Текст книги "Смерть ей к лицу"

Автор книги: Игорь Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Почему? – удивилась она.

– Потому что человек, который нам их передал, мёртв. Ничего конкретного мы не успели получить.

– Значит, убрали. Нет никаких наметок?

– Сколько угодно. Но что толку?

– Истина где-то рядом, – задумчиво протянула она фразу из «Секретных материалов».

– Вот-вот. Только сперва надо отделить ее от похожих на истину.

– Это философия, – хмыкнула она. – А что делать?

– У тебя как прошло? – задал встречный вопрос.

– Всё нормально.

– Милиция уже на ногах, – довольно констатировал он, словно данный результат всей акции с оружием заключался именно в этом – поднять на ноги все силы правопорядка столицы. – Как ребята?

– Претензий никаких. За исключением…

– Знаю, – перебил он. – За исключением программиста, снайпера, Геры и… Да, в общем, всех.

– Точно, – подтвердила она.

– Коней на переправе не меняют. – Теперь он ответил киношной фразой.

– Значит, продолжаем?

– Значит, продолжаем. И не забывай, что козырь у нас.

– Я помню. О чужаке знаем мы, но теперь и он… И он знает о том, что мы знаем.

– Ага, – довольно протянул мужчина. – Значит, сделала так, как я велел?

– Да. Я им сказала, что среди них есть «левак».

– И как они?

– Да никак.

– Ничего, – не упал духом водитель иномарки. – Ещё проявят себя. Это и к лучшему. Пусть смотрят один на другого волком. Значит, будут осторожны… И ещё. Тянуть больше не будем. Завтра проинструктируешь их. И послезавтра – вперёд.

– Как скажешь, – согласилась она. – Я хоть сейчас готова.

Мужчина завел двигатель машины и плавно тронул с места.

Женщина откинулась на спинку сиденья. Сегодня она не собиралась оставаться в бывшем детском саду.

Ей начали надоедать загадки – кто из пятерых? Но с этими мужиками ей предстояло провести ещё не один день. И следовало мириться как с загадками, так и с теми, кто их загадывал.

Какой-то дремавший внутри ее игривый зверёк неожиданно проснулся и подхихикнул над её мыслями – вай-вай, девочка, самая страшная и большая загадка тебя еще ждет впереди.

И от предчувствия её она невольно вздрогнула.

Глава 6. Лора Лемеш

1

Во! Спустя столько месяцев ко мне опять пришли мои старые сны, которые меня начали посещать во время моего запоя. Это когда я пыталась спастись таким образом после ухода из ФСБ. Запой ничего хорошего не принес, в том числе и облегчения. Михалыч тогда вытащил меня из него, подсунул дрянное дельце, которое якобы должно было меня реабилитировать. Черта с два. Это дельце меня не реабилитировало. Но сыграло в моей судьбе определенную роль. Я стала тем, кем стала. Частным детективом, самостоятельно вышагивающим по жизни с надеждой только на свои силы и свою голову.

И вот – на тебе! Опять мои старые знакомые кошмарики. Опять они пришли ко мне в сновидениях. Эти рогатые чудики с трезубцами в руках. Они дружески мне улыбались, как старой знакомой, которую не видели уйму лет и вот теперь рады не нарадуются. А кто-то из них даже с укором помотал своей косматой козьей головенкой, дескать, старушка, что ж ты нас так надолго покинула, мы тебя уж заждались. И всей гурьбой стали подзывать меня своими ручками с копытами, указывая при этом все на ту же огромную шкворчащую сковородку на большущем противне. И, как несколько месяцев назад, я опять не спешила усесться на их жаровню. А лишь корчила уродам страшные рожи и хохотала в ответ на их приглашающие жесты.

Всё то же. И опять наше противостояние ничем не закончилось. Я проснулась в холодном поту, с бешено колотящимся сердцем и гудящей головой.

Надо бросать пить столько кофе – первое, что пронеслось у меня в голове. Может, это кофеин вызвал всплеск моих старых глюков. Надо же найти причину неприятности. А человек всегда старается находить ее на поверхности. Ладно. Черти чертями, но меня еще больше волновало другое. На ум пришел разговор, который состоялся у меня в ресторане с портье. «Они ушли». Они. Вот так из чего-то на первый взгляд простого появляется деталь, которая ставит все с ног на голову.

