Текст книги "Игры богов"

Автор книги: Игорь Бусыгин

Слегка громыхнуло, запахло озоном, великолепная троица исчезла.

Олег с раздражением пнул череп коня своего:

– Ну, и где же я им змею найду, да чтобы ещё мой сапог прокусила… Придется идти на болото, ловить гадюку, или где они ещё водятся. Потом как-то засунуть её в череп, снять сапог, сунуть ей в зубы ногу, вызвать дружину, чтобы засвидетельствовали, а потом сделать вид, что помер.

Болото хрюкало и чавкало, его ещё не до конца затянуло тонким, мутно-прозрачным льдом.

– Ну, где же я змеюку-то свою личную найду, да чтоб еще поздоровей, а не какую-то замухрышку? Ведь я ж Великий князь, значит и гадина должна быть хотя бы не великой, но большой и толстой.

Из чащи раздалось гнусное хихиканье:

– Да вон, посмотри, уже лежит покойник, твоя полная копия, змея вот-вот удерёт.

Гадюка была красивая: толстая, тугая, от головы до кончика хвоста оплётенная чёрным узором и, как заказывал Вещий, метра полтора в длину. Олег брезгливо схватил её за хвост, перехватил, нажал на челюсти, кинжалом промерил щель между ядовитыми зубами и, не торопясь, расковырял дырки на сапоге у свеженького трупа. Подумал, зачем-то погладил змею по голове, вздохнул и засунул её в лошадиный череп. Потом, как и положено умирающему, прошелестел:

– Кричи, Перун, вместо меня, вызывай дружину, пущай засвидетельствуют, что помер я от гадюки…

И дружина примчалась. Волхв тяжко вздохнул, крутанул головой:

– Я же говорил, не ходи…

На попону его, и повезли в Киев.

– Неисповедимы твои пути, о Род, – всхлипнул про себя Олег.

Закат отгорал, и полная луна швырнула на лес зеленовато-призрачное серебро. В задумчивости Олег скакал через лес – с холма на холм, без троп и дорог, неутомимым, волчьим бегом; сто прыжков почти летя, чуть-чуть пониже воробьёв, сто шагов быстрым очень зловредным прыгучим шагом. Он не прятался. Не хоронился за деревьями, не избегал освещённых прогалин, не пригибал головы, хотя ноги по давней привычке несли его вперёд совершенно бесшумно, он мчался к своим да-а-альним родственникам, к викингам, вспоминал и ухмылялся:

– Вот же будущие идиёты; будут гордиться, что они Рюриковичи. А рюрик – это не имя, а звание, или должность, что-то средненький походный вождь: крупный ярл, или маленький конунг, а по-нашему, по-казачьему – атаман. Вот было б сказочно, если вместо Рюриковичей были бы Атаманычи.

ВИКИНГИ

Издревле сурова была земля Синеуса, омытая то ласковым, то грохочущем морем, увенчанная скалами, прорезанная каменными ухмылками фьордов… Он думал, вслушиваясь в размеренный рёв водопада, который летом дети называли Грохотун, а зимой, когда реки и речки подмерзали и он еле-еле сочился, – Писюн. И под этот рёв очень хорошо думалось и вспоминалось. Столетиями его предки пытались облагородить обсыпанную камнями землю, собирали и относили их к своим домам. Но всё равно, урожаи были скудными, запасов пищи едва хватало на несколько месяцев, спасала только охота и рыбалка. Однако иногда и этого было мало, дети умирали от голода. И тогда, несколько веков назад, после очередной голодной зимы, когда умерло около половины детей, собрались рыбаки, подумали, прикинули кое-что и отправились грабить богатых, сытых и самовлюблённых соседей.

Синеус ждал побратима, ему уже передали, что вот-вот должен появиться Олег. Летели низкие облака, и ветер тревожил седую воду залива. Откуда бы не дул здесь ветер, пахнул он солёной волной. И гостей обычно ждали с севера, с той стороны, где за устьем фьорда ворочается в своём ложе древнее море и незримо тянутся по нему дороги на запад, на юг и на восток. Но Олег должен был появиться с юга. Загадочный, терпеливый, задиристый, скучный и дерзкий, он всегда, сжав зубы, выдернет из зубов смерти, сам помрёт, но ради побратима готов идти на всё, даже на смерть.

Синеус ждал, его покрытое шрамами лицо растянулось в улыбке, вспомнилось, как Олег бил его по голове деревянным мечом, приговаривая: «Хочешь жить – защищайся». Тёмный плащ, расшитый цареградским золотом, подбитый седой волчьей шкурой, распахивало тугим, сырым ветром. Он его не поправлял, ждал и улыбался воспоминаниям, полупьяным изречениям Олега: руны сами себя режут в узоры, подобные Мировому Змею, пожирающему собственный хвост. Саги – тот же змеиный узел, ибо повесть о жизни не всегда начинается с рожденья и завершается смертью. Наша жизнь и вовсе начиналась вообще с возвращения из мёртвых. Как вода рек, озер, морей и океанов превращается в облака, а облака – в дождь, а дождь пополняет те же реки и моря, так же и мы умираем, потом опять возрождаемся, и только избранные помнят о своих прошлых жизнях.

И в это самое время проревел рог.

– Откуда ты узнал, что я у тебя появлюсь? – Олег несказанно удивился, увидев на скале Синеуса.

– Да вот, ветер нашептал.

– Опять игрушки твоих вещих норн…

– Да нет, Яга заскакивала, сама отказалась рассказывать, ей, мол, запрещено, но зато притащила с собой предсказательницу – Хильду, она всё про тебя рассказала.

Синеус замолчал, не хотелось ему рассказывать про некромантию, знал, как Олег не любит подобные развлечения, но поневоле ему вспомнилось.

* * *

Хильда стояла на холме среди круга камней перед костром, зажжённым ею у подножия кургана. На земле стоял сосуд с водою, яркое пламя придавало поверхности воды красный, или, вернее сказать, кровавый оттенок. Вокруг костра был выложен круг из кусочков коры, вырезанных в виде острия стрел, их было девять, а на каждой из них были вырезаны руны. В правой руке Хильда держала посох, ноги её босы, а талия стянута поясом, на котором тоже были изображены руны, к нему была прикреплена сумочка из медвежьего меха, украшенная серебряными пластинками.

Наступила тихая безлунная, но звёздная ночь; по небу бродили облака, как будто желающие заслонить сияние звёзд.

– Это вино для вас, охрана великого мертвеца, – проговорил она. – Пейте и своё разумейте, нас же не замечайте, мимо пролетайте, иного желайте…

Ответом была тишина. Затем, совсем рядом, послышался странный звук, словно затрепетали крыльями невидимые птицы. Хильда выпрямилась, нахмурилась и резко произнесла:

– Прочь, неприкаянные души! Хозяйка Хель на пороге!

Вновь шум – и у костра стало тихо. Скроппа, помощница Хильды, наполнила вторую чашу.

– Это вино для вас, души заложные, неприкаянные. Ищите Нифльхедь, страну девяти миров, нас же обходите, не будет вам поживы, пролетайте мимо…

Ответом был тихий стон. Скроппа вылила вино на землю. В третий раз наполнила чашу Хельга, дочка Скроппы, и осторожно поставила прямо на траву:

– Эта чаша для Тора. Пусть ему будет весло в битвах и сохранит нас от Мокрой Мороси.

Мёртвая тишина была ответом. Но вот еле заметно дрогнул холм. Испуганно заблеяли овцы. Взяв одну из них, Хильда достала жертвенный нож, одним взмахом перерезала ей горло. Кровь с лёгким шипением полилась на землю.

Всё это время Синеус не проронил ни слова, он только всё крепче сжимал свой меч. Оранжевые языки костра испуганно прижались к земле. Огромные крылья закрыли звёзды, со всех сторон надвинулась тьма, только резкие порывы ветра взлохмачивали землю кургана.

Возник крылатый силуэт, ещё более чёрный, чем затопившая ложбину ночь. Костёр напоследок вспыхнул и погас. Хильда негромко произнесла:

– Это над нами пролетел Хубин, великий ворон Одина. Отцу богов стало интересно, что здесь происходит.

Лицо Хильды приняло мрачное и дикое выражение. Она будто никого не замечала, взмахнула рукой, и огонь снова взвился к небу. Она пристально смотрела на огонь. Потом, пробужденная неведомыми силами, закружила у костра и запела тихим, глухим голосом:

 
У священного ручья
Сидят норны,
И водой его ежедневно
Освежают Ясень жизни,
Олени щиплют листья,
А змей подгрызает корни.
Но зоркий орёл
Стережёт древо.
Капли воды из ручья
Я на курган твой пролью.
Руны вызовут
Пламень жизни,
Славный сонм наших праотцов
Из могилы возведут.
Всю правду пророчище
И вождю ты скажи.
 

– Месяц на небе, мертвец в земле. Месяц всё видит, мертвец всё знает.

– Торлейф, Ярловый Скальд! Заклинаю тебя кровью, твоей и чужой – приди!

Отзвучали последние слова, и внезапно налетел ветер – холодный, резкий.

Хильда брызнула на курган водой и кинула в огонь кусочки коры с начертанными на них рунами. Из могильника стало вырываться яркое сияние, из середины которого постепенно стал появляться призрак огромного размера. Как Синеус, внимательно наблюдавший за происходящим, ни напрягал зрение, он не мог решить, видит ли он настоящее привидение или просто клубы сгустившегося тумана.

Вскоре Хильда снова начала петь:

 
О Великий мертвец,
Кому саваном
Служит блеск его подвигов,
Ты прими мой привет!
Как Один во дни минувшие
Мрак преисподней вопрошал
И от головы Мимира
Научения ждал,
Так и гордый потомок
Его ждал от могил,
Чтобы дух его праотцов
Его путь осветил.
 

Костер громко затрещал, и к ногам пророчицы полетели кусочки коры, на которых руны уже как будто были выжжены красным.

Хильда подняла их, рассмотрела и издала такой ужасный крик, что у Синеуса от ужаса усы встали дыбом. Затем она вновь запела:

 
Ты не воин, сошедший
В лоно хладной земли;
Я дрожу пред тобою
Посол высшей судьбы,
Мощный сын исполина,
Грозный вождь,
Ты сковал мне уста,
Силу чар сокрушил!
 

Хильда страшно скорчилась, пение её перешло в хрип изо рта показалась пена, но она продолжала:

 
Моногарм, сын колдуньи,
В Ямвиде царствуешь ты,
И на гибель несчастным
Прядешь нить зол и беды.
Когда в час роковой
Судно мчится на мель,
Тогда гады толпой
Из болота ползут.
И на месте, где ты
В сне являлся девице,
Стоишь гордо, но крылья
Распусти и лети поскорей.
Грозен, грозен дух злобы
И коварен.
Но ты
Не робей, и надменный
Враг падёт пред тобой.
 

Пророчица опять замолчала, и Синеус решился приблизиться к ней, видя, что она всё ещё не обращает на него внимания. Он ждал, Хильда махнула рукой. Чёрная тень подступила ближе, к Синеусу, на миг наклонилась, снова выпрямилась…

– Почему вы не даёте мне покоя?

Голос, прозвучавший из тени, был обычным, немного усталым. Чёрная тень дрогнула, надвинулась, но круг, защищённый рунами, не пустил её к костру:

– Боитесь… – в голосе прозвучала горечь. – Боитесь меня, великого Скальда и воина.

– Я не боюсь козней врагов, но раз уж даже Буря-Яга отказалась отвечать мне на вопросы, то здесь что-то не так. Так что будь посредницей между мною и этой тенью, я буду задавать, а ты мне отвечать.

Послышался смех – горький, невеселый:

– Задавай.

– Будет ли урожай на овёс, на рожь?

– Нет, не будет, закупай зерно заранее.

– Много ли выловим селёдки?

– Достаточно.

– Как мой сын, Таркель?

– Он погиб, защищая Императора во время дворцовой смуты, а с ним ещё 57 норманов.

– Правда, что Олег-Хельга погиб от укуса змеи?

– Нет, он жив и скоро придёт к тебе в гости.

– Когда он придёт ко мне?

– Через 109 дней.

– Он придёт ко мне с просьбой или с какими-то предложениями?

Хильда захрипела, изо рта появилась пена, Синеус обругал себя за неправильный вопрос.

– Когда я пойду в набег?

– После того, как дважды расстанешься с Олегом.

– На кого?

– Ты возьмешь Бирку, а потом будет война, огромная, страшная война, продлится она сорок лет.

Тишину звёздной ночи разорвал вой ветра, костёр вспыхнул, взвился метра на три и упал в бессилии, чуть-чуть сердито пошипел и потух. Хильда без сознания упала на землю, её тело изогнулось, скорчилось в судорогах, дёрнулось в последний раз, и она обмякла, после этого её отхаживали несколько дней, а молчала она дней десять.

* * *

– Проснись, ярл! – Олег обнял Синеуса.

– Яга-то откуда знает? У меня же в свидетелях целая дружина, что я помер, – Олег ухмыльнулся. – Что-то ты хитришь, побратим.

Но заметив смущение Синеуса, продолжать не стал.

– Можно подумать, ты не знаешь, что она старше даже Одина.

– Я что-то об этом слышал. Но всё равно, откуда ей об этом известно? – Олег задумчиво нахмурился.

Синеус весело хлопнул его по плечу, да так, что даже могучий Олег покачнулся.

– Не бери в голову, Олег, даже боги не всё знают.

– Им-то богам что, им знать и не надо, они как собаки всё чувствуют.

Синеус с деланным возмущением пророкотал:

– Как ты так можешь говорить о богах?

– Боги, они тоже люди.

– У тебя боги то люди, то собаки.

Олег сверкнул своими зелёными глазами и пробормотал:

– Они меня так напрягли, что на века работы хватит, хочешь здеся, на ветерку всё поведаю?

– Нет, Олег. Мы с тобой сначала отдохнём. Хельга, мы с тобой не виделись с тех пор, как по Карпатам погуляли, а за столом, если захочешь, расскажешь. А где твой кошкослон шляется? Ведь про него так много всякого болтают, – Ярл хитро прищурился. – Или ты его схрумкал, пока отдыхал от житейских забав в пещере?..

Олег застенчиво улыбнулся и чуть слышно пропел какую-то восточную мелодию. Сначала появился хвост, который дёргался сам по себе; потом появилась ухмыляющаяся пасть с зубами от саблезубого тигра; а потом появился он во всей своей красе; чёрный, как южная ночь, в белых носочках, белый галстук на груди и огненно рыжая голова.

– Это кто, смесь рыси с чёрным барсом?

– Что, не видал такого? А он к тому же и учёный, а зовут его по-простому – КОТ. Кот и таскал мне всякую живность всё это время, пока я думал о будущем. Он ещё и в травках разбирается: какие для оленины, какие для зайчиков, какие для медвежатины, какие от болезней от разных. Усами пощупает и определит, чем ты болен и какой травой надо лечить, а подмигнёшь, так он найдет травку и для кайфа.

– А откуда он появился? – ярл не мог прийти в себя от изумления. Кот подмигнул полтора раза, промяукал ту же мелодию, что проскрипел Олег, но сзаду наперед, и… исчез.

У Синеуса отвисли две челюсти сразу, а потом схлопнулись. Олег смотрел на него с восхищением.

– Видел, как одна челюсть отвисает, но чтобы две одновременно! Восторг и розы на сцену! – крякнул бывший князь.

Синеус промяукал, как котёнок:

– Он что, вообще исчез?

– Да нет, он просто стал невидимым и ненюхаемым, и вообще, летаемым.

– Ходют легенды, что он с твоими врагами – крут.

Викинг ощерил зубы:

– Меч достань, замахнись.

Олег даже не успел отскочить, как меч почти сорвал с его головы прядь волос, но ярл не успел, кот-невидимка сжал зубами его кисть, правой лапой мощным ударом выбил меч и своим хвостом врезал викингу в промежность. Синеус крякнул от боли, отдышался, но всё равно со значительной, как у апостолов христианства, интонацией изрёк:

– Продай, нет, подари! Давай поменяемся! Да за такого Кота я тебе отдам два драккара, да нет, три! Прошу, как побратима.

Олег вздохнул так, как будто приподнял гранитную скалу.

– Представь, что римский кесарь даёт мне за тебя десять драккаров, наполненных золотом, чтобы я тебя предал. Как бы ты поступил?

– Если бы ты согласился, я бы убил кесаря, а тебя – в клетку и показывал бы друзьям, врагам и всем прочим… Ещё и золото на этом зарабатывал бы.

– Вот и он мой побратим, только с хвостом.

– Но он же не может говорить!

– А мы с ним разговариваем, только мысленно. Хотя он может и не мысленно. Ты что, не знаешь, что он – сын Локки?

Олег раскрыл свою зубастую пасть и гулко захохотал. Викинг дернул правым плечом, а потом засмеялся так, как смеются только дети.

– Какие же они все счастливые, эти бородатые дети! Улыбки у них солнечные, ярость неподдельная, любовь – настоящая. В вашей наивности и сила и слабость. Хорошо вам, – прошептал про себя Олег.

Побратимы обнялись и неспешно пошли вниз, к очагу и к пиву, во всю глотку распевая какую-то похабную песню.

Фьорд синевелся какой-то невидимой красотой, вгрызаясь в скалы, а на берегу – 18 драккаров с ощерёнными драконьими мордами на штевнях. И круглые красные щиты по бортам. В центре двора стояло хмуро-грозное жилище, наполовину врытое в землю, чтобы защититься от холодных зимних ветров. Входная дверь оббита сосновыми лапами и медвежьими шкурами, чтобы не проникли демоны. Крышу его венчали громадные бивни мамонта. Вокруг – частокол, сделанный из огромных сосен.

Они не спеша вошли вовнутрь, по стенам висело оружие разных времен и народов: боевые топоры, двуручные мечи, секиры, кольчуги, щиты, украшенные спиральными рунами, ну и конечно же гобелены. Гобелены из Йорка, из Парижа, сразу было видно, что это не украшение – настоящее оружие для убийства; оружие, награбленное с половины мира. Все столбы и стропила украшала чудесная резьба: какие-то растения, странные животные, то ли куницы, то ли волки, кузнецы, воины и что-то ещё непонятное. Это был дружинный дом; под насквозь прокопчёнными стропилами горел огонь, сюда был запрещён вход для женщин и рабов, только для мужчин – воинов. Ну, а сегодня, в честь почётного гостя разожгли продольный огонь. Пол здесь устилала солома, за спинами пирующих пылал огромный очаг, а по бокам тянулись низкие полати, устланные волчьими, медвежьими шкурами и даже шкурами мамонтов. Сегодня было особенно многолюдно. Вносили столы, и на деревянных блюдах шипела и пузырилась оленина; свинина, нашпигованная чесноком и черемшой, обсыпанная брусникой, просила, нет, просто умоляла: «Съешь меня!»

Звучали громкие голоса, лилось хмельное пиво. Дружинный дом был велик, места за столами хватало для всех. В дом набилось под сотню викингов, вонь стояла невыносимая.

Олег и Синеус сели друг напротив друга на два трона, явно сворованных где-то в Европе. На праздничном обеде, переходящем в ужин, Олег ел очень много, хватал всё подряд, до чего могли дотянуться его руки, и жадными глотками пил рог за рогом пиво простое, пиво зимнее, брагу. Глаза Синеуса были обращены на огонь, суровое лицо светилось от радости, он не отставал от Олега ни на глоток. Хмель брал его с трудом.

Огонь в очаге задорно шипел, когда снег, вперемешку с дождём, врывался в прорубленную на крыше дыру – дымогон. Пировавшие передавали друг другу псалнериум – пять звонких струн, натянутых на упругое древко (очень похожий на гусли инструмент). Пирующие брали его по очереди в руки и каждый то ли говорил, то ли пел: то о ярости подводного великана Эгира, то о морской глубине, в которой его жена Ран раскидывала свои сети, чтобы выловить утонувших. И конечно о многих и многих победах.

Олег слушал молча, Синеус тоже помалкивал, ожидая, когда Олег заговорит сам. Но когда было выпито так много, что пиво уже не лезло в глотку, а глаза прикрылись пьяной поволокой, Синеус не выдержал.

– Тебя сейчас зовут Олег. Так скажи мне, Хельга-Олег, ты на самом деле зарубил Аскольда и Дира?

– Да нет, это гнусная ложь. Когда мы бегали пограбить Царьград, Аскольд вел 400 суденышек, а Дир – 700, каждый получил от 150 до 200 литр золота.

Синеус от удивления одним сумасшедшим глотком осушил бочонок пива, его усы встали дыбом от восторга.

– Да за такие деньги можно нанять 800–900 драккаров!!! Ведь 800 варягов за год – 10 литр золота, а сколько лодок-то было?

Олег выплюнул косточки какой-то рыбы и пробормотал:

– Да маловато – 2000, на каждой 40–50 воев, да конница, что шла берегом, полстолько.

Усы и глаза викинга говорили гораздо больше, чем его восхищённый рёв. Схватил двумя руками очередной бочонок, залпом выпил. Поймал под столом собаку, выдернул и занюхал.

– Олег, тут недавно у нас в гостях был посланец датского конунга. Так он нам поведал, что у них ходят споры: одни говорят, что ты сын Рюрика, другие, что ты сын Чернобога, а третьи, что ты сын графа Гонселина – коннетабля Парижа.

– Враки всё это, моя мать родилась в деревне, очень давно, сейчас эта деревня называется Новогород; а отец… мама говорила, что он прожил с нами несколько лет на острове. Да какой там остров, это сейчас он маленький, а раньше это был не остров, а огромный островище, побольше Юстландии, у которого сейчас нет названия, а раньше назывался Алатырь. Потом маму и меня под охраной массагетов отец отправил в Афины, а сам во главе могучего войска пошел завоевывать Индию, обещал попозже нас забрать, дальше про него я ничего не знаю.

Внезапно в доме наступила тишина, псалнериум взял в руки старый, слепой скальд – Гисли, поговаривали, что он не только скальд, но ещё и великий колдун и лучше всех режет руны. Для начала он слегка перебрал струны, а потом запел древнюю, как скалы фьорда, сагу:

Гюльви, так звали очень мудрого конунга, знал толк в чародействе и он очень дивился могуществу и силе асов. И как-то раз он собрался поехать к асам, чтобы научиться у них мудрости. Подъезжая к Асгарду, жилищу асов, увидел конунг высокий чертог, крыша которого была выстлана золотыми щитами. И зашёл он в этот чертог, и увидел он там три высоких престола, на каждом из которых восседали три мужа, и стал он задавать им вопросы:

– Кто из асов всех старше?

– Зовут его Всеотец, но в Асгарде у него двенадцать имён.

– Где он живёт? И чем владеет? И что уже сделал?

– Живёт он целую вечность, он со своим братьями создал землю, небо и воздух, но самое главное – он создал человека и дал ему жизнь, и дал уму душу, которая будет жить вечно.

– А что же было в самом начале, когда не существовало человека?

– Задолго до того, как была создана земля, уже существовал Нифльхель, царство мрака и холода. В середине его находился источник – Кипящий котёл. На юге лежал Муспелльсхей – царство света и жары. И охранял его чёрный великан – Сурт, вооружённый огненным мечом. В день гибели мира встанет он во главе злобных духов и победит он асов, и своим огненным мечом подожжёт весь мир. А из этого царства вытекала огненная река, искры взлетали из неё и падали на снег и иней, что лежал в царстве мрака и холода, таяли и превращались в капли. Капли соединились, ожили и превратились в великана Имира, а вместе с ним из инея возникла корова Аудумла. Она кормила Имира своим молоком, а сама лизала солёный лед; а на третий день из льдины появился человек по имени Бур. Сын его по имени Бор женился на великанше и имел троих сыновей, старшего звали Один, второго – Вили, а младшего – Ве. Это и были первые асы.

– Ну а как же была создана земля?

– Сыновья Бора убили Имира и из его ран вытекло столько крови, что в ней потонули все инеистые великаны, кроме одного, который вместе с женой и со всем своим семейством убежали на лодке. От него и появились новые великаны, духи мороза и инея, а зовут его Бергельмир.

Сыновья Бора сбросили убитого Имира в бездну и сотворили из него мир: из крови – моря и воду, из тела – Землю, из костей – горы. Подбросили череп и создали из него небо, подперев его высокими вершинами гор. Из крови его сделали океан, на его берегу поселили великанов; а чтобы оградить людей от великанов, они взяли веки Имира и воздвигли их как ограду, заботливо охватившую весь мир. Вот почему населённые земли называются Мидгард. Это значит – то, что огорожено, Срединный мир. За пределами Мидгарда живут ибтуны, которых породил Бергельмир. И ещё много всякой нечисти и нежити, от которой не было бы житья людям.

– А как был создан человек? – Спросил совсем одуревший от такой информации конунг.

– Когда сыновья Бора вышли на берег, то они нашли там два дерева, ясень и иву, так они и назвали первых людей. Один дал им душу и жизнь, второй – разум и движение, а третий – речь, слух и зрение, от них-то и произошёл весь род человеческий. А у Одина была жена Фригг, от них и родились все те, кого мы называем асами.

А ещё где-то там, за границами Мидгарда, за вечными льдами, лежат уже вовсе неведомые берега. Их населяют души, окончившие свой путь по земле. И сами боги садятся там на почётные места, когда наступает время пировать.

Викинг, павший в сражении, поселяется в Вальгалле – дружинном доме у небесного конунга, отца всех асов, имя которому – Всеотец. Пять сотен и ещё сорок дверей в этом чертоге. Восемьсот воинов входят в каждую из них, чтобы сесть за длинные столы. И не перечесть за тем столом могучих мужей, великих и славных героев! А едят они окорока вепря Сэхримнира, который оживает каждое утро, чтобы накормить героев. Прислуживают же в Вальгалле – валькирии; а пьют они молоко, что дает им коза; но это не молоко, это мёд, которым воины каждый день упиваются до пьяну.

Но есть и другой берег, и зовётся он – Нифльхель. Воющим потоком окружает его чёрная река Гьёлль, и печальна её песня – крик. Единственный мост ведёт в сумрачное царство, где правит угрюмая великанша Хель… Там у неё большие селения, и на диво высоки повсюду ограды, и крепки решётки. Мокрая Морось зовутся там палаты, Голод – её блюдо, Истощение – её нож, Одр Болезни – её постель. И того, кто предал побратима или произнёс ложную клятву, ждёт дом, целиком сплетённый из живых змей.

Однако говорят, будто у бабки Хель тоже есть высокие и светлые хоромы для достойных гостей. Недаром ведь живёт у неё любимый сын Одина, добрый Бог Бальдр, давно когда-то сражённый ветвью омелы. И с ним превеликое множество славных людей, которым не досталось смерти в бою…

* * *

Скальд замолчал, весь Дом взорвался оглушительным рёвом.

Слепому поднесли золотой рог, в котором искрилось бургундское, и он неспешно мелкими глотками стал его прихлёбывать, его слепые глаза открылись, из них заструилась печаль и тоска о древних героях, о победах и о женщинах. О, эти женщины, они и создавали вождей и героев…

– Олег, а где ты болтался столько времени после своей смерти?

Олег недовольно засопел:

– Уж и подумать немножко нельзя, да в пещере я размышлял, учился, да и вообще, не трогай меня, всему своё время. Захочу – расскажу.

Пировавшие веселились вовсю, медовуха, неведомо откуда взявшаяся, да зимнее пиво, ромейское вино, да и просто – брага. Синеус привычно оглядывал стол, проверяя, не родилась ли где хмельная ссора. Но всё шло лучше не бывает: даже Аскольд, верный друг Синеуса, и ярл Дир, не один раз бившие друг друга по морде, а как-то один раз даже рубившиеся на мечах, после долгого и неприязненного молчания о чём-то разговорились и скоро уже подливали друг другу в рога вино точно старые друзья.

Но едва успел порадоваться этому Синеус, как возник в двери красный от ночного мороза киевский варяг… Олег глянул на него и понял – беда.

Краткое мгновение промедлил князь. Понадеялся, что у того хватит ума подойти незаметно, за спинами… Просчитался, вывалился усатый Ярослав на середину Дома, проревел:

– Неладно дело, Олег! Отрок твой Игорь с Рвачем, который из дружины Синеуса, друг друга чуть не поубивали…

Все варяги Олега, викинги Синеуса разом зашумели.

– Дурни, надо было растащить их молча, да успокоить, – одновременно крякнули про себя Олег и Синеус. – Да теперь поздно.

Синеус угрюмо поднялся, про себя пожелав Ярославу сожрать свой собственный поганый язык.

– Сюда, обоих.

Викинги вкинули в дом драчунов.

Олег следил за своим варягом, не вмешиваясь. Тяжко – так что же: не всё ему вытаскивать из дерьма недоумка, трудно молчать, да терпеть надо…

Ярослав с мертвыми, усталыми от терпения глазами прохрипел:

– Их растащили в тот самый момент, когда ярость достигла предела, лупили друг друга ногами, руками, бодались головами. Кто кого побил, понять невозможно, ещё бы немного и схватились бы за мечи: каждый успел в клочья разодрать друг у друга одежду.

Ярослав замолчал.

У драчунов заплывали подбитые глаза, из носов одинаково капала кровавая юшка, у обоих из разбитых ртов торчали осколки зубов…

Синеус повёл бровью, и двое, державшие Рвача, отпрыгнули. Такая несправедливость заставила Игоря отчаянно рвануться, но его удержали, наградив для острастки подзатыльником.

– Чего не поделили? – спросил ярл. Рвач завопил, не дав Игорю раскрыть рта и желая обойти его хотя бы здесь:

– Он меня… назвал… назвал…

И осёкся, не мог сам произнести о себе то, чего не спускал ещё никому.

– Сыном рабыни, – подсказал Синеус из вредности.

Викингам понадобились все их боевые навыки, чтобы остановить Рвача и заткнуть ему извергающий проклятия рот. Викинг вырывался как дикий вепрь, а орал как стая перепуганных ворон.

А Синеус огляделся по сторонам и увидел, как Аскольд отодвинулся от Олега и стал посматривать на свою боевую секиру. Олег не пошевелился, только посмотрел отрезвевшим взглядом. Не забыл Аскольд старой вражды, вспомнил, как Олег пятнадцать лет назад прилюдно избил его за похождения в Киеве. Но когда он покосился на соседа и увидел в глазах Олега смерть, мгновенно одумался, понял, что князь тоже всё помнит:

– Да я так, я ничего; видно, и меня дядюшка Хмель за бороду схватил…

Отодвинул свою секиру подальше.

– Разреши, ярл, я скажу своему кое-что, – обратился Олег к Синеусу. – Это ведь мой дружинник.

Он казался очень спокойным. Ярл кивнул:

– Только не прогневайся… своего я сам накажу.

– Не беспокойся, – усмехнулся бывший князь и полез вон из-за стола.

Игорь увидел Олега сразу, как только его втолкнули; обмяк, его уже не надо было держать. Ему тут же стало так плохо, захотелось остаться дома, в своём Киеве, а не напрашиваться в дружину к Олегу…

– Дай сюда твой меч, – рявкнул Олег. Сказал не тихо и не громко, но так, что сердце Игоря сперва бешено заколотилось, а потом ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись. Деревянными пальцами он с трудом вынул меч и протянул Олегу рукоятью вперёд.

Вещий выхватил у него булатный клинок. Меч, которому сотни лет, как живое существо понял, что пришла его смерть, всхлипнул и… умер, лопнув пополам под могучими руками Вещего.

– Я думал, у меня есть ученик, родич! – прохрипел Олег. Потом зимними вечерами скальды пели, что он покачнулся при этих словах, глаза налились кровью, кадык задергался, видать, пытался сдержать слезы… А ярл хмыкнул:

– Эй! Кто-нибудь, сбегайте к женщинам, они вам покажут, где пиво, которое я велел варить для великого князя еще полгода назад. Ведь не зря же, – ярл пьяно ухмыльнулся, – норны предсказывали, что Вещий вот-вот появится, и он появился. А весной, – Синеус, просиял, – я заложу Десять драккаров, нет, двадцать, для Олега. Олав обещал мне, что нелегко будет найти в море хоть один, где сыщутся, нет, найдутся, подобные!

Олег с облегчением выдохнул:

– Мудр ты всё-таки, побратим!

И гульба продолжилась!

– Во имя отвисшей груди великанши Хель! Руну пива за тех, кого мы били, за их жён, которых мы имели, побратим. Ибо пока человеку есть, что вспомнить, и о нём помнят враги, он жив!

Князь, протрезвевший после непонятной драки, одобрительно мотнул головой.

– Для таких правильных слов подать золотые цареградские кубки! – Олег ткнул рукой в провинившегося Игоря. Тот выскочил, про себя подвывая от счастья.

– Его простили!!!

Кубки наполнили дорогим ромейским вином до самого верха, плеснуло даже через верх. Кубки радостно зазвенели, как же, про них вспомнили, а они созданы для сверкающих побед! У хмельных воинов, у кого на бороды, а у кого и на грудь, выплеснулось терпкое, красно-тёмное вино, запахло тёплым, южным морем, весёлыми, черноглазыми женщинами, а вино запело песни далёких виноградников и страстными голосами таких же далёких женщин.