Текст книги "Боевая горничная госпожи Лешей (СИ)"

Автор книги: Игорь Давыдов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Глава 34. Будет ласковое солнце

Илега была почти готова к тому, что увидит, когда днём вернётся в места, где ночью бесновался босс-павук.

Почти.

И, нет, всё не оказалось хуже, чем горничная себе напридумывала. В смысле, оказалось, но не сильно. В пределах терпимого.

В конце концов, девушка достаточно ясно себе представляла вид города, который после нападения чудовища обратился в руины. В прошлой жизни ей приходилось видеть нечто подобное. Просто в том городе здания были пониже, да и само чудовище обладало размерами куда как менее внушительными.

В целом, ничего особо нового. Урбанистический ландшафт преобразился до состояния холмистой местности, разве что каждый холм состоял преимущественно из бетона и стали. Под снегом хрустели осколки битого стекла и сыпучая каменная крошка. Иногда попадалась мебель. То тут, то там возвышались сумевшие каким-то образом пережить весь этот беспредел деревья, отдельные сегменты зданий – порой сохранившиеся до самой крыши – и привалившиеся к ним куски чудовища.

Каким же оно было при жизни уродливым!

Пожалуй что смерть босса-павука и правда красила. Стоило только представить, что эта масса скрученных воедино тел некогда шевелилась, как волосня вставала дыбом. Все эти покрывающие костяную броню тонким слоем лица людей – искажённые агонией или нездоровой дебильной радостью – и крысиные морды, торчащие во все стороны руки и ноги, мужские, женские, детские. Все разной степени целостности и разложения.

Да, всё это вне всякого сомнения ужасало. По крайней мере тех, кто не подготовился морально к встрече с последствиями очередного эпичного сражения. Кто не видел смертей и разрушений в прошлой жизни, кто не участвовал в организации восстановительных работ в Коваче.

Однако по-настоящему Илегу проняло другое. Не количество жертв, не превращение жилых районов, полных красивых домов, в царство смерти и скорби, даже не то, сколь омерзительным оказался босс-павук.

По-настоящему Илегу проняло то, как спокойно, деловито, почти безучастно выглядят те, кто занят работами по поиску выживших и тел погибших. Даже в Коваче в их реакциях на произошедшее имелось больше эмоций. А ведь там всех нонкомбатов успели эвакуировать до начала сражения. Но даже при этом народ находил время восхититься прекрасной древесной девой Иггдрасиль и ужаснуться судьбам тех, кто навечно остался в Стенающей роще.

Здесь самой живой оценкой последствий боя, из тех, что услышала Илега, было простое “ошизеть, эта курва состоит из крыс”. И-и-и-и… более ничего. Все остальные реплики касались преимущественно работы. Кинологи гоняли собак по руинам, а молодые некромаги изыскивали признаки жизни своими колдунскими методами. Всё как-то сухо, деловито.

Быть может, так оно и правильней, ибо эффективней и всё такое, но горничной всё равно было как-то не по себе.

– А ты молодец.

Женский голос? Обращённый к Илеге?

А, да, точно, это же госпожа. Она всё это время находилась рядом. Точнее, камеристка находилась рядом с госпожой, решившей во плоти посетить места ночных сражений. В первую очередь те, где оказалось больше всего пострадавших.

Горничная всё ещё не привыкла к тому, как изменилась Броня. Её и раньше не получалось назвать некрасивой, – даже когда её облик оказался искажён в результате столкновения с Ганнибалом, чего уж говорить о том, как выглядела госпожа сейчас, после полного исцеления? – но сколь сильно преображали Лешую её обновлённые манеры. Если раньше богиня тяготела к строгому изяществу избегания лишних движений, то сейчас многие её жесты стали достойны оказаться запечатлёнными если не на холсте, то хотя бы в галерее мобильного телефона. Очевидно, что текущий образ был вдохновлен elsis госпожи, Фортуной Штернберк. И пусть по качеству исполнения он несколько не дотягивал до неподражаемого оригинала, отрицать общую успешность попытки копирования мог только слепец, либо лжец.

Хотя, слепец, всё же, исключался из этого списка. Да, ему не дано оценить, сколь естественно выглядела богиня в сером однобортном пальто или как ей шёл бледно-голубой шарфик, но он имел возможность услышать голос Лешей. Мягкий. Бархатистый. Зрелый. Словно звуковое выражение ощущений от касания бутона розы. Казалось, что каждое слово тебя поглаживает в районе шеи, чуть позади ушей.

Те, кто считал, что выражение “ласкает слух” – лишь красивая метафора, просто никогда не сталкивался ни с чем подобным.

– Что? – рассеянно переспросила Илега.

– Ты молодец, говорю, – покровительственно улыбнулась Броня. – Благодаря твоим указаниям социальная служба храма подготовила ресурсы и заняла позицию на низком старте. Когда пришла беда, наш культ тотчас же смог грамотно отреагировать. Потерявшим жилище есть, куда переехать. От голода в ближайшее время никто не помрёт. Места в медучреждениях зарезервированы. Не скажу, что это полностью покрывает весь спектр проблем, но даёт время для того, чтобы грамотно и спокойно подготовиться к дальнейшей реинтеграции жертв трагедии.

– А-а-а… что я не предусмотрела? – обеспокоенно пролепетала горничная.

– Как людям жить дальше? Пенсии по потере кормильца. Выяснить, у кого они будут временные, а где аура божеств выжгла душу, – спокойно, даже несколько сухо перечисляла госпожа, постукивая ноготком по корпусу планшета. – Рассмотреть необходимость и возможность организации профессиональных курсов и трудоустройства тех, кто находится в конце очереди на магическое лечение или оживление основной рабочей единицы. Посмотреть, применимы ли их навыки в храме. Рассчитать траты в долгосрочной перспективе.

– П… прошу прощения, – спешно поклонилась Илега. – Всё будет сделано в лучшем виде. В следующий раз подобных ошибок я не допущу.

Лешая ответила не сразу. Секунда молчания. Другая.

– Ты больше не хочешь быть моей lesis? – поинтересовалась госпожа.

– Что? Почему? – резко выпрямилась Илега.

Синие очи Брони внимательно смотрели на горничную, и у той в горле образовался неприятный комок из вины и сомнений. Русовласка поняла. Сама того не желая, первая жрица богини отстранилась от госпожи. Продемонстрировала, что не может воспринимать новую личность, как родную.

И пусть Лешая утвержала, что изменилась для того, чтобы лучше соответствовать реалиям Форгерии и текущим задачам, кто сказал, что ей на самом деле сейчас не нужна поддержка?

Всё же, кое в чём Броня осталась прежней. Она всё так же приносила себя в жертву. И даже сейчас, жестоко перекроив свою личность, богиня оставалась чужой тому обществу, с которым ей предстояло взаимодействовать.

Илега выдавила из себя улыбку. Оставалось только надеяться, что она выглядела тепло, а не вымученно.

– Прости, я просто шокирована всем произошедшим. Ты не одна тут хочешь быть идеальной во всём.

– О, Лешая, – закатила глаза Лешая. – Илега. Убери это с лица. Тебя же сейчас сфоткают и замемят, как девушку, которая скрывает душевную боль. Значит так…

Она уверенно хлопнула планшетом по груди горничной, ожидая, что подручная расшифрует указание и заберёт девайс.

Ожидания оправдались.

– …я сделаю вид, что ничего не заметила. Ты прекратишь забивать свою русую головку всякими глупостями. Если я сказала, что ты молодец, значит ты – молодец. Это слово божье. Спорить с ним – ересь и предательство. Всё, о чём я сказала, ты сделаешь в свободное время. Но готовься: вечером и ночью ты моя. Мы обновим мой гардероб, заскочим в ателье заказать свадебное платье, а потом ты будешь до утра пытаться осознать, как сильно я по тебе скучала. Всё понятно?

– Гусь, – растерянно кивнула Илега.

– Пусь, – утверждающе кивнула ей в ответ Броня, а затем развернулась на мыске и зашагала в сторону группы Даркена.

Горничная некоторое время молча смотрела вслед богине, умудрявшейся во всей этой ситуации сохранять такой вид, будто бы она контролирует каждый аспект бытия, а рядом с ушком русовласой попаданки тем временем зашуршали тихо лопасти трикоптера, на котором спокойно и важно восседала Морозница.

– Знаешь, а ведь нам в каком-то смысле повезло, что Лешая – корсиканка, – заметила витра.

Илега не ответила. Лишь молча перевела взгляд на птицу. Девушке вообще плохо давались все эти магические заморочки. Она ведь даже базовых понятий не знала. Для неё корсиканцы от всех остальных некромагов отличались лишь тем, что вместо праха других людей и животных использовали в качестве расходуемого ресурса для заклинаний свою боль.

Броня же пошла ещё дальше. После пробуждения она отказалась даже от специального браслета с шипами на внутренней стороне.

Птица, похоже, это понимала, а потому решила пояснить.

– Каждый корсиканец знает, что рано или поздно он может в жарком бою утратить контроль и выжечь случайно важные воспоминания. И чем эти воспоминания важней, тем выше шанс, что именно они исчезнут первыми, – вещала витра. – Я это знаю, потому что это всегда трагедия. А ты ведь в курсе, как я люблю трагедии?

– мне кажется что я настолько зеро не люблю насколько тен любит трагедии – высказался Пьеро.

– И именно эта трагедия сейчас произошла, – вздохнула Илега. – Довольна, Морозница?

– Да, но не по той причине, о которой ты подумала, – ответила птица. – Ведь именно потому, что Броня Глашек изначально практиковала корсиканскую школу магии и отлично понимала опасность рано или поздно словить берсерк, она уделяла очень много внимания дисциплине разума. Она готовилась к этой трагедии, отрабатывая практические методы уменьшения вреда.

– Не похоже, чтобы они помогли, – девушка направила грустный взор в сторону госпожи, беседовавшей с привычно бодрым и смешливым Даркеном Маллоем.

Его свита сейчас молчала. Ёлко погрузилась в исследование какого-то вопроса на мобильном, а Гало задумчиво смотрел в сторону Илеги. Видать именно в этот момент, встретившись взглядом с горничной, громила осознал, насколько сейчас ей нужен, а потому, шепнув что-то сюзерену, направился к своей невесте.

– Как раз помогли, – усмехнулась витра, а затем подалась чуть ближе к девушке и начала к ней по птичьи ластиться. – Она всё ещё помнит тебя. Она всё ещё помнит Даркена. И родителей помнит. Хотя, наверное, ты расстроена тем, что проснулась богиня не ради тебя, а ради какой-то безымянной челяди.

– Нет, – горничная грустно понурила голову. – Нет, Морозя. Как раз это-то и хорошо. Ведь именно так должна поступать богиня. Ведь именно это всегда проповедовала Броня. Ставить общественное превыше частного. Нужды большинства превыше нужд меньшинства. И если каждый так будет думать и делать, то и личное счастье будет найти проще каждому. Это математически выверено. Это правильно. Но…

На припорошенный снегом гололёд упало несколько горьких солёных капелек.

– Но…

Ещё две слезинки сорвались с острого кончика носа и устремились к земной поверхности.

В поле зрения девушки появилась тяжёлая добротная военная обувь Гало, и горничная тут же резко подняла голову и от души ударила кулачком громилу куда-то в район груди.

– Перестань пользоваться корсиканской магией! Изучи обычную! Придумаем тебе державу с кастетом! Как у Маллоя! Магокульную! – сорвалась уже на откровенный плач Илега.

Гало ничего не ответил. Он даже перестал жевать. Просто молча смотрел на девушку, пока та, сотрясаясь в рыданиях, сама не сделала шажок в его сторону и не упёрлась лбом в его чёрную кожаную куртку.

– Почему? Почему корсиканка? Почему не обычная?

Молодой человек мягко обнял девушку за плечи.

– Обычно я говорю, что это потому, что мне лень заморачиваться с ресурсами. Но это лишь часть правды. Как является всего лишь частью правды то, что когда я начинал заниматься некромагией, у меня был зажим с деньгами, а корсиканка тупо дешевле, – колдун сделал небольшую паузу. Ему явно было неуютно говорить то, что будет сказано далее. – Но на деле, мне просто неуютно использовать прах.

– А своей личностью каждый раз рисковать уютно? – Илега в очередной раз стукнула Гало по груди.

– Да… думаю, это связано с тем, что словивших берсерк родственников у меня нет, а вот мою ма чуть не переработали полностью в прах. Мы даже пошли против закона, чтобы сохранить кусок её плоти для последующего воскрешения.

Они замолчали. И молчали так секунд десять, если не полминуты.

У каждого свой путь.

Свои взгляды.

Илега беспокоилась, что личность Гало пострадает, необратимо изменится из-за того, что молодой человек будет активно пользоваться корсиканской магией, но ирония в том, что желание пользоваться именно этой школой, а не классической, являлось одной из граней личности возлюбленного.

Чем кардинально отказ от этой привычки под давлением отличается от изменения в результате выжигания частички души? Результат ведь, по сути, неотличим.

– Ты ведь рано или поздно поймаешь берсерка.

– На самом деле, уже ловил, – усмехнулся он. – Мы такое своим родственникам из челяди обычно не говорим, чтобы они не волновались зазря, но большинство молодых корсиканцев ловят первый берсерк довольно рано.

Илега не нашлась, что ответить. Лишь замерла. В страхе. Почему ей было страшно? Ведь она не знала Гало до берсерка.

Тот продолжал. Спокойно дожевал шоколадный батончик, огляделся вокруг, а затем, не найдя мусорки, спрятал обёртку в карман.

– Мелочь, конечно. Я забыл о том, почему так злюсь на своего врага. Вообще, это чуть ли не первый берсерк, через который проходят молодые корсиканцы. Когда ты юн и неопытен, когда в спарринге тебя захлёстывают эмоции, потерять себя значительно проще, чем когда ты с этой школой уже давно имеешь дело. Ирония в том, что эти случаи, хоть по факту и являются тем самым берсерком, настолько привычны и безвредны, что они как бы и не считаются.

– Тебе… не стало страшно, когда ты это понял? – вопросила девушка.

– Сначала – да. Потом – нет. Я оценил иронию. Явление ведь получило своё название в честь громких случаев, когда некромаги древности путали своих и чужих, но по факту чаще всего ты не становишься злым и неуправляемым. Напротив. Твоими спутниками обычно становятся спокойствие и некое недоумение. И это, кстати, окружающих пугает даже больше.

Он усмехнулся.

А Илега перестала плакать. Она только попыталась обхватить всего Пуфю целиком. Но длины конечностей не хватало. Не удавалось даже коснуться планшета за спиной молодого человека пальчиками обеих ручек. Хотя, если спуститься ниже, к талии… да, вот так всё получается, несмотря на неподатливость кожаной куртки.

– Но ведь… бывает же так, что люди забывают тех, кого любят?

– Да… и это прекрасно.

– Почему?

Некромаг осторожно коснулся девичьего подбородка и приподнял его. Сколь тёплым и ласковым был взгляд его внимательных карих глаз.

– Потому что тогда ты будешь знать, что среди горячки боя, средь жара борьбы, в самый трудный час я помнил именно о тебе.

– Но ты помнил тогда, – облизнула пересохшие губы горничная. – Но потом забудешь.

– У меня есть заметки, в которых я храню всё самое важное. Там имеется твоё имя. Ближе к началу. И, знаешь, ведь в книгах не просто так уделяется особое внимание началу отношений. Это одна из самых приятных их стадий. Разве ты будешь против второго конфетно-букетного периода?

– А если ты однажды просто не влюбишься в меня снова?

Громила мягко улыбнулся.

– Ты сейчас сомневаешься в себе или во мне?

Девушка тяжело вздохнула.

– Наверное, всё же, в себе.

Молодой человек рассмеялся.

– Ты не сомневалась в себе, когда спасала Сирену. Ты не сомневалась в себе, когда гоняла некромага по улицам города. Ты не сомневалась в себе, когда выступала против планов Маллоя. Ты не сомневалась в себе, даже когда злила живое божество. Но стоит зайти речи о том, чтобы очаровать одного грубоватого громилу, и ты вдруг начала испытывать сомнения?

Илега надулась.

– Вообще-то, я сомневалась в себе каждый раз. Но я верила в тебя. И в Броню. И в Даркена. В Ёлко. В Жаки. Я верила в вас. Каждый раз я верила, что вы не дадите мне упасть. А если и дадите, то поможете подняться. А то и вовсе поднимете прежде, чем я вообще что-то пойму.

Гало улыбался и кивал головой. Улыбался и кивал.

– Тогда верь в себя, Илега. А если не можешь, верь в мою веру в тебя.

Девушка рассмеялась. Нервное напряжение требовало выхода и нашло его в такой форме. Как Пуфя в неё верит. Наверное, у этого имеется причина. За последние несколько дней горничная постоянно переживала, что Гало её бросит, но тот каждый раз успокаивал нервную возлюбленную. Может, хватит уже подвергать сомнению его любовь?

– Дурик ты мой! – она обхватила руками с зажатым в них планшетом голову молодого человека и потянула на себя, вынуждая того наклониться и встать в позицию, когда Илеге удобней прижаться своим лбом к его лбу. – Бака!

– Глупец? – переспросил некромаг.

– Глупец! – пафосно выкрикнула девушка.

– Вот почему глупости говоришь ты, а глупец – я? – шутливо проворчал он.

– Потому что заставляешь свою любимую волноваться!

– Я волновался больше! – возмутился Гало. – Ты хоть представляешь, каково мне было когда я понял, что Перловка уже унесла тебя, а я не могу за тобой последовать и вынужден стучать в брюшко огромному паукану?

– Не представляю, – честно ответила Илега.

– А уж когда Лешая заявилась на поле боя, но почему-то без тебя…

Он не договорил.

Девушка лишила его такой возможности одним из самых приятных способов. Поцелуем.

Тот длился не очень долго. Не больше полуминуты. Но он был необходимо обоим. Он позволял выказать те чувства, для которых попросту не хватало слов.

И вот, наконец, они вновь прижались друг к другу лбами и рассмеялись. Гало – чуть потише, а Илега – чуть позвонче.

– Люблю тебя, – наконец произнесла девушка.

– А уж я-то тебя – не пересказать. Хотя… мне есть, что сказать тебе более важного.

– Ты о чём? – заинтересовалась горничная.

И тут молодой человек встал на одно колено. Он удерживал правой ручку Илеги, а левой – шарился в карманах.

– Я вдруг понял, что хоть мы уже вроде бы обо всём договорились, я так и не сделал это по этикету.

И вот, наконец Гало извлёк из недр куртки колечко. Оно было серым. Не из драгоценных материалов, а из кости. Без коробочки. Довольно простеньким, украшенным лишь несложным орнаментов.

– В бою я вырвал кусок плоти врага, а затем всё утро мастерил из него то, что ты сейчас видишь перед собой. Я мог бы купить что-нибудь золотое и с бриллиантами, но ему не дано было бы стать целиком и полностью моим подарком. Я такой же грубый и неотёсанный, как и это кольцо. Я закалён не в ювелирной мастерской, а в бою. Так скажи мне, Илега Шайс, готова ли ты официально стать Илегой Ллорко?

На глазах девушки снова навернулись слёзы. Она поспешила их утереть основанием предплечьем руки, всё ещё сжимавшей планшет.

– Ах, глупец ты, Гало. Глупец. Но я говорю “да”. Да, я готова. Ведь здесь и сейчас, рядом с тобой, у меня нет никаких сомнений в том, что будет ласковое солнце.

Бонус. Мама

Чапыжка терпеть не могла ожидание.

Наверное, тётя Ёлко считала, что её подопечная должна начать прыгать от счастья, услышав, что именно сегодня ей предстоит первая встреча с Лешей. Так вот, тётя Ёлко облажалась. По полной.

Потому что, узнав о предстоящем “знакомстве”, девочка потеряла покой. Не получалось сосредоточиться ни на игре, ни на мультах, а шумные камеристки не развлекали, а бесили. Хотя, наверное, в этом и был их план: раздраконить госпожу, чтобы её тяжкие думы смыло волной ярости.

Так вот, их план – тоже хрень полнейшая. Хотя, попытка засчитана.

А всё потому, что и рыжие тройняшки Праведные, и бойкая русовласая Иренка являлись детьми. Самыми обычными детьми в исходном значении этого слова. Форгерийками. Не попаданками.

А вот их госпожа, Чапыжка Ягода, повелительница мух, дриада, названная Вельзевулой, – совсем иное дело.

И пусть ей ни в этой жизни, ни в прошлой пока ни разу не удалось дожить до полового созревания, опыта у неё имелось достаточно. Она прошла путь, который не каждый взрослый сумел бы осилить. Её воля сильна, её разум – крепок.

И, к сожалению, последний пункт сейчас ощущался скорей не как преимущество, а как недостаток. Ведь любой нормальный ребёнок, услышав о том, что скоро встретится с мамой, небось прыгал бы от радости.

Но вот Чапыжка отлично знала, что “мама” – это понятие растяжимое. Уж юной дриаде довелось увидеть многих. Занимавшихся “поиском простого женского счастья”, алкашек и наркоманок, дрессировщиц, кнутом и крошками от пряника лепящих из ребёнка что-то, чему уготовано “великое будущее”, и даже специалисток по монетизации факта существования личинок человека. Последний типаж, кстати, сумел втереться девочке в доверие в те времена, когда та уже полагала себя разбирающейся в людях.

Но лишь полагала, а не являлась таковой. А потому, доверившись, открыла своё сердце для особо болезненного удара.

Все они, конечно же, отвратительны, мерзки и опасны. Каждая по-своему. Но что-то подсказывало юной дриаде: Лешая окажется хуже их всех.

Возможно всему виной опыт общения Чапыжки с ней? И пусть тётя Ёлко всеми правдами и неправдами, и даже клятвами пыталась убедить Вельзевуллу, что то была тёмная сторона личности, что Броня Глашек намного лучше, светлее и добрее, хоть и весьма холодна на вид. Но это же всё чушь свинячья! Сколько раз повелительница мух слышала нечто подобное? Сколько раз она видела, как некто, в обществе притворяющийся ласковым, мягким и пушистым, оказавшись рядом с теми, кто ничего ему не может сделать, с теми, кто от него зависим, показывали своё истинное лицо.

А оно у всех уродливо. У всех. И у Чапыжки. И у её камеристок. И у тёти Ёлко, которая перестанет быть такой милой, едва лишь осознав, что нет никакого смысла скакать на задних лапках перед юной дриадой.

А это значит… нужно впечатлить Броню Глашек.

Чапыжка покинула чертоги разума и, едва лишь осознав, сколь шумно за их пределами, в этой окованной металлом комнатке, со всего размаху ударила кулаком по диванной седушке. Получилось не особо пафосно: не грохот, а глухое “пуф”. Но его хватило, чтобы все в покоях замерли. И четверо шумных камеристочек, две из которых устроили очередное соревнование, – на сей раз то оказалась битва подушками – и даже мухи. Насекомые перестали жужжать и поспешили усесться на ближайшую поверхность. Кажется, именно в таком порядке, хоть это, вроде бы, физически невозможно.

Четыре пары человеческих глаз внимательно смотрели на юную дриаду. Камеристки ждали указаний. Всё же, хороших слуг подогнала эта тётя Илега. Они знали своё место. Понимали, когда можно дерзить, а когда – следует заткнуться и ждать приказов. Даже если ждать придётся долго.

Мысль работала. На костяке идеи нарастало мясо конкретных планов их реализации.

Чапыжка облизнула пересохшие губы. Язык ощутил шершавый хитиновый панцирь одной из мушек, неосмотрительно ползавших по лицу дриадки. Карой за это являлась смерть от зубов хозяйки.

За время бытия Велзевулой девочка завела себе привычку пожирать насекомых. Это казалось мерзким лишь поначалу, а потом гадливость отступила. Ныне же повелительницу членистоногих беспокоили лишь вкус живой пищи и то, сколь это жутко выглядит со стороны.

– Значит так, лентяйки, нам предстоит первое настоящее дело. И от того, завалите ли вы его или нет, будет зависеть, будете ли вы дальше жрать мои чипсы и лапать своими грязными руками геймпады моих консолек или же нет!

Эти слова заставили девочек хищно улыбнуться. Почти всех. Лишь одна из рыженьких обеспокоенно бросала взгляды на сестричек и товарку. Те же не удержались и подали голос: не то и правда предвкушали возможность проявить себя, не то им так хотелось ободрить госпожу. Не важно. Оба варианта устраивали Чапыжку.

– Наконец-то!

– Да, я уже устала каждый день после школы играть!

– То есть, сегодня тебе мять ноги не надо?

Против воли улыбка появилась и на губах дриады. Пришлось мотнуть головой, сбрасывая с лица это проявление неправильных эмоций.

Вельзевула решительно указала на входную дверь.

– Скоро сюда войдёт Лешая. Она будет смотреть на меня и размышлять о том, насколько я достойна зваться её дочерью. И я, если потребуется, убью и буду пытать любого, лишь бы заслужить её одобрение. И вы мне в этом поможете.

– И кого будем пытать? – спросила одна из рыжих близняшек.

– А ты кого-то кроме нас тут видишь, Даска? – шикнула ей другая.

В помещении на несколько мгновений воцарилась тишина, которую тотчас же нарушила младшая сестрица тёти Илеги.

– Я думаю, этого не потребуется.

Чапыжка резко повернула голову в сторону последней ораторши. Столь резко, что волосы на секунду взметнулись вверх, словно в рекламе шампуня. Прятавшиеся в шевелюре мухи поспешили покинуть укрытие. Жужжащие мелкие паскуды поспешили исполнить волю госпожи и споро облепили девчушку, посмелившую спорить с дриадой.

– Тебе кто-то приказывал думать? – процитировала Вельзевула одного пафосного корпа из прошлой жизни. – Тебе кто-то приказывал думать, Иренка? Это не риторический вопрос, я хочу услышать ответ.

Говорить подобные слова было немного противно. Ведь русовласка провинилась перед Чапыжкой лишь в том, что хотела её по-человечески утешить. Но вот беда: мухи хоть как-то слушались хозяйку лишь когда та испытывала сильные эмоции. Приходилось накручивать себя, дабы сохранять контроль.

Тот самый контроль, что был, по сути, единственным способом по-настоящему впечатлить Лешую.

Контроль над мухами. Ну и, бонусом, контроль над людьми.

Богине, той, кто собирается стать госпожой мира, не нужна дочь, которая не может стать госпожой жалкой комнатушки.

Однако Иренка не желала сдаваться. Она осклабилась и с вызовом посмотрела в глаза дриаде.

– А тебе нужны тупые безмозглые дуры?

Слова русовласки пробудили ярость. Ярость давала Чапыжке власть над мухами. И дриада тотчас же ей воспользовалась, импульсивно пожелав сделать непослушной камеристке больно.

Какая жалость: пока что мухи были способны получать лишь общее направление, но не чёткий конкретный приказ. Но со стороны, конечно, выглядело внушительно.

Иренка коротко взвизгнула от боли и поспешила стряхнуть с себя мух. И у неё бы ничего не получилось, если бы дриада уже не “отозвала” своих маленьких членистоногих подопечных.

– Мне нужно повиновение. Мне нужно, чтобы воля Вельзевулы исполнялась. Всегда.

И в этот момент скрипнул замок. Он тут тяжёлый. Сложно было, глядя на него, не ощутить всю глубину собственной беспомощности. Казалось бы, какая разница? Ведь Чапыжка не смогла бы ничего поделать даже с обычным замочком, так что, с практической точки зрения никакой разницы между привычным запором и этой схемой с кучей толстых металлических штырей не существовало.

Но оно всё равно давило.

Все мухи в комнате полетели по направлению к массивной бронированной створке. Они повиновались порыву госпожи, и только это в их жизни было важно. Они не боялись сгореть в защитной рамке, оберегающей весь мир от обитательницы камеры. Однако, стоило Чапыжке разглядеть, кто же стоял на пороге, стоило ей в полной мере осознать это, стоило в душе девочки страху не просто зародиться, а взорваться панической бомбой, заражающей всё в десятках километров вокруг ужасом, как стая синхронно шуганулась прочь от дверного проёма.

Это пришла она. Пусть волосы выглядели, как волосы, а не как трава, пусть были они сложены в аккуратную причёску, удерживаемую белым обручем, а не пытались подражать гриве льва, перехваченной парой незначительных ленточек, пусть одеяния демонстрировали в первую очередь строгость и лишь во вторую – женственность, Чапыжка не могла перепутать эту пани ни с кем другим.

Лешая.

Богиня вошла в помещение, мерно постукивая каблуками по металлическому полу, осмотрелась, быстро нашла взглядом Вельзевулу, а затем, словно бы с цепи сорвалась: ни говоря ни слова побежала к девочке, упала на колени и заключила ту в крепкие объятия.

С перепугу, совершенно не осознавая, что делает, дриадка натравила всех мошек на страшную женщину. Но той словно бы было наплевать на боль. По крайней мере она ни разу даже не ойкнула. А ещё – ничего не сделала, не произнесла и слова до тех пор, пока Вельзевула наконец не сумела совладать со своими эмоциями и не “отозвала” членистоногих прихвостней подальше.

– Простите…

– Прости…

Они произнесли это одновременно. И Чапыжка, и Лешая.

У девочки аж во рту пересохло. Она не знала, что от неё требуется, как реагировать, в каком направлении вести диалог. Поэтому лучшим решением полагала попросту заткнуться и слушать. Не перебивать. Не открывать рта, пока не прикажут.

– Тебе не за что извиняться, – услышала Вельзевула спокойные мягкие речи богини. – Я не скажу, что заслужила эту кару, но отмечу, что понимаю, почему ты так могла подумать. Я извинялась перед тобой не за то, что сделала Перловка. Она – не я, а то, чем я могла бы стать, случись в моей жизни тот один плохой день. Я извинялась, что не успела к тебе раньше.

Чапыжка молчала. Недолго. Секунды две. Затем она подняла руки и неуверенно обняла Лешую за шею. Вельзевула была умной девочкой. Пережившей многое. Она готова играть в эту игру, если за победу в ней дают возможность жить, а не существовать, как прежде.

– Я вас прощаю.

– Пока ещё нет, – уверенно ответила богиня, и сердце Чапыжки, если верить ощущениям, испуганно замерло, опасаясь привлечь к себе внимание. – Ты меня не простила. Ты сказала это лишь потому, что по твоему мнению я ожидала именно такого ответа.

– Нет, это не так… – попыталась в панике возразить девочка, но замолчала, едва ощутила губами прикосновение подушечки пальца Лешей.

Женщина отстранилась. Странно было видеть это сочетание влажных дорожек от слёз на щеках и внимательного строгого взгляда. Казалось, что такие вещи не могут существовать единовременно в одном месте.

– Не лги. Я понимаю, что ты всё это время жила в других условиях. Тебя типа вроде как делали вид, что воспитывали другие люди. Но тебе придётся привыкать жить так, как положено в моём доме. Я – не они. Я – Броня Глашек. В скором времени стану Броней Маллой. Я осознаю, что из меня получится не самая лучшая мать. Но я буду стараться.

Она отпустила Вельзевулу и уселась рядом на ковёр, состоящий на процентов сорок из ворса, на сорок – из крошек от чипсов, шоколадных батончиков и очистков от семечек, а ещё на двадцать – из смеси газировки с соками.

– Я не обещаю тебе любви, Чапыжка. На мой взгляд, это совершенно ненадёжный фундамент для семьи. Жутко переоценённый. Я гарантирую тебе прозрачность правил поведения. У тебя будет возможность понять, как нужно себя вести, что будет порицаться, а что – поощряться. И в первую очередь я буду поощрять честность.

Губы у девочки снова пересохли. Она неуверенно и осторожно облизнула их. На сей раз никаких мух по лицу не ползало. Все они предпочитали держаться от богини подальше.