Две похожие одна на другую девушки. Сёстры? У Марины есть сестра-близняшка?

Первое, что пришло в голову, – именно это. Но затем я засомневалась. Почему мне об этом не сказал Лазутин? Почему?

Затем я начала размышлять – над самим банкиром, над его просьбами и… И вот тут мне на ум пришли совсем нехорошие мысли. Ну очень нехорошие.

И всё ещё усугубилось, когда я на следующее утро, поспешно приняв душ и даже не завтракая, на голодный желудок, отправилась в Подмосковье, к родителям супруги банкира.

И это была та ещё поездка!

2

Сидя в «Ауди» и держа мобильный телефон у уха, я поняла, какая это красотища быть богатым. Не нужно толкаться в автобусах и метро, бегать, отыскивая таксофон, а затем, убедившись, что вожделенный аппарат не работает, вновь нестись к другому, у которого ни с того ни с сего выстраивается очередь.

Хреновая такая жизнь. Теперь я почувствовала разницу.

«Ауди» бесшумно несется по магистрали в сторону местожительства родителей Марины. Через приоткрытое боковое окошко врываются остужающие потоки свежего воздуха. Восходящее солнце лениво играет бликами на капоте машины, и кажется, что она не движется, а стоит на месте, однако мелькающий вдоль обочин пейзаж напрочь низвергает такую версию.

Можно ехать и одновременно звонить. Говорить с тем человеком, который тебе нужен и который находится за многие километры от тебя.

– Привет, Жора, – бросила я в трубку, когда услышала знакомый голос. Жора – заведующий реанимационным отделением одной из больниц города. Я с ним познакомилась еще во времена своей службы в ФСБ. И он пытался даже за мной ухаживать. Этот милашка, мне кажется, перепробовал весь женский мало-мальски привлекательный персонал своей больницы. В его глазах, сколько я с ним ни встречалась, постоянно горел огонёк похотливого самца. Правда, в отношении меня попытка тесного контакта у него не удалась. По всей видимости, этим я нанесла ему очень уж глубокую рану, потому что он даже предложил мне выйти за него замуж, после того как я его хорошенько встряхнула и едва не послала очень далеко. Бедняга так желал победы, что готов был пойти на крайние меры, то бишь расстаться со своей холостяцкой вольницей. Увы. Пришлось и здесь его разочаровать.

– Жора, Жора, – пробубнила трубка, выдав с его голосом некий акустический шумок. Скорее всего он был не один. В следующее мгновение он пришел в себя, сообразив, кто звонит: – Ба… Лора. Вот это да! Я уж и забывать тебя начал.

– Ой ли? – не поверила я.

– Ну ладно. Не забыл. И не забуду. Довольна?

– Довольна, – согласилась я.

– Х-м… Ну, привет.

В его голосе почувствовалась настороженность. Он знал, кто я, и наверняка считал, что я так просто, после того как сама его отшила, черта с два позвоню.

– Вижу, не рад мне, – сокрушенно произнесла я.

– Буду рад, когда ты мне скажешь «да». На моё старое предложение.

– Неужто ты его еще вынашиваешь? Столько времени. – Я даже замотала головой, хотя собеседник и находился за многие километры и не мог видеть моей реакции.

– А что ты вынашиваешь?

– Тоже предложение. Только деловое.

– Деловое? Какое может быть дело у ФСБ ко мне?

– Я уже не служу в ФСБ. Давно не служу. Так что просьба личного характера.

– Ну и ну. – Мое признание его удивило. Наверняка я у него ассоциировалась с этакой Матой Хари, которая до старости лет будет играть в шпионские игры. – Ну и что ты от меня теперь захотела?

– Мне нужна кровь, – без запинки выдала я, как хорошо отрепетированный текст. – Первая группа. Отрицательный резус.

– Ты что, больна? – Его голос прямо взвинтился, как будто он уже собирался ринуться мне на помощь со всей своей реанимационной бригадой.

– Нет. Со мной все в порядке. Кровь мне нужна по другой причине. Так что?

– Ты понимаешь, что просишь? Кровь к нам поступает централизованно и является предметом строгой учётности.

– У нас все является предметом строгой учетнос-ти. И тем не менее все можно купить. И продать. Кровь я у тебя покупаю. Двести долларов.

На другом конце провода не спешили с ответом. Думали. Ну-ну. Думай, соколик, думай. Я предлагаю тебе куда больше твоего месячного жалованья. И чтобы добить своего собеседника, тут же добавила:

– И, скажем так, еще сто для твоего персонала. На хорошую выпивку.

– Тоже мне хорошая выпивка на сто, – почему-то обиделся Жорик, словно он каждый день только и делал, что хлобыстал коньяк по сто пятьдесят баксов за бутылку. Правда, тут же, будто боясь, что я передумаю и скажу ему бай-бай, выдал встречный вопрос: – А кровь животных тебе никак?

– Не-а, Жорик. Только человеческая. Такой вот заказ.

– Да уж, заказик. А почки тебе не понадобится, случаем, запасной? Ты чем там занимаешься, уйдя со службы?

– Много вопросов, Жора. Так как насчёт трехсот долларов?

– Нужно подумать, – задумчиво заключил он.

– Так не пойдёт. Мне нужно знать ответ сразу. Либо – да, либо я поищу другого красавца-хирурга.

– Поищешь. Ты поищешь, – глубокомысленно заявил он, как бы намекая на знание всех моих интимных тайн, а затем, тяжело вздохнув, сокрушённо произнёс: – Ладно. Позвони мне через пару часиков.

Так-то лучше. Я бросила трубку рядом на сиденье.

Впереди, увеличиваясь в размере, вырастал указатель, который сигнализировал о том, что я приближаюсь к заветному району.

Честно говоря, ничего особого я не ожидала от встречи с родителями Марины.

Но, как частенько бывает, именно там, где ничего не ждёшь, судьба подбрасывает тебе удачу.

3

Родители Марины жили в деревянном одноэтажном домике, который терялся среди иных строений поселка городского типа.

Покосившийся заборчик, покосившаяся калитка, да и сам домишко был какой-то однобокий. Н-да, подумалось мне. А мог бы банкир и получше хатку своей теще срубить. Или хотя бы эту подновить. Может, у него с тещей нелады?

Оставив машину у заборчика, я подошла к калитке и очень осторожно, боясь, что та от решительного соприкосновения может, чего доброго, и с петель слететь, толкнула ее от себя.

Калитка жалобно скрипнула и раскрылась наполовину, уперевшись в землю.

Этого пространства мне оказалось достаточно, чтобы пройти на территорию хозяйства родителей супруги Лазутина.

Меня не встретил ни лай собак, ни оклик обитателей дома.

Такое было ощущение, что здесь все вымерли.

Прислушиваясь, я двинулась к дверям избы. Поднялась по деревянным, местами прогнившим ступенькам крыльца и хотела было постучать в дверь, как та сама приоткрылась, и передо мной предстала, тяжело переступая, пожилая женщина.

Юбка почти до земли, поверх передник, сверху какое-то подобие кофты-свитера, на голове косынка. Невысокая и согбенная то ли от нелегкой жизни, то ли от тяжелой работы, а может, и от того и от другого вместе.

Неужели это мать красавицы Марины? Такое не укладывалось в голове. Ну просто никак.

– Здравствуйте, – произнесла я. На что получила совсем странный ответ.

– Погода жаркая. – Взгляд у женщины был какой-то опустошенный, она смотрела куда-то вдаль, мимо меня, словно меня и не существовало. – Плохо. Опять огурцы завянут.

Глядя на неё, невозможно было понять, сколько же ей лет. Руки были довольно чистые, даже молодые, несмотря на то что она наверняка проводила много времени в огороде, копалась в земле. Они могли бы принадлежать женщине, которой не больше пятидесяти. А вот лицо… На лице не было ни одного живого места от морщин, а под глазами кожа свисала мешками. Глядя на лицо, меньше семидесяти никак не дашь. Этакое странное сочетание. Словно руки оторвали у более молодого тела и прищепили к старому туловищу. Просто кошмар.

Женщина продолжала смотреть мимо, больше никак на меня не реагируя.

– Вы мать Марины? – на всякий случай спросила я, с некоторой осторожностью наблюдая за этой странной женщиной.

– И картошка вся погорит, – ответствовала мне она, как-то недовольно повертев головой, будто от урожая картошки у нее зависела вся дальнейшая жизнь.

– Можно мне с вами поговорить? – из последних сил попыталась я наладить диалог, чувствуя всю безнадёжность этого дела.

– Здравствуйте, – произнесла она, уставив на меня глаза. Я даже крякнула. Может, она на тормозе? Как в том анекдоте?

– Поговорить можно? – с надеждой переспросила я, отступая на всякий случай на шаг назад.

– Я мать Марины, – добила она меня.

Ну, всё. Кранты. Дочка лунатик. А мать сумасшедшая, как пить дать.

– Здесь, кроме вас, кто есть? – робко поинтересовалась я.

Старуха вдруг оживилась, подхватила пустое ведро, которое стояло у порога, и отправилась к колодцу, на ходу непонятно кому рассказывая:

– Маринка хорошая девочка. Умненькая, прилежная, я ею всегда гордилась. Она должна стать большим человеком. Непременно должна…

Женщина закрутила ворот, поднимая из глубин колодца воду. Я побоялась предложить ей свою помощь. Чего доброго, мои намерения еще неправильно будут истолкованы женщиной, и ответная реакция может оказаться для меня уж если не плачевной, то где-то нежелательной.

Ловко вытащив ведро, она перелила воду в свое и прицепила колодезное на гвоздик, вмурованный в цементную основу колодца.

– Огурцы повянут, картошка выгорит, – принялась она тянуть своё, склоняясь над ведром. – Всё погорит… Маринка всегда говорила – давай помогу. Не позволяла мне делать тяжелую работу. Умная она у меня была. Очень умная. Далеко пойдёт девушка. Ой, далеко.

Она подхватила ведро и потащила его к крыльцу. Я испугалась, что женщина исчезнет, так ничего мне и не сказав. В то же время я понимала, что ничего путного я от нее так и не услышу. Выходит, зря сюда тащилась?

– А ваша вторая дочь? – этак провокационно спросила я.

Женщина осторожно поставила ведро у дверей дома, неторопливо обернулась и, словно не слыша моего вопроса, уставилась вновь в никуда.

– Маринка всё понимала. Умненькая была всегда. Далеко пойдёт.

Затем неожиданно встрепенулась и уже другим голосом продолжила:

– А вот ОНА… Это исчадие ада. Змеёныш. Всё исподтишка. Все не так. И Маринку ОНА… Нет. Маринка хорошая девочка. Ее все равно не сбить. Никогда. И училась она… А огурцы повянут. Ей-богу, повянут. И картошка. Плохой урожай будет в этом году.

Я очумело замотала головой. О ком это только что она говорила? Уж наверняка не о Марине. Та у неё ассоциировалась только с хорошим.

– Кто – змеёныш? – Я вопросительно уставилась на женщину. – Ваша вторая дочь?

Та обратила на меня внимание и как-то загадочно подмигнула. Дескать, тебе, красавица, вовек не догадаться.

– Моя дочь – Марина, – ровным голосом повторила женщина.

Не знаю, сколько бы я смогла выдержать такую вот беседу, где с одной стороны выступала вроде бы здравая сторона, то бишь я, а с другой – человек, мягко говоря, не в себе. Не знаю… Но моя пытка на этом прекратилась.

За тыльной стороной дома послышались шаги, и к крыльцу подошёл мужик лет шестидесяти – маленького росточка, среднего телосложения, довольно крепенький, о чем можно было судить по его походке. И вполне в здравом уме. О чем говорили его слова.

– Доброго здравия, – бросил он мне, а затем грозно глянул на женщину: – Я же велел тебе не выходить. Слышь, Анюта? Аида назад, у хату. Скоренько.

При позывных «Анюта» та как-то оживилась, виновато потупилась и, отворив дверь избы внутрь, скрылась за ней. Когда ее шаги потухли где-то внутри помещения, пожилой мужичок посмотрел на меня, внимательно так смерил взглядом и, видимо, удовлетворившись осмотром, довольно крякнул:

– Ну, кого ищем, мил девица?

– Я хотела поговорить с родителями Марины, – доложила я, пытаясь дружелюбно улыбнуться.

– Марины? – удивился мужик, погладил себя по щетинистому подбородку и, прищурившись, боднул головой воздух. – Ну, тогда айда за мной.

Он прикрыл дверь избы, подумал немного и защепил дверь на крючок, который был вбит с наружной стороны.

Затем засеменил куда-то за дом, не оглядываясь, словно уверенный в том, что я пойду за ним, не отстану.

Я так и сделала. Я пошла за этим мужиком.

Он привёл меня в сад, где под развесистой яблоней стоял стол с полной миской клубники, а вокруг стола по всему периметру располагались скамейки.

– Сядай, – бросил он, первым усаживаясь за стол и пододвигая в мою сторону миску с ягодами. – Угощайся.

Я присела напротив, не отказалась и подхватила сочную клубничку. Что ж, можно и позавтракать. Говорят, ягоды очень даже полезны. Особенно натощак.

Мужик хмыкнул и довольно погладил свой небритый подбородок. Поддерживать со мной трапезу он, по всей видимости, не стремился.

– Ну так что, мил девица, там насчёт Марины? – без всякого интереса, будто заговорил лишь для того, чтобы не молчать, осведомился он.

– Да вот хотела от неё весточку вам передать, – нагло соврала я, отправляя следующую ягоду в рот. – Попросила она, узнав, что я еду через ваш поселок. Да вот только мать её…

– Анюта не в своём уме, – махнул тут же рукой мужичок. – Давно уже она тронулась. Поди, как уехала её дочь – так и тронулась.

Ну об этом он мог и не говорить. Это я уже и сама заметила.

Он вдруг захихикал, замотал осуждающе головой в мою сторону и тяжело вздохнул.

– Весточку, говоришь, передать? – Он почесал свой облысевший затылок. – Она велела? Н-да. А поди-ка врёшь, а?

Я чуть не подавилась.

– Отчего же вру? – сделала я удивленное лицо, откашливаясь.

– Так уж лет десять от неё ни слуху ни духу, чего бы это вдруг ей сейчас о нас вспоминать, а, мил девица?

– Как это ни слуху ни духу? – не поверила я. Быть того не может. Марина живет всего ничего от своих родителей – и ни слуху ни духу?

– А вот так, – довольно отрезал мужичок. – Обиделась она на свою мать. Замуж вышла и укатила.

– На что она обиделась?

– Чего ж ты все спрашиваешь, раз от Марины? – пронырливо осведомился мужичок. И чуть ли не осуждающе так подмигнул мне – дескать, точно врёшь, а всё никак соглашаться с этим не хочешь. – Не сказала, что ли, она тебе?

– Нет, не сказала, – нагло продолжала врать я. Была ни была!

– Так не родной я ей отец. Отчим. Помер её отец. Аккурат десять лет назад. Или немногим больше. На стройке. Забрался на верхотуру, да и звезданулся вниз, чё-то там со страховкой у него не в порядке было. А Маринка шибко батьку своего любила. Ну прямо-таки без ума от него была. Да оно и было отчего… Её отец Анюту не сильно любил. Да вообще, можно сказать, не любил. Всю любовь дочери отдавал. Ну вот так и получилось. Ага… Когда помер-то он, девчонка очень горевала, на могилку постоянно шастала. А мать… Так повстречала она меня. Ну чё одной жить, а, мил девица? Ведь правду я говорю? Ну, мы и решили сообща хозяйство вести. А Марина, значитца, супротив была. На мать раскричалась, мол, такая-сякая, отца не любила, не уважала и так далее. В общем, когда мать всё же сказала, что будет по-ейному, то бишь она станет жить со мной, Марина плюнула в сердцах и… уехала. Сказав, что ноги её в доме больше не будет. Взрослая она уже была. Лет девятнадцать. Могла сама решать. Ну, так вот и уехала. Через полгода, правда, показалась – замуж выходила, не погрешила. А затем… А затем уж сколько годков, как обещала, так и есть – не приезжает. А ты говоришь весточку просила передать. Чудно, однако.

– А муж Марины? Что, он тоже у вас не бывает?

– А зачем? Вот, перед свадьбой, как говорится, отдал дань, лицезрели мы его, а потом… Не-а. Раз дочь не кажет глаз, на черта муженьку красоваться тута. А Анюта где-то через год, после того как нас покинула Марина, начала помаленьку умишком и съезжать. Ага. Не смогла она выдержать такого. Шибко дочь любила. Умной её считала. Считала, что далеко пойдёт. И никогда не думала, что дочь её бросит. Просто-напросто бросит. Вот и поехала умишком. Потихоньку, потихоньку… Иногда кажется, вроде бы и нормально у неё с головой. А иногда нет, да совсем худо. Находит что.

Есть мне расхотелось. Я с силой затолкала задержавшуюся у меня в руке в какой-то момент рассказа отчима Марины клубничку себе в рот, проглотила ее и вытерла тыльной стороной ладони губы.

– А как же вторая дочь? – осторожно спросила я.

– Какая вторая? – Он удивлённо округлил глаза. – Одна у Анюты дочь. Марина. Больше никого.

Вот так да! А как же тогда слова труженика ресторана о том, что их было две – две похожих одна на другую девчонки? И как слова самой Анюты? Пусть и в припадке сумасшествия. У меня не было никакого сомнения в том, что она говорила о двух девушках. Никакого сомнения. Одна была хорошенькой – этакая пай-девочка. А вторая – змеюка, которая едва не сбила первую с правильного пути. Как с этим? А может, у Марины было раздвоение личности? Я неожидавно вспомнила о болезни, о которой упоминал банкир, и решила выяснить данный момент у собеседника, сидящего напротив.

– Скажите, Марина страдала в юности лунатизмом?

– Как? Как ты сказала, мил девица? – Мужик чуть со скамейки не свалился от такого моего заявления. – Каким таким лутизмом?

– Болезнь такая, – подсказала я ему. – Когда человек всё делает словно во сне.

– Ну ты, мил девица, и скажешь. Лунатизм, понимаешь… Ишь ты. Ничем она не страдала. У нас в посёлке все здоровые. Это там у вас в городе, в копоти и дыму, всякая дрянь к вам пристает. А у нас чистый воздух. И на земле. Потому и здоровые.

– А может, вы не знали о том, – настаивала я. – Может, она болела до того, как вы стали вместе жить с Анютой.

– Ты меня не сбивай, мил девица. Чай не на Урале жил до сего. Все время здесь. В энтом посёлке. Так что уж извини. У нас все как на ладони. И если бы с Маринкой что такое было – я бы знал.

– Странно, – протянула я. – А вот когда я разговаривала с Анютой, мне показалось, что она говорила о двух девушках. О двух своих дочерях.

Взгляд у мужика померк, он как-то весь ушел в себя, словно чего-то скрывая, словно чего-то не желая говорить. И его последующие слова укоренили меня в этой мысли.

– С головой у Анюты плохо. Я уже говорил. Вот и несёт, бывает, что ни попадя.

Эти последние слова были какими-то вымученными, будто ему хотелось быстрее отговориться и больше не касаться этой темы.

Н-да. Что ж такое тут скрывается? Мелодрама получается какая-то. В стиле «Богатые тоже плачут». Или не «богатые»? Ну тогда в стиле какой-нибудь еще мексиканской фигни.

– Ну так что, мил девица? – неожиданно воспрял мужичок, словно только что отошёл от наркотического сна. – Что там еще у тебя, кроме весточки?

Он спросил так, как будто уже выпроваживал меня, указывал, что, дескать, если у тебя больше ничего нет – то и айда, его же словом, отседа.

– Да, в общем… – протянула я, как бы выигрывая время и силясь понять, что еще смогу выведать у этого человека.

– Ну, тогда ты меня извини. Работы у меня – сама понимаешь. Земля не любит ленивых. Это у вас там в городе можно ерундой заниматься, лясы точить да на эти самые митинги, так их через так, швендаться. А здесь не до этого. Земелька требует к себе любви и внимания.

Он поднялся и тяжело вздохнул, как бы показывая свою занятость и нежелания больше языком молоть.

– Можешь на дорожку клубнички взять, – бросил он взгляд в сторону миски с ягодами. – Ты ведь проездом, так?

Он прищурился и этак загадочно подмигнул, словно всю меня видел насквозь, в том числе и мое вранье.

– Или, может, нет? Может, какая иная закавыка, а?

– Да нет. Всё так. Именно проездом.

– С Мариной-то всё хорошо? – запоздало осведомился он. И я поняла, что его не очень интересует Марина. Наверняка он ее винил в том, что произошло с Анютой. И наверняка не особо бы кручинился, если бы с Мариной что и произошло. Десять лет. Н-да, трудно что-либо говорить о такой доченьке.

– У неё всё нормально, – сообщила я.

– Ну и прекрасно, – без особой радости кивнул он и сделал движение – словно собирался отойти от стола.

– Спасибо за угощение, – сказала я на прощание. Клубники не взяла и направилась к выходу.

Какой-то горький осадок остался у меня от этой встречи. И очень много недосказанного.

Когда я садилась в машину, мне неожиданно пришел в голову вопрос: а какого лешего Лазутин меня не предупредил о родителях своей супружницы? Почему не сказал, что его жена уже столько времени никаких контактов с ними не имеет? Почему? Он так охотно дал мне адрес родителей Марины, словно… Словно был спокоен, что я здесь ничего особенного не накопаю. Но это же нонсенс. Бред какой-то. Он не желал, чтобы я что-то узнала? Тогда зачем, черт побери, он меня нанимал?

Что-то мне стало нехорошо. Точно я проглотила по ошибке мухомор и теперь ожидала, как отреагирует на подобную оплошность мой организм.

Но самое неприятное ждало меня впереди – то есть ждали новые вопросы. Пожалуй, ещё похлеще этих.

4

Я снова в «Ауди». Я мчусь обратно в столицу, а в моей руке снова сотовый телефон.

Солнце успело подняться еще выше; на небе же ни единого облачка – значит, днем будет жара, как и в прошедшие сутки, когда на землю не упало ни капли дождя.

– Жорик? Ещё раз здравствуй.

– Минутку, – бросил мне Жорик, и я услышала приглушенные голоса; скорее всего мой эскулап отдавал кому-то распоряжения или что-то объяснял. Где-то с полминуты он отсутствовал в эфире, и если бы мне приходилось платить за связь, то я его непременно бы за это отчитала. – Да. Слушаю.

– Внимательно? – съехидничала я.

– Лора? А, ну да… Слушай, у меня тут операция. Сейчас прямо лечу, ты меня едва застала.

– Но всё-таки застала, – с удовлетворением резюмировала я. – А задерживать я тебя не стану. Просто выполни мою просьбу, и дело с концом.

– Всё нормально. Будет тебе то, что ты просила. Правда, не двесте твоих, а все пятьсот. Понимаешь?

Он так таинственно это произнес, словно общался со мной посредством какого-то неизвестного мне кода. Но я его прекрасно поняла. Чего тут не понять? Хотел человек вот так просто заработать пятьсот долларов. Когда еще возможность представится с красивой девушки, которая его послала когда-то подальше, востребовать компенсацию, хотя бы в денежном выражении, если уж не натурой.

– Пятьсот? Нет проблем, – не стала я перечить. – Когда можно получить заказ?

– Подъезжай к концу рабочего дня.

– Ты до которого работаешь?

– Буду до семи. Где найти меня, знаешь. До встречи.

Абонент отключился. По всей видимости, побежал кого-то оперировать.

Магистраль была свободной, и я довольно быстро домчалась до города. Затем уже не так быстро, угодив, как полагается, в пробку, добралась до нужного мне места. По пути купила (приостановилась у киоска) парочку гамбургеров и пакет сока.

Доехав до дома Лазутиных, я припарковалась недалеко от подъезда, рядом с которым стоял знакомый мне зелёный «фолькс», и заглушила двигатель. Но едва лишь поднесла ко рту гамбургер, как в голове моей неожиданно родились новые вопросы, изрядно меня озадачившие.

Я так и застыла с открытым ртом, не успев впиться зубами в булку с мясом.

5

Впереди, на скамейке, сидели две старушки. Я же мяла в руке гамбургер и созерцала через лобовое стекло машины открывшуюся передо мной панораму.

Наконец, встрепенувшись, словно очнулась после гипноза, схватила трубку мобильного телефона и с остервенением начала отбивать номер.

– Д-а… – протянул сонный голос. Ах ты моя радость. Спишь еще? Ну спи, спи. – Алле? – уже как-то встревоженно загудела в трубку Марина.

Я вновь подумала о злой шутке – о тяжелом многообещающем сопении или придыханиях умирающего человека, – но все же сдержалась.

– Фу, – задул в трубку абонент. Подуди-подуди, может, как раз прочистишь связь.

Я отключилась и положила трубку рядом, на сиденье. Значит, объект слежки – дома.

Только взволновало меня совсем другое. И я едва удержалась, чтобы не заговорить с Мариной, ошарашив своими словами.

Я вдруг вспомнила, как в первый раз появилась у банка Лазутина. Неприступная крепость. Бронированная дверь, через которую пропускали не иначе как после тщательного дознания, – мол, что за личность посетитель? А затем лихо шмонали, чуть ли не до голяка. Нет, что-то тут не так. Лазутин окружил себя охранниками, будто от кого-то оборонялся, будто ждал нападения или иной пакости. А тут… А тут его жена без всякой охраны свободно разъезжает. И живет без охраны, пусть и в хорошем доме, но тем не менее в доме, где охраной никакой и не пахнет. Просто нету её, охраны. И ездит она без неё. Это я ещё накануне подметила.

Значит, за свою жизнь, свое естество он боится, а за жену… Нет? Но ведь известно каждому школьнику: богатые дядьки обязательно стараются обезопасить свою семью. Да, стараются. Потому что именно через нее, через семью, частенько добираются и до самих дядек. А тут? Почему Лазутин так беспечен с женой, а за себя беспокоится? Ведь даже предлагая мне последить за супружницей, он мотивирует это лишь одним – чтобы прикрыть первый заказ? Всего-то?

Чёрт, странно. Ох как странно. А я ужасно не люблю странностей. Плохо они иногда на здоровье сказываются. Да и не только на нем.

Тьфу ты… Я едва не сплюнула себе под ноги. Даже не заметив того, я так сдавила бедный гамбургер, что мясо едва не вывалилось мне на колени.

Так-с. Надо перекусить. На полный желудок оно и думается как-то веселей.

Я затолкала булку в рот, прожевала, запила соком. И аппетитно вытерла губы ладонью. О носовом платке и вообще о хороших манерах думать было недосуг.

Посидев после принятой трапезы некоторое время в машине, я наконец решилась на экспромт.

Выбралась из «Ауди» и щелкнула кнопкой дистанционки, закрывая за собой дверь. Потом направилась к старушкам – прекрасным разносчикам всевозможной информации, которой они всегда не прочь поделиться с теми, кто захочет их слушать.

Двум носителям информации было уже под семьдесят. Одна из старушек опиралась на слегка изогнутую деревянную палочку; вторая сидела довольно прямо, словно годы ей были нипочем.

– Извините, можно к вам подсесть?

Старушки до моего прихода о чем-то говорили и моё появление встретили без всякого энтузиазма, правда, и без негативного всплеска. В общем, никак меня встретили.

Что ж, теперь нас стало трое. Впору соображать на троих.

И я начала соображать.

– Вот, Маринку жду, – начала наводить я мосты. – Подружка она моя школьная. Обещала по городу поводить. Давно уже я не была в столице. Наверное, лет десять.

Старушки терпеливо ждали. То, что я им сказала, по всей видимости, их не удовлетворило. Требовалось еще нечто пикантное, чтобы они прониклись ко мне и раскрылись.

– Мать похоронила, отца, – начала я жалостливо врать, в который уже раз за сегодняшний день. Да, совесть меня в нынешний вечер ну прямо замучает, окаянная, а уж черти мне поаплодируют, если приснятся, просто неистово. – Теперь вот одна. Жизнь трудная. Думаю, может, тут, в Москве, подфартит. Все же столица – побогаче.

– Сама-то откуда? – наконец оживилась та, что была с клюкой. Значит, проняло. Попала в точку.

– Из Владивостока, – как можно дальше отправила я себя.

– Ты скажи, как далече-то, – прониклась уже и вторая.

– Да. Даль. Думаю, может, вот подруга поможет. С работой, жильём… Вы, наверное, знаете ее. Вон на той машине она ездит.