? – спросил генерал, указывая на Аметистого.

– Как не припомнить! Комэск, а потом начальник штаба. Аметистый фамилия.

– Верно! Сейчас опять начштаба.

– Так я тоже до тебя, Василий Иванович. Вчера как вернулся с городу председатель стансовета, так я враз на коня и сюда. Вот гляди: старшой мой, Алешка. Этот еще в гражданскую со мной вместе под твоим началом служил.

Генерал подал руку Алексею, а старик продолжал представлять детей:

– Второй мой, Николай, – лучший тракторист в нашей МТС. Дочка Настасья…

Последней стояла очень молоденькая девушка с густыми волосами, которые так и рвались из-под кубанки.

– Ну, а младшую дочку как зовут? – спросил генерал.

– Так это, Василий Иванович, не дочка, а внучка. Алешкина, то-есть, дочка, Катька, – глаза старика потеплели.

– Ну что ж, Пелипенко, дело в дивизии всем вам найдется. Тебе уже по возрасту в комендантском эскадроне быть, старшего сына в сабельный или в пулеметный определим, по выбору, девчат при полковых кухнях оставим. А вот с младшим твоим не знаю, как и быть. Ему же в танкисты нужно.

Все больше мрачнели лица у всех пятерых Пелипенко.

– Так что разреши доложить, Василий Иванович, – с обидой в голосе заговорил старик: – не за тим мы к тоби ихали. Делить нас нияк нельзя. Чегой-то мне в комендантский? Я еще лучше твоего молодого рубать могу. Не гоже мне склады да обозы охранять. И девчата мои борщ варить и дома могут. Настасья на скачках да рубке у колхозном клубе «Ворошиловских кавалеристов» призы брала, а о Катьке и говорить неча. Огонь, а не девка! У Осоавиахиме снайперскую науку прошла и с седла тоже не валится. И младший мой казак справный. Танки вещь хорошая, да неча ему от своих отбиваться. – И с просительными нотками в голосе Пелипенко закончил: – Так что, Василий Иванович, сделай милость, принимай до себе усих разом. В один взвод.

Генерал смущенно подергал себя за ус. Потом подошел к старику и крепко пожал ему руку.

– Быть по сему, – сказал он сияющему Пелипенко. – Назначаю тебя командиром взвода, пусть он так и именуется: «Пелипенковский взвод». А формироваться будет в твоей станице. Сам подбери себе лихих бойцов.

Выйдя из штаба, Аметистый и генерал увидели, как вдоль по улице во весь опор помчались пять всадников в серых черкесках с развевающимися за спиной алыми башлыками. Семья Пелипенко спешила первой сообщить станичникам, что формирование добровольческой казачьей дивизии началось. Но они все больше убеждались, что опоздали. Навстречу то и дело попадались верховые, по праздничному одеянию и торжественному виду которых не трудно было догадаться, куда они держат путь.

Весть о формировании казачьей дивизии быстро разнеслась по станицам. Кубань подымалась на борьбу с врагом